Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"

Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Отчасти я хотела отвадить Кравец от практиканта. И не только из соображений моей заботы о ней. Не хочу называть те чувства, которые движут мной сейчас, потому что не хочу признавать их наличие в себе. Это совсем не то, что мне хочется видеть в себе.

Но сегодня Егор был таким…. Стоп, нельзя. Не углубляйся в это, Скавронская, иначе начнёшь мечтать, и тогда всё рухнет. Нельзя. Этого ни в коем случае нельзя делать. Ты же умная, понимаешь, к чему ведут все эти грёзы. Такого не будет. Я не позволю своей романтичности завладеть мной. Надо срочно что-то делать или смотреть, чтобы мысли успокоились. Да, посмотреть.

Остаток выходных, как и начало недели, прошёл именно в сомнительных настроениях. Я колебалась между Егором, который сидел в моей голове, и Егором, который ходит по тем же коридорам, что и я. Меня гложило чувство общности, и от этого находиться в стенах лицея было иногда невыносимо. Но всякий раз, когда я начинала истязать себя, смотрела на людей вокруг: они все мои враги. Все они помешаны на достоинствах Егора. Но не я. Я знаю его лучше их всех. Никто из них мне в подмётки не годится. Но об этом никто не должен знать. Никто. Мне нужно держаться, чтобы не стать пушечным мясом. Они жестокие, даже слишком. Мало того, что мне не будет житья, так и Егору придётся несладко. Нет, нельзя, сдерживай себя, Кать. Ты сильная, ты сможешь.

Я была сильной, как никогда. Сдерживалась так, словно от этого зависела моя жизнь. Но всякий раз, слыша «Егор» из уст лицеистов, меня пробирала дрожь, смешанная с негодованием. И не важно, о чём был разговор. То он оценку завысил – естественно, потому, что он/она ему нравится. То он оценку занизил – потому что он хочет, чтобы он/она напросились к нему заниматься дополнительно или домой. То он улыбнулся. То он подмигнул. То он пошутил. И всё это по одной причине – потому что он/она несомненно нравятся ему. Для парней его внимание было авторитетным, словно признание достоинства. Для девушек – признанием в любви. И всякий раз, наблюдая этот щенячий восторг, меня воротило. Сказать грубо, хотелось в уборной проблеваться обильно, чтобы этой радуги не видеть. Молчу уже о том, что едва сдерживала крик «да нужны вы ему больно». Нет, честно. В самый последний раз приходилось закусывать язык. И дело не в находящихся рядом Кравец или Абрамовой. Дело не в них. И даже не во мне. Дело в том, что я не позволю никому узнать о моих отношениях с ним, пусть и таких нестандартных. А то, что известно Кравец – лишь один из торцевых паззлов нашей мозаики, тысячи на 3 штук. Соблазняет разгадать, правда? А нифига. Только самые терпеливые захотят копаться в этом. Так что мы будем и дальше молчать, делать вид, будто ничего не было и всячески играть на публику. Думать ей никто не мешает – лишь бы было чем думать, а обычно как раз мозгами толпа обделена. Стадо.

Весь вечер среды у меня ушёл на подготовку к истории. Нет, я, конечно, неплохо разбиралась в ней, но этого мало. Если практикант вздумает меня завалить, у него это получится. Я в этом не сомневаюсь. Но допустить этого не могу. Не позволю ему ощущать превосходство надо мной. Где угодно пусть доказывает свою доминирующую натуру, только не в истории. Здесь я согласна минимум – на паритетное сосуществование, максимум – на безоговорочную победу. И никак иначе. Точка.

В четверг я шла, как на войну. Несмотря на холод, я надела юбку-карандаш и пиджак вишнёвого цвета, белую рубашку, а поверх – демисезонное пальто светло-серого цвета. И, конечно, каблуки. Если Кравец в них чувствует себя уверенно, то и я могу. Тем более, есть в них какая-то магия, заставляющая меня чувствовать себя крепче и твёрже. Волосы заплела в «рыбий хвост» на французский манер (с выдернутыми немного прядками). Смесь романтики и железной леди. Я пошла даже на такой трюк. Так что ты оценишь это, Егор. Раз и навсегда.

