Текст книги "Небо в огне (СИ)"

Автор книги: . Токацин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

– Хорошшо, – ящер встряхнул фляжку – на её дне ещё осталось немного – и осушил одним глотком. – Далеко ещё до рассвета?

– Ты не пристраивайся, Хифинхелф, – нахмурился Алсек, протягивая иприлору кусок сушёного мяса и не менее твёрдого сушёного меланчина. – Вернуться нам надо затемно.

– Хсс… – ящер неохотно зашевелился, отодвигаясь от стены. То, что осталось к весне от прошлогодних запасов, прожевать было непросто. Хифинхелф взял у Алсека фляжку, понюхал и покачал головой – ничего, кроме воды, Ти-Нау с собой не носил и носить не мог.

Алсек перехватил его взгляд и вздохнул.

– То, что мы делаем, – опасно, Хиф. Нам нужен ясный разум.

Иприлор пожал плечами.

– Но ссейчасс-то опассноссть миновала! – он махнул хвостом, и почти уже угасший костерок плюнул в потолок искрами. – Ничей разум не затуманитсся от пары глотков ицина. А поссле такого купания нужно ссогретьсся.

– Тебе ещё холодно, Хифинхелф? Если так – возьми мою накидку, – отозвался Алсек, осторожно укладывая кости в мешок. Остальные вещицы уместились в дорожной суме иприлора – туда же (не без усилий) вошла и кольчуга.

Шурша тростниковыми плащами, изыскатели выбрались наружу и едва не налетели в темноте на кумана. Ездовой ящер радостно фыркнул и попытался потереться боком о плечо иприлора, едва не уронив его в кусты.

– Мэшшу! – сердито зашипел Хифинхелф, накидывая на кумана узду и пытаясь вытереть его мокрую спину. Зверь вертелся и совал голову под локоть, и иприлор едва смог его урезонить.

– Кушши что-то здессь учуял, – махнул хвостом Хифинхелф, закрепив упряжь. – И напугалсся.

Он приоткрыл рот, ощупал тонким языком воздух и раздосадованно хмыкнул – дождь смыл все запахи. Куши уже не вертелся, но приседал и взмахивал хвостом – что-то очень не нравилось ему. Снова гром прокатился над дюнами, но куман не зарычал в ответ – только ниже склонил голову и переступил с лапы на лапу.

– Кто его обидел? – нахмурился Алсек. Никого не было вокруг – да и кому бродить ночью по дюнам в такой ливень? Изыскатель посмотрел на небо, озарённое беглыми молниями. Тучи клубились от горизонта до горизонта, иссиня-чёрные, тяжёлые, переполненные до краёв…

Хифинхелф привстал в стременах и удивлённо зашипел, глядя туда же, куда и Алсек. Изыскатель вздрогнул, повернулся к нему.

– Ты видел? – иприлор указал на вновь почерневшее небо. – Тучи рассходятсся!

– Где?! – изумлённо мигнул Алсек, забираясь в седло вслед за ящером. – Всё черно, Хифинхелф. Этот дождь нескоро уймётся.

Две молнии впились в дюны – одна к востоку, другая к западу, и небосклон на миг посветлел. Иприлор зашипел и мотнул головой – вода попала ему в глаз – и спрятался под тростниковой накидкой. Алсек растерянно пожал плечами. Ему не померещилось – далеко на северо-востоке облака разошлись, открыв чёрный клок неба и звёздную россыпь.

– Шутки ветра, – пробормотал он, неотрывно глядя на тучи. Куман пробирался по дюнам, оскальзываясь на мокрых камнях, и даже не тянулся к зелёным веткам. Новая молния озарила небосвод – просвет в тучах был на месте, далеко за могучими башнями, к северо-востоку от Эхекатлана. Он как будто стал шире за эти несколько мгновений.

«Великий Змей резвится,» – покачал головой Алсек и крепче ухватился за плечи иприлора – пальцы скользили по мокрому тростнику. «Год, видно, будет засушливый. Только Дикерт начался, а уже в облаках дырки. Этому дождю лить бы ещё недели три…»

========== Глава 02. Весенний ветер ==========

– Так эти кости сель вынес к реке? – смотритель Ачаккая заглянул в мешок и покачал головой. – Тяжела была его ноша! Не от Песчаной ли Улитки этот сель спускался? Отряд Кегара на днях убил немёртвую тварь в тех могильниках – не её ли кости ты принёс сюда, о Сонкойок?

