Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"

Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

– Я бы не отказалась выпить кофе, – оглядываясь по сторонам и подходя ближе к Ярославу, твердила. Это не намёк. И не манипуляция. Это, считай, открытая просьба.

Сквозь толпу людей впереди я увидела Леонова. Он осматривался, прохаживался среди людей и, завидев мой направленный на него взгляд, поспешил именно сюда. Ярослав же искал место, где можно выпить кофе или решал, до какой из уличной кофейни быстрее можно дойти.

– Кать, – между нами три метра и с десяток людей, Леонов, – пошли с нами в снежки играть.

Стоявшие на его пути ко мне жители расходились и оглядывались. Ещё бы. Тем, кто был рядом, с ним пришлось слушать чуть ли не крик.

– О, я отвлекаю тебя? – наконец, ты заметил, что я не одна.

Не знаю, почему, но Леонов сейчас раздражал. Своим поведением. Своим появлением. Своей просьбой. Хотя нет, в снежки я бы сыграла и раздавила бы всех противников, как тараканов, туфлёй. Но, Леонов, что-то тут не так.

Мне было не по себе. Словно кто-то игрался моей судьбой, как кубиками. От ощущения рандомного выбора, от этого бессознательного решения судьбы, от чьих-то умелых или не очень пальцев, которые перебирают, вскидывают эти кубики, меня пронизывал рок. Он так жёстко уселся в моей жизни, словно на троне, идеально подошедшему ему. Я хотела воспротивиться. Я хотела разыграть другую партию, но у меня не было права. У меня не было ни шанса противостоять тому, кого я даже не вижу. Это угнетало и разрывало изнутри. Клянусь, я бы сама сейчас разорвала, что угодно, даже не глянув. Слепота меня поглощала всё сильнее своим отчаянием. Я жаждала сопротивляться. Жаждала вскрикнуть. Жаждала воспротивиться и отстоять своё право на существование. Я имела это право, и никто, повторяю, никто не мог его забрать у меня. Мне невдомёк, почему некий высший чин решил, что имеет право что-то запрещать мне. Это моя жизнь. Я решаю, какой ей быть, в какую сторону течь и меняться. Повторяю, это только моё решение. Моё.

Ярослав незаметно коснулся моего локтя, вытягивая из собственных раздумий. «Не теряй головы, Катерина».

– Это мой одногруппник, староста и друг, Константин, – заглатывая ком противоречий и обиды, проговорила я. Мой голос звучал не так, как обычно, – чуть ниже и глубже. Я явно была не здесь, ты прав. И не смотри на меня так. Я ощущаю изменения в воздухе, как температуру в море. Когда теплее волна, когда холоднее. То, что я не чувствую, когда ты напряжён, а когда расслаблен, означает лишь то, что я сказала. Не больше и не меньше. – Костя, это мой друг Ярослав.

Говорить о том, что мне приходилось ходить к психотерапевту, не собираюсь. Пришлось бы объяснять, какого лешего я вообще затесалась в рядах психотерапевтов, ведь я вполне себе адекватная. Да, после знакомства с Егором были поводы завести подобные связи, но, во-первых, Леонову об этом знать совершенно не стоит, а во-вторых, не особо хочу признавать собственную неспособность справиться со своей же психикой. Это так убого и ущербно, противно от себя самой.

Казалось бы, только-только справилась с трудностями, что умудрились навалиться на мои хрупкие плечи, как тут появляются всё новые и новые неожиданности, которые назвать приятными крайне трудно. Сначала Егор со своей пассией бывшей меня хотят в свой исторический Прованс затянуть. И что в итоге? Ну, заявилась я на ту встречу, совершенно не подготовленная, и не получила никакого удовольствия ровным счётом от общения с пираньями. Вру, это не пираньи и не гарпии – просто Лена испоганила всё настроение, перечеркнула приятные знакомства, которых оказалось не так и много всё равно. И знаете что? Я ей даже благодарна. Сейчас, как никто другой, понимаю, что соваться в этот мир, где она периодически расправляет крылья и хвост, совершенно не хочется. Не хочется дышать с ней одним воздухом, делить одних и тех же собеседников, обсуждать одни и те же темы. Я не пойду на истфак (прим. исторический факультет). И на право не хочу только потому, что могу пересекаться с теми персонами вновь. Они неадекватные и, того и гляди, хотят цапнуть немного моей гармонии или благополучия. Мне разве нужен подобный нервный комок? Нет, спасибо.

