Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)

  – Хорошо. Пока еще не время рассказывать все... Эх, Лаврентий, как же еще далеко до весны.

   83

  Январь 1942 г. Осажденный Ленинград.

   – Город умирает..., – прошептал высокий мужчина, прижимаясь к оконному стеклу на лестничной площадки. – Боже мой, как же человек такое может творить? – широкой, занесенной сугробами улице, пробирались редкие сгорбленные фигурки. – Что же ты за тварь такая? Человек? – Карл Генрихович Завалов говорил еле слышно; он все еще никак не мог отдышаться после двух пролетов лестницы. – Собственными руками, своими собственными руками..., – еще недавно полноватый, довольно молодой врач сейчас выглядел древним старцем; его землистое, изрезанное морщинами, лицо пугало своей застывшей маской. – Мы уничтожаем все, к чему только прикасаемся, – он осторожно поставил ногу на первую ступеньку, потом ухватился обеими руками за массивные перила и медленно подтянулся вперед. – Мы же словно саранча..., – дальше он одолел еще несколько ступеней и вот до двери с заветным номеров 7 осталось всего лишь несколько шагов. – Саранча, – дрожащей рукой он стукнул несколько раз в дверь и негромко позвал. – Таня, ты здесь?! Я от мамы твоей пришел...

  Через несколько минут за дверью послышалось шарканье. Казалось, пожилая старушка, тяжело перебирая большими мягкими тапочками, медленно подходит к двери. Скрипнули петли и из полумрака показалось исхудавшее детское лицо. Огромные глаза, в которых не было ни единой слезинки, смотрели на врача.

  – Таня... Вот мама тебе просила передать, – он осторожно вытащил из кармана пальто небольшой, с детскую ладошку, сверток, обернутый чистой тканью. – Он говорит, Танюше моей передай, а то я снова на работе задержусь..., – он говорил и сам же понимал, что ему ни капли не верят. – Возьми, – детские глаза смотрели так по-взрослому, что хотелось развернуться и бежать прочь отсюда.

  – Спасибо, дядя Коля, – пропищала она едва слышно, протягивая бледные пальцы к свертку. – Спасибо...

  Завалов хотел сказать что-то еще, но в сердце так защемило, что он молча повернулся и пошел к своей двери. Его квартира была на этой же площадке, поэтому далеко идти не пришлось.

  – Вот я и дома, – в квартире ни кого не было, и разговаривал он больше сам с собой лишь для того, чтобы окончательно не сойти с ума. – Дома..., – Карл прошел на маленькую кухоньку, где была установлена небольшая печурка. – Все-таки холодно, – массивные ледяные узоры выступили на внутренней стороне еще не разбитого стекла. – Как же писать?

  Его взгляд упал на стол, где лежала большая пачка исписанных желтых листков и несколько больших картонных конвертов.

  – Видно, все-таки придется тебя разломать, – он с сожалением посмотрел на последний оставшийся стул из гнутого дерева. – … Иначе не допишу...

  Он подвинул к себе листок, над которым трудился весь вчерашний вечер, и стал вновь перечитывать расплывающиеся буквы. «... Впервые введенный венгерским инженером Карлом Эреки в научный оборот термин «биотехнология» представляется невозможным использовать для описания сути анализируемых явлений и процессов. Причиной этого является не моя прихоть как исследователя или моя научная некомпетентность, а объективные обстоятельства – принципиальное различие самого предмета изучения. Венгерский ученый в своей работе «Основные принципы биотехнологии» рассматривает использование микроорганизмов и их ферментов, прежде всего, в промышленном производстве, то есть в неживой материи. Это и биологический катализ, как способ получения сахара из сахарной свеклы, и диастаз для осахаривания растительных отходов и т. д. В нашем же случае мы имеем дело с совершенно иным подходом! Микроорганизмы и их ферменты применяются для коррекции физических недостатков, повреждений живого организ...».

