Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

  – Старшина, сейчас не время играть в молчанку, – капитан повернулся лицом к собеседнику. – Я не могу сказать всю правду о том, кто я, откуда и зачем сюда пришел. Сам должен понимать – война! И мы сюда направлены для выполнения особо важного правительственного задания, от выполнения которого могут зависеть тысячи солдатских жизней. Понимаешь? Помощь мне твоя нужна! Срочно! Одни мы не справимся, не успеем!

  – Срочно, говоришь?! Помощь нужна?! – откликнулся Голованко, резко бросая крохотный окурок на землю. – Выполнить правительственное задание... Хорошо! Как ты там сказал... Михаил?! Разведка?! А где же наша Армия? Что же это только разведка.

  У него от злости чуть руки не затряслись. Перед глазами вставали землянистые лица бойцов, просящие взгляды женщин и детей... Маленькие ручонки тянулись к нему со всех сторон, прося хоть кусочек хлебца. Дай! Дай! Дай! Дядя, дай, хлебушка горбушку. А то кушать очень хоца.

  – У-у-у, – еле слышно застонал он, опуская голову вниз. – Разведка пришла. Помощи нашей просит...

  – Ты что это старшина такое говоришь? – неожиданно смутился капитан, не ожидавший такой реакции. – Я что-то тебя не пойму! Да, мы, всего лишь разведка! И здесь нет никакой армии! Нету, ну хоть режь меня на кусочки! И даже из кармана я ее тебе не смогу достать... Понимаешь?! Там она! – он махнул рукой на восток. – Бои там страшные идут. Люди как спички горят в танках, самолетах, окопах... Мрут как мухи... Да! И всех мне жалко! И тех, кто там, и тех, кто здесь...

  Капитан наклонился вперед, ловя взгляд партизана.

  – Война... Старшина, это страшная война. И мы можем бояться, плакать, ненавидеть. Мы можем зарыться в землю как кроты и грызть свои ногти от бессилия. Не надо делать лишь одного – отчаиваться! Нельзя нам сейчас этого делать!

  Несколько секунд, стиснув губы, он молчал. Нет, он не подбирал слова, чтобы быть более убедительным. Совершенно не так, хотя и складывалось такое впечатление. Его переполняла злоба... Черная, страшная, мучительная, грызущая его изнутри как дикий зверь... Адски хотелось вскочить и кричать, совершенно не сдерживаясь, не скрываясь! Орать так, чтобы в соседних домах звенели окна, взлетали с деревьев встревоженные вороны... А потом броситься бежать. Безразлично куда. Лишь бы бежать и бежать! Бежать, вытягивая руки вперед, и безумно надеясь наткнуться на врага, чтобы вцепиться в его горло. В горло! Именно, в горло! Грызть, крепко держа тело руками, чтобы не смогли оторвать! Грызть, чтобы теплая кровь стекала по подбородку и лилась на грудь! Грызть, чтобы немец трепыхался! Грызть, чтобы воздух со свистом вырывался из его разорванной шеи!

  Видения были настолько реальными, что капитан отшатнулся назад. Его тело привычно напряглось, чтобы через мгновение распрямиться и действовать...

  – Помоги, старшина, – наконец, раздался его хриплый голос. – Помоги нам с заданием!

  – Ладно, капитан, – выдавил из себя Голованко, с трудом отгоняя мысли о ждущих его в лесу людях. – Говори, что от меня нужно?

  – Добро, – удовлетворенно кивнул тот, кивая кому-то назад. – Медицина, давай к нам. Поговорим с товарищем.

  Из угла дома, почему-то согнувшись, вылез довольно высокий и рыхлый мужчина. На крупной голове он носил шапку растрепанных светлых волос, на шее на толстой витой веревке висели круглые очки. Однако, не это бросилось старшине больше всего в глаза! Пробегая взглядом по фигуре нового собеседника, он непроизвольно обратил внимание на его руки. Крупные, как лопата, с толстыми пальцами, они были выпачканы в земле. Даже, сейчас, в момент разговора с ним, он что-то растирал в правой руке и, прищуриваясь, пересыпал из ладони в ладонь.

