Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

  – Охранная команда, господин лейтенант, готова выполнить любой приказ, – рявкнул он. – У нас с большевиками старые счеты! Будьте спокойны, господин лейтенант!

  Махнув рукой, Шеер отпустил фахтмистра и задумался. «Отребье.., – смотрел он ему вслед. – Настоящее отребье! Фюрер был совершенно прав! Это действительно неполноценные расы, которые только занимают жизненное пространство истинных арийцев... Мы будем использовать их до тех пор, пока они нам нужны. Таких, как этот Краевич, а потом... потом...».

  Лейтенант Шеер не был настоящим кровожадным маньяком, который получал от крови, пыток и смерти настоящее наслаждение. Отнюдь, нет! Просто, на все это он смотрел как на самые обыкновенные сопутствующие войне вещи. Это была его работа! Грязная, кровавая, тяжелая, но обыкновенная работа по чистке земли от неполноценных рас! И как настоящий немец, он старался делать свою работу со всей ответственностью и скрупулезностью

   четко следую всем отмеченным в приказе деталям.

  – Лейтенант! – громкий уверенный голос раздался над улицей. – Шеер! К майору!

  Царившее на душе Отто радостное нетерпение мгновенно сменилось беспокойством. «Говорят, этот чертов Либби жуткий зануда, – поднимая пыль сапогами, он несся к дому. – Вот же послал бог командира...». Распахнув дверь, он буквально влетел внутрь, резко остановился.

  – Что за вид, господин лейтенант? – прямо на него смотрели большие немного на выкате глаза. – Вы не во Франции и здесь не надо демонстрировать свой залихватский вид! Потрудитесь привести себя в порядок! Вы германский офицер, а не заполнивший эти места сброд.

  Громко сглотнув, Шеер стал судорожно застегивать ворот.

  – Садитесь, – аккуратно сколоченная табуретка, тихо скрипнула под его весом. – Под ваше командование переходит рота вспомогательной полиции, три минометных расчета. От себя добавлю взвод «Grunwald» четвертого батальона; там почти все ветераны французской компании, – он передвинул к нему пачку листов. – Здесь приметы тех лиц, которые должны быть взяты живыми. Слышите меня Шеер, обязательно живыми! Запомните и передайте этим недоумкам из местных, что если хоть один волос упадет с головы человека из этого списка, то виновный сильно об этом пожалеет, – майор продолжал сверлить взглядом Отто, словно его подчиненные уже провинились перед ним. – Ваше подразделение будет наступать через этот проход. Он на карте обозначен штрихами. Смотрите, здесь еще осталась заброшенная проселочная дорога с черт знает каких времен. Он конечно заросла, но минометы можно доставить без проблем.

  Склонившийся над картой лейтенант делал пометки у себя в блокноте, исписывая очередную страницу.

  – Вы должны создать видимость основного удара именно на этом направлении. Здесь самый удобный проход, – речь майора, несмотря на его брезгливый тон, была четкой и понятной; он все раскладывал по полочкам, не забывая даже о мелочах. – Местность сильно лесистая, пулеметный огонь может быть не совсем эффективным. И все же нужно дать больше огня, чтобы они и головы поднять не могли. Пока ты будешь давить, мои нащупают проходы с флангов..., – наконец, фон Либентштейн встал из-за стола и подошел к окну. – Кстати, Шеер, ты раньше никого не видел из этих лиц, – майор продолжал рассматривать что-то за окном. – Посмотри по-внимательнее...

  Отложив в сторону блокнот, Отто взял первый листок, в углу которого была приклеена небольшая фотокарточка. Расположившийся на ней мужчина имел крупное лицо с большим носом и короткой прической. «Вылитый Бурмайер, – подумал Шеер, едва только увидел фотографию. – Еще бы эти дурацкие очки, что вечно спадали у него с ушей, то сходство было бы просто идеальным... Надо же немецкий булочник так похож на русского бандита... Может родственник?».

  «Голованко Илья Степанович. Особые приметы. На вид около тридцати пяти – сорока лет. Волосы короткие, темные. Лицо круглое, нос крупный. Может носить небольшую бороду. Среднего роста – от 160 до 175 см.».