  Дописывая слово, перо заскользило по бумаге. «Снова чернила замерзли, – промелькнуло у него в голове. – А писать надо, иначе не успею сделать даже минимум...». Завалов поднес пальцы ко рту и подул на них, но обессиленный и простуженный организм уже мало чем мог помочь.

  – Надо писать, надо обязательно дописать..., – вдруг его взгляд упал на один из картонных конвертов и он охнул. – Черт, письмо! Я же совсем забыл про него!

  После многократных и энергичных усилий чернила все же оттаяли и он смог начать писать письмо.

  «... Дорогой Иосиф Виссарионович! Я, Завалов Карл Генрихович, как настоящий ленинградец и коммунист, не могу оставаться в стороне в тот момент, когда мой родной город отчаянно борется с немецко-фашистскими захватчиками. Я понимаю, что поступил как безрассудный юнец, сбежав из Москвы, но я не мог поступить иначе... Я, прежде всего, врач, который должен спасать жизни людей и только потом ученый, расширяющий горизонты науки!

  Я подготовил некоторые материалы по тому вопросу, над которым работал в Москве, и выслал их по почте на ваше имя.

  Карл Генрихович Завалов из сражающегося и не сдающегося Ленинграда!».

  Его пальца с трудом вывели адрес на лицевой стороне конверта, после чего он с облегчением откинулся на спинку кровати.

  – Ну и вот, пол дела сделано, – письмо он оставит на самом видном месте, так что мимо него не пройдут. – Осталось еще немного...

  Как врач, пусть и инфекционист, Карл прекрасно понимал, что его истощенный от голода организм протянет совсем немного времени. Вот уже почти неделю он отдавал свой паек девчушке из соседней квартиры, говоря при этом, что хлеб присылает ей мама.

  – Думаю, меня еще хватит на несколько суток, – пробормотал он, пытаясь разобрать час, который показывали стрелки часов. – Несколько суток она еще поживет..., – его пальцы судорожно сжались, словно искали чье-то горло, чтобы вцепиться в него со всей силы и сжимать – сжимать – сжимать …

  Следующие несколько часов, оставшиеся до быстро опускающейся на улицы города темноты, он размышлял и писал, писал и размышлял. Его мозг, в результате продолжительного голодания и сильного стресса, буквально свалился в какое-то странное состояние. Это было одновременно и полное отупение, когда чувства отключились один за другим, и полная концентрация, когда мысль ему казалась ярким освещающим все, даже самые темные закоулки мозга, лучом. На какое-то время, показавшееся ему мгновением, Завалов просто взорвался от переполнявшей его информации... «... В настоящее время человек находится на такой ступени развития, что потенциально способен сделать следующий эволюционный шаг. Он перестанет быть просто сознанием, заключенным в неизменную физическую оболочку, которая одновременно с защитой его от окружающей среды и ограничивает его! Человек сбросит с себя эти оковы бренного тела, эти материальные кандалы...».

  Его сверкающие лихорадочным блеском глаза смотрели куда-то в окно, а сам он был далеко-далеко отсюда. Перед его взглядом вставали бескрайние лесные просторы, над которыми внимание скользило словно гигантская птица. Он то нырял в глубину крон деревьев, то, наоборот, взлетал высоко ввысь. «Человек может быть свободен, как птица! – эта мысль билась в его сознании с неимоверной силой. – Он станет по настоящему свободным!».

  «... Не имеет значения как наши современники окрестят это научное направление – биоинженерией, или биоинженерной анатомией или еще как-то иначе! ... Широкое применение этих принципов в хирургии (трансплантологии) – взращивание дублирующих человеческих органов, вживление новых, более совершенных биоструктур в человеческое тело; в физиологии – открытие в человеке с помощью бактерий новых навыков и умений, перестройка всей внутренней среды организма на качественно новой основе, овладение методами непосредственного управления основными физиологическими процессами человеческого организма и т. д.».

  Он писал не отрываясь от стола. Под его перо ложились все новые и новые листы, которые с фантастической скоростью заполнялись мелким, почти, бисерным почерком врача. В какой-то момент ему даже показалось, что все эти мысли были не его, а кого-то другого.