Он тяжело вздохнул и, не дожидаясь ответа, подал знак служителям. Двое Ти-Нау в кожаных робах подняли куль и понесли к приоткрытой двери, из-за которой тянуло мертвенным холодом. Воин в золотой чешуе пошёл следом, не сводя глаз с их ноши. Двузубый солнечный жезл в его руке сверкал и искрился, ловя слабые отсветы с улицы. В Ачаккае не было травяных завес – какой бы редкостью ни было дерево на берегах Симту, для дверей Ачаккая всегда находились прочные доски, бронза, чтобы оковать их, и каменные плиты с хитрым механизмом, чтобы запереть подземелья на ночь. Даже Алсеку становилось не по себе, когда из нижних туннелей тянуло холодом – а ведь сейчас был ясный день, и молодой жрец перевидал немало мертвецов, и едва ли половина из них лежала так спокойно, как покойники Ачаккая…

– Воины Кегара убили мертвяка? – переспросил изыскатель, пряча радостную ухмылку. – Хвала богам! Никто из них не был ранен?

– Ко мне раненых не приносят, – голос смотрителя был ровным, а лицо – словно высеченным из камня. – Так что с костями, Сонкойок? Вылезут они из ниши после заката или нет?

Алсек покачал головой.

– Это мёртвые кости, и ничего более. Они лежали у дороги, в грязи. Вода не скажет, откуда она принесла их.

Смотритель смерил его долгим, ничего не выражающим взглядом. Алсек выдержал его, не дрогнув.

– Благородно с твоей стороны заботиться о безвестных костях, – сказал смотритель, покосившись на распахнутые двери. – Не могу представить, почему почтеннейший Гвайясамин до сих пор не оценил твои деяния по заслугам. Такое благородство должно бы поощряться. Я заберу эти кости из ниш при первом же сожжении этого года. Надеюсь, до тех пор они не причинят никому вреда.

– Благодарю тебя, почтенный Чуску Мениа, – Алсек склонил голову. – Боги тебя не оставят.

Он едва сдержал облегчённый вздох, выбравшись из пропахших тленом пещер на солнечную улицу. Чуску Мениа сдержал слово – можно и не сомневаться, что несчастные пленники-Нерси очень скоро будут погребены в огне, и об этом не доложат Гвайясамину Хурин Кеснеку… и даже бесконечно уважаемый Даакех Гвайкачи, наместник солнечных владык в Эхекатлане, ничего о них не узнает. Этого вполне достаточно.

Алсек выбрался за ограду Ачаккая, кивнул знакомым стражникам – незнакомых в этом городе у него не было – и помахал рукой семейству, снимающему зимнюю крышу с дома. До крыш добрались ещё не все – хотя медные гонги в Храме Солнца возвестили, что зимние дожди прошли и до осени не вернутся, порывистый ветер ещё приносил запах мокрой земли и дальних гроз, и клочья туч метались по небу. Часть домов ещё хмурилась из-под потемневших за зиму тростниковых навесов, часть – золотилась на солнце, и жители подновляли узоры на стенах.

Уборщики вышли на улицы ещё на рассвете, с первым ударом гонга, и на мостовых уже не найти было ни травинки. Камни, отмытые зимними ливнями, тускло блестели – южный ветер ещё не засыпал их пылью. Жители сметали сор с плоских крыш, зимние навесы сохли во дворах вместе с вывешенными на солнце одеялами и циновками. Со стены на стену перепархивали, разминая перепончатые крылья, летучие ящерки-отии, а высоко над городом кружили в небесах едва заметные чёрные точки – полуденники уже поднялись в воздух и теперь облетали владения.

– Силы и славы! – Алсек кивнул крылатому коту, растянувшемуся на гребне зимней крыши. Он подставил солнцу мохнатые крылья и лениво вылизывался, после долгой спячки его шерсть свалялась, и в ней запутались травинки. Кот приоткрыл один глаз и уркнул что-то неразборчивое.

Переулки Пепельной Четверти вывели Алсека на Северную Улицу, к накрытым соломенными навесами резным жёлобам водоводов и прокинутым над ними мосткам. Тут уже сгрудились бронированные ящеры-анкехьо, и служители разбирали навес, укладывая полотнища и балки на спины ящеров. Алсек проскользнул мимо, щурясь на ясное небо, высоко взлетевших полуденников – и золотые пластины на ступенчатых стенах храма.

