Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

  – Как так сын товарища Сталина? – тихо прошептал Кондратий, пытаясь незаметно отодвинуть пачку папирос от себя. – Он же в Москве?! – он с таким ужасом смотрел на эту пачку, что это было заметно и остальным.

  – А ты что думал, здесь тебе в бирюльки играют? – дед явно наслаждался испуганным видом одного и растерянностью других. – Теперь сын товарища Сталина будет с нами. Отец так сказал.

  Старик знал об этой истории гораздо больше остальных, но даже он не был в курсе всего, что происходило в этот момент недалеко от них. Личное соглашение между Сталиным и Лесом, залог соблюдения которого и явился сын Вождя, подробно обговаривало очень многие вопросы, которые в силу своей исключительной секретности нигде не фигурировали на бумаге.

  В это время в рамках заключенных договоренностей на юго-восточной оконечности лесного массива с парашютами выбросилось несколько полков бойцов НКВД, полностью экипированных в предоставленные Лесом обмундирование и амуницию. Встречавшие их партизаны из бригады Кольцова, которым было приказано поступить в распоряжение командира десантников, в первые секунды контакта чуть не открыли огонь на поражение. Падавшие с неба мешковатые фигурки буквально на глазах превращались в нечто совершенно чуждое глазу, отчего указательный палец у хозяев так и просился нажать на курок. Лишь благодаря выдержке десантников и счастливому стечению обстоятельств обе стороны не перестреляли друг друга.

  Именно этим подразделениям предстояло взять данный район под плотную охрану, выстроив несколько колец защиты по периметру территории.

  – Добрый вечер, товарищ майор..., – козырнул Козлов, едва закончилась взаимная мерка заготовленными мандатами. – Не хорошо получилось. Мои чуть стрелять не начали, – не смог не сказать он по поводу ощетинившихся оружием партизан, по инерции продолжавших держать под прицелов командира десантников и пару сопровождающих его бойцов.

  – Нормально, Василий Иванович, или лучше комбриг? – с улыбкой, намекающей на легендарного комбрига, а позднее и комдива-тезку, сказал Судоплатов. – Бойцы твои хорошо среагировали. Правильно! А то летит не знамо кто и что тут прикажешь сделать? Одни вон могут в носу ковыряться, а другие, вишь, за оружие схватились, – он кивнул на опускавших стволы автоматов и винтовок партизан.

  Козлов тоже в ответ улыбнулся. Что еще на это скажешь? Что именно с ними прошел с боями всю Украину?! Или что у каждого из них на счету не по одному десятку, а то и сотне лично убитых гитлеровцев? Вот и оставалось ему добродушно улыбаться...

  Хотя когда Василий Иванович хотел повернуться к своим, то от увиденного … волосы его непроизвольно зашевелились под фуражкой. Вокруг них, стоявших почти в самом центре крупной поляны, начала шевелиться земля. Невысокая, по щиколотку трава, заходила ходуном. Из под нее полетели вверх комья земли, дождем осыпавших бойцов. Козлову стало дурно, словно от морской качки.

  – Черт! – заорал от испуга кто-то из его окружения, при виде вылезшей темноты прямо из под его ног. – Засада!

  – Справа! – крикнул второй, поднимая ствол пулемета. – Справа обходят!

  Поляна, еще секунду не знавшая солдатского сапога, превратилось в рваное месиво, на котором стояли расплывающиеся в глазах фигуры людей. В заходящем солнце их очертания казались размытыми, не четкими...

  – Отставить! Я сказал – отставить! – неожиданно властным и хорошо поставленным голосом приказал Судопатов, котоому тоже не мало досталось от летевшей с неба земли. – Что за цирк?! Что за самодеятельность? – стряхнув с фуражки землю, он грозно спросил у снимающих маскировочные костюмы десантников. – Лейтенант Вереяев, опять твои шуточки?! – сразу же он выделил довольно молодого лейтенант, который стоял в первых рядах среди десантников и еле уловимо улыбался. – Не наигрался еще? Я если бы стрелять начали?

