Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)
Ярослав был прав. Я действительно уже сделала выбор. И давно сделала его. Не вспомню, когда именно, но это не важно. Главное: я поняла, чего хочу. И теперь мой путь составлен. Только вперёд.
Ни шага в сторону.
Ни шага назад.
– Значит, ты держишь Кравец всё ещё. Отпусти ты её, чувство соперничества тебя не душило бы. Особенно если учесть, что между ними ничего не было.
Костя остановился посреди тротуара и смотрел, как я прохожу мимо и вырываюсь вперёд. Мы гуляли по городу с целью не сидеть дома. Надоели домашние прерии. Да и обстановка. Нужно что-то новое. И плевать на погоду.
– Ты так спокойно о нём говоришь, – похоже, он удивлён.
А чего ты ожидал, Леонов? Что я буду умалчивать, смущаться и проглатывать язык? Именовать практиканта «тот-кого-нельзя-называть»? Согласись, абсурд. Пока я не нашла свою Скавронскую, новую, обновлённую, не стоит всё же упрекать меня в подобном или подозревать, тем более!
– Сама удивляюсь, – тому, насколько легко это всё говорится и думается. – Я думала, буду валяться в постели сутками и рыдать, прокручивать воспоминания, названивать ему и мечтать о примирении. И знаешь, как оказалось в результате? Никак. Я просто спала, во сне видела его, воспоминания и мечты, а днём делала то, что хотела. Я слишком здорова как для той, кто был болен человеком.
Иногда задаюсь вопросом, а была ли я больна им вообще.
– У вас всё серьёзно было? – точно, ты ведь ничего не знаешь. И пусть твоё любопытство не женское, а мужское, пассивное и осторожное (особенно с учётом твоих чувств ко мне), но ему тоже не стоит потакать.
– Ты видел только поцелуй, разве нет? – я оборачиваюсь и смотрю немигающим уверенным взглядом. – Ну, вот считай, что это всё, что тебе позволено знать. Ты мне не друг, Леонов. Рассказывать детали не собираюсь. Да и думаю, что тебе неприятно узнать, что Егор в очередной раз где-то тебя превзошёл. Причём, если с Кравец всё обошлось взглядами, даже не обоюдными, то со мной – обоюдным и не только взглядами. А с учётом того, что я тебе симпатизирую больше, не думаешь, что такие детали – что-то из области мазохизма?
Мужчинам не нравится слушать о тех, кто был до них. Особенно, если это были лучшие кандидаты. И Костя понимает это, но всё равно прётся в эту степь. Идиот. Однако подтверждает, что я ему интересна.
Противно.
Такое восхваление меня, такая самоотверженная преданность – знаешь, Леонов, это отталкивает. Ты запал на меня, не видишь себя и не контролируешь. Будь Егор в такой же зависимости от меня, уверена, относилась бы к нему так же – с пренебрежением.
– Не умничай, – он догоняет меня и слегка касается руки, – а то поцелую. И здесь люди, Скавронская.
Мы прогуливались в парке и сейчас подходили к закрытому на зиму фонтану, возле которого резвилась детвора. Центральный объект, где много зрителей для нашего поцелуя. Хотя вряд ли он чем-то удивит. Зато Леонов сверкает глазами и снова перехватил инициативу. Когда он ведёт себя не как хилая размазня, влюблённая в меня, я хочу находиться с ним подольше. «Парадокс», – скажете вы. А я скажу: женщина хочет находиться рядом с сильным и уверенным в себе мужчиной, быть его слабостью и этим самым делать его ещё сильнее и ещё увереннее. Так, по крайней мере, написано в книгах.
– Сейчас меня смущают, Леонов, совсем не люди, – я качаю головой и отвожу руку, чтобы он не смог её взять пальцами.
– А что?
Делаю паузу для поддержания интриги, сосредотачиваю внимание Кости на своих словах, которые вот-вот прозвучат.
– Ты только что расстался с девушкой, которая тебе нравилась, и заигрываешь с другой, – меня это не так сильно смущало на самом деле, но это важный аспект отношений, даже дружеских, который меня немного беспокоил.
– Да я и встречаясь с ней, – усмехается, – заигрывал с тобой. И не только заигрывал, если ты помнишь.
