Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Рус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

  – Александр Александрович, вы что сказали? – с переднего сидения моментально среагировал человек, вихрастая голова которого показалась на фоне лобового стекла. – Остановить?!

  Профессор дернулся от неожиданности и доли секунды смотрел на своего охранника.

  – Да нет, голубчик, нет, – проговорил он, мягко хлопая по сидению. – Все нормально. Это я так, сам с собой. Есть у меня такая стариковская привычка!

  Профессор Вишневский уже давно не обращал на такое ни какого внимания. Первое время, когда личным распоряжением Верховного, ему была предоставлена персональная охрана, как секретоносителю высшего класса, ему было не по себе. За ним словно на привязи постоянно ходило несколько человек, сопровождавшие его в госпитале, на кафедре в университете, в гостях, и даже дома.

  – Да..., – вновь тихо протянул он, не отрывая взгляда от окна. – Было-было...

  Сейчас же, когда прошло время, этот постоянный эскорт он практически не ощущал. Профессору даже, наоборот, это льстило. В его голове до сих пор колокольным звоном продолжали звучать слова Сталина: «В эти трудные для нашей страны дни, Партия и Правительства оказало вам, товарищ Вишневский, огромное доверие... То, что вы услышали в стенах этого кабинета, является не просто высшей государственной тайной, а залогом нашей победы над врагом! Я надеюсь, товарищ Вишневский, вы это хорошо понимаете?!». Вновь, как и вту минуту, его голова автоматически закивала. «Я приложу все усилия, дорогой товарищ Сталин, чтобы оправдать ваше доверие... доверие Партии..., – слова давались ему тяжело; горло пересохло от волнения и каждый звук словно ребристым напильником проходил по горлу. – Приложу все усилия... ».

  – Товарищ Вишневский, мы подъезжаем, – автомобиль мягко остановился и дверь с его стороны распахнулась. – Вас уже ждут.

  Профессор быстрым шагом прошел через высокую арку и оказался в здании, где его сразу же окружило несколько его коллег.

  – Александр Александрович, есть! – его неизменный уже на протяжении пяти лет ассистент, высокий и нескладный Востров, как обычно, спешил выложить начальнику все и сразу. – Только что поступил. Летчик-истребитель. Двадцать два года. Сирота..., – каждое слово он комментировал руками, от чего походил на взбесившуюся ветреную мельницу. – Ноги ниже колен раздробило напрочь, – его правая рука сделала резкое рубящее движение. – Как вы и говорили.. Подходит?

  – Да, да, Витя, – забормотал профессор, мозг которого уже начал работать, планируя ход операции. – Подходит. Сейчас я только на него одним глазом гляну и надо готовить к операции. Кстати, сколько прошло времени?

  – Он сам твердит как заведенный, что не более двух часов! – вновь оживился ассистент. – Я в полк звонил, но у них пока полный бедлам! Налет еще продолжается, – он наклонился к самому уху профессора и прошептал. – Говорят, немцы десант высадили возле вокзала...

  Около одной из палат, к которой они направлялись стояли несколько фигур в белых халатах. Две медсестры – пожилая и молоденькая осторожно заглядывали за дверь и, по всей видимости, не решались зайти внутрь.

  – Ну ка, девочки, отошли в сторону, – словно крейсер «Варяг», профессор своей немаленькой тушей разъединил парочку и решительно открыл дверь. – Что там у нас такое? Что?! – в его плечо что-то с силой ударило. – Кто это там у нас буянит?

  – Прочь, прочь от меня! – раздавалось из палаты. – Что там удумали, черти?! – дверь снова хлопнула и оттуда, словно снаряд из пушки, вылетел молодой врач с красным как у свеклы лицом. – Я вам дам резать! Два часа еще не прошло! Понятно?! Не прошло! Вам бы только резать! Морды отъели в тылу! Что морда, что жопа!

  Невысокий лейтенант, который сопровождал профессора, не выдержал и схватился за ручку двери, но его плеча кто-то коснулся рукой.