Разговор между Костей и Ярославом завязался, думаю, усилиями психотерапевта: всё-таки навык общения прокачан. Мы протискивались сквозь очень плотную толпу людей, которая стояла возле катка. Сразу за ним была навалена гора снега, уже укатанная стараниями детей и подростков. Взрослых среди них не заметила, по крайней мере.

– Он, и правда, в тебе заинтересован, – это всё, что успел мне шепнуть Ярослав, пока Костя отвлёкся на шумную возню возле горы снега.

Можно подумать, я не знаю. Но от его слов стало гораздо хуже. Здесь Кравец. Здесь Егор. Здесь Леонов и Ярослав. Здесь Абрамова с компанией. Здесь мелькала мордашка Болонки с подругами. Здесь видела парочку лицеистов, кажется, с физического факультета. Становилось тошно от всех этих людей на, считай что, общих квадратных метрах, пусть и таких больших и открытых. Давила эта ответственность. Чёрт, ещё и апостолы с Варькой где-то крутятся. И Олей. Достало это всё. Я устала нести эту тяжесть одна. Я хочу сбросить этот гордиев узел и, наконец, вздохнуть полной грудью. Мне скоро восемнадцать, а ощущения, будто я совсем старая и погрязшая в своём вранье баба. Про враньё, конечно, не шутка, но как раз от этого мне и хочется всё бросить. Я устала от этих смачных заколачиваний собственных слов в голове. Мне надоело затыкать себе рот. Я хочу говорить правду. Нет, правда – вещь амбивалентна. Мне нужна истина.

Истина – самая непостоянная концепция.

Плевать. Я должна разобраться в этом всём дерьме, чтобы жить дальше. И не важно, сколько моих сил уйдёт, скольких людей обижу, со сколькими прекращу общаться. В этом всём нужно разобраться. Почему бы не сейчас?

– Ну, Скавронская, – Леонов, который до сих пор маячил где-то впереди, словно огонёк путеводной звезды, вдруг оказался совсем рядом, и я едва не налетела на него, – будешь играть с нами?

Мы стояли у самой снежной горы, как раз у окраины снежных баталий. Людей предостаточно. Лагерей тоже. Да и игра разбита по уровням: детский и взрослый. На детской линии фронта сцепились Кравец с Болонкой против Абрамовой и её компании. На взрослой линии – Егор против Ани с Сашей. Конечно, было гораздо больше персонажей, но этих я хотя бы знала. От души не отлегал тот факт, что я хочу и надрать задницу Болонке за её длинный язык, и отомстить Абрамовой, которая поглядывает на Егора и фиксирует его меткие удары. Я тоже хотела играть с Егором, равно как и против него. Завалить его, растоптать, унизить за то, что недавно говорил. Кажется, он совсем трезвый. Что ж, это многое меняет. Только вот Леонов, похоже, звал меня именно на детский фронт. Не подскажете, что мне делать?

– Можно и сыграть, – отвожу взгляд от яростной перестрелки Егора с Сашей, – если ты не боишься, что я снова разобью вас с Кравец.

– Ой, кого ты там разбила? – Леонов с провокационной усмешкой уставился на меня, абсолютно не замечая стоящего рядом Ярослава. – Если бы не Егор Дмитриевич, ты бы так и сидела в тылу да лепила свои снаряды.

– Ты слишком наблюдателен, Леонов, как для трупа, – я поправила шапку и смерила его воинствующим взглядом амазонки.

– Идём играть, Скавронская, – его глаза опасно сверкали, а на губах играла самая беспощадная дружеская ухмылка, на которую он был способен. – Мы тебя размажем.

– Это вызов! – я перевела взгляд на Ярослава, с перспективами на будущее оценивая возможного сторонника. – Как у тебя с меткостью?

– Вообще отлично, но играть я не хочу, – абсолютно спокойно парировал Ярослав, словно никакой превосходной идеи я только что не придумала.

