Текст книги "Нашествие гениев (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 47 страниц)

Первого августа была суббота, и она должна была пройти как обычный выходной: учеба, писанина, тренировка, прогулка. О да, расписание робота-сана распространялось на все дни недели, включая выходные. Однако все пошло не так с самого утра…

Проснулась я, как обычно, от слов Рюзаки: «Вставай, восемь часов», – а умывшись, начала готовить молочный рис, но была прервана заплывшим на кухню сонным Михаэлем, возвестившим:

– Брейк, хорош плиту мучить!

– Это я-то ее мучаю? – возмутилась я. – Да я вам хавчик готовлю! Неблагодарный!

Пафосно закатив глаза и приложив тыльную сторону ладони ко лбу, я откинула голову и сделала вид, что обиделась на мир в целом, а главное, на его мафиозно-няшную составляющую.

– Значит, прекращай готовить, – фыркнул Мэлло. – Я сейчас умоюсь, и мы уходим.

– Куда? – заинтересовалась я и тут же выдала ряд вопросов: – А ты L уговорил меня отпустить? А как же они завтракать будут? А что мы будем делать? И Майл пойдет с нами?

– Стоп, стоп, стоп! – нагло заткнул мой словесный рог изобилия Михаэль. – Не все сразу. Мы идем втроем, Майл с нами. Что кто будет есть меня не волнует: сами разберутся. А вот куда мы идем – сюрприз.

– Твои «сюрпрайзы» меня несколько пугают, – поморщилась я, вспоминая, как Кэль неделю назад припер домой с места труда и обороны в качестве подобного «сюрпрайза» пистолет и решил научить меня стрелять. Я, ясен фиг, отказалась, но он не расстроился и сказал, что все равно когда-нибудь научит, после чего они с Майлом умотали стрелять по бутылкам. Как потом пояснил сам Кэль, он надыбал патроны на купленные от игры в интернет-кафе деньги, куда они с Дживасом ходили каждые выходные. Вот и сейчас я ничего хорошего не ждала и думала, как от этого безобразия отбрыкаться, но Михаэль, зевнув, повелел мне собираться и не надевать футболку, а напялить что-то «посолиднее», а сам поплелся в душ. Я его, ясен фиг, не послушала: мне еще L с Ниаром надо было покормить, и даже ради просьбы самого Шоколадного Принца я не собиралась оставлять их голодными. Да и вообще, переодеться – пять минут, а Дживас еще из спальни не выползал! Кэль, конечно, остался недоволен и устроил разбор полетов, как только выпал из ванной. Я покаянно кивала, но не раскаивалась, а в душ в это время прошлепал Майл. Сварив кашу, я пошла-таки переодеваться, а Михаэль сказал, что будет ждать у двери. Следуя указульке биг-босса о парадной форме одежды, я напялила черные брюки и деловую белую блузу с отложным воротником, предварительно выгнав Рюзаки на завтрак. Он, кстати, о планах Кэля сообщить наотрез отказался, хотя явно был в курсе. Сказал только, что это их идея, и он не при делах. Это он так намекает на то, что мне сия затея может не понравиться, и просит его не убивать после того, как мафия приведет ее в исполнение?.. Как бы то ни было, я переоделась и потопала к выходу. Майл уже успел нарядится в свою полосатую робу, а Кэль гордо сиял «Веселым Роджером» на пузе. Вот так мы и потопали в неизвестном мне направлении, предварительно попросив Рюзаки передать Юле, где я, и разбудив Ривера.

Погода стояла шикарная. Жара немного спала после вчерашнего ливня, и потому мы наконец могли вздохнуть свободно, а не как рабы на плантации сахарного тростника. Теплый ветерок приятно освежал, по синему небу плыли пушистые кучевые облака. Короче говоря, идеальная для прогулки погода! На все мои вопросы парни таинственно отмалчивались, и мне оставалось лишь гадать, куда же они меня тащат. Мы приехали в старую часть города, и мне в голову закралось подозрение, что мы направляемся в Музей Пастилы, но его нещадно изничтожили, потащив меня совсем в другом направлении. В результате я готова была от любопытства просто выть и достала Кэля вопросом: «Что вы вообще удумали?» Майла достать не получилось: ему всегда все пофиг. Интересно, этот Мистер Апатия к Внешнему Миру отреагирует, если его приставку спустить в «белого друга» или сделать мишенью и попросить Кэля научить меня стрелять по PSP?..

