Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)

  Третьим шел Власик, с волнением косившим глаза в сторону прибора. Стрелка вновь дернулась, но не сильно. Следом пошел последний – коренастый парень с чуть оттопыренными ушами. Едва последний приблизился к растению, как стрелка резко дернулась и задрыгала как сумасшедшая.

  – Вот и поймали тебя, – с азартом произнес потиравший руки Сталин. – Раз и все!

  Охранник при этих словах побледнел, словно он действительно был разоблаченный шпион.

  – Это хорошо, товарищ Гунар! – довольно проговорил Сталин. – Это очень хорошее изобретение. И надо уже сейчас думать, как его использовать на фронте, – последнее он произнес уже даже не ученым, а своим сопровождающим. – А как вы считаете, товарищи, – тут он обратился к стоявшей у стола троице. – Может ли растение думать как человек и, а чем черт не шутит, разговаривать как человек?

  Своим тоном он дал понять, что его вопрос можно рассматривать и как шутку. По крайней мере им так показалось. Однако, Гунар, как самый старший из троицы, решил ответить, максимально серьезно.

  – В данный момент, товарищ Сталин, я могу лишь выдвигать предположения. Мои коллеги, я уверен, находятся в таком же положении. В тоже время, уже проведенные эксперименты, позволяют говорить о том, что растения – это сложный организм, который, что можно утверждать, способен общаться с себе подобными, в состоянии улавливать информацию из окружающего пространства. Мне думается, растение способно думать... Просто на данный момент мы в состоянии судить об этом лишь по косвенным признакам – возмущение электрического потенциала, изменение температуры и цвета и т. д. То это растение не способно говорить и думать, это человек не может понять его и говорить с ним!

  – Однако..., – с некоторой долей восхищения пробормотал Сталин. – Молодцы.

  У Гунара даже на какой-то момент промелькнула мысль, что высказанные им предположения, что там греха таить слишком смелые предположения, Сталина ничуть не поразили. Ученый не увидел в его лице даже намека на удивление или улыбку. Нет! Ему отчетливо показалось, что тот услышал что-то такое, что и так уже знал и без него, то есть что-то совершенно обыденное. К счастью для науки эта мысль исчезла без следа едва только были произнесены следующие слова Сталина.

  – Знаете, Василий Сергеевич, вы можете гордиться, что в стенах вашего учреждения выросли такие ученые. Признаюсь, я поражен широтой взглядов и смелостью их фантазии. Это действительно наши советские ученые, которые по по большевистски смело отстаивают свои мысли. Разве там, на Западе, есть такие? – он с улыбкой оглядел всех троих, лица которых моментально стали алыми. – А?! – тут он вновь повернулся в сторону своей «свиты». – Представляется верным, если деятельность такого молодого, но правильно коллектива будет под нашим самым пристальным вниманием. Все наработки данной лаборатории необходимо незамедлительно готовить к внедрению в действующую армию. Владея такими возможностями советская контрразведка просто обязана будет избавить войска от диверсантов и предателей. Лаврентий Павлович, как вы считаете?– он многозначительно посмотрел на Берию.

  Стоявший все это время молча, нарком государственной безопасности выдвинулся вперед.

  – У меня также нет никаких сомнений, что работа ученых заслуживает высокой положительной оценки и с ее результатами необходимо в самом скорейшем времени познакомить ответственных сотрудников наркоматов и особых отделов фронтов и армий.

  110

   Из дымки утреннего тумана, непроницаемым пологом накрывшим большую часть океана возле канадской границы, медленно появлялись корабли с опознавательными знаками военно-морского флота Северо-Американских Соединенных штатов. Первыми показались несколько минных тральщиков, с ярко зажженными прожекторами, нетерпеливо обшаривавшими окружающее пространство. Несколько позже белая пелена из своих объятий выпустила угловатый корпус эсминца типа «Флетчер», который сразу же занял самое дальнее место в защитном ордере. Следом за ним, вырывая из тумана беловатые клочья, появился флагман соединения. Двухсот семидесяти метровый монстр с водоизмещением почти в 60 тысяч тонн на фоне остальной корабельной мелочи выглядел по истине инородным телом. Длинный обтекаемый корпус линкора, похожий на гигантский гарпун, был загроможден многоуровневыми башнями артиллерийских систем с грозно выставленными в небо стволами орудий.

