Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)
– Если хочешь встретиться, приезжай, – я дёрнулась, забыв, что Егор всё ещё на связи. Фоновый шум музыки, голосов и стуков стеклянных бокалов совершенно растворился, а тут приобрёл звучание, словно бывший выключенным телевизор. – Не думаю, что тебе понравятся наши развлечения, но раз ты так соскучилась, что ревнуешь, то…
– Я не ревную! – да, это единственное, что я услышала. Не стала отрицать, что соскучилась, не стала спрашивать, чем же он там развлекается с теми малолетками. Я услышала только провокацию и, как девочка, отреагировала на неё. Рыбка поймалась на крючок.
– Конечно-конечно, – его снисходительный, шутливый тон только раззадоривал, а меня – выводил из себя. – В моих генах скорее уж обнаружат родство с йети, чем ты будешь меня ревновать.
Чистейшая, совершенная провокация по всем законам жанра. Ирония в согласии.
– Я, – стиснула зубы, – не, – сжала со всей силой челюсти, – ревную.
Воздух со свистом вышел изо рта. Уверена, он это услышал. Мою озабоченность и нервозность.
– Тогда не доказывай мне это, Скавронская, – схватил за желудок стальной хваткой. Слышу, что улыбается. – Не нужно мне доказывать свои чувства – я их и так вижу.
Чёрт. Чёрт. Чёрт. Я помню, что в нашем доме не принято упоминание рогатого и хвостатого, но это просто «финита ля комеди». Кать, как ты повелась на это? Ведь он прав. И ты молчишь, потому что нет смысла больше спорить. Не такой уж ты и боец в разговоре с ним.
– Умница, – покладистым тоном заявил Егор, явно немного отвлекаясь на антураж того места, где находился. Или на людей. – Был бы я ещё практикантом в лицее, я бы не спрашивал тебя на первом занятии после каникул.
– Мне это не надо, – я успокаивалась, но остатки злости всё ещё проступали то в интонации, то в стиснутых кулаках. – Я всегда могу ответить.
– Тогда ответь мне, Скавронская, чего ты хочешь от меня?
Насколько легко Егор парировал в нашем диалоге. Насколько легко он вёл беседу. Насколько легко ему удавалось обескуражить меня одной интонацией, не говоря уже о словах!
– Я вообще-то по истории, – замялась и стараюсь взять себя в руки. Не дело быть глупенькой. Не время и не место.
– Так это по истории, – фоновый шум немного утих, – твоей жизни и моей. Я слушаю.
Он настаивал, хотя никаких подобных нот в интонации не было. Не было никаких улыбок. Никакого напряжения. Были безликие слова, которые выдернули меня из настоящего и вернули на несколько месяцев ранее, когда Егор одними словами, их постановкой, мог обескуражить меня. Я любила наблюдать за таким процессом, но никак не участвовать в нём. Ощущаешь себя жертвой.
– Эм, ну, – слова никак не находились. На языке, вопреки привычке, не было ничего стоящего, кроме этого: – Мне неловко говорить о таком.
Ответ последовал незамедлительно. Я даже не успела подготовиться к очередному выпаду и отдохнуть от предыдущей реплики, как тут:
– Уверен, что с Кравец ты и не о таком говоришь по телефону.
– Егор Дмитрич! – я вспомнила, какие пикантности мы иногда обсуждали с Ксеней, и мгновенно покраснела. Да и назвать его официально было ошибкой – он ведь понял, что попал в точку. Слышала, как он хмыкнул и едва сдерживался от смеха.
– Да-да, Скавронская? – трудно сдерживаться ему.
– Вы мужчина, – надо выкручиваться из этого положения и отвести разговор от темы, – значит, вам и решать, что делать с этими отношениями.
– О, ты даёшь мне безграничную власть, Скавронская? – он аж загорелся этой идеей. Мне кажется, что он увидел золотой слиток, словно под лихорадкой находится. – Я ведь тебя и на органы продать смогу, и в рабство.