   «... Организм живого существа, не смотря на исключительную сложность и потрясающую сбалансированность, является не чем иным, как живым конструктором, который, как это ни странно звучит, состоит из более простых деталей. Вооружившись безграничными возможностями биоинженерии и терпением, мы в состоянии заменять отдельные органы любого живого существа, добиваясь таким образом, практически вечной жизни...».

  Перо продолжало скользить по бумаге, оставляя за собой извилистый след, а врач видел перед собой удивительные картины. Людей, которые могли нырять без всякого ущерба для своей жизни на сто – двести и более метров под воду, которые запросто обходились без теплой одежде на Северном полюсе, которых не брали инфекционные заболевания, и многое и многое другое...

  «... Лишь практика, бесчисленное количество научных экспериментов, годы кропотливой работы смогут вскрыть все возможности использования биоинженерии на благо и во имя человека. Однако, сейчас уже ясно, что: во-первых, это, действительно, реально и осуществимо; во-вторых, встает архиважная проблема – проблема морали! Человечество без всякого сомнения технологически готово взять в свои руки такой инструмент и скорее всего уже им активно пользуется, но готово ли оно в моральном плане взять на себя столь высокую моральную ответственность?!».

  Наконец-то, листок был отодвинут в сторону и врач облегченно вздохнул.

  – Вроде и закончил, – проговорил он, собирая листки в пачку и укладывая во второй конверт. – Теперь можно и посидеть...

  84

  18 марта 1942 г. Кремль. Кабинет Верховного вновь покидала группа военных. Один за другим из-за двери появлялись знакомые фигуры – кашляющий Шапошников с выправкой потомственного воина, вытирающий на залысине пот Хрущев, Жуков с каменным лицом... Дверь закрылась, давая сигнал к началу еще одного совета – малого совета.

  – Докладывайте, Георгий Максимилианович, – негромко произнес Сталин, положив перед собой белый листок. – Какие у нас результаты? – он внимательно смотрел на сразу пришедшего в волнение Маленкова.

   Тот встал, теребя в руках пачку исписанных листов.

  – Товарищ Сталин, несмотря на крайне ограниченное время и нехватку ресурсов, в течение которого работали вновь созданные ЗАТО, нам удалось добиться выдающихся успехов...

  Отвыкший за последнее время от таких эпитетов Верховный резко вскинул голову и напряженно посмотрел на Маленкова, который от такой реакции вождя на мгновение прервался.

  – … Товарищ Сталин, действительно, результаты просто удивительные! – невысокая фигура, еще секунду назад неуверенного в себе человека, преобразилась, словно в кабинете совершенно иной человек. – На территории страны в течение месяца было организовано 8 Закрытых административных территориальных объединений (ЗАТО), а еще через месяц они начали полноценно функционировать, – Маленков уже давно забыл о своих бумажках. – Вы только вдумайтесь, товарищ Сталин, начиная работать буквально на голом месте, в снегу и холоде, уже сейчас они выращивают вот это! Вот!

  Маленков быстро подошел к стене, возле которой стояло несколько высоких картонных коробок, зачем-то укутанных плотной рогожей. Резким движением он скинул рогожу и по кабинету начал расплываться странный и несколько забытый аромат.

  – Что это? – сидевший в кресле всесильный нарком немного привстал с места, хотя он уже догадался о том, что могло скрывать в себе содержимое.

  – Товарищ Сталин, смотрите! – короткие пальцы Маленкова, собранные в своеобразную чашу, держали небольшие зеленые и пупырчатые огурцы, в самой середине которых затесалась небольшая еле красная помидора. – Овощи, товарищ Сталин... почти пять тон в неделю дает каждое ЗАТО! Огурцы, помидоры, репа, свекла... Через несколько дней продукты начнут поступать в больницы столицы, в конце месяца мы сможем обеспечить свежими овощами даже прифронтовые госпитали!