  Соединение вышло в заданный квадрат. Корабельные двигатели, рыкнув в очередной раз, замолкли. На палубы опустилась тишина.

  – Надеюсь, дорогой Уинстон, вы не считаете такое место для встречи исключительно моей блажью? – пожилой господин откинулся на спинку инвалидного кресла с застывшим на его лице извиняющем выражении. – Я, действительно, до безумия люблю океан..., – из кают компании открывался потрясающий вид на просыпающийся океан. – И, естественно, безопасность.

  Его собеседник с тяжелой «бульдожьей» челюстью в ответ лишь добродушно рассмеялся. Он стряхнул пепел с громадной сигары и проговорил:

  – Что вы, господин президент, это чудесное место!

  Он удобно расположился на мягком кожаном кресле, высота сидения которого была чуть ниже чем у инвалидного кресла Рузвельта. По этой причине и без того не больно высокому Черчилю приходилось смотреть на собеседника снизу вверх.

  – Я и сам не равнодушен к океану. Место жительства, знаете ли, располагает, – помигивая пошутил он. – Да и корабль просто великолепен! Только со стапелей. Кажется, в воздухе еще пахнет свежей краской.

  Во время этого ничего не знающего разговора оба прекрасно понимали, что это всего лишь прелюдия к чему-то более серьезному и важному. Все же остальное – необычное место встречи, новейший американский линкор, невиданная секретность – это не более чем антураж, который лишь подчеркивал насколько тяжелыми будут поднимаемые на встрече вопросы.

  – Вы ознакомились с материалами? – наконец, Черчиль решил сделать первый шаг. – Материалы достаточно красноречивы.

  На небольшом журнальном столике, который стоял немного в стороне от собеседников, лежало несколько пухлых папок с документами. Ближайшая к президенту САСШ была открыта и несколько листов из нее было перевернуто.

  – Вы правы, они более чем красноречивы, – был вынужден согласиться Рузвельт, немигающим взглядом застыв на бумагах. – В последнее время мы уже несколько раз все это обсуждали..., но, признаться, я в затруднении..., – он с некоторым трудом оторвал взгляд от бумаг и перевел его на собеседника. – Ведь принятое сегодня решение будет иметь далеко идущие последствия...

  – Господин президент, – Черчиль решил немного ему помочь. – Не так давно я сказал, что для победы над Гитлером готов отправиться в ад и заключить союз даже с дьяволом, – Рузвельт понимающе кивнул головой. – Но Гитлера нет... , а значит и договор не действителен.

  Рузвельт протянул руку к столу и взял один из документов. Казалось в его руках был не обыкновенный листок бумаги, который можно легко порвать, а что-то неимоверно опасное и страшное, способное причинить вред.

  – Так все же, каково ваше решение? – нетерпеливость Черчиля была объяснима – он был маниакально последователен в ненависти к своим врагам. – Вы согласны?

  Тот словно не слышал вопроса. Его рука продолжала осторожно сжимать документ, а взгляд бездумно застыл.

  – Если ты хочешь знать мое мнение, Уинстон, – Черчиля насторожило столь необычное начало. – ...Меня пугает не это, – он с брезгливой миной на лице бросил документ к остальным. – Прекращение закупок нашей техники..., дефицитного металла, ... каучука и даже раций..., – он перевел взгляд на своего собеседника, который к своему ужасу прочитал в его глазах настоящий страх. – Нет! Совсем не это. Как раз здесь-то и все ясно, – однако судя по выражению лица, Черчиль так не думал. – Русские просто умеют хорошо держать удар, Уинстон! Понимаешь?! Теперь им просто не нужна наша помощь...