– Ещё скажи, что тебе не пять лет, и потому ты не хочешь играть с нами, – Костя молча стоял и наблюдал за моими манипуляции. Жаль, что подарок Ярослава я так и не успела прочесть. Даже пары страниц. Возможно, они бы помогли мне сейчас.

– Что-то где-то рядом, – Ярослав ухмыльнулся и не без игривости оценил меня взглядом.

– Тебе двадцать четыре, а не пятьдесят четыре, – я укоризненно смотрела на него, игнорируя этот по-настоящему вызывающий ухмылку игривый взгляд. – И этих притащим в нашу игру, остудим заодно.

Я кивнула в сторону Егора, который теперь укрывался и избегал яростных ударов Ани. Не особо метких, но попади она, думаю, синяк бы остался. Аня не очень-то любила Егора и, наверное, сегодня был особый повод это продемонстрировать и выпустить пар.

– Ты уверена, что хочешь позвать Егора? – Ярослав, словно не заметил Костю, спросил прямо и с всё той же хитрющей ухмылкой. Именно она отдалённо напоминала мне об очень весёлых временах с практикантишкой. Скучаю по ним. Скучаю по тому Егору. Тогда всё было до волшебства интересно и колко. Я любила такие наши беседы и жестикуляцию. В этом нам не было равных. Знаете, насколько это прекрасно?

– Он всё равно придёт, – я пожала плечами, отводя взгляд от Егора. «Он захочет возмездия за мою наглость».

Леонов смотрел на меня и дождался, пока пройдусь глазами по нему. Не смотри на меня так осуждающе. Мне уже и посмотреть на него нельзя? Да кто ты такой, чтобы…

Едва я готова была задохнуться от возмущения таким взглядом Кости, как его окликнула Ксеня.

– Он будет мстить тебе? – Ярослав произнёс это так тихо, как был способен и как бы я его услышала.

– О да, я в этом даже не сомневаюсь, – не без улыбки протянула, снимая с головы шапку и поправляя взлохмаченную шевелюру. На войне стоит быть в самом удобном обмундировании и не отвлекаться ни на что. Даже на волосы.

Егор заметил меня не сразу. В прочем, Болонка с Абрамовой тоже. Кравец и Леонов, прикрывая друг друга, как и полагается воркующим голубкам, уже поедали меня глазами. Они ведь думают, что я на их стороне буду воевать. Как бы там ни было, известно, что Абрамова мне немного не нравится. Но это вовсе не значит…

Шурх.

Снежок прилетел точно по шапке. Я знаю его. Одноклассник Болонки с самодовольным видом, оборачиваясь, убегал подальше. Вырвался на линию огня, ударил и дал драпу. Трусишка мелкий. В прочем, он покончил с мнимой совестью: я воюю на стороне Абрамовой и её компании, прикрывать буду Абрамову и её компанию, мстить буду за Абрамову и её компанию. Несмотря на то, что порой меня она бесит. Умница и красавица. Но это не повод ей завидовать, хотя зависти в наших отношениях было предостаточно. Я ведь выскочка немного, прямолинейная, зазнавшаяся заноза в её подтянутой упругой заднице. По крайней мере, она так считала. Ну, и показывала немного. Можно подумать я от неё в восторге была.

Максим, один из новых компаньонов Оли, так или иначе врезал моему обидчику. Не руками – снежкой. Прямо по уху, пока остолоп снова давал дёру. А затем ухмыльнулся, бросив на меня быстрый самодовольный взгляд. Я благодарно кивнула.

Надо сказать, эта игра действительно лишала меня всяких задних мыслей. Не было никаких переживаний. Можно сказать, вообще никаких мыслей. Мы так и играли пока, разделённые взрослым и детским уровнем. Егор разносил со своими, как я поняла, другими друзьями, Сашу с Аней. Ярослав присел на лавочку (и как он только ухватить свободное место сумел!) и преспокойно потягивал глинтвейн, поглядывая за нашей игрой. И за нашими перестрелками глазами с Егором.

А мы смотрели друг на друга. Быстро. Импульсивно. Спасая собственную шкуру и грозясь надрать задницу врагу. По разные стороны не только баррикад, но и войн, дышалось легче. Не было соблазна. Да, мою индульгенцию, думаю, запомнили надолго. И те, кто принимал участие, и те, кто наблюдал. Надо сказать, я сама в восторге, как такая прекрасная идея пришла мне в голову тогда. Мы ведь были в минусе. В жутчайшем минусе. А я рискнула. Поставила на карту всё самое ценное, что было – собственную жизнь. И вытянула туза из рукава. Это было феерично. До сих пор захватывают эмоции.

