Текст книги "Отравленное яблоко (СИ)"
Автор книги: RobinRocks и Narroch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)
– Откуда мне было знать…
Эл обернулся через плечо, прежде чем выйти из кухни:
– Потому что, – шелестящий голос вызывал мурашки, – ты убил меня.
***
Присутствие Эла щекотало нервы, хотя он знал, что мертвый детектив не мог ему ничего предъявить, даже будучи уверенным, что Лайт – Кира, но тем не менее парень все чаще ловил себя на мысли, что не может сосредоточиться. С тех пор, как Эл вышел из кухни, Лайт его не видел. Включив новости на небольшом телевизоре, он держал на коленях Тетрадь Смерти, думая о чем-то своем.
Почему Эл заточен в своем бескровном холодном теле? Почему он находится в его квартире и наблюдает за Лайтом? Сейчас Лайт свободен, он может спокойно продолжать убийства как Кира, ведь препятствий пока нет.
Но почему нервы подводили его? Почему он смог написать всего два имени этими трясущимися руками? Покачав головой, Лайт выключил телевизор и квартира снова погрузилась в гробовую давящую тишину.
Почему Лайт так себя чувствует?
Что это? Раскаяние? Или…
Или беспокойство за Эла, который вдруг ушел и не возвращался? Если Эл продолжает следить за ним из коридора, то почему молчит, видя, как Лайт записывает имена? Почему не требует, чтобы он остановился?
Если бы он только что-нибудь сказал, Лайт почувствовал бы себя увереннее и продолжил бы убивать чисто из вредности.
Но Эла не было.
Лайт бросил Тетрадь Смерти в ящик и вместо этого принялся за курсовую из университетского курса на 7000 слов.
Может, в Лайте говорила гордость, но ему не нравилось, что Эл так себя ведет. Лайт не мог чувствовать себя победителем, когда его поверженный враг так безразлично все воспринимает. У Эла больше не было интереса с ним сражаться, не было азарта победить и вывести Киру на чистую воду. Квартиру наполняла только звенящая тишина.
Иногда Лайту казалось, что Эл просто пытается использовать на нем сложную психологию, чтобы морально давить на его совесть, заставляя самостоятельно сдаться, но тут же парень ловил себя на мысли, что Эл никогда не может быть таким спокойным, когда дело касается справедливости. Только не тот Эл, которого он знал.
Вся суть заключалась в том, что Эл больше не придет, чтобы остановить его. Лайт не понимал, почему, и это сводило его с ума, заставляя переключаться от Тетради на что-то более обыденное.
Тишину нарушал только мерный стук длинных пальцев по клавиатуре. Лайт полностью погрузился в курсовую, сидя за кухонным столом, наклонившись вперед к ноутбуку.
Краем глаза он заметил в дверях какое-то движение и пальцы замерли.
Детектив привалился плечом к дверному косяку, будто у него не было сил держаться на ногах. Решив игнорировать его, Лайт снова вернулся к работе.
Старый Эл непременно подошел бы к нему, сел бы напротив, склонив голову, и, прикоснувшись большим пальцем к бледным губам, спросил, что он делает. Новый же Эл продолжал стоять на пороге, наблюдая за ним этими холодными, черными глазами, будто ожидая приглашения.
Наконец, он все же решился войти и, пройдя мимо Лайта, подошел к холодильнику.
Несмотря на то, что Эл сообщил ему, что не нуждается в еде и воде, Лайт не стал спрашивать, что, черт возьми, ему там нужно, решив просто спускать все ему с рук. Пусть делает то, что хочет.
Лайт вспомнил Рюка, который, несмотря на то, что шинигами не нуждаются в пище, был одержим яблоками.
Хотя, Лайт даже предполагал, что Рэм съела немного пирога, которым когда-то угостил ее детектив.
Поэтому, возможно, Эл может есть, пусть он и мертв.
Лайт обернулся через плечо и заметил, что тот достал пакет молока и пластиковую коробку с еще одной порцией чизкейка, а затем молча вышел из кухни. Черт с ним, с чизкейком, но молоко нужно было Лайту для приготовления утреннего кофе, а пачка в холодильнике была только одна.
Лайт терпеть не мог черный кофе без сахара и молока. Элу, вероятно, тоже, если вспомнить, что он закидывал туда десяток рафинированных кубиков.
Лайт яростно затряс головой, чтобы выбросить эту картину из памяти.
Это был старый Эл.