  – Нет, господин майор, – лейтенант отложил документы. – Этих людей я не встречал.

  – Надеюсь встретишь, – проговорил фон Либентштейн. – Эти троих обязательно надо брать живыми. Еще, вы Шеер, должны знать, что все, найденные в лагере непонятные приборы, вещи должны быть тщательно отобраны и складированы под охраной..., – потом он добавил, особо подчеркнув это голосом. – После захвата лагеря пленных и пальцем не трогать! Всех! Шеер, все, кого вы обнаружите в лагере, начала должны быть допрошены и лишь потом … остальное. Все понятно?

  Тот вместо бодрого утвердительного ответа, многозначительно молчал.

  – Что еще? – буркнул майор.

  – Господин майор, не понимаю одного, к чему такие сложности? – искренне удивился Отто. – Во Франции мы тоже проводили операции против маки, но там не было всего этого... Это же обыкновенные бандиты, не регулярные войска. Бывало было достаточно несколько раз стрельнуть в воздух, как из своих нор вылезало несколько десятков этих крестьян с дедовскими ружьями... Здесь же разворачивается целая войсковая операция! Почти батальон привлекается! Целый батальон!

  Майор выверенным движением поправил ремень и тяжело вздохнул. «Желторотый птенец! – с раздражением подумал он. – Видимо, придется ему все объяснять на пальцах... Одно хорошо – не тупоголовый баран, умеющий только орать «так точно, господин майор, так точно, господин майор. Пытается думать».

  – Шеер, вы еще не поняли, что здесь идет совершенно другая война? – начал говорить фон Либентштейн, обернувшись в сторону окна. – Хотя, вы еще не были тона передовой... Слушайте, дам вам совет. Забудьте французскую компанию! Выбросьте из головы этих чертовых маки!... Вы еще не слышали новую поговорку, которую сложили гренадеры в госпитале? Нет? Так вот. Одна компания в России стоит трех французских.

  В какой-то момент до Шеера начало доходить, что майор рассказывает о совершенно невероятных вещах.

  – Поверьте моему чутью, гренадеры совершенно правы. Времена, когда танковая рота в день проходила 79 – 80 км., прошли... Если тогда мы могли себе позволить роскошь быть несколько расхлябанными и часто отходить от военной науки, то теперь любой так шаг нам может слишком дорого обойтись, – его хриплый голос звучал пророчески, что одновременно завораживало и пугало. – Соберись, Вилли. Именно сейчас нужно быть серьезным как никогда!

  – Но, господин майор, что вы такое говорите? – воспользовавшись паузой, спросил Шеер. – Мы рвемся словно стая волков все дальше и дальше на восток. Сейчас сентябрь, прошло всего пару месяцев с начала компании, а наши войска уже у стен Ленинграда и Москвы. Разве все это не доказывает наше превосходство? Вы только подумайте, еще один рывок и враг будет окончательно разбит...

  Он раскраснелся от возбуждения. Глаза блестели. Казалось еще несколько минут и он вскочит с места, чтобы бежать на передовую. «Черт побери, – ойкнуло в груди майора. – Этот восторженный gringorn может спутать мне все карты.... Вот послал же бог подчиненного... Этот недоумок может бросить на пулеметы всех своих людей. Ладно сам сдохнет, так ведь солдат положит». Фон Либентштейн смотрел на собеседника и понимал, что того сейчас вряд ли что переубедит. В таком состоянии – опьянении силой, властью и уверенностью в себе, этот мальчишка ни к чему не прислушается. Ему бесполезно рассказывать о том, что коммуникации армии безнадежно растянуты и горючее, боеприпасы, пополнение едва успевает; что солдаты до сих пор воюют в летнем обмундировании, а по утрам уже отмечаются заморозки; что стремительный удар бронированным танковым кулаком начинает вязнуть в обороне русских... И таких «если» и «что» майор мог привести ему множество.

  – Поэтому мне совершенно непонятны и более того неприятны ваши слова, господин майор, – донеслось до погруженного в себя майора. – Это не более чем сброд, возомнивший себе, что оружие сделает его настоящими воинами! Наши солдаты разметают их по кустам, я в этом совершенно не сомневаюсь!