Страшный голос. Безумный. Безумно-садистский. Тот голос, который я терпеть не могла, который так полюбила Кравец и девчонки. Тот голос, что принёс хаос в мою жизнь. Я ненавидела его и одновременно чувствовала влечение. Эта власть. Это всеобъемлющее господство. Эта невероятная мощь, исходящая из него. Егору не надо качать мышцы, чтобы быть сильным. Он и без того силён. Давит психологически, морально, уничтожая тебя как личность, чтобы подчинить себе. И ты хочешь подчиняться. Ты хочешь его. И плевать, что ради этого ты теряешь себя. Ты хочешь ощущать эту власть над собой – ради неё ты можешь всё. Нет предела. Нет невозможного. Есть только ты, Егор и твоё могущество. Ты можешь всё. Он может сделать всё. И ты ради него – тоже. Ты можешь всё.
И я могла всё. Действительно. Выступить против всех влюблённых в него дурочек? Да. Закрывать рот всем, кто мне бы не нравился? Да. Распрощаться с друзьями, которые меня предали? Да. Мне ничего не страшно, когда я влюблена в Егора. Я могу всё благодаря ему. Потому что это Егор. Егор. И только он. Ради него можно продать душу дьяволу.
И я чуть было не продала. Рада, что этого не произошло, что не стала одной из тех, кто восхищался им. Во-первых, я им не восхищаюсь. Во-вторых, я не люблю быть такой, как все. В-третьих, я не могу наплевать на своё достоинство. К каждой из этих тез можно предложить своё «но» и не одно. Не важно. То, где я сейчас, чего достигла, чего смогла добиться от Егора, когда у него последние отношения были такими болезненными, говорит о развитии. Не хочу думать, каким Егор был до знакомства с Леной. Мне интересно, но думать не хочу. Не хочу представлять его, каким бы то ни было ещё. Такой Егор – самый секс. Ради такого Егора стоит расти. С таким Егором хочется идти рядом. Такого Егора хочется радовать. Без такого Егора я не хочу представлять свою жизнь.
Ты хотел узнать, что я от тебя хочу? Вот, чего. Но этот ответ ты не услышишь, пока я не буду уверена в тебе.
– Не сможете, – продать в рабство, на органы или в жёны какому-то шейху. Ты не отдашь меня. – Никуда вы меня не отпустите.
Я улыбнулась. Да, вот так. Обольстительно, самовлюблённо и коварно. Я Катерина Скавронская. И я лучше тех малолеток тем, что они мне не по зубам. Ты сказал, что не отпустишь меня, если я не уйду сама. А я не уйду. Ты сделал ошибку, дав в мои руки такое право выбора. Поэтому моё право, данное тебе, решать судьбу наших отношений – маленькая толика той власти, которой на самом деле обладаю я. Я женщина, Егор, и этот факт ты уже ничем не оспоришь. Ты в моей власти.
Он улыбался. Я чувствовала. Или мне казалось, что он улыбается. Иначе объяснить эту секундную паузу никак не могла.
– Ты играешь с огнём, – опять я довела его до игривости. Азартный и властный. Алчный. Егор Орлов. Ты знаешь, как это притягивает?
– Я знаю.
– И не боишься?
– Я боюсь многих вещей, но ты не одна из них, – убери улыбку с лица, ты же не смеёшься над ним. – Я тебя с самого начала не боялась, даже когда ты угрожал или чуть не…
Чёрт, это привело совсем не туда, куда мне хотелось. Не давайте волю языку – он выболтает всё на свете. Как мой сейчас.
Егор молчал. Повисло то самое напряжение, о котором я совершенно забыла, общаясь с этим человеком. Да и вообще. Такая неловкость была в последний раз с Костей. Приятного в ней, думаю, вы в курсе, маловато.
– Давайте сыграем в нашу старую игру, – я не могла терпеть это напряжение, которое сдавливало все органы. – Вопрос-ответ, око за око.
– Что ж, давай, – его интонация совершенно другая. Более серьёзная и взрослая. Мужчина. Не практикант или парень. Только мужчина. От этого мне стало не по себе. Мурашки по коже.
– Вы жалеете, что тогда… чуть не изнасиловали меня? – меня долгие дни и ночи терзал этот вопрос. Шах и мат. Мне должно полегчать от того, что я озвучила его, но не полегчало. Теперь сердце, словно обезумевшее, колотилось в груди. Я не слышала ничего, кроме фонового потрескивания в трубке.
– Нет, – я не готова была к такому ответу. А ещё больше я была не готова к такой интонации – простой, лёгкой, ничуть не виноватой. Он не лгал.
