Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)
Братья хотели селёдку под шубой, но брать ещё сельдь и разделывать её там я не хотела. Да и в салате морковь, а готовить отдельно для каждого не буду. И винегрет с Ярославом не приготовишь. Вот и ешьте сплошную капусту, лук и чеснок.
Я утрировала. На самом деле, вариантов еды – предостаточно. Взять кукурузу, ананасы, какую-то ветчину с яйцами – столько салатов можно замутить.
Но готовить я не собиралась столько всего. Просто идеи были.
До парковки каждый тащил пакет. А мою порцию продуктов нёс Пашка во второй руке. Загрузили продукты в багажник и выехали. Тут до дачи ещё часа полтора ехать. Как раз светлело. Мы выехали, когда ещё темно было. В машине приятно пахло свежестью, хвоей, словно маленькая ель и тут где-то стояла, но невидимая. Щепотка чего-то мужского в нём, чтобы это были всё-таки мужские духи, едва ли ощущалась. Пашке аромат тоже понравился. А Петька досыпал. Он в последнее время что-то слишком спать хочет. Может, переход на зимнее время на нём до сих пор сказывается? Или сессия.
Машина въехала во двор и, пока Пашка закрывал ворота, я будила близнеца. Не просыпался. Пришлось дёргать его и щипать даже. Слишком крепкий сон, и меня начинало это нервировать.
– Что с тобой? – я не скрывала обеспокоенности от него. Всё-таки недавно он мне помог.
– Да ничего такого, – он пожал плечами и выбрался из машины.
Не похоже, что избегает беседы, но и что искренен до конца – тоже. Я обязательно поговорю с ним.
Вещи занесли на летнюю террасу. Дверь открывала я, так как в руках у меня ничего не было. Да уж, пыль тут ужасная, и запах стоит соответствующий. Проходили мы сначала в обуви. Пока не начнём убирать, можно немного снега занести. Да и пока не разогреем дом, раздеваться тоже не стоит. Температура тут едва ли поднималась выше отметки в пять градусов тепла. Единственное, кому хорошо, это продуктам. Электричества тут в наше отсутствие тоже нет. Холодильник нужно включить, дать ему наморозиться, а потом уже продукты внутрь запихивать. Мама в последний раз его мыла, так что можно сейчас и опустить этот момент.
– Идём, я покажу тебе дом, – я кивнула Ярославу, пока Пашка начал разбираться с камином, а Петька – пошёл за дровами на улицу.
На первом этаже, гостиная, кухня и столовая, кабинет отца и их с мамой спальня. На втором – три спальни для членов семьи и гостевая. На обоих этажах была своя ванная комната с санузлом. Поскольку каждый из нас уже занимал привычную ему спальню, пускать Ярослава в Варину или, тем более, в родительскую, комнату никто не собирался. А вот в гостевой, где иногда отдыхал Пашка, когда Петрушка надоест ему, было вполне себе уютно. Да и убраться там тогда стоит получше. Всё-таки гость.
Спустя час на первом этаже стало теплее. Особенно у камина. Воздух прогревался, но пока ещё отдавал горящими поленьями. Пока ребята возились в гостиной и убирали её, мы с Ярославом отправились наверх приводить в порядок все спальни. Паутины тут собралось не так уж и много, но она была, а это противно. И хотя никакой другой живности, кроме пауков, тут не водилось, я всё равно кривила лицо при виде этих ползучих тварей. Хоть кто-то из нас не боялся их, поэтому спокойно убивал. И это было мило. Всякий раз, как Ярослав убивал очередного поганца, я смущённо улыбалась ему. Это привычка – всякий раз, когда Пашка убивал противного паука, я улыбалась ему. Вот и тут не сдерживалась.
Комнаты вымывали вместе. Ярослав менял воду и убивал пауков, поднимал мебель, чтобы я вымела пыль и протёрла полы, и переставлял для меня любые финтифлюшки. Под конец я валилась с ног и периодически опускалась на кровать, растягиваясь на ней поперёк. Он же опускался в кресло или на стул, потирая шею и разминая спину.
– Я сделаю потом компресс, – мой голос нарушил тишину между нами. Её, правда, изредка прерывало слишком громкое потрескивание древесины внизу, но это случалось слишком уж изредка.