  – Подожди-те, товарищ, немного, – статная, с роскошными черными волосами, убранными в косынку, врач сделал умоляющее лицо. – Александру Александровичу ни что не угрожает. Сейчас вы все сами увидите...

  – Да вы у нас, голубчик, настоящий хулиган! – укоризненным голосом заговорил профессор. – Как же вам не стыдно?!

  Дверь, все же кто-то немного приоткрыл и остальным было все прекрасно видно. На койке, стоявшей у самой стены лежал бледный как смерть парень, с горящими глазами смотревший на Вишневского. Ноги раненого были зафиксированы плотными ремнями, через которые медленно проступала кровь.

  – Зря вы обижаете наших девочек, молодой человек, – Вишневский резко подошел к кровати и пощупал лоб больного. – Они же тут днями и ночами с вашим братом сидят. Кормят и поят вас с ложечки... А ты их по матери! Нехорошо, молодой человек, нехорошо! – от неожиданности парень замолчал . – Так, и когда вас так угораздило?

  Тот резко дернулся, едва врач коснулся привязаных ремней.

  – Летчик я..., – через стон, зашептал он. – Истребитель. Налет с утра был., – он с усилием открыл красные от боли глаза. – Пока я одного гонял... один сволочь сзади зашел и как дал! Помню только кресты, кресты... кругом одни кресты. Еле успел кольцо дернуть.

  – Ничего, ничего, держись парень, – глухо проговорил профессор, вновь щупая его лоб. – Сейчас мы тебя подлатаем. Укольчик вот сестричка поставит и... все будет нормально!

  Он сделал знак медсестре – невысокой щупленькой девушке, которая смотрела от двери, и начал подниматься, как в его руку вцепился раненный.

  – Только ноги не режь.., – с жуткой мольбой в голосе прошептал летчик. – Слышишь, по-человечески прошу, не режь ноги! Мне же без ник никак! Понимаешь, амба... Прошу, ноги оставь! Слышишь...

  Легкий мазок по руке чем-то неуловимо кислым и вот, голова летчика откинулась на подушку.

  – Так, быстро в операционную его, – сразу же засуетился профессор. – А мы в кабинет!

  Сопровождающий сразу же подобрался, едва услышал слова Вишневского. Кивком головы он предупредил остальных о готовности. К кабинету, который находился в конце холла, они подошли уже втроём. Перед массивной деревянной дверью стояло двое бойцов с небольшими карабинами, которые были недвусмысленно направлены в их сторону.

  – Акула, – негромко проговорил лейтенант, шедший первым.

  – Рыба, – донесся ответ, одного из часовых.

  Внутрь профессор зашел один, как того требовали оставленные ему инструкции. В бывшей кладовой без окон, которая была превращена в импровизированное хранилище, находилось всего несколько предметов – стол, стул и здоровенный сейф. Шкафоподобный монстр, заставший еще кассиров Первого императорского банка..., открылся с неожиданно приятным звуком. Прозвенела негромкая мелодичная трель и Вишневского снова охватила приятная истома. Это было просто волшебное чувство сопричастности к удивительному! Кровь быстро побежала по телу, стук сердца начал отдаваться в висках...

  – Вот оно..., – шептал он, вытаскивая две небольших стеклянных колбы. – Удивительно! Это же удивительно!

  Два сосуда, примерно на полтора – два литра, были заполнены мутной жидкостью, в которой плавало что-то продолговатое и мохнатое... На взгляд не посвященного, в содержимом колб не было ничего такого, что могло бы вызвать у профессора столь явное чувство благоговения. Странная непонятная субстанция, что виднелась внутри, скорее должна была внушать отвращение, чем восхищение.

  – Товарищ Вишневский, – буквально выстрелил в него лейтенант, едва профессор появился из комнаты. – Накройте! – короткое покрывало быстро легло на тому на руки, закрывая оба сосуда.

  Уже в палате обе колбы под пристальным вниманием двух врачей и одной медсестры были мягко положены на стол возле пациента.