Эл, которого он убил.
Эл, которого он…
…любил.
Лайт презирал себя за эту жалкую сентиментальность и эгоистичную жалость к своим чувствам. Да, ему было чертовски жаль, что все так получилось. Безусловно, он сам во всем виноват. Он убил Эла, хотя любил. После такого предательства было логично то, что он не вернется нормальным… Хотя, если говорить о логике, то он вообще не должен был возвращаться.
Лайт понимал его гнев, ненависть, разочарование и боль. Да, Лайт заслуживал такого отношения. Он не мог предъявить Элу претензии о том, что тот ведет себя неприемлемо после того, что сам сделал.
Тетрадь Смерти и Кира… Смерть, чтобы остановить другую смерть. Эта система работала и приносила результаты, внушая в преступников страх и трепет.
Он знал, что Эл никогда не поймет его. Да и Элу сейчас вообще нет до всего этого никакого дела. Словно у него был негласный девиз:
«Если я не смог остановить тебя, то уже никто не сможет».
Решив лишний раз не провоцировать непредсказуемого детектива, Лайт остался сидеть за столом, благоразумно наплевав на молоко и утренний кофе.
***
Было почти полвторого ночи, когда Лайт закончил свою курсовую.
На несколько часов ему удалось сбежать от гнетущих мыслей и сейчас ему предстояло снова возвращаться обратно в реальность.
Отпив холодный кофе, который успел остыть, Лайт закрыл ноутбук и поднялся на ноги. Прошло около двух часов с тех пор, как Эл куда-то исчез с пачкой молока. Потянувшись и устало зевнув, Лайт решил, что пришло время столкнуться с неизбежным – отправиться в свою спальню, а по пути, возможно, встретить Эла. Куда он делся? Стоит в коридоре? Или снова оккупировал его ванную?
Эл был похож на домашнее животное, дикое, неприрученное. Это то же самое, что взять домой маленькую пантеру. Сначала он еще детеныш, милый и ласковый, а затем вырастает в настоящее чудовище, готовое разорвать всех, даже своего владельца. Эл вырос.
Лайт был готов поспорить, что теперь Элу точно не требовался сон, и теперь он будет слоняться по его квартире даже ночью. Если раньше он хоть иногда, но спал, то теперь он будет капать на нервы двадцать четыре часа в сутки.
Выйдя из кухни в темный коридор, Лайт, немного привыкнув к темноте, заметил что-то белеющее на ковре. Прищурившись, он понял, что это маленький кусок чизкейка. Если Эл его не уронил, значит специально размазал по полу. Рядом, всего в паре дюймов, лежал осколок разбитого зеркала.
«Какого черта?..»
Лайт подошел ближе и наклонился было, чтобы поднять его, когда заметил еще один кусочек пирога. Нахмурившись, Лайт поднял голову и в ужасе заметил целую вереницу из таких маленьких кусочков и осколков, ведущих…
…к двери его спальни.
Дорожка из крошек…
Лайт помедлил. Он боялся двинуться с места, зная, что Эл ждет его там, за дверью.
Чего он хочет?
Поколебавшись, Лайт подумал, что может поспать и на диване, но с другой стороны он не может так трусливо отступить. Нужно пойти и прямо спросить, что нужно этому ублюдку и к чему все это.
Почему Лайт должен его бояться? Он мертв. Его слово ничего не значит.
Вину Киры уже не доказать.
Эл мертв, а слова мертвеца ничего не значат.
Подняв один из осколков, Лайт решительно направился к своей комнате, смело поворачивая ручку двери.
В комнате стоял полумрак. Эл лежал, растянувшись на кровати, положив ноги на подушку и запрокинув голову назад.
Слова негодования застряли в горле Лайта и он продолжал молча смотреть на детектива.
На груди детектива сидел трехцветный котенок, принадлежавший мужчине снизу. Рьюга. Котенок слизывал с шеи Эла капли молока, которые стекали в ключицы. Шершавый розовый язык с жадностью лакал молоко, а Эл, закрыв глаза, просто лежал, почти не шевелясь.
Лайт заметил в его руке пачку молока.
Лайт почувствовал отвращение, глядя на то, как котенок, подобравшись поближе, лизнул губы детектива.
– Эл! – наконец, вмешался Лайт, снова обретя дар речи. – Прекрати! Это отвратительно!