– Буду благодарен, – он ухмыльнулся и кивнул. – Так о чём ты поговорить хотела? Раз уж отдыхаем.
– Ты можешь тесты на профессиональную ориентацию провести? – слегка подняла голову, чтобы встретиться взглядом с ним, но этого не произошло.
– Это немного не моя работа, – он хмыкнул каким-то своим мыслям, – но устроить можно. Подыщу для тебя необходимые тесты по возвращению в город. Это всё?
– Пока да, – но меня тревожило не это. Вернее, это – не всё, что занимало мысли. – А ещё… ты говорил не лезть, но…
– Но ты решила меня ослушаться и всё-таки влезть? – он засмеялся легко и теперь не сводил с моего подбородка (потому что видел он только его и нос) пристального взгляда.
– Ты в последнее время озабочен какими-то мыслями, – привстала на локтях, чтобы видеть его лицо, – и я не могу это игнорировать.
– А должна была как воспитанная девушка, – его тон стал серьёзнее и взрослее. Он напоминал, что я ему не ровня.
– Допустим, я не воспитанная, – но упрямая, – хотя это и допускать-то не особо надо. Последние события говорят сами за себя.
– Да, уж, ни дать – ни взять, – я швырнула в него валик под голову, свободно лежавший рядом, и тот поймал его. – Я не шучу, Кать. Лучше не лезь в это.
– Я не собираюсь лезть в твои дела.
– А что тогда? – он смотрит на меня, словно никакой мой ответ его не удивит.
– Я собираюсь лезть к тебе в голову, – импульс, – а это разные вещи, между прочим.
– Да уж, – он ухмыльнулся и встал, – давай работать, в голову она мне полезет. У тебя квалификации нет. И опыта работы.
Он смеялся, добродушно съезжал с этой темы, чтобы не показать мне, насколько абсурдным на самом деле привиделись ему мои слова. И я понимаю это. Скажем так, я рассчитывала на это.
– Ты помог мне как друг, – пауза, – дважды. Не заставляй меня чувствовать тебе обязанной так много.
– Идём, манипуляторша, – он потрепал меня по голове, – вечером поговорим.
И вечер настал. За всей нашей уборкой, за облагораживанием дома, за его обживанием не просто потемнело – уже спать пора. А мы с Ярославом только-только закончили вычищать ванную комнату на втором этаже. Осталось коридор привести в порядок, и тут можно ходить не в нашей уличной обуви.
– Ты справишься? Пойду мясом заниматься тогда, – я кивнула, и Ярослав опустился вниз.
Несколько секунд возня внизу прекратилась, они разговаривали, а потом возня усилилась: теперь уже и на кухне. Близнецы успели убрать гостиную и кухню со столовой. До кабинета не дошли руки, как и до спальни родителей. Зато все остальные помещения, включая прихожую, тамбур и коридоры отмыли от пыли и наших собственных натоптанных следов. Зима способствовала: никакой грязи, только снег.
Насколько я поняла, сейчас Пашка и Ярослав занимались ужином. Я домывала коридор на втором этаже, а Петька – ванную комнату на первом. Понемногу этот дом наполнялся уютом, теплом и человеческим общением. Как давно он не видел этих чудесных картин. Как давно не чувствовал таких прекрасных запахов, от которых сводит желудок. Как давно не слышал столько смеха. Телевизор разрывался, пока мы с Петькой сидели на диване, вытянув ноги на пуфы. Словно лежебоки. Ярослав нарезал салаты, а Пашка – жарил мясо на улице. Правда, лежали мы недолго. Не прошло и пяти минут, как Петька ускакал к брату, развлекать того, чтобы не замёрз, а я не могла просто лежать под обвинениями собственной совести.
Надо сказать, Ярослав хорошо управлялся с ножом. Резво и шустро. Словно всю жизнь им владел.
– Я люблю готовить, – он улыбнулся, заметив мой удивлённый взгляд. – Но и мясо покромсать тоже могу.
Намёк понят.
Я сглотнула и сдержанно улыбнулась. Помогать ему стругать капусту? Нет. Лучше возьму сваренные и остывающие уже яйца да картофель и буду чистить на «Оливье». Такой род занятий Ярославу пришёлся по душе.