  Трубка с изгрызенным мундштуком легла на зеленое сукно, а пропахшая табаком рука схватила помидор. Кожа ощутила приятную прохлады крепкого плода, скрывавшего восхитительную мякоть.

  – Думаю, товарищ Маленков, мы не ошиблись поручая вам это безусловно сложное и важное для страны задание. За столь короткое время вам удалось очень неплохих результатов... Однако, нам представляется, что переданные вам материалы открывают для народного хозяйства гораздо большие возможности. Вам так не кажется? – едва успокоившийся докладчик, вновь побледнел. – Я уверен, Георгий Максимилианнович, вы пришли к нам не только с этим.

  В устанавливавшейся тишине раздался глухой удар. Из разжавшихся пальцев Маленкова выпал небольшой огурец, который он не успел убрать со стола.

  – … Конечно, товарищ Сталин, круглогодичное выращивание овощей – это всего лишь проба сил, – под пристальным взглядом вождя он немного сбивался и начинал запинаться. – В южных ЗАТО заканчивается подготовка к посеву зерновых. Первые опыты показали, что после обработки спецсредством живучесть семян выросла в десятки раз. Контрольные экземпляры в искуственно созданных условиях достигали в высоту двух метров, а соцветие включало до пятидесяти колосков..., – из второй коробки был вынут длинный колосок с огромным мохнатым концом. – По нашим расчетам урожай зерновых, подготовленных в соответствие с новыми расчетами, превысит в 30 – 40 раз средний уровень по стране, – нащупав во внутреннем кармане свернутый лист, Маленков продолжил. – Это только по предварительным расчетам. Однако даже сейчас можно утверждать, что в течение следующего года благодаря работе зерновых ЗАТО мы сможем практически полностью восполнить нехватку хлеба.

  К концу речи Сталин что-то недовольно прогудел, не вынимая трубку из рта.

  – Подождите, товарищ Маленков, – он взмахнул рукой в сторону карты. – Вы делаете очень ответственное заявление, – вождь встал в полоборота к нему. – Потеря плодородных земель Украины нанесла сильный, я бы даже сказал убийственный, удар по советской экономике. С обеспечением хлебом населения складывается просто катастрофическая ситуация... А вы говорите, что несколько недоделанных колхозов в Казахстане смогут заменить Украину? Мы так вас поняли, товарищ Маленков?

  Даже невооруженным глазом было видно, что он недоволен столь скоропалительными заявлениями. Все это время Маленков судорожно дышал, не смея опустить глаза.

  – Товарищ Сталин, по расчетам ученых..., – начал он, одновременно пытаясь ослабить тугой узел галстука. – … Урожайность зерновых культур может составить около 300 – 400 центнеров с гектара...

  Сталин резко отвернулся от карты и подошел к небольшому столику, на котором лежали его записи. Отодвинув в сторону несколько пожелтевших папок он вытащил на свет лист, текст на котором был полон пометок синим карандашом.

  – Значит, вы товарищ Маленков утверждаете, что ЗАТО Казахстана смогут дать около 400 центнеров зерна с гектара? – характерный акцент вновь ярко прорезался в его речи. – Такие заявления некоторые товарищи назвали бы очковтирательством или даже откровенно лживыми! – произносил это все он неторопливо, словно тщательно обдумывал. – 400 центнеров с гектара! А знаете, товарищ Маленков, какова была средняя урожайность зерновых в Советском Союзе в 1940 г.? – Маленков дернулся было рукой во внутренний карман, но рука не дойдя до него обессиленно упала. – Я зачитаю вам... Вот! Около 10 центнеров с одного гектара собирали советские колхозники в 1940 г. 10 центнеров! Не 100, 50 и даже не 30 центнеров, а 10...

  В течение следующих нескольких минут Маленков услышал слова, которые могли означать что угодно – и отсроченный приговор, и еще один шанс...

  – Идите товарищ Маленков. У вас есть время доказать нам свою правоту, – слова падали словно камни. – Идите, – вновь повторил Сталин, заметив, что Маленков продолжает стоять у стола.

