Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

  Eto nastojsij wrag! Eto nastojsaj krow! – человек продолжал что-то говорить. – Aal Luuk Mae! Aal Luuk Mae! A-a-a-a-a!

  Бах! Бах! Бах! Майор вздрогнул! Азиат что-то зашипел..., глаза закатились и он рухнул прямо на Вилли.

  – Это, я, Шпанер! – кто-то тормошил майора, пытаясь привести его в чувства. – Да поднимайтесь же скорее! Сейчас здесь появятся эти бандиты! Нам надо срочно уходить!

  – Сейчас, профессор, – мотая головой, бормотал Вилли. – Признаюсь, вы появились очень вовремя... Но подождите пару минут. Мне надо посмотреть этого азиата. Да, знаю! Сейчас!

  Шпаннер изломанно дергал головой по сторонам, опасаясь партизан. Майор тем временем брезгливо приподнял капюшон и сразу же отбросил ткань.

  – Боже мой что это такое? – его пальцы вновь ухватились за край ткани и потянули вверх. – Это же то, что мы ищем! Профессор, дери вас за ногу! Смотрите, видите это! Да, смотрите на черные жгуты. Видите! Они до сих пор сокращаются! Бог мой! Сколько раз вы в него стрельнули? Два – три! Вы же попали... Но он до сих пор жив!

  – Не может быть! Три раза! Я три раза нажал на курок..., – шептал профессор. – Этот варвар не может выжить после такого.

  Зеленая ткань с треском порвалась на груди азиата. Майор сразу же отдернул руки от тела, со страхом уставившись вниз. Обнажилось что-то светлое. «Кожа! – подумал фон Либенштейн, пытаясь унять пробившую его дрожью. – А что это такое? Боже! Это же выходное отверстие...». Потом с чавканьем что-то брызнуло в сторону.

  – Пуля! – изумленно прошептал Вилли, не веря своим глазам. – Это же ваша пуля... Смотрите, профессор! У вас ведь вальтер? Так? Точно! Его организм не принимает железо! Он регенерируется! Боже мой!

  На светлой коже, где несколько минут назад виднелись отверстия от пуль, остались лишь едва заметные шрамики. Ткань в области сердца вновь приподнялась и опустилась, а потом опять приподнялась и опустилась... Было похоже, что одежда азиата живет своей собственной жизнью, которая никому не подвластна.

  – Это наш шанс, – быстро заговорил майор, цепляя свой выроненный ранее автомат. – Мы должны его взять с сбой, к нашим... Профессор, это же наш билет туда, на самый верх! Это будет настоящий переворот! Мы, с вами профессор, навороти такого, что не снилось и самому богу!

  Вдруг в коридоре кто-то хлопнул дверью и со злостью заорал:

  – Usel, gad! Usel! Abaj, gde ti? Gde tebj nosit, zert poberi!

  Сразу с другой стороны начал ритмично что-то выстукивать пулемет. Было совершенно не понятно, кто и где находится. Профессор заметался, а пистолет в его руке ходил ходуном.

  – Да, уберите вы пистолет. Пристрелите еще не дай бог, меня! – прошептал майор. – Хватайте его и тащите! Я с автоматом прикрою! Хватит! Тащите! Без него нас там не ждут! О, черт!

  Шаги приближались. Доски противно скрипели. Напряжение нарастало.

  – Ладно, бросайте его! Иначе не уйдем! – Вилли передернул затвор и направил ствол автомата на выход из здания. – Давайте, к тому проходу. Я кажется знаю этот проулок. Здесь дворами можно выйти к посту, где, если нам повезет, еще есть солдаты...

  Едва они скрылись за углом здания, как за спиной раздалась чья-то ругань.

  – Urod! Wonuzij urod! Stoj! Stoj!

  – Не останавливайтесь, профессор, а то догонят! – тяжело дыша, хрипел майор. – Еще немного! У вас еще есть патроны? Мои почти кончились...

  Наконец, Шпаннер остановился и рухнул на кучу булыжников у стены. Он с хрустом разорвал на груди рубаху, пытаясь отдышаться. Грудь тяжело поднималась и опускалась.