  Черчиль с недоумением смотрел на президента САСШ. "Он что, не понимает? – читалось в его взгляде. – Ситуация начинает выходить из под нашего контроля. Если сейчас мы не вмешаемся, то вскоре о Европе можем вообще забыть!".

  – ... Все это мишура, Уинстон, – вновь заговорил Рузвельт после недолгого молчания. – Они могут тысячами клепать свои танки, строить самолеты, лить миллионами тонн метал... Это не страшно. Мы всегда сможем сделать больше! Так или иначе под нашим контролем большая часть мира. В этом мы всегда будем на шаг впереди них... Я боюсь другого, друг мой, – он снова сделал небольшую паузу, откинувшись на спинку инвалидного кресла. – Если верить этому, – кивок в сторону документов. – То Советы сделали просто фантастический рывок вперед! За столь ничтожный срок... за год... да, за год с небольшим, они сильно изменились. Понимаешь, больше всего страшит не явное, а неизвестное.

  Сигара в зубах британского премьера уже давно потухла.

  – Еще несколько месяцев назад все было понятно. Тяжело, но совершенно понятно и предсказуемо, – Рузвельт тяжело вздохнул. – Да, Уинстон, даже выходки Гитлера можно было предсказать... Сейчас же я ни в чем не могу быть уверен, – в его голосе уже читалось совершенно искреннее недоумение. – Кто бы мог подумать еще совсем недавно, что немецкий колосс... эта перемалывающая всё и вся машина начнет рассыпаться словно изъеденный ржавчиной металл.

  Он продолжил через несколько секунд.

  – Именно эта неизвестность пугает меня. Откуда все это? Откуда это странное оружие, непонятные лекарства, и главное, ... технологии? – в его голосе звучало искреннее удивление. – Не могло же все это просто взять и свалиться с воздуха!

  – … Есть свидетельства, – наконец, прервал этот монолог Черчиль. – Что дядюшка Джо приманивает к себе ученых, особенно бывших эмигрантов. Мой источник сообщает о сотнях человек, преимущественно из Испании, Греции, Португалии и даже САСШ. Это врачи, инженеры, квалифицированные рабочие.

  Президент заинтересованно наклонил голову.

  – Их содержат в особых специальных зонах, которые охраняются войсками НКВД, – информация, судя по задумчивому лицо президента, действительно, многое для него проясняла и вновь делала ситуацию более прогнозируемой. – Сообщают, что именно из этих зон идет очень много любопытной продукции. Очень любопытной..., – повторил премьер-министр.

  Внимательно слушая все эти факты и домыслы, Рузвельт вновь выхватил из злополучной папки тот самый задерганный им документ. «Вот именно об этом я и говорю..., – размышлял он, одновременно концентрируясь на ключевых словах в рассказе собеседника. – Слишком много стало неизвестных факторов, которые могут в любой момент выстрелить. И случается это, как правило, в самый неподходящий для этого час... Видно, ждать все-таки больше нельзя».

  – … Хорошо, – вдруг произнес Рузвельт, заставляя собеседника от неожиданности вздрогнуть. – Я полностью согласен с тобой, что мы должны действовать как можно скорее. Хотя меня гложет смутное подозрение, что уже может быть поздно..., – последнюю фразу он произнес почти полушепотом, хотя Черчиль все же услышал её.

  Остро отточенным карандашом Рузвельт ткнул в карту, висевшую на специальной подставке рядом с ним. Кончик этой своеобразной указки оставил небольшую галочку возле одного из островов в Средиземноморье.

  – Мы считаем, что высадка на Сицилию будет идеальным началом всей этой кампании... Не знаю сколько зайцев мы сможем убить этим ходом. Два, три или четыре, – он улыбнулся кажется в первый раз в течении этой непростой встречи. – Но определенно нам может представиться удачный момент, чтобы завалить разбушевавшегося медведя.