Он стоял там, куда сходились все четыре улицы, за приземистыми строениями жреческих кварталов, украшенными красной смальтой и перламутром, – шестиярусная пирамида, обвитая лестницей и полыхающая на солнце жёлтым огнём. Дожди за зиму смыли кровь со ступеней и пыль с золотых пластин, и их сияние обжигало глаза. Алсек прикрыл их ладонью, разглядывая нижний ярус, – так и есть, недаром на рассвете протрубил сигнальный рог. Скрытый ход, всю зиму спрятанный за каменными плитами, снова был открыт, верховный жрец ждал служителей в храме, и Алсек, пожалуй, слишком задержался в пути…

У подножия ступенчатой башни Алсек склонил голову и поправил налобную повязку. Красная мантия жреца, выданная ему прошлой весной, за год истрепалась и только чудом не порвалась, сандалии впору было выкидывать, а вот пояс и повязка ещё сошли бы за новые. Он поднял руку, приветствуя младшего жреца, который навстречу ему выбирался из «норы». Тот нехотя кивнул.

О комнатах внутри храма среди служителей давно шёл спор – их строили с ним вместе или вырубали в его недрах через много лет после постройки? Они и впрямь похожи были на пещеры. Маленькие жёлтые цериты мерцали на стенах, указывая путь к центральной зале. Алсек ускорил шаг.

– Око Згена да не погаснет! – выдохнул он, влетая в залу. С циновок, разложенных вдоль стен, на него недовольно покосились. Старшие жрецы были тут, и, похоже, давно. Ввосьмером они негромко что-то обсуждали, и с другой циновки на них с любопытством взирали четверо младших. Ещё один стоял перед Гвайясамином, держа двумя пальцами крохотную чашку.

– Вовремя, – только и сказал верховный жрец, плеснул из каменного кубка немного тёмной жижи в чашку и посмотрел на Алсека. Тот с почтительным поклоном протянул свой сосуд.

– Алсек Сонкойок, – Гвайясамин задумчиво сощурился. – Возьмёшь накидку, плащ и сандалии. Семь дней на дюнных хальпах, пять – в зернохранилище, первого будешь здесь. Как дела у Хифинхелфа из Мекьо?

Изыскатель сдержал дрожь – ничего опасного в вопросах верховного жреца не было, но каждый раз Алсеку становилось не по себе.

– Боги благосклонны к нему, – коротко ответил он, присаживаясь на край циновки. Терпкий жгучий напиток обжигал горло и тяжелым сгустком прокатывался по пищеводу, и глаза от него сами распахивались и лезли на лоб. Выпив священную жидкость, редкий человек мог устоять на ногах, и Алсек не стал испытывать судьбу.

– Отрадно слышать, – отозвался Гвайясамин, останавливаясь рядом. Злобы в его голосе не было, но и радости тоже.

– Древние кости вылезают на поверхность, – негромко сказал он, глядя поверх головы Алсека. – Кто-то помешал им спать – едва ли боги это одобрят.

– На то их воля, – кивнул изыскатель. – Да испепелит Око Згена всю мертвечину!

– Так будет, – бесстрастно ответил жрец. – Что скажешь о своей сестре?

Алсек прикусил губу. Негоже было показывать волнение, но…

– Аманкайя в добром здравии, и боги к ней благосклонны, – ответил он как можно спокойнее.

– Пусть так будет и прежде, – кивнул Гвайясамин. – Дом храмовых дев ей будет очень рад. Она решилась?

Изыскатель покачал головой.

– Почтеннейший Гвайясамин Хурин Кеснек, Аманкайя не хочет быть храмовой девой – как осенью, так и сейчас. Это великая честь, но она от неё отказывается – и просит не беспокоиться более о её судьбе.

Жрец молчал, рассеянно глядя мимо Алсека, на беседующих помощников и прикрытые коваными пластинами ниши позади них. Пока ещё не пришло время празднеств, и священные ожерелья и браслеты лежали в храме, и одежды служителей были просты.

– Это слово Аманкайи, – сказал он наконец, переводя взгляд на изыскателя. – Ступай.