О том, что это не последний день его преподавания, я забыла. Мне хотелось размазать его. Настолько противоречивые эмоции вызывал он во мне, что я боролась сама с собой даже. Представляете, что будет, если я буду бороться с ним? Несмотря на его колкость и грубость, несмотря на весь его садизм, несмотря на его уродство, несмотря на его извращённость.

Я была возбуждена. Взбудоражена. Меня распирало от этой лёгкой эйфории победы. Пусть и шкуры неубитого медведя. Пусть это и рискованно – испытывать так судьбу. Пусть. Сегодня можно. Сегодня я готова, как никогда. Сегодня меня ничто не сломает. Сегодня я буду победителем. Пока я ехала в метро, меня колотило. Сердце билось быстрее обычного от одной мысли об истории. Я мысленно повторяла какие-то отдельные факты, которые выучила на днях. Настолько взъерошенной я давно не была. Настолько нервной и встревоженной. Радостной.

Я не опаздывала на пару. Я подходила к лицею вовремя. Не спеша, позволяя себе насладиться уличным холодом, белым небом и сухими листьями, приближалась к зданию, где свершится битва. И будь, что будет.

В лицее, к тому времени как я дошла, уже было людно. Не так, как на переменах, конечно, но всё равно. Половина группы разбрелась по фойе и обсуждала что-то. Я подошла ближе, поприветствовала всех и заодно узнала, что темой разговора был предстоящий семинар сейчас. Ну, как же без этого? Им надо обсудить, поделиться фактами, чтобы не оплошать коллективом. Отличная идея. Коллективный разум. В аудитории было то же самое, только тут люди готовились, прямо сидя за партами. Ну, или ходили между рядами. Я тоже так иногда делаю, только не перед историей. Надо ли говорить, что сейчас мне завидовал почти каждый человек? Нет, они не говорили об этом, но втайне, уверена, уповали на то, что я спасу их задницы. В прочем, я обычно так и делала, разве что не так палевно.

Кравец сидела за партой Кости, рядом с ним и что-то обсуждали шёпотом. В общем гуле повторяющих конспект их всё равно никто не слышал. Никому не было до этого дела. Они оба глянули на меня, и я подошла поздороваться.

– Из-за тебя я должна сделать реферат по Украине в военный период, – сдержанно бросила она. Уверена, это благодаря Косте она сейчас не срывается и не повышает голос. И дело в людях вокруг – вовсе не проблема. Кравец могла бы запросто это сделать, только вот моя реакция была бы незамедлительной, и она пожалела бы, что вообще раскрыла рот на эту тему в обществе.

– Ты дописала контрольную, как я сказала? – словно не заметив её слов, задала вопрос я серьёзно.

– Да, – раздражается.

– Он её принял? – продолжаю давить я.

– Да.

– Тогда какого чёрта ты мне тут претензии предъявляешь? – я вопросительно изогнула бровь, цинично глядя в её переносицу.

– Вот так и он на меня посмотрел, когда я отказалась делать реферат. Сказал: тебе Скавронская и так помогла, а ты ещё выпендриваешься, – обижается, значит. Ну, хоть выговаривается. Тоже, наверное, заслуга Кости. И, сдаётся мне, знает он об этом уже давно. По крайней мере, его лицо не выражает удивления. – Разве я выпендриваюсь? А? Кать, разве я выпендриваюсь?

Ну, всё, полилось. Жалоба к самой себе и требование у других пожалеть её. Эх, Кравец, ты неисправима. Я ведь предупреждала, что не потерплю такого. Можешь это говорить Оле, Жене, Косте или своей маме – на мне приём не сработает.

– Зря ты это сказала. Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты к жалости взываешь, – стиснув пальцами спинку стоящего рядом стула, бросила я.

– Господи, как же вы похожи с ним. Как же я раньше этого не замечала? – меня ударило. Судя по всему, это именно те слова, которые Ксеня обгладывала, как голодная собака кости. Она их выпалила в порыве чувств и разочаровании, а вот мне теперь гадко.

– Что? – на дурочку сыграла я, сдерживая свой порыв. Ноль реакции. – Кравец, ты знаешь моё отношение к нему. И позволяешь себе такое говорить? Иногда я сомневаюсь, что у тебя есть мозг.