  Скованной походкой тот подошел к двери и вышел из кабинета.

  – … Зачем ты его так Коба? – Сталин удивленно посмотрел на собеседника, которого вряд ли кто мог заподозрить в излишней мягкости к оппонентам. – Ты же тоже видел, что принес Смирнов... После этого, мне кажется, вырастить такой урожай будет детской шалостью.

  Оба на несколько минут замолчали, вспоминая недавние события... «Бледное бесстрастное лицо капитана с широко раскрытыми глазами, которые с удивлением смотрели на толчками вытекающую из раны кровь... Застывшая с вытянутыми руками фигура начальника охраны, продолжавшего из пистолета целиться куда-то в центр кабинета... Медленно затягивающиеся края входного отверстия, конвульсии капитана с выходящей из рта пеной и, наконец, крошечная тупоносная пуля, вылезающая из тела...».

  – Надо, Лавр, надо, – наконец, произнес Сталин. – Мы слишком рано расслабились. Немца едва отбросили от Москвы, а уже такие речи... Слышал, о чем эти сегодня говорили? – Берия после небольшой заминки кивнул головой. – Им бы только шашкой махать! Если бы не Шапошников эти конники наворотили тут дел... И таких много, Лавр! Не десять, де сто и даже не тысяча! Их много!

  Нарком, сохраняя каменное выражение лица, смотрел и на Сталина, которого уже давно не видел таким... Трубка вынута, немного сгорбленная фигура, крупные морщины прорезали лоб. «Как же он постарел! – потрясенно думал Берия, прилагая жуткие усилия, чтобы его мысли не отразились на лице. – Вот тебе и стальной человек!».

  – Ладно, Лавр, поскулили немного и хватит! – вдруг, Верховный встрепенулся и отошел от окна. – Нам с тобой еще многое надо обсудить! Вот посмотри, что мне пришло на почту! – на стол упал крупный конверт из плотной бумаги. – Завалов объявился. Да, да, тот самый! Этот... в Ленинград сбежал... Пишет, что не мог оставаться в стороне! Вот ведь...! – Берия быстро пробегал глазами листок за листком, откладывая прочитанное в сторону. – За ни уже вылетели. Прочитал? Понимаешь о чем он говорит?

   Длинные вереницы слов, которые изредка перемешивались какими-то специфически терминами, через какое-то время начали сливаться в единую синею цепь. Это ощущение еще более усиливалось из-за крайне странного почерка – начало некоторых листков было написано крупным четким почерком с ярко выраженным наклоном налево, середина или конец других, наоборот, превращалось, в практически не читаемый ребус. Разноразмерные буквы начинали налезать друг на друга, где-то превращаясь в замысловатые закорючки и фигурки...

  – С письмом уже поработали наши ученые, – продолжил Сталин, видя затруднение наркома. – По их мнению, Лавр, этот Завалов настоящий гений. Он пишет о таких вещах, что я вновь и вновь начинаю вспоминать учебы в семинарии..., – Сталин медленно шел вокруг стола, приближаясь к второй коробке. – Что, товарищ Берия, не ожидал, что даже товарищ Сталин иногда думает о Боге?! – тяжелый взгляд прищуренных глаз был направлен прямо на него. – Понимаешь, Лавр, этот полунемец пишет, что мы можем выращивать людей, – руки наркома, сжимавшие последний листок с более или менее понятным почерком, дрогнули. – Как цветы в горшке... Это конечно, похоже на бред, но эксперты говорят, что он описал все очень правдоподобно, – его взгляд на какие-то доли секунды погас, но потом вновь вспыхнул еще ярче прежнего. – Знаешь, Лавр, когда я впервые увидел, что нам может дать этот … Лес... я обрадовался. Меня поразили потрясающие возможности – лечение болезней, ран, огромные урожаю зерна. Это все было просто невероятным подарком нашей стране в такой час! Но сейчас... я начинаю думать, что лучше бы этого ничего не было.