  69

  В эти октябрьские ночи Москва выглядела тяжело больным человеком, переживающим острейший кризис. Регулярные ночные налеты бомбардировочной авиации были сродни мощнейшим перепадам температуры, которая заставляла великий город метаться в жарком пламени пожаров и поту неимоверных человеческих усилий. Неприятными мурашками по телу столицы сновали по улицам и закоулкам многочисленные патрули, выискивавшие диверсантов и сигнальщиков.

  – Проезжай, проезжай! – устало подгонял колонну замотанный боец. – Не задерживай... Огни! Вашу... Огни выключить! – вдруг хлопнул он по капоту первой легковушки. – Давай, давай!

  Пять автомобилей с потушенными огнями осторожно маневрировали в небольшом дворе госпиталя, который на несколько часов превратился в сердце города.

  – Показывайте свое хозяйство, уважаемый профессор, – узнаваемый голос заставил профессора Вишневского вздрогнуть и подскочить к автомобилю. – А то мы с товарищами все спорили, успеете вы или нет приготовиться к нашему приезду. Вот Лаврентий Павлович уверен, что будет не все готово.

  Стоявший за его правым плечом нарком блеснул стеклами круглых очков, бросая в пот и без того нервничавшего врача.

  – Товарищ Сталин, прошу вас, сюда, – руководитель Особого Московского клинического госпиталя. – Оба пациента у нас здесь лежат..., – длинный коридор, ведущий палатам, был был практически пуст. – Чувствуют себя хорошо. Поели недавно... И знаете товарищ Сталин аппетит у них ого-го! – чувствовалось, что Вишневский немного оттаял, когда официальные лица попали в его епархию. – Я даже такого не ожидал.

  – Ну-ну, – поощрительно пробормотал Верховный следуя за врачом, который направился к крайней палате. – Вот и поглядим, что это нам такое подсунуть хотели.

  Палата их встретила закрытой дверью, которая оказалась неожиданно массивной, что разительно ее отличало от остальных. Судя по свежему цвету ее буквально недавно поставили. Сколоченный мощные доски блестели ровным слоем белой краски, за которой еще угадывались приподнявшиеся древесные волокна.

  – Надежно, – одобрительно пробормотал Верховный, переступая порог.

  Их встретили тишина и запах, тот самый больничный, который сопровождает практически любое помещение госпиталя.

  – Здравия желаем, товарищ Верховный..., – пациенты практически синхронно дернулись, намереваясь вытянуться в струнку, но были остановлены взмахом руки.

  В палате вновь установилась тишина, нарушать которую никто из присутствующих не хотел. Все ждали, что скажет Сам...

  – Как себя чувствуем товарищи, – негромко спросил он, подходя ближе к кроватям. – Справляетесь с пилюлями?

  Всех после этого словно прорвало.

  – Хорошо, хорошо, товарищ Верховный Главнокомандующий, – в унисон ответили пациенты. – Кормят, ухаживают.

  Чувствовалось, что Сталин был доволен. «Значит, это не был яд, – размышлял он, наблюдал он за суетившимися врачами. – Неужели все это правда? – то чувство бесконечного удивления, крепко замешанное на обыденном понимании мира, уже прошло и на его смену вернулся уже ставший привычным скептицизм и недоверие. – Неужели это действительно может существовать? Говорящие деревья... Бог ты мой!». Бывший семинарист, мать которого была глубоко верующим человеком, впервые за много лет вспомнил о Боге.

  – … Обратите внимание, товарищ Сталин, у них на порядок возросла мускульная сила, – профессор закатал рукав у одного из пациентов, демонстрирую обычную руку с немного увеличенными лимфатическим узлами. – Кисть демонстрирует усилие почти в 300 кг! Это почти в 5 раз выше, чем у среднестатистического человека! Поразительно...