– Ты даже говоришь, как он, – она усмехнулась себе, опустив голову, – и не замечаешь этого.

Я закусила губу, до сих пор будучи под впечатлением от услышанного. Нет, я не расстроилась. Я до сих пор так же весела, как утром. Только вот делать вид, что мнение лучшей подруги, с которой немного поссорилась, ничего не значит, я не могу. Сглотнув стоявший в горле комок, я развернулась и ушла к своему месту. Достала конспекты, тетрадь дат, терминов и персоналий, пенал, пособие и карты. Глядя на все материалы, я чувствовала себя сильно подготовленной. Только моральный дух пошатнулся немного. Немного, Кать. Немного. Не так сильно тебя это задело. Люди всегда меняются. И не всем эти перемены нравятся. Когда ты меняешься, протестуют те, кто в застое. Не переживай, всё в порядке. И её пока успокоит Костя, а тебя успокаивать некому. Никто не подойдёт и не сможет успокоить тебя. Только Егор может вернуть мне прежний запал. Я должна сделать то, к чему готовилась. Всего лишь. И не обращай ни на кого внимание. Будь умничкой. Всё получится у тебя, потому что это ты. Никто не смог бы так. И не сможет. Докажи это ещё раз. Никому не позволю себя унижать и покушаться на моё достоинство.

В аудиторию вошёл Егор, а вслед за ним – те, кто сидел в фойе. Импозантный такой, как на праздник приоделся. Рубашка светлая, брюки, вельветовый синий пиджак, ботинки. Он знает толк в стиле. В который раз убеждаюсь в этом. Практикант разложил на столе журнал, стопку листков, ещё одну стопку и, достав свою ручку из кармана пиджака, начал отмечать нас молча. Звонка по-прежнему не было, а он уже отмечает. Не успел – опоздал.

– Скавронская, ты ли это? – усмехнулся практикант, всё так же отмечая оставшихся после меня в журнале. – Нам без тебя было плохо.

– В каком смысле? – я отложила карту и посмотрела на него.

– Ты забыла о своих обязанностях? – он щелчком указал на доску, которая после вчерашнего была грязной. Ну, она была чистой, но практиканта, видимо, смущали потёки. А их, между прочим, было не так много. Что он придирается?

– Егор Дмитрич, вода в кране холодная, а я ещё не выздоровела, – чуть смягчив тон, заявила я.

– Подумаешь, вода уличной температуры, – закатив глаза, сказал он. – На улице почти май. Так что вперёд.

Так вот, что он имел виду под «отыграюсь и за сегодня, и за понедельник». Припомнит мне все мои грешки, значит. Ну, ладно-ладно. Я в долгу не останусь. Пожалеет ещё, что решил меня провоцировать. Я встала из-за парты и, взяв тряпку, отправилась мочить. Нет, ну, каков наглец! Обаятельный. Ну, да, обаятельный наглец, но всё равно. Я прогуливалась по коридорам недолго, особо никого не видела и не слышала. Сама тень, хех. И в аудитории меня ждал сюрприз. Отвечала Кравец. Если она всю неделю провела в раздумьях, то готовиться ей было некогда. Почти уверена в этом. Накручивала себя на эту поганую мысль о моём сходстве с практикантом. И в итоге не могла ответить внятно. Я вытирала доску, пока она позорилась. Пыталась подсказать, но она меня не слушала – меня слушал Егор.

– Кравец, твоя подруга правильные вещи говорит. Слушала бы её лучше и повторяла, как попугайчик, – практикант улыбнулся своей хитрой улыбкой, отчего (спинным мозгом чую) Кравец стало дурственно. Она молчала. Ещё бы, дар общения с такими кадрами из нас двоих находится у меня. Кравец могла общаться с нахалами, только когда они приставали к ней. Сейчас не тот случай. – Скавронская, Кравец снова на тройку претендует. Ты же выручишь её, как всегда?