Теперь ухватывает за руку и разворачивает к себе. Смотрит. Соблазнительно. Я прекрасно понимаю, о чём он думает. Что вспоминает. То же вспоминаю и я. Без подобных искр и возбуждения.
Слишком серьёзная.
– Я тебя поколочу сейчас прилюдно – и это, поверь, будет эффектнее какого-то поцелуя. Я девушка, а ты парень – ничего провокационного тут нет. А вот если я, девушка, поколочу тебя, парня, то это будет феерия.
– Ты слишком самоуверенна, Скавронская, – он произнёс это так…
Интимно.
Так, как говорил Егор.
Его «Скавронская». Его «самоуверенна». Не шептал. Низко и с хрипотцой, появившейся от чрезмерного злоупотребления сигарет. С едва заметным движением кадыка. Вздымающейся грудью, чтобы выдержать мой трепет.
Живот проницательно сжало. Я моргнула дважды. Застыла. Выравниваю дыхание и слушаю собственное сердцебиение. Не обращаю внимания на людей и шум города. Нет ничего.
в ушах «Скавронская» низким голосом
в ушах «ты слишком опасна»
в ушах «Катя».
Зубами сминаю губы и не могу успокоить разбушевавшееся тело.
Не горю, но сгораю.
Тлею.
Без Егора. Без «Скавронская». Без «Катя».
– Это моя особенность, Леонов, – под его пристальным взглядом прихожу в себя. Слишком долго молчала и сосредоточилась на своих чувствах. Ещё бы чуть-чуть и закрыла глаза, чтобы предаться вожделению интимных воспоминаний с Егором. – А смелость, как известно, берёт города.
Если твой «город» мужского пола, самовлюблённый и циничный подлец, мразь и сволочь, это не действует. Играй по его правилам и окажись лучшим игроком – тогда заполучишь того, кто слабее. Но мужчины не любят проигрывать, поэтому подумай дважды прежде, чем уничтожить в мужчине то, что любишь. Возможно, избавив его от титула, ты уже не захочешь быть рядом с ним.
– Ты не смелая, а глупая, – переводит в шутку и обнимает за плечи, притягивая к себе, – и мелкая.
– Эй, ты всего лишь на полгода старше! – ему удалось
развести меня
как дурочку.
Я повелась нарочно. Нельзя предаваться этим фантазиям – они глупы до банальности и до алчности ядовиты. Я не хочу попасть в капкан, которого так старательно избегала. В самый последний момент – ты ещё можешь успеть влюбиться в остатки того Егора, будто чаинки запревшего чая несколько дневной давности. Ты можешь, я уверена. Но не стоит испытывать судьбу.
– Я уже ползал, пока ты только слюни пускала.
Он не чувствует, что со мной что-то происходит. У Кости есть глаза – он наблюдает, что мыслями я не с ним. И, как видите, борется с этим. Причём достаточно удачно и смело. За одно это уже можно на него запасть, но я слишком мудрёная опытом.
Спасибо
Егору.
Так просто влюбляться, как раньше – не тот уровень. Я выросла и переросла даже ту планку, которую не громогласно поставила себе ещё очень давно. Вопрос в том, надолго ли меня хватит. И ещё один вопрос в том, а когда планка поднимется ещё выше.
– Можно подумать, ты их не пускал, пока ползал.
Я подыгрываю ему, потому что обижать не стану. Пусть он и натворил дел, но жалости тоже испытывать не собираюсь. За что жалеть? За то, что с девушкой расстался? Сам виноват. Или за то, что я пока ещё не думаю о нём как о возможном партнёре? Опять же, сам виноват. Но какая разница, на ком лежит вина. Леонов – не дурачок. Он прекрасно понимает, что в этот капкан угодил из-за собственной глупости и робости. Впредь, возможно, будет умнее. А, возможно, и не будет. Меня не должно это волновать.
Не должно, но я позволяю себе думать об этом.
Вообще все мои мысли превратились в рудиментарную окклюзию. Я не понимаю до конца многие вещи, но чувствую их. А если чувствую, то не до конца, в зародыше. И это пугает меня. Как можно с моим-то стажем ощущений находиться в таком состоянии. Оно эфемерно, да, но меня это не успокаивает.