Эл приподнялся на локтях и взглянул на Лайта. Молоко потекло вниз, под футболку, но тот только беспечно и лениво улыбнулся:
– Наверное, это не очень гигиенично, – спокойно согласился он, мрачно ухмыльнувшись и назло облизнув губы кончиком языка. – Я должен быть более осторожным. Так ведь можно и заболеть. А то и умереть…
Лайт судорожно вздохнул:
– Хочешь сказать, – тихо начал парень, начиная закипать, – что устроил все это, чтобы… в который раз напомнить о том, что я убил тебя?
Эл склонил голову, и Лайт, стиснув кулаки, заметил, как белая капля потекла по шее вниз.
– Не думаю, что этот факт нуждается в напоминании, – отметил детектив.
Лайт ткнул пальцем в котенка, который продолжать сидеть на Эле и облизываться:
– Как он сюда попал? – требовательно спросил юноша.
– Я впустил его, – детектив кивнул на приоткрытое окно спальни. – Он мяукал и выглядел голодным, поэтому я подумал, что было бы неплохо поделиться с ним молоком.
– Как мило с твоей стороны, – съехидничал Лайт. – И ты не мог налить молоко в блюдце, как нормальный человек? Что тебе помешало?
– То, что я не нормальный человек, – холодно сказал Эл, игнорируя котенка, который облизал его подбородок.
Не то чтобы Лайт ненавидел кошек, наоборот, он их даже любил, но то, что творил Эл, переходило все границы.
– Словом, я вообще не человек, – продолжил Эл после короткой паузы. – Просто труп. Мертвая оболочка, внутри которой заточена душа.
– Но ум-то у тебя есть! – возмутился Лайт. – И ты должен понимать, что выливать на себя молоко, чтобы напоить котенка – это ненормально!
Закатив глаза, Лайт взял с тумбочки небольшой стакан и, отобрав у детектива пакет молока, вылил то, что там осталось в стакан:
– Либо пьешь сам, либо не пьешь вообще. Я не потерплю такого в своем доме! – повысил голос парень и поднес стакан к Элу.
Тот внимательно посмотрел на Лайта, но взял его, а когда Лайт собирался еще что-то сказать, выплеснул молоко ему прямо в лицо.
Лайт ошеломленно выдохнул, пораженно глядя на детектива, который, поднявшись с постели, отошел от него на пару шагов. Когда глаза не блестят, улыбка кажется до ужаса искусственной, но именно она стала последней каплей в терпении молодого человека.
Лайт потерял контроль и бросился на Эла, схватив его за ворот футболки и повалив обратно на кровать. В слепой ярости прижав его к постели, крепкие руки сомкнулись на холодной шее.
– Думаешь, что сможешь убить меня, Лайт-кун? – сдавленно спросил Эл, чувствуя, как он сильнее сжимает его горло. Котенок, зашипев, кинулся на Лайта и вцепился когтями в его запястье, раздирая кожу до крови.
Вскрикнув, парень одернул руку, сбросив с себя кота и схватившись за кровоточащее запястье.
Эл, воспользовавшись таким шансом, резко отодвинулся назад и со всей силы пнул парня ногами в грудь, да так, что тот полетел назад, с грохотом приземляясь на пол у кровати.
– Давай не будем тратить свое время и возвращаться к применению физической силы, Лайт-кун, – безразлично сказал Эл. – Хоть твои шансы на победу и раньше были не высоки, сейчас тебе меня точно не победить. Я не чувствую боли, так что ты не сможешь нанести мне увечий.
Лайт сел, потирая ушибленный затылок и глядя на детектива с лютой ненавистью. Поднявшись, он снова шагнул к кровати. Эл молча наблюдал, как Лайт схватил извивающегося и шипящего котенка за шкирку и потащил прочь из комнаты.
Все это было странно, Рьюга никогда раньше себя так не вел. Миса подкармливала его, и Лайт иногда даже его гладил. Лайт подошел к входной двери и распахнул ее, готовясь выбросить котенка, но на пороге стоял мужчина, уже было протянувший руку к звонку.
Обрадовавшись, Лайт сунул котенка опешившему соседу:
– Вот ваш кот, – холодно сказал Лайт, отбрасывая с глаз влажную от молока челку.
Мужчина удивленно моргнул, держа в руках вырывающегося Рьюгу.
– Он забрался в мою квартиру, и я налил ему немного молока. У нас возникло небольшое недопонимание, – вздохнул Лайт, жестом указав на свои волосы и разодранное запястье.