Теперь ситуация приобрела более лиловый оттенок. Мразь. Ставить меня впросак в очередной раз. Ненавижу за это его. Сказать, что я хотела эту тряпку ему в лицо швырнуть? Да я швырнула бы её, если бы не такое количество свидетелей. Было бы и вдвое меньше – у меня хватило бы смелости. А даже если и так, Кравец всё равно меня не поддержит. Егор же. А не какая-то там Катя, которая выручает всякий раз, когда Ксюша попадает в передрягу.

– Если не поможешь ей, то у Кравец будет уже два реферата долгом. Неужели ты такая жестокая, Скавронская? – он весь аж лоснился от этой патовой ситуации. А меня почти трясло от негодования. Я сжала крепко тряпку, и с неё на пол стекло несколько меловых капель.

– Ваши методы научить Кравец истории достаточно настойчивы. Так почему бы не дать каждому реферат, а? – я усмехнулась, едва сдерживая все свои мышцы в тонусе. Вот-вот, и глаз начнёт дёргаться.

– Отличная идея. Правда, ты себе врагов наживёшь такими темпами, – наигранное сочувствие и жалость.

– А вы – стопку рефератов, не скачанных с интернета, – я подмигнула ему и, развернувшись, покинула аудиторию, бросив фразу про грязную тряпку, которая срочно нуждается в чистой воде.

Выйдя из аудитории, я едва сдерживалась, чтобы не засмеяться. Такого поражения на его лице я не ожидала даже утром. Это было круто, хех. 1:1, Егор. Вот так играют по-настоящему, не пользуясь своей властью как учителя. Дилетант. Когда я в следующий раз вошла в кабинет, там уже выступал Одинцов. Учитывая то, что он обычно ничего не делает толком, а сейчас говорил правильные вещи, то я была почти удивлена. Ксеня сидела на своём месте, сзади меня, а я, вытерев доску до конца, заняла свою привычную вторую парту. «Реферат он не задал никому, кроме тебя», – шепнула мне Кравец, пока Егор не смотрел в нашу сторону. И это всё, чем он сгладил собственный ляп? М-да, негусто.

– Ладно, садись, Одинцов. Нет сил слушать это. Учись у Скавронской, а то тоже запрягу доску вытирать – там и гляди, вырастешь до хороших ответов. Карьерный рост всё-таки, – практикант не усмехался, а выглядел измученным. Хотя это всё игра. – Скавронская, закончи за него. Только давай без этих твоих ленинских призывов. А то я в следующий раз тебе броневик притащу.

– Настоящий? – я усмехнулась, пристально глядя на него. – Выступлю, только если будет настоящий броневик, Егор Дмитрич.

– Тебе голова для красоты нужна? Нет. Давай за кафедру и стругать, как папа Карло, факты. А то после Кравец и Одинцова мозги твоих одногруппников и мои похожи на дуршлаг.

Я не вставала. Это был принципиальный вопрос. Сидела, закинув ногу на ногу, пролистывая конспект и глядя на карту. Не спешила никуда. Тянула время и его терпение. О, эти адские мучения Егора, когда он не может заставить меня подняться по-человечески. Без своего статуса учителя ничего не может. Какая жалость.

– Кравец, толкни свою бывшую подругу, а то я боюсь, что она меня съест, – играет в жертву? Умно, но не вовремя. Хотя да, мне пришлось всё-таки встать. Больше затягивать своё упрямство не было смысла.

Я продолжила семинар. Без конспектов: и так знала на память. С картами. С датами. С персоналиями. Без особых жестов, но с мимикой. В этом я вся. И когда я остановилась перевести дух и заодно перейти на другую тему, Егор спросил:

– Скавронская, ты смотрела «Лёгкую жизнь»? – он был спокоен, сосредоточен и не лицемерил.

– Какое это имеет дело к теме? Фильм снят после войны, а у нас…

– Так смотрела или нет? – он что, меня пригласить посмотреть хочет? Фильм же чёрно-белый. Старый. В кинотеатрах, даже ретро, не крутят. К чему?

– Смотрела. Но зачем вам это? – я недоумённо взглянула на него, не видя прямой связи. Да, следить за его полётом мысли я до сих пор не умела. Что поделать.

– Да так. Ты ведёшь себя, как Маргарита Ивановна. Спекулируешь и спекулируешь.