– Не зевай, Скавронская, – я обернулась и рефлекторно уклонилась от летевшего снаряда.

Лёгкая резь по уху.

Сквозь шапку не так больно. И чиркнуло тише обычного. Совсем кончик задел меня. Я стиснула зубы от охватившей злости, подобрала заранее слепленный снаряд и, что было сил, закинула его в обидчика. В Леонова.

Он убегал. В сторону. А мне надоело сидеть. Выжидать. Быть осмотрительной и аккуратной.

Действуй.

И я побежала за ним. Прихватила снаряды и понеслась. Ветер сшибал мне остатки здравого смысла, потому что я вторгалась в тылы врага, где меня внаглую могли облепить снегом с ног до головы. Уклоняйся. Голову пригни. Влево. Прыжок. Перепрыгивай этого неуклюжего идиота. Беги-беги, Леонов. Через минуту так же будешь лежать у моих ног и просить о пощаде. А я возьму и в твою самодовольную, корыстную, бесячую морду закину снежку. Я заставлю тебя этот снег чуть ли не глотать! Ты меня понял, двуличный ублюдок?!

Он споткнулся.

Фортуна на моей стороне. Я знала, детка!

И вот ты лежишь в моих ногах. Как я и говорила. Слабый. Беспомощный. Кинутый своими друзьями и своей девушкой. Мы ведь уже за пределами вашего лагеря. Ты пытаешься улыбнуться и пошутить. Что-то там про лежачего друга не бьют.

Ты мне не друг.

Ты перестал им быть, оправдывая собственную нерешительность.

Теперь ты лжёшь моей подруге. Ты обманываешь её и себя. У тебя чувства ко мне. И не смей играть…

Подножка. Смелая, резкая подножка, и я ударилась коленями об снег, а затем и потеряла равновесие окончательно.

Чёртов Леонов!

Хотел выбраться, а в итоге поставил себя в неловкое положение. Да и меня тоже.

Он смотрел на меня снизу-вверх. На моё красное от напряжения лицо. На порозовевший нос. На метающие молнии в него глаза. Сжимал одной рукой оба моих запястья, а другой – приобнял за плечи. Он выглядел таким спокойным и блаженно расслабленным. Нет. Только не вздумай сделать глупость. Опусти руку. Немедленно!

Пальцы Леонова скользнули с плеч к щеке. Холодные. И я холодная. Он не дрожал, но ему явно холодно. Зато сердце гулко бьётся. Я чувствую даже сквозь сантиметры одежды. Его куртки и своей. Он заворожено смотрит на меня. Вглядывается в образ. Рассматривает упавшие на его лицо пряди волос. Убирает их. Заправляет мне за уши. Откидывает за плечи. Так легко и нежно.

Мне стало неловко, когда между нами остался только воздух. Я краснела. Распалялась и краснела. Как рак. Как помидор. Как влюблённая девица. Как смущённая барышня перед первым поцелуем.

И он не заставил себя ждать.

Хотя быть ему уже не первым.

Ты не впервые целовалась с ним. В реальности, а не в своих прежних фантазиях. Только теперь его ничто не останавливало и не торопило. Он лежал под тобой. Он подчинялся тебе. Он просто сделал то, что хотел в такой ситуации. Наслаждение от безысходного пласта.

Одному Богу (или не одному, их же много в теории) известно, какого хрена я открыла рот. Я впустила Леонова на недопустимую территорию. Позволила ему войти туда, куда нельзя. Одобрила его жест. Одобрила и, чёрт возьми, поддалась искушению. Леонов обжигал своими холодными губами. Контраст с горячим языком. Я вдыхала морозный воздух ртом, привносила искру в поцелуй. И не могла оторваться. Никакой мнимой нежности или ласки не было. Это просто поцелуй. С беззвучными хрипами. С тонкими ароматами парфюма. С игрой на запретной территории.

– Я не помешал?

Знал бы ты, как сейчас вовремя!

Он знал.