  Черчиль тоже позволил себе улыбнуться, прекрасно представляя себе всю подоплеку идиомы.

  – Верно, господин президент, – согласился он, мазнув взглядом по острову Сицилия и не произвольно прикидывая расстояние от него до Берлина. – С одной стороны, высаживаясь здесь, мы не только не даем дядюшки Джо повода нас в чем-то подозревать, но и даже наоборот, таким образом мы выглядим добросовестными партнерами. Это будет Второй фронт, господин президент, и только мы будем решать для кого он станет Вторым..., – здесь уже сам Черчиль стал инициатором улыбки. – С другой стороны, продвигаясь на север через эту часть Италии, мы сможем обеспечить себе контроль практически над всей Европой...

  Он сделал паузу, которая стала естественным продолжением их нового и уже безмолвного диалога. Два собеседника молча разглядывали карту Европы, которой уже в самое ближайшее время вновь предстояло измениться. Казалось в тиши кают-компании легкий ветерок, который принес с собой ощутимый запах кислого сгоревшим порохом, тяжелый дух оружейной смазкой и где-то в далеко загрохотали звуки орудий и грозный рев танковых двигателей... На сотни километров они мысленно передвигали морские флоты, отдавали приказы воздушным армадам бомбардировщиков и истребителей, пускали в бой сотни тысяч солдат и офицеров. Они вершили Историю. Так происходило почти всегда. Всегда, но не в этот раз!

  – … В целом, предложенный план представляется нам удачным, – прервал тишину Рузвельт, возвращаясь к обсуждению предстоявшей компании. – Уверен, что задействованные в начальном этапе операции силы – 8-ая британская армия и 5-ая армия САСШ обеспечат нам прочный плацдарм в Италии... А потом, мы можем начать постепенное продвижение на север и запад, чтобы естественным образом отрезать русских.

  – Нам было обещано, что Италия падет как перезрелый плод. Кресло по первым маршалом Италии уже шатается и ему того и гляди дадут хорошие пинок под его жирный зад. Немецкие войска на полуострове останутся в казармах, а береговые укрепления будут молчать. Гесс сообщил, что там располагается почти трехсот тысячная группировка немецких войск, которые мы должны будем беречь, – Рузвельт вскинул на него удивленные глаза. – Ну ведь нам же нужно пушечное мясо... как можно больше пушечного мяса. Зачем тратить жизни бравых парней из Йоркшира или Айовы? Так ведь, господин президент? – судя по взгляду, который Черчиль бросил Рузвельта, он был более чем доволен собой.

  – ... Уинстон, а вы уверены, что новое германское командование будет соблюдать условия договора? Не попадем ли мы в ловушку? Ведь, если Сталину уже известно о факте сепаратных переговоров и о достигнутых договоренностях, то против немцы могут очень хитро сыграть на этом..., – Рузвельт умело, как это удавалось только ему, вытащил наружу очень неприятный вопрос, который мог сделать очень зыбким положение союзников. – Вы уверены в них?

  Его собеседник ответил не сразу. Сразу было видно, что все это беспокоило и его. Но к чести британского премьера-министра сомневался он не долго.

  – Господин президент, им больше не на кого наедятся! – решительно произнес он. – После смерти Гитлера в Берлине больше не осталось бесноватых дураков. Они прекрасно понимают, что только мы остались их последней надеждой! А русские?... После того, что там творили немецкие войска, Сталин с ними говорить не будет, – доводы Черчиля, действительно, выглядели сверх убедительными. – А кроме того, господин президент, … дядюшка Джо ни кому не доверяет. Он настоящий параноик! Ведь именно благодаря ему русские проспали начало войны, – Черчиль широко улыбнулся, чувствуя, что стена сомнений президента САСШ дала не просто трещину, она рассыпалась в прах. – Вы понимаете меня, господин президент?

  – Да, Уинстон, – Рузвельт вздохнул с облегчением, почувствовав, как подозрения, которые глодали его долгое время, исчезли. – Именно так... Ни чего личного, дядюшка Джо, ни чего личного. Это только бизнес, – произнес он шепотом.