– Я спрошу тебя ещё раз, – он не смотрел на меня, уставился лишь на капусту, которую сейчас сминал и перетирал всей ладонью со специями. – Ты точно хочешь знать, какие у меня проблемы?
– Вот когда ты так говоришь, – я со всей внимательностью сдирала кожицу с уже почищенного от скорлупы яйца, – то во мне полно сомнений. Говори уже, что за тайну ты скрываешь.
– Ох, Катерина, – он трагично тряхнул головой, – обратного пути ведь не будет.
– Это у меня с Егором обратного пути не будет, – иронизировать о таком – да, видать, я действительно глупая и смелая, раз бежала тогда в тыл врага за Леоновым и находилась бесстрашно на передовой, – а с тобой ещё не всё потеряно.
Он ни секунды не сомневался. Видимо, давно обдумал уже всё и только нуждался в моём ответе, чтобы я сама несла ответственность потом за свои слова.
– Помнишь, я говорил тебе о своих прошлых отношениях, – низ живота противно сводило резями. Чёрт, ты же подозревала, что речь пойдёт о чём-то таком, Кать. А теперь не хочешь это слушать?
Не «не хочу», а «неловко».
– Да, ты оказался не готов, – я кинула быстрый взгляд на него и тут же уставилась в кастрюлю с неочищенными варёными продуктами. – Помню.
– Помнишь, что это за отношения? – аккуратно, словно сапёр, Ярослав прощупывал мою память, почву нашей беседы, насколько я помню детали.
– Отношения, в которых ты растворяешься в человеке, но не теряешь при этом себя, – я не помнила многих вещей, но эти слова не смогла забыть. Во-первых, это касалось личной жизни Ярослава, которого я тогда не знала ещё. Во-вторых, это касалось моей личной жизни, которую я не могла нормально построить. Да и сейчас, судя по последним событиям, не могу.
– Ты осознаёшь, что это за материи? – он высыпал капусту с доски в глубокую алюминиевую миску и немигающим взглядом уставился на меня. Его руки, грязные и мокрые от капустного сока и специй, замерли вместе с ним.
– Объясни, чтобы я поняла тебя точно, – нет смысла лгать или казаться умнее. Он и так видит меня насквозь. Он и так знает, что я за человек. Он и так понимает, что, как и он сам, стремлюсь и не могу достичь таких отношений.
– Отношения между двумя абсолютно разными людьми возможны, если их объединяет какой-то интерес. Без общности ничего нет, ничего не бывает, – он взялся за лук. – Равно как и не бывает отношений без компромиссов.
– Ты о них говорил тогда, – не хочу смотреть на него, иначе вспоминаю слишком много деталей того разговора, – когда сказал, что я не могу идти за человеком?
– Не только, – он бросил луковицу в миску с холодной водой, – но этого тебе не хватает гораздо больше, чем всего остального.
– Мы ведь не меня обсуждаем, верно? – проницательный взгляд на него, и ответная улыбка.
– У неё был такой же взгляд, когда я что-то делал не так, – Ярослав отложил нож и упёрся ладонями в столешницу. – Она умела пристыдить меня, абсолютно не поднимая голоса. Я даже не помню, когда она кричала вообще.
– Ух ты, – представить, чтобы не кричать вообще никогда, было трудно.
– И я не повышал на неё голоса никогда, – он снова улыбался, ударившись в собственные воспоминания. – Не было необходимости. Кроткая и мягкая, спокойная и заботливая. Она очень похожа на мою мать – та такая же, воспитывала меня в такой же атмосфере.
– Тебе повезло, если ты рос в спокойном семейном очаге, – вспомнила собственные шумные деньки, когда этот шум создавали гости или собственные братья и сестра. Ни минуты покоя.
– Да, мне повезло, – он повторил мои слова, явно не вникая в их продолжение. Да и не требовалось: мы ведь о нём говорили, а не обо мне. – Я жалею, что тогда не решился…
И теперь мне стало не по себе. Казалось, будто кровь приливает к голове. Ко рту. К носу. Отовсюду. Стало дурно. От таких откровений, которые на меня сейчас сыплются, я могла задуматься только о собственных решениях, которые приняла недавно. И, возможно, пожалеть о них. Как жалел Ярослав.