– Как? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела осмыслить хоть что-нибудь вообще.
– Один вопрос, Скавронская, – в прежней прохладной манере напомнил Егор, и я пожалела, что завела эту тему, эту игру и этот чёртов вопрос. А ещё пожалела, что вообще решила ему позвонить, потому что теперь у меня чёткое ощущение, что я абсолютно не знаю этого человека. Это не Егор. И не хочу думать, что это Егор, которого мне ещё не удавалось увидеть. Он страшный. Пугающий. Мрачный. Слишком взрослый для меня. Слишком велика разница между нами. Больше необъятной пропасти с туманным дном. Она больше, чем я могу себе представить. Мои границы разума слишком мелки для этого. Мне страшно. – Ты?
Попал в точку.
– Лучше бы, – спокойно, – этого никогда не было.
Меня обуревала ярость. Слова вылетели, словно выстрел, ядовито, с презрением. Не могу понять, с какой стати я взъелась. С какого момента всё пошло не так. С того, как он рассказал, что не жалеет? С его безразличной интонации о воспоминании в лифте? Или с ответного вопроса мне?
Всё сразу. Меня взбесило всё.
– Не сомневался в таком твоём ответе.
Он жалит меня. Каждым словом. Словно специально. Мы словно… общаемся, как раньше? Точно. Так бы мне ответил тот Егор, мразь и сволочь. Циничный эгоист и дрянь. Но никак не человек, что не хотел отпускать меня домой, что целовал на лестнице, перед лицеем, за лицеем – везде, демонстрируя избыток каких-то неосознанных, скопившихся эмоций. Я ненавижу тебя за эти перемены. Не могу их понять. Не могу понять, почему ты ведёшь себя, как последняя сволочь.
– Как ты будешь праздновать Новый год? – когда до полуночи осталось всего немного, задать такой вопрос – крайне вовремя.
– С семьёй, – я старалась унять вспоминания и звонкий внутренний голос от сетований, – и, возможно, пойду гулять с друзьями.
К чему был этот вопрос? Ты же слышишь, что я явно на взводе. Специально сглаживаешь углы? На тебя это не похоже. Ты обычно доводишь меня до белого каления, пока я не начинаю в ответ тебя укалывать ещё больнее. Ты начинаешь маскировать свои раны. А я продолжаю. Скрываю свои раны и вымещаю свою боль на тебе. Мы всегда так делали. Так что изменилось?
– А ты?
– А я, – он нарочно повторил мой оборот и эту заумную интонацию, сделав паузу, будто опустошая бокал, – буду проводить время с подругой.
И вот он сгладил углы и снова ударил. Больнее. Гораздо больнее. Я ощутила этот удар всем своим тощим тельцем и готова была согнуться пополам или сесть на пол, поджать ноги, свернуться в комочек и смотреть в одну точку. Не готова. Ты не готова была к такому ответу. Ты не готова была к этому звонку. С чего ты взяла, что какой-то праздник подарит тебе что-то приятное? Это Егор, и с ним нет ничего постоянного.
Кроме безудержной страсти.
Молчи. Просто молчи сейчас. Внутренний голос только разрушает остатки самообладания. Я и так держусь из последних сил. Егор всё ещё на проводе. А мне не хочется говорить с ним. Хочется стереть этот разговор из памяти. Вообще весь этот день. Всё, что связано с чёртовым бывшим практикантишкой. Ты выводишь меня на ненависть к тебе. И от этого я злюсь ещё больше. Тебе удаётся. Ты манипулируешь мной, как всеми своими поклонницами. У тебя не получилось так только с одной – с Леной. И теперь ты ведёшь себя, как последняя скотина. Ты хотел ревности? Ощутить свою важность в моей жизни? А вот хрен тебе. Хрен твоей провокации. Хочешь, чтобы я начала спрашивать о твоей подружке, чтоб я изнывала от любопытства, пока ты будешь наслаждаться моими муками? Конченный садист.
Да, я ревную. Я злюсь. Я негодую. Я сгораю от ярости и сгорю, если не узнаю, что за прошматроску ты там окрутил. Но я не позволю тебе поживиться за мой счёт. Только через мой труп.
– И как ваша подруга допустила целых десять минут общаться с ученицей? Поправка: с бывшей ученицей, – я пробудила в себе тот высокий ледяной тон, который вот уже несколько месяцев применяется только для посторонних людей. – Но не важно. Вы скучаете по моим губам, Егор Дмитрич?