  – Поднимайтесь, рано еще отдыхать! – Вилли развернулся в сторону противника и приготовился стрелять. – Давай, давай, профессор. Еще пара шагов. О, боже! Профессор, отойдите от этого чертова окна! Быстрее! Да, шевелитесь же, наконец!

  Со вздохом Шпаннер повернулся назад и застыл. Из-за кучи булыжников, которые были навалены возле подвального окна, торчало что-то совершенно инородное. Темное, влажное, склизкое, шевелящееся!

  На него навалил ступор! Тело сковало! Работало лишь сознание... «Это же прекрасно, – кровь бешено пульсировала по воздействием гигантских порций адреналина. – Пульсирующая масса, немного напоминающая вспенивающиеся дрожжи... Явно тяжелая, скорее всего содержит много жидкости. Что же это такое? Определенно, не животное! Ни в коем разе! А почему именно живое? Если это какое-то химическое вещество дает такой эффект?!».

  Его глаза дергались, фиксируя каждый бугорок и впадинку на выползающей из подвального окна субстанции.

  – Чертов старик! – Шпаннера кто-то резко дергает за шиворот и тащит в противоположную сторону. – Чтоб ты сдох! Позже! Сам! Очнись же наконец!

  Раздался треск ткани.

  55

  Берлин. Неприметный особняк на Пюклерштрассе. 11 июля 1941 г.

  – Посмотрим, посмотрим, что же нам прислал малыш Вилли, – пробурчал полноватый старичок с лихо закрученными усиками, открывая запечатанный бумажный пакет. – Надеюсь, он все сделал правильно.

  Массивный стол из мореного дуба, за которым он сидел, располагался в нескольких метрах от зажженного камина. Вальтер Грайте, возглавлявший исследовательский отдел биологии Аненербе, любил смотреть на огонь и слушать треск сгоравших дров. Вот сейчас, получив пакет с документами от своего сотрудника, он не стал сразу же читать то, что в нем было. Сначала оберточная бумага лоскутами полетела в огонь, где мгновенно вспыхнула, и лишь после этого, давно сложившегося ритуала, Грайтер взял первый листок.

  – О чем это он пишет? – он едва успел вникнуть в первые строки, как сразу же начал ворчать. – … Первоначальное предположение не подтвердилось. Следы испытания или применения химического оружия обнаружить не удалось. .. Почему, не удалось? Значит, плохо искал! Мальчишка!

  Грайте скомкал листок и кинул его в камин.

  – Такой шанс! Такой шанс, – шептал он, вновь склоняясь над бумагами. – Подумать только... я лично мог сообщить фюреру о том, что русские тайно применяют химическое оружие... Тогда... Тогда, я бы не копался в в этих чертовых тушках!

  Его взгляд с ненавистью прошелся по стенам кабинета, где висели искусно выполненные чучела экзотических животных и птиц. Они разевали свои пасти и клювы, сверкали искусственными глазами, словно насмехаясь над очередной неудачей когда-то подавшего блестящие надежды ученого.

  – Кому это все нужно? – от разбиравшей его злобы глаза никак не могли сконцентрироваться на тексте. – Вымершие птицы, ископаемые животные... Тьфу! Это не дело для настоящего ученого! Вот человек... постойте-ка, постойте-ка... Что тут у нас такое? Любопытно, очень даже любопытно... Может быть это даже и лучше.

  Пальцы, мгновения назад пытавшие скомкать и выбросить и этот листок, бережно разгладили его перегнутые края и поднесли ближе к глазам.

  «... В ходе поиска следов применения химического оружия была четко очерчена территория, где чаще всего фиксировались источники заражения германских солдат и офицеров. Исходя из этого была организована зона изоляции с охватом более пятидесяти километров площади... Значительного эффекта карантинные мероприятия не дали: по-прежнему, около ста солдат и офицеров остаются в спецлагере под наблюдением... Продолжается приток зараженных...

  Медицинская служба оказалась не в состоянии точно идентифицировать источник заражения. Были высказаны предположения, что таковым может быть неизвестный науке гриб с аномально быстрой приспособляемостью к новым условиям среды обитания. Грибница такого гриба, по мнению части врачей, способна в рекордно короткие сроки поражать человеческие ткани, пронизывая кожу, мышцы и костное вещество».