Если бы никто не видел его, Алсек вылетел бы из храмовых «пещер» быстрее стрелы – но и так он не стал задерживаться. Уже за стенами жреческих кварталов, оживившихся по весне и наполненных голосами, он замедлил шаг и покачал головой. Всё было вполне ожидаемо – Аманкайя пережила уже девятнадцатую зиму, успешно отгоняя всех, кто мог бы взять её в жёны, и тем была довольна… что ещё могло прийти на ум почтеннейшему Гвайясамину?! Хвала богам, пока ещё он не предлагает принести её в жертву – а Хифинхелф очень этого опасается… впрочем, такому предложению сам Алсек тоже рад не будет, и из города ему с сестрой придётся-таки уйти. Но не сейчас.

До квартала переписчиков он добрался быстро, ёжась от порывов холодного весеннего ветра. Земля, остуженная долгими дождями, ещё не нагрелась, дюны пока не раскалились добела и не дышали жаром на город, день, хоть и солнечный, выдался ветреным и прохладным – но, глядя на небо и вдыхая запах согревающейся земли, Алсек чувствовал, что жара прийдёт очень скоро. «Дюнные хальпы!» – он поёжился. «Почтеннейший умеет подобрать задание. Храни меня Зген от небесных змей – хоть бы эти порождения Ха ещё не проснулись!»

Звон полуденного гонга застал его в воротах квартала. Циновку, прикрывающую их, уже успели снять и вывесить на прожарку на плоской крыше, там же, чтобы не загромождать двор, сложили остатки зимних навесов, время от времени переворачивая их с боку на бок. Нинан Льянки с плошкой и кистью деловито подкрашивал знаки, выведенные на стене – и солнце под верхним окном уже ненамного отставало по яркости от Ока Згена в небесах. Он кивнул Алсеку, не отрываясь от работы, тот усмехнулся в ответ.

По двору пробраться было непросто – верёвки протянулись от стены до стены, всё, что можно было вынести из дома, болталось на них и сохло. Алсек мимоходом смахнул сор, налипший на водоносную чашу, проверил, работают ли рычаги на ответвлении водовода, – всё было в порядке, и кто-то уже успел почистить каменные рукояти. Алсек окинул внимательным взглядом двор – его циновки, одеяла и подстилки тоже висели на верёвках. Очаг во дворе пока ещё не разожгли, но над кухонными трубами дымок уже тянулся – хотя то, что осталось к весне от зимних припасов, скверно подходило для готовки, горячий отвар листьев Орлиса был весьма кстати. Алсек покосился на свой дом – очаг уже не дымился, но из окна свисали хвосты залётных ящерок-отий, значит, к обеду он успел.

Все окна, зимой закрытые ставнями и завесами, были распахнуты, ставни и завесы сняли – ненадолго, до середины весны, когда проснутся песчаные бури. Ветер гулял по дому, разнося запах листьев Орлиса и мокрой соломы.

– Ага! Алсек вырвался из храма живым, – в дверной проём выглянул, широко расставив лапы, Хифинхелф. – И с обновками.

– Мирного дня, – кивнул Алсек, отталкиваясь от лапы ящера и проскальзывая за дверь. – Ты, кажется, всякий раз опасаешься, что меня принесут в жертву. Разве я мало рассказывал тебе о наших обычаях?

– Более чем достаточно, – щёлкнул языком иприлор. Он не шипел – а значит, был спокоен и даже весел.

– Мирного дня! – Аманкайя, укрывшаяся прошлогодним плащом Алсека от весенней прохлады, устроилась на краю ложа. Точнее, от ложа сейчас осталась только рама из досок – всё остальное сушилось во дворе. Стол, обычно заваленный обрывками всего, что годилось для письма, сейчас был почти пуст, и на нём хватило места для обеденных мисок и чашек. Две из них уже опустели, третью прикрыли сухим листом. Хифинхелф взял большую чашку с отваром Орлиса и сел на пол, скрестив ноги и опираясь на хвост.

Мимоходом коснувшись пальцев Аманкайи, Алсек склонился над миской. Варево из размятого сушёного мяса, меланчина и последних земляных клубней, чуть приправленное горькими семенами Униви, ещё не совсем остыло.

– Почтеннейший Гвайясамин передаёт вам всем благословение, – кивнул Алсек через десяток мгновений, когда миска опустела. – Я был у Чуску Мениа – всё в порядке, всё будет сделано.