  Короткие пальцы практически без всяких усилие сгибали длинные гвозди, потом небольшие металлические прутки. При каждом прилагаемом движении рука с закатанным рукавом на доли секунды покрывалась синей сеткой хаотичных линий. «Что же это такое? – Сталин для себя ни как не мог решить, как к этому всему относиться. – А если дрянь какая-то, болезнь? – в его голове прокручивалась информация о новейших разработках в области химического оружия, которое могло сделать с человеком и не такое. – Если нас хотят чем-то заразить? Можно ли им доверять?».

  – Эта сеть чрезвычайно напоминает лини капилляров, через которые при напряжении начинает проходить больший объем крови, – Вишневский с некоторым благоговением касался напряженной руки пациента, отмечая синие лини. – Но в нашем случае они являются транспортными артериями для крови... Товарищ Сталин, по ним идет не кровь.

  Верховный на мгновение выпал из задумчивости и ухватил последнюю фразу.

  – Это не кровь? – удивился он, пристально следя за манипуляциями больного. – Что же это такое? Что там, по вашему? Вода что-ли?

  Второй пациент в это время разделся до трусов и стал медленно приседать. Невысокий жилистый парень в черных трусах сразу же приковал к себе внимание.

  – Они покрывают все тело, – Вишневский, уловив заинтересованность собравшихся, переключил внимание не него. – И ведут себя аналогичным образом.

  Медленные и четкие движения заставляли мышцы попеременно то напрягаться, то расслабляться, что в свою очередь меняло расположение сетки. Синие линии на мгновение появлялись и окутывали напряженные участки плоти и сразу же исчезали, словно погружаясь в пучину океана. Пациент был похож на огромного хамелеона, который ни как не мог приспособиться к окружающим его предметам.

  – … Мы применяли хирургическое вмешательство, чтобы понять природы данных линий, но это оказалось трудной задачей, – профессор продолжал что-то рассказывать. – Нам было очень сложно локализовать их. Участок определенной мышцы нужно было держать в постоянном напряжении, что не всегда давало ожидаемый результат...

  – Товарищ Вишневский, профессор, – вдруг Сталин повернулся к нему. – Я думаю, что изложу общее мнение, если дам высокую оценку вашей работе, – негромкий голос заставил остальных подобраться и внимательно вслушиваться в дальнейший разговор. – Вы подробно изложите все эти подробности на бумаге, и мы внимательно их изучим. Вы нам лучше ответьте на такой вопрос, а как это... гм... явление отражается на поведение бойцов?

  В глазах врача мелькнуло понимание и в его руках словно по волшебству появились какие-то записи.

  – Товарищ Сталин, мы кое-что успели до вашего приезда проверить и я все указал вот здесь, – он протянул листки небольшого размера с мелким почти бисерным почерком. – Вы спрашиваете, адекватно ли они оценивают действительность после введение этого без сомнения удивительно препарата? Отвечу вам без всякого сомнения, бойцы совершенно вменяемы и более того демонстрируют высокую степень уравновешенности и адаптации к различным стрессовым ситуациям... Они спокойно переносят боль. Сейчас я продемонстрирую...

  На глазах у замерших гостей помощник профессора взял скальпель и медленно сделал несколько надрезов на руке врача. Из достаточно глубоких ранок выступила кровь.

  – Почти не чувствую, товарищ Верховный Главнокомандующий, – спокойно проговорил подопытной, наблюдая за манипуляциями врача, зашивавшего рану нитками. – Щекотно только немного.

  Сталин смотрел на него и нахмурился. Его вдруг неприятно поразила, только что пришедшая ему на ум мысль. «Они ли это? Остались ли они теми, кем были до этой чертовой процедуры... Внешне люди, а внутренне кто? Остались ли они нашими? Вдруг это уже враги».

  – Давайте отойдем, Александр Александрович, в сторону, – стоявший рядом с ним охранник забеспокоился, почувствовав напряжение в голосе Верховного. – Не будем мешать экспериментам.

  Они отошли в дальний угол палаты, оказавшейся на удивление просторной.

  – Товарищ Вишевский, а не могли ли эти желуди на них как-нибудь отрицательно повлиять? Как вы думаете? – лицо врача сначала застыло в недоумении. – Поставим вопрос иначе... Остались ли они преданы Партии и Правительству Советского Союза, товарищ Вишневский?