  Тяжело дыша, Козлов только сейчас понял, что ни ему ни его бойцам, которые пару секунд назад так грозно держали гостей под прицелом, ничего тогда не светило. Оказалось, это не они держали их на мушке, а наоборот, их держали под полным контролем и могли в любой момент уложить в землю.

  – Нет, товарищ майор! Не начали бы! Они бы даже пикнуть не успели, – молодцевато ответил он и Козлов с ним мысленно полностью согласился. – В таком костюме нас не обнаружишь... Вот если только наступишь.

  Судоплатов на такое только поморщился, словно от зубной боли.

  – Хватит... Собирай всех, сейчас выдвигаемся, – недовольно проговорил он. – Ты, Василий Иванович, не обижайся, – попросил он у немолодого комбрига, заметив что-то у того в глазах. – Молодой еще, кровь играет. Не со зла он, – он протянул Козлову руку и дождавшись ответа, крепко пожал ее.

  – Молодой..., – негромко произнес партизан, неуловимо поеживаясь от недавно пережитого неприятного чувства. – Что это на нем такое? – спросил он и сразу пожалел о своей не сдержанности.

  Десантники со снятыми с головы капюшонами все равно производили странное впечатление. Если бы в тот момент Козлова или его бойцов из окружения спросили, что же они почувствовали при первом взгляде, то с высокой вероятностью их ответ бы был – чужеродность.

  – Маскхалат «Лещий», – скупо ответил Судоплатов. – Только-только поступил в войска.

  Козлов машинально кивнул. Естественно он уже встречался с маскхалатом, да и в его бригаде разведка частенько использовала разные самоделки подобного рода – раскроенную в качестве накидок зелено-черную ткань с прикрепленными пучками мочала. «Да, какие это к черту маскхалаты! – выругался он про себя. – Куски тряпок и старой тряпки! А вот это...». Десантники, проходившие мимо них, пропадали из виду едва отходя на несколько метров. Конечно, быстро наступающая ночь также нем мало этому способствовала, но в том то и дело, что всего лишь способствовала. В такой темноте и человекообразность вообще пропадала.

   – Командир, командир, – Козлов дернулся в сторону, его кто-то шепотом позвал. – Это я, командир, – справа от него из темноты появился командир его разведвзвода. – Я тут пошептался с одним, пока вы с майором разговаривали..., – Судоплатов в этот момент, судя по доносившемуся до них рассерженному голосу, кого-то распекал. – Он говорил, что костюмы эти живые, – Василий Иванович не удивился не потому, что догадывался, а потому что на этой проклятой войне просто перестал удивляться. – Мол кормить их надо... Я ему в табло хотел за такие байки выдать, да показал он …, – Козлов все же заинтересованно склонил голову.

  – … ать! Почему не проследили?! – время от времени до ни доносились особо эмоциональные высказывания майора. – … олжны на себе таскать и пылинки с ни сдувать, как со своих родных ...онял? – чувствовалось десантники что-то или кого-то потеряли. – Искать! Веряев, твою...! Полчаса тебе! Искать!

  Через пару секунд, тяжело вздохнув, он появился из темноты и встал рядом с партизанами.

  – Вот бараны! – чуть не прорычал он. – ЧП у нас, Василий Иванович. Двоих потеряли при высадке. Парашюты раскрылись, а куда вынесло не понятно... Сеанс связи скоро, – он ослабил ворот гимнастерки по маскхалатом. – Черт, что докладывать...

  – Кого потеряли? Радистов? – спросил Козлов.

  – Если бы, – проговорил майор, вытирая пот со лба. – Если бы радистов... Пассажиров потеряли, – комбриг также почувствовал, как струйка пота, неприятно холодя, пробежала между лопаток. – голову за них оторвут...

  113

  САСШ, округ Колумбия, Вашингтон, Пенсильвания авеню, 1600, Белый Дом. 25 ноября 1942 г.

