Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)
Да, расстроились все, даже я немного взгрустнула, но показывать этого не могла. Со мной сел Леонов, который делает тесты. Мне нельзя сдавать позиции. Увлечена работой. Делай вид, что занята. Думаешь о тестах. Вспоминаешь о директиве № 21. План «Барбаросса», да. «Германские вооружённые силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании ещё до того, как будет закончена война против Англии». Отличная память, Катя.
Отвлекаясь на секунду от тестов, я бросила быстрый взгляд на Егора. Он смотрит на меня. Как долго? Это кто-то видит? Нет, вроде бы никто. Точно, телефон. Совсем забыла. Столько новостей сразу.
Достаю телефон из сумки, и тут же приходит новое сообщение. «Черепаха». Да, знаю-знаю. Но вообще-то я лицеистка, так что не надо тут мне. М, это второе сообщение. А первое?
«Будь готова к незваным гостям».
Что это значит? Какие гости? Где? В лицее? Дома? «Зачем?».
«Тебе не понравится тот, кто придёт».
Мы играем в «Угадай мелодию». Не понимаю, что за люди, куда они придут, зачем, а самое главное – почему он меня предупреждает. Это я и спрошу.
«Жаль тебя».
Ах, вот как? Жалость – это всё, что я могу вызывать? Ни ощущения равенства, ни уважения – молчу уже о большем. Да пошёл ты.
Я отложила телефон и даже не поднимала взгляда на Егора. Общалась только с Костей. Объясняла только ему связи. Заполняла только его пробелы. Почему? Потому что он не устраивает мне квест из жалости. Идиот.
Но в дверь действительно постучали. Активно, немного требовательно. Привлекли внимание – все смотрели на дверь, а не в тесты. Я помню тот момент, как сейчас. Пока открывалась дверь, пока смотрела на реакцию Егора, и видела буквально в его лице, непроницаемом, как и моё при встрече перед парой, отражение человека, входящего в аудиторию. Физически ведь видеть постороннего не могла – первым его видел учитель, сидящий за столом у окна.
Она такая же грациозная, как и при нашей первой встрече. Только не такая фривольная, разве что. Не позволяет себе каких-то неосторожных жестов. Достаточно сдержанная, но всё равно остаётся обаятельной и желанной. Чувствую, как растёт её уровень популярности с каждым шагом, с каждым движением локона, с каждым случайным взглядом по сидящим лицеистам. Лена. Ты о ней говорил? Это из-за неё я вызываю жалость? Пару недель назад – да, так и было.
Единственная, кто не изучал гостью, это я. И так знакомы. Насмотрелась на неё разную. Женственную, раздражённую, хищную и завораживающую. Мне достаточно. Сыта по горло ею.
Может, она не заметила меня, потому что я уткнулась в тесты, прятала специально взгляд. Я не выдержу этих баталий с ней. Сейчас во мне силы немного. Плюс, общество, моё общество – даже оно на её стороне будет, уверена. Ну, хоть Костя опустил взгляд и вернулся к работе. Спасибо, признательна очень.
Работа вернулась на круги своя не сразу. Лена попросила Борю стул поставить ей рядом с Егором. Тот согласился. Безоговорочно. Ещё бы. А она улыбнулась, и я аж отвлеклась от тестов ради этого жеста. Так вот, какая у неё улыбка считается чарующей. Так себе.
До конца пары оставалось не так много времени, чтобы успеть ещё хотя бы парочку тестов пройти. Меня затянули они – с ними не думаешь, о чём могут говорить практикант со своей бывшей. Это сработало. Даже Костя, которому рассказываешь какие-то моменты, способствовал моей концентрации и полнейшей абстракции от реалий окружения. Увы, Лена сидела до самой перемены, и общение было вполне спокойным, без каких-то активных жестов и истерик. Значит, не всё так плохо. Или там что-то серьёзное. Обольщать можно ведь и тихо, мирно. Как захватывать территорию, так и это. Только тут захватываешь человека, а не земли.
– Что это за дамочка? – со звонком девчонки подошли к нам с Костей, всё ещё проверявшими ответы друг друга на очередной тест. Как в старые времена. Словно мы в одной лодке. В чём дело вообще? С какой стати они со мной общаются?