И впрочем, чего скрывать, но это состояние передаётся перорально. Будто в еду подкладывают. Будто еда меня окружает. Будто еда окружает всех.
Как будто это не так.
Я убедилась в этом в первый день второго семестра.
Хотя все мы давно не виделись (а большинство общалось в сети сутками напролёт или встречалось для прогулок), галдёж унимался так же быстро, как и всегда [т.е. не быстро]. Традиционный дресс-код, который по факту должен соблюдаться при любой температуре, ныне был немного забыт. После каникул здание, не прогретое и продрогшее, с большой неохотой заполнялось теплом горячей воды в радиаторах. Пожалуй, большего бы эффекта они добились, затопив лицей до третьего этажа. Но увы и ах.
В связи с этим кардиганы и свитера поверх белых рубашек и блузок стали чем-то обыденным. Даже для первого дня. Тогда я всерьёз задумалась над защитным костюмом гонщиков (только вместо холодной воды пустить горячую).
Абрамова подлетела ко мне ещё перед первой парой истории, без свидетелей совершенно и завела весьма ожидаемый разговор:
– Это правда? – никогда не знала, как реагировать на такие вопросы. – Из-за тебя Ксюша с Костей расстались?
Она не обвиняла меня. Странно, да? Но и любопытством праздным я бы не назвала причину подобного поведения.
– Я удивлена, что ты лично подошла и спросила, а не сквернословишь за спиной или в интернете, – но удержаться от подобной колкости всё-таки не смогла. Быть может, мстительности во мне немного, зато злопамятства – целый желоб [Марианский]. – Но нет, они расстались не из-за меня, а из-за Кости.
– Ты знаешь о… – и, как предполагалось, она услышала то, что задевало её лично, а не чужие отношения (пусть и подруги).
– Да, я знаю и не держу зла на тебя. Странно только, что ты предпочла досужие домыслы обычному разговору, но это уже не моё дело.
Хотя подругами близкими мы никогда не были, так что и говорить о разговоре вместо сплетен [формально] не в моей компетенции.
– Я не знала…
Перебивать в который раз её мне уже не хотелось, но и слушать жалобные извинения (причём я явно прищучила её этим за хвост) – тоже.
– Забудем, Абрамова, – и перейдём к более важным вещам: – Почему ты решила поговорить со мной? Хочешь разузнать о Ярославе?
– Нет, – слишком быстро. – Вернее да, но подошла не поэтому. Думала, игра была классной, а ты – хороший напарник.
– Я не отвечала на звонки и не перезванивала, – безапелляционно парировала я, нарочно заводя Абрамову в тупик, откуда ей не выбраться. Нет, не потому, что хотела отвадить её
наоборот
хочу увериться в том, что она выдержит меня
в отличие от Кравец.
– Я бы на твоём месте делала то же самое после той сцены с Егором, – и его имя, как и всю реплику целиком, она произнесла достаточно спокойно и уверенно.
– Давай по существу, – ведь первый звонок прозвенел, а до второго оставались если не минуты, то секунды.
– У тебя ведь день рождения скоро. Что ты хочешь получить в подарок?
Обычно такие реплики говорили скромные барышни, которые не имели представления, что дарить, и которые хотели понравиться. В общем, зажатые, закомплексованные стесняшки, совершенно не умеющие анализировать и читать людей
к которым Абрамова явно не относилась.
И чем же вызван такой вопрос? От неё я такого, признаться, не ожидала.
– Всё, чего я хочу, спокойствия и нормальных друзей, – ага, которые не предают, не лгут и не признаются внезапно в любви.
– Тогда давай станем друзьями, – её слова звучали настолько уверенно и правдиво, что аж казались фальшивыми. – Я тоже устала от ненадёжных людей и сплетен.
– С чего это вдруг? – я усмехнулась, потому что ситуация казалась мне донельзя комичной.
Кто в наше время предлагает дружбу вот так, как товар на рынке?
С другой стороны, почему бы и не так преподнести себя. Тоже своего рода предложение услуг. И ничего противозаконного тут нет.
– Ты тогда ушла, а я с Ярославом поговорила, – надо же, сколько искренности – никогда не видела столько от Абрамовой.