  Франклин Делано Рузвельт сидел напротив огромной карты Европы. Его взгляд скользил по рельефной поверхности, повторяющей изгибы рек, побережье морей, изломы протянувшихся гор. Он смотрел и видел не искусственно сделанные муляжи географических объектов, а настоящие рукотворные Гималаи – неприступные цементные надолбы, доты, эскарпы ...

  25 ноября ровно в 6.00 соединенная англо-американская эскадра начала высадку войск на острове Сицилия. В первой волне высадились подразделения 7-ой армии САСШ – 3-я пехотная и 2-я бронетанковая дивизии. Во второй два корпуса британской 8-й армии – 30-й и 13-й. Одновременно 505-ый парашютный полк 82-ой воздушно-десантной дивизии САСШ был выброшен к востоку от центра острова для захвата господствующих высот и действия на коммуникациях противника, если вдруг последний нарушит все договоренности.

  … Инвалидная коляска медленно откатилась на несколько метров от карты, откуда взглядом можно было обхватить всю территорию Европы. Президент вновь замер на несколько минут. Его спина была идеально ровной и буквально несколько сантиметров не касалась спинки коляски. Даже сейчас, когда на карту было поставлено очень многое (не просто судьба Европы и Великобритании, а судьба послевоенного мира), он старался быть совершенно невозмутимым и полностью соответствовать своему основному правилу – ни в коем случае нельзя и ни при каких обстоятельствах нельзя показывать свои чувства и свою слабость. При взгляде на его спокойное и в какой-то степени даже равнодушное лицо, могло показаться, что все эти события он воспринимает не более чем мышиной возней, которая которая мало чем его касается.

  В дверь осторожно постучали и через несколько секунд в знаменитой комнате Карт появился его секретарь.

  – Господин Президент, дипломатическая почта, – почтительно склонившись мягко произнес он. – Передана послом Советского Союза Литвиновым. Он настаивал, чтобы письмо вскрыли лично вы. По его словам содержание письма переведено на английский язык.

  Он положил письмо на стол и сразу же вышел, мягко прикрыв дверь за собой.

  – Странно, странно..., – пробормотал Рузвельт, открывая конверт. – Операция только началась. Он, что уже в курсе?

  При помощи блестящего стилета он осторожно вскрыл конверт.

  – Вот это поворот..., – его броня равнодушия и эмоциональной стойкости, которую он годами встраивал в борьбе с тяжелой болезнью и постоянными сильными болями, кажется дала явную трещину. – Вот это поворот..., – вновь повторил он, вновь и вновь вчитываясь в один из абзацев.

  «... господин Президент Советское правительство с искренней радостью восприняло известие о высадке англо-американских сил на о. Сицилия. Появление на итальянском театре военных действия около полумиллиона сил союзников несомненно станет серьезным фактором для … ».

  – Операция еще только продолжается. Прошло каких-то пара часов..., – прошептал он, чувствуя появившуюся испарину на лбу. Несколько часов, – он непроизвольно кинул взгляд на карту, оценивая удаленность театра военных действий от Москвы. – Значит, знал заранее, – еле слышно шептали его губы.

  «... Советское выражает искреннюю надежду в том, что сотрудничество между нашими государства в этом сложные период станут более тесными и плодотворными. Нам представляется важным, чтобы решение всех разногласий и недоразумений, возникающих или могущих возникнуть между нашими государствами, разрешались исключительно в двухстороннем формате без привлечения какого-либо третьего субъекта».

  – Намек на Черчиля? – он откинулся на спинку кресла и с наслаждением потянулся. – Очень даже может быть... Черт! – президент с трудом сдержался, чтобы удивленно не вскрикнуть. – Сюрприз за сюрпризом..

  «... уважаемый господин президент, обращаюсь к Вам не как глава союзного САСШ государства, а как человек, который искренне сочувствует Вашим страданиям от физического недуга. Спешу Вам сообщить, что несколько недель назад советскими учеными-медиками было синтезировано удивительное лекарство, которое с высокой степенью вероятностью вернет Вам возможность ходить и полностью избавит от недуга...».