  – Так, что у нас тут? – похрустывая резиновыми перчатками, проговорил Вишневский. – Препарат подействовал?

  – Как и всегда, – откликнулась медсестра. – Пациент уснул практически мгновенно. Пульс в норме.

  – … Угу, – прогудел врач, откидывая простыню. – Раздроблены, значит... Нехорошо! Настоящая каша, – перемолотые металлом в хрустящую мешанину ноги выглядели отвратительно – ярко-красное было перемешано с черным и бурым, через которое местами проглядывало что-то белое. – По-хорошему бы ампутировать надо, – проговорил он.

  Медсестра, бывшая при утренней встрече профессора и пациента, со вздохом посмотрела на мирно сопящего летчика. «Совсем ведь пацан, – думала она. – Отрежут тебе, горемыке, ноги... Как есть отрежут».

  – Значит, сделаем так. Сергей Валерьевич, прошу вас, голубчик, обработайте спиртиком... здесь и здесь. Хорошо! – профессор не понятно по какой причине пришел в крайне благодушное настроение. – Отлично! У вас, коллега, рука легкая. Теперь, вот тут и тут косточки надо уложить. Ага...

  Судя по глазам, которые сверкали над повязкой, ассистирующей врач был удивлен ходом начавшейся операции. Вместо рутинной ампутации, иное при настолько раздробленных ногах просто невозможно, профессор начал предпринимать какие-то совершенно невообразимые вещи.

  – Кажется, готово! – зафиксированные ноги пациента, включая его раздробленные части, были ровно уложены. – А теперь, голубчики, прошу вас оставить меня! – в его голосе неожиданно зазвучала сталь. – Дальше уж я сам справлюсь.

  – Александр Александрович? – едва не вскричали оба врача. – Как?

  – Надо, коллеги, надо, – сверкнул он глазами и махнул рукой в сторону двери. – Давай-те, давай-те!

  Как только дверь за ними закрылась и утихли встревоженные голоса, Вишневский тяжело вздохнул. Вся его веселость и строгость, которые он попеременно излучал, куда-то пропали.

  – Дай-то бог, чтобы все прошло хорошо, – зашептал он, беря первую колбу. – Давай, мальчик мой, потерпи-уж немного, совсем немного... Сейчас вот...

  Его руки внезапно охватила нестерпимая слабость. На мгновение ему показалось, что сейчас колба выпадет из его ослабевших пальцев.

  – Хватит! – злобно буркнул он на самого себя. – Расклеился, как размазня! Соберись!

  Крышка колбы открылась с негромким щелчком и профессор увидел, как из тяжелой мутной жидкости показалось мохнатое нечто. Он вылили жидкость в приготовленную посудину и руками осторожно подхватил то, что выпало из колбы. Небольшая вытянутая, похожая на мохнатую каучуковую колбаску, штука провисла на его пальцах.

  – Вот уж не ожидал такого, – бормотал он, опуская это нечто на раздробленную часть левой ноги летчика. – Удивительно..., – шептал он пристраивая на свое новое место содержимое второй колбы.

  Происходящее далее, даже на искушенный взгляд Вишневского, напоминало магию... Мохнатая субстанция плотно легла на мешанину костей и мышц. Её крошечные светлые жгутики опустились к коже. Буквально на глазах все это начало бледнеть...

  – Боже мой..., – прошептал Вишневский; его дрожащая рука непроизвольно коснулась вспотевшего лба. – Боже мой...

  Медузоподобная субстанция прозрачной плотью обтекла ноги, заключив их в кокон.

  – А-а-а-а, – вдруг тихо застонал летчик; пальцы его рук судорожно сжались, сминая простынь в комок ткани. – А-а-а-а...

  – Держись, истребитель, – с силой стиснул его плечо врач. – Держись! Еще полетаешь!

  Его тело выгнулось дугой; стягивающие ремни жалобно заскрипели, давая понять, что они держаться на последнем издыхании.