– И какой урок ты вынесла из этой беседы? – я не знала ответ, и мне было любопытно, что же она скажет.
– Мне пора вырасти. Взять с тебя пример – обзавестись теми людьми, с которыми можно расслабиться.
Не сказала бы, что окружающие меня люди помогают мне именно расслабиться. Скорее напрягаться и прыгать вверх так, словно моя жизнь от этого зависит.
Она, правда, зависит от того, как высоко я прыгну сама
без чьей-либо помощи
без особых усилий родителей
друзей
и тех самых людей, которые меня окружают.
– И ты думаешь, я стану тебе помогать?
– Станешь, – а вот её наглость меня подкупала. – Я нужна тебе, а ты – мне.
Не преминула возможностью ухмыльнуться и уставиться на Олю. Да, я глумлюсь, но ты ведь знала, на что шла. Ярослав мог не сказать, какой сволочью являюсь я в последние несколько недель, но намекнуть уж точно должен был
что тебе со мной так просто не сладить.
Светлана Евгеньевна задерживалась, а в аудитории творился хаос. В прочем, для нас это нормально. По крайней мере, парты не переворачиваем и обои не сдираем, как дикие звери.
Мы интеллигентные звери.
– Ну, зачем я тебе, понятно, – бросила взгляд на проходящую мимо нас Кравец, которая и глазом не повела в нашу сторону. – А ты мне?
– О тебе уже ходят сплетни, – тоже мне, Мария Склодовская-Кюри, – и о вашем возможном романе с Егором [которого нет в стенах этого прекрасного лицея и не будет]. Если мы подружимся, то сплетен не будет. Я знаю такое, от чего их языки окажутся у них же в заднице.
Должно быть, не хватало злобного блеска в глазах
или алчного
что тождественно.
– Не ругайся, Абрамова, тебя это не красит, – она нахмурилась. – Но, допустим, что я поверила тебе. И что? Будем ходить под ручку везде и всюду? Сидеть вместе?.. Что конкретно ты предлагаешь?
Правда, похоже на заключение договора? Устного, разумеется.
Я подошла к очередному предложению как к деловому.
Теперь понимаете, что со мной не так?
– Ты будто дружить не умеешь, Скавронская, – она слегка улыбнулась, пытаясь сделать мою особенность немного [неловкой] смешной.
– Последняя моя дружба, – я тоже улыбнулась (снисходительно), – как ты, наверное, подметила, обернулась скандалом и крахом, так что я сомневаюсь, умею ли дружить.
Пожалуй, в таких случаях люди чувствуют действительно неловкость. Что до меня, то я чувствовала иронию вместо обиды на себя. Или пустоту. Я пока не разобралась, чем они отличаются.
– Если ты кому-то не нравишься, не значит, что это мнение превалирует, – Абрамова окинула взглядом класс невзначай. – Ксюша – собственница, пусть и скрытая. Кажется, будто ей ничего не нужно, она готова делиться и быть радужной ко всем. Но это не так. Ты в этом плане проще – ничего не держишь возле себя, поэтому рядом остаются самые лучшие.
– Ты о Ярославе? – я усмехнулась вновь, с искрой вглядываясь в глаза.
– Не только, – и она стойко выдержала мой взгляд, – но он тоже. ТЫ не замечаешь этого, ведь так?
Да я и не задумывалась об этом особо, не то что замечать за собой.
– Так. Но ты права, я не заставляю никого виться вокруг меня и целовать в дёсна. Хочешь оставаться или уйти – твоё право. Я не привязываюсь к тем, кто пришёл и ушёл.
А Абрамова хороша. Подошла, говорит обо мне, анализирует, делает выводы – льстит одним словом. Я даже не сразу раскусила в ней это. Достойно.
– Если с человеком ты пережила что-то грандиозное, тогда ты начинаешь привязываться, – она продолжала, но теперь я подмечала каждое сказанное ею слово.
– Примерно так, – и следила за своими словами.
– Поэтому о тебе заботятся Ярослав, братья, Егор и Костя. Ты даёшь им свободу и право выбора, как любым мужчинам, -
она хороша. Чертовски хороша.
– Я слышу зависть, Абрамова, – а вот это удачно подмеченный факт в специях юмора, – и вокруг тебя гораздо больше людей. В чём дело?