Ярослав протянул руку, чтобы я поднялась, а потом повторил жест и для Кости. Мне хотелось отводить глаза и никогда больше не встречаться взглядом ни с одним, ни со вторым. Вообще эта вся ситуация меня дезориентировала. Стыд, который так долго притуплялся развратностью практиканта, абсолютно не сдерживался тут, когда дело зашло совершенно о других людях. Может, дело в том, что целоваться с лучшим другом не стоило в принципе? И без принципов.

– Возвращайся в игру, Кость, – произнести даже пару слов казалось едва ли возможным. Но удалось. Успокоить свой нрав, свой голос и свои мысли.

Это, правда, не Егор.

С ним бы так быстро я не восстановила духовное равновесие.

То, что Костя оказался не Егором, как мысль, кажется абсурдом. Мол, разве это не очевидно? Но ведь по какой-то причине я влюбилась в Леонова. А потом в Егора. А потом снова подпустила Леонова ближе, хотя и не собиралась. Даже не думала об этом! А он подошёл. Взял и подошёл. Осмелел. Овладел. Околдовал. И мне казалось, что всё идёт по-моему. Ага, как бы не так! Видишь, к чему это твоё «по-моему» привело. Ты ведь вряд ли такого ожидала? Но что теперь делать с Костей? Нельзя всё так оставлять. Кто ещё нас видел? Кроме Ярослава. Даже не представляю.

– Похоже, ты хочешь поговорить?

Какая проницательность, Ярослав. Вот честно. Иногда ты хуже практиканта. И заткни своё добродушие – я знаю, что ты издеваешься надо мной. Специально так себя ведёшь и говоришь. Ненавижу эти праздные одолжения. Ненавижу быть в долгу.

– Я хочу, чтобы ты играл со мной и удерживал, – я прикусила губу: ведь Ярослав не виноват в моём безумии, – от подобных случаев.

– Не думаю, что я смог бы остановить твой нрав, – он хохотнул и приятельски положил мне руку на плечо. – Пока что я знаю только одного человека, способного на это.

– Надеюсь, никто не видел, – меня это беспокоило. Не так сильно, как должно было бы. Я ликовала от одной маленькой мысли: ревность. Что если в Егоре пробудить ревность? Надавить? Сделать больно? Умаслить в этой единодушной пытке самобичевания и несовершенства.

Такие, как он, вряд ли ревнуют.

Потому что для ревности нужен комплекс неполноценности.

Я вернулась к игре. Без Ярослава. Он снова умудрился найти себе местечко, где бы примостить свою задницу. Но теперь наблюдал за мной тщательнее. Что было, если бы он не заметил моей пропажи? Что тогда? Что случилось бы между мной и Костей? Я даже представлять не хочу, что бы ему сказала после поцелуя. И сейчас не представляю. Меня гнетёт сама мысль о том, что кто-то из знакомых мог это увидеть. Кто-то был в состоянии заметить нашу пропажу и пойти следом. Например, Кравец.

Ты же моя подруга, Катя! Как ты могла? Мы же договаривались.

Наш договор был заключён больше года назад.

И он выполнен.

Костя выбрал тебя – я не мешала, а сводила вас.

Костя выбрал меня – не крутись под ногами.

Он тебе не нужен, Скавронская. Очнись.

В голову прилетел снежок. От Кравец. Я даже не хотела уклоняться, а могла бы. Досталось хотя бы шапке, а не лбу. Сейчас он жжёт, противно и яростно обжигает каждую промелькнувшую мысль в моей голове. Особенно эту: ударить Леонова. Кулаком. Не потому, что моя обидчица прячется за ним, как за щитом. А потом что Леонов перешёл черту дозволенного.

Ты позволила ему.

Не важно. Он знал, куда идёт. Туда – нельзя. Он не глупый, понимает, что эта территория не принадлежит ему.

Она принадлежит Егору.

Только он может целовать меня. Только он может вести себя так со мной. Только он может позволять так фамильярничать и безнаказанно поступать.

Несмотря на то, что он козёл ещё тот.

Абрамова схватила меня за капюшон прежде, чем в мой лоб бы прилетел очередной снаряд от врага. На сей раз – от Болонки. И когда этот мопс научился так метко стрелять? Фиг с ней, свалю на случайность. Всё равно они все слишком активные – хотят достать меня. Но почему меня? Это месть за Егора? За слухи? За мои знания? За характер?