– Перевод темы – очень умно, Скавронская, – он отвечал мне в моей холодности. Игра безразличия. Игра масок. Игра материалов. Кто сильнее. Кто прочнее. Кто?
– Отвечайте на вопрос, – я требую ответа. Я вижу тебя насквозь. Это ведь так, ты злишься на меня? На мои слова. Такому садисту, как ты, наверняка оскорбительно слышать о бесстрашии жертвы. Какая досада, Егор.
– У неё похожие губы, – наконец, ты решил действовать. – Она старше и не ебёт мне мозг своей подростковой фигнёй.
– Вы снова ищите замену девушке? – поразительно, как безукоризненно я проигнорировала его наводку. – Я думала, случай с Леной должен был чему-то научить вас…
– Закрой рот, – он не повысил тон, но звучал крайне устрашающе. Мне повезло его не видеть. Удара не избежать.
– Помнится, вы сначала во мне видели Лену…
– Скавронская.
– А теперь видите меня в новой девочке? – безликий вопрос обнажал его передо мной. Ты прав в своих догадках, Егор. Злись на меня. Ненавидь меня. Презирай. Я стала видеть тебя насквозь. Твои мотивы. Твои поступки. Ты предсказуем. И я не собираюсь этого скрывать. Ты зашёл слишком далеко. И я не отступлю.
– Я тебя предупредил.
Не сдерживайся. Я не прощу тебе этого.
– Вы мне льстите, Егор Дмитрич, но спасибо. Буду знать, что у вас такие… – раздались гудки.
Всё внутри меня оборвалось. Как этот звонок.
Ты только что порвала все светлые ниточки с ним. С Егором. С тем Егором, которого до недавнего часа считала своим. Хотя не так. Твои светлые ниточки просто стали тёмными. Тяжёлыми. Мрачными. Они изменили свою полярность. Твоими стараниями.
Нет. «Пусть сказка закончится в этом году», – это не про тебя. Не лги себе. Ты не хотела этого, но довела до греха. Зачем?
Дело не в его провокациях. И ты знаешь это, Кать. Почему ты его довела?
Вы мне льстите, Егор Дмитрич, но спасибо. Буду знать, что у вас такие…
– Глубокие чувства привязанности ко мне.
Паскудство внутри выворачивало меня. В комнату влетел Пашка, лепетал что-то о нескольких минутах до Нового года, о том, что меня все ждут, что старый Новый год проводили без меня, что там уже президент толкает речь, что во всех бокалах шампанское и компот (для детей вроде меня). А что я? У меня одновременно чувства раскаяния и уверенности, что я поступила правильно. Неоднозначно.
Ты поставила его на место.
Ты уничтожила отношения в зародыше.
Ты так долго шла к независимости от него.
Он снова тебя не уважает.
Стоп, а когда он меня уважал? Когда шутил про броневик? Когда видел во мне свою бывшую заумную бабу? Когда говорил про свой передоз морфином? Когда целовал на лестнице с сорванной башней? Когда этот человек тебя уважал, Скавронская?
Мне не дали подумать. Пашка втолкал меня между собой и Петрушкой. Мы чокались бокалами, молча загадывали желания, смеялись, хихикали и отсчитывали секунды до наступления Нового года.
Шесть.
Что в нём такого золотого, Кать?
Пять.
Почему ты так хочешь, чтобы он тебя уважал?
Четыре.
Зачем тебе это уважение от того, кто уже ушёл из лицея?
Три.
Ты ведь и без него спокойно проживёшь.
Два.
Вспомни, как ты жила до него.
Один.
Я не хочу так жить, как жила до него.
А как ты хочешь жить?
Счастливо. Хочу быть любимой. Не хочу ссориться. Не хочу плакать. Не хочу страдать. Я хочу жить.
Семейное ликование с грохотом обрушилось на уши. Я чуть было не оглохла. Петрушка воткнул мне в две ладони бенгальские огни и стал зажигательно дёргаться, изображая танец. Он меня рассмешил и выдернул из мыслей. Отпускало. Постепенно, волнами, плавно отпускало. Я становилась собой. На щеках появлялся румянец. Конечности теплели. Да и в душе становилось чище. Словно какой-то карманный Мистер Пропер производил моральную уборку в недрах моей головы. Дышать полной грудью я стала спустя минут двадцать от полуночи, когда Новый год набирал обороты и магию.