  – Нет, не может быть, – Рузвельт яростно качал головой, не в силах воспринимать написанное в качестве истины. – Этого просто не может быть... Да, что этот чертов комми о себе возомнил? – его аж затрясло предложенного Сталиным. Он думает, что он господь Бог?! Да? – Рузвельт с яростью кинул тяжелый конверт в сторону стола. – Так?!

  Ему было до ужаса обидно от осознания своего собственного бессилия и одновременно жутко больно, что это бессилие замечают окружающие. Разве можно хотя бы близко к действительности описать его состояние в этот момент и даже на мгновение представить себя на его месте? Понять человека, который в самый расцвет своих физических и интеллектуальных возможностей оказался прикован к инвалидной коляске? Можно почувствовать, что он чувствовал, когда кто-то ему на это указывал?

  – Черт! Черт! – он из всех сил стукнул по столу кулаком и удар получился на редкость сильным. – Усатый дьявол! Что тебе до моей болезни?! – занесенный в воздух кулак снова опустился на столешницу. – Что тебе до меня? Смеешься?

  Тут он с ненавистью смотрел на свои парализованные ноги, которые уже почти двадцать лет отказывались ему служить.

  – Господин президент? Господин президент?! Что случилось? – изысканно украшенная дверь с жалобным треском распахнулась, пропуская внутрь двух дюжих гвардейцев с короткими карабинами. – Господин президент, где вы? – следом за ними пулей влетел секретарь, с испуганным видом начавший лепетать какие-то оправдания. – Мы услышали шум... Господин президент, надо было что-то делать, – тут его глаза, скользившие по комнате, выцепили скомканный кусок плотной светло– коричневой бумаги. – Что такое, господин президент?

   Тот приподнял голову и несколько раз тихо произнес:

  – Прочь! Все прочь! – оба гвардейца начали в нерешительности топтаться на месте, словно не зная. – Прочь! – вдруг как заорет он, от чего военных как ветром смыло. – Кому я сказал?! Уходите!

  Обхватив голову руками Рузвельт глухо застонал. В этот момент с него слетело все его напускное спокойствие и благодушие. Сразу же и с новой остротой вернулась та боль, о которой он стал забывать.

  – Уходите! Уходите! – прохрипел он, почувствовав, что кто-то положил ему руку на плечо. – Сколько же вам говорить..., – однако прикосновение оказалось нежным и удивительно знакомым. – Это ты... Плохо мне, очень плохо...

  Ладонь переместилась на его лоб и прохладное прикосновение к разгоряченной коже оказалось столь приятным, что Рузвельт с облегчением выдохнул воздух.

  – Что случилось? – Элеонора Рузвельт стояла прямо за его спиной и, крепко обнимая, гладила его по макушке головы. – Скажи мне... Что, письмо? – тот кивнул, прижимая голову к ее рукам. – Письмо, значит.

  Она взяла листок бумаги и быстро пробежала его глазами. В отличие от супруга выдержка ей не отказала. Лишь послание еле заметно дрогнула в ее руке.

  – А почему ты решил, что это не может быть правдой? – женщина сразу же выделила самое главное. – Не знаю, что тебе еще известно, но мне кажется мистер Сталин не такой человек, чтобы смеяться над кем-либо..., – она на несколько секунд замялась и сразу же продолжила. – Если честно, такое качество больше присуще твоему английскому коллеге, – всплывший в ее голове образ причмокивающего со своей неизменной сигарой Черчиля, почему-то сразу же вызвал у нее отвращение. – А мистер Сталин скорее жесток, чем подл.

  Взяв ее руку, Рузвельт с чувством поцеловал ее.

  – В такие моменты я вновь и вновь понимаю, каким дураком я могу быть, – его лицо грустно улыбалось. – Знаешь, это послание пришло так неожиданно и с таким содержимым, что я начинаю подозревать дядюшку Джо в том, что он знается с дьяволом, – Элеонора при этих словах вновь опустила свои ладони ему на голову и начала ее нежно гладить. – В последнее время о оказывается странно прозорлив... Плюс ко всему этому случилось столько удивительных событий, которые каким-то поразительным образом связаны с Россией...