Попетляв по закоулкам между одноэтажными частными домиками, деревянными, с резными ставнями, которые вгоняли меня в состояние дичайшего восторга, мы вырулили к старинному зданию середины девятнадцатого века: одноэтажному, кирпичному, но отлично отреставрированному. На входе висела вывеска, повергшая меня в состояние «слюни, сопли – все смешалось». «Музей Калача» – гласила она. Он открылся буквально на днях, и я отчаянно мечтала туда попасть, но времени Рюзаки мне не выделил, бяка такая.

– Парниии!!! – завопила я и повисла на шее Кэля, а потом, позабросив Шоколадку, на шее его друга. – Вы чудо!!!

– А я думал, ты это только Вате говоришь, – фыркнул Мэлло, впрочем, не скрывая довольную улыбку. Вот откуда эта пакость узнала, что я частенько это Ниару говорю? Ладно, замнем для ясности…

– Я это ему говорю, когда он меня умиляет, – усмехнулась я. – А вы меня умилять не можете – вы не кавайные, вы мафиозные. Ну не няши, что поделать? Слишком для няш брутальные.

– Ты себе противоречишь,– фыркнул Дживас. – Ты только что сказала, что мы чудо.

– А это потому, что вы именно чудо! – наставительно сказала я, подняв указательный палец к небу, облакам и золотому блюду, оно же в народе – «Солнце обыкновенное, единственная звезда Солнечной системы». – Вы меня не умилили сейчас, а поразили. Потому вы чудо, но не такое, как Найт, а совсем другое. И вообще, Дживас! Тебе ли жаловаться? Тебе напомнить, что ты у нас «единственный настоящий мужик», а?

Мы рассмеялись, причем даже Кэль – его это нисколько не задело. Ни в тот раз, когда я ляпнула сию фразочку случайно, ни сейчас. Молодец, что сказать. Хвалю: растет на глазах у изумленной публики!

– Ладно, подлиза, – хмыкнул Майл, – идем уже. А то ты тут зачахнешь с голоду.

– Ой, да, у меня уже желудок слипся и к позвоночнику прилип! – усмехнулась я, и мы прошествовали к красивой деревянной двери.

Внутри калачной оказалось просторно и уютно. В красиво оформленной в старинном русском стиле зале стояли небольшие столики, а в углу наблюдалась огромная русская печь. Мой желудок тут же напомнил о своем плачевном состоянии, и мы с Дживасом уселись за один из столиков, а Мэлло (вы прикиньте!) утек выкупать наши билеты, заказанные им еще за несколько дней. Вернулся он с калачами и чаем, и я отметила, что какие-то они странные – белые. А точнее, посыпаны чем-то белым.

– Сахарная пудра, что ли? – озадачилась я, разглядывая кулек, в котором Михаэль припер сие богатство.

– Не-а. Мука, – ответил он.

– Как так? – опешила я. Создавалось впечатление, что их обсыпали уже после того, как из печи выудили, и это вогнало меня в ступор.

Дживас закатил глаза и, притырив из кулька калач, пустился в пояснение технологии его приготовления, которую мы вскоре смогли пронаблюдать воочию. Все же печь здесь стояла не для декора: граждане в поварских колпаках начали замешивать тесто прямо на глазах у изумленной публики, стоило лишь прийти всем, кто заказал билеты на представление. Народу, кстати, в Калачную приперлось много – нам вообще повезло, что Кэль озаботился заказом билетов загодя. Правильно говорят, «готовь сани летом, а телегу зимой»… Хороши бы мы были, приперевшись сюда и ткнувшись носом в двери переполненной Калачной, куда «необилеченных заранее» повелели бы «не пущщать»… Сначала я вполуха слушала повествование Дживаса, а затем началось представление, не хуже, чем в Музее Пастилы, и он замолчал. По окончании спектакля, зрителям с интересными и веселыми пояснениями продемонстрировали, как трудятся повара. Мы загрызали вкусняшки, и Михаэль с заумным видом внимал рассказчикам, словно собирался свое производство калачей «по старинным русским рецептам» открывать, прямо как тогда, когда нам объясняли, как яблони опрыскивать. Однако он явно все это знал, а потому не удивлялся тому, что описывали и демонстрировали повара и актеры. А удивиться было чему, нам ведь не только рецепт разъяснили, но и историю сего наивкуснейшего хлебобулочного изделия. Короче говоря, мы натрескались сухомятки и удовлетворили мою жажду знаний, впрочем, выраженную не так ярко, как у арийского мафиозо, после чего, по завершении представления, сытые и довольные пошлепали гулять по старому району города. Здесь было тихо, мирно и красиво – никаких вам гор мусора и толп спешащих на работу горожан, разве что экскурсионные группы иногда мимо маршировали.