Пока мой телефон разрывался в комнате, я умостилась спиной у подлокотника дивана, а ноги положила на ноги Пашки, который расслаблено сидел с раскинутыми руками. Периодически он стягивал со стола мандарин, чистил его и половину отдавал мне. Терпеть не могла чистить их. Иногда от оставшейся половины Петрушка забирал наглым образом ещё половину, и тогда я делилась своими дольками с ним. Это же Пашка – с ним нельзя не делиться. Он столько делает для меня. Наверное, это единственный человек, который так много обо мне заботится. Мама – это перебор, она не чувствует грани. А отец – наоборот. Пашка – идеальный брат. Правда, ни Варьке, ни Петьке этого никогда не понять. Возможно, потому что у нас с Пашкой особая атмосфера, особые отношения. У нас настоящая братско-сестринская любовь. Мне кажется, что никого ближе него у меня никогда не было и не будет. Пашка, я так хочу, чтобы ты был счастлив. И пусть я упустила момент волшебства первой минуты Нового года, но сегодняшняя ночь сплошь усыпана магией. Ты будешь счастлив. Вскоре. И навсегда. Я так хочу этого, ты бы знал.
Я расплылась в мечтательной улыбке, глядя на своего чуть сонного брата. Мы договорились после часа ночи пойти погулять. Я, Пашка, Петрушка, Олька и Варя. Впятером. Компания дикая, согласна. Одной меня хватило бы за глаза. Но не оставлять же сестёр за бортом. Они сёстры, как-никак. А сегодня Новый год начался, так что надо быть чуточку снисходительнее ко всем. К ним тоже. Они ведь тоже заслуживают счастья, да, Кать?
И я заслуживала счастья. Только непонятно что с ним сделала.
В комнату я ушла почти в час, когда надоедливая реклама по ТВ стала повторяться каждые пять минут вместо сначала пятнадцати, а потом – десяти. В общем, терпеть не могла я эту канитель одних и тех же препаратов, компаний и фирм, которые заплатили за пиар. Поэтому я ретировалась оттуда. На еду, тем более, смотреть больше не было сил. Даже на фрукты.
Телефон как раз разрывался, когда я вошла в комнату. В который раз. С два десятка пропущенных. От Ксени, Кости, Лары, Абрамовой, нескольких одноклассников и, как ни странно, от Егора. Четыре звонка. И сейчас звонил он. Я хотела поднять трубку и не хотела одновременно. Не могу смириться, что вот так всё закончила. Хотя закончил он тем, что отключился. Интересно, что же он скажет теперь?
– О, ты смотри, ответила, – его голос немного резвый и звонкий. Звонче обычного. Он пьян.
– В чём дело? – недовольный показательный тон. На самом деле я рада тебя слышать. Я хотела тебя услышать. Но не пьяного. – К чему мне названивать?
– Лучше бы тебе помолчать, – он явно на улице. Слышу, как хрустит снег под его ботинками. Идёт. Рядом какие-то возгласы и разговоры весёлые. Видимо, компания выбралась на улицу. Лёгкий свист, вдох и пауза. Втягиваешь воздух в себя. Через эту отвратную сигарету.
– Лучше бы тебе перестать курить, – претенциозным тоном обращаю его внимание.
– Лучше бы тебе отвечать за свои слова.
– Лучше бы тебе вести себя нормально, – да, его поведение едва ли можно назвать нормальным, достойным преподавателя. Пусть, и практиканта.
– Лучше бы тебе не провоцировать меня, – чуть серьёзнее. Не так резво и пафосно говорит.
– Лучше бы тебе сначала протрезветь, а потом звонить мне. Бросай трубку, тебе ведь это не впервой, – нет, я не обижена. Я хочу тебя проучить.
– Да.
– Что да? – я начинаю злиться.
– Лучше бы тебе развить память, Скавронская, – он усмехается, слышу. И это выводит меня из себя. Во мне говорило безразличие, до этого момента, когда он своим поведением перестал входить в рамки адекватности. Трезвый пьяного не поймёт.
– О чём ты говоришь? – мне стало не по себе, когда я не понимаю каких-то вещей.