  – Я..., я не совсем понимаю, товарищ Сталин, – профессор не сразу сообразил про что его спрашивают. – Вы имеете ввиду, повлияло ли это на их лояльность... Товарищ Сталин, их поведенческие реакции никак не изменились. За ними ведется тщательное наблюдение и любые изменения фиксируются... Ничего из ряда вон выходящего мы не наблюдали. Они демонстрировали совершенно обычное поведение. Разговаривали, шутили... Вон заигрывали с медсестрой... Конечно, здесь нужно заключение квалифицированного психиатра, но я уверен, что эти новообразования не коснулись мозга и, в первую очередь, отразились на внешнем состоянии пациентов...

  Вдруг рядом с ними раздалось негромкое, но настойчивое покашливание. Кто-то определенно привлекал их внимание, что было уже само по себе необычно.

  – Это вы? – чуть не воскликнул Вишневский, едва бросил взгляд в сторону нового собеседника. – Вы... Что вам здесь надо, Костромской?

  Сталин, удивленный столь яростной реакцией всегда невозмутимого врача, повернулся направо и увидел невысокого мужчину в белом халате с огромной копной непослушных волос на голове.

  – Я дико извиняюсь, – чуть картавя, проговорил тот, увидев, что на него обратили внимание. – Как честный советский гражданин, я не мог не вмешаться в ваш разговор, услышав, как вы говорите не совсем правду дорогому Иосифу Виссарионовичу...

  Профессор просто остолбенел. На его лице застыли дико выпученные глаза, искривленный в немом крике рот... Это была статуя несправедливо оскорбленного Зевса, который только что подарил людям жизнь...

  – Я... лгу? Да ты... деревенский неуч..., идеалистический выкормыш..., – Вишневский с трудом подбирал слова, пытаясь как-то выразить обуревавшие его чувства. – Бездарь! Как у тебя только язык поворачивается такое говорить, – он уже практически забыл о своем прежнем собеседнике.

  – Не надо говорить так много плохим и неправильных слов, уважаемый профессор, – мягким успокаивающим голосом говорил Костромской. – Я должен представиться... Я Костромской Аристофан Митрофанович, бывший учитель уездной земской гимназии и тоже имею что сказать по этому вопросу.

  – Товарищ Сталин, – негромко проговорил ему в ухо, быстро среагировавший нарком. – Он тоже привлекался наркоматом для изучения старого образца. С нами сотрудничает довольно давно... И он знахарь..., – слово «знахарь» нарком почему-то произнес с ярко выраженным акцентом, от чего оно приобрело какой-то негативный оттенок. – К нему ходят и многие из наших, товарищ Сталин..., – последней фразой нарком дал понять, что фигура этого человека с внешностью чистокровного одесского еврея не так однозначна, как кажется на первый взгляд.

  – Значит, товарищ Костромской, вы не согласны с товарищем Вишневским? – спросил Сталин, из под прищуренных бровей рассматривая нового собеседника. – И что же вы думаете по интересующему нас вопросу?

  Тот немного помялся, не зная куда пристроить свои несуразно длинные руки. Его крупные пальцы то прятались в карманы халата, то норовили сцепиться в замок.

  – Я, товарища Сталин, больше смотрю на все это с практической точки зрения, – при этих словах руками он изобразил что-то такое округлое в воздухе. – Так сказать ближе к жизни.

  70

  Крупный битюг мерно вышагивал, практически без усилий вытягивая повозку.

  – Вот она, родимая, господин лейтенант, – радостно бормотал возница – высокий парень с детским лицом дебила. – Я тута почитай все знаю. Эти места чай все исходил свои ножками... Вы, господин лейтенант, не смотрите что дорога такая неухоженная. Он аккурат к старой гати ведет. В свое время тут не протолкнуться было...

  Шеер заинтересованно повернул голову. Слова о былой многолюдности дорожного тракта показались ему достаточно занимательными, чтобы немного отвлечься от этого бесконечно сидения.

