Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

  – Сучка, – с воплем один из легионеров сбил кружащуюся девушку на землю. – Жидовская подстилка! Закрой свою пасть! – он несколько раз с силой вбил приклад ей в живот. – Молчи!

  – Мертвецы! Ха-ха-ха-ха! – смеялась она как сумасшедшая, катаясь по земле и даже не стараясь уворачиваться от ударов. – Вам же говорили, не появляться в лесу..., – очередной удар, попав прямо в колено, отозвался неприятным хрустом. – Сдохните! – она уже не кричала, а хрипела, то и дело харкая кровью. – Сдохните все до единого... Лес вас пожрет и не оставит ни единого следа...

  Отдыхавшие недалеко сечевики, привлеченные странным зрелищем, столпились за спинами своих командиров. Они со странным чувством смотрели, как девушку месили ногами пара здоровых мужиков, а она лишь хрипела в ответ и время от времени жутко смеялась...

  114

  15 декабря 1942 г. Орша. Ставка командующего Центральным фронтом генерал-лейтенанта К.К. Рокосовского.

  Константин Константинович мерил шагами гостиную, широкое пространство которой было залито солнечным светом. Он делал ровно пятнадцать шагов в одну сторону, потом – столько же в обратную, и после этого смотрел на часы.

  – Григорий Павлович, как там? – не выдержал он, подойдя к полуоткрытой двери. – Не слышно?

  – Не слышно..., – было слышно, как его зам подошел к окну. – Может, Константин Константинович, командарм возле Волновки застрял. Там сейчас так намело, что в обход придется ехать.

  – Значит... не скоро, – пробормотал он. – Зачем же, Георгий, ты едешь? Ставка же все решила...

  Он со вздохом сел в кресло и задумался. Ему сразу же вспомнилось недавнее заседание Ставки, на котором решалась судьба зимнего наступления. При одной только мысли о тех событиях, когда ему пришлось докладывать о разработанном им плане, Рокосовского вновь и вновь бросало в дрожь.

  «После доклада и последующих за ним вопросов, он замер возле карты.

  – А вот остальные товарищи, – Сталин указал курительной трубкой куда-то в сторону собравшихся. – С вами, товарищ Рокосовский, не согласны. Вы утверждаете, что Красная Армия в настоящий момент обладает необходимыми силами и опытом, чтобы предпринимать столь масштабные операции фронтового масштаба. Нанесение сразу нескольких сильных ударов по обороне противника – это не что иное, как распыление наших сил. Получается..., – Верховный посмотрел на сидевших так, словно приглашал их принять участие в дискуссии. – по сильному и матерому противнику мы ударим не кулаком, а ладонью, – сидевшие недалеко от Рокосовского Буденный и Конев согласно закивали головами. – Разве мы можем себе позволить так делать? Что помешает немецкому командованию, – Сталин повернулся к карте. – здесь и здесь нанести мощные фланговые удары и создать мешок. И не надо забывать, что согласно данным разведки, где-то в тылу у немцев созданы три крупные маневренные группы, в состав которых целые подразделения с новейшими тяжелыми танками. При разработки своего плана вы учли все эти моменты?

  Все эти угрозы присутствующим были уже прекрасно известны и не раз обсуждались в ходе доклада. Возвращаясь к ним вновь Сталин требовал очередных гарантий...

  – Предлагаю вам выйти и еще раз подумать, действительно ли предлагаемый вами план приведет к желаемым для нас результатам?

  Рокосовский, не говоря ни слова, вышел из кабинета в приемную и под удивленным взглядом Поскребышева, сел на диван. Он уже третий раз за последние полтора часа присаживался на это самое место и молча о чем-то размышлял.

  – Вы обдумали? – Сталин внимательно смотрел на военачальника. – И что вы скажете на этот раз?

  – Товарищ Сталин, со всей ответственностью заявляю, что предлагаемый мною план полностью соответствует складывающейся на сегодняшний момент оперативной ситуации, – Рокосовский излучал уверенность и полную убежденность в своих словах. – Мощный удар по двум направлениям будет для противника полной неожиданностью.