– Ты желанная добыча, – Олька суетливо подтвердила мои собственные мысли, пригибаясь от очередной атаки и утягивая меня с собой ближе к земле. – Не стоило тебе бежать за Леоновым.

– Так они из-за этого? – я переводила дух после активной защиты и попутно лепила снежки.

– Ты ворвалась к ним в тыл и осталась нетронутой. Ещё бы, – с долей гордости и самолюбования произнесла она и усмехнулась одобрительно.

Почему-то мне стало лучше. То ли от взгляда, то ли от усмешки. Олька протянула мне парочку своих снарядов – лепила она всё-таки ловчее. Хотя бы потому, что не гналась за врагом сквозь плотные ряды его сторонников под яростной атакой снежков. А я ведь действительно шла напролом. Бежала. Летела. Интересно, а я быстрее молнии? Раз они не могли попасть по мне. Хотя даже если бы и попали, то чисто случайно. А я бы и вовсе не ощутила. Потому что скорость ударила мне тогда в мозг. А там крутилась всего дна мысль: лишь бы догнать этого засранца и влепить ему снежком по ухмыляющейся мордахе.

И влепила-таки.

Губами.

Вернее, он мне влепил. Губами по губам. За моё красноречие и остроязычие.

Ты не сильно-то сопротивлялась, Кать. Давай начистоту.

Если начистоту, то я зла. Безумно зла. Он не только посмел заставить меня видеть в нём парня, так ещё и поцеловал. Дважды. И моё сердце было не на месте. Да, не так, как с Егором, но всё-таки. И от этого становилось паскудно. Тот факт, мысль, импульс, что я могу изменить Егору с Костей, не давал покоя. Хотя о какой ты измене говоришь? И к кому? Ты, помнится, с ним поругалась. Точнее он заставил тебя ревновать.

Да, а потом сказал, что скучает по моим губам.

Но не прямым текстом.

Он сказал «да».

Это мог быть блеф.

Если бы это был блеф, отчего же он разозлился, когда я сказала: «Да целуй ты меня уже. Я поняла, что ты скучаешь по моим губам»? Меня спасла Аня, внезапно подоспевшая. Если бы не она, он бы и впрямь мог меня поцеловать там прилюдно. И это был бы крах.

Это было бы восхитительно. Разве не ты устала от этих тщедушных попыток сохранить тайны? Разве не ты говорила, что разберёшься со всем этим? Разве не ты хотела покончить с лишними людьми и зажить лучше?..

Над головой просвистел снаряд. Вставай и задай жару обидчику… Пока я стояла и выискивала глазами смельчака, а заодно и рассматривала позиции врага и кто чем занят, перед носом пронёсся тот самый трус, который ударил меня первым. Похоже, и в этот раз он решил запустить по мне. Да что ж за популярность такая, что за приверженность мне? Прямо нечеловеческая верность. Ты сам пожелал. Ты выбрал меня. И ты пожалеешь, собака.

Бросок. По шапке. Бросок. По плечу. Бросок. По колену.

Пока мои удары сопровождались потиранием соответствующих поражённых частей тела, он не заметил углубления в снегу и споткнулся. Падает навзничь. Расползся по земле, как блин на сковородке. Ха, это возмездие. Не смей злить Екатерину Скавронскую!

– В яблочко, – Олька, довольная и гордая, выпрыгнула из нашего укрытия, встала на ноги и оценила урон. Пусть и жалкий трусишка, но это неплохо. Судьба к нам благосклонна, да, я тоже так думаю, Абрамова.

Правда, её собственные удары оказались не такими великолепными. Во-первых, расстояние. Попасть в мордашку Болонки – дело не из простых. Она далековато. Метрах в сорока, не меньше. Зато Олька спугнула Костю, который находился неподалёку от неудачника и думал, что в круг интересов Абрамовой он не входит, поэтому в него она не станет кидать снаряды. Ошибся, голубчик. И пусть увернулся, пусть задумка Оли не сработала, но припугнуть этого петуха стоило. Молодец, Абрамова! Оказывается, с тобой можно быть в одной команде. Ты прикрываешь меня, а я – тебя. Ты мстишь моим обидчикам, а я – твоим. И было что-то общее между нашими целями – завалить противника. Любой ценой. Заставить их признать наш авторитет. Сейчас я, наверное, понимала Ольку лучше, чем когда бы то ни было. В бою, как говорится, познаются друзья. Не думала, правда, что этим человеком окажется она.