Именно потому, что я не понимала, это они к Косте подошли или и меня рады видеть, я молчала. Проверяла ответы аж до тех пор, пока Кравец не ткнула легко пальцем мне в голову, привлекая внимание. Меня ждёте? Что, правда?
– Я проверяю ответы. Давайте чуть позже, – не хочу им врать, но и правду говорить – тоже.
– Кать, а что там с флотилией было? – Костя, который тоже не особо отвлекался на разговоры, тоже проверял мои ответы. Он даже не поднял голову и не смотрел на меня. Рабочий процесс. Или потому что Кравец рядом, а видеть её он пока не хочет.
– Ничего хорошего, – я усмехнулась. – Считай, что англичане – это такая бабуля старой закалки, которая всё ещё, несмотря на возраст, может выписать люлей всей детворе. Детвора – это Рейх, который неплохо так был подготовлен, но, увы, с бабулей вступать в поединок – слишком самонадеянно, если ты уверен в победе.
– Думаешь, это их сгубило?
– Ой, там много, чего их сгубило, – я бросила взгляд на Костю и улыбнулась. Мы поняли друг друга. А девчонки болтали возле нашей парты и периодически окидывали взглядом. Вот сейчас, например, смотрели.
– Катерина? – я подняла голову, ещё усмехаясь, и увидела Лену, стоящую у двери. Ты же уходила – какого хрена смотришь по сторонам. Вот кто тебя просил, а? Конченая. – Я тебя не заметила.
– Добрый день, – кивок, сползающая улыбка и нейтральный взгляд. Никакой ненависти или желчи, Кать, успокойся. Это очередной раздражитель, не стоит вестись. Дело пахнет жареным, ты права, но не ведись на провокации. Ты слишком умна для этого.
– Так ты в 11-м классе? – на её лице была улыбка. То ли насмешка, то ли удивление. Даю ставку, что она смеётся надо мной, даже если выглядит иначе. А вот девчонки не спускают с неё глаз.
– Как видите, – уходи и не общайся со мной. Уткнусь в тесты, чтобы она поняла, что мне не до неё.
– Уже выбрала, куда хочешь поступать дальше? – настаивает на разговоре. Ох, отыгрывается. Догадывается, какое положение у меня. Сука.
– Да, но вас это не касается, – я улыбнулась. Такая же ответная улыбка, не то насмешка, не то удивление. – Я могу продолжать проверять ответы своего напарника?
Шах и мат, Леночка. Ты в том положении, в котором уже не можешь настаивать на беседе. Я ведь лицеистка. Какой-то прок от этого есть, наконец.
– Мы с Егором хотели бы с тобой поговорить.
А вот этого я никак не учла. Характерное «мы». Практикант по имени. Поговорить со мной. И ещё и вместе. Думаете, никто не ощутил никакого подвоха? Хочу провалиться сквозь землю. Или отмотать этот день и переиграть его. Но поздно пить «боржоми».
– Егор Дмитрич, – не так уж и трудно называть его снова формально, – я могу проверить сначала тесты, а потом уделить вам время?
Да, детка, я набиваю себе цену такой постановкой вопроса. Вам надо поговорить со мной – вы и ждите. И не важно, какой повод. Оперировать буду только вами. Как вы со мной – так и я с вами. Шутки закончились.
– Оставь это Кравец, – бросил, не раздумывая, Егор. – Жень, уведи Абрамову и Острову – а то этим двоим помириться не мешало бы. Скавронская, идём.
Вот в такие моменты я понимаю, что никакая психология меня не может научить управлять подобными спонтанными ситуациями. Я думала, что всё под контролем, что я веду диалог, что я управляю его направлением и скоростью течения. А видите, что получилось? Херня, ребята. Такая подстава, из которой выпутаться крайне сложно. Как я буду это делать, понятия не имею.
Что мне делать? Как себя вести? Я думала только над тем, как себя вести с Егором. Но не с Леной. У меня и в мыслях не было, что мы можем встретиться. Успела только стащить телефон. Хотя кому звонить, у кого спасения просить? Мне в такой ситуации никто не может помочь. Да и о какой помощи идёт речь? У меня паника, да. Я не знаю, чего ожидать от этих людей. Мне надоело то, что происходит между нами. Бесит. Неконтролируемая жижа растекается, и я не могу её укротить. Кому это понравится?!