  – А как же болота? – спросил Конев, ставший после катастрофического начала войны сверхосторожным. – Вы хотите бросить в прорыв две танковые армии. Если я не ошибаюсь белорусские болота издавна славились своей коварностью... Товарищ Сталин, может получиться, что мы просто утопим технику.

  Сталин вопросительно посмотрел на помрачневшего докладчика.

  – Была проведена предварительная разведка, – генерал-лейтенант обратился к карте. – Согласно ей, на всех направлениях, где планируется использовать тяжелую технику, имеется возможность проложить гати. Форсирование наиболее опасных мест и строительство гатей будет вестись практически одновременно. Танки на себе повезут бревна. Это позволит не потерять темпа и внезапности...».

  Вдруг, он открыл глаза. В голове он еще прокручивал раз за разом прошлые события, вновь проговаривая аргумент за аргументов. Сотни цифр, географических названий, особенности местности – все это всплывало волнами, конструируя картину будущего наступления...

  – Вот, черт! – внезапно, за стеной чертыхнулся его зам. – Все-таки напрямик ехали! – с улицы послышался требовательный гудок автомобиля. – Константин Константинович, командарм уже здесь!

  Рокосовский вскочил с кресла и подошел к зеркалу. Китель на нем был немного мятый. Он едва успел его поправить, как дверь в его кабинет открылась и вошел Жуков.

  – Здорово, генерал-лейтенант! – «чертовски крепкое рукопожатие» – в очередной раз про себя отметил Рокосовский. – Как тут у тебе? Подготовка идет по плану? – было видно, что Жуков чем-то обеспокоен, хотя старался это скрыть. – Что с противником?

  – Пока все идет по плану, Георгий Константинович, – зная нелюбовь Жукова к долгим вступлениям, Рокосовский сразу же подошел к столу, на котором лежала карта будущего района действий. – На наиболее вероятных направлениях ударов Красной Армии немцы создали мощный оборонительный рубеж. Разветвленная сеть траншей полного профиля, пять или шесть рядов колючей проволоки, многочисленные огневые точки. Все это грамотно вписано в прилегающую местность...

  Указка нарисовала извилистую линию, соединяющую несколько крупных населенных пунктов, превращенных в мощные опорные пункты.

  – Со стороны населенных пунктов, которые намечены в качестве первоочередных целей для передовых штурмовых групп, активности противника практически не отмечено. Как мы и считали, данное направление немецкое командование считает мало уязвимым...

  Достав из папки свою карту, Жуков сделал на ней какие-то пометки.

  – На сегодняшний день мы практически закончили концентрация сил. Штурмовые подразделения выдвинуты на позиции, – продолжал генерал-лейтенант. – Выдвигается на рубеж артиллерия.

  – Артиллерия? – переспросил Жуков. – Подожди-ка, Константин... Если немцы там не ждут, то не нужно и артподготовки.

  – Георгий Константинович?! – план Рокосовского предусматривал обязательное нанесение артиллерийского удара сначала по немецкому передовому краю, а потом и по тылу.

  – Отставить артподготовку! – резко рубанул Жуков. – Пустишь штрафников, потом штурмбаты, за ними в прорыв двинуться танки – вот и все! – Рокосовский закаменел от такого дополнения к уже утвержденному плану. – Товарищ Рокосовский, не время и не место разводить институтские сопли! Мы так и не выяснили, где у них третья мангруппа. Это почти сто новейших танков! А если они здесь подкарауливают?! Понимаешь? – в этот момент, невысокий и массивный Жуков казался существенно больше Рокосовского. – Своей артподготовкой ты им просто маякнешь: мол сюда, гости дорогие, сюда идите! И когда твои из болота начнут вылазить, они их в два раза перещелкают!

  Они резко замолчал и отвернулся к окну.

  – Ладно, Костя, что мы в самом деле? – Георгий Константинович также резко отвернулся от окна и подошел к столу. – Поговорить с тобой хотел совсем о другом, – на лице Рокосовского было черным по белому написано удивление. – Давай, чайку что-ли.. Морозец, чай-то в самый раз.