  – Будем знакомы, – эта самая грязная рука вытянулась к нему. – Карл Генрихович Завалов. Врач. Ой! Извините! – белый, из парашютного шелка платок, мгновенно прошелся по ладони, сметая с нее остатки земли. – Извините еще раз. Это все мои раскопки.

  Однако, старшина не спешил жать протянутую ему руку. Уж больно резануло по его уху имя и отчество этого человека.

  – Пусть вас не смущает мое имя, – было отчетливо видно, что он уже не раз попадал в такую ситуацию и ему крайне неловко от этого. – Я чистокровный русак! С Рязани!

  – Старшина Голованко, – наконец, пожал его руку старшина. – Илья Петрович. Будем... Что же понадобилось командованию в этих местах, если не выжившие люди?

  По пристальным взглядом нахмуренных глаз Завалов вновь смешался. Многострадальный платок снова и снова метался между пальцами, словно тонкая змейка.

  – Понимаете, какое дело, – заговорил он, оглядываясь на капитана. – До командования дошли сведения, что здесь происходят какие-то странные события. Я сам до конца не могу понять... Информации крайне мало, а та, что находится в нашем распоряжении очень отрывочна и делать на основании ее какие-либо выводы практически невозможно.

  – Стоп, стоп! – прервал его Голованко, который честно пытался понять что именно хочет сказать ему врач. – Сведения, информация, командования, события... Что-то я не разберу, я то тут при чем? Значит, здесь что-то произошло и вас прислали все проверить. Так?! Ну и разбирайтесь!

  Врач протестующе приподнял руки, словно его в чем-то обвиняли. Вдруг из угла раздалось негромкое покашливание и к ним присоединился капитан.

  – Не все так просто, Илья Петрович, – проговорил он задумчиво, поглаживая слегка заросший подбородок. – Последнее время нам встретилось столько всего, что и меня начинают посещать очень неприятные мысли. Короче... Нам важна любая информация...

  Они встретились глазами. Капитан и старшина, вопрос и ответ.

  Голованко молчал. «Да..., – размышлял он, невольно переводя глаза на врача. – Дождался! Что им теперь рассказать? Хрен поймешь! Правду?! Какую к лешему правду!».

  – Что ж, – после паузы начал он. – Много я вам не смогу рассказать. Наш отряд стоял подальше. Километров за пятьдесят, в сторону Барановичей... Про это село я конечно слышал. Сразу, как фронт дальше двинулся, часть немецкая здесь остановилась... Ремонтники... Рота почти. Всю технику с округи к себе свезли. Свои и наши танки, трактора, грузовики – все тащили... Куркули! Недельки полторы назад шумно тут стало... Наши тут осторожно пошуршали, походили. У нас тут плохо с оружием, продуктами... Жрать нечего было! Кору варили. Думали подхарчится у них чем... Так, амба!

  Старшина на пару минут задумался, будто пытался вспомнить.

  – Перекрыто тут все было, капитан, – негромко проговорил он, вновь встречаясь глазами с командиром разведгруппы. – Кругом войска были. Полное оцепление! Муха не проскочит... Слух по округе шел, что кто-то из наших здесь погулял. Больше ничего сказать не могу! Опасно тут было. Больше сюда мои не ходили...

  Со стороны окна, где все это время статуей стоял якут, послышалось кхеканье. Все сразу же повернулись на звук.

  – Танк, командир, – глухим, словно из бочки, голосом напомнил тот.

  – Вот..., – протяжно пробормотал капитан. – Абай говорит, что по пути сюда мы танк один встретили. Кв-2. В глухом лесу. Кругом ни дорог, ни просеки, словом ничего! Не встречали твои?

  – Какой к лешему танк? – искренне удивился старшина, махая рукой. – У нас патронов то не всегда хватало... А ты танк, танк! Стрелять нечем было...