Пока мы втроём поднимались в 306-й, в кабинет, где много всего между мной и Егором произошло, который официально считался закреплённым за историей, я успела только написать смс Ярославу. Он не отвечал. Ни на втором этаже. Ни на третьем. Ни когда зашли в кабинет. И без того тихо, а тут – аж тишина на уши давит.
– Это надолго? – единственное, что я могла сделать, быстрее расправиться с этим. – Мне домой надо.
Ничего умнее, как избавиться от этой кутерьмы, не пришло в голову. Да, глупо и ниже моего достоинства, но сейчас надо не достоинство, а голову спасать от новых напастей. Это важнее. Приоритеты.
– Я слушала, как ты объясняла тому мальчику материал, – Лена облокотилась ягодицами о ближайшую к выходу парту, формально не давая пройти мне вглубь аудитории. Якобы «это моя территория, бич».
– Помнится, – прервала её я, – ты сказала, что не заметила меня.
– Так и было, – поспешно выкрутилась она, – пока не услышала твой голос.
– Я говорила шёпотом.
– У меня чуткий слух, – она отвечала быстрее, чем я успела заканчивать слова. Поразительно.
– И язык, – обула её, как девочку. Не стоит меня недооценивать.
– У Егора, – она кинула на него взгляд, – чутьё на языкатых людей.
И усмехается. Насмехается, вернее. Хах, так вот, в чём дело. Она понимает, что Егор и я связаны уже, но если первая реакция была собственнической, то эта – лицемерная. Подружиться хочет. Или основываться на фундаменте логики и фактов. Так по-исторически – типичный историк. Егор стоял, прислонившись к стене, напротив Лены, а я подпирала дверь, глядя то влево (на Лену), то вправо (на Егора).
– Вы меня позвали, чтобы самомнение поднять? – я усмехнулась себе и провокационно переводила взгляд с одной на другого.
– Мы в этом не нуждаемся, уже состоялись в самомнениях, – Лена непреклонна, продолжает объединять себя и Егора в одну ячейку общества или просто в двух людей с одинаковым направлением мышления. По этой причине практикант молчит? – У нас появилась идея насчёт тебя.
– Не терпится узнать, – ну, не могу я иначе общаться с ней. Только так.
– Следи за языком, – наконец, он подал голос. Властно так. Ух, прям мурашки. И сарказм.
– Всё в порядке, Егор, – «тактика доброго и плохого полицейского», ага. Знаю. В фильме слышала о такой. По-старинке, кнут и пряник в людском обличии. – Я будто с собой общаюсь. Катя…
– Предпочитаю, чтобы ты меня называла Катерина, – тут же вставила ремарку. Не могу слышать своё имя обыденного обращения из её уст. Противно.
– Хорошо. Катерина, – слишком быстро согласилась, – как ты смотришь на то, чтобы мы тебя ввели в круг вышестоящих людей исторической специализации?
Слишком завуалировано. Не понимаю, она то ли меня в преемницы хочет, то ли сделать из меня вторую себя, что тождественно первой догадке.
– Никак не смотрю, – без раздумий ответила. – С чего вы взяли, что я буду крутиться в этом месиве?
– Как грубо, – она улыбнулась, явно польщенная тем, что я позволяю при ней говорить такие грубости. Словно доверяю ей. Ведь перед подругами я тоже не скуплюсь на речь. – У тебя есть способности, а с нашей помощью ты достигнешь приличных высот.
– У меня способности ко многим вещам. История – лишь одна из, – я незатейливо улыбнулась ей, немного намекая на абсурдность её слов.
– Не думаю, что человек из целиком исторической семьи знает что-то лучше истории, – а вот это заявка на победу. Она знает мою семью? Откуда? Хотя не важно. Это доказывает, что она всерьёз настроена. Только почему? Какая ей выгода? Расположить меня к себе, чтобы отвадить от Егора? Или что?
– А я не думаю, что человек такого уровня, – взгляд на неё, – занимался бы обычной лицеисткой без важных на то причин.