  111

   15 сентября 1942 г. Москва. 10 ч. 36 минут.

  По всему Садовому кольцу молча стояли тысячи людей. Где толпами по несколько сот человек, где группами по десять и двадцать, москвичи напряженно всматривались в темнеющие вдали фигурки. Они не разговаривали друг с другом, не переминались с ноги на ногу. Они просто стояли и ждали, когда мимо них пройдут те, кто так жаждал вступить ногой на каменную брусчатку древнего города.

  – Через десять минут подойдет первая колонная товарищ Сталин, – негромко доложил высокий подполковник, чуть наклонившись к Верховному. – Вторая закончила формирование.

  Не желавший афишировать своего присутствия, Сталин распорядился приготовить для небольшой группы людей несколько помещений в здании, из которого можно было бы беспрепятственно наблюдать за всей операцией.

  – Сегодня исполнится мечта многих немецких солдат, – попыхивая трубкой, проговорил Верховный стоявшему рядом с ним наркому госбезопасности. – Они увидят Москву.

  – Да, товарищ Сталин, – подтвердил Берия, отрываясь от открывавшегося со второго этажа вида многотысячной толпы людей. – Москву они запомнят на долго.

  Люди на улицах в нетерпении зашевелились. С нарастающим шумом на улицу начали накатываться звуковые волны, образованные шаркающими звуками идущих в разнобой ног. Первая колонна, пятидесятысячной серой змеей, начала втягиваться между высокими зданиями. Впереди этой людской массы шагало почти 1300 пленных с офицерскими и генеральскими званиями, в том числе 19 генералов, шедших в форме с оставленными им орденами, и 6 полковников и подполковников. Бывшие командиры корпусов и дивизий шли с гордо поднятыми головами, сверкая тульями потускневших фуражек и стеклами сохраненных пенсне.

  – Хорошо идут, – пробормотал Сталин, различая в толпе москвичей нескольких человек с кино и фотокамерами. – Думаю, Лаврентий, следующий парад должен состояться в Берлине. Возможно даже в следующем году. Как ты считаешь?

  – У меня нет ни каких сомнений, что Красная Армия уже к концу этого года вышвырнет немецко-фашистское отребье с территории Советского Союза, – уверенно произнес тот. – И к началу 1943 г. мы должны забить фашистского зверя в его логове.

  Люди напряженно всматривались в медленно проходящих офицеров противника. Женщины с притихшими малышами, высохшие старухи в ветхих черных платках, пожилые мужчины и подростки с горящими глазами следили за теми, кто принес многомиллионному народу страшные страдания, кто, возможно, убивал или издевался над их близкими, родными или друзьями. Они смотрели и не понимали, почему эти люди так поступили с ними? По улице шли точно же такие, как и они! У них также было две руки, две ноги, волосы на голове. Эти молодые и пожилые солдаты и офицеры также, как простые советские граждане, где-то там у себя дома, наверняка радовались яркому весеннему солнцу, которое особенно ярко начинало светить после долгой зимы. Они с такой же любовью шептали заветные слова своим любимым, с такой же нежностью прижимали к груди своих детей... Но, почему же? Почему же они так поступили?

   Тут девушка, стоявшая почти у самого края оцепления, не выдержала. Из покрасневших глаз по бледно-серой щеке скатилась слезинка и она вскрикнула:

  – Убийцы! Убийцы! Вы, слышите меня?! Убийцы!

  С рыданием она навалилась на молодого солдатика из оцепления, который от неожиданности чуть не выронил винтовку с примкнутым штыком.

  – Убийцы! – снова закричала она, пытаясь вырваться из рук схватившего ее сзади мужчины. – Убийцы! Вы, убийцы!