  Через несколько минут они уже сидели за столом, на котором стоял, пышущий паром самовар, несколько банок тушенки, пара кусков сахара и краюха хлеба.

  – Поговорить с тобой хотел, Костя, – еще раз повтори он, словно в задумчивости. – Ты ничего не замечаешь? – вдруг прямо в лоб он задал странный вопрос, а см в этот момент внимательно смотрел прямо ему в глаза. – Ну, происходит... Ничего?

  Алюминиевая кружка, обмотанная платком, чуть не выпала у генерал-лейтенанта из рук. Рокосовский преувеличенно спокойно поставил чай на стол и сложил руки в замок, чтобы непослушные пальцы не выбивали тревожную дробь (эта ненавидимая им привычка появилась у него после ареста и до сих пор преследовала его).

  – Нет..., – тихо проговорил Рокосовский, чувствуя, что за этим вопросом стоит что-то очень важное. – А что происходит? – осторожно спросил он и сразу же пожалел о вырвавшемся у него вопросе.

  Жуков тоже положил кружку, над которой поднимался ароматный парок, на стол.

  – Что, что... Много чего, – пробормотал он, опустив глаза на свои толстые узловатые пальцы. – Не уж то не понимаешь?! – прищурившись, Жуков несколько секунд рассматривал своего собеседника. – Счастливый..., – со вздохом прошептал он и вновь поднял глаза на Рокосовского. – Странные дела творятся, Костя, очень странные!

  Командующий откинулся на спинку стула.

  – Понимаешь, случилась эта проклятая война. Вот, она! Вонючим сапогом нам под дых как ударила! – он словно говорил сам с собой, словно продолжал какой-то давний спор со своим «Я». – И мы покатились вместе со своими фуражками, танкетками, тушенкой к … Москве! – он на несколько секунд замолчал, а потом так же резко продолжил. – Ну это все было понятно! Костя, все это понятно! Потому что хреново мы готовились! Не умели воевать, вот и дали нам пинка!

  Рокосовский не знал куда деться. По своему опыту он прекрасно знал, что подобные разговоры, начинаясь с вполне обычных тем, могли закончится таким, за что очень быстро «намажут лоб зеленкой».

  – Это-то мне понятно, – продолжал Жуков. – Раз ты сильный но не подготовленный, то можешь легко получить по зубам. Но потом, … Костя, почему... потом всё стало каким-то другим, – командующий то ли не мог назвать чье-то имя, то ли просто не мог подобрать какое-то название. – Каждый день я вижу, что вокруг меня..., вокруг нас всех происходят какие-то события, которые почему-то никто больше не видит или не хочет видеть?!

  Кажется впервые за все время его монолога, Рокосовский, действительно, заинтересовался.

  – Какие события? – почти прошептал он, снижая голос по атмосфере разговора. – Что происходит?

  – Я точно не знаю как это объяснить, – он уставился глазами в одну точу, будто именно там и содержались ответы на все его вопросы. – Мы слишком быстро оправились от поражений... Такого просто не может быть! Они же почти до Москвы дошли..., выбили авиацию, большую часть танков. Два миллиона бойцов в плену, примерно девятьсот тысяч убито, почти вся кадровая армия легла... Тогда под Москвой, в какой-то момент я подумал все! Немец сомнет нас. И тут, через какие-то полгода словно лавина прошла, – Жуков сделал паузу. – Ты разве не заметил, Костя? Что-то изменилось и довольно резко. В армию пошла тяжелая техника – танки, реактивные минометы, арторудия. Из-за Урала непрерывно идут эшелоны с амуницией. Да, еще пару месяцев назад две дивизии под Тулой в лапти пришлось обуть, а тут тысячи пар сапог...

  – А как же новые заводы? – Рокосовский не сдержался. – Чуть не пол страны перекинули в Сибирь и на Урал.