– Ах… – мужчина посмотрел на котенка, который начинал успокаиваться. – Мне… Мне очень жаль.
– Это хорошо, – пробормотал Лайт, приготовившись закрыть дверь.
– Эй, постой, – выпалил мужчина.
– Да?
– Я слышал глухой стук, будто упало что-то тяжелое… Я подумал, может, что-нибудь случилось. У тебя там все в порядке?
– Да, все в порядке, – Лайт выдавил натянутую улыбку. – Просто споткнулся.
– А что гремело до этого?
Лайт прищурился, не зная, как намекнуть соседу, что это не его дело и вообще ему пора.
– Просто зеркало. Упало со стены, пока меня не было.
Какая явная ложь.
– Ну… ладно. Что ж, увидимся завтра, наверное, – растерянно пробормотал мужчина и, сильнее прижав к себе проклятого кота, пошел вниз по лестнице, оставляя Лайта одного.
Вздохнув с облегчением, он закрыл дверь.
Отлично, теперь сосед снизу относится к нему с подозрением. Может, он думает, что Лайт какой-нибудь серийный убийца, который держит дома своих жертв, а теперь кто-то из его пленников решил сбежать, подавая сигналы в виде разбитых зеркал и подозрительных глухих стуков.
Как бы иронично ни звучало, но предположение про серийного убийцу было в точку. А когда здесь была Миса, в этой квартире жили два серийных убийцы.
Лайт снова вздохнул. Он должен был противостоять Элу. На карту был поставлен второй шанс, которым нужно воспользоваться сполна.
С этими мыслями он прошествовал обратно в комнату.
– Что ты хочешь? – тихо спросил Лайт, перешагивая порог своей спальни и запирая за собой дверь.
Эл все еще лежал на кровати, привалившись спиной к изголовью. Лайт заметил, что его футболка, которая недавно была сырой от молока, была полностью сухой. Как и этим утром, Эл поразительно быстро высыхал. И снова Лайт проигнорировал этот момент.
Мертвый детектив сверлил его своими черными глазами, а затем заговорил, запрокинув голову назад и уставившись в потолок:
– Помнишь, однажды я спросил тебя… можем ли мы быть в безопасности, лежа на небесах?
Когда Лайт промолчал, Эл продолжил:
– Ты ответил, что не уверен, потому что еще не умер и не знаешь, на что похожи те самые небеса.
Лайт прекрасно помнил то ясное, яркое утро. Когда Эл умер, Лайт часто вспоминал то утро, пытаясь убедить себя, что ему все равно. И все же он ответил:
– Я… Я не помню.
Эл снова посмотрел на него, будто почувствовал ложь:
– Не важно, – вздохнул детектив. – Просто хотел сказать, что и твои, и мои предположения о небесах, были… ошибочны.
– Неужели?
Эл рассеянно кивнул:
– Я был неправ, – спокойно сказал он. – Честно говоря, тогда, когда я был жив… я не верил ни в небеса, ни в ад, ни в Бога. Для меня это был просто термин, которые люди используют в своей жизни. Я и сейчас не верю в Бога, Лайт-кун. Я даже не уверен в существование ада и рая.
– Но ты сказал…
– Я не закончил. Я хотел сказать… когда в тот день я говорил тебе о небесах, то не имел в виду ничего серьезного. Мне нравилось быть с тобой, нравилось засыпать и просыпаться рядом с тобой, нравилось касаться твоего тела и чувствовать твои прикосновения на своем. Я чувствовал, что это был мой маленький рай, где был только ты, понимаешь? – Эл грустно усмехнулся. – И я был неправ. Неправ во всем. Все небеса были бы пустыми без тебя, Лайт-кун. Я слышал, что хозяева Тетради Смерти не могут попасть на небеса, верно?
Лайт сжал кулаки, вспомнив о той вечности в измерении, где совершенно ничего нет. Пустота.
– Во-вторых, я был неправ, когда говорил о существовании небес. Небо только одно. Я был там и знаю, о чем говорю, – Эл снова перевел взгляд на Лайта. – И, в-третьих, я был неправ, когда говорил, что не мог бы быть счастлив без тебя даже в раю. После того, как ты убил меня, Лайт-кун, я ненавидел тебя больше всего на свете. Меня мучили обида и злость, но я оказался там, где все это прошло. Я был безумно счастлив находиться в том месте. Там я был даже счастливее, чем с тобой, – Эл немного приподнялся, не сводя с него глаз. – И сейчас все, что между нами осталось – это неловкость и неприязнь, Лайт-кун. Я не буду отрицать, что был счастлив с тобой. Я очень, очень сильно любил тебя.