  39

  Отряд ждал командира. В небольшой впадине задымился костер, куда поставили готовиться немудреное варево.

  Она встала на колени именно там, где и остановилась. Возле разросшегося орешника на вытоптанной людьми траве, она начала молиться.

  – Вспомни, о всемилостивая Дева Мария,

  что испокон века никто не слыхал о том,

  чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе,

  просящих о Твоей помощи,

  ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен.

  Исполненный такого упования,

  прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего,

  со смирением и сокрушением о своих грехах.

  Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова,

  и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.

  После каждого поклона она на долю секунды оборачивалась в сторону леса и со страхом всматривалась в неподвижно стоявшие деревья. Ей все время казалось, что вот-вот все начнется снова...

  – Андрюшечка, – вновь кланяясь, заплакала она. – Что же ты меня не слышишь? Маму свою родимую не привечаешь?

  – Тетя не плачьте, – вдруг вздрогнула она от тонюсенького голоска, раздавшегося из-за спины. – Не надо плакать! Плакать грустно... Я вот никогда не плачу... Ну, почти никогда! Один раз только заплакала, когда папа мой уехал...

  На нее из под криво подрезанной челки смотрели большие детские глаза. Невысокая девчушка в еще угадывавшейся сиреневом платье выжидательно теребила ее за руку.

  – А у вас, что тоже папа уехал? Вы поэтому плачете? Да?

  Женщина никак не могла остановиться. Слезу сами текли из ее глаз.

  – Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!

  Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.

  – Откройте, – настойчиво просил голосок. – Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!

  Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и … окрестности прорезал пронизывающий женский визг.

  – А-а-а-а-а-а-а! – верещала женщина, пытаясь отползти от девочки. – А-а-а-а-а-а-а!

  На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец... Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками... Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.

  – Не кричи! – совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка. – Что кричишь, как дура! Он никого не укусит... Это просто птенец так болеет...

  Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.

  – Болеет маленький, – шептала девочка, оставаясь на корточках. – Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть...

  – Что ты орешь! – наконец, до горки добежали люди. – Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!

  – Не кричите на нее! – вклинился кто-то другой. – У нее же горе. Дочка утонула...

  – А у нас, что все живы и здоровы?! – буркнул в ответ первый голос. – У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили... Нам что легче что-ли? А?

  Непонимающе смотря на сбежавшихся людей, Фекла только пыталась отползти дальше. Ее спина уперлась в густой орешник, а сбитые башмаки продолжали ковырять землю.

  – У! – издавало она мычащие звуки, с ужасом смотря на девочку. – У-у-у-у!

  – Совсем с ума сошла тетка, – пробормотал кто-то рядом с ней. – Вот что проклятая война делает!

  Не обращая ни на кого внимания девочка вновь закутала свое птенчика.

  – Вот ты где кроха, – ее ухватили сильные руки и крепко поцеловали в головку. – Я сильно испугалась за тебя! Зачем ты к ней подходила?

  – Она же плакала, – печально проговорила та, крепко обнимая Агнешку, заменившую ей мать. – И ей было одиноко... Мне стало ее жалко. Я ей своего птенчика показала!

  – Хм, – недоуменно приподняла брови Агнешка. – А где ты его нашла?

  – Да, вон там на тропе, около двух такенных кривых березок, – пробурчала недовольно девчушка, махнув рукой куда-то назад. – Там еще много таких птенчиков было. Целая куча! И большие и маленькие! – она устроилась поудобнее на руках у женщины. – А ты никому не скажешь? Нет?! Никому-никому? – она перешла на шепот. – Там еще был волк! Настоящий волк! Представляешь?! Такой большой. Весь в корешках, словно в сетке... Я его испугалась... Сильно – пресильно!

  После этих слов Агнешка чмокнула еще снова в макушку и, легко хлопнув по попе, отослала играть с остальными детишками. Затем, не показывая своей обеспокоенности, она медленно пошла в ту сторону, откуда они и пришли.