  – В Сибирь? – машинально переспросил Жуков. – Ты, что товарищ Рокосовский?! – едва до него дошел смысл сказанной фразы, он вновь превратился в волевого, жесткого и неприемлющего чужих мнений человека. – Какое производство? Все эти предприятия, которые ставили в мороз в голых степях, едва только начали выходить на нормальный режим работы. Там до сих пор еще одни кирпичные коробки стоят с фонарными столбами. Да, Костя, люди работают как проклятые, чтобы дать фронту еще один танк, самолет, лишнюю сотню снарядов и патронов, но не настолько..., – он чуть наклонился в сторону собеседника, словно собирался сказать что-то важное и тайное. – На заседании Ставки докладывали, что экономика страны не просто восстановила довоенные показатели производства, но и существенно превзошла их. Урожай зерновых этого года был таким, что и год назад нам не снился! Мясо, молоко... Откуда, как? Украина, Белоруссия под немцами! Откуда все это взялось?! Не в воздухе же оно выросло... Ты видел новые пайки? – Рокосовский машинально кивнул головой, мгновенно вспомнив небольшие брикеты спрессованной пищевой массы, быстро снискавшие у бойцов заслуженную любовь. – А новые лекарства? Костя, я же своими глазами видел, как один укольчик..., один проклятый укольчик с того света вытащил моего ординарца. Меня прикрывал... Всю брюшину ему осколками посекло. Кишки наружу, думал не довезем, – под ним жалобно заскрипел стул. – И тут всего один укол... Ну, откуда все это?

  Горько усмехаясь он взглянул на сидевшего в задумчивости собеседника.

  – Там очень много разного говорят, – Жуков глазами показал в сторону потолка. – Очень много, – голосом он дал понять, что эти гуляющие слухи он ни во грош не ставит. – Рассказывают, что в начале войны в Союз приехало очень много иностранных военспецов. Называли итальянцев, испанцев, французов, греков. Недавно Маленков шепнул, что на территории САСШ удалось завербовать примерно четыре тысячи высококвалифицированных рабочих и инженеров. Вербовщики работают во Франции, уж не знаю как ... Даже болтают, что по дипломатическим каналам Москва направила во всей белоэмигрантские организации приглашение, – Рокосовский удивленно присвистнул от такой новости. – Есть сведения, что по личному приглашению Хозяина в Москву прибыл Деникин. А за ним, как ты понимаешь, стоит несколько тысяч боевых офицеров... Я не знаю чему верить, Константин. Все это слишком, слишком... фантастично! Чтобы Деникин, который проклял всех нас, приехал в Москвы и встретился с товарищем Сталиным, – Жуков недоверчиво покачал головой. – Если бы мне кто сказал об этом еще несколько год назад, я бы его обложил по м...

  Он бросил быстрый взгляд на дверь, словно опасался что их могут подслушать.

  – Уверен, что он все знает, Костя, – кто этот «ОН» было ясно им обоим. – Мне иногда кажется, что он видит людей насквозь, – еле слышно прошептал Жуков.

  115

  Его группе почти удалось проникнуть в расположение партизанского отряда – того самого, который месяцем ранее буквально «размазал тонким слоем» по лесу крупную группировку немцев. Они, бывшие полицаи, остатки карательных батальонов, смогли продвинуться дальше, чем отборные эсэсовские и егерьские части, специально натасканные на операции в подобных условиях. Все этим мысли непрестанно крутились по кругу в его голове, становясь с каждой секундной все более живыми и яркими, обретая все новые и новые подробности.

  – У-у-у-у, – тихо застонал Динкевич от своего бессилия что-либо изменить, грызущего его невыносимой почти физически ощущаемой болью. – Черт, черт! Как же так вышло? – он задергался всем телом, дрыгая связанными за спиной руками и сплетенными ногами. – Как же так?

  В очередной раз на него накатило так сильно, что он потерял сознание. Извивающееся туловище, изогнувшись напоследок, застыло в немыслимой позе.

  «... Они вошли в квадрат под непрекращающийся ливневый дождь, мощными струями продолжавший по ним барабанить и барабанить. С каждым новым хлюпающим шагом из плотной стены дождя выступало очередное мокрые дерево с поникшими ветками, напоминавшее нахохлившегося ворона, который распушив перья мок под дождем. Под ногами кое-где оставались островки грязно-серого снега и полупрозрачного льда, через готовые приходилось перескакивать».