– Мы могли бы сыграть свадьбу и жить вместе как новая ячейка общества, – он утих, с силой сжимая края столешницы пальцами. – Я побоялся, решил, что не всё у нас гладко, и отпустил её. Я не боролся за неё.
Ярослав давно не смотрел мне в глаза. Он вообще не замечал меня. Словно исповедовался самому себе или какому-то невидимому пастору. А меня душили эти знания. Меня умерщвлял подобный Ярослав, которого я видела.
Лучше бы он был спрятан и дальше.
Нет, не лучше. Хорошо, что ты увидела его, Кать. Это хорошо. И дело не в том, что теперь его уязвимое место достижимо для тебя. Он доверил тебе свою ахиллесову пяту. Он доверил тебе самого себя. Он доверил тебе самую слабую свою сторону. Он доверил тебе то, что ты всегда будешь видеть в нём. Он вложил в твою голову право на жалость, которой никогда не потерпит. Но предупреждал ведь, что обратного пути нет? Предупреждал. Теперь точно: обратного пути нет.
Плечи опущены. Спина сгорблена. Да, Ярослав этот и Ярослав-психотерапевт – будто два абсолютно разных человека. Близнецы внешне, но такие непохожие внутри. Возможно, я не догадывалась об этой личине болезненно утомлённого человека, который с каждым днём сшивает вручную собственную зияющую рану из сомнений и страхов. Но просто смотреть на это невыносимо.
Я подошла. Слишком близко как для своего врача. Слишком далеко как для друга. И одним жестом нарушила окончательную границу между нами. Всего одним.
Я держала его за руку своими выпачканными в варёном картофеле пальцами. Голова уткнулась в плечо, пряча глаза. Я тоже не могу смотреть на тебя. В голове до сих пор рыщет червяк сомнений ту, самую скрываемую от него, тайну. И облегчать ему поиски не намерена. Пусть трудится.
Ярослав не решался обнимать меня за плечи. Он просто сжимал мою руку своими пальцами и старался передать через силу клочок боли, которая донимала его последнее время. И я ведь не знаю, как давно это с ним. Возможно, пару месяцев. Возможно, полгода. Возможно, год.
А что, если больше года? Несколько лет?
Тогда ему жилось очень несладко эти несколько лет.
В дом вошли близнецы и своими разговорами нарушили интимность нашего разговора. Мы вернулись к своим делам прежде, чем они показались на кухне. Запах стоял невероятный. Отец лично учил братьев готовить мясо на открытом огне, будь то шашлык, рёбра или обычная курятина. И, судя по запаху, ученики из них и в этом ремесле отменные. Ну, ещё бы – Скавронские же.
К тому времени, как запах мяса заполнил весь дом, оба этажа, салаты уже заправлялись то лимонным соком, то оливковым маслом, то сметаной. Майонез решили не делать – им и так каждый новогодний стол богат. Мы, думаю, обойдёмся без этого ингредиента. Пашка развалился на целом диване, никак не давая Петрушке умоститься рядом хоть на краешке. Зато под моим укоризненным взглядом ноги свои убрал и позволил мне сесть. «Я же Екатерина Скавронская». Петька с Ярославом расположились в двух креслах по обе стороны от дивана и положили ноги на пуфы. Все сегодня знатно потрудились и требовали еды. Особенно желудки.
Ужин вышёл невероятно сочным и полноценным. Мясо, овощи, соусы – всё натуральное и сделанное своими руками. Ну, почти. За этим сакральным торжеством я позабыла об одной маленькой детали. И собиралась исправить собственную оплошность.
Петька поднялся в комнату раньше всех. Я пошла следом, но абсолютно не спать. Меня весь день мучила мысль, что что-то с ним не так. Что-то идёт не по плану.
– Сейчас ты не отвертишься, – с таким провокационным заявлением я вошла в комнату, и Петька тут же посмотрел на меня. Он понял, о чём я. Выкрутиться не удастся.
– Кать, давай не сегодня, – не сработает. – Я очень устал.