  – Думаю, тебе нужно поговорить с Литвиновым, – прошептала она, наклонившись к его уху. – Попробуй поговорить...

  Тот запрокинул голову назад, чтобы увидеть ее глаза.

  – Приглашу..., – тоже шепотом ответил он ей. – Приглашу его к нам на обед, только..., – в нерешительности остановился он. – Что они попросят в замен?

  – Все будет хорошо, – проговорила она с такой твердой уверенностью в голосе, что сразу же Рузвельт поверил ей. – Ты Президент Соединенных штатов Америки! Ты мой муж! Ты все сделаешь правильно и на благо страны и народа...

  Через восемь часов в Овальном зале Белого дома Президент Рузвельт встретился с послом СССР в САСШ Литвиновым. Тот на удивление оперативно откликнулся на личное приглашение первой леди, которая и выступила официальным инициатором такого ужина чтобы не привлекать к встрече лишнего внимания.

  – … Если я не ошибаюсь, господин президент, вы хотели меня спросить о том послании, что сегодняшним утром было Вам передано? – Литвинов удобно устроился в глубоком кресле у самого окна, откуда можно было окинуть взглядом весь зал.

  – Да, это так, – утвердительно кивнул Рузвельт. – Признаюсь Вам, получив сегодня письмо маршала Сталина, я был немного обескуражен, – Литвинов с трудом сдержал улыбку, услышав каким тоном президент произнес выражение «немного обескуражен». – Вы не могли бы прояснить некоторые моменты этого послания?

  Разговор только начинался и обе стороны были максимально корректны и осторожны. Поэтому никто не позволял себе сразу же говорить напрямую, как это можно было бы ожидать от других в такой недвусмысленной ситуации.

  – Какие именно моменты необходимо пояснить? – у Литвинова были четкие инструкции дождаться того, чтобы президент первым проявил инициативу в этом разговоре. – В письме товарищ Сталин поднимает разные вопросы сотрудничества двух стран...

  – Я имею ввиду лекарство, – Рузвельт с трудом выдавил из себя предложение; ему было очень сложно выступать в роли просителя, пусть даже и невольного. – В письме сказано, что в Советском Союзе появилась возможность лечить такие заболевания, – его взгляд непроизвольно опустился на ноги, укутанные пледом. – Это действительно так?

  Посол во время всех этих витиеватых вступлений не мог отделаться от впечатления, что является частью какой-то дьявольски гениальной комбинации, в которой все роли уже давно прописаны и распределены. А ему при всем при этом оставалось лишь в нужных местах открывать рот и произносить слова из сценария.

  – Господин президент, на этот счет я получил четкие инструкции, – твердо произнес Литвинов, глядя прямо в глаза Рузвельту. – Советское правительство в мое лице со всей ответственностью заявляет, что Советский Союза в настоящее время располагает вакциной для лечения полиомиелита и готов осуществить все необходимые процедуры для оказания соответствующей медицинской помощи.

  На какое-то мгновение Рузвельта посетила волнующее чувство ожидания чуда. Это была удивительная эмоция, захватившая его полностью и подарившая ощущение гармонии и физической крепости...

  – Меня смогут вылечить? – от пережитого у Рузвельта запершило в горле. – Ваше лекарство избавит меня от этого проклятого кресла? – о с чувством ударил по подлокотникам инвалидного кресла.

  – Да, господин президент, – просто ответил Литвинов, передавая в руки Рузвельта очередной конверт. – Мне поручено Вам передать в случае, если Вы ответите утвердительно.

  114

  Белорусская АССР. Лесной массив западнее Барановичей.

  – Голова! – высокого и нескладного как жердь Дакиневича окликнул ротный «5». – Привал треба. Люди чертовски вымотались за эти дни, – почерневшее, осунувшееся лицо командира равнодушно повернулось в его сторону. – Еще пара часов и они просто лягут на землю...