– Вы это к чему сейчас сказали? – я понимала, что он хочет меня унизить изощрённым способом. И не при других унизить. А именно, чтобы я поняла, что это унижение. На других сейчас, значит, ему плевать. Нужно унизить меня в моих глазах. Так вот, чего он добивается. Ну, хорошо. Подыграем.

– Просто так, – он улыбнулся лицемерно-милой улыбкой, и меня стало подташнивать. – Ты совсем разучилась говорить, пока была на этом своём больничном.

Я разучилась? Что? То есть ты всё это время молчал? Ребята меня так же слушают. Или то, что ты не под моими чарами, на тебя так сильно повлияло? Прозрение напало? Как интересно. Может, ты ещё пример подашь? И он реально начал говорить. Рассказывал всё то, что я дальше хотела сказать. Факт за фактом. Слово в слово. Он что, мой конспект читал? Как так? Как можно так угадывать… мои мысли. Он ведь говорил, что даже видит, что я думаю. Что за чертовщина?

В тот момент, когда он читал лекцию «о космических кораблях, бороздящих просторы вселенной», мне приходилось всё так же стоять за кафедрой. Он ходил свободно между рядами, переводя взгляд с одного человека, на другого. И всякий раз, говоря какой-то факт, укоризненно смотрел на меня, словно я забыла об этом упомянуть. Но нет, он выделял его так же, как выделяла бы я, только с немного другим интонационным окрасом. Пример он мне показывал, надо же. Будто я сама не умею себя вести перед аудиторией. Да пародировал он меня! Только вопрос в том, каким образом он узнал, что и за чем я хотела говорить? В конспекте не всё, а он – до мелочей говорил. Словно я с ним обсуждала дальнейший план ответа. Меня это настораживало.

– Теперь поняла, как надо, Скавронская? – он подарил мне садистскую улыбку. – Вопросов больше нет?

Я негодовала. Втихую. Внутри. Меня разрывало от этих сомнений и этого грёбаного практиканта, который сейчас втупую изводит меня. Как тут сдержаться? Но нет. Я не могу. Нельзя. Нужно придумать что-то интереснее.

– С ума сойти, какой вы интересный, – кокетливо бросила я, удостаивая его лёгкой суетливой улыбкой. С каким интересом я смотрела на него, ожидая дальнейшего рассказа, но его бы не последовало всё равно. И никто, самое главное, не понимал, что происходит. Только Егор. Только он знал, что я издеваюсь над ним. Чисто. Аккуратно. Никем непонятое издевательство, только тем, над кем издеваюсь. 2:2, Егор.

Оставшуюся пару он продолжал глумиться надо мной и всячески доставать. Диктант дат, который они писали в понедельник, когда меня не было, провалился, потому что «ну, Скавронской же не было», и из-за меня одной Егор дал переписывать диктант. Меня ненавидели? Похоже на то. Ну, хоть реферат не получили. А то они растерзали бы даже чучело, отдалённо напоминавшее меня. Я превзошла саму себя – отвечала так быстро и точно, что ориентироваться за темпом моих ответов Егор перестал в тот момент, когда Олька попросила в пятый раз помедленнее говорить. Я чувствовала тогда победу над ними всеми. Самая умная. Тешилось моё самолюбие, ой, тешилось. Это им в отместку за то, что судачили обо мне. Хотя это же толпа – она не поймёт, за что я ей мщу, чему учу и куда толкаю. Она тупа. Впору смириться с этим.

Остаток дня прошёл замечательно. На ветру развевался мой прекрасный флаг отличного настроения, и ни одно облачко зависти не могло его испортить. Домой я вернулась в прекрасном расположении духа. Мама удивилась даже тому, как я легко выполняю её поручения и верчусь вместе с ней на кухне, готовя ужин. Помогала маме я крайне редко, потому что мы вместе на одной кухне не можем быть хозяйками и подчинёнными одновременно. А иначе руководить и готовить нельзя.

– Кстати, Катюш, – окликнула меня мама, – на домашний звонила Аня и сказала, чтобы ты в субботу с утра сходила на сеанс психотерапии. Она не смогла дозвониться тебе на мобильный и позвонила домой.