– Все устали, – несломленная правда Екатерины Скавронской, – а не только ты один. А я ещё и сомнениями на пару с совестью угрызаюсь из-за того, что мой брат стал походить на ленивца.
– Я не ленивец, – даже отрицание из его уст звучит как-то обречённо. – Не хочу говорить об этом.
– И не надо говорить об этом, – зато во мне бунтарского духа – хоть отбавляй, – просто расскажи как на духу.
Что уломало его больше, мои слова или мой напор, не знаю. Но Петька открыл рот, и я второй раз за день пожалела, что вмешиваюсь в чьи-то дела. Пусть это и не безразличные мне люди.
– Отец хочет, чтобы я учил немецкий, – правда, я не сразу поняла, в чём загвоздка. – Он хочет отправить меня в Германию осенью.
– Тебя? – минута эйфории и гордости сменилась каким-то лёгким чувством того самого беспокойства и ощущения «что-то тут не так».
– Да, только меня, – он выделил это слово, и кусочки паззла сложились воедино. – Пашка не знает. Он не простит этого ни мне, ни отцу.
– Не знаю, – я пожала плечами. Ожидать чего-то такого от отца не могла. И подумать не могла, не то что ожидать?! – Это ведь Пашка. Я не помню, когда он в последний раз был чем-то раздавлен.
– В восьмом классе, – без запинки выпалил Петрушка, перебирая собственные пальцы, чтобы как-то отвлечься, – когда ты пришла в наш кабинет и не понравилась Карине. Он ведь тогда влюблён в неё был.
– А что, – я помнила этот эпизод, – ответить сразу и не нарываться на грубость с моей стороны она не могла? Я ведь всего лишь вас искала.
– Это мы знаем, что ты наша сестра, – Петрушка скромно поднял на меня глаза, – но не все далеко. Она решила, что ты влюблённая в Пашку младшеклассница…
– …и когда я её обозвала питекантропом, она обиделась на него? – схватила с языка.
– Именно. Ей ведь тоже Пашка нравился, так что она де-факто защищала своё, – он хмыкнул иронично и снова принялся перебирать пальцы.
– Я, между прочим, тоже своё защищала, – слишком язвительно, но Петька понял, что так просто их не брошу. Ни его, ни Пашку. – Вы мои братья, вы меня всегда защищали, брали с собой гулять и головой отвечали за мои проказы. Это всё в пустоту не ушло. Я всё помню.
– Ты слишком хорошая, Кать, – он вздохнул и позволил себе прилечь на кровати, вытягивая ноги, – даже представить не могу, как тебя угораздило влюбиться в того ублюдка.
Я поняла, о ком речь. И даже не стала уточнять. Это просто означало, что разговор окончен.
– Собери Пашку и отца и расскажи им всё, что думаешь. Это лучший выход из ситуации, – я стиснула зубы. – Иногда честность – не только правильное, но и наименее болезненное решение.
Играть в хорошую сестру не трудно. Трудно справиться с мыслью, что ты хорошая только для семьи. Для остальных ты – тварь редкостная. Подруга из меня хреновая. Хорошая подруга бы не позволяла парню другой подруги себя целовать. И, тем более, скрывать его чувства от неё. Хорошая подруга не утаивала, что была в несоизмеримой близости с преподавателем, от которого тащатся все. И не один раз позволяла этой близости случиться, как и сама была её инициатором. Хорошая подруга не сбегает без предупреждения, а потом не отвечает на звонки.
Видимо, хорошей я могу быть только для братьев.
Следующие несколько дней прошли в уборке остального дома. Мы уставали не так сильно, как в первый день, зато гуляли много на свежем воздухе. Рядом хвойный лес – там сейчас безумно красиво. Снежные шали, горки, нет никаких тропинок. Девственный в своём снежном обличье перед тобой лес дышал невероятными воспоминаниями зимних будней, которые мы проводили здесь с братьями и дедом на каникулах. Мы видели разную животину. И белок, и лисов, и зайцев. Птица, в основном, весной да летом. Но зимой здесь слишком уютно, чтобы заниматься ещё и охотой. Большинство часов на улице каждый из нас выходил полежать на этом снегу, делая ангелов или просто дурачась. Это тот самый непритязательный отдых, когда живёшь душой.