  Дакиневич остановился и посмотрел на бредущих за ним людей. Остатки «Белорусского легиона», еще полгода назад блиставшего на старинных улицах белорусских городков, сейчас представляли собой жалкое зрелище. Несколько сотен людей в разномастном обмундировании устало месили стылую ноябрьскую грязь. У многих не было оружия, часть сечевиков щеголяла серо-бурыми бинтами, кое-как намотанными на раны. «Четыреста, может пятьсот, – прошелестел голова. – Вот и все, что осталось от легиона... А было время». Он закрыл глаза и перед ним на какие-то мгновения всплыло яркое до безумия видение... Вот он, еще недавно обычный районный референт управы Слонимского района, а сейчас Голова Белорусского легиона, сидит на жеребце, которые в нетерпении грызет шенкеля и перебирает копытами. Его сапоги вычищены до такой степени, что в ним можно смотреться словно в зеркало. На кепи немецкого образца блестит кокарда, с которой гордо смотри «Пагони» (придуманный белорусскими националистами герб Белоруссии, на котором изображался несущийся во весь опор всадник с занесенным клинком). На рукаве кителя серо-стального цвета, красуется белая нарукавная повязка с цветами родного ему флага... Он с восторгом смотрит на стройные колонны сечевиков, которые с маршем проходят мимо него...

  – Голова? – опять подал голос ротный, судя по виду вымотавшийся не меньше остальных. – Привал?

  Услышав долгожданное слово «привал», ближайшие к ним легионеры жадно уставились на голову. Несколько бойцов, едва почуяв остановку, сразу же опустились на землю. Не обращая внимания на влажную листвы и оставшиеся кое-где островки не растаявшего снега, они сбрасывали с себя мешки, оружие и с наслаждением вытягивали ноги.

  – Хорошо, привал, – прохрипел Дакиневич, прислоняясь спиной к березе и вновь закрывая глаза. – Командиров давай ко мне...

  Он даже не заметил, как стоя провалился в болезненную дрему... Видение снова посетило его. Он на площади, перед высокой трибуной, за которой стояло несколько немецких офицеров из СД. За его спиной стояла часть подразделений легиона – наиболее отличившиеся в карательных операциях против партизан из 13-го полицейского батальона, 2-го стрелкового батальона Белорусской Краевой обороны и «Союза Белорусской молодежи». Его переполняет гордость... Вот под бравурную музыку полный, с багровым лицом офицер преподносит ему «Железный крест»...

  – … Все здесь. Командир! – кто-то тормошил его долго и казалось безуспешно. – Все в сборе.

  Даникевич вытащил замызганную карту района, через который они пробирались уже несколько дней, и выложил ее на расстеленную на земле чью-то плащ-палатку.

  – Вот, – заскорузлый с обгрызенным ногтем палец ткнулся в темный массив. – Верст сорок еще тяпать и тот район начнется.

  – Голова, а можа ну этих бошей с их заданием?! – предложил один из ротных – грязный по самые брови мужик с перевязанной рукой. – Поганый это район! – его палец тоже очертил цель их рейда. – Полгода назад только здесь вынесли со всеми потрохами почти цельную дивизию.., – зловеще продолжил он. – Братан говорил немцы даже технику там бросили. Мол до сих пор в лесу коробки торчат... Это до проклятой лихоманки, – последняя фраза уже прозвучал в полной тишине.

  – Не хрена там делать, – поддержал его ротный, стоявший рядом с первым. – Там поди партизан до черта! Вчера вон всю ночь самолеты над головами летали... Чую, Советы рыщут тут, – словно в подтверждение он шумно принюхался, будто и правда почуял советские войска. – Надо поворачивать и назад...