  – Почему Коба? – тихий голос заставил вздрогнуть уже самого вождя, неожиданно затолкнувшему на несколько минут. – Почему?

  – Они же нас растопчут, – Сталин уже не говорил, он шептал. – Едва они узнают, что есть у нас, то Гитлер станет для них лучшим другом, братом, отцом... Понимаешь?! Нас раздавят, как таракана, которого загнали в угол! Может... забыть обо всем этом? Нет человека и нет проблемы...

  Берия с силой провел по голове рукой, словно проверяя на месте ли она.

  – Поздно, Коба, уже слишком поздно, – он буквально физически ощущал, как у собеседника схватывает сердце. – Среди привлеченного персонала уже давно распространяются многочисленные слухи о нашем объекте. Пока это все на уровне домыслов: кто-то что-то видел, где-то слышал... Болтают о жутких опытах, которые наркомат проводит над арестованными... Надо что-то делать. Это только начало. С каждым днем эти домыслы будут принимать все более фантастическую форму. Им всем нужно что-то скормить, пока мы не будем готовы...

  – Опять про сочувствующих? – Сталин принял окончательно решение – идти до конца. – Маленков же съел и не поморщился. Остальные тоже поверят! Главное, как это все обставить.

  – Подумаем, товарищ Сталин, – закивал головой Берия, видя что разговор становиться все более конкретным. – Организуем слив сведений через наших агентов. Подберем пару товарищей из сочувствующих... Наградим орденами, в «Правде» появятся несколько статей о бывших соотечественниках, которые изъявили желание помощь своей бывшей родине.

   85

  Оккупированная территория. В 20 км. севернее п. Барановичи. Окружной лагерь для советских военнопленных Stalag 162 XI. Четкий квадрат стен из массивных бревен, опутанных тесными рядами колючей проволоки, ограничил довольно большой участок земли. В высоких, семиметровых вышек, прекрасно просматривалась вся территория лагеря – пара низких бараков, дома администрации и охраны, несколько припаркованных грузовиков... До леса было метров двести – двести пятьдесят, пробежать которые все равно не успеешь – пуля лети быстрее.

  – Блох травят, – прошептал высокий скелетоподобный красноармеец, кутаясь в рваную шинель. – Чистоту, падлы, любят! Обкурят какой-то дрянью, дыши потом.

  Остальные молчали. Изможденные землистые лица с потухшими глазами. Люди сидели прямо на земле, едва покрытой пожухлой прошлогодней травой.

  – Слышь, одноглазый, блох говорю травят? – дылда не унимался, тукая в бок своего соседа – невысокого бойца с повязкой на левом глазу. – Видишь дымок?!

  Тот поднял голову и уставился на барак здоровым глазом. Почти черной от въевшейся грязи он провел по подбородку и скривился.

  – Нет там ни каких блох, – харкнул он между ног. – Еще вчера исчезли..., – высокий недоуменно посмотрел на него, потом повернул голову в сторону барака. – Блохи, мухи... Повар вчера с охраной разговаривал. Говорит и мышей не стало... Хреново все это...

  – Да, хрен с ними! – встрепенулся сидевший недалеко от них мужик с длинными оттопыренными ушами. – Пожрать бы лучше дали. Хоть баланды этой чертовой! Живот аж сводит! – он с таким вожделением уставился в сторону кухни, что казалось еще немного и прожжет ее взглядом.

  – Перед наводнением так бывает, – глухо пробормотал высокий красноармеец, не обращая внимание на продолжавшего причмокивать губами ушастого бойца. – Вся живность бежит по-дальше от того места, которое должно затопить...

  – Чего же они так долго?! – не унимался страдалец, пробую жевать какую-то сорванную здесь же траву. – Там делов-то на пять минут... Водицы залил, огоньку добавил, а потом свеколки, да картошечки... И мучки немножко...