И моя душа здесь восстанавливалась.
Домой мы приехали быстрее, чем уезжали. Сначала Ярослав завёз нас, а затем отправился к себе. По договорённости мы с ним должны были встретиться в полдень следующего дня, но с утра пришло сообщение о том, что планы изменились и встретиться мы не сможем. Я могла только гадать, что с ним случилось. На звонок Ярослав не ответил. Ни сразу после сообщения. Ни через час. Ни вечером. К самой полуночи я получила короткое сообщение: «Всё в порядке» и смайлик с улыбкой. От сердца отлегло, но не все волнения ушли. И, как оказалось позже, было из-за чего.
========== Глава 18. ==========
В моей душе творилось что-то невероятное. Уму непостижимое. Я была и сломлена, и цела одновременно. Мне хотелось и кричать, и молчать. Бежать и стоять на месте. Прыгать вверх и падать вниз. Я ждала какого-то срыва, какого-то ущелья во тьме низин, но их не было. Я была жива. Слишком жива, чтобы забыть о той гнетущей тоске, сковывающей мою сердечную сумку. Меня беспокоило, что кроме новогодней ночи ни разу из глаз не лились слёзы. Предел: печальное лицо. Маска расстройства – не более. Что-то подсказывало, что я жива, но мозг отчаянно сопротивлялся и наводил смуты. «Ты ещё настрадаешься». Но верилось с трудом. Хотя я действительно слишком жива для той, кто любит.
Имея расположение Егора, получая его ухмылки, завладевая его мыслями и губами, я совершенно не задумывалась, что испытываю к нему. Возможно, всё дело в том, что в своё время пресекла влюблённость и дала возможность развиться более глубоким чувствам. Тогда меня должно терзать чувство привязанности. Почему же оно меня не терзает?
Каждый день на этих каникулах я что-то делала. Будь то связанное с родственниками или с учёбой. Я осознанно игнорировала происшествие в новогоднюю ночь, потому что, как ни гляди, пришлось бы говорить с друзьями. Их у меня и так немного, но после этого разговора станет ещё меньше. Несмотря на то, что собиралась поквитаться с каждым за причинённую мне боль, но решиться теперь на это труднее. Потеря Егора слишком уж задела меня, и для новых потерь нужны силы, на восстановление которых я сейчас и трачу время.
Но так ведь можно до конца жизни восстанавливаться!
Я не собираюсь рано умирать. И спешить не собираюсь. Поговорю с ними, когда поговорю. И этот момент сейчас не настал.
Я не отвечала на звонки. Правда, их с каждым днём становилось всё меньше. Люди всё-таки начинают понимать, что ты их игнорируешь намеренно, когда не перезваниваешь в ответ спустя несколько дней даже. Меня должно было беспокоить положение, в котором могу оказаться из-за своих «профилактических» работ, однако и жертвовать собственным, и без того пошатнувшимся, состоянием не хочу. Я важнее. Я это всё, что есть у меня. По крайней мере, себя саму я не предам.
Пётр (теперь я называла его исключительно полным именем) любезно составлял мне компанию в комнате. Мы закрывали дверь в мою комнату, надевали наушники и читали. Он – что-то вне учебной программы, но связанное с юриспруденцией, а я – подаренного Бредемайера. Книга сложная и, чтобы освоить, нужно перечитывать каждый день то, что читала вчера. Поэтому я едва ли сдвинулась с мёртвой точки. Пашка, который не сразу уловил нашу с Петром тенденцию читать вместе, немного ревновал. Совсем капельку. Вместо меня ему приходилось общаться с Варей, которая теперь не совсем походила на любимицу мамы, но не похоже, чтобы им с Пашкой было так уж не комфортно. Даже мелькавшая среди них Оля разбавляла беседу.
– Ты поговорил с отцом? – меня тревожил этот вопрос, и усвоить последнюю мысль из книги я уже не могла.
– Нет, – как и думала, он не слушает музыку, а просто надел наушники для вида. Ему шум не мешает – привык уже болтовню Пашки терпеть. – Как только хочу, ни единой мысли в голове. Вообще.