  Старик крутанул один ус, отчего тот еще более задрался вверх.

  – Где же это было? – продолжал бормотать он, шевеля губами. – Кажется, вот...

  Текст письма ближе к концу стал совершенно неровным. Буквы потеря свою готическую строгость и начали напоминать, как показалось Грайте, какие-то азиатские каракули. «Черт разберешь, – подумалось ему, пока его палец скользил вдоль строчек. – Ну разве можно так относиться к своим обязанностям... Хотя... если это не он?! Подмена?! Часть письма написал кто-то другой?».

  «... Здесь нет никакого химического оружия! Сейчас, в этой чертовой землянке, в грязи и поту, меня пробирает смех от того, что мы могли поверить в этот бред. Какое здесь может быть химическое оружие? Практически около границы, да еще в непосредственной близости от крупных поселений?». Этот абзац писавший несколько раз жирно подчеркнул, явно желая привлечь нему внимание.

  «... Но не это главное! Тут мне пришлось встретиться с таким, что все мои знания и навыки оказались совершенно ненужными... Представляю, как вы читаете эти строки и гадаете, а не спятил ли старина Вилли в этой чертовой России?! Могу вас заверить, что хотя и и пишу как псих, да и выгляжу не лучше, но с моим рассудком все в полном порядке... Просто, эти чертовы русские здесь занимались тем, о чем мы даже не могли подумать. Вы представляете, пока наши ученые оформляли свои умозрительные теории о превосходстве арийского духа, большевики уже начали делать первые, а может и вторые шаги по созданию сверхлюдей...».

  – Вот это место, – с трудом оторвался он от чтения, делая пометку на полях. – Я то подумал, что мне показалось.

  «... Моя группа не раз сталкивалась с ними. К несчастью, русские добились феноменальных успехов. Моя команда (вы несомненно помните тех, кто со мной отправился в этот чертов край) легла полностью в этих поганых лесах. Вы понимаете, полностью? Отлично подготовленные и экипированные, оказались полностью беспомощными перед проклятыми азиатами... Кстати, я ведь еще не рассказывал, что напавшие на нас суперсолдаты были настоящими азиатами...».

  – Кажется, у него сдают нервы, – с неудовольствием пробормотал Грайте, протягивая руку за новым листком. – Очень жаль, очень жаль... Такой перспективный экземпляр. Из него мог бы получиться настоящий внук Одина..., – последнюю фразы он почти проглотил.

  Новый лист был полной противоположностью предыдущему. По белоснежному бумажному полю располагались практически идеальные строки – шеренги точно выверенных букв. Чувствовалось, автор писал этот отрывок чуть попозже и его состояние почти пришло в норму.

  «При нашей последней встрече, я видел этого человека очень близко. Скажу сразу, я выпустил в него четыре пули. Все попали в цель – в грудь. Вы знаете, в таких вопросах я не ошибаюсь... Разворотил ему всю грудь! Было много крови! Но, черт меня побери, через пять – шесть минут у него вновь появился пульс. К сожалению, мне не удалось сфотографировать сам процесс заживления...

  … Это был низкорослый мужчина, примерно 150 – 160 см. На его голове росли черные прямые волосы. Форма черепа была почти идентично №5, что может говорить о его принадлежности к северным народам. Явный монголоид. ..».

  – Все-таки, дорогой Вилли, тебе удалось меня по настоящему удивить, – прошептал склонившийся над письмом человек. – Значит, я не зря тебя выделил из массы этих баранов! У тебя потрясающее везение. Надо же, отправиться проверить какие-то непонятные отравления и наткнуться на такое! Интересно, что же ты нам еще такое приготовил?

  «... Его кожа был буквально изгрызана небольшими отверстиями, через которые выглядывали черные жгутики. Взять образец не удалось. Все это было очень похоже на хирургическое вмешательство по вживлению в человека каких-то материалов. Каких выяснить не удалось! По внешним признаком это не было металлом или минералом, возможно это что-то было растительного происхождения... Однако, полной уверенности нет».

  Потом Грайте встал и подошел к небольшой черной крутящейся доске и после некоторой неподвижности начал что-то писать.