  – Тихо, тихо, дочка, – шептал державший ее пожилой мужчина. – Не кричи. Не надо, – сквозь слезы шептал он, пытаясь удержать бьющуюся в истерике девушку. – Не надо, дочка. Терпи, терпи... Пусть больно! Пусть сердечко рвется на части..., а ты терпи, – девушка, глухо рыдая, еще пыталась вырываться, но чувствовалось, что это не более чем трепыхания смертельно раненного лебедя. – Терпи, моя хорошая! – горячо зашептал он, пытаясь сдержать собственный стон, рвущийся из его груди. – Нельзя нам, перед этим зверьем, слабость свою показывать. Понимаешь, нельзя! – девушка перестала трепыхаться и крепко его обняла. – Пусть они не видят наших слез!... Терпи, моя хорошая, терпи...

  Ближний ряд гитлеровцев неуловимо дернулся, словно по ним прошлись чем-то острым. Небритые лица с грязными спадающими на глаза волосами испуганно повернулись в сторону девушки. Один из них с остатками майорского кителя, надетого вместе с грязными серыми кальсонами, подскользнулся и упал под ноги, шедшему за ним, солдату. Тот, смешно взмахнув руками, тоже навалился на него...

  – Смерть! Смерть Гитлеру! – закричал уже кто-то с противоположной стороны улицы. – Смерть! – подхватил кто-то еще грозный крик. – Смерть Гитлеру!

  Услышав знакомое слово, шедшие немцы ускорили шаг, стараясь пройти пугающее их место.

  – … Лаврентий, кажется, начинается.., – Сталин наклонился к Берии, продолжая уже давно идущий тяжелый разговор. – Наши «друзья» зашевелились, – слово «друзья» он произнес таким тоном, что у собеседника не осталось никаких сомнений, о ком именно и что именно он хотел этим сказать. – Не верю я им! Понимаешь, Лаврентий, не верю... Чувствуют они что-то. Как звери чувствуют опасность от сильно хищника, – Сталин оторвался от окна и посмотрел наркому прямо в глаза. – А мы этот хищник, мы...

  Последние несколько дней эта тема в тех или иных вариациях уже не один и не два раза звучала в разговорах с глазу на глаз между ними. Снова и снова встречаясь с Берий (единственным человеком, который кроме самого Сталина на тот момент обладал полной информацией о Лесе и странных «телодвижениях» союзников), повторно изучая разведданные, Верховный страшно боялся ошибиться... Он конечно понимал, что и Черчиль и Рузвельт решились начать свою игру, в которой противником скорее всего уже будет не фашистская Германия, а Советский Союз. Об этом говорило слишком многое, чтобы не принимать всерьез эту информацию в дальнейших вешнеполитических раскладах. Но Сталин прекрасно понимал и другое! Союз между САСШ, Великобританией и Германией был настолько скороспелым и вынужденным, что любой поспешный и неудачный шаг, от кого бы он не исходил, мог привести к совершенно неожиданного результату.

  – Нам нельзя ошибиться, Лаврентий, – прошептал Сталин, невидящим взглядом смотря через окно. – Нужно еще немного выждать. Пусть высаживаются. Эти две армии только по названию армии. Необстрелянные, не обученные с минимум тяжелого вооружения, они нам не противники.

  – Нужно, товарищ Сталин, идти вперед, – вдруг прервал, молчавший до этого Берия. – Нужно идти вперед. Только делать это надо быстрее. Сейчас все вплоть до Варшавы можно взять практически без боя. Похоже, на всей этой территории даже единого командования не осталось. Все эти сотни тысяч бродящих там немецких солдат и офицеров совершенно разрозненны и практически неуправляемы. Они массово бросают технику, оружие... Нужно нанести несколько молниеносных и концентрированных ударов по всему фронту и все там развалится как трухлявый пень.

  Он на несколько секунд замолчал, словно вспоминал что-то важное, и сразу же продолжил.

  – Разведка докладывает, что только в нескольких местах на этой территории сохранилось некое подобие единого командования. Этой настоящие крепости. В … и в … сконцентрировались наиболее боеспособные немецкие дивизии. Партизаны докладывают, что фашисты стягивают туда оставленную другими подразделениям технику – танки, артиллерию, горючее. Скорее всего речь идет о примерно стотысячных группировках в том и другом случаях. Ими установлен полный карантин...