Не знаю, что в моих слова удивило Лену больше всего, но она с каким-то странным взглядом уставилась на меня. И не моргала. И не отводила взгляд. В воздухе повисло напряжение, которому я не могла найти повода. Ничего не предвещало такого поворота. Почему это так важно? Потому что Лена – не просто человек, бывшая девушка или какая-то там популярная женщина в учёных кругах. Она тонкий манипулятор, который сам просчитывает все ходы. Это шахматы в жизни, где каждый человек – отдельная фигура. Иногда он может поменять её, как пешка – на королеву. И смысл игры в том, чтобы выжить. Ты или тебя. Поэтому вопрос открыт: почему человек, искусно владеющий приёмами влияния на мышления людей, предложил мне идею, а теперь не может избавиться от какой-то назойливой мысли. Можно гадать, что творилось в голове Лены, только вот мне, увы, не дано узнать. В отличие от Егора.
Комментарий к Глава 11.
Да, дружба прекращается, но это ещё полбеды. Плохо то, что она внезапно прекращается. Вот, в чём фокус* – пародия на цитату Воланда из “Мастер и Маргарита”.
========== Глава 12. ==========
С точки зрения Лены, с которой мне никогда не удастся посмотреть на окружающий мир, потеря Егора, как и Вадима – не столь существенный провал. Пока она теряла своих коренастых ухажёров, претендующих на нечто большее, чем просто «молодой человек», десятки других мужчин, выше, авторитетнее, важнее, уделяли ей внимание в своём графике. Нет, это были не интрижки, а связи. Елена Полякова – самая обычная девушка, которой не нравился этот статус «обычный». Ей хотелось большего, хотелось больше сверкать, больше знать, больше уметь и больше влиять. Надо ли говорить, что добиться её высот ей помогли именно способности к манипуляциям? Пожалуй, это знали все окружающие её мужчины, старше по званию, но которые, тем не менее, вопреки желаниям своих жён, дочерей и сестёр, пропускали в высший свет эту провокационную особу, за глаза названную «мегерой». У неё вечно были локоны, вьющиеся и струящиеся, как у богини, а ещё много зависти чужим успехам. Иначе, почему она решила пробиться в этот мир? Такого мнения придерживалась чуть ли не вся женская часть того круга общения, куда с такой феерией вошла Лена. Но, увы, по стечению обстоятельств, когда она зарекомендовала себя как вполне грамотный специалист и, чего греха таить, доминант, сарафанное радио приутихло и перестало вещать всё, что вздумается.
Елена умела нравиться мужчинам, завоевать их внимание, расположить к себе и вызвать доверие. Не зря выбрала именно это направление, эту среду, где крутятся не только деньги, но и владеющие ими мужчины. Это был не тот исторический круг знатоков, который обсуждал влияние монархий на мировую политику. Нет, это вполне серьёзно настроенное общество, способное изменить политическую структуру, то есть власть, в государстве. Прямое влияние или косвенное, но оно существовало в этих людях, и именно это заставляло Лену обживаться и находить новые лазейки, чтобы подобраться ближе к тем или иным людям. Её можно смело назвать змеёй, которая ползает, вынюхивает жертву, таится, а потом резким движением впивается ей в кожу и впрыскивает яд парализуя.
Нельзя сказать, что Лену любили в том обществе, куда она так стремилась попасть. Ей, вопреки мнению друзей, было катастрофически трудно зарекомендовать себя так, чтобы претендовать на место. Пришлось пройти все круги ада по Данте, чтобы хоть как-то протиснуться в мир сплошных влияний. Она не жаждала власти над людьми, над народом, как таковым. Ей хотелось быть серым кардиналом, пешкой, которая стала в последний момент партии дамкой. Отчасти она мечтала о тайном руководстве, теневом, которое бы скрывало её лицо и личность. Почему? Разве она не собственница и не любит общественное признание? Вы правы, она любит внимание и ради него делает страшные вещи. Но нельзя исключать и пути отступления, о котором тоже приходится думать, когда ты на виду. Тебе нельзя пройтись с родителями без посторонних глаз. Нельзя выйти в магазин за хлебом без стильного образа. Нельзя придти в бар и выпить вместе со старым другом. Слишком много «нельзя», которые ограничивают свободу и вместе с тем позволяют наслаждаться расправленными крыльями.