Разговор тек ровно и спокойно: я поинтересовалась, с чего такая роскошь, а парни пояснили, что решили отметить месяц со дня своего возвращения в мир живых. Мне стало больно от того, что они должны будут уйти, хотя совсем недавно я только и мечтала пнуть их обратно в мир Мэйфу, но говорить им об этом я не стала. Мало ли о чем опять Михаэль подумает?.. А терять его дружбу мне не хотелось. В результате мы начали болтать о том, как им работается и какие у них планы. Мэтт жаловался на дресс-код, а Кэль говорил, что его все устраивает, и что он даже привык к необходимости одеваться в классику. Когда мы вырулили на Соборную площадь с несколькими памятниками, центр которой украшала огромная клумба, я вдруг посмотрела на небо, на сияющие золотом купола и кресты храма и подумала, что не хочу, чтобы они уходили. Нет, они не были мне так же дороги, как Юля. Нет, они не были моими закадычными друзьями. Но они были моими товарищами, теми, кого я не хотела потерять. И если Ниар мог вернуться к жизни, они бы умерли. Умерли. И попали в «мир счастья». Но что для них счастье? Бёздей туда рвался, а вот Юля не хотела туда попадать. Так как можно сказать однозначно, что им там будет хорошо?

Золото куполов слепило, сердце рвалось от боли, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Голос Михаэля звучал где-то очень далеко, и я вдруг неожиданно для себя самой прошептала:

– Не умирайте…

Кэль резко замолчал и удивленно на меня воззрился, а я, поняв, что ляпнула, быстро вытерла кулаком глаза и, бросив: «Я сейчас», – пошла к собору. Хотелось побыть одной, а не выслушивать возмущенные вопросы, но меня нагнал Дживас, остановив на подступах к храму.

– Погоди, – он поймал меня за локоть и развернул к себе.

– Отстань, Дживас! Сорвалась, с кем не бывает? Свали в туман!

– Не в этот раз, – усмехнулся он. – Объясни.

– Да что объяснять? – возмутилась я. – Я просто ляпнула глупость, вот и все…

– Нет, – перебила меня эта вредствующая полосатина. – Михаэль за нами не пошел: я сказал, что сам разберусь. Посмотри сама: он далеко, он нас не услышит.

Я глянула на площадь – Кэль и правда стоял на другой ее стороне, и даже обладай он идеальным слухом, ничего бы не расслышал, так же, как и я не могла разглядеть его лица, хотя он, сложив руки на груди, в упор смотрел на нас. Широка страна моя родная… Пардон, Остапа снова понесло. Я кивнула, и Дживас вопросил:

– Ты не хочешь, чтобы он уходил?

– Ты дурак? – возмутилась я, разозлившись в мгновение ока. Н-да, становлюсь такой же истеричкой, как наш Шоколадный Заяц… Как говорится, с кем поведешься, того и наберешься. – Я не хочу, чтобы вы уходили!

– Он тебе нравится, – ехидно усмехнулся Майл. – Я-то тебе зачем? Ты ведь так и не подпустила меня к себе, не стала моим другом…

Сердце кольнуло. Ощутимо так… очень ощутимо.

– Пошел ты, Дживас! – рявкнула я и ломанулась куда глаза глядят, но он меня перехватил, опять уцепив за локоть, и, хоть я и пыталась вырваться, не отпускал.