  Все это время, пока они переговаривались, Даникевич снова задремал, хотя со стороны казалось что-то просто глубоко задумался... Виделась ему деревенька Оселец, что почти в пятнадцати верстах от районного центра. Был он направлен туда со своим, тогда еще небольшим, отрядом для помощи немцам в поимке партизан. Их там и в помине не было, но погуляли они все равно знатно! … Он словно в реальности слышал, как визжала от боли грудастая дева, которую за волосы волокли от горящего дома; как громко и издевательски смеялся толстого унтера, наблюдавшего всю эту картину. Крестьянку волокли по пыльной дороге, отчего серо-желтый налет густо ложился на ее задиравшееся платье, полные белые ляжки... Ничего не замечая вокруг Динкевич причмокнул губами... Руки сразу же вспомнили извивающееся мягкое тело, от которого умопомрачительно пахло теплым парным молоком; прикосновение к шелковистым густым волосам, спадавшим почти до пят... Вспомнилась дрожь всего тела и мгновенно последовавшая за этим разрядка...

  – … Говорю же вертать в зад оглобли надо, – продолжал напирать все тот же. – У нас сейчас даже не бригада, а одни огрызки. У меня вон половина без винтарей... А у второй итальянский хлам, спасибо бошам, хоть это оставили.

  – Голова! – еще двое, ничего только так и не сказавшие, выжидательно смотрели на командира. – Так как?

  – Болваны! – практически выплюнул из себя Динкевич, вовремя придя в себя. – Куда повернуть? Назад? Ну пойдем назад и что дальше? – он вопросительно посмотрел на самого шебутного. – НА какой хрен ты там немцу сдался?! Без оружия! Без одежи! Вон смотри на своих бойцов! – тот непроизвольно обернулся. – Да, немцы сами нас там шлепнут и, правильно сделают! Потому что они не дураки!

  Ротный, только что настаивавший на бегстве, насупился.

  – Никому мы там не нужны! Они сами шкуры спасают..., – распалялся Динкевич. – А вот, если мы придем не с пустыми руками..., – он сделал неожиданную паузу, с удовольствием наблюдая, как вытягиваются лица сидевших. – А с чем-то важным..., то тогда можно и поговорить, – он опустил взгляд на карту и вновь ткнул пальцем в карту. – Повторяю же вам, все это дерьмо отсюда началось! Вот, тут! Нам главное узнать, в чем тут дело было... И тогда валить обратно можно. Поймите же никому мы там без порток не нужны! Там и так силища собирается! А вот с информацией не только всех примут, но и приветят.

  Вновь и вновь убеждая их, Динкевич ни чуть не лукавил. Действительно, остаткам Белорусского легиона их бывшие хозяева вряд ли сейчас будут рады. После странных событий последних месяцев, когда в страшных мучениях вымирали целые немецкие гарнизоны, когда на станции с Востока прибывали целые эшелоны мертвецов, включая и машинистов, когда с на аэродром садились бомбардировщики с разложившимися телами летчиков и штурманов, немецкое командование полностью отказалось от любы контактов с национальными формированиями на этих территориях. И это не удивительно! Когда в подразделениях мрут как мухи исключительно немцы, поневоле задумаешься о том, кто виноват?

  Еще Динкевич мог бы рассказать об одном интересном разговоре с полоумным немцем, заживо гнил на его глазах. «Они бросили меня здесь подыхать.. Бог им судья, – бормотал немец, на плечах которого блестели остатки золотого шитья. – Безумцы, они безумцы! Это так просто не остановить! … Бежать, бежать – вот что они выбрали, – его глаза лихорадочно блестели. – Ха-ха-ха! – выплевывая сгустки крови смеялся он. – Безумцы! Надо идти назад! Назад! В этот проклятый лес! Нам почти удалось...Слышишь меня камрад? – его глаза невидящи смотрели прямо вперед. – Ты здесь? Скажи хоть слово, камрад? … Ха-ха-ха! Ты здесь. Так вот, нам почти удалось пробиться в самый центр их логова. Гренадеры добрались до землянок... Вот! – его мосластая пятерня хватанула Динкевича а плечо. – Они были у меня вот здесь! Я знаю, это проклятое оружие была там... Оно было в паре шагов от меня... Ха-ха-ха!, – его снова охватил безумный смех, от которого ужас пробирал до костей. – В паре шагов, я мог дотянуться до него рукой. Ты понимаешь, камрад? Эти выродки создали страшное оружие, – его голос упал до шепота и Динкевичу приходилось наклоняться к самым губам умирающего генерала. – Господи, за что ты так ненавидишь немцев? – из его рта пошла потоком почти черная кровь. – За что?».