Я бы никогда в жизни, думаю, не поняла бы её стремления быть охваченной властью, внедриться в это дерьмо и остаться в нём. Политика – вещь очень грязная, а я невысокого мнения о тех, кто завяз в этом и радуется. Но мне было невдомёк, что именно мне предлагали, кто предлагал, по какой причине и т.д. Вопрос был прост: прозорливость каких слов так подействовала на Лену?
Но я не знаю, что она за человек, какими мотивами движима, чьи взгляды поддерживает и по какой причине стала такой. Знаете, месяц назад я бы и не захотела это узнать. Но месяц прошёл.
Егор всё понимал. Не зря ведь он с самого первого дня учуял во мне что-то не то. По его представлению в этом мире произошёл сбой, сбой в матрице, когда два человека, особо не связанных, оказываются на опасно близком расстоянии друг от друга. Мы притягивались с Леной за счёт нашей схожести характера и сильного различия во взглядах. Может, сыграл именно этот ход, благодаря которому я уже не пешка.
– Не думаю, что человек из целиком исторической семьи знает что-то лучше истории, – эти слова ударили по мне очень остро. Я почему-то даже забыла, что мой отец был преподавателем, а теперь – местный адвокат, в чью юрисдикцию иногда входит командировка в другие города. Фактически слышать его фамилию можно, особо не прилагая к этому усилий. Но тогда меня эта гениальная мысль почему-то не посетила.
– А я не думаю, что человек такого уровня занимался бы обычной лицеисткой без важных на то причин.
Надо признать, что сказать это проще, чем кажется. Даже не задумалась о последствиях. Нет, не проиграла ничего такого. Разве что стратегическое преимущество.
Зато Лена выглядела не очень. Ну, как «не очень». Скорее её что-то удивило, знатно удивило. То ли мои слова, то ли интонация, то ли выражение лица, с которым была произнесена реплика. Я не задумывалась над тем, что могло заставить замолкнуть оппонента на доли секунды, но приняла это как поставленный мною шах. Может, так и было. Правда, назревающей бури не ощутила. Или её затишье – лишь приманка, чтобы ударить в следующую секунду более сильным, скрытым оружием непременного воздействия.
– Мы с Егором…
Она была крайне спокойна, словно и не было этой заминки, которая могла стоить ей успеха переговоров. Но это «мы» за последние полчаса меня знатно достало. Слишком броско выглядело. Слишком привлекало внимание. Оно было слишком. Это третье «мы», после которого я задыхалась от наглости и вопиющего положения Лены. Она смеет говорить «мы», когда Егор стоит, слушает, смотрит и никак не реагирует. Понимаете, никак? Недавно этот человек впускать её к себе домой не хотел, даже если очень скучал, а теперь…. Лжец. Какой же ты лжец, Егор. Ничуть не лучше её. И не смотри на меня так, словно всё в порядке. Всё не в порядке. И ты это знаешь. Я просто не могу на тебя сейчас посмотреть своим красноречивым взглядом. Не могу.
Ты не имеешь права говорить «мы». Ты потеряла это право.
Но он не реагирует никак. Видишь, Кать? Только дышит. Вдыхает этот дурацкий прохладный воздух и выдыхает. Бесит.
Вы все бесите. Опять издеваетесь надо мной, как тогда. Я помню этот звонок и твой тон. Я помню твой голос при вашей встрече. Я помню даже положение твоего тела, не совсем располагающего к гостям. Я помню всё. Ты даже не заметил, как я ушла. Ты прогонял меня, а потом просто не заметил. Какой ты, к чёрту, заботливый, Егор.
И телефон вернул, подвергнув себя опасным слухам.
Так тебе и надо. Я не жалею. Ни капли. Надоело наблюдать это твоё величие, эту твою ослепительность, это ёбаное наслаждение во всеобщем любовании. Ты не предел мечтаний. Есть лучше.
Ты сама хоть в это веришь?
– … подготовим тебя. Если ты согласна, конечно, – я просто прослушала твои слова, кукловод недоделанный. – Мы с Егором…
Четвёртый.