– Меня могут обсуждать в любой момент, – она снова осмотрелась, – даже сейчас.
– Нечего было зарабатывать себе славу очень лёгкой на подъём девицы, – я отшучивалась снова и укоряла её одновременно. – Это вызывает зависть.
Тоже осматривала ребят и периодически ловила их взгляды на себе. Нет, не только заинтересованные или пустые. Кто-то улыбался и кивал или махал рукой. Костя общался с парнями, но поглядывал на меня. И я замечала это, но не реагировала. Хватит того, с какими новостями Оля подошла ко мне.
– Поэтому я хочу от этого отказаться, – но помощи у меня она не просила, тем не менее.
– Давай начистоту, – привлекла её взгляд словами. – Если ты устала от своей жизни, ищешь какую-то новую веру, почему обратилась ко мне? Есть Женька с более гибким графиком и пластичным ритмом [жизни]. Мне лично больше импонирует её жизнь – она ничем не обременена, в отличие от меня, и при этом остаётся открытой для новых связей и знакомств. Будь я в поиске какой-то новой интересной практики, то непременно увлеклась бы йогой, каким-то спортом или на что там она тратит своё свободное время.
Мой монолог Олька слушала внимательно и переводила взгляд с меня на парту, около которой мы стояли до сих пор.
– Я не могу быть одна, понимаешь? – едва слышно произнесла она, но без излишнего стеснения меня.
– Тогда ты не по адресу – меня одиночество не гнетёт.
– Поэтому я хочу к нему привыкнуть, – что ты творишь?!
– Тогда я тебе не нужна. Будь одна – для этого кто-то не нужен, – и моя логика, не всегда такая логичная и превосходная, как бы я того хотела, раздавливала Абрамову. Она стоит не такая радостная уже, без того энтузиазма, словно я палач, пред которым она обнажила шею. – Я поняла тебя. Больше не надо слов. Если ты хочешь чему-то научиться новому для себя и решила, что я могу помочь, то я попробую. Только учти, что ты на таких же правах, как и Кравец – я помню о твоём сквернословии, – сделала паузу, подождала, пока Абрамова посмотрит мне в глаза. – Зла не держу, но вывод сделала, что ты способна на это. И надеюсь, что пресмыкаться передо мной ты не станешь, иначе я совсем в тебе разочаруюсь. И да, я высокомерна, всё правильно, но именно это держит меня в ежовых рукавицах. О, как вовремя.
– Ну, как вы тут без меня, гаврики?
Пока Света снимала пальто, она оглядывала нас, радостных и удивлённых. Рассаживались по местам и открывали тетради для конспектов. И учебники. Всё-таки мы соскучились по ней. Даже те, кто влюбился в Егора.
– Скавронская, хочешь к доске? Егор, наверное, тебе слова не давал сказать.
– Да нет, мы вполне себе спорили на семинарах, – я усмехнулась и глянула на Женьку, которая развернулась ко мне с ответной усмешкой.
– Вот как? – она справилась с верхней одеждой, достав из ящика стола тот же учебник, что и лежал на парте хотя бы в одном экземпляре, и присела на стул. – Он о тебе очень хорошо отзывался (я напряглась). Интересно посмотреть, насколько ты изменилась. Давай к доске и расскажи вкратце о Второй Мировой по плану: причина, участники, основные события, последствия. Смирнова, а ты на доске карту Европы нарисуй и укажи все битвы. Сазонова, возьми Тихоокеанский регион. Леонов, все даты, что помнишь, на доске напиши. Вперёд. Остальные, готовьтесь к вопросам.
И пара прошла так быстро, как это вообще возможно, если ты один из главных участников действий. Света не была такой строгой, как обычно. Сегодня она в прекрасном настроении, хотя, как призналась сама, работать совершенно не хотелось. Мы успевали теоретически пройти всю программу до экзаменов, но поторопиться следовали бы. Даже с нашим курсом истории – пять пар в неделю.
К слову, субботу нам не освободили, как в первом семестре, считая, что все предметы, что надо подтянуть, мы уже подтянули (раз дожили до второго семестра). Но теперь по субботам нам поставили спец предмет. Т.е. историю. Две пары. Итого семь часов истории в неделю.
«Ужас», – скажете вы.