  – Да, да, ... это все и так ясно, – устало проговорил Сталин. – Нужно вырваться к Одеру, а там нанести удар в самый центр. Все это понятно! Но нам нужно время. Ты знаешь не хуже меня, что еще недавно Красная Армия вела ожесточенные бои. Нужно хотя бы несколько спокойных и полноценных недель для перегруппировки войск. Если мы прямо сейчас попытаемся ударить тем, что у нас есть...

  Берия прекрасно понял недосказанное. Тяжелые оборонительные бои конца 41-го и ряд непродуманных наступательных операций начала 42-го практически полностью выбили наиболее подготовленные и опытные части. Были катастрофические потери в тяжелом вооружении. Не хватало средних и тяжелых танков. Еще несколько месяцев назад доходило до того, что Сталину лично приходилось распределять танки по армиям и дивизиям. И вот теперь они пожинали плоды этого страшного по своим последствиям периода. В их распоряжении не было значительных армейских соединений с тяжелым вооружением, не потрепанных предыдущими боями и способных в этот самый момент выступить в качестве того бронированного кулака, который вышвырнет остатки гитлеровских войск с территории Союза.

  – Товарищ Сталин, но Лес же обещал..., – начал было говорить Берия. – Что готов перенести войну и дальше – за оке...

  – Что Лес? – тот аж изменился в лице, что в последние дни случалось с ним всякий раз, когда заходил разговор о тайном союзнике. – Что Лес? Он что за нас будет воевать? Он за нас выиграет эту проклятую войну, которую мы чуть не просрали!? Да?! – последнюю пару вопросов Верховный практически выкрикнул, отчего в комнату неслышно заглянул обеспокоенный Власик и моментально испарился, увидев лицо своего хозяина. – Эту войну мы должны выиграть сами! Ты меня понял!

  В этот самый момент перед его глазами стояли лицо среднего сына...

  112

  Огромный лесной массив северо-восточнее поселка Барановичи. Территория Белорусской АССР. 20 ноября 1942 г.

  В одной из землянок, вырытых в русле давно высохшего лесного ручья, разговаривало четверо. Все были жителями нескольких окрестных сел, вынужденные уйти под защиту леса с началом немецкой оккупации.

  – Поговорить треба, – начал один из них едва все вошедшие сели за дощатый стол. – Слышал я от бойца одного, что Советы возвращаются. Немцам дали хорошо под зад, – сидевшие рядом с ним мужики довольно улыбнулись. – Говорят, теперь все как раньше будет. Слышал об этом, Мирон? – все повернули головы в сторону седого как лунь старика, пользовавшегося непререкаемый авторитетом у большей части жителей лесного лагеря. – Обчество хочет знать, что делать будем?

  Слухи о скором приходе Красной Армии и возвращении старых порядков гуляли по лагерю уже не первый день. Выцарапанные у партизан крохи информации о наступлении советских войск с каждой новой передачей обрастали все новыми и новыми подробностями. Вскоре почти каждый житель лесного лагеря, от сопливого пацана до убеленного сединами старца, был убежден, что всех, кто оставался в оккупации, и у кого нет специального документа о сотрудничестве с партизанами, ждет если не сибирский лагерь, то ущемление в правах точно. Зная весь этот разгул слухов и их полную несостоятельность, дед выждал несколько секунд.

  – Что кум поджилки трясутся? – посмеиваясь спросил он у задавшего вопрос. – Эх вы... Вона какие вымахали орясины, сединой уж покрылись, а ума-то ни на грош не прибавилось! – с укоризненной проговорил, он обведя глазам всех троих.