  Рядом с Динкевичем на поляне лежало еще семь человек – все те, кто с обезумевшими лицами смогли вырваться из устроенной для них западни. Скрученные бечевкой руки и ноги делали их похожими в этот момент на плотные деревянные колоды, беспорядочно валявшиеся под ногами.

  «Динкевич ясно видел самого себя, поправляющего промокшую насквозь командирскую фуражку с красной звездочкой. Вот он делает знак остановиться и еще раз проверить обмундирование. Сечевики, ежась под струями проливного дождя, в очередной раз начали проверять наличие звезд и красных лет.

  – Че, рожу кривишь, Горелый? – в этом полусне, полудреме свой собственный голос казался ему настолько писклявым и жалким, что хотелось заткнуть свой же собственный рот. – Не умрешь!

  – Не возьму я этот жидовский знак! – ворчал звероподобный мужчина, лицо которого перетягивали багрово-красные рубцы. – Это все кляты коммуняки таскали.... Вот он у меня где! – его ладонь энергично резанула в районе собственной шеи. – Прости меня Господи! Кляты кровопицы, совсем от иродов житья не стало...

  Голова отряда со вздохом от него отвернулся.

  – Подтянулись, черти! – прикрикнул он на них через проклюнувшийся кашель. – Хватить сиськи мять, тапереча мы одно из подразделений бригады Козлова. Поняли? И чтобы до сигнала ни гу-гу! – небритые и посеревшие лица понимающе закивали».

  Он валялся на поляне под огромным деревом и понимал, что вновь видит свой кусочек воспоминаний, нагнавшим его с очередным витком этого бреда. Он стонал и рвался, но мечущееся тело не желало помогать ему.

  «– Голова, а дивчины там був? – новые голоса начали пробиваться к нему сквозь пелену тумана. – А то не в моготу боле..., – разбитной паренек из Львова наклонился к его голове. – Можа тех вон дивиц попробуем? С них же не убудет! Мы же только трошки... Уж одна там больно гарна, – прямо перед глазами Динкевича встали толстые, обветренные причмокивающие губы цвета сырого мяса. – Вот я понимаю дивчина! Волосья во! – свободной рукой тот проводит возле пояса черту. – Глазищами своими таращит як из пулемета... Гарна дивчина...».

  Через мгновение эта вечно потеющая рожа с крупным чуть расплющенным носом растаяла в воздухе, оставив после себя встающие стеной остатки леса. Между темно-зеленой травой, едва прикрытой снегом, стояли черные как смоль стволы деревьев. Ровные, прямые, без единого сучка, они смотрели прямо в небо... Он видел их то перед самым носом, когда можно было разглядеть черную как смоль обгоревшую кору деревьев, то вдалеке от себя, когда они сливались в единый темный монолит.

  «– Всем в оба смотреть! – вновь Динкевич слышит свой голос, но остановить его не может. – Немцы полгода назад тоже здесь пройти пытались, – перед его глазами проплывал сожженный танк, который сейчас с опущенным стволом пушки, с слетевшей гусеницей и с вскрытым металлическим брюхом уже не выглядел наводящим ужас монстров. – Полк пехоты с усилением, двадцать танков в лес вошли и все! – он помнил с какой интонацией говорил эти слова, как пытался произвести впечатление на тех, кто шел с ним. – Все они здесь остались. Вот один, там второй встал... Вон, без башни, – метрах в двадцати, действительно, стоял, безголовый танк, лишенный в добавок и гусениц. – Думаю, хлопче, дальше еще увидим».

  Его сознание подстегнутое страшной усталостью и и страхом выдало очередную картину. Новый подбитый танк стоит метрах в десяти от первого. Ему повезло меньше! Массивная башня отброшена в сторону, где проломив своим весов несколько стройных берез валялась на земле. Люк механника-водителя был открыт и манил своей темнотой и надеждой...

  «О! Пся крев! – заорал вдруг Динкевич, в очередной раз проклиная свое неуемное любопытство он резко отпрыгнул от закопченной железной туши. – Матка боска! – с исказившимся от испуга лицом он не мог отвести взгляда от темноты открывшегося люка».