  – Також дорога та эта соединяла и Барановичи и Слоним. Тута напрямки всего то и было что с пятьдесят верст, а в окружную почитай нужно было тяпать и все две а то и три сотни верст, – шумно сморкаясь, продолжал парень. – Сколько тута повозок шастало... Видимо – невидимо! – от избытка чувств он аж закатил белесые глаза. – У самой гати место большое было, где кацапы жили, что за гатью следили... Бывало приедем с тятькой, а них ушица вариться из вот такенных карасей...

  Вдруг к их повозке подбежал один из солдат из вспомогательной полиции.

  – Господин лейтенант, подходим уже, – лицо у местного было конопатой, широкое. – Какие будут приказания?

  – Так..., – Шеер бодро спрыгнул с телеги. – Минометы расположить вон у того пригорка, где небольшой просвет, – со второй повозки, где собственно их и везли козырнул полный оберефрейтор. – Как получишь, приказ начинай.

  Заброшенная дорога кончила петлять и вышла на большую поляну, противоположными краями упиравшуюся в начало оврагов.

  – Ваша задача – разведка, – Петр Краевич с настороженностью вглядывался в росший неприступной стеной лес за поляной. – Возьмите с собой отделение и проверьте там все. Осмотреть все как можно тщательнее! Выполнять!

  Козырнув тот, побежал к стоявшим возле повозок солдатам. Через несколько минут, во время которых раздавались энергичные вопли, с десяток солдат выдвинулось к намеченной точке.

  – Вперед, вперед, стадо ослов, – покрикивал Краевич, держась в середине отряда. – Пришло время коммунякам холку надрать!

  – А бабы там будут? – выкрикнул один из полицаев, все время поправлявших сползающие штаны. – Командир, будут что-ли? А то я вроде как без жинки уже цельных два дня...

  – Я сейчас тебе устрою жинку..., – тот начал поворачиваться к говорившему, как со стороны деревьев ухнул выстрел. – О! Огонь! Огонь! – заорал он, бросаясь на землю. – Открыть огонь, трусливые скоты!

  Из ближайших кустов вновь бабахнул винтовочный выстрел. Рядом с Краевичем кто-то тонко вскрикнул.

  – Эй, Димитр, причещи-ка его! – крикнул командир в сторону пристроившегося рядом массивного пулеметчика. – Вон там он сидит. Угости-ка.

  Мужик кивнул и, прильнув в прикладу, начал стрелять. Короткие очереди вырывали из сплошной зеленой стены целые куски.

  – Ото как, ото как, – приговаривал полицай всматриваясь в сторону невидимого стрелка. – Сейчас мы тебя достанем, красная сволочь! Попомнишь ты белорусский хлебушек...

  Вдруг, снова раздался выстрел. Рядом с пулеметом вскрикнул еще один человек. Тот самый, что еще недавно спрашивал про баб, теперь валялся на пожухлой траве, широко раскинув руки.

  – Вот же, гнида, – шипел Краевич, оглядываясь по сторонам. – А вы, что валяетесь?! – лежавшие, не поднимая голов, что-то бормотали в ответ. – Он же там один! Петро, бери с собой двоих и мухой к балке. Обойдете его слева... Что? Бегом! Отделение, дайте-ка ему огоньку! Прикроем хлопцев.

  Едва трое мужиков поползли в обход, как в сторону леса уже стреляло все, что только могло стрелять. Басовито рычал пулемет, с неимоверной скоростью пожирая ленту с матово золотистыми тельцами патрон. Ухали немецкие карабины, чуть резче звучали советские винтовки.

  – Командир, – радостно заорал лежавший сзади полицай, стараясь перекричать выстрелы. – Господин лейтенант отмашку дал. Ща минометы шмалять начнут! Давай!

  Словно в ответ на его призывной вопль, со стороны пригорка раздался свистящий звук через секунды сменившийся резким гулом взрыва.

  – Aufstehen, rusische Schweine! – в шуме боя Краевич услышал чей-то каркающий голос. – Господин лейтенант приказал вперед, – повернул голову назад, он увидел, как плотный фельдфебель пинал его лежавших солдат. – Aufstehen! Туда, schnell!