– Если небо так чудесно, как ты о нем говоришь, – выплюнул Лайт, – так какого черта ты до сих пор не веришь в рай?
– Я говорю о христианском понимании этого термина. Там нет ангелов и волшебных арф, нет мертвых родственников и тому подобного…
– В смысле?
– Я не могу это объяснить, – вздохнул Эл. – Это не смертное место, поэтому я не могу найти смертных слов, чтобы описать его. Я не могу рассказать тебе о нем ни на японском, ни на английском. Может, подходящим словом будет «Блаженство», но даже оно слишком обыденно и смертно. Я не могу объяснить. Просто не могу.
Он полностью сел, глядя на Лайта, который все еще стоял у двери.
До сих пор он молчал или отделывался короткими репликами, поэтому Эл продолжал говорить:
– Это просто… Ты уже не человек, ты покинул бренное тело и начинаешь думать за пределами человеческих возможностей, выше смертных рамок, и именно поэтому я не могу тебе этого объяснить. Это чувство гармонии, спокойствия, ничего в жизни больше не имеет значения, ничего не болит… Вся боль уходит, а ты… ты свободен.
Лайт сделал шаг вперед. Было жутко слышать от детектива слова о блаженстве, свободе и безразличии к справедливости, когда с его губ должны срываться лишь холодные проценты и обвинения.
Но ведь это и не Эл. Иногда Лайт начинал забываться.
Он забывал, что Эл – его Эл – умер.
– И все же, – бросил Лайт сквозь стиснутые зубы, – если там так замечательно, почему ты, черт возьми, не вернешься туда и не оставишь меня в покое?!..
Эл немного нахмурился и обнял себя за плечи:
– Думаешь, я пришел, чтобы преследовать тебя? – холодно спросил он. – Ты настолько высокомерен, что решил, будто я сам решил вернуться сюда, чтобы сидеть тут, в твоей квартире, и смотреть, как ты уничтожаешь мир? Я не хотел возвращаться, и будь моя воля, то никогда бы не вернулся. Никогда бы не покинул небеса ради того, кто убил меня.
Лайт застыл. Эл умер из-за него, из-за своей клятвы найти и осудить Киру. Так какая же еще у него могла быть причина вернуться?
– Разве ты не понимаешь? – Эл сел на колени. – Ты значил для меня больше, чем кто-либо и когда-либо, Ягами Лайт. Я одновременно и любил тебя, и ненавидел. Ты, конечно, мог предположить, что я вернулся в этот мир и восстал из могилы из-за своих чувств к тебе, но все это свойственно только смертным. Любовь и ненависть – все эти эмоции, они порождение человеческой сущности. Но я… Я был выше этого. Я здесь не из-за своей любви или ненависти к тебе, Лайт-кун. Их уже нет в моей душе. Ты был мертв в течение ста лет, Лайт-кун, но ты не выходил за границы человеческого понимания, как я. Независимо от того, что ты значил для меня, я никогда не отказался бы от небес в твою пользу. Я бы не пришел сюда по собственному желанию. Если раньше я не хотел умирать, потому что боялся потерять тебя, то сейчас я не хочу жить, даже если мне придется с тобой навсегда попрощаться.
– Но ты ведь злишься на меня, – тихо пробормотал Лайт, пораженный речью детектива.
Эл снова прислонился спиной к изголовью кровати:
– Разумеется, я злюсь, – глухо отозвался он. – У меня множество причин для того, чтобы злиться на тебя. Я зол на твою ложь мне, твоему отцу и еще множеству других людей. Я зол на твою стратегию. Я сказал тебе, Лайт-кун, что не верю в Бога. Ни в какого Бога. Поэтому я не согласен с твоей политикой, независимо от того, для каких целей ты это делаешь и какие библейские сюжеты приводишь в пример. Я никогда не приму этого и никогда не одобрю того, что ты творишь. Я злюсь за то, что ты убивал невиновных людей, которые несли в мир порядок и справедливость более человечными способами. Я злюсь на тебя за смерть таких выдающихся людей, как Рэй Пенбер, Наоми Мисора и другие агенты, а также Ватари… И да, я злюсь за то, что ты убил меня. Я буквально в ярости, что ты так со мной поступил, даже если и любил. Это естественная реакция, я уверен, ты должен это понять.