– М-да, тут уж ни о каком изучении немецкого не может идти и речи, – подытожила я, снимая наушники и запрокидывая голову вверх.
– Если я куда-то и поеду за границу, то только с Пашей, – решительная интонация, а у меня аж мурашки по коже побежали. Не разглядывала я раньше в Петре мужчины, мужского веского «я сказал». До этого момента.
– Давай поговорим с отцом вместе. Попробуем убедить его, чтобы отправил вас двоих. Вы же близнецы!
– Не всё так просто, – он вздохнул и тоже снял наушники, – наша специальность – право нашей страны, а в Германии – другой устав.
– Это я знаю.
– Отец хотел перенаправить меня на международное право, попробовать перевести, – положил книгу сбоку от себя, – но какими усилиями, не знаю.
– А зачем Пашку оставлять на этом праве? Чтобы вы в будущем смогли помогать друг другу? – как-то странно всё это.
– Отец видит жизнь несколько иначе, Кать. Он прожил больше нашего, поэтому с высоты его опыта…
– Я не говорю, что у нас есть право не доверять ему, – развернулась лицом и с лёгким осуждением смотрю на близнеца. – Но попытаться понять его мотивы и подвергнуть их сомнениями мы можем.
– Сомнения в решении отца – уже подрыв его авторитета, – апеллировал безвозвратно Пётр. Теперь я понимала, почему с ним невозможно вести серьёзные беседы, почему всегда говорила о своих проблемах с Пашкой.
– Мы должны попытаться понять отца, – настаивала на своём. Это всё, что можно сделать в такой ситуации, пока не столкнёмся лбами. Рано или поздно, один из нас всё-таки уступит другому.
– Ты хочешь подвергнуть сомнению его решение.
– Я хочу понять его, – не сдавай позиции, Катерина.
– Ты предлагаешь не просто понять, но и, возможно, оспорить.
– С каких это пор понимание тождественно со спором? – непроницаемое лицо и лёгкий высокомерный взгляд.
Пётр смотрит доли секунды. Моргает. И молчит.
Это победа.
– Ты хороша, – он улыбнулся уголками губ. – Давно поняла?
– Почти сразу, – ответный жест. – Ты всё-таки не забывай, что из нас двоих я больше пошла в отца. Со мной спорить бесполезно, если я хочу доказать свою правоту.
– Не дай Бог нам столкнуться в каком-нибудь суде по разные стороны баррикад, – короткий смешок.
– Я тебя на лопатки уложу и сломаю твою репутацию одной своей причёской, – мы засмеялись.
Пусть это и была проверка от брата, на что же я гожусь теперь, не потеряла ли сноровки, пусть это и превратилось в шутку, но меня не отпускало чувство какой-то напряжённости. Пётр немного сторонился меня всегда. Да и я сама не располагала к сближению, общаясь больше с Пашкой. Да и дурачились мы с ним тоже, а этому подавай больше учёные или светские беседы. С ним непросто поддерживать диалог. Я уже молчу о том, что устаёшь постоянно быть в таком умственном контакте.
– Ты хочешь в адвокатуру пойти? Или в прокуратуру? Скажи мне, чтобы мы случайно не оказались противниками в одном деле, – но иногда и с ним можно вот так поговорить, веселясь от души и не думая ни о чём.
– Я не знаю, пойду ли вообще в юриспруденцию, – внутренности легко сдавило в стальных силках.
– Почему это? Ты из нас четверых самая пробивная и упрямая, – Пётр встал с дивана и подошёл к моему столу, положив руку на спинку кресла. – У тебя шансов больше, чем у Вари или меня.
– Варя – слишком покладистая, чтобы вырывать глаза за правду, – я перевела взгляд на монитор компьютера. – Пашка – не такой усидчивый для подобной работёнки, зато мозгами он вырвет пальму первенства у Вари. Ему больше подойдёт работать по найму для очень необычных дел. А ты что-то среднее между этими двумя. Если с тобой сражаться за чью-то жизнь, виновного или невиновного, то ты выиграешь дело в случае, если оно будет тянуться больше нескольких заседаний. По крупицам собирать правду, словно хирург останки человека, только тебе под силу из всех нас.