  – Где же это? – бормотала она, переступая через очередную лужу. – Вот неугомонный ребенок! Все дети, как дети! А эта егоза носиться, как неугомонная!

  От лагеря она отошла почти на километр.

  – Напутала похоже, маленькая врунья, – засмеялась она, чувствуя, что такого места просто не существует. – Подожди-ка, подожди-ка... Так... Кажется, вот они красотки! – перед ее глазами показались переплетенные друг с другом березы. – Смотри-ка, не обманула...

  Она нежно коснулась белоснежных стволов.

  – Мои хорошие, – шептала она, обнимая их. – Никто вас здесь не видит... Ну и хорошо...

  Вдруг нога ее подвернулась и она кубарем полетела вниз. К счастью, ничего кроме старых, пахнувших землей листьев, ей не встретилось.

  – А это еще что такое? – снимая с волос ветки, невольно проговорила она. – Неужто здесь?

  Подвернувшаяся нога вынесла ее точно в то самое место, про которое и говорила девочка. Все дно оврага, куда ее и угораздило залететь, было покрыто ползающим, шевелящимся ковром.

  – Матка боска! – вырвалось у молодой женщины, с ошарашенным видом глядевшим на трепыхающуюся живность. – Вот... это … как же может...

  Хрясть! Он сделала неосторожный шаг назад и что-то раздавила. Хрясть!

  – О! – вскрикнула она, приподнимая ногу. – Что это?

  Десятки каких-то птиц, больших, небольших и совсем крошечных, в беспорядке лежали на земле. Стуча расправленными крыльями, они с жалобным видом открывали клювики и пытались издать какие-то звуки.

  – Матка боска! – вновь с придыханием произнесла Агнешка. – Да что здесь такое твориться?

  Птицы были словно чем-то обвязаны... Веревками, прутами?! Она присела на корточки, каждую секунду готовясь вскочить и убежать. Тонкие длинные пальцы, осторожно, с какой-то брезгливостью ухватили одного птенца за крыло.

  – Точно, какие-то ниточки, – прошептала она, внимательно всматриваясь в птицу. – Ужас! Как паяцы! Нет, это же корневая система...

  Она тихонько поддела ногтем кусочек выступающего корешка и от крыла отвалился целый корневой пучок.

  – Но они же живые! – Агнешка смотрела на болтавшийся пушистый пучок, начало которого терялось где-то в брюшке птицы.

  Тушка упала и, трепыхаясь, птица поползла куда-то в сторону осыпавшегося склона. Удивительно, но и все остальные птицы тоже ползли именно туда.

   – Мне это сниться, – она ущипнула себя за руку, ощущая полную нереальность происходящего. – Мне это точно сниться... Какие-то уродцы! Дыра! Ай!

  Из темноты ямы что-то сверкнуло! Казалось, словно кто-то зеркальцем мигнул, подавая знак...

  Возле провала, над которым почти полностью скрывая его нависли мощные корни, образовался настоящий живой, мохнатый ковер. Подергивание крыльев, приподнятые перышки, нахохлившиеся хохолки – все это создавало полную иллюзию роскошного, с высоким мягким ворсом, ковра.

  – Полный бред, – качая головой, шептала она и все равно делала шаг вперед. – Такого не может быть...

  Словно диковинный зверь дыра, подмигивала ей нависшими мохнатыми корнями, и продолжала поглощать птиц. Уродливые, с противным писком, они взбирались друг на друга, кусались, царапались... Кто-то падал... Кого-то топтали...

  Женщина в нерешительности стояла совсем рядом с провалом. Солнце терялось где-то там высоко в небе. Из-за нависших деревьев его лучей было практически не видно. Оттого отверстие казалось еще более зловещим, темным и от этого более притягательным... Она сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один... Все равно было не видно, а что там внутри... Вот Агнешка оказалась у самого провала. Осталось только протянуть руку и освободить вход от всякой травы и кореньев.