  – Мучки ему..., – зло усмехнулся одноглазый. – Эти твари древесную муку добавляют в баланду для массы. Это пока еще ничего, но потом... они …

  Вдруг к ним, сидевшим немного в отдалении от основной массы жителей первого барака, на корточках начал подбираться какой-то человек. Немного сгорбленный, сильно заросший, в натянутом на голое теле странном рясоподобном платье, он целенаправленно пробирался к ним.

  – Слышь царица полей, – окликнул высокого его сосед. – Что это за тип такой?

  – Чего тебе надо, дед? – грубо буркнул он на этого человека. – Немчура и так нервная, того и гляди пальнет.

  Незнакомец поднял голову и на красноармейца посмотрели пронзительные синие глаза, цветом напоминающие ясное июньское небо. Однако, грязное, как и у вес лицо, принадлежало отнюдь не деду, как им показалось первоначально. На товарищей по несчастью смотрел довольно молодой человек – наверное, лет тридцати – тридцати двух. Он молчал несколько минут, пристально изучая их лица. Одновременно его руки непрерывно перебирали какие-то непонятные узловатые корешки, свисавшие с его шеи.

  – Он уже близко, – наконец, заговорщическим тоном прошептал он, протягивая к ним свои руки. – Вы готовы к его приходу?

  Одноглазый – бывший командир роты … полка Андрей Лисицин – понимающе переглянулся с соседом. Такое они наблюдали уже не раз. В их барак обычно направляли самых слабых или уже больных, которые время от времени сходил с ума от постоянного холода, голода и издевательств.

  – Вы готовы? – он доверчиво смотрел на Андрея, продолжая протягивать ему какую-то деревяшку. – Возьми, возьми … не бойся! – высокий ткнул его в бок локтем, кивая головой на ближайшую вышку, с которой на них таращился часовой. – Вот, – Темная деревяшка, вблизи оказалась грубо вырезанной фигуркой человека. – Он защитит вас от его гнева! – немец, наконец-то, отвернулся, посчитав, видимо, это не заслуживающего его внимания. – Он идет... идет...

  Младший лейтенант хотел что-то сказать, но его опередил сосед.

  – Кто идет-то?

  Тот яростно сверкнул глазами в ответ.

  – Он идет... и земля содрогнется от его гнева! Все, кто пал духом и смирился перед врагом, станут кормом для него! – его глаза буквально буравили высокого красноармейца, вытаскивая наружу одновременно все его страхи и желания. – Не бойтесь, он все знает... он все знает...

  В руку красноармейца легла почти такая же деревянная фигурка, грубо копировавшая человека. Едва он отдал это, как сразу же потерял к ним всякий интерес. Его голова опустилась к земле и он снова что-то еле слышно забормотал. Склоненная к земле фигура медленно побрела в сторону ближайшей вышки с часовым.

  – Ты куда дурья башка? Убьют ведь?! – шикнул на него Андрей, порываясь броситься за ним. – Назад! Назад! – сзади за полу шинели его крепко держал высокий, не давай вскочить. – Сюда, давай!

  Тот продолжал ковылять, не обращая ни какого внимания на громкий шепот.

  – …! – громко что-то крикнул часовой с вышки, с металлическим лязгом передергивая затвор. – …!

  Не доходя нескольких метров до бревенчатого основания вышки, фигура упала на колени и начала что-то раскапывать. Куски земли взлетали вверх. Выстрел! Возле него вскипела земля! Еще выстрел! Уже весь барак с напряжением следил за странной фигурой, которая продолжала ковыряться в земле...

  – Он идет! – буквально взревел бесноватый, вскидывая вверх руки с окровавленными пальцами. – Идет...

  Со стороны казармы бежало несколько солдат, размахивая карабинами. Судя по их перекошенным лицам нарушившему режим через несколько минут станет очень плохо.

  – Защити нас! – продолжал реветь белугой тот, словно и не замечая фонтанчики пули, которые оставляли пули забавлявшегося часового с вышки. – Защити на...