«Я с отцом это время в день тратила на дискуссию», – отвечу я.
Мы действительно могли сесть после завтрака с отцом на веранде на даче и обсуждать НСДАП, к примеру, прерываться на обед, а затем – и на ужин. Братья такого штурма не выдерживали, потому то приходили, то уходили. Варя же обычно крутилась на кухне с мамой. Да и не любила она подобные беседы. Я не скажу, что всё время могла сохранять внимательность, иногда и лажала, но те поучительные моменты надолго запоминались. В итоге благодаря отцу я могла долго сосредотачивать внимание на какой-то теме, даже если буду очень уставшей.
Как рак
вцеплюсь клешнями
и не отпущу
до самой смерти.
– Я и забыла, какая она классная, – Абрамова сидела на парте Женьки (первой), скрестив ступни.
– Да, практикант ей всё-таки уступает, – я же устроилась на первой парте своего ряда в той же позе.
– Ещё бы, он же не хвалил тебя так, – к нам подошла Ксеня, но смотреть на меня она не собиралась. Боялась, наверное, что в камень обратится, если взглянет в мои глаза.
– Ксюш! – зато Абрамова среагировала, ведь Кравец смотрела именно на неё.
– Что Ксюш? Я думала, вы не общаетесь, – а вот и собственнические претензии. Сейчас будет разбор полётов.
– А я не могу общаться с Катей? – самолюбие Абрамовой взыграло. Вернее, Кравец случайно взыграла на её самолюбии. – С какой стати?
– Разве я не сказала с какой? Она увела у меня Костю.
– Не так уж он тебе и нужен был, если ты даже не боролась за него, – в аудитории не было никого, кроме нашей пятёрки. – Я вот ничего не делала, а как-то смогла, как ты выразилась, увести его у тебя.
Естественно, я говорила в очень бабской манере. В показательной. Надменной. Специально, чтобы Кравец не вздумала понять меня как-то иначе. Я хотела её задеть и продемонстрировать, во что она ввязалась.
– Ты просто завидовала нам, – отмахивается, да, но по-прежнему не смотрит в мою сторону. Нет, действительно, я или противна ей, или она боится меня. Не знаю, что [глупее] смешнее.
– Я вас сводила, Кравец, акстись, – закатила глаза и усмехнулась: меня действительно забавляла её недальновидность.
– Это не означает, что ты не завидовала, – то неловкое чувство, когда пытаешься казаться высокомерной перед человеком, у которого и взял эту манеру высокомерия.
– Это означает, что уводить его я не собиралась.
– Да тебе он даже не нравится! – она вспыхнула и, наконец, решилась посмотреть мне в глаза.
– В отличие от тебя, да? – я ловила её слова и отправляла назад, словно битой мяч.
– Да, в отличие от меня. Тебе он даже не нужен! – вы чувствуете, как пригорает попочка Кравец? Мне, например, жареным пахнет. Жареной
курицей.
– Тебе никто не нужен, – она не унималась, смотрела на меня уничижительным взглядом, остатками веры в свою правоту и чем-то подобным самолюбию.
– Перестань нести чушь, Кравец, – на её крики могли сбежаться свидетели, а этого мне не хочется. – Это уже не (пауза) нормально.
– Это ты не (пауза) нормальная, – она перекривляла меня, нарочно пытаясь вывести из равновесия.
– Я полтора года общалась с Костей как друг. Ты действительно думаешь, что вот так просто смогу отказаться от общения, едва ты скажешь? По-моему это не я тут самая надменная.
– Друзья не целуются! – она вводила в бой самое болезненное для неё оружие.
Честно, будь я наблюдателем, то вероятно сочувствовала Ксене
соболезновала
посмертно.
– Правильно, друзья не целуются, – ты хочешь играть эмоциями, строить из себя жертву до конца, жаждать жалости и рассказывать всем о той боли, которую причинили тебе близкие люди, так?
Можешь расслабиться
теперь ты будешь постоянно жалостливой сукой
потому что от боли не отвертишься
(и от близости)
ты не отвёртка
и не кровавая мэри
ты идиотка
из падших империй.