  Даже сейчас, лежа на земле со связанными рыками он ощутил как его накрыло противной холодной испариной.

  «– Сгорел..., – проговорил тот, прошлый Динкевич. – Заживо...

  Падавший в глубину танка тоненький луч света осветил скрючившуюся за рычагами управления черную фигуру. Виднелась склоненная вперед голова, покрытая опаленными волосяными комками; вцепившиеся в рычаги руки, с которых в огне лохмотьями слезал комбинезон. Он смотрел прямо в полумрак кабины, где черная запекшаяся кожа сливалась с темнотой стен и пугала своей неизвестностью.

  – Сгорел заживо, – он протянул руку, чтобы закрыть танковый люк. – Спи спокойн..., – вдруг, потрескавшиеся, впавшие в глазницы веки чуть дрогнули. – Спокойно, – шепотом попытался закончить он, но из его рта выдавался лишь шепот. – Нет! Нет! – забормотал он не веря своих глазам – Ты же сгорел! Сгорел весь, полностью! – к его ужасу танкист открыл приподнял сначала одно веко, потом после секундной заминки второе».

  Динкевич, тяжело дыша, открыл глаза. Место где он лежал, таки и не изменилось. Он с свистом глотал холодный, пахнувший сыростью и порохом воздух, а потом также, со звуком, выдыхал его обратно. Его легкие работали как кузнечные мехи, загоняя все новые и новые порции живительного газа, но он никак не мог успокоиться... Краски его очередного воспоминания становились все ярче и ярче, в какой-то момент полностью заменяя собой реальность...

  «– Голова, Слепня что-то не видно, – пытаясь перекричать дождь, Горелый наклонился к его голове. – Его отделение справа должно идти... Хотя в этом дожде ни хрена не видать! Шаг в сторону сделаешь и все – заблудился. Надо что-то делать. Может баб этих еще раз посспрашать?! Только на этот раз вдумчиво их потрясти, чтобы все выложила как духу.

  – Ладно, давай тащи их сюда! – он остановился, расправляя высокий воротник. – Посмотрим, что скажут. »

  Тот управился довольно быстро. Не прошло и нескольких минут, как к ногам Динкевича кинули их пленниц – одну постарше, а другую – помладше.

  – Ну, и куда дальше? – пальцем приподнял он подбородок второй, которая с вызовом смотрела на него. – Говори, сучье вымя, а то потом выть придется, – он взял ее за волосы и несколько раз с силой тряхнул. – Где этот проклятый лагерь?

  – Раз к Андрюшке идете, значит и гробы уже заготовили, – вдруг с жаром произнесла она, даже не делая попытки вырваться из его рук. – Нет?! Не заготовили? – в ее голубых глазах царило настолько искреннее изумление, что Динкевич, не видя и следа издевки, даже растерялся. – Плохо, – с уверенностью произнесла она.

  – На! – он с силой ударил ее по щеке, разодрав в кровь массивной печаткой. – Маленькая дрянь! Я тебе покажу Андрюшку. На! – следующий хлесткий удар буквально откинул ее на спину. – Говори, куда нам дальше идти?

  Ручейки крови из разбитых губ сразу же смывались падающим каплями дождя., а она стояла на коленях вновь и вновь подставляя лицо под удары. С каждой новой пощечиной улыбка на ее губах становиться все более похожей на кровожадную гримасу, от которой начинала брать оторопь.

  – Бей, сильнее бей! – распалялась девушка, ближе двигаясь на коленях к Динкевичу. – Покажи свою силу, свою злость! Давай! – Голова был словно в кровавом тумане, от которого мутнело в глазах и хотелось бить все сильнее и сильнее. – Так! В кровь!

  Наконец, от очередного удара девушку бросило на землю, где она и осталась лежать.

  – Давай вторую, – прохрипел Динкевич, слизывая кровь с тыльной стороны ладони. – Все равно в этом проклятом дожде ни черта не видно! Куда не посмотри ни зги..., – женщина постарше стояла чуть наклонив голову и что-то шептала. – Ну, а ты что скажешь?