– Ерундой не страдай, на нас люди смотрят, – нахмурился он, и я прекратила тщетные попытки сбежать в кусты и спрятаться от этого Суда Святой Инквизиции. Чего он мне допросы с пристрастием устраивает? Ему бы щипцы в руки и все дела… Хотя нет, не поможет. Я и сама не знаю, почему не хочу, чтобы он уходил: он ведь и правда мне не друг. Как и Кэль…

– Отпусти, – устало вздохнула я, глядя на памятник Дмитрию Донскому. Майл, что удивительно, послушался и лапы от меня убрал. Ну, слава ананасам и Деймону Спейду, их прародителю с двойным пробором! Меня перестали превращать в баклажан. Хотя пара синяков, думаю, все же останется: держал он меня крепко…

– Ты чего хочешь? – вопросил он, стоя у меня за спиной. – Чтобы все осталось как сейчас? Но это невозможно, скоро приедут твои родители. Если ты хочешь, чтобы мы переехали в съемную квартиру, но продолжили наши ежевечерние прогулки, то теоретически это возможно, но лишь теоретически. У Михаэля огромные амбиции, и роль простого начальника охраны в небольшом городе не для него. До того, как он решил, что мы уйдем, он хотел поехать в Москву. Значит, если мы решим остаться, он захочет переехать в столицу, и, соответственно, мы уедем отсюда. И никаких ежевечерних прогулок у нас уже не будет. В любом случае мы с тобой расстанемся. Так чего же ты хочешь?

– Дебил ты, хоть и умный, – устало вздохнула я. Почему так больно? Ну почему?! – Я хочу, чтобы вы жили. Большего мне не надо…

– Почему?

– Сама не знаю. Может, я просто к вам привыкла, а может, я глупая пацифистка. Ты же гений, вот и думай сам.

– Ты только что сказала, что я дебил, а потому помоги мне найти ответ.

Дживас стоял у меня за спиной, так что я не видела выражения его лица. Да и его в принципе. Вместо этого я смотрела на памятник русского князя и думала о том, что ответа и сама не знаю, а потому лишь пожала плечами и сказала:

– Я тоже дебилка – ничем помочь не могу.

– Ты не хочешь, чтобы мы остались с тобой?

Этот вопрос, честно говоря, поставил меня в тупик. Остались? Но это не возможно, и я знала об этом с самого начала. И чего этому лемуру от меня надо? Чтобы я сказала, что хочу, чтобы мы всегда были вместе, прям «три танкиста, три веселых друга»? Но это не так: я реалистка и понимаю, что подобное невозможно. А реальность я привыкла принимать такой, какая она есть. Если же он думает, что я хочу, чтобы у меня с Мэлло что-то сложилось, он заблуждается еще сильнее – мне такое не нужно. Я вообще одиночка. Так что ответа на его вопрос я и правда не знаю. Короче говоря, я решила промолчать и просто пожала плечами, а Дживас выдал несусветную глупость:

– Ты не хочешь даже чтобы он был рядом? Ты что, любви не хочешь?

Я заржала. Откровенно заржала, аки лошадь Пржевальского.

– Дживас, ты и правда дурак, – сказала я, отхохотавшись. – Нет, сие мне не надобно. Потому что любовь – это бред. Это чувство, которое разрушает. Вот живешь ты, живешь, потом бац – влюбился, укурился, а тебя предали. Жизни конец, кто-то топает вешаться, кто-то топиться, а кто-то плюет на все и ищет новую любовь, чтобы снова обмануться. Ну, или чтобы жениться, нарожать детей, а потом осознать, что его загрыз быт, что его все бесит, а жена, может, налево ходит или недовольна тем, сколько он зарабатывает, и мечтает о состоятельном муженьке.

– Ты пессимистка, – фыркнул Майл.

– А ты прям оптимист, кинувшийся осознанно под пули ради того, чтобы мечта друга стала явью, хотя можно было обойтись и без этой жертвы, – съязвила я. О да, когда меня кусают, я кусаю в ответ. Это правило мне в голову вдолбили очень прочно. Я не привыкла складывать лапки и подставлять вторую щеку. Грешна, что поделать… Зато это жить помогает: руку на меня поднимают только мафиози и маньяки…

И тут меня больно схватили за предплечья, из-за чего я подумала, что не одному Кэлю в этой толпе гениальных шизиков свойственна склонность калечить собеседника…

– Ты ничего не понимаешь! – прошипел Дживас мне на ухо, да так зло, что меня посетила мысль, не вернулась ли я в прошлое, и не Михаэль ли у меня за спиной.