– Довольно, – остановила жестом и опустила голову, выдыхая остатки углекислого газа из лёгких. – Я не хочу ничего знать о вас с Егором и о том, какие решения вы принимаете. Оставьте свои идеи при себе. Надеюсь, мой ответ ясен.
Развернулась на каблуках и на остатках самоуважения вылетела из аудитории. Не дыша. Без особых каких-то мыслей. Только дверь закрылась, и на меня обрушилась лавина нервов, которую едва ли удалось сдерживать там, в 306-й.
Мало воздуха. До онемения ноют пальцы. Впиваюсь ногтями в кожу ладоней, но не чувствую никакой боли. Только ярость, трепещущую в груди. Она разливается с кровью по телу. Нарастает ком презрения. К Егору. К Лене. К этим её «мы».
Как он там говорил? «Жаль меня»? Когда предупреждал о визите Лены, жалел? Тогда что это было сейчас, а? Отвечай, ублюдок, что это было сейчас, а?!
Воздух просвистел в ушах, когда я немного не вписалась в дверь, ведущую на лестничный проём. Проехалась плечом, а затем и ухом, когда обернулась и наклонилась слегка, поглаживая ушибленное место. И стало вдвойне паршиво. Мне ненавистна была сама мысль, что этот кретин позволил проститутке вернуться в свою жизнь, так беспардонно войти. Ах да, самолично открывая дверь в свою квартиру, словно в свою жизнь. Поэтика наших дней.
Ну, это же его Леночка. Точно. Как она могла забыть?
Как ты могла, Катерина? Он же пёсик, который рад выслуживаться перед своей госпожой. Ты забыла, что ли? Нельзя так.
А как можно? Можно говорить, что этот человек не достоин шанса вернуться в твою жизнь, а затем так нагло принимать её, чуть ли не с распростёртыми объятьями? Лжец. Какой ты лжец, Егор.
Повезло, что занятия ещё шли. В самом разгаре. Никаких лицеистов. Никаких преподавателей. Никаких знакомых лиц.
Не опускаюсь до конца пролёта и присаживаюсь прямо на ступени. Да, прямо в своей одежде. И нет, меня не беспокоит, что могу испачкаться.
– Выглядишь паршиво, – намеренная тишина, сгущавшая тучи в этой лестничной клетке, мертвилась насмешливыми интонациями голоса. Знаешь, тебе я сейчас рада больше, чем твоей бывшей. Хотя радость тебе – понятие условное.
Но ты сейчас вовремя, практикантишка. Очень вовремя. Даже сам не представляешь, насколько ты вовремя мне попался.
– Я же не твоя Леночка, – лицо исказила желчная гримаса, но это только доставило удовольствие. Слишком много во мне сейчас ненависти для меня одной. Будет жалко, если не поделюсь ею с кем-то.
– Я говорил тебе, следи за языком.
– Надо же, ты всё-таки повторяешь свои слова дважды, – я усмехнулась, чувствуя на губах жжение. Давно не ощущала подобных сильных эмоций. Доминирующих. Властных. Они как непокорная лошадь, которую ты стараешься оседлать. Слишком своенравная. И та божественная нега, когда ты приструняешь кобылу.
– Скавронская, – начал Егор, и я спиной, в которую он, собственно, и уставился, чувствовала жар.
– Что «Скавронская»? Чуть что, так сразу я причастна? – да, это злость. На тебя, урод, на твою Леночку, на себя. На себя больше, но тебе не стоит об этом знать.
– Значит, не лажай, – яростно прошипел Егор. – Или не попадайся.
– Слышать это от практикантишки, который вот-вот вылетит отсюда, – я победоносно расплылась в расслабленной презренной усмешке, чуть откинув голову назад, уставив взгляд в потолок, – так нелепо.
Скрип ботинок. Щёлк. Щёлк. Подошва постукивает по плиточным ступеням, а я не меняю своего положения. Довольствуюсь им. Довольствуюсь ситуацией. Радуюсь, что он пришёл за мной. Побежал. Собачонка. Как при Лене. Чихуа. Знаешь, я давно не чувствовала такого омерзения к тебе. Даже не могу определить, по какой причине ненавижу тебя сейчас. Так давно было, что качество этой эмоции, её необузданность и эфемерность просто не определимы моим радаром.