– А, хорошо, – я побелела, но улыбнулась привычной искренней улыбкой, которой озаряла кухню вот уже полчаса. Я совсем забыла об этой условности. И более того, нельзя допустить, чтобы мама начала расспрос. Нужно перевести тему: – Что там у тебя на работе? Нет больше выскочек, подобных той мамаше?

– Катя! – преувеличила, зато она теперь думает о другом. – Не оскверняй свой рот такими наречиями. Сколько раз тебе повторять?

– Я всего лишь сказала правду. Не стоит ругаться на это, – пожала плечами. – И всё-таки? Всё спокойно?

– Да. Больше таких инцидентов не было, – сдержано заявила она. – Кстати, всё забываю сказать, на Новый год к нам приедут Вишневские.

– В полном составе? – это, пожалуй, всё, что я смогла выдавить из себя. До Нового года далеко ещё, а они уже забивают себе чужие хатки, где можно «на халяву пожрать»? Причём, именно пожрать. Потому что эти свиноподобные…

– Только Яков со своей семьёй, – всё так же аккуратно бросила мама.

– Поэтому я и спросила, в полном составе? – моё терпение подходило к концу, и она это слышала по интонации.

– Яков с Настей и маленькой Олечкой, – сколько любви было в её голосе к своей крестнице, столько ненависти было у меня к маленькому исчадию ада.

– А большая Олечка не влезает в их фургон уже? – не удержалась от юморка я. И сразу же потерпела мамин укоризненный взгляд. – Они едят всё, что плохо лежит. Плюс, ещё мелкую с собой берут. Ты представляешь, какой у нас будет Новый год?

– Ты всё равно проводишь с нами всего лишь пару часов, а потом уходишь к Ксюше или ещё куда-то. Так что не жалуйся.

– Они вообще-то живут в моей комнате. И после большой Оли нам пришлось менять паркет, если ты забыла, – настаивала я. – И дело вовсе не в том, что он прогибался под ней – она ездила на моих роликах по комнате, отчего весь паркет превратился в мелкую деревянную пыль. Или мне напомнить тебе, как я выметала стружку из комнаты?

Нет, я не была против гостей на Новый год. Но пусть они живут в других комнатах. А я ханжа и эгоистка – меня тошнит от этих родственников и их непосредственного участия в моей жизни и присутствия на территории моего личного пространства. В том году у нас были Красовские – вот это был кошмар. К восьми вечера холодильник ломился от еды, к десяти вечера – не тронутый членами нашей семьи стоял, приехали гости – через час холодильник пуст. И нет, блюда не стояли на столах – они уже, блин, переваривались! И хотя их было семь человек, это всё равно не считается. А тут Вишневские с их большими польскими аппетитами к мясу, которое готовит мама. Иногда мне кажется, что между определённой прослойкой родственников проходит викторина – кто и к кому идёт на Новый год. В том году Красовским выпало быть у нас, в этом – Вишневским. Самые голодающие. С Поволжья.

В субботу я решила сходить на семинар по биологии, потому как пропущенные пары нужно заполнить, да и подтянуть бы знания не мешало. Вернее, мама настояла, чтобы моя биология приобрела статус «отлично», а не «хорошо». Биология была назначена на самое утро, а после этого я спокойно могла пойти к Ане, не пересекаясь с Егором. Он придёт – я буду на паре. Он будет на паре – я уйду. Разумно организовано, правда? Найдя в книге звонков пропущенный неизвестный звонок на днях, я набрала и действительно услышала Аню. Сообщила ей о своих планах, записала адрес, куда нужно подъехать будет, сбросила звонок и сохранила её номер.

Суббота началась холодно и мрачно. Дождливо было, слякотно, влажно. В такую погоду, и правда, только дома сидеть да телевизор смотреть. Пусть альтернативой ему был сериал в моём понимании, но суть этой великой цитаты Матроскина не изменится. Я натянула колготы, джинсы (которые потом заправятся в резиновые сапоги), водолазку с бордовым пиджачком, сделала высокий конский хвост, коснулась тушью ресниц, помадой – губ, надела пальто и вышла. Настроения особого не было. Меня не взбодрили ни душ с утра, ни завтрак, ни полчаса серии, которую я смогла ещё посмотреть вместе с кружкой горячего чая. В рюкзаке лежало пару тетрадок по биологии, пособие и пенал. Правда, я забыла зонт, и пришлось возвращаться за ним.