– Ага, – кивнула я. – Не понимаю. И ты мне не объяснишь, почему не продумал план отхода, почему не отговорил Михаэля от захвата этой грымзы, почему не попробовал придумать другой план. Давай, скажи мне, что это было невозможно, и разойдемся! Потому что ты, Майл, никому не доверяешь, как и я, и свою душу мне не раскроешь, как и я тебе – свою. Вот и пошли меня куда подальше! А я не хочу знать ничего ни о твоей жизни, ни о твоей смерти, ни вообще о тебе! Ты дебил, ясно?!

Меня трясло, а на глазах были слезы. Да, я стала истеричкой. Довели девушку, гады! Но почему-то мне было больно от того, что я говорила правду: Дживас меня к себе не подпустит. Как и Кэль. Ну и ладно, мне ли привыкать? Когда-то я пыталась поверить человеку, верить которому было нельзя. Смотрела на звезды, на старинный замок, на темные деревья и улыбалась, мечтая ему поверить. И зная, что он способен лишь уничтожить меня. Глупая, наивная дура. Дура, верившая в замок Бран, черное небо и не менее черную душу, дарившую мне лишь боль, но неизменно залечивавшую раны. Я верила в невозможное. Хотела верить. Прямо как сейчас… Так чего же я расстраиваюсь? Незачем! Они для меня никто, как и я для них!

И тут я почувствовала, что меня отпустили. Я шмыгнула носом и отправилась куда подальше. Главное, не разрыдаться… Тем более на глазах у этого полосатого гада! Только не перед ним, ни за что… А вообще, чего меня это все так бесит? Чего я так обижаюсь на него? Не важно. Все это бред. Как говорится: «Все тлен!» – приправим фразу пафосом и будем высказываться на каждом углу. Не хочу я думать об этих деятелях. Ну их на фиг…

Я шлепала по узким улочкам и, сама не заметив как, выползла к крутому берегу реки. В нашем городе рек было аж целых три: одна, самая широкая, пробегала, аки марафонец, в новом районе города; вторая, переплюйка, текла где-то по окраинам; а третья, средненькая такая, пересекала как раз таки старую часть города. Вот к ее-то кисельным берегам я и вырулила, а точнее, выскочила на кручу, заросшую кустарником и зеленой травой. На том берегу виднелся монастырь. Мужской. Вспомнился мультик «Алеша попович и Тугарин Змей» и фразочка главной героини: «А я в монастырь уйду! В мужской!» Н-да. Кардинальный метод решения проблемы, ничего не скажешь. Я не до такой степени еще отчаялась…

И почему Дживасу вечно нужно лезть мне в душу со своим психоанализом? Ведь я ему и правда никто! А еще почему мне от этого всего так больно?.. Нет, не хочу об этом думать. Только хуже себе сделаю, точно знаю. Как правильно говорил человек, сломавший мне жизнь: «Если идешь вперед, не задумываясь о тех, кто остался позади, жить становится легче. Вот только такой образ жизни не всем дается…» Мне он не дается. И это хорошо. Но как же больно знать, что ты лишь объект исследования, которое почти ничего не значит для исследователя… Да и ладно. Нужно просто продолжать жить и идти вперед. Иначе свихнешься. А мне пока нужны мои мозги. Причем не вскрытые всякими там доморощенными психоаналитиками…

Поглазев на дивный пейзаж, состоявший из синего неба, голубой воды, зеленых листиков, травинок и прочей растительности, белокаменных палат на том берегу и не самого лучшего украшения – отдыхающих у самой кромки реки, я вздохнула, собралась с духом и решила топать домой. Надежда на то, что мафии там не окажется, еще теплилась, и я активно разжигала ее бензином, керосином и мыслями о том, что они не захотят меня видеть – по крайней мере, Дживас. Выговор от Мэлло я еще как-нибудь переживу, ибо он отходчивый. А вот геймера видеть не хотелось совершенно… Кое-как добравшись до дома, я ломанулась к ноутбуку – печатать рассказ, который появился в голове, оккупировав мою черепную коробку еще на полдороги.