– Тебе стоит следить за своей репутацией, – ох, это угрозы? Искры из глаз? Я смогла тебя вывести, поставив на место? Если бы знала, что тебя это бесит, тебя бесит твоё собственное место, я бы постоянно тебя провоцировала и ни за что не позволила так к себе относиться.
– Как только вы исчезнете из стен нашего славного лицея, – раскинула руки, указывая на пространство, где мы находились, и плевать, что это всего лишь лестничная клетка. Усмехнулась. Сверкнула опасно взглядом, – моя репутация окажется чище слёз. Чище ваших анализов на наркотические и табачные изделия, Егор Дмитрич.
Выводила ли я его? О, да. Безусловно. Получала невероятное удовольствие от этой манипуляции. Растягивала по кусочку для пущей сладости, развивала, набирала обороты, испытывала его на прочность. Почему ты кажешься мне таким жалким сейчас, Егор?
Говоришь о лицее, каком-то сраном авторитете, когда ни то, ни другое тебя, на самом-то деле, не заботит. Кому ты мозги пудришь? Ты сам по себе. Куришь в мужском туалете на втором этаже. Целуешь меня там же. Затыкаешь рот мне. Заставляешь молчать о том, что ты приставал к собственной лицеистке в клубе. Согласись, разрез шаблона, ведь так? Так в чём дело? Что с твоей свободой самовыражения? Что с твоим цинизмом? В чью задницу ты запихнул его? Или ты вылюбовал всего себя ради этой экземы, которая сейчас в твоём кабинете? На «якобы своей территории».
Все мысли, высокомерием отличавшиеся, проносились в голове и специально отображались на лице. Егор стоял на площадке, облокотившись ягодицами и ладонями о перила, соизмерял меня ничтожным взглядом, но отнюдь не уничтожавшим. Я же говорю, что-то не так. И эту перемену я хотела не понимать, а поджечь. Вернуть всё. Будучи в таком агрессивном состоянии хочу видеть тебя таким же. Подыграй мне. Ну, же.
Я сидела на несколько ступеней лестничного пролёта выше, но всё равно оказалась ниже его уровня глаз. И даже это явное не преимущество играло, как преимущество. Ты же любишь видеть девушку под собой. Или женщину. Сколько там их у тебя было, ты говоришь. Все разные и такие зависимые от тебя. Так давай, продемонстрируй мне свои таланты и предпочтения. Я с удовольствием разобью их к чертям.
– Что ты несёшь? – он облегчённо усмехнулся, несмотря на то, что сейчас уловил десяток унижающих его мыслей от меня. И это заставляло напрячься. – Ты себя слышишь вообще? Или сдвиг по фазе?
– Вам виднее – это же вы себе суицидальные мысли приписывали, – я хохотнула, вспомнив инцидент с тем ужином, первой встречей с Леной и их «годовщиной».
– Тот факт, что ты до сих пор смакуешь ту ситуацию, говорит только об одном, Скавронская, – почему он так спокоен, словно не я издеваюсь над ним, а он? Теряю преимущество. Ощущаю, как почва уходит из-под ног из-за его этой садистской ухмылки, которую ожидаю вот уже несколько минут. – Ты не можешь перестать думать обо мне.
Вслух это звучало отвратительно. Пошло. Вульгарно.
– Проживаешь самые сильные эмоциональные ситуации…
Неправда. Всё не так.
– … которые я тебе подарил. Ведь так, Скавронская?
Этот игривый тон, и я хочу впиться своими ногтями в его кожу и расцарапать к чертям до крови. До мяса. До костей. Хочу измельчить эту игривость, это потерянное преимущество. Я не забыла, с кем играю, но это так же неприятно, как и раньше. Даже хуже.
– Конечно, так. Вы же любите себя тешить надеждами, – выдавливаю из себя остатки желчи, закупорившейся в скорлупе. – Опять со своей бывшей общаетесь.
– А ты не можешь успокоиться и нормально общаться со мной, – он снова расслаблено усмехнулся, уставив взгляд на свои ботинки. – Когда ты уже сможешь мне что-то достойное ответить, не переводя стрелки?