  – А что? – крупный мужик в потертой косоворотке смял в руках кепку. – Гутарят же, что идут красные... С руки им врать-то?! Чай мы не цаца какая, чтобы нам врать-то... Командир ихний руками аж махал. Мол колхозы по новой станут. Теперича вообще всё собирать будут – и поросей, коз и курей. Как жить то будет, Мирон? – он насупил брови, всем видом показывая, что уж он-то добровольно отдавать своих кур точно не собирается.

  – Сколько раз тебе, дубина ты стоеросовая, говорить, что не надо всех брехунов слухать! – дед не на шутку взъярился, сбрасывая с себя весь степенный вид. – И людям скажи, что нечего болтать что нипопадя! Эх! Раньше, чай тоже гутарили, что в колхозы всё будут забирать! И что! Кто твоих курей заберет, Кондрат?! – казалось еще чуть-чуть и старик, привстав, стукнет по лбу своему собеседнику. – Помнишь, как брехали, что в колхозе все будет общее – и буренки, и лошади и... женки? Мол, всех баб в селе соберут в клубе и станут они общими. Тоже языком махали! Все вместе на полу спать будем, одним одеялом укрываться будем из одной миски хлебать будем...

  С каждым новым словом Кодратий опускал голову все ниже и ниже, словно хотел спрятаться под крепкой столешницей, а его соседи, по-видимому, думавшие до этого точно также, скромно кряхтели в длинные бороды.

  – А людям вот что передай-те, – успокоившись через несколько минут, проговорил он. – Говорил я с Отцом, – Кондратий моментально вскинул голову, да остальные двое оживились. – Все он знает. Отец сказал, что детей своих в обиду не даст. Оборонит от любой напасти, спасет от любого лихоимства... Ясно?

  Те с довольным видом закивали головами.

  – И еще, панове, – по старинке, на польский манер, обратился к ним Мирон. – Отец сказал, что мы можем в свои села и не возвращаться. Говорит здесь селитесь, места много, а дальше и луга заливные... Много здесь земли нетронутой.

  – А власть как же? Кто же нам даст жить по старине? – быстро, словно боясь что его заткнут, спросил сосед Кондратия, полненький мужичок с довольно длинной и аккуратно расчесанной бородой. – Раньше вона, чуть что, сразу тебе в лоб «кулак», «мироед», а потом все до нитки заберут... Совсем голыми по миру пустят! – однако, судя по ухоженному виду, добротной одежде, ниток у мужика после любой напасти оставалось более чем достаточно, чтобы сшить себе не самую бедную верхнюю одежду. – Дадут ли нам самим жить?

  Дед в ответ усмехнулся и вытащив из кармана пиджака деревянную статуэтку, демонстративно положил ее на стол. Глаза собравшихся на несколько секунд скрестились на ней.

  – Видели, по лагерю один летун шатается? – с хитрым прищуром спросил дед, теребя фигурку. – С партизанами недавно прибрёл к нам...

  – Видели, видели, – в разнобой ответили те.

  – И что? – вновь подал голос Кондратий. – Много их теперь здесь шатается. Все ходят и ходят, как будто бы вынюхивают что-то... А этого видел я. Да, недавно совсем... Паренек как паренек. Нормальный, вроде. Вон куревом у него вчера разжился. Бери, говорит, дядя, все. У меня, мол еще есть, – он положил на стол почти полную пачку папирос «Герцеговина Флор». – Нормальный...

  Старик с кряхтением засмеялся.

  – Знаете, кто этот летун? – Мирон сделав крошечную паузу, продолжил. – Это подполковник авиации Василий … Иосифович, – на лице у Кондратия мелькнула понимание того, кто ему отдал свои папиросы. – Сталин! – теперь же у остальных двоих округлились глаза. – Это сын товарища Сталина. Старший вона на войне с немаками сгинул, а второго он к нам прислал. Поняли?!

  Бывшие колхозники-крестьяне были мягко говоря ошарашены. Для них и раньше, до войны, любой начальник выше их должности председателя казался очень важным человеком, а уж какой городской партийный деятель – вообще воспринимался в качестве небожителя.