  Из под сдвинутого по старушечьи на самые глаза платка на него посмотрело еще не старое лицо. Она несколько секунд смотрела прямо на него, словно пыталась что-то прочитать в его душе.

  – Что, волчья сыть, крови никак не напьешься? – бросила она ему прямо в лицо. – Все мало тебе?! – говорила она вроде негромко, но он отлично слышал каждое слово. – Черный ты весь. Снаружи черный, изнутри черный. И душа у тебя черная, как смола... Нет в ней ни просвета ни привета, – и говорила он совсем не со злостью или ненавистью; в ее голосе слышалась вселенская усталость от всепроникающей жестокости и дикости, готовности сожрать своего близкого, жадности до мерзостей. – Плохо тебе будет... Ой, как плохо. Совсем плохо, Черный человек! Уходи отсюда быстрее... Дождь пока идет. Он все спрячет, словно и не было тебя тут! Уходи! Не оглядывайся ни на кого!

  Динкевич не мог понять, что с ним такое происходит. Он столько раз слышал, как в его сторону неслись проклятия, что уже потерям им счет. Казалось бы, что такое еще одно, брошенное полуграмотной и испуганной женщиной. Всего лишь пыль, который можно растереть между ладонями и развеять по воздуху, но не в этот раз...

  – Уходи, Черный человек, – снова попросила она, равнодушно смотря на главу сечевиков. – Дождь вот-вот закончиться. Срок твой почти истек... Уходи!

  Вытянув руку вперед, Динкевич с недоумением смотрит, как хлеставший на протяжении нескольких часов ливень начинает затихать. По покрасневшей ладони били уже лишь редкие и крупные капли.

  – Голова, ... слышь, Голова?! – до него никак не могли достучаться. – Голова?! Очнись! – он повернул голову и удивленно посмотрел на Горелого, который, нервно оглядываясь, пытался ему что-то сказать. – Голова! Нет говорю никого! Ты слышишь! – в его голосе слышалась самая настоящая паника. – Все! Все куда-то пропали... Вот одни мы тут – Семка, я и ты, – слева от него стоял тот самый львовский паренек, что так рвался поговорить с женщинами. Говорю, нет больше никого.

  До Динкевича, наконец-то, дошло, что случилось. Правая рука машинально коснулась оружия, словно убеждаясь, что оно не пропало вместе со всеми людьми. Он посмотрел сначала на Горелого, потом перевел взгляд на второго сечевика.

  – Где все? – его глаза налились кровью. – Какого лешего они могли пропасть? – его глаза обшаривали поляну, на которой они стояли. – Почти полсотни человек... Искать! – вдруг заорал он на них. – Искать, сукины дети! – он взвел затвор ППШ (любил он советский автомат за надежность и большой боекомплект) и потом схватил за шиворот одну из женщин.. – А ты, тварь, давай за мной. Шевели, шевели ногами! – женщина на подгибающихся ногах пошла за ним. – Сейчас вы у меня увидите, твари! Слышите меня?! – закричал он потрясая автоматом. – Где вы там?! – автоматная очередь вспорола землю рядом с ногой женщины, заставив вскрикнуть от испуга. – Вот видите? Ха-ха, Черный человек! А так?! – бросив женщину на землю, он начал стрелять ей прямо под ноги. – Да, я Черный человек! Я Черный человек!

  Двое остальных стояли спиной к спине и смотрели по сторонам. После того, как этот странный дождь закончился они и словом не перемолвились. Лишь дикие, широко раскрытые от страха глаза шарили по лесу.

  – Идите ко мне! – орал окончательно «слетевший с катушек» Голова уже на весь лес. – Где вы там прячетесь? Да я вас все..., – когда он в очередной раз размахнулся для удара, его нога за что-то зацепилась и он с высоты своего роста свалился в грязь. – Тьфу! – сплюнул попавшую в рот грязь. – Что это еще за дерьмо? – нога зацепилась за какой-то корень, петлей торчавший из земли. – А ты..., – девушка с торжествующим видом смотрела за его спину. – Ах, падла..., – он рывком попытался перевернуться на живот, но его руки все время скользили. – Стоять! Стоять! Да... О! Нет! ».