  Мощный удар прикладом, нанесенный со всей силой первым добежавшим, выбросил кричавшего на колючую проволоку. Часовой с вышки, наблюдая все это, заливался смехом. Лоснящееся от пота лицо трясло всеми своими складками...

  Человек медленно сползал с колючки. Его пальцы с вырванными ногтями с остервенением цеплялись за проволоку. Прокусанные губы продолжали шевелиться...

  – Защити..., защити... своих детей …

  Слезящиеся глаза с надеждой смотрели на встававший вблизи стеной лес. Из-за проволоки он различал мечущиеся на ветру дубовые листочки, клонящиеся к земле веточки березы. Казалось, вот он лес! До него можно дотянутся рукой! Раз и все! Но...

  – …! – новый удар, сопровождаемый хохотом охраны, бросил его к вышке. – …!

  Разбитая в кровь голова бессильно упала на плечо. Он чувствовал, что все... Сил не осталось, но его губы продолжали звать...

  – Защити нас!

  Острые сучки углового бревна вдавились в его спину, отчего он даже не пытался пошевелиться. Вдруг, его тело пронзила сильная боль! Эти сучки словно живые дергались, вырываясь из бревна и кололи его все сильнее и сильнее.

  – Он здесь! – пронзила мозг мысль, даря безумную радость и облегчение. – Он здесь! – мужчина уже не шептал, он говорил в полный голос, он кричал. – Он идет! Идет!

  Толчки становились сильнее. Жалобна заскрипела вышка. Составляющие ее бревна начали ходить ходуном, почти выпрыгивая из пазов.

  – А-а-а-а! – заорал часовой, роняя карабин из рук. – А-а-а-а!

  С противным чмокающим звуком начал заваливаться на бок один из бараков. Передняя стенка, набранная из каких-то слег, сложилась как карточный домик.

  – Шж-шж-шж-шж-шж-шж! – прогремела пулеметная очередь в дальней части лагеря, где находился второй барак. – Шж-шж-шж-шж-шжш-шж!

  Охрана уже давно забыла про бедолагу у проволоки. Солдаты, ощетинившись карабинами, мотали головами как заведенные. Вокруг все скрипело, подало... Наконец, вышка не выдержала и упала на изгородь, похоронив под своими останками часового. Следом, словно шашечки домино, начали заваливаться столбы ограждения. Их словно что-то выталкивало из земли и бросало вверх и в сторону.

  – Братцы, бежим! – раздался чей-то вопль из глубины ошеломленной толпы. – Бежим! – вскочившие на ноги пленные после секундной заминки с ревом бросились на двоих солдат, которые даже выстрелить не успели. – Свобода, братцы!

  Метнувшийся сначала вместе со всеми к пролому Андрей остановился у лежащего человека.

  – Давай, Андрюха, ноги отсюда делать надо! Охрана того и гляди очнется! Да, все кончился он! Пошли!

  – А-а-а-а! – еле слышно застонал лежащий человек. -А-а-а-а!

  – Живой, екарный бабай! Живой! А ну-ка давай, обопрись на меня, – лейтенант подхватил его за поволок в сторону леса. – Держи, чего уставился! Местный это кажется... Без него пропадем! Хватай, хватай! О, черт! – Андрей обернулся и обомлел...

  Еще стоявшие в отдалении три вышки прямо на его глазах наклонились и рассыпались. Сразу же из здания администрации взметнулся в небо столб огня. Не было ни взрыва, ни выстрелов... Просто дом лопнул как переполненный воздушный шар. За доли секунды массивная четырехстенная изба вздрогнула, шевельнувшись всеми своими бревнышками, а потом выплюнула вверх все свои внутренности...

  86

  Черный легковой автомобиль бодро пробирался по узким улочками Москвы. Александр Александрович, руководитель Особого Московского клинического госпиталя, повернув голову к окну, внимательно рассматривал пролетавшие мимо хмурые здания с заколоченными окнами, почерневшими от мартовского солнца сугробами.

  – Да уж, вот тебе и бабушка Юрьев день, – пробормотал он еле слышно. – Хм...