«Зачем человеку вера в лучшее? Не знаешь? Вот и я не знаю. Может, для того, чтобы не прогнуться под ударами судьбы? А может, это просто опиум для больного разума, который ищет угол, в котором можно спрятаться от проблем», – напечатав сию фразу, я тяжело вздохнула, закрыла глаза, подумала пару секунд, а затем вернулась к написанию философского рассказа. Ориджи ныне не в моде, но мне на это, как, впрочем, и всегда, было откровенно наплевать: я писала для души и своей левой пятки, которая хотела трагизма. Ниар заплыл на кухню, узрел, что я не в лучшем из посещавших меня состояний, и благоразумно утек куда подальше. Я же на него даже не глянула, с маниакальным остервенением избивая клавиши ноутбука. Через час я прервалась на пять минут, постояла у окошка, поглазев на мир, и вернулась обратно к рассказу. Готов он был вечером, около семи часов, я проверила орфографию, пунктуацию и отсутствие логики, которая обычно присутствовала, тяжко вздохнула, подумала, что такое даже Ниару показывать нельзя, ибо это даже не философия, а крик души, похожий на бред сумасшедшего, вырубила машину и вяло начала готовить ужин. Юлька, все это время ныкавшаяся в моей спальне, за исключением пары часов занятий на курсах, которые я в наглую прогуляла (причем мне даже L выговор не устроил), тут же просекла, что я вновь вернулась в реальность, и прискакала ко мне. На ее молчаливый вопрос я тяжко вздохнула и шепотом, но довольно эмоционально – размахивая руками, как мельница крыльями – рассказала ей о сегодняшнем утре и его событиях. Юлька возмутилась, я ее поддержала, и в результате она уселась читать мой рассказ. Странно, но он ей понравился – она просто встала, обняла меня, шмыгнула носом и сказала, что понимает. Я кивнула, и Юлик перекинула рассказ на флешку, представлявшую собой дракончика – у нее даже такие штуковины всегда оригинальны… Ну, Грелля у нас вообще человек-праздник, что уж там! Удалив файл с ноута без возможности восстановления (как я была неправа, думая, что уроки Панды-самы не пригодятся!), я пожарила котлеты и позвала детективов на ужин. Макароны – не самая полезная пища, но мне на это было откровенно начхать с высокой колокольни, и, видя мое состояние, никто не жаловался.

Бёздей приперся посреди ужина, причем дверь открывала Юля. Как я поняла, он опять шлялся по городу. Когда мы завершили трапезу, маньячелло сказал, что мне надо выпустить пар, а потому через час он будет ждать меня в парке. Я кивнула и подумала, что ВВ меня понимает в сто раз лучше лемурообразной реинкарнации Фрейда, любящей провокации, хоть мы с ним почти и не общаемся, за исключением тренировок. Но ведь воин воина всегда поймет без слов, лишь раз увидев его в деле… Мафия так и не вернулась, и через час мы с Юлей потопали на поляну. Бёздей держал в руках катаны, и я нахмурилась.

– Нет.

Это все, на что меня хватило. Если он думает меня порубать на колбасу, благодаря моему состоянию, обломается!

– Маш, не отказывайся, – ни с того ни с сего заявила Грелля, и я удивленно на нее воззрилась.

– Ты ку-ку? – возмутилась я. – Я ему не соперник в таком состоянии! Он меня…

– Ничего не «он тебя», – усмехнулась Грелля. – Бейонд никогда тебя не убьет, я уверена. И не ранит тоже.

– Ты точно ку-ку, – офигело сказала я. – Он не предаст свой Путь Меча!

– А кто говорит о предательстве? – усмехнулась хитрая Юлишенция. – Тренировка есть тренировка. Спарринг есть спарринг. Это будет не бой, а значит, и Путь Меча здесь ни при чем. Вернее, он не обязан будет довести все до самого конца.

– Да он не… – начала было я, но запнулась. Бёздей подошел и протянул мне меч, причем в его взгляде я прочла лишь одно – стремление помочь. Ни жажды крови, ни мечты прибить меня и прикопать на месте мой хладный трупик там не было.

Я ошалело воззрилась сначала на него, потом на Юлю, радостно разулыбавшуюся, а потом, сама не понимая почему, взяла меч.

– До первой крови, – усмехнулся Бейонд. – Без правил.