– Если будешь в четыре у ворот лицея, узнаешь.
Теперь он бросил трубку, даже не засмеявшись, а просто отключившись. Сразу после последнего слова. Задел моё любопытство и слился. Ненавижу тебя, Егор.
Я ненавидела его, сидя на диване. Ненавидела, сидя за компьютером. Ненавидела, отвечая на звонки Лары и Абрамовой. Ненавидела, собираясь на прогулку. Ненавидела, общаясь с мамой и Пашкой. Я ненавидела Егора. От макушки до кончиков пальцев. Я ненавижу тебя так сильно, что готова встретиться и выплюнуть тебе это в лицо. Я схожу с ума от этой ненависти, от этой жгучей ярости, что ты вызываешь во мне. Я не могу совладать с этими чувствами. Они сильнее меня. И ты ими воспользуешься. Ты воспользуешься ими и снова влюбишь меня в себя. Никакая страсть между нами не может быть умерщвлена, пока один ненавидит другого. И так будет вечно. Наша ненависть.
– Кать, ты собираешься? – Пашка постучался и вошёл в комнату.
Спасибо, дорогой. Только ты не даёшь мне закрыться в своих мыслях.
– Идём.
На улице нас ждали Костя с Ксеней. Оба навеселе, вдохновлённые и раскрасневшиеся. Будто целовались только что. Я познакомила всех между собой и первой двинулась вперёд. Видеть счастливых Леонова с Кравец я не была готова. Егор занял все мысли, и для другого не хватило места. Лучше мне их не видеть. Никого из них. Оставьте меня: мне, правда, не до вас. Есть другие заботы.
Слишком морозно и слишком весело. Меня отвлекали и смешили. Всё по плану. Я становлюсь своей, открытой и улыбчивой. Но мне надо к лицею. Уверена, что хотела бы пойти и узнать, о чём речь. До назначенного времени ещё далеко. Сейчас другое важно – гульки. По дороге мы с Кравец вытащили компанию Ольки. Слишком шумная гурьба брела по улицам. Мы могли бы разнести маленький супермаркет. Банда.
Из всех этих людей кого бы ты на самом деле хотела видеть, Кать? Каждый из них тебе не нравится. Каждый чем-то не угодил. Кто-то предал, кто-то лгал, кто-то бесит. Компания Ольки, разве что, пока ничего плохого не сделала. Но я узнала среди них одного из лицеистов, которого мельком видела. Помнится, это он некогда в туалете меня обсуждал. И Егора. Чёрт. Может, отменить всё? Вырваться из такой толпы трудно. Прикрываться Пашкой не хочется. Неудобно будет его оставить ждать где-то неподалёку от лицея, чтобы он не видел, какую кашу я заварила. До сих пор не хотелось посвящать его во все тяжкие думы моей головы. И каков же будет твой положительный ответ?
Ответ не заставил себя ждать. Он появился на главной площади, куда и мы, собственно, шествовали. Егор крутился в компании незнакомых мне людей.
Ту четверть часа, что мы тратили на фото, крики, знакомства с другими людьми, танцы и катание на льду, я тратила на слежку за Егором. Становилась в место, где его лучше видно. Ехала туда, где хороший обзор на их компанию. И падала там, откуда могла бы наблюдать какой-то кусок его ног. Вся в снегу, Катерина Скавронская, как тебе не стыдно. Зато теперь никто не пристаёт ко мне со всякими «пошли покатаемся, Кать». Здесь на площади к нам присоединились друзья апостолов и Варьки. Наша компания росла и разбивалась уже на группки поменьше, а меня никто не контролировал, вопреки маминым просьбам.
– Надо же, Скавронская.
Он был уже трезв. Так же весел. И так же энергичен. Его тень опустилась на меня и скрыла полностью, пока я сидела на лавочке и развязывала коньки. Довольно с меня падений и слежки.
– Хватит приставать к девочкам, Егор, – рядом с появившимся самодовольным практикантом появился Саша. – О, Катя. Неожиданно.
– Это центральная площадь, – словно ни в чём не бывало, говорила я, продолжая развязывать шнурки и стягивать с себя коньки. – Встретить здесь знакомого – легче лёгкого.
– Как твои дела? Падала много? – Саша бегло осмотрел меня. А Егор, спиной чувствую, ухмыляется, зараза.