  – Падаю, падаю..., – сначала тихо, а потом все громче и громче заговорил он. – Я сбит! Земля, я сбит, сбит! – его срывающийся голос начал набирать силу, звуча сильнее и сильнее. – Меня сбили! Сбили! Горю! Я горю!

  С треском распахнулась дверь палаты, пропуская внутрь лейтенанта из охраны и двух, маячивших за ним врачей.

  – Профессор! Александр Александрович! – в разнобой заорали они. – Профессор!

  Он ног пациента стал исходить легкий пар. Они окутались каким-то маревом...

  – Горю! Я горю! – уже во весь голос кричал летчик. – Земля! Я горю! – его тело ходило ходуном, а руки извивались словно змеи. – Горю!

  Все это время Вишневский стоял словно изваяние; его тонкие губы бил плотно сжаты; глаза, превратившиеся в узкие щели, внимательно следили за метаниями летчика.

  – Профессор, что с ним такое? – с ужасом прошептал один из врачей, оказавших рядом с Вишневским. – Это...?

  – С... ним... все … нормально! – раздельно и четко произнес профессор, посмотрев сначала на стоявшего рядом, а потом и на те, кто был чуть отдалении. – Это действие специально препарата. Идет реакция, – он перевел взгляд на пациента, которой уже почти успокоился и практически не метался. – Летчика … э... как его... Мересьева, Алексея Мересьева, перевести в третью палату. А вам (он посмотрел на сопровождающего), просьба обеспечить круглосуточную охрану.

  87

  Дзинь! Дзинь! Дзинь! Трель телефонного звонка требовательно прозвучала в полной тишине. Дзинь! Дзинь! Дзинь! Трое мужчин, сидевшие за столом в просторной комнате одного из особняком в Чистом переулке Москвы, вздрогнули от неожиданности, хотя и давно ждали этот звонок.

  С еле слышным вздохом приподнялся один – пожилой мужчина в длинном черном одеянии. Он взял трубку...

  – Да, я вас слушаю.

  – С Вами говорит представитель Совнаркома Союза, – в трубке раздался громкий, уверенный голос. – Правительство имеет желание принять Вас, а также митрополитов Алексия и Николая, услышать о Ваших нуждах. Правительство может Вас принять или сегодня же, или если это время Вам не подходит, то прием может быть организован завтра или в любой день последующей недели.

  Митрополит Сергий, бросив мимолетный взгляд на остальных, через несколько секунд ответил:

  – Митрополиты Алексей и Николай находятся рядом со мной...

  Уже через два часа трое иерархов Русской Православной Церкви – митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский) и экзарх Украины, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) прибыли в Кремль.

  – … Позвольте от имени Правительства Советского Союза поблагодарить Вас за проводимую патриотическую работу в церквях с первого дня войны, – начал непростой разговор Сталин, после непродолжительного вступления. – Правительство получает большое количество писем, в которых советские трудящиеся горячо одобряют позицию, занятую церковью по отношению к государства...

  Иерархи слушали внимательно речь Сталина, который сидел прямо напротив них.

  – … А какие у патриархии и у вас лично есть проблемы? – неожиданно спросил Сталин, смотря прямо на митрополита Сергия.

  Священнослужители немного опешили от столь быстрого перехода от комплиментов к насущным проблемам. Несколько секунд они молча переглядывались, пока митрополит Сергий не взял на себя обязанность, говорить от имени Церкви.

  – Иосиф Виссарионович, Православная церковь никогда не забывала о своем священном пастырском долге перед Родиной и верой. Все мы, священнослужители, простые чернецы, послушники, всегда разделяли судьбу своего народа, ибо в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх какой пастырь соблазниться возможными выгодами на той стороне границы, то это будет истинная измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно ради Иисуса, а не ради хлеба куса»...

  Ответное слово митрополита было также непродолжительным, словно он стремился скорее перейти к беспокоящим его вопросам.