  – Информации много и одновременно мало, даже скажем очень мало, что делать какой-то основательный вывод. Однако, разложить все по полочкам все же придется, так как без этого она совершенно не удобоварима.

  Что из всего этого следует? Во-первых, этот район русским крайне интересен, хотя не понятно чем. Он и интересен настолько, что здесь, как сообщил майор, действуют их специальные агенты. В принципе, одно это может говорить об очень многом. Иначе, чем могла заинтересовать Москву, а кого же еще, одна из сотен совершенно одинаковых оккупированных деревень? Ответ понятен. Что-то рядом с ней было или есть крайне важное. Это может быть какой-то секретный полигон, особая часть, лаборатория или что-то еще...

  Теперь второе. Чем занимались эти кто-то? Поправка! Чем настолько важным они занимались? Вот тут я бы не бы столь категоричен, как фон Либентштейн. Хотя, о чем это я говорю, ведь юности свойственен максимализм... У нас есть эпидемиологическая ситуация с совершенно неизвестными ранее симптомами у заболевших и переносчиком заразы. Еще мы имеем крайне странного монголоида с просто фанатическими физическими данными.

  Темная доска оказалась покрыта разными значками, обрывками слов, монограммами и аббревиатурами, которые были соединены между собой разнокалиберными стрелками и черточками.

  – Что мы имеет в итоге? – он удовлетворенно окинул взглядом свои писанину. – Кто-то, прямо в подбрюшье у нашей наступающей армии проводит опыты по увеличению живучести солдата... Если конечно, Вилил не подводит зрение и, надеюсь, мозги, то речь идет просто о феноменальных успехах Советов.... Конечно, не помешал бы хоть какой-то экземпляр.

  Итогом, всех этих размышлений явилось предписание официально продолжить расследование заражения немецких военнослужащих, концентрирую на самом деле все свои усилия на основной миссии – поиск и захват материалов по лаборатории русских с последующей отправкой всего добытого в стены Аненербо.

  56

  Над большим котлом медленно вился сизый дым, клочья которого с трудом пробирались сквозь густую листву деревьев. Клавдия Степановна, дородная женщина впечатляющих пропорций, сама себя назначившая поварихой, молча мешала густую похлебку.

  – А чи не похлебка? – сама с собой разговаривала она, в очередной раз заглядывая в котел. – Бульбу кинула, грибочков цельное лукошко закинула... Соли вот только треба малую дольку.

  Вдруг ложка, только что скользившая по ароматной жиже, застыла.

  – Який еще там шум? – пробормотала она, оборачиваясь в сторону болота. – Кого еще там несет? О! Мати, мои родные! Идут, наш родненькие...

  Словно молодуха какая, повариха вскочила на ноги и тонко закричала:

  – Ой, бабоньки, наши идут! Идут, мои хорошие!

  Из-за невысокого завала, образованными сваленными друг на друга деревьями, появлялись люди.

  – Петро! – подхватил ее крик кто-то сбоку. – Петро!

  Чуть не свалив невысокого дядьку, с трудом тащившего огромный мешок, рванула вперед улыбающаяся женщина.

  – Вон он, вот он, мой ненаглядный! – молодой парнишка едва успел сбросить рюкзак с плеч, как на него налетел вихрь радости и счастья. – Как же я тебя ждала... Петро! Что такое? Рука?

  Шедший следом партизан добродушно хлопнул парня по плечу.

  – Добрая у тебя жинка, хлопец, – проговорил он. – А ты, что глаза на мокром месте? Ничего с твоим не случилось! Мы его як красного сокола берегли.

  В какие-то секунды притихший, словно перед тяжелой грозой лагерь, взорвался.

  – Смотри, Мишка, не надорвись, аж две девки обнимать! – скалил кто-то громко зубы. – Охальник!

  Раздавался смех...

  – Да, сестренки это мои! – откуда-то доносился возмущенный ответ.

  – Сыми-то сумищу свою! Не бойся не укушу! – повариха тянула за рукав длинного как верста парня. – Что и мамку свову не признаешь?

  Из палатки кто-то вытащил гармонь и с чувством начал выводить залихватскую мелодию.