Не люблю я именно такую погоду. Против дождя ничего не имею, но вся эта грязь осенняя на меня наводила тоску. Биология, погода, психотерапия с Аней, и наверняка будут разговоры о Егоре с неприятной для меня стороны – сплошная печаль, сплошное разочарование. Меня ждал путь на маршрутке, а потом пешком по парку к лицею. Впервые я ненавидела этот пеший путь. Порывы ветра невозможно предугадать – бедный мой зонтик.

На биологии нас было не так много. Видимо, все остальные знают её лучше истории, поэтому идут на историю, а вовсе не потому, что биологию ведёт не Егор. Увидев меня на своих занятиях, учитель удивился. Ещё бы. Скавронская пришла сама, без подруг. И, в общем, не то чтобы я совсем ничего не сделала – я просто писала тест на проверку общих знаний по биологии, чтобы «знать, на каком ты уровне и где твои слабые месте». Я просто пришла закрыть долги – не собираюсь я экзамены сдавать по биологии. Но кого это волновало?

Когда в коридоре стало шумно, я поняла, какой семинар сейчас начнётся. И от «что вы, как стадо!» у меня внутри всё перевернулось. Егор. Он прошёл мимо этой двери. Мимо той двери кабинета, в котором сижу я. Внизу живота спазмом схватило внутренности, и я чуть не поцеловалась с партой. Меня крутило и выворачивало. И дело не в просроченном творожке, который я съела на завтрак. Егор, блин. Что ж ты делаешь. После того, как биология подошла к концу, а под дверью уже ждали люди, пришедшие подтянуть физику, я вылетела из кабинета быстрее пули. Чтобы ни тени сомнения не было подойти к кабинету истории и просто слушать его голос. А я хотела. У меня были такие мысли. Параноидальный бред – вот, чем это всё закончится, если дать волю своим чувствам и делать то, что хочется. Мне такая участь не нужна. Так что ноги в руки и бегом. Адрес, который мне продиктовала Аня, я записала, пробила маршрут от лицея и теперь стояла на остановке в ожидании нужного транспорта.

Ехать пришлось не близко. Пока я смотрела в окно и изучала путь, рядом со мной сидел парниша и изучал меня. Ничего такого – он просто рассматривал зонтик в моих руках. Зонтик с вырезками газет на английском. Читал и читал. А мне что – мне не жалко. Пусть читает и поднимает свой уровень развития. Я приехала действительно к больнице. Большая территория, заезд, небольшой парк и несколько зданий, объединённых переходами. В главном корпусе, куда я и направилась, суетилось много людей. Несмотря на субботу, тут было слишком много работающего персонала. Аня стояла у регистрации и общалась с девочкой о чём-то своём. Завидев меня, она подозвала меня к себе.

– … так вот он взял и вышел. Прямо с операции, представляешь, – хихикнув со своей знакомой, Аня обратилась ко мне: – Не обращай внимания на этот балет на льду. У нас сегодня операционный день, и все носятся, как угорелые.

– А в другие дни операций не делают, что ли? – я оглянулась ещё раз, вжавшись в стену, пока мимо меня провозили каталку с пациентом три молодые медсестры.

– Делают, но суббота – исключительно для хирургов. Все сложные операции назначают на субботу, потому как в этот день больница не работает и пациент с зубной болью не мешается в коридорах, – Аня усмехнулась, глядя в одно из соединённых с фойе крыльев.

– Одному такому сталкеру тут ногу отдавило каталкой. Так он потом не только к стоматологу записался, – медсестра с регистратуры засмеялась вместе с сидящими рядом с ней женщинами. – Правда, в субботу ему так никто и не помог. Не зубной день это.

Юмор врачей – хех, очень экстравагантно, и, самое главное, эти люди ведь спасают жизни. И шутят над этими же жизнями. Кошмар.

Аня провела меня на третий этаж в какой-то кабинет. «Психотерапевт». Она что, реально меня к психотерапевту решила сводить? Думает, что мне настолько плохо? Мне, конечно, плохо, но психотерапия тут не поможет. Тут нужен Егор. Всего лишь. Принеси мне Егора, и я сама решу свои проблемы.