Это была та честность, которой я всегда пользовалась и о которой давно уже забыла, погрязая в собственной лжи. Как глоток свободы. И глоток садизма – она причиняла боль. Правда не бывает сладкой до конца. Ложка дёгтя.
– А ты критично мыслишь и можешь откопать правду там, где она нарочно сокрыта, только на одном энтузиазме, – не надо меня хвалить. Я тебе не льстила сейчас, поэтому не веди себя так, в ответ на мои слова. Мне это не нужно.
– Я не смогу вести обычные дела. Это скучно, – очередная правда, которую я боялась кому-то сказать. Привыкла считать, что юриспруденция – моя судьба. Подвергать сомнению, как сказал Пётр, всё – моя особенность. А это очень страшно. Идти против себя.
– А чем тогда думаешь заниматься? Куда идти?
И тут я не знала, что сказать. С Ярославом мы должны были встретиться вчера, но он не смог. Сегодня не позвонил, и я до сих пор не знаю, что у него произошло. Меня тревожили события, которые произошли с ним, но, увы, настаивать на чём-то большем я не могла. Ярослав сам расскажет, когда сможет. Он не школьник, чтобы забыть о своём обещании. Да и догадывается, что мне неспокойно. Но чем переживать о нём, лучше думать о себе.
Пётр смотрел на меня и не сводил взгляда. Видит же, что я не знаю, что сказать. Настаивает и немного давит. Рука опускается со спинки кресла, и он обходит стол, направляясь к окну.
– Есть хоть какие-то идеи? – его голос канонадой разрезает сложившуюся тишину. Я вздрагиваю – настолько низко и хрипло задал он вопрос.
– Я договорилась с Ярославом пройти тест на профориентацию, – это всё, что у меня есть при себе. Даже стыдно. – Но у него что-то случилось вчера.
– Серьёзное? – он обернулся, чтобы бросить на меня слегка встревоженный взгляд.
– Без понятия. Кроме смс, что всё в порядке, я ничего не знаю, – за дверью послышались шаркающие шаги, а затем – и стук в дверь. – Да?
В комнату протиснулась любопытная мордашка близнеца.
– Мама там желе сделала. Кончайте читать – идёмте отвоёвывать его у Вишневских. Всё съедят – вам ничего не достанется.
Несправедливо по отношению к Пашке скрывать тайны о Германии.
Не знаю, как Пётр оказался уже рядом, но он вовремя перехватил мою руку, взглядом напоминая мне молчать. «Я сам поговорю с ним. Не влезай».
Ярослав позвонил вечером этого же дня, когда я любезно играла в компьютерные игрушки. Его голос, уставший и немного подавленный, но всё-таки пытающийся выудить кусочек радости для меня, назначил встречу на завтра. Я не могла успокоить собственного ликования, когда услышала Ярослава, того, как он пытается меня подбодрить, как храбрится и в некотором роде врёт мне, что у него всё хорошо. Но это не вызывает злости – только какую-то искреннюю тоску по нему. Мне отчего-то стало так приятно, так тепло от этого жеста, что захотелось чем-то отблагодарить его.
– Я сейчас не в городе, – он будто осёкся на какого-то человека, проходящего по улице, – переночую здесь, а с утра вернусь.
– Во сколько мне подъехать к больнице? – я слушала звуки хрустящего снега под его ногами, звуки проезжающих мимо машин и лёгкий свист ветра.
– Мы не работаем завтра. Рождество же, – потерялась в датах с этими каникулами и собственными переживаниями. – Я заеду за тобой около часа.
– Мне взять что-то вкусное? Ты любишь слойки с вишнями? – и накормить – это первое и единственное, что я смогла придумать в качестве благодарности.
– Люблю, но я по пути заеду за продуктами. Надо же будет рождественский ужин приготовить, – он снова отвлёкся, – или просто ужин хотя бы.
– Может, поужинаешь у нас тогда? Всё равно дома гости, и если придёт кто-то ещё – ущерба особого не будет, – десять человек нас и ещё плюс Ярослав. Одиннадцать ртов – пожалуй, я бы помогла маме, но там уже тётя Настя с Варей на подхвате. Надо будет только предупредить, что у нас ещё гости будут.