   – Эх, девки, бабы, молодежь, подходи, не зевай! – заводил народ юморной гармонист. – Расскажу я вам как делить мой каравай!

  – Дурак, ты Федька! – рассмеялась в ответ разбитная деваха с шальными глазами. – Че у тебя там делить-то? Шишь с маслом!

  Шум нарастал, подобно валу, обрастая все новыми и новыми звуками. Мягкие шлепки снимаемых сумок и рюкзаков, приятный слуха металлический перезвон патронов дополнялись звонкими поцелуями и заливистым смехом.

  – А ты, что видела что ли? – ни как не успокоится гармонист, хитро поглядывая на стоявшую напротив него бабенку. – Можа там и ого-го!

  – Да, тихо ты! – вдруг кто-то шикнул на него из-за спины. – Уйми свою музыку!

  От неожиданности его руки дернулись и гармонь, издав жалобный полувздох, умолкла.

  – А... Что? – дернув головой, гармонист повернулся назад.

  Все молча стояли. Десятки человек, которые мгновения назад шумно радовались встречи, с недоумением перешептывались. Федька решительным движением отложил инструмент и начал пробираться в центр лагеря. Лишь отодвинув в сторону очередную одетую в ватник спину, он увидел причину всеобщего оцепенения...

  – Я смотрю у тебя совсем плохо с головой, старшина? – Смирнов угрюмой глыбой нависал над невысоким собеседником. – Ты отказываешься исполнять приказ высшего командования? Идешь против советской власти, гнида? Что молчишь, Илья Степанович? – имя и отчество он произнес так, словно выплевывал каждую букву по очереди.

  Перекошенное лицо разведчика не предвещало ничего хорошего.

  – Вот, значит ты как заговорил, капитан, – буркнул в ответ тот, скидывая со спины котомку. – Гнидой меня называешь... Может еще и под трибунал хочешь отдать?! Что буркала свои выпятил? ….Хрена ты получишь моих людей!

  Капитан усмехнулся кончиками губ и медленно расстегнул нагрудный карман. Под пристальными взглядами окружающих, он вытащил небольшой клочок темной ткани и, поднеся его к глазам, начал громко читать:

  – … Оказывать всестороннее содействие Смирнову Игорю Владимировичу ... Имеет право брать на себя командование военными частями... Подпись: И.В. Сталин,

  Он высоко вскинул руку, демонстрируя небольшой клочок ткани.

  – Все слышали? – спросил он, пытаясь каждому заглянуть в в глаза. – Я должен забрать с собой в Москву одного человеку – Ковальских Алесю... А, ты слышал, старшина, кем подписан мой мандат?

  Голованко шумно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Мелькнувший перед ним документ был не простой «бумажкой», о чем он, пограничник, не раз слышал.

  – Я ее не отдам, – еле слышно проговорил он, набычившись словно боксер перед ударом противника. – Капитан, я ее все равно не отдам...

  После этих слов передние ряды словно отхлынули от них. Пятачок пустого пространства вокруг двух людей становился все больше и больше.

  Смирнову показалось, что он ослышался. «Что? Какой-то вшивый пограничник вякает против такого документа? – в его голове просто не укладывался сам факт такого ответа старшины. – Это же подпись товарища Сталина!». Его руки сами дернулись вперед и крепко вцепились в воротник партизана.

  – Ты, что же старый пень совсем ошалел? – крепкие руки словно мощный механизм с силой трясли старшину. – Тебе сам товарищ Сталин приказывает какую-то девку доставить в столицу... Сам товарищ Сталин! Да, я тебя прямо здесь шлепну! – тряхнув в очередной раз, он отпустил трещавший воротник. – Ты меня слышишь, прямо вот этими руками шлепну! О! Падла!

  Воздух словно выдернуло из его легких, а живот сразу же скрутило невыносимой болью. Разведчик даже не уловил сам момент удара, он лишь ощутил его последствия.

  – Ты?! Сволочь! – задыхаясь и сипя от боли, бормотал капитан. – Ты поднял руку на старшего командира?

  Неожиданно его осторожно подхватили под руку и мягко опустили на землю. Оказавший эту помощь, Голованко присел рядом с ним.