– Заслужите это право, – с тех пор, как он указывал мне мои промахи, я злилась. Отчаянно, до белого каления, до сноса крыши.
Он сделал всего шаг. Подумать, нас отделял только шаг. Один шаг, и он сцепил пальцы на воротнике моей рубашки. Приподнял меня на ноги. Стояла плохо, но он поддерживал даже мои ватные ноги. Хотя они теперь не такие ватные. Наши распри приносили мне нужную дозу силы. Кажется, я опустошена из-за отсутствия споров. Какое поразительное, а главное, своевременное открытие.
– Заруби себе на носу, Скавронская.
Ох, это не просто злость. Это исступление. С примесью желчи. Ненависти. А ещё он явно хотел мне причинить боль. Тряс слегка меня, но не видел ни намёка испуга во взгляде. Удивлён, да? Не ты один тут такой крепкий. Не тебе меня пугать. Уже пуганная. Тобою, да, между прочим.
– Ты всего лишь жалкая семнадцатилетняя школьница, которая слишком много мнит о себе, – каждое слово выплёвывал с таким остервенением, что я бы действительно испугалась. Но тогда во мне кипело совсем не оно. Бесстрашие, охватившее каждую клетку тела и мозга, разливалось бурным варевом.
– И вам такие нравятся, – губы исказились от нервной усмешки. Прямо здесь. Прямо сейчас. Так смело и глупо. Улыбайся ему. Пусть он будет поставлен на место этим жестом. Забудь, Егор, что ты силён. Твои слабости – я помню их все. И одна из них – перед тобой.
– Провокация не засчитана, Скавронская, – эти слова дались ему чуть тяжелее, ведь ему пришлось взглянуть на мои губы.
Ты целовал их. Ты хотел их. Ты видишь их. И ты понимаешь, что сейчас в твоём кабинете сидит Лена. А здесь – ты не с ней. Не спутать нас, правда? Очень трудно для мозга принять существование двух таких похожих людей в разных местах. И тебе не удастся разыграть эту партию иначе.
– И вы в этом разочарованы, Егор Дмитрич, – шепчу эту едва слышно, но с очень активной мимикой. Губы изменяют каждый угол, каждую линию, сминаются и растягиваются, раскрывают внутреннюю полость рта, извивающийся язык и зубы, которыми можно кусать всё, что захочу на твоём теле. И тебе не отвертеться, потому что ты этого хочешь.
Он не срывается и не приближается. Только тяжело дышит и продолжает слегка трясти меня за воротник рубашки. Меня устраивает эта грань невозможного и реального. Её достаточно, чтобы взвинтить его. Этого достаточно, чтобы его мозг заработал, чтобы я никогда в жизни больше не слышала этих дурацких «мы с Егором». Ты не с ней, понял? Я проучу тебя. Заставлю пожалеть, что снова ввязался в старую игру. Ты у меня будешь плясать по каждому звуку, извергаемому из моих прекрасных пухлых губ. Тебе они нравятся, я знаю. Смотришь на них не отрываясь. На мой приоткрытый рот, как я дышу им, как облизываю постепенно губы, медленно, чтобы ты мог это увидеть. А ты не можешь этого не увидеть – ты близко, ты рядом, ты так близко к ним, что можешь ощутить мой выдох. И ощущаешь. Это наглая, бесстыжая и абсолютно капитулирующая манипуляция с твоим невероятно простым проигрышем. И тебе не взять реванш никак. Ты сейчас увлечен мной. Ты не помнишь этих «мы с Егором», потому что их произносил не мой рот, а видишь сейчас только его.
– Какая же ты самонадеянная.
С большим трудом, я вижу, разжимает пальцы, отряхивает меня и отходит. Ты был на срыве, но я даже рада, что не смогла добить тебя. Это же так неинтересно, когда жертва ведётся. А теперь всё гораздо пикантнее. Делаешь вид, что держишься. Хех, я в предвкушении, когда этого стойкого солдатика с непреклонным характером и всё ещё железными манерами, можно будет приструнить. Говоришь, я разучилась парировать тебе в общении. Что ж, принимаю твой вызов и, прошу тебя, не моли о пощаде. Я непреклонна и ничто, никто не сможет меня отговорить от этого.