  – … Нет в Православной церкви наставника, что словом божьим и делом пастырским бы утешил страждущих и унял раздор в умах христиан..., – в ходе витиеватого вступления и последующего разговора, митрополит дал понять, что главный вопрос сегодняшней встречи – это вопрос о патриархе. – … Негоже, что столь длительный срок высший церковный пост остается незанятым. Ибо, церковь как и государство земное потребность ощущает в наставниках, направляющих и утешающих... И я уверен, Иосиф Виссарионович, вы как руководитель и настоящий наставник для тысяч советских людей, понимаете эту истину не хуже меня. Более того..., – в этот момент, прервав фразу на середине, он неожиданно хитро улыбнулся. – В этом кабинете из шести присутствующих пятеро имеют за плечами семинарию...

  Произнеся окончание фразы, он сделал паузу, во время которой с улыбкой наблюдал за реакцией остальных.

  – Что, простите? – неожиданно дрогнувшим голосом, переспросил Молотов. – Семинарию? – на его бледнеющем на глазах лице без труда читалось смятение.

  Резко вскинул голову Карпов, роль которого в нынешней встречи, не все хорошо представляли. Его глубоко посаженые глаза бешено сверкнули на какое-то мгновение и сразу же блеск пропал. Перед церковными иерархами снова сидел совершенно обычный человек, которого встретив на улице практически сразу же забываешь.

  – Кхе..., – негромко прокашлялся Сталин, пытаясь спрятать улыбку в усы. – Кхе... Действительно, – по его голосу чувствовалось, что он оценил слова митрополита. – Есть такое.

  – Поэтому, – увидев, что его слова вызвали нужный эффект, закончил митрополит Сергий. – вы должны понимать, как важно в любом деле единоначалие. Все это ставит как первоочередную задачу скорейшее проведение Поместного Собора, – остальные церковные иерархи поддержали своего брата по вере.

  – Со стороны советского правительства не будет к этому препятствий, – проговорил Сталин, беря со стола массивную папку с бумагами. – Мы хорошо себе представляем, что твориться, когда среди товарищей нет единства, – раза Сталина прозвучала столь двусмысленно, что Молотов непроизвольно заерзал на своем месте. – Когда вы планируете это мероприятие?

  Священнослужители переглянулись и митрополит Сергий озвучил давно оговоренный сок.

  – Никак не меньше месяца, – с явным сожалением в голосе ответил он. – Церковные иерархи разбросаны по всей стране. И учитывая военное время и ограничения на передвижения, собрать в одном месте всех епископов раньше не представляется возможным.

  – А нельзя ли проявить большевистские темпы? – вновь Сталину удалось удивить священнослужителей своим явным желанием помочь. – Есть мнение, что товарищу Карпову знакомо это направление работы. Справитесь, Георгий Георгиевич? Нужно помочь руководству церкви с быстрейшим приездом епископов на Собор. Задействуйте, если для этого нужно, авиацию, другой транспорт.

  Тот мгновенно среагировал, отрапортовав уверенным голосом:

  – Справимся, товарищ Сталин!

  – Хорошо, – довольно произнес Сталин, вытаскивая из папки небольшой листок. – Вот мне товарищ Карпов доложил, что у вас есть какая-то особая просьба..., – он сделал паузу, многозначительно поглядывая на митрополита Сергия.

  На мгновение тот замялся.

  – Это... Иосиф Виссарионович... даже не просьба, скорее информация, – он привычным движением огладил бороду и уже твердо произнес. – Некоторые прихожане, у которых родственники остались на оккупированных землях, рассказывали мне странные новости... В юго-западных районах в массовом порядке появляются всякого рода секты, среди которых встречаются и изуверские. Немецкое командование им оказывает всяческую помощь – транспортом, помещениями, финансами.

  Бумажная папка мягко легла на стол, а в руках вождя снова оказалась его неизменная трубка, которую он не спешил раскуривать. Пальцы его правой руки медленно оглаживали массивный темный чубук.