  Узкая ладонь со свежими царапинами осторожно потянулась вперед. На самом видном месте свисал крупный с многочисленными отростками корень. Это был целый патриарх! Она с усилием отогнула его в сторону и зацепила за какой-то камень, освободив почти половину хода. Осталась какая-то мелочь...

  – Сейчас, посмотрим, – она от волнения кусала свои губы. – Что же там такое?

  В этот момент страх почти отпустил ее. На первое место выступило любопытство – настоящее, съедающее изнутри, толкающее на самые необдуманные поступки. Пока пальцы касались невесомых кореньев, ее воображения рисовало удивительные картины того, что могло скрываться в яме.

  36

  Солнце уже давно висело высоко над крышами домов, щедро поливая лучами выгоревшую солому. Абай, высунувшись из-за дверного проема, огляделся. Никого!

  – Полз что-ли кто..., – пробубнил он про себя, внимательнее вглядываясь в заросший высокой травой огород. – Показалось.

  Убрав лицо от в тень, якут устроился по-удобнее и продолжил наблюдать за окрестностями.

  В доме в это время было прохладно. Легкий ветерок гулял по комнатам, приятно охлаждая вспотевшее тело и даря желанную свежесть.

  – Эй, наука, – окликнул копошившегося в углу врача старшина. – Тебя то зачем взяли? Или и это военная тайна?!

  Капитан молчал, словно давая свое разрешение на ответ. Его в этот момент вообще больше занимала карта. Смирнов, разложив большой, слежавшийся по сгибам, лист на досках, что-то чиркал синим карандашом.

  – Понимаете, Илья Петрович, – одевая круглые с толстыми стеклами очки и приобретая от этого чрезвычайно строгий вид, проговорил Карл Генрихович. – У нас есть некие, и как я не раз высказывал мало обоснованные подозрения, что где-то в этих окрестностях применяли секретное оружие, – он вновь бросил настороженный взгляд на руководителя разведгруппы. – Возможно, это было даже химическое оружие... Химическое оружие!

  Его длинный, испачканный в земле палец, ткнулся куда-то вверх, демонстрирую этим, по-видимому, особое значение высказанным словам. В кулаке второй руки, который он не разжимал, что-то изредка бренчало.

  – Когда мне про это сообщили, я вообще-то возмутился, – поймав в этот момент ироничный взгляд Смирнова, врач смутился. – Да! Я высказал свое сомнение... Мне казалось... Мне кажется, что в военное время нецелесообразно тратить ресурсы на такого рода мероприятия! Откуда здесь химическое оружие?! Фашисты никогда на это не пойдут!

  К последним фразам его голос окреп, приобрел нотки некого самодовольства. Видимо, эти мысли он уже не раз озвучивал и, сейчас, вновь нашел благодарного слушателя.

  – Гитлер – это подлый и сильный враг, человеконенавистник если хотите, но отнюдь не сумасшедший! – Карл Генрихович окончательно «сел на своего любимого конька». – Мой друг (старшина от такого обращения чуть не поперхнулся, но вовремя совладал с собой), я вас уверяю, они совершенно здравомыслящие люди и никогда не пойдут на применение химического оружия... Я наверное не открою никакой тайны, – его взгляд снова упал на капитана. – Наша страна накопила столько такого рода боеприпасов, что даже страшно представить... Это тысячи и тысячи литров отравляющих веществ... Я уверен, что у других стран аналогичные запасы также отнюдь не крошечные. В таких условиях, даже попытаться применить что-либо подобное будет настоящим самоубийством!