  – Успокойся, разведка, – тихо проговорил он, наклоняясь к лица Смирнова. – Прежде чем орать, ты бы сам башкой своей подумал, о чем просишь?! – наткнувшись на недоуменный взгляд, Илья продолжил. – Знаешь, что это за девка?

  Тот с шумом выплюнул тягучую слюну и выдохнул:

  – Какое это имеет значение? Кто она сама? Кто ее родители? С кем она спит и что она есть? Главное, она может принести пользу стране! Только это сейчас имеет значение.

  Старшина печально вздохнул.

  – Это же сестра его, – прошептал он, кося взглядом в сторону высокого дуба. – Родная сестра... И ты мне предлагаешь, отдать ее... Лучшего способа подписать себе смертный приговор ты точно не найдешь!

  Боль сразу же отступила куда-то в сторону. «Его сестра..., – прозвучавшая мысль просто снесла его мозг. – Да, он же... Боже мой! Какая к лешему Москва?».

  – Что тут такое? Что за столпотворение? Вот где они сидят? – прямо из толпы вылез и начал орать врач, также ходивший с ними на операцию по освобождению заложников. – Товарищ капитан, вы собрались улетать? Да? Как, мне интересно бы узнать? А на Абая не надейтесь... В самые ближайшие время он умрет. С такими ранами как у него, люди вообще не живут!

  Оба командира вскочили как ошпаренные. Смерть Абая сильно ударяла по обоим. Если первый точно терял как минимум опытного солдата и потенциального «подопытного кролика» для советских врачей, то второй оставался без одного из самых сильных защитников партизан. Оба не сговариваясь рванули в сторону наспех оборудованной операционной. Таким громким словом называлась здоровенная немецкая палатка с огромным пологом, куда запросто можно было вместить около двадцати человек.

  – Да вот он, – махнул рукой врач на небольшой занавешенный уголок. – Вы посмотрите сами!

  Действительно, врач не преувеличивал. Пока два лидера сотрясали воздух, якут продолжал терять кровь.

  – Как это так, доктор? – из капитана, казалось, окончательно вынули внутренний стержень. – Вы, что совсем ничего не можете сделать? – Плотные марлевые тампоны медленно впитывали кровь, становясь похожими на огромных пиявок, присосавшихся к ране.

  Невысокий человек с жидкими черными волосами лежал практически неподвижно. Его руки были неестественно выгнуты, словно имели дополнительный сустав. Потрепанный комбинезон на груди был порван в клочья и из темно-зеленого приобрел буроватый оттенок.

  – Я похож на волшебника? – Карл Генрихович, осторожно касаясь рваной ткани, освободил раны. – Видите? В него выпустили почти обойму... А с боку кажется ножом задели. И что с ним делать?

  Скрюченное тело начало трясти. Все нарастало волнообразно. Легкие, еле заметные судороги, резко сменялись мощными рывками от которых тело едва не подпрыгивало.

  – Олухи! – если только не взвизгнул врач. – Держите его! Руки! Сверху налегай! О! Больно! Лягнул меня...

  Два здоровых мужика навалились на Абая, который несмотря на свое тщедушное тельце, оказался исключительно здоровым. Девяностокилограммовые туши Смирнова и Голованко с трудом удерживались на лежащем якуте.

  – Осторожно! Кровь! Опять пошла кровь! – Очнувшийся от удара, врач снова взялся за руководство. – Крепче наддай! Надо остановить кровь! Да, что же это такое?! Нож! Ноже мне! Реж, старшина! Реж!

  Из ран вместе с вступающей кровью лезли светлые нитевидные отростки, так отвратительно похожие на заразных паразитов. Они пробивались сквозь марлевые тампоны, окрашиваясь в ярко красный цвет. Небольшие тельца мягко покачивались, будто извиваясь...

  – Еще лезут, боже мой! – плоть якута в некоторых местах с треском лопалась и оттуда лезли целы пучки древесных нитей. – Откуда же они берутся!

  Внезапно, якут захрипел. Багровое от напряжения лицо немного приподнялось и выплюнуло темный сгусток какой-то мерзости.