  Дико заорав, Динкевич вновь проснулся на той самой поляне. Его сердце продолжало бешено биться, с каждым новым ударом грозя вырваться из грудной клетки и залить кровью все вокруг. .

  – Свят! Свят! Что это было?! – бормотал он, пытаясь порвать тугой ворот кителя. – Что это такое? – ткань, наконец-то, с треском разорвалась, открывая доступ свежему воздуху. – Хорошо..., – прошептал он, на секунду, забыв про все, кроме этого удивительного ощущения.

  Сечевик даже закрыл глаза, впитывая в себя каждое мгновение этого незабываемого ощущения.

  – Гляди-ка, очнулся, – вдруг, кто-то самым незатейливым образом пнул его в спину. – Ну, паря...., – на Динкевича, перевернувшегося на спину, с добродушной улыбкой смотрел древний старичок. – Готов?

  Все остатки еще сохранившейся бравады с палицая слетели моментально. Не осталось ничего! Ни гордого вида борца с проклятым большевизмом, ни несгибаемого защитника угнетенного украинского народа, ни грозного Голову, ни осталось ничего! Казалось, бы вот он тот прекрасный момент, когда можно плюнуть в лицу ненавистному врагу, когда можно клясть его, когда можно в последний раз проявить свою силу.

  – Ну, ничего, – спокойно проговорил дед, взглянув куда-то вверх. – Отец все знает, все видит... А ты помолись, паря..., помолись. От доброй молитвы-то ничаго плохого-то не случиться. И за себя помолись, и за своих вон тоже попроси. Полегче будет!

  Динкевич дернулся изо всех сил, почувствовав как его кто-то схватил за связанные руки.

  – Пошли прочь, прочь от меня! – зашипел он, когда его начали волочь. -Оставьте меня!

  – Давайте, хлопцы, и тех тоже туда, – он увидел как к нему начали подтаскивать и остальных. – Вот, сейчас и начнем...

  Из-за деревьев, которые едва выступали из темноты, начали появляться фигуры людей. Один, два, три, десять..., и еще, и еще. Через несколько минут на поляне стояло сплошное людское кольцо. Молча стояли мужики в овчинных тужурках, с мрачным видом рассматривавших связанных полицаев; десантники в маскхалатах, с любопытством следившие за каждым движением копошащегося у дуба деда; несколько деревенского вида баб, в сторону виновато отводившие глаза; с десяток ребятишек, выставивших вперед палки-ружья... Чуть впереди всех стояла та самая девушка, которую с таким остервенением хлестал по щекам Динкевич. Сейчас в ее глаза читалось настолько ничем не скрываемое торжество, что сечевику становилось жутко.

  – … Гм, – одобрительно прогудел старик, посмотрев за спины валявшихся предателей. – Братья и сестры, – стоявший впереди десантников среднего роста коренастый командир чуть дернулся, что не осталось незамеченным со стороны. – Да, все мы с единого корня... И эти тоже! – изогнутый конец посоха ткнулся в сторону лежавших. – Все мы плоть от плоти нашего Отца, – многие из толпы синхронно вцепились в висевшие у них на поясах темные деревянные статуэтки и с благоговением посмотрели на возвышавшийся над ними дуб исполин. – Здоровые или убогие, рыжие или беляки, бабы или мужики, хорошие или плохие – все мы его дети. Каждого из нас он знает и привечает! Каждый, кто попросит у него помощи, получает..., – голос старика волнами то нарастал, то спадал. – Матрена, когда ты занедюжила, кто тебе помог?

  Высокая девка чуть не бухнулась на колени, так сильно закивав головой.

  – А твою хворь, Степка, кто вылечил? – его взгляд уперся в следующего – плотного мужика, мнущего в руках шапку. – Как ты мучился от плетей германски, помнишь поди?! Кровь харкал почитай неделю... Отец тебя вылечил! И мого внучка от попотчевал. Никому отказа не было