  Все это старшина послушал совершенно молча, даже кивая в некоторых местах, словно соглашаясь со всем, о чем ему говорили. Илья Петрович успел отучиться лишь пять классов, пока не в его дом не пришли немцы... «Они и тогда входили в русские села по-хозяйски, – почему-то вспомнилось ему в этот момент. – Поблескивая солнечными отблесками на остроконечных касках, запыленные мундиры вламывались в дома и лающими голосами требовали то одного, то второго... Хрен с ними! Отучусь еще! – его глаза на какое-то мгновение затуманились и он незаметно опустил козырек фуражки на глаза. – Надо будет и выше пойду – университет закончу!». Весь этот пиетет перед тем, кто закончил школу или бери выше – университет, заставлял его и в этот раз внимательно слушать. Однако Голованко не стал бы тем основательным и въедливым старшиной если бы всегда принимал на веру все то, о чем ему рассказывают.

  – Знаешь, медицина, вот все ты правильно говоришь, да как-то по-научному, – хитро прищурив глаза, начал разговор Голованко. – Слушаешь тебя и кажется, вот он фашист стоит перед тобой... Нет! Фашист другой, не такой как мы! Он самый, что ни на есть ирод! Блазень настоящий! – он с легонько стукнул себя по затылку. – Вот здесь у него не хватает чего-то! Понимаешь, ты медицина? Сумасшедший он! И ему твои россказни вот..., – старшина смачно сплюнул в сторону от себя. – Плюнуть и растереть!

  К ним незаметно подсел капитан, продолжавший изучать карту. Казалось, еще минуту назад он сидел у окна, где было много света. И вдруг раз, его склоненная фигура уже буквально в метре от тебя! Старшина не раз ловил на себе его изучающий взгляд.

  – Что ему все это? – продолжал Голованко, подвигая к себе котомку. – Если фашисту будет нужно, то он не задумываясь жахнет химическим оружием! Не задумываясь!

  – А знаете, я полностью согласен с Ильей Петровичем, – вдруг в разговор вмешался капитан, оторвавшись наконец-то от карты. – Зря вы Карл Генрихович, с таким жаром отметаете возможность использования или испытания в данной местности химического оружия. Смотрите, сейчас крайне благоприятное время – это раз! Лето, мало дождей... Стоят просто идеальные погодные условия для испытания новых образцов отравляющих газов, например. Во-вторых, здесь отличная территория для подготовки и проведения подобных экспериментов! Население угнано в специальные лагеря, много военнопленных. В понимаете, что в распоряжение гитлеровцев попало много здоровых мужчин, на которых вполне могут что-то испытывать...

  – Вот-вот, – встрепенулся старшина, от интереса даже чуть наклонившийся. – Я, товарищ капитан, о том же самом. Фашист, он все может сделать...

  Бросив эту фразу, старшина зашуршал в своей котомке. Пару минут он что-то искал там с такой энергией, что волей-неволей привлек и внимание споривших. Оба – капитан и врач с интересом уставились на старшину и его мешок. Наконец, с торжествующим видом он что-то нащупал.

  – Вот! – протянул он врачу какую-то изогнутую железяку. – Говоришь, все здесь нормально, ничего не обычного. Вот, смотри! Я давеча, у дома этого нашел. А патрон этот в лесу, у своего шалаша. Кумекай теперь, все ли здесь в порядке или нет?!

  Наклонившись вперед, Карл Генрихович не удосужился стереть со своего лица самодовольной улыбки – «мол, что там еще может быть такого». На крупной, с окаменевшими мозолями, ладони лежали две железки – длинная, похожая на пластину, и обыкновенный патрон.

  – Любопытно-любопытно, – пробормотал врач, сразу же хватая самый любопытный, по его мнению, предмет – золотистый бочонок. – Что же это у нас такое?

  – Это, уважаемый Карл Генрихович, патрон калибра 7,62 мм. к винтовке Мосина. Дайте-ка посмотреть на секунду, – заинтересовавшийся Смирнов, осторожно, кончиками пальцев ухватил тельце патрона и приподнял его к свету. – Если я не ошибаюсь... выпущен он после 1930 г... Так... Точно! – Прищурив глаза, он внимательно рассматривал что-то такое, что было знакомо ему одному. – Фаска у нас не сферическая, а прямая. Кстати, и опорная площадь здесь поболе... Нет, точно после 1930 г. Возьмите!