  – Аал Луук Мае, – шевелились потрескавшиеся губы. – Я иду к тебе! Элей ботур готов служить тебе, Владычица Великого леса...

  – Что он говорит? Я ни чего не расслышал! – воскликнул капитан, державший раненного за ноги. – Что он там бормотал?

  – Отпустите меня, дети железа, – шептал Абай, открыв красные как кровь глаза. – Отпустите меня в лес... Я не могу больше здесь находиться... Аал Луук Мае, я иду к тебе!

  Тело дернулось в последний раз и замерло. Шумно дышавшие мужики не сразу сообразили, что стиснутое со всех сторон тело, больше не старается вырываться. Карл Генрихович осторожно коснулся его виска, стараясь нащупать биение сердца.

  – Кажется, теперь точно все, – с горечью вздохнул он. – Что теперь делать? – его взгляд остановился на Смирнове. – Товарищ капитан, его надо доставить в Москву. Этому телу просто цены нет... Здесь я с этим примитивом ничего не смогу узнать!

  – В Москву..., – пробормотал разведчик, не отрывая взгляда от лежащего тела. – Как? Пока будет запрос да прибудет самолет, от тела может ничего не остаться... Черт! Что же я предъявлю там?! А?

  57

  Дальний секрет партизанского отряда расположился прямо в самой гуще орешника, в его тесно переплетенных лещинах. За многочасовое бдение караул оборудовал себе удобный наблюдательный пункт. За стеной прутьев было все аккуратно срезано, на слегка торчащие обрезки накидали земли и все это сильно утоптали. Однако Пашку, одного из самых юных бойцов отряда, такие удобства совсем не радовали. Пожалуй все было совсем наоборот...

  – Вот, черти полосатые, – ругнулся тот в полслова сразу же оглянулся, не слышало ли кто. – Чего толку здесь сидеть? Почитай возле самого болота штаны протираю... Вона, дальше только тина да жабье!

  С угрюмым видом он вытащил из-за пазухи с трудом выпрошенный наган. Сергеевич его выдавал с таким лицом, словно отрывал от груди собственного ребенка.

  – И чего он? – продолжал спорить Пашка с командиром. – Як на посту можно без оружия? Да ни в жизнь нельзя! А вдруг немчура какая пойдет... Я раз! На! На!

  Боек револьвера несколько раз щелкнул. Юный партизан с настороженным видом водил стволом оружия по сторонам, выцеливая скрывающегося врага.

  – Где же ты, немец проклятый? Подь-ка сюды! – бормотал она, крепко сжимая ободранную рукоять. – А-а-а-а-а! Больно ведь! Ну-ка отпусти ухо!

  Невысокий потрепанного вида дядька неожиданно выскочил из-за дерева и уцепил мальчишку за ухо. От испуга тот выронил револьвер на земля и засучил ногами по ореховым пруткам.

  – Отпусти, дядька! – с трудом не срываясь на плачь, кричал он. – Больно ужо! Отпусти, а то щас как крикну! Наши в миг тебе выдадут горячих...

  – Не балуй малец, – невозмутимо проговорил незнакомец, поднимая с земли оружие. – Кричи сколько влезет. Вот пусть придут и полюбуются на такого партизана! Рубаха в грязи, морда в каких-то цыпках, да вон и револьверт без патрон. Тоже мне боец! Смех один! Таких бойцов вон на кухню надо! Щи варить, да картоху чистить. Эх ты!

  Отпустив ухо притихшего пацана, он поправил на нем рубашку и пригладил кое-как его волосы. Потом с укоризненным видом осмотрел его и сунул в руки пистолет.

  – На, держи, боец, – усмехнулся мужичок, расстегивая карман на пиджаке. – Вот тебе и документ! – говор был у него немного тягучий, да и окончания некоторых слов он проглатывал, словно не выговаривал. – Читать то поди научили, партизанский часовой?!

  Цепко ухватив револьвер, Пашка вновь приобрел свой прежний залихватский вид, а с ним и старые ухватки. Подбоченясь, он внимательно оглядел своего обидчика. Прохожий, как прохожий... Выглядел он совершенно обычно для этого времени. Приглаженные черные волосы, немного навыкате глаза, сверкавшие из под светлой кепки. Из одежды Пашка обратил внимание только на сапоги. Хорошие, крепкие на вид, густо смазанные дегтем – сто лет носить и не сносить.