  «Вот гад, – сплюнул Краевич. – На себя бы посмотрел! Рожа потная, вся рябая, то и гляди сейчас захрюкает... О, черт!». Он рывком вскочил и оглядев свое воинство взревел:

  – А ну подъем! – услышав голос командира, полицаи начали подниматься с земли. – Что рты раззявили?! До леса бегом! Пока минометы работают, стрелять не будут!

  Выставив вперед карабин, он побежал в сторону леса. Под уханье взрывов, раздававшихся где-то в глубине леса, Краевич буквально влетел в густой орешник. Не видя толком перед собой ничего, он несколько раз стрельнул куда-то вперед. Гибкие плети орешника назойливо лезли в лицо, закрывая обзор.

  – Давай, давай вперед, – он зло подгонял сам себя, стараясь не думать, что именно в этот момент в него кто-то целился. – Где-то они здесь...

  Взрывов мин он уже практически не слышал. «Что-то слабо они стреляют, – думал Краевич, отодвигая стволом карабина очередной зеленый куст. – Их же тут как грязи! Попрятались что-ли?! О! Вот и тропка хоженная...». Плотные кусты наконец-то сменились небольшой натоптанной дорожкой, которая вела куда-то к болотам. Полицай тяжело сглотнул воздух.

  – Поди сидит где-нибудь рядом, скотина, и ждет, – с тревогой всматриваясь в кусту, шептал он. – Вот, падла, поймаем лично рвать буду...

  Шаг замедлился. В нескольких метрах, прямо на его пути, что-то валялось.

  – Чего это? – вырвалось у Петра. – Ох-ты! – носок сапога, которым он пытался осторожно ковырнуть найденное. – оказался заляпан чем-то склизким...

   Его с шумом скрутило.

  – Тьфу! – харкнул он, выдыхая из себя тошноту. – Похоже приложили все-таки одного, – немного в отдалении Краевич увидел тело, лежащее посредине неглубокого окопчика. – А, сволочь, прямо на тропке расположился! Так бы и положил всех нас здесь! – человек лежал раскинув руки, словно в последний раз пытался обнять землю.

  Рядом валялся грязный ватник, посеченный осколками. Партизан был в одной линялой гимнастерке; видимо в пылу боя снял... Его спина была вся посечена осколками.

  – Хлопцы, давай сюда, тикайте! Одного падлюку попали! – не сдержавшись крикнул полицай. – Ух-ты, а это у нас что такое? – он присел на корточки рядом с трупом. – Хм... Часы ладные какие..., – из под рукава выглядывал край циферблата. – Постой-ка, уж не старшой ли ты? – приладив массивные часы, вдруг пробормотал он. – Дай-ка на рожу твою глянем.

  Медленно коченеющее тело перевернулось с трудом.

  – Не-е, – протянул Краевич, вставая на ноги. – Валяйся, падаль, дальше!

  Шум боя, который, казалось, уже давно стих, почему-то вновь стал нарастать. Где-то в стороне, точнее определить было сложно – стоявшие сплошной стеной деревья хорошо маскировали звук, активно стреляли.

  – Пулемет, – Краевич внимательно слушал, чувствуя, что в операции что-то пошло не так, как планировалось. – Кажись, не наш..., – глухой кашляющий звук отличался от голоса немецкого МГ. – Вот дерьмо! Где же эти олухи?! Сейчас бы с тыла зашли! – вдруг почти рядом с ним бухнул винтовочный выстрел, и сразу же кто-то заорал; вопль резко поднялся почти в саму высь и ту же прервался. – Вот же дерьмо, вот же дерьмо...

  Опущенный было карабин вновь словно приклеенный уставился вперед. Кто-то опять заорал, бросая Петра в дрожь. Потом ухнула граната, от чего что-то просвистело рядом с его ухом. От неожиданности он даже присел.