Но противник не собирался так просто сдаваться. Неизвестные нам люди, которые играли за них, пару раз достаточно больно ударили по нам. По мне и Ольке. Даже Игорь с Максимом, которые защищали нас, не смогли увернуться и тоже получили по рукам и спине. Пришлось занять оборону позиций и засесть в укрытие. Мы с Олей были на передовой. Наше прикрытие, если так любезно можно назвать небольшую насыпь из снега и припорошенную низкую ёлочку, стояло самым первым, носом корабля, против вражеских баррикад. Зато нам удобнее всего было сбивать с ног вот таких вот глупеньких недотёп, а потом обрушивать снаряды на оборзевших в тылу зайчиков.

Шквал снежков по команде – идея тех вражеских умников. И началась облава. Все наши сторонники прятались за сугробами и просто падали наземь. Видеть, как они, стиснув зубы, прячутся от довольно сильной атаки, непросто. Я чувствовала себя предводителем, который подвёл свою армию. Скрепя сердце, хотелось ответить не менее сильным ударом, но его не было. Мы не готовы к контратаке. Хотя бы потому, что нет никаких идей. Это ведь должно быть спланировано. Против их кампании мы бессильны. Даже дети, лет по десять, спрятались за лавками и урнами, которые попали на поле нашего сражения. Некоторые удары, уверена, оставят неплохие синяки. Хоть таких ударов и много, но они не логичны и не нацелены в кого-то конкретного. Количеством хотят взять. Я удивлялась другому: Олька совершенно не боялась. Она пригибала пониже голову, вытирая колени в уже утоптанному нами снегу, и высчитывала секунды, уповая, когда их снаряды закончатся. Но они были, словно бесконечными.

– Одни лепят, а другие стреляют в этот момент, – произнесла она, выглядывая промеж ветвей ёлки, с паузами из-за сбившегося дыхания.

– Да, а потом меняются, – я тоже видела это. Численность людей позволяла устроить такое. И мне не нравилось находиться в таком, откровенно говоря, унизительном положении. – Нужен план.

– Какой? – она не выглядела воодушевленной. Только уязвлённой. Не умеет и не любит Абрамова проигрывать всё-таки. – Пригнись.

По нам начался усиленный обстрел. И по другим укрытиям, стоявшим впереди. Ближе всего к линии фронта. Тактика сменилась. Я поняла это, когда самые дальние, а затем и средние сторонники выглядывали из-за своих баррикад.

– Катя, беги! – голос Ани донёсся, но я не сразу успела обдумать, что она имела в виду.

К нам, словно коршуны, летели двое. К нашей позиции. К нашему укрытию. К передовому. К самому бойкому и стойкому укрытию. С большим количеством снега. Под всеобщим продолжающимся шквальным огнём.

Нас хотели разбить и усыпать снегом.

Раз и навсегда в этой битве.

Всё произошло быстро. Нас схватили за шкирку. Сильно и очень цепко. Не поволокли, а буквально заставили бежать. Хватая за руки, за талию, за плечи. Поддерживая так, что от нашей скорости зависит, как минимум, собственная жизнь. Длинные, уверенные беговые шаги. Я слышала, как Ольке тоже помогают бежать. Мы направились не в тыл лагеря, а в сторону, подальше от шквального огня. На линию фронта взрослого лагеря – туда удары снежками не попадали, не были нацелены.

Тормозить сложно: мы упали.

Вчетвером.

Два мужских парфюма и соблазнительная близость. Желудок сделал сальто. Я ощутила то самое возбуждение, которого давно не испытывала в такой опасной близости к нему. Снег полоснул меня по лицу. Шапка слетела. Волосы расползлись по нему. По Егору. Он не смотрел на меня. Только старался понять, какого хрена он лежит, словно проигравший. Видимо, падение не входило в его план спасения одной нерадивой лицеистки.