– Что? – вместе с ней, заведённой собственным гневом и моим непокорством, смотрела и Оля, спокойно и с интересом. Я ведь ей сегодня ничего не сказала подобного [хотя бы потому, что она подходила со своей проблемой, а не выслушивать мои].
– А я не сказала? Я и Костя – больше «не друзья», как ты выразилась.
Но ситуация обострилась следующей фразой, а не моей, как я думала
хотя бы потому, что такого я не ожидала
никак.
– И как они, мои объедки?
В аудиторию входили люди, а мы так и остались с Кравец смотреть друг другу в глаза. С распаленной ненавистью
желчью
пренебрежением
[цедра, апофеоз, кульминация] наших отношений.
Прррелестно!
(с) Возвращение блудного попугая.
Эпично, не правда ли? Использовать цитату из мультика с подобным названием, чтобы разукрасить то, что никогда не вернётся из блудности.
Повторюсь:
Прррелестно!
Леонов, который подсел ко мне на биологии (мы же оба терпеть её не можем), только раздражал. Кравец не спускала с нас своего озабоченного яростного взгляда, и если Костя мог игнорировать, то мне удавалось с трудом. Я ведь привыкла чувствовать спиной её взгляд. Вот вам и обратная сторона дружбы [разрушенной].
Вместо того, чтобы читать и вообще что-то делать (слушать лекцию, например), Леонов говорил
со мной
обо …
для …
и кроме сжатых губ да прищуренных глаз не получал ничего в ответ.
Он сыграл по знакомой схеме.
Я вышла из аудитории, не в силах сидеть и слушать ту ересь, крайне неприятную и скучную. Он – следом. И знал, где меня искать.
Подумать, за полтора года ничего ровным счётом не изменилось.
Как в старые добрые времена, я сидела на подоконнике в дамской уборной на втором этаже. Он знал, что тут, кроме меня, никого нет. Иначе бы и меня тут не было. Я ведь не люблю скрываться, оставляя свидетелей
в живых.
Он подсел рядом на уже знакомый подоконник и уставился на раковину, которая висела прямо напротив него у противоположной стены.
– Давай забудем, что мы в ссоре, – ох, с каких же далей ты зашёл, мой милый друг.
– Мы не в ссоре, Леонов. Мы в мирном времени живём.
– Тогда почему ты так себя ведёшь обособленно?
– Ты не можешь быть моим другом уже, – сколько бы ни подбирал выражения, я не делаю на тебя ставку сейчас. – Я просто не знаю, как себя вести.
– Всё ты знаешь, Скавронская, и всё ты понимаешь, – он не раздражался, но его высокомерие озлобленно хлестнуло меня по зубам.
– Ты о чём?
– Лги, кому угодно, что ты вся белая и пушистая, что ты не соблазняла меня, что ты совершенно безразлична ко мне, – он действительно уверен, но спокойным я бы его не назвала
заведённым
одухотворённым
возбуждённым.
– Я не говорю, что белая и пушистая, как и то, что совершенно безразлична к тебе, – это правда, поэтому произнести оказалось действительно просто именно Косте.
– Повторяю, – он развернул голову ко мне, ожидая, пока я посмотрю в ответ, и продолжил: – Можешь очищать своё имя перед Ксюшей, девочками – да кем угодно, но не смей это делать передо мной. Не лги мне.
– Это моя месть, Леонов, – выдаваемая за правду ложь. – Ты лгал мне полтора года, прикрывая симпатию дружбой. Так что не езди по мозгам своим «не лги». Я сама знаю, что и где говорить.
– Ты хотела со мной подружиться в самом начале, потому и сбегала с пар. Сюда же, – он обвёл взглядом помещение. – Или я по-твоему болван, который не поймёт?
В нём говорило не столько задетое мужское самолюбие, сколько актёрство. Вот, почему я не воспринимала этот разговор всерьёз. Но надо признать, что мне нравилась его игра. Леонов действительно ведёт себя нормально, как я привыкла видеть [не в последнее время].
– Да, было дело. Тут врать не буду.
– Ты соблазняла меня всё-таки, – ты и сам прекрасно знаешь, – появлялась специально перед моими глазами, когда никто другой не появлялся. А потом выступала на кафедре с энтузиазмом Ленина. Как я мог не запасть на тебя, а?