– Славно, – кивнул иприлор и бросил кусочек мяса ящерицам, сидящим на подоконнике. – Кегар прислал тебе письмо. Он порылсся в том могильнике как сследует, но… вода лет десять его размывала, вссе знаки давно посстиралиссь.

– Может, Х’са прочтёт их, – пожал плечами Алсек. – От него не было посланий?

На краю стола, придавленные плоским камнем, лежали обрывки велата и папируса, даже зелёный лист Улдаса – на них писали далеко на востоке – затесался среди посланий… и несколько толстых разноцветных нитей со многочисленными узлами – увидев их, Алсек хмыкнул.

– И Х’са, и Нецис пока что молчат, – покачал головой ящер. – Пока что просснулся только Ахмер ди-Нхок. И уже видел кое-что сстранное.

– Снова черви и личинки? – вскинулся жрец, едва не выронив чашку.

– Да нет, – Хифинхелф положил лист Улдаса перед ним. – Об этой пакоссти сс той оссени ничего не сслышшно. И хвала Кеоссу! Тут другое. Сснова видели в небе ссполохи…

Алсек, отодвинув посуду, впился взглядом в угловатые неровные строчки. Ахмер ди-Нхок, земляной сиригн, к письменам, выведенным на столь тонком и хрупком материале, всегда относился подозрительно – ему пришлось бы по нраву, как древним предкам, выводить значки на сырой глине или выцарапывать когтем на камне. Поэтому каждая буква в его послании была видно отлично, а вот общий смысл куда-то исчезал…

– Ильятекси? – Алсек изумлённо мигнул и перечитал ещё раз. – Ильятекси опять взлетает? Боги мои, что ему на месте не сидится? Кто мог сунуться к нему в гнездо в такую рань?!

– Флинсс их разберёт, – пожал плечами иприлор и взял со стола листок велата, свернутый в трубочку и перемазанный с одного края чем-то серым и блестящим. – Хссс! И как папашша умудряетсся повссюду меня находить?!

Он быстро прочитал короткое послание, сунул в поясную суму и покачал головой. Аманкайя, задумчиво перебирающая пальцами узелки на толстых нитях, с тревогой на него посмотрела.

– Вссё путём, – отмахнулся он. – Что тебе присслали, Аманкайя? Вссегда удивлялсся, что вы различаете в этих паутинах…

– Тут ничего сложного, Хифинхелф, захочешь – научу, – хмыкнула та. – Почтеннейший Даакех собирает переписчиков – с запада пришли кимеи, будет много работы. Завтра на рассвете и пойду. А что ты, Алсек? Неужто жрецам дали отдохнуть до Пробуждения?

– Какое там, – вздохнул изыскатель. – Завтра же, на рассвете, поеду к дюнным хальпам.

– Сславно, – пробормотал ящер, поднимаясь с пола. – Я провожу тебя, Алссек. Змеям ссейчасс впору сспать, но кто их знает… Меня ждут в Мекьо – может, поссле Пробуждения ссвидимсся.

– Зген всесильный! – изыскатель всплеснул руками. – Хифинхелф, ты опять на праздник не заглянешь? Хоть на день приехал бы!

– Хссс… Не получитсся, – склонил голову иприлор. – Там ссвои праздники. Пойду размножатьсся, когда ссмогу всспомнить вашши имена – жди писсьма.

– А! Это богам угодно, – усмехнулся Алсек, похлопав ящера по плечу. Тот недовольно на него покосился.

– Хифинхелф, что с тобой? – Аманкайя отложила нити, потрогала жёлтую чешую. – У такого существа, как ты, должна быть целая стая жён! Чем ты нехорош?!

– Сстая сстаей, – иприлор недовольно махнул хвостом. – В этом недосстатка нет. А к детёнышшам сснова не подпусстят. Хэссс…

Алсек сочувственно хмыкнул. Он знал немного о жизни иприлоров – на городской холм его пускали всего три раза, и то неохотно – но Хифинхелф и впрямь был расстроен, и уже не первый год по весне Алсек видел его таким опечаленным. «Не знаю, чем он для Мекьо нехорош,» – недоумённо покачал головой изыскатель. «Разве что тем же, чем я для Гвайясамина…»

…Ветер свистел над позеленевшими дюнами. Утро дышало прохладой, но к полудню уже начинало припекать – и Алсек настороженно посматривал из-под широкой шляпы на пустыню. Если дальше будет так жарить, песчаные бури ждать себя не заставят – хорошо, пока что песок мокрый, а весенние травы придавили его и мешают взлететь, но надолго их не хватит!