  Приняв патрон, словно величайшую драгоценность в этом мире, врач сразу же вооружился лупой, которая появилась как будто из неоткуда.

  – Многочисленные крошечные отверстия, – забормотал он, внимательно всматриваясь в лупу. – Так-так... Диаметр примерно четверть миллиметра. Четверть! Ничего себе! А это у нас что такое? – Голова склонилась еще ниже, а очки, казалось сейчас вообще спадут с его носа. – Что за веревочки? Постойте-ка... Пенька что-ли?! Нет! Растение что-ли? Очень похоже на корень... Просто удивительно похоже. Высох только.

  Лохматая шевелюра, непослушной шапкой пристроившаяся на голове, поднялась. Увеличенные очками глаза уставились на старшину, с невозмутимым видом сидевшего напротив.

  – Очень любопытный патрон, Илья Петрович, – он стал осторожно протирать круглые стеклышки очков. – Я скажу даже больше, крайне странный патрон.

  Смирнов насторожился. «В этом чертовом задании слишком много странностей, – мелькнуло в его голове. – Что ни шаг – то непонятное явление, что ни взгляд – странный предмет! Ох, не к добру это все».

  – Вот, посмотрите, на эти отверстия, – золотистое тельцем медленно проплыло перед ними. – Их очень много и они крайне маленького диаметра... Я конечно не практик-металловед, но тоже кое-что понимаю в плотности металла. На нашем оборудовании такие отверстия просверлить невозможно! – в конце фразы его голос приобрел таинственные нотки. – Это совершенно другой уровень технологического развития! Сверла, оставившие после себя подобные отверстия, должны обладать неимоверной плотностью... Это... Это достойно произведений Адамова, где наука шагнула далеко вперед!

  Оба слушателя переглянулись между собой. Все было предельно ясно! Если это сделали не советские специалисты, значит это сделал кто-то другой! А вот по вопросу об этом таинственном мастере и старшина и капитан имели совершенно противоположные мнения.

  – Могу лишь предположить, что это изделие немецких инженеров, – медленно проговорил Завалов, вновь и вновь поворачивая патрон в лучах солнца. – И до войны точная механика в Германии была необыкновенно развита... А сейчас я просто не знаю, что могло быть изобретено в этой сфере!

  – Что это у вас за дудулька такая? – вдруг влез в разговор Абай, выглядывая со стороны двери. – Патрон что-ли? Хм! Развели тут... Тут такого добра лопатой греби!

  Перед удивленной компанией на пол полетели точно такие же гильзы. Абай высыпал, наверное, десятка три – столько, сколько поместилось в его ладони. Все они, как один имели аналогичные отверстия!

  37

  Рука в телячьей перчатке небрежно коснулась плеча водителя. Знак был истолкован верно – штабной «Хорьх», проехав пару метров, застыл. Следом, соблюдая дистанцию, приткнулся грузовик, из которого посыпалось с десяток солдат.

  Майор Вилли фон Либентштейн некоторое время раздумывал, а что это его толкнуло остановить машину. Возле окон уже маячил лейтенант из приданного сопровождения, всем своим видом выражая недоумение по поводу незапланированной остановки. «Действительно, что это я? – лениво подумалось ему. – Ехали и ехали бы себе дальше...». Его рука потянулась было к водителю, но остановилась на полпути. Майор был суеверен и привык полагаться на свои ощущения.

  – Если я остановился, значит само провидение меня заставило сделать это, – пробормотал он, хватаясь за ручку двери. – Да, и пара поразмять ноги! Вперед!

  Увидев выходящее начальство, незнакомый офицер скомандовал что-то солдатам и те рассредоточились. Передовое охранение расположило мотоциклы так, чтобы пулеметы контролировали заросшую лесом балку.

  – Неплохо, – не мог не отметить военную сноровку солдат майор. – А теперь, посмотрим, что это ха русский лес такой?