– Слишком откровенно, Леонов. Мы не друзья, повторяю, – он не перегнул палку, он показывал мне, что мыслит гораздо шире, чем одним днём.
Вся эта ситуация – фарс чистой воды. Игра не разумов и не душ.
Игра воображений.
Сейчас Костя сделал одну очень важную вещь – он вступил в игру. И не просто вступил – он задал ей правила. Правила, которые сам теперь не в состоянии нарушить. Даже если очень захочется.
– Ты всё равно никому не скажешь, – он усмехнулся и снова уставился на умывальник.
– Хорошо, не скажу, – я улыбнулась и тоже смотрела перед собой. – Но не стоит мне раскрывать карты.
– Я думал, давно уже их раскрыл, – а вот и правда, запеченная в рукаве иронии. – Тем признанием.
– Кость, я не думаю о тех словах, как и о твоих поступках. Ты взрослый человек и сам ответственен за всё. Это твоё решение и твоё бремя.
– Именно. Мои слова – это мои решения. Запомни ещё одно: мы не друзья. Я согласен. Мы перешли эту черту уже.
– К чему ты клонишь? – а вот тут мне стало интересно. Я даже посмотрела на него, сидящего рядом.
– Я не приму тебя как друга, – как-то не очень эффектно звучит. Ладно, подыграем.
– Я тебя тоже, – ведь видеть в тебе друга уже не могу. Так что отчасти это правда, а не фарс, который мы тут с тобой метаем.
– Отлично. Тогда в субботу после истории мы идём в кино, – вот, чего мне не хватало.
– У меня поход по магазинам, – но так просто я не сдамся.
– А потом пойдём по магазинам, если ты хочешь. Но сначала – свидание, – ни убавить, ни прибавить.
– Какое свидание, Леонов? – достойный фарса финал.
– Обычное свидание, Скавронская, обычное, – он встал с подоконника и подошёл к моим коленкам, которые упирались ему в бёдра. – Хватит того, что я полтора года медлил. Как я понял, тебе это явно не нравилось. Теперь – не отвертишься.
И он ухмылялся. Не гадливо. А так самоуверенно, что я не могла не засмеяться в ответ.
И ответить
положительно
лишь бы он потом меня не уложил.
Комментарий к Глава 19.
Глава небольшая, но это должна была быть вторая половина 18-й главы, так что [продолжите мысль сами].
Спасибо, что до сих пор читаете, вникаете и радуетесь продолжению.
Могу вас уверить, что скоро будут очередные перемены [к лучшему][надеюсь].
Оставляйте комментарии и жалобы [что так мало] [что за стиль] [что за чушь].
Всех благ :)
========== Глава 20. ==========
«И как тебе мои объедки?»
Спустя дни, спустя месяцы я вспоминала эти слова Кравец, и мне становилось не по себе. Словно в моё тело подселили кого-то ещё. Или моё тело отдали кому-то другому напрокат. И я ощущаю это инородное присутствие, а своё собственное мышление – вне тела. От этого становится гадливо.
И сколько бы я ни улыбалась, сколько бы ни сближалась (к моему удивлению) с Абрамовой, сколько бы ни училась дальше, замечала одну тенденцию: потеряв такую подругу, как Кравец, на самом деле я не утратила особо ничего. Мы по-прежнему общаемся и с Женей, и с Ларой, которые вместе с Олей умудряются лавировать между пассивно-агрессивной на мой счёт Ксеней и мною, спокойной и сосредоточенной на своём будущем.
Я ведь решила, куда приложу руку
назло всем
и вопреки всему.
Со мной вместе собиралась поступать и Оля, и Лара, а Женька скорее всего переедет с родителями за границу. Ах да, экономическое будущее Леонова изменилось – он захотел поступать на международные отношения. Большая часть наших одногруппников тоже хотела идти на право, как и мы с девочками. Только не уверена, что хочу крутиться среди них вновь. Мне мало этого. Я хочу больше.
И я выбрала другое направление, которое раскроет меня больше. Позволит проявить себя так, как никто не ожидал. Ресурс неисчерпаем – я же человек. Моё желание продемонстрировать себя, утереть нос всем завистникам и быть самодостаточной – это всё слишком сильно. И я не собираюсь закручивать вентиль амбиций. Они – это я.