– Достаточно, – спокойно отвечаю я, втягивая свои ноги в сапожки. – А дела были прекрасно, пока ваш друг не стал вести себя, как дрянь.
– Следи за словами, Скавронская, – его голос опасно полоснул мою шею, и я зуб даю, что лучше мне сейчас не разворачиваться лицом к нему и не смотреть в глаза.
Знаете, а я всё-таки рискну.
– Повтори, – с безукоризненным блеском в глазах смотрю на него снизу-вверх. Без ухмылки. Со всей серьёзностью, на которую только способна.
Нить накаливания между нами только что достигла рекордной отметки. В последний раз она была такой, ох, очень давно. Не вспомню даже.
– Я предупреждал тебя, – он сжал пальцы в кожаных перчатках и стиснул зубы.
– У меня хорошая память, Егор, – с лёгким смешком отвечаю ему и поправляю опустившуюся на глаза шапку, – не надо мне повторять.
– Здесь много твоих знакомых, Скавронская.
– Продолжай, – я бесстрашная бестия. Это ведь шантаж, очень грубый, примитивный шантаж. Ты опустился до него? Правда, что ли? Почему я не боюсь тебя? Почему не чувствую никакой ответственности за свои слова?
Это прекрасное чувство лёгкости. Совершенства. Блаженства. Ничего и никто не может мне воспрепятствовать. Я сама по себе. Я лучшая. Я уникальная.
– Что будет, если слухи станут правдой? – его глаза сузились, а губы превратились в привычную садистскую усмешку.
– Да целуй ты меня уже, – и тут до меня дошло, к чему он тогда ответил своё «да». – Я поняла, что ты скучаешь по моим губам.
Саша наблюдал за беседой, явно не собираясь уходить. А он нам и не мешал. Я не смущалась его так, как прежде. Я вообще никаких свидетелей теперь не смущалась. Адреналин и бесстрашие совершенно скрывали всякое стеснение перед лишней парой глаз. Тем более, это Саша. Ему не впервые наблюдать такое. Да и меня – тоже. Он здесь не для этого. Только если Егор сорвётся с катушек окончательно. Тогда мне понадобятся его услуги. А пока я и сама справляюсь.
– Ребят, – подоспевшая Аня сбила с толку и меня, и Егора. Мы вот-вот готовы были уничтожить друг друга взглядами. Или сорваться и сделать что-то безрассудное. – Катя!
Вокруг меня, моих коньков и моей лавочки собралась маленькая кучка людей. Вместе с Аней подоспел и Ярослав. Теперь ему посчастливилось увидеть меня и Егора вживую. Вместе. Уверена, это маленькое ликование для него должно быть отмечено бокальчиком шампанского.
– Я занесу ваш с Сашей подарок в больницу, – я выдохнула и выдавила из себя некое подобие милой улыбки для Ани. Всё-таки момент упущен. Не с таким количеством лишних глаз мне уничтожать Егора. Я всё-таки хочу какого-то уединения, когда никто из нас не сможет скрываться за образом исключительно для общества.
– А Ярославу?
– Мы уже виделись сегодня, – я послала и ему улыбку, после чего последовал ответный жест.
«Я с тобой и контролирую ситуацию. Всё в порядке. Не переживай».
Мне этого не хватало. Егор не даёт такого ощущения. Только опасность. Только драйв. Только бесстрашие.
Мне полегчало, когда я увидела Ярослава. Наконец-таки блаженный релакс. Я могу расслабиться и насладиться новогодней ночью. Когда сидеть вот так стало неловко, а разговор начал складываться в обход меня, я поднялась на ноги и, проходя мимо Егора, шепнула ему: «Встреча окончена».
Ярослав последовал за мной, и у нас завязалась беседа. Среди этой шумной толпы мне хотелось пообщаться именно с ним. Мало тогда оказалось беседы в машине. Я, правда, нуждалась в нём как в друге. Не солгала по телефону. Мне не нужен психотерапевт. Мне нужен друг. И, похоже, одного такого я нашла. Надеюсь, что хоть этот не предаст.
Комментарий к Глава 16.
Эта часть писалась по кускам и, надеюсь, от этого она не выглядит слишком покусанной.