Я кивнула, а Грелля ускакала куда подальше. Когда я провела ритуал, ВВ задвинул речь, и она меня настолько поразила, что я уставилась на него, как баран на новые ворота.

– Когда ярость затмевает разум, ее надо выплеснуть. Когда боль затопляет сердце, и не можешь от нее избавиться, преобразуй ее в злость и выплесни, иначе она тебя уничтожит. Не копи обиды и боль, иначе придешь к тому, к чему пришли мы с А. К смерти. Выплесни ее.

Я хотела было сказать, что А убил себя, а он – других, но застыла с открытым ртом. Ведь Бейонд тоже себя убить пытался. Только если А искал спасения в смерти, пытаясь избавиться от давления со стороны руководства приюта, Бёздей, не ставя и в грош свою собственную жизнь, решил показать миру, что L не стоит того, чтобы ради него над детьми так издевались. И он не бежал от проблем, а боролся до самого конца, пытаясь исправить все, что казалось ему несправедливым, причем цена была абсолютно не важна.

Я удивленно посмотрела на Юлю и спросила:

– Ты знала? Почему он это сделал – ты знала?

– Он рассказывал, – кивнула Юля, и я ошалело воззрилась на Бейонда, который пожал плечами и сказал:

– Не все темное обязательно черное, как не все светлое сияет кристальной белизной.

Я кивнула и обнажила меч, а ВВ довольно усмехнулся, увидев в моих глазах решимость, и поступил так же.

В этот раз первым атаковал Бёздей, но не потому, что не выдержал: мы оба хотели начать схватку, оба знали, что деремся не насмерть, а потому излишняя осторожность не требовалась – наоборот, нужен был выплеск адреналина, и мы начали бой почти сразу.

Удар, отойти, уклониться, снова атаковать. Сталь пела на разные голоса, а я отдалась на волю эмоций и позволила подсознанию взять верх, представив на месте Бейонда свой объект ненависти на данный момент – Майла Дживаса. Нет, пришибить его мне не хотелось, но дать волшебного пенделя для скорости – очень даже. Я отдала всю себя эмоциям и буквально слилась с катаной.

Шаг, поворот, взмах руки. Движения четкие, порывистые, но очень скупые. Желания разорвать противника нет, как и нет и желания причинить ему боль. Есть лишь желание дать сдачи, показать, что я не слабачка; есть лишь желание победить и выплеснуть боль, рвущую сердце на части. Но Бейонд прав: так просто ее не отпустить, а потому приходится преобразовывать ее в ярость, прежде чем направить в лезвие меча.

Удар, еще удар. Ноги скользят по примятой траве. Руки напряжены, а глаза пристально всматриваются в глаза противника. Не врага – именно противника. Выпад. Один точный, мгновенный удар, как бросок кобры. Он был рассчитан и спланирован, он был неожиданным для соперника, и он достиг цели. На левой руке Бейонда, чуть ниже локтя, выступила багряная капля.

Злость тут же исчезла, и я почувствовала огромное облегчение, а тишину прорезал вопль Юли:

– Блин! Какого черта вы вечно такие ставки назначаете?!

Она ломанулась к Бёздею и осмотрела его руку. Странно, она о нем и правда безумно волновалась и напоминала сейчас курицу-наседку, хотя царапина была пустяковая, и, если уж говорить начистоту, Грелле такое проявление заботы о ближнем вообще не свойственно. Я озадачилась, но решила пока ни о чем ее не спрашивать, а понаблюдать, потому вытерла лезвие меча и убрала его в ножны.

– Хорошо, что рукава закатал! – продолжала бубнить Юлька, заматывая руку Бёздея своим шифоновым шарфиком. Ого… ничего себе. Но еще более странно то, что ВВ все это время молчал и неотрывно на нее смотрел, причем возмущения в глазах не было – ему явно нравилось, что она о нем заботится. Я не поняла! Он что, втюрился в Греллю? Он, человек, страдающий паранойяльным бредом и мечтающий лишь показать миру, что L – не пуп земли? Но если он делал это не из мести Рюзаки, а ради того, чтобы в Вамми-хаусе прекратили издевательства над детьми и ради мести как раз таки руководству приюта, то это значит лишь одно: Бейонд не убьет в этом мире. Никогда. Ну, разве что на подпольные бои по смешанным единоборствам запишется, и то вряд ли. К тому же, как я поняла, там он не добивал лежачих. Это и был его Путь Меча – до самого конца, но с честью.