– Не переживай, Ярослав Викторович – мой хороший знакомый. Он просто оставит нам кабинет, – она толкнула дверь и впустила меня первой.

За столом сидел молодой врач. В белом халате. С уложенными волосами. Ухоженный. Он поднял на нас взгляд и кивнул с улыбкой. Поставил характерную точку в своих бумагах и начал складывать их.

– Так вот, что привлекало Егора в ней, – он рассмеялся, положив стопку бумаг на синюю папку слева от себя. – А я уж думал, что ты преувеличила.

– Разве я похожа на ту, кто преувеличивает всегда? – Аня подмигнула и уселась на один из стульев для гостей у двери. – Обижаешь, Ярик.

– Вовсе нет. Но мало ли, – он улыбнулся ей и указал жестом мне присесть на стул, с другой стороны от его стола. – Как тебя зовут? А то эти ироды мне ничего не говорят про тебя.

– Ироды? – я оглянулась на Аню недоумённо. Что-то мне вся эта ситуация не нравилась. Она меня смущала, что ли.

– Не обращай внимания. Я не обращаю внимания на этих жуков, и ты не обращай. Так всё-таки, как тебя зовут? – он переключился на меня и с живым любопытством смотрел мне в глаза.

– Скавронская Катерина, – недоверие он какое-то вызывал. Причём, нездоровое недоверие.

– А я Ярослав Викторович. Или Ярик. Как тебе удобнее называть?

– Это вы уже меня сканируете, да? – я подняла бровь и сжала губы в нить. Я права, знаю, что права. Печёнкой чую, что права.

– Самую малость, – он подмигнул мне.

– Мне не нравится, что вы себя ведёте, будто мне десять лет, и пытаетесь добиться моего доверия такими мелочными способами, – сразу всё стало на свои места. И быть лояльной я не собиралась. Терпеть не могу, когда меня недооценивают. Просто раздражает до мозга костей. – Врите крупнее и проявляйте больше таланта, чтобы меня поймать в ловушку.

– Я почти поверил в то, что ты купилась, – он откинулся в кресле. – Ань, почему ты не сказала, что она занятная? Я бы сам с ней с удовольствием пообщался.

– Если Катя захочет, то придёт к тебе, – Аня поднялась и подошла к столу. – А теперь уступи даме место и иди, погуляй где-нибудь.

– Женщина, ты всерьёз вздумала командовать в моём кабинете?

– Живо, – она зацепила его за ухо и заставила встать с кресла. – Он мой двоюродный брат, мне можно.

Я приняла это вовремя, а то ещё бы немного и подумала бы о странных отношениях между ними. Ярик вышел из кабинета нехотя. И даже «у нас женские секретики» его не убедило. Но волей-неволей ему пришлось закрыть за собой дверь с другой стороны. А Аня принялась рассматривать меня.

– Прости за этот цирк. Выглядишь неплохо. Бледная немного, разве что. Питаешься хорошо? – она оторвала листок для заметок со стола брата и взяла ручку из кармана своего халата. – Спишь как? Кошмары не мучают? Есть какие-то странности в поведении? Нестандартные мысли?

– Да всё в порядке. Сплю хорошо, ем хорошо. Жизнь, как и прежде, нормальная, – я отвечала спокойно и медленно, оглядывая, наконец, кабинет без его хозяина.

– А когда Егора видишь, – я взглянула на неё, – что чувствуешь?

– Страха нет, если ты о нём, – угадывала её намёки я, ломая себе пальцы, чтобы выкрутиться из этого положения. – Так же спорю и пререкаюсь с ним.

– Вы были с того раза наедине?

– Да. Но ничего не было. Просто поговорили, – я старалась отвечать, как можно спокойнее, без воспоминаний, которые, того и гляди, волной нахлынут. Я поставила мощную высокую стенку, чтобы оградить себя от этого. Но воспоминания бьют с такой силой, что иногда я сомневаюсь, что она выдержит.

– Что ты думаешь по поводу того, что случилось между вами? – Аня отложила листок и ручку, откинулась в кресле и, положив руки на подлокотники, в открытую смотрела на меня.