Он привычным движением выплеснул на ладонь разбавленный ицин из фляжки, встряхнул рукой, рассыпая мелкие брызги по низкорослой, но сочной траве.

– По воле Згена, дарителя жизни, пусть всё прирастает и преумножается! – крикнул он, поднимая мокрую руку к солнцу и поворачиваясь лицом к северным полям. Там уже копошились поселенцы, выравнивая размытые гряды и выкапывая из грязи межевые камни. Между полями и зелёными дюнами тянулись длинные загоны, огороженные толстыми соломинами – больше для виду. Такая ограда стаду перепуганных куманов, вздумай они ломануться в пустыню, не помешала бы ничем – но ящеры обычно в пустыню не ломились. Трое погонщиков стояли у ограды, дожидаясь, пока Алсек скажет всё, что положено говорить жрецам по весне, прежде чем стада выгонят на пастбище. Следовало торопиться – не так уж долго зеленеют весной дюны, очень скоро трава станет сухой, жёсткой, а с юга двинутся ползучие пески…

– Пусть всё прирастает и пребывает в мире, от края до края неба! – Алсек лизнул ладонь и позволил её облизать куману, обвешанному жёлтыми ленточками. На шее у кумана висела костяная погремушка, и на её звук оборачивались и ящеры, и люди: так украшал своих куманов Храм Солнца, и такой шорох и перестук предвещал появление жреца.

– Хвала Згену! – приподнял руку один из погонщиков. Второй уже поднимал жердину, запирающую загон. Ящеры за оградой фыркали, порыкивали и толкались боками – они хорошо видели и чуяли зелень на дюнах, и до Алсека, застрявшего там, им не было дела.

– Хвала! – кивнул изыскатель, взбираясь в седло. – Когда холмы задымятся, поднимайте тревогу! Весна ранняя, змеи могут проснуться хоть завтра!

– Провались они во тьму! – отозвался пастух, сердито взглянув на южные дюны. – Поднимем, почтенный жрец. Боги в помощь!

– Мирных дней! – помахал ему Алсек, пришпоривая кумана. Ящер перемахнул через межу, оглянулся на стадо и вприпрыжку побежал дальше.

Дюнные хальпы тянулись вдоль изрытых каналами полей, вода к ним добегала редко – земля и солнце поглощали её раньше. Ещё месяц или два – и куману горячо будет ступать на песок, а листья трав превратятся в жёлтые иглы. Пастухи в дюнах строили для себя хижины из необожжённой глины – за лето она становилась твёрже камня, и за зиму дождь не успевал размыть её. Наместник, правда, настаивал, что жилища людей не должны походить на кошачьи пещеры, и за последние годы кирпичных домов вдоль дюн прибавилось. Алсек высматривал очередное строение в кустах тамариска, искал межевой камень и думал, где его застанет ночь.

…Украшенный ленточками куман неохотно выбрался на дорогу. Еды для него тут не было – все сорняки, пробившиеся на полях, выщипывали и относили на дюнные хальпы на корм стадам, а у дороги не росло ничего съедобного – разве что ядовитый Высокий Олеандр или жгучая мерфина. День клонился к вечеру, полуденники, кружащие над полями, потянулись к земле, дикие отии щебетали в ветвях, гоняясь друг за другом. Алсек огляделся в поисках летучих медуз и увидел на кусту блестящие потёки слизи и тонкие нити-щупальца – зловредные твари пока ещё не выползли из укрытий, но и сомневаться не стоило, что вскоре нельзя будет выйти за ворота, чтобы не получить пучок щупальцев за шиворот.

Вместо межевых камней на границах придорожных хальп лежали ярко-жёлтые обломки кольчатых панцирей – и Алсеку приятно было на них смотреть. Тем летом огнистые черви заполонили округу, едва не выжгли весь урожай и спалили изыскателю сандалии и плащ – и всё же их загнали обратно в пустыню, и множество жёлтых обломков осталось лежать на полях Эхекатлана. Жители нашли им применение.

– Хаэ-эй! – крикнул Алсек, миновав придорожные кусты мерфины. Только они и отделяли дом от дороги – его построили так, чтобы он занимал поменьше места на орошаемой земле и не преграждал путь воде. За хлипкой оградой из четырёх жердей сразу начинались высокие гряды – их уже выровняли, весь лишний сор закопали. Из трубы, слегка приподнятой над плоской крышей дома, поднимался светлый дым, но едой не пахло – грели воду для омовения. Алсек, привязав кумана к жерди, замешкался у порога.