– А ты не хотела бы рукав зашивать? – усмехнулся ВВ, наблюдая за действиями моей подруги с нескрываемым любопытством.

– Дурак, – фыркнула Юля. – Я не хочу, чтоб тебя зашивать пришлось! А рубашка… Ну, тоже жалко, да! Ибо на дороге не валяется. Но я бы зашила.

– Вот и молодец, – хмыкнул Бёздей и убрал меч в ножны, когда Грелля соизволила отпустить его лапку.

– Спасибо, Бейонд, – сказала я тепло. – Я пойду. Спасибо за все, ты хороший друг.

Бёздей озадачился, а Юля удивленно на меня воззрилась. Я же ей хитро подмигнула и поспешила оставить их вдвоем. Думается мне, что им и без меня есть о чем поговорить, и это безмерно радует!

====== 26) «Звонок». Эх, лучше бы звонила Садако, право слово... ======

POV Юли.

Так, я не поняла! На что Себастьянчик намекает? С какого перепуга она бодрой, но не грациозной ланью только что ускакала из парка, оставив меня с Бейондычем? Что за бунт? У нее что, проблемы офтальмологические? Она не зрит, что между нами ничего нет? Что за намеки?!

– Это вот что сейчас было? – возмутилась я вслух, ища поддержки у Бёздея. Да, я такая – если я чем-то недовольна, остальные тоже должны возбухнуть.

– Видимо, твоя подруга переутомилась, – усмехнулся мой личный маньяк. Какой молодец, правильно понял ситуацию.

– Вот-вот, – фыркнула я. – Она нас таким макаром сосватает! Берегись, Бейонд, мою подругу! Она страшна в своих убеждениях! Как втемяшит себе что в голову – ни одна лоботомия не спасет!

– Угу.

Бёздей кивнул и уселся на землю. Офигел совсем! Земля холодная: вчера дождь был!

– Ты с какого дуба рухнул? – возмутилась я и, поймав этого пофигиста за ласту, потянула вверх. Он не потянулся. Репка, блин, доморощенная! – Вставай, Бейонд! Замерзнешь! И начнется у тебя пиелонефрит, и отправят тебя на «Скорой» в урологию! И будут тебе катетеры ставить. И будешь ты выть и стонать!

Поймав скептический взгляд красных гляделок, я поняла, что загнула, и исправилась:

– Ну да. Выть – это не к тебе. Но все равно вставай! А то не буду в больнице с апельсинами навещать!

– А с чем будешь? – усмехнулся этот провокатор.

– С пинками! – возмутилась я, безрезультатно пытаясь поднять его с земли. Он в нее корнями врос, что ли?!

– Согласен, – заявила эта темная субстанция и дернула меня на себя. Ясен пень, я не удержалась и рухнула на него.

– Фиг ли ты творишь, потомок Борджии! – рявкнула я, пытаясь встать. Обломингус – любимое заклинание Себастьянчика, вернее, нелюбимое, но постоянно на ней используемое разными вредителями – перекочевало ко мне. Меня держали крепко, прямо как в Железной Деве, и встать не было никакой возможности.

– Какое лестное сравнение, – хмыкнул Бейонд.

– Вот если я простужусь, не буду тебе стирать и сказки придумывать, – надулась я и в мгновение ока почувствовала свободу. Скажу больше: этот шизик без намека на заботу о своем здоровье встал и меня на ноги поставил.

– Нет, последнее – запрещенный прием, – усмехнулся он.

– То-то же, – фыркнула я, отряхивая джинсы.

– А почему ты не носишь юбки? За редкими исключением, – вопросил Бейондыч с пофигистичной харей. Я привыкла уже, что она у него слабо эмоции выражает, и умею по интонациям читать, когда ему правда интересно, а когда вопрос его не волнует, но информация необходима, так что сейчас могу сказать точно – ему любопытно. С чего бы?

– С чего такой интерес к моей скромной персоне? – удивленно вопросила я, скрестив руки на груди. Последнее Бёздею почему-то не понравилось, он нахмурился и быстренько дернул меня за ласты, выравнивая их по швам. Мы что, в армии?