  – Ведь совсем рядом, совсем же рядом, – шептал он, пытаясь спрятаться за деревом. – Где же ты? – едва он собрался выглянуть, чтобы осмотреться, как раздался стон. – О, Матка боска... Хрен разберешь, что здесь происходит! Эй, Семен, ты что-ли? – человек застонал еще громче. – Сема, отзовись! – Краевичу просто до одури захотелось заорать, да сделать это так, чтобы было слышно во всей округе. – Черт тебя дери! Где ты? – стонал, определенно, Семен.

  Полицай сполз по стволу к земле и осторожно пополз вперед, стараясь лишний раз не задевать кусты. Стоны становились все громче и громче.

  – Падла, – шепотом ругался на самого себя Петр, стараясь хоть что-то рассмотреть среди стволов деревьев. – Чего полез? Выслужиться захотел? Да? Железный крест на шею? Хорошо, хорошо... Вот крест и будет... Деревянный! – наконец-то, впереди показалось что-то белое. – Сема, не пальни смотри. Это я, Краевич! – крикнул полицай, узнавая своего товарища.

  Это бы действительно Семен. Не узнать его было не возможно! Крупная голова с непослушными курчавыми волосами и оттопыренными ушами, которыми он мог шевелить. Он сидел, прислонившись к стволу осины и пытался перевязать свою руку. Левая висела плетью, рукав толстой рубахи медленно набухал от крови. Полицай один конец бинта зажал в зубах, а второй раз за разом пытался обернуть вокруг руки.

  – А-а-а-а, – зашипел он, когда кусок ткани снова выпал из пальцев. – А-а-а-а...

  Петр настороженно огляделся по сторонам. Вроде было тихо... Выстрелы слышались где-то в дали...

  – Сема, здесь я... Дружище здесь я, – шептал Краевич, осторожно подходя к раненному. – Сейчас перевяжем тебя и на хату пойдешь, пироги жрать...

  Тот ни как не реагировал. Склоненная вниз голова еле уловимо дергалась, а рука продолжала вновь и вновь тянуть кусок бинта.

  – Давай, я перевяжу, – Краевич медленно положил карабин рядом с собой. – В руку это мелочь... Это заживет.

  Курчавая голова продолжала подергиваться в такт его словам, словно раненный со всем этим соглашался. Остро пахнувшие потом, слежавшиеся волосяные барашки тряслись вместе с головой.

  – Вот же пень, в штаны что-ли наложил, – зло пробормотал Петр, дернув его вверх за гриву. – Матка боска! О! О, черт меня дери! – на одном выдохе произнес он, увидев лицо товарища.

  Дергающаяся голова смотрела на него невидящими глазами, точнее глазницами. Через все лицо, начиная с покатого лба, шли четыре глубокие и до сих продолжающиеся кровоточить борозды. Две из них прошлись по глазам, оставляя после себя рваные ямки...

  – Черт, черт..., – рука дернулась от волос и судорожно начала шарить по земле в поисках оружия. – Где же? – вот холодный металл, наконец-то нашелся.

  В это мгновение его пробил дикий ужас. Сразу же вспомнились многочисленные истории, которые в последнее время все чаще и чаще звучали между поддатыми полицаями. «Матка боска, Матка боска, – губы сами шептали то, что уже было давно им забыто. – Как же это так... Нельзя же так людей. Это же живые люди! – его грудь поднималась и опускалась с такой силой, словно собиралась порвать китель. – Звери, настоящие звери! Нельзя же так... Грызть, словно дикий зверь, грызть..., – Краевич вертел головой по разным сторонам, продолжая спиной с силой вжиматься в ствол дерева. – Матка боска, что же мне делать? Что же мне делать? – сердце билось все быстрее и быстрее, все быстрее и быстрее. – Бежать, надо бежать отсюда!».

  – А-а-а-а-а-а-а, – вдруг нечеловеческий крик прорезал воздух. – А-а-а-а-а-а!

  Буквально в нескольких шагах появился человеческий силуэт. Темный контур в лучах солнца возник словно из неоткуда. В голове Краевича словно что-то щелкнуло. Конец! Палец вдавил спусковой крючок! Карабин дернулся в его руках.

  – А-а-а-а-а-а! – вопль продолжал звучать, будто он получил свою собственную жизнь и уже совершенно не зависел от человека. – А-а-а-а-а-а!