– Хаэ-эй!

Окон в доме не было – здесь, где городские стены не мешали песку летать, не было смысла траться на ставни, проще было строить без лишних дыр. Дверь, отвёрнутую от пустыни, прикрывала плотная завеса. Она закачалась, пропуская обитателя.

– Мир тебе, Янрек, – склонил голову Алсек. Лицо жителя дрогнуло, но недовольную гримасу он сдержал и только кивнул.

– Тебе того же. Каким ветром?

– Работа, – жрец указал на погремушку на шее кумана. – Освящал дюнные хальпы, решил к вам заглянуть. А ты почтенно выглядишь, братец…

Янрек Сонкойок маленьким и худым никогда не был – но за последние годы, как казалось Алсеку, он распух вдвое. Из-за его спины удивлённо мигнул кто-то из ребятишек, Янрек, почувствовав движение, покосился назад и недовольно рявкнул.

– Кому ветер, кому земля, – пробурчал он, без особой радости глядя на пришельца. – Как там Аманкайя? Ты-то живёшь, как жил, а вот ей…

– Ей неплохо, Янрек, – покачал головой жрец. – Почтеннейший Даакех к ней добр. Как твоё семейство? Много вас сейчас?

– В самый раз, – буркнул домовладелец, и взгляд его стал холодным и колючим. – А если не вилять – зачем пришёл?

Алсек сдержал вздох. Не стоило ждать, что ему тут будут рады, но всё же…

– Я пришёл к Шаму, – тихо сказал он, глядя в глаза Янреку. – Я пока что из рода Сонкойок. Пропусти.

– Хэ-эх, – переступил с ноги на ногу тот, скрываясь под дверной завесой. – Да, ты Сонкойок. Иди, но тихо.

Алсек молча кивнул, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полутьме. Единственный яркий светильник-церит скрывался в общей комнате, за тростниковой завесой, а та крупица, что освещала тесную каморку, потерялась бы и за тонкой тряпицей. Тому, кто обитал тут последнюю неделю, не нужен был свет.

– Боги да не оставят тебя, – прошептал изыскатель, опускаясь на циновку. Комнатка была невелика, но чиста, рисунки пестрели на едва освещённых стенах – странные мохнатые звери, шатры из шкур и жердей, неуклюжие повозки… Алсек протянул руку и осторожно коснулся жёлтого черепа.

Кости были сплошь исчерчены замысловатыми линиями – так когда-то раскрашено было лицо того, от кого этот череп остался. Ему было двадцать два века, больше ничего не уцелело – даже нижняя челюсть затерялась где-то при переселениях. Большая разукрашенная чаша стояла рядом, немного ицина осталось на её дне. Мотки цветных нитей лежали перед черепом, мелкие бусины, клочки велата и пучки меха, – маленькие подношения славному предку. Алсек положил рядом резную костяную чешуйку.

– Там весна уже, – тихо сказал он, наливая в чашу ицин. – Год начался, и скоро Пробуждение. Все дюны в цвету – совсем как в твоих степях, на западе. Разве что трава пониже. И никаких червяков. Снова стада могут мирно пастись.

Алсек усмехнулся.

– Тебе тут, должно быть, было неуютно летом, – покачал он головой. – Вода к нам на плато поднимается неохотно… И всё-таки ты приехал сюда, Шам из Гвелии. К небесным змеям, золотым щитам, полям в песках и странным порядкам. Тут тогда было так же, верно ведь? Я видел в том году одного западного воина – он не боялся даже богов. Ты был таким же, Шам из Гвелии? Ты и сейчас такой?

Завеса качнулась.

– Иди, – вполголоса буркнул Янрек, заглядывая в каморку. – Поговорил.

– Мирных дней, – склонил голову Алсек, выбираясь на свет. – Тебе тоже, Янрек.

Тот проворчал что-то неразборчивое и встал на пороге.

«А ветер-то теплеет,» – Алсек, легонько пришпорив кумана, покосился на северо-восток. Дуло оттуда, и речной прохладой от этого дуновения не пахло. «Не пересохла бы земля за полмесяца… Никогда не сеяли до Пробуждения – а сейчас, если ветер не врёт, надо бы…»

========== Глава 03. Дни Солнца ==========

– Алсек! Алсек Сонкойок! – Гвайнаиси, младшая из рода Льянки, свисала из верхнего окна, от волнения едва не вываливаясь наружу.