Справа движение – Ярослав первым подал признаки жизни и уже помогал подняться Оле. Его парфюм я чувствовала до сих пор, хотя он не так близко находился. Дело не в нём. Дело в том, что со мной. И кто со мной.

А со мной – Егор. Обнимает за плечи и закрывает от ударов.

– Егор Дмитрич? – голос Оли его отрезвляет. Они не одни. Нельзя вот так показывать близость. Нельзя выставлять её напоказ. Нельзя вот так просто обнимать за плечи свою ученицу, пусть и бывшую.

Он привстал на коленях и осмотрелся. Никакого головокружения. Он прекрасно понимал, где находится, что делал и что делать теперь. Эта ель, конечно, не укрытие, хилая да тонюсенькая, но лучше, чем ничего. Да и на территорию взрослого побоища те студентики не сунутся. А это были студенты, чуть старше нас с Олей, парни. Явно хитрющие заразы.

– Скавронская, живая? – ни доли заботы или обеспокоенности! Ну, что за человек?! Но его холодный голос меня мало волновал. В голове стучалась импульсами только одна мысль: Егор спас меня.

– Живая, – он протянул руку не так приветливо, как мог бы, – спасибо.

Я вложила руку в его ладонь. Сжал пальцами. Больно. Очень больно. И очень жарко. Меня обдало волной горячительной лавы. Он в кожаных перчатках. Холодные и мокрые, но отчего же мне так жарко? Я ведь без них. Вопреки жару, по телу пробежалась дрожь, и стукнули зубы. Он уставил взгляд прямо в глаза. Пристальный. Внимательный. Очень внимательный. Одним движение поднял с земли и позволил сесть, как и сам, на колени. Стоять за такой елью – слишком опасно. Несмотря на то, что мы на территории другого фронта, за нами следили. Враги наши, враги их, а ещё Оля и Ярослав. Каждое движение, казалось, не могло укрыться от них. Каждый взгляд. Каждая мысль. Похоже, у меня всё написано на лбу. Повезло, что почерк Абрамова не разоберёт. Зато это под силу Ярославу. И он смотрит на меня с осуждением. Не могу прочесть его мысли, хотя смотрю в глаза. И плевать, что в этот момент мою руку сжимает Егор и испепеляет взглядом моё лицо.

– О чём ты только думала? – и вот этот учительский тон, отчитывающий меня, словно первоклашку. С рывком отпускает мою руку: он раздражён моей безрассудностью. Можно подумать, сам только что не получал по ушам или по шее. Тоже мне, воспитатель нашёлся.

– На вас могли высыпать гору снега, – к нему подключается Ярослав с не менее ласковым тоном. – Простуды не избежали бы обе.

– Мы не видели, – не заступайся за нас обеих, Абрамова. Не пытайся понравиться Ярославу. И не строй ему глазки. Ты оправдываешься только из-за симпатии к нему. Дура, не сейчас. Они хотят нас пристыдить. А лично я не чувствую стыда. Тогда с чего бы мне…

– У тебя на лице ни грамма вины, – Егор с пренебрежением посмотрел на меня. Единственный взгляд, который он может себе позволить – такой. Без любых приятных чувств. Без мыслей. Только осуждение и садизм.

– Потому что я не чувствую вины, – ни за что, ни за один выстрел, ни за один поступок, ни за одну мысль. Но посметь ответить на его взгляд не могу. Он слишком тяжёлый. Я не выдержу. Могу сказать что-то лишнее при Оле. Или, чего хуже, сделать. Не стоит мой срыв такого фурора для сплетен.

– Ты хоть иногда соображалку включаешь? – его властный голос прорезает мои барабанные перепонки насквозь и вытекает кровью из ушей, словно инородное вещество. Организм отторгает его. От и до.

– Это не должно вас касаться, Егор Дмитрич, – я встаю на ноги и смотрю на противников. Кое-кто напрягся. Тот, к кому мы ближе всего: к правому флангу.

Сейчас игра превратилась в стабильную перестрелку. Видимо, устали ребятки лепить подряд в таком бешеном темпе снежки. Избавились от нас и сдулись. Слабаки.

Но тактика хороша.

У нас не хватит рабочей силы на такую. И она не сработает дважды. Нужно что-то ещё. Что-то очень цепкое, хваткое и невероятно действенное. Только что?