Оставляйте комментарии и поздравления со сданным дипломом. Бакалавр архитектуры – даже комиссия оценила мой литературный навык презентации)
========== Глава 17. ==========
Центральная городская площадь была до отказа забита людьми. Молодыми и в возрасте, мужчинами и женщинами, трезвыми и пьяными. Казалось, сюда выбрался чуть ли не весь город, хотя все жители здесь никак не могли поместиться. Поначалу, когда мы только-только пришли, здесь ещё можно было спокойно вздохнуть. Спустя час – яблоку негде упасть. Спустя каждые пятнадцать минут люди вскрикивали, поздравляли друг друга, фотографировались, чокались бокалами, вытянутыми из дома или пластиковыми стаканчиками с горячительным глинтвейном. Торжество превращалось в балаган, который я терпеть не могла. Это была та самая причина, «против», которая побуждала меня отказываться от идеи выбираться из дома в новогоднюю ночь в центр. Терпеть не могла стадо остолопов. От них сбегала постоянно, чтобы они не заразили меня своей глупостью, но их слишком много – постоянно настигают и встречают с распростёртыми объятьями. Вот и сейчас тут на площади скопилось столько моих знакомых, что мне малость не по себе становилось. Каждому стоило уделить внимание, и я банально не могла выбрать, с кого начать. Поэтому вместе с Ярославом мы прохаживали сквозь эту упакованную, как сардины в банке, толпу. Как удавалось общаться и, более того, слышать друг друга – не понимаю.
– Ты выглядишь получше, – это первое, что заявил мне Ярослав, едва мы убрались из компании Егора, Саши и подоспевшей Ани. Честно говоря, я ему благодарна. Ярославу. Если бы не он, кто знает, чем бы эта беседа закончилась.
– Выглядела бы ещё лучше, если бы не решила позвонить Егору перед самой полуночью, – в моём голосе отчётливо слышалась претензия к самой себе, но Ярослав, видимо, решил оставить её без внимания.
– Ты расслабилась, – он дёрнул меня за локоть, притягивая к себе, чтобы табун веселых парней не прошёл между нами – тогда шанс потеряться в этом сумасбродстве вырос бы в разы.
– А ты напряжён, – неужели я, наконец, научилась видеть, когда он напряжён или нет? Да, научилась. Или угадала. Нужно три раза подряд это сделать – закономерность. – Что-то не так?
– Помнится, я говорил тебе, чтобы ты не забивала голову себе моими делами, – он говорил немного жёстче, чем нужно, но не хотел обидеть. Да я и не обиделась. Не тот уровень доверия ещё. Я понимаю, но смиренно идти рядом и молчать не хочу.
– Помнится, – повторяла я его реплику, – ты говорил мне, что минус работы психотерапевта в том, что ты не можешь расслабиться.
Догадывайся сам. Вернее не так. Не догадывайся, а додумывай. Доводи до конца мою мысль. Ты гораздо умнее и опытнее меня. Ты шаришь в этих тонкостях отношений и слов гораздо больше. Ты ведь понимаешь, к чему я клоню?
– Ты уже сделала мне подарок – большего пока не нужно, – он улыбнулся и примял шапку к моей макушке, от чего она сползла на глаза.
– Ты тоже, – я принялась поправлять шапку, немного вспыльчивыми движениями, потому что разозлилась, – никак не ожидала от тебя Бредемайера* получить.
– Правда? А я думал, что ты ожидаешь его от меня, – он усмехнулся и снова прижал шапку. Дразнит меня. Гадёныш.
Ему повезло, что между нами прошла парочка дёрганных детишек, и вся моя злость улетучилась с этими взъерошенными шилами в попе. Тем не менее, Ярослав выглядел немного лучше. Я никогда не видела его вот так, среди людей, не в халате и без привычной маски психотерапевта. Да и к его верхней одежде я не совсем привыкла. Чёрное двубортное пальто со стойкой без повязанного поверх шарфа выглядело очень обжигающе. Вообще весь его образ был тёмным и жгуче притягивающим. Единственное светлое пятно – это волосы, над укладкой которых последним явно работал ветер. Ярослав был обаятельным и умным – два качества, которые так привлекают всех женщин. Ему не место на глянцевых журналах, он не настолько смазлив, но весь его лик так и твердил о том, что мимо такого мужчины с опущенным взглядом не пройти рядом.