– Что за беда? – жрец остановился посреди улицы.

– К тебе приходили стражники! Ни тебя, ни Аманкайи, – никого не было дома! Смотри, что они оставили! – она помахала крепко завязанным мешочком и пучком толстых перепутанных нитей. Алсек, приметив их цвета, облегчённо вздохнул.

– Положи на стол, я сейчас поднимусь, – сказал он и нырнул под арку, ведущую во двор. Гвайнаиси немедленно выглянула из окна – к счастью, уже на первом этаже.

– Доблестные Гларрхна защищают нас, – хмыкнул Алсек. – Тут нечего бояться. А что ты не на учёбе?

Во дворе уже не висело ничего лишнего – за неделю на ветру высохли даже зимние крыши. Водоносная чаша тихо булькала, наполняясь, у рычагов сидел, греясь на солнце, Ксарна Льянки. Если бы не тёмная, почти бронзовая кожа, он сошёл бы за Некроманта из далёкого Нэйна, – худой, узколицый, с длинными седыми волосами и прозрачным серым льдом в глазницах. Завидев Алсека, он усмехнулся и приветственно помахал рукой.

– Силы и славы! – усмехнулся в ответ Алсек.

– А меня отпустили, – снова вывесилась в окно Гвайнаиси. – До Пробуждения. Алсек Сонкойок, а можно глянуть, что в мешке?

Ксарна слегка нахмурился.

– Иди-ка домой. Не мешай почтенному жрецу.

Алсек уставился в землю. Ему до сих пор было не по себе, когда его называли жрецом, а тем более – почтенным.

Гвайнаиси ловко приземлилась, сунула свёрток ему в руки и юркнула в дом. Оттуда донёсся шорох крыльев – отии сновали вокруг девчонки, выпрашивая кусочек мяса.

– После Дней Солнца возьмётся за ум, – хмыкнул Ксарна, следя за водой в чаше. – Через год, по воле богов, пойдёт в подмастерья. Хорошее дело, полезное. Всё лучше, чем жечь глаза над письменами почтенного Даакеха.

«Вот уж верно,» – Алсек покачал головой, вспомнив, как после недельной работы возвращается домой Аманкайя – и лежит с примочками на веках, наблюдая за пляской багровых пятен. Пятна, по её словам, первое время в точности как знаки Кельки, потом – как Шулань, а когда совсем расплывутся, можно открыть глаза.

– Хорошо быть гончаром, – кивнул изыскатель. – Сам бы пошёл, но почтеннейший Гвайясамин не обрадуется. А как тебе после зимы, почтенный Ксарна? Глаза не болят?

– Что же им болеть? – пожал плечами седой иларс. – Даакеху от меня ничего уже не надо, а тут их попортить негде. Твой друг-ящер – хороший лекарь, без него я давно бы отправился переписывать свитки Флинса. Чем он зарабатывает? Если бы лечил, я бы слышал, – такого мастера быстро прославили бы.

– Он руду разведывает, – глядя в сторону, ответил Алсек. – А к Флинсу ты не спеши, почтенный Ксарна. Там то же, что здесь. Что слышно от Майгвы? Пишет?

– Прислал на неделе ящерицу, – кивнул Ксарна, опуская рычаги на водоводной трубе. – У них учёба уже в разгаре, не то что в гончарных кварталах. Тут раньше Згена никто не просыпается… Ещё три года – и примут в алхимики. Он толковый, правильно я его в Кештен отослал. Что ему тут сидеть? Хватит нам в семье двух переписчиков.

– А что делается в Кештене? – понизил голос Алсек. – Война не идёт к концу?

– Зген всесильный! – широко ухмыльнулся бывший переписчик. – И я каждую весну жду, что объявят – войне конец, и Ханан Кеснек правит в священной столице, в венце из перьев полуденника, и каждый может прийти к великим храмам… да хоть бы через реку переправиться, не опасаясь, что сожгут на месте! Нет, почтенный жрец. Всё там, на востоке, по-прежнему.

– Жаль, – вздохнул изыскатель. – Что же, пойду сварю чего-нибудь. Аманкайя вернётся голодная…