  – Есть сообщения о том, что часть населения вернулась к язычеству. Вот..., – митрополит, вытащим небольшую бумажку, зачитал записанные заранее названия населенных пунктов. – здесь перечислен с десяток населенных пунктов – Барановичи, Кролец, Балоево, Орск... Они в массовом порядке практикуют языческие обряды, поклоняются священным дубравам, – рассказывая, священник незаметно для самого себя начал повышать голос. – Даже жертвы приносят!

  Пять пар глаз внимательно следили за Сталиным, который неожиданно для всех встал со стула и начал медленно прохаживаться вдоль небольшого стола.

  – Вы продолжайте, – негромко проговорил он. – Мы все внимательно слушаем.

  – Целыми деревнями, Иосиф Виссарионович, целыми деревнями они начинают поклоняться всяким деревянным идолам. В лесах уже настоящие капища вырублены, – на последнем он сделал явное ударение, по-видимому считая, этот факт одним из самых важных аргументов. – Это по-настоящему беспокоит нас...

  – Очень странные вещи вы рассказываете,... – негромко проговорил Сталин, хмыкая в усы. – Прямо невероятные.

  Вдруг, в разговор вступил экзарх Украины Киевский и Галицкий митрополит Николай, который до этого ограничивался лишь одобрительным киванием головой. Высокий сильно худой старик в темной сутане, сидевший по правую руку от митрополита Сергия, заговорил скрипучим и звенящим от еле сдерживаемой злости голосом:

  – Это же настоящая ересь! Эти люди отринули истинного бога и вверили свои души дьяволу! – небольшая тщательно расчесанная борода стояла торчком на его выдвинутом вперед подбородке. – Они начали поклоняться деревяшкам, приносить жертвы зерном и продуктами, а что будет дальше? Видит Бог, видит Бог они преступят черту и на алтарь врага человеческого лягут живые люди! – рука с сжатым в ярости костлявым кулаком взлетела на его головой.

  – Это заблудшие души, брат... всего лишь заблудшие души, – митрополит Сергий осторожно схватил за плечо разбушевавшегося соседа. – Мы не должны осуждать их. Не по своей воле они отринули свет господа...

  – Не судите, да судимы будете, – в этот момент громко проговорил Сталин избитую фразу, которая в этот момент приобрела зловещий смысл. – Мы понимаем вашу озабоченность складывающимся на временно оккупированных районах Советского Союза положением, – трое иерархов с напряжением вслушивались в произносимые им слова. – Более того, мы считаем, что в тот момент, когда советский народ прилагая нечеловеческие усилия борется с немецко-фашистскими захватчиками, церковь должна оставаться монолитной и единой.

  По мере того, как он произносил свою речь лица священнослужителей начали светлеть.

  – Надо ли это понимать, Иосиф Виссарионович, что языческие секты на территории Советского Союза будут запрещены? – спросил митрополит Николай, с трудом сдерживая ликование. – Все без исключения?

  В кабинете вдруг повисла тишина – Сталин сделал паузу, давая понять, что сложившаяся ситуация далеко не такая однозначная, как представляется.

  – Все религиозные течение и верования, без исключения, которые нарушают права советских граждан, подлежат запрету! – наконец, произнес он. – Я надеюсь ответил на ваш вопрос?!

  88

  22 июня 1941 г. Западная Белоруссия.

  Долгий июньский день подходил к концу. Солнце уже почти село, лишь его узкий кончик выглядывал из-за кромки леса. Медленно спадала жара, уступая место вечерней прохладе.

  – Иди, дуреха, – несильный толчок в спину и невысокая девчушка вышла из толпы и, со страхом смотря вперед, медленно побрела в сторону могучего дуба. – Иди, иди! Чего встала?

  Зеленая листва, огромной пушистой шапкой закрывшей дуб, еле слышно шелестела.

  – Отец! – вслед за девочкой, продолжавшей медленно перебирать ноги, из толпы вышел седой как лунь старик. – Отец, услышь нас! – лопатообразные ладони, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, застыли около груди. – Услышь нас, Отец! – увидев, что девочка почти добралась до кряжистого великана, старик сделал неуловимое движение рукой.