  – Нам надо попасть в этот район, – вновь повторил он, всматриваясь в лица своих заместителей. – Они думают, что тут одни... никто не знает о нас. Надо спороть все это, – он показал на кокарды и повязки. – И нацепить звезды... Если ударим внезапно, у нас будет шанс... А эту всю шваль пустим вперед, – Динкевич кивнул на отдыхавших сечевиков. – Разделим бригаду на несколько частей. Весь сброд соберем в одной, которая будет отвлекать внимание и собственно будет играть за Белорусский легион, – ротные понимающе переглянулись. – Сами перекрасимся. В этом тряпье нам сам черт брат! Сейчас хрен разберешь, кто сечевик, а кто партизан... Понятно?

  Вдруг, недалеко раздался женский крик, через мгновение смолкнувший. Все обернулись. Прямо через лужи к ним шли пара легионеров из охранения, гнавших перед собой двух женщин.

  – Голова, пымали тут недалече, – вытолкнув женщин вперед, доложил старший. – Вот, падла, кусалась как кошка, – пнул он ту, что постарше.

  – Черти, разложить что ли же успели? – раздраженно спросил голова. – Да?

  – Ага, как же..., – пробурчал один из легионеров. – Одна монашка, а вторая – больная похож... Больно охота мараться. Подхватишь еще чего-нибудь.

  И действительно, женщина постарше, стояла сложив руки, словно на службе и молча шевелила губами. На голове у нею был черный платок, надвинутый почти на самые брови.

  – И всю дорогу так, – кивнул на нее легионер. – Бормочет и бормочет... Вторая, вон, глазищами зыркает, того гляди вцепится.

  Та стояла с вызывающим видом, словно это не ее поймали, а она взяла их в плен. Пронзительные черные глаза буравили Динкевича, отчего ему становилось явно не по себе. В какой-то момент ему показалось, что кто-то выворачивает его наизнанку. Вот так медленно берет и рукой достает его нутро – все внутренности наматывает на ладонь и тянет, осторожно тянет...

  – Вот, вот, – легионер сдернул накидку с девушки, обнажая ее плечи. – И вся спина такая.

  По девичьим плечам змеились буро-черные рубцы, отвратительно стягивающие кожу на всем своем протяжении. Они причудливо извивались, то пропадая на внутренней стороне рук, то снова появляясь на их видимой стороне.

  – Что это такое? – едва не сплевывая, пробормотал голова.

  Девушка усмехнулась и с видимым удовольствием потянулась, отчего создалось впечатление, что на ее руках ожили змеи и начали двигаться... Черные жгуты то и дело сменялись бурыми, потом багровыми. Казалось, ее плоть пластична и способна пропускать в себя инородное...

  – Ведьма! – прошептал с отвращением Динкевич, с силой ударив девушку по лицу. – Проклятая ведьма! Пока в обоз ее! Потом займемся.. Тварь, – плюнул он в ее сторону.

  Слизывая языком кровь с разбитых губ, девушка неожиданно засмеялась. Обнажились крупные ровные зубы, через которые просачивалась красноватая жижа.

  – Покойники! Ха-ха-ха-ха! – жуткий смех в исполнении избитой в кровь девицы сразу же напомнил Динкевичу точно такой же смех умирающего немецкого генерала. – Вы же покойники, – широко раскрытыми словно от удивления глазами она оглядела всех, кто ее окружал. – Вы только еще не знаете об этом! Все вы! Ты! Ты и ты! – она кружилась на месте и ее вытянутый палец попеременно указывал то на одного, то на другого сечевика.