  – Чай не маленький, сумею буквы разобрать, – буркнул он, наконец, в ответ, когда закончил с рассматривать сапоги. – … Э... Маркин Семен Николаевич... Кузьминской школы … село..., – желтоватая бумага с расплывшимися чернилами с трудом поддавались усилиям мальчишки. – Вот, направляется учителем... Учитель что-ли? – пацан уже с любопытством уставился на мужика. – У нас есть уже учительница – тетя Агнешка. А ты?

  – Эх, молодежь, – вновь усмехнулся тот, не отвечая на вопрос. – Звать то тебя как, чудо лохматое? – Мальчишка сразу же насупился и спрятал документ куда-то за пазуху. – Меня зовут Маркин Семен Николаевич. Учитель математики.

  – Ты мне тут не обзывайся, – обиделся Пашка, хватая собеседника за рукав пиджака. – Во придем к командиру, он тебе и покажет, кто тут чудо лохматое. Понял?! – а сам он в это время пытался незаметно пригладить непослушный вихор на самой макушке головы. – Пошли-пошли, тут недалече... Вона за тем оврагом будут деревья поваленные, а оттуда и рукой подать.

  Несмотря на заверения паренька идти им пришлось почти с час, в течение которого Пашка практически не умолкал. Вынужденное одиночество на посту помноженное на долгое ожидание буквально взорвали его. Он что-то постоянно рассказывал, через каждую минуту теребил рукав учителя, а потом забегал вперед и требовательно заглядывал ему в глаза.

  – … Я раз и прибег! А Сергеич мне и говорит... Ты Пашка истинный махновец, – тараторил он без умолку. – Посмотри на себя. А что смотреть? Вона все тута! На мне! Рубаха да порты, а что грязные, так я на посту...

  – Стоять! – откуда-то сверху из-за наваленных деревьев раздался громкий окрик. – Пашка, подь сюды, стервец! Кого там привел?! А? Быстро! – слышалось, как сверху кто-то шумно слазил, обламывая ветки. – Давай, зови командира! Ну!

  Ветки раздвинулись и появилось сначала массивное тело в толстом свитере. Затем с кряхтением показалось и красное от приложенных усилий лицо. Отдуваясь пожилой партизан поправил висевшую за спиной винтовку и только потом спросил:

  – Кто таков будешь? Давай, говори все без утайки. Можа ты ихний шпиен? А?

  Тот в ответ тихо рассмеялся.

  – Отец, ты на мое лицо посмотри, – кепку учитель сдвинул на затылок, обнажив для июльского солнца высокий лоб. – У меня же на лице написано, что я еврей! – однако старый не разделял его оптимизма; такое впечатление, что его вообще было сложно чем-то прошибить. – Юде, отец я, настоящий юде, как немец говорит.... Таких, как я они не любят. Слухи ходят, что в лагеря нас сгоняют...

  – … Похож вроде, – тем временем бормотал партизан, хмуря брови. – Жиденок – он и есть жиденок...

  – Что же ты Михал Силыч такое говоришь? – укоризненно проговорил другой голос, обладатель которого оказался плотным человеком невысокого роста. – Значит-ца , говоришь еврей, да к тому же учитель. Хорошоооо, – протяжно протянул он. – Нет! Даже не хорошо, а просто замечательно. У нас как раз детишек целая туча – будет чем заняться.

  После некоторого молчания он продолжил:

  – Меня зовут Голованко Илья Сергеевич. Я местный командир, – последнюю фразу старшина произнес каким-то виноватым тоном. – Ты уж земляк не обижайся на такой «теплый прием». Война, сам должен понимать... Ну, что стоишь как жених на свадьбе, пошли знакомиться с хозяйством!

  Пришлый кивнул головой на такое скорое посвящение в партизаны и нырнул вслед за старшиной в густую листву. Внутри он пробирался чуть не на ощупь. Пеньки с разлохмаченной щепой, острые прутки так и норовили ухватить его за штаны и вцепиться в ноги.