  … Тоненькая в царапинах ручка осторожно коснулась узловатой коры. Едва дотронувшись, пальчики сразу же отпрянули, а она удивленно вскрикнула. Небесного цвета глазки с надеждой посмотрели вверх – туда, где еле слышно шелестели листья.

  – Отец! – продолжая звать, старик с напряжением следил за девичье фигуркой. – Твои дети зовут тебя, Отец! Услышь нас!

  Вдруг, раздался резкий хлопок, напоминавший звук от удара кнутом. Звонкий, смачный! Прямо от дуба зазмеились трещины!

  – Отец! – ноги старика подогнулись сами собой и тщедушное тело упало на колени. – Отец, услышал нас! – он не скрывал своих слез. – Что встали, как бараны? – вдруг закричал он, увидев застывших сзади него односельчан. – Тащите носилки! Скорее, скорее...

  Толпа сразу же развалилась на части. Одни несли какие-то бугристые мешки, вторые тянули упиравшегося всеми своими копытами хряка, а третьи – четверо подростков тащили носилки. На сделанных из свежеошкуренных оглоблей завернутые в трепье лежали два стонущих тела.

  – К милости твоей взываем, Отец! – старика, поддерживаемого с двух сторон за руки, принесли к дубу. – Помоги мальцам нашим!? – стоны за его спиной усилились. – На минах подорвались..., – шептал он, гладя узловатыми пальцами наросты на коре. – Помоги, Христом Богом молю, помоги... Ой!

  Прямо под ним начала медленно проседать земля. Крупные бурого цвета корни выступили наружу.

  – Авдея, давай сначала, – показал старик на ближайшие к нему носилки, , где громко стонал беловолосый парнишка. – Сюды клади его, сюды... Вот...

  Переломанное тело в окровавленных тряпках осторожно уложили в неглубокую яму под нависшими корнями и осторожно присыпали землей, оставляя на поверхности бледное лицо.

  – Степку сюды, – второй закусил от сильной боли губу и тихо мычал. – мягчее, ироды, мякчее...

  …. В село люди возвращались уже в полной темноте. Десятки сапог, лаптей и босых ног глухо выстукивали по пыльной дороге.

  – Диду, а диду, – рядом со стариком шла стайка местных мальчишек. – Расскажи, расскажи.

  Старик кряхтел, но держался. В темноте было не видно, как он что-то тихо шептал.

  – Диду, кази! – снова дернула его за рукав какая-то кроха. – Кази про боженьку! Кази! Диду, кази про боженьку!

  Тот тяжело вздохнул и, погладив по голове прильнувшего к нему карапуза, проговорил:

  – Ладно, шалопаи, ладно... Только чур не сопеть! Хорошо, пуговка?! – маленькая лохматая головка быстро закивала. – Смотри тогда у меня...

  Они чуть отстали от остальных. Мальчишки и девчонки обступили старика со всех сторон, просительно вглядываясь в него своими блестящими глазками.

  – Э..., – сначала прошептал и сразу чуть громче продолжил. – Благодать нас великая посетила, – он осторожно огладил окладистую бороду. – Не ждали мы и не гадали про такую милость божью...

  Ребетня напряженно сопела.

  – Явил он нам свой лик в виде живого Дуба, – топот ног ушедших вперед становился все тише и тише. – Правильно люди говорят, что только в годину великих испытаний проявляется божья милость. Как только Господь увидел, сколько на нашу долю выдалось страданий и несчастий, так сразу …

  – А я тебе говорю, это самый обыкновенное дерево! -кто-то яростно шептал за спиной старика. – Де-ре-во! Ты понял!

  – Да. Нет! – с точно таким же упрямством в голосе настаивал второй. – Откуда же тогда чудеса?

  – Дурак! Не могут быть от дерево чудеса!

  – Сама дура! Все видели!

  Старик замолчал и резко повернулся. Даже в темноте, было видно, что спорщиками были двое – высокий как каланча мальчик и полненькая девочка.