  На дороге было, пожалуй, еще более жарко, чем в автомобиле. Майор хотел было расслабить ворот кителя, но сразу же передумал.

  – Фриц ….э … , – майор вопросительно посмотрел на стоявшего рядом лейтенанта с покрытым оспинами лицом. – Э...

  – Зауэр! Фриц Зауэр, господин майор! – мгновенно сориентировался тот, вытягиваясь перед офицером. – Господин майор, а почему мы остановились?

  Спокойно проигнорировав вопрос, фон Либентштейн кивнул в сторону леса.

  – Значит, Зауэр?! Хорошо! – покровительственно пробурчал майор. – А что вы думаете о русском лесе, лейтенант?

  Лейтенант несколько секунд молчал, сбитый с толку неожиданным вопросом. Его взгляд пару раз остановился на высокой стене деревьев, выходящих к дороге, потом – на редко стоявших молодых березках с другой стороны дороги.

  – Господин майор, он другой, – наконец, проговорил он. – У нас он совершенно другой! Здесь все по другому!

  – Хм, заладил «другой», «другой»..., – сквозь зубы выдал майор, демонстрируя, как ему тяжело общаться с такими людьми. – Понятно, что другой! Меня беспокоит вот, что... Птиц я не слышу. Они что вымерли что-ли?

  Лес, действительно, поражал тишиной. Это была какая-то необычная тишина, чем-то похожая на предгрозовое состояние природы... Деревья стояли замерев, вытянув свои неподвижные ветки. Не колыхалась высокая трава, щедрыми пучками растущая на солнечных полянах. Пропал даже тот еле слышный шорох, который всегда слышится в лесу... Было просто неестественно тихо!

  – Что не нравлюсь? – вдруг зло проговорил майор, внимательно всматриваясь в просветы между деревьями. – Лейтенант, дай-ка пару очередей по центру... Пусть попробуют немецкий гостинец!

  Коротко пролаяла команда и, шедший в середине колонны, танк открыл стрельбу. 20-миллиметровое орудие с грохотом выпустило с пару снарядов, улетевших куда-то в чащу.

  – Болван, из пулемета! – заорал майор, окончательно убедившись в тупости своих подчиненных. – Все, хватит! По машинам! До этого чертова поселения еще ехать и ехать... Будь проклята эта страна с ее гигантскими расстояниями!

  Его отвратительное настроение так и не улучшилось до самого села.

  – Что это такое? – недоуменно пробормотал он при въезде в село. – Где оцепление? Это же место возможного... Черт! Что за бездарности? Куда? Какого...? Только в спекостюмах! Стоять!

  На вылезающих из грузовика солдат он чуть не сорвал голос. Еще больше досталось лейтенанту, который вообще первый раз слышал о таком приказе.

  – Да, господин майор! Так точно, господин майор! – привычная стойка и четкая речь выручили его и на этот раз. – Есть, раздать обмундирование! Есть, обеспечить оцепление!

  Майор сорвал ошейник с бульдога. По крайней мере именно такое впечатление вырисовывалось при виде того, как яростно лейтенант распекал своих подчиненных, которые также первый раз слышали о таком приказе.

  – Чертовы застежки, – бормотал фон Либентштейн, натягивая прорезиненную ткань костюма. – Бог мой, в такую жару! Так... Где чемоданчик? Карл? Где тебя носит? Чемоданчик с инструментами? Где? Что? Почему? Я же приказал положить его вместе с костюмом!

  Черная кожа, огромные натертые до блеска медные накладки... Чемодан производил крайне солидное впечатление, за что он и ценился. Мягкий щелчок, и майор осторожно провел рукой по аккуратно сложенным хромированным инструментам. Внутренности чемодана демонстрировали идеальный порядок, который больше приличествовал патентованному хирургу, чем военному. Каждый инструмент был ярко надраен, надежно закреплен и обязательно пронумерован. Словом, это был тот самый пресловутый немецкий порядок!