  – Что раскричались? – с усмешкой спросил старик. – Вас и немцы вон поди услышали... Говорил же я вам, не перебивайте! Пионэры!

  Он отвернулся от них и продолжил:

  – Главное хочу вам рассказать, – в его голосе прибавилось таинственности. – Не каждому он помогает, – в установившейся тишине отчетливо послышалось чье-то скептическое хмыканье. – Будьте чисты душой, – его ладонь с нежностью погладила мальчонку справа и чуть потрепала девчушку слева. – Не обижайте никого не заслуженно ни в мыслях ни в поступках...

  Произносимые в июньской ночи необычные, казалась бы всем знакомые слова, звучали в этот момент совершенно по иному. Они напоминали собой клятву, произносимую перед отправкой на великую битву.

  – … Не обижайте ради забавы ни человека, ни животного, ни птахи малой, ни крохотного кузнечика, – он говорил медленно, немного растягивая слова. – Каждый свой поступок оценивай, словно он последний. – он остановился на миг и повернул в сторону недавно спорившей парочки. – Ведь он действительно может стать последним...

  – А боженька Дуб добрый? – маленькая девчушка нетерпеливо дернула старика за штанину, когда он снова начал ударяться в давно избитые наставления. – Диду, он добрый?

  – Иди-ка сюды, – с кряхтением он взял на руки девочку. – А як же! Конечно, добрый! И деток сильно любит. Вон братика твово старшего, Митьку, кто вылечил от водянки? Чуть поносом весь не изошел, а теперь вон посмотри, какой молодец! Жених, да и только!

  Вся малышня сразу же посмотрела на идущую впереди стайку молодежи по-старше, в центре которой шел высокий широкоплечий парень.

  – Видите?! Вот! – довольно произнес дед. – А кто Кондрата лечил. Когда его германцы в городе побили шибко? Это все он, наш защитник!

  – Что же вы нас обманываете, дедушка? – вновь раздалось из-за его спины, где в стороне от всех шла давнишняя спорщица. – Бога нет! А этого всего лишь дерево! – Дарья Симонова, дочка одного из ответственных работников Минского горкома, заставшая начало войны в деревне у бабушки, была просто возмущена. – Как вы можете? А еще взрослый! Я все папе расскажу.

  Старик на мгновение сбился с шага. Казалось, что он обо что-то споткнулся.

  – Так, что это мы плетемся еле-еле! – вдруг рассерженно произнес он, оглядывая темные фигуры вокруг себя. – Хватит на сегодня рассказов! А ну-ка, ребетня, давай, нагоняй остальных! Ночь уж давно на дворе, а мы все гутарим...

  Те, что постарше, сразу же припустили по дороге в сторону уже видневшегося села. Остальные, двое мальчиков лет четырех и кроха на его руках, остались вместе со стариком, который после своего грозного окрика медленно пошел за ними.

  – И все равно, вы обманщик! – вдруг раздался знакомый негодующий голос. – Это все сказки! Не могут деревья лечить людей! – пятиклассница, воспитанная в семье партработника средней руки, прекрасно разбиралась в том, что было «белым», а что «черным». – Враки все это, враки! – выговаривала она безапелляционным тоном – точно таким же, каким любил говорит ее отец, обсуждая чьи-то промахи и неудачи. – Это же дерево! Самое обыкновенное дерево! Что же вы молчите?

  Дед ковылял также неторопливо, как и раньше. Осторожно держа прикорнувшую на его плече малютку, он, казалось, совершенно не слышал о чем, говорила маленькая бунтарка.

  – Что? – настойчиво спрашивала она, выйдя из-за спины. – Зачем вы нас обманываете? Я вас спрашиваю? – привыкшая к особому отношению как со стороны сверстников, так и со стороны взрослых, девочка никак не могла принять такое поведение. – Что вы молчите? – она схватила его за рукав и дернула, разворачивая в свою сторону. – Ну!? – ее ножка в лакированном сандале требовательно ударила по земле.