Лайт кивнул. Хоть Эл и говорил, что был в ярости, его лицо по-прежнему оставалось беспристрастным.
– Хотя, если тебе интересно, – снова заговорил детектив, – презрение, которое я сейчас к тебе испытываю, несравнимо с тем, когда ты, например, сердишься, что я вторгся в твой дом и твою жизнь, которую тебе позволили прожить во второй раз, поверь мне, Лайт-кун. Я очень зол на тебя, поэтому поверь, что если ты думаешь, будто мне доставляет удовольствие слоняться по твоей квартире – ты горько ошибаешься.
– Ты говоришь, будто это моя вина! – в защиту сказал парень.
– Я тут, потому что ты здесь, – холодно ответил Эл. – Меня оторвали от неба из-за тебя, послав в этот ад…
– Это не ад, – прошипел Лайт, наконец, приблизившись к кровати. – Этот мир никогда прежде не был так чист, как сейчас. Численность преступлений за последние четыре года упала до минимума. На улицах безопасно, люди не боятся за свои жизни. Ты можешь не верить в Бога, Эл, но ты не можешь отрицать меня и мою справедливость. Миллионы людей приняли меня, приняли своего Бога.
– Ты, как всегда, до ужаса высокомерен, Лайт-кун, – Эл слабо улыбнулся. – Какая прелесть. Я уж было думал, что ты не сможешь разочаровать меня еще больше. Ты продолжаешь меня удивлять.
– Так возвращайся обратно! – вспыхнул парень. – Я не хочу, чтобы ты ошивался тут, и ты сам не хочешь, так какой смысл?!.. Возвращайся в свой чудесный маленький мир чрезвычайного блаженства и пушистых сверкающих облачков, только оставь меня в покое, чтобы я продолжил делать то, что начал! Когда я закончу, весь этот мир станет небесами, зла больше не будет. Это место станет раем для честных, порядочных людей.
– Ты создаешь рай путем крови и смертей? – тихо спросил Эл, приподняв одну бровь.
– Возвращайся, – снова сказал Лайт, повышая голос.
– Если бы я мог, – медленно сказал Эл, в упор глядя на парня, – то меня бы уже здесь не было.
Лайт вздохнул, заламывая пальцы:
– И когда ты сможешь?
– Никогда! – Эл вдруг подался вперед и схватил Лайта за рубашку, притягивая к себе. – Разве ты не понимаешь?! Я больше не могу туда вернуться! Я низвергнут с небес, вырван из состояния эйфории и удовольствия, и отправлен сюда, на землю, из-за тебя!.. После того, как ты покидаешь небо, ты больше не можешь туда вернуться. Я сейчас никто, просто пустое существо. Мертвый, униженный, отчаявшийся. Закрытый в старом теле.
Эл отпустил рубашку Лайта и в полном недоумении уставился на собственные руки, будто они принадлежали кому-то другому.
– Вся боль исчезла, – пробормотал он, – и теперь… теперь я стал… вот этим…
Он поднял на Лайта свои угольно-черные глаза:
– Ты знаешь, как это больно? – тихо спросил он. – Как больно познать высшее удовольствие, а потом… потом вот так… – он вздохнул и снова обнял себя за плечи. – Я не принадлежу этому миру. И дело не только в том, что я умер три года назад и для всех остаюсь мертвецом… Я на самом деле не принадлежу этому времени и этому миру. Это не мое место. И это так больно. Я чувствую себя так, словно… в ловушке.
– Эл, я…
Лайт не знал, что сказать. Он до сих пор не мог понять, что это за чувство внутри. Нет, это не жалость. Он никогда не испытывал ни к кому жалости, а уж тем более к Элу, но…
– Ты сожалеешь? – с горечью закончил за него Эл. – Неправда. Это не тот случай, когда можно просто извиниться и все забудется.
Лайт снова ничего не сказал.
– Я не ненавижу тебя за то, что ты убил меня, Лайт, – прошептал Эл и протянул руку, касаясь его лица кончиками ледяных пальцев, – Я ненавижу тебя за то, что ты вынудил меня вернуться обратно.
Лайт вдруг почувствовал, как колени предательски подкосились, и он рухнул на пол под тяжестью тихих слов, полных боли. Никогда, никогда прежде он не испытывал таких чувств, от которых сердце сжимается от боли.
– Кира плачет? – Эл склонил голову, глядя на молодого человека, который был немного младше него, всего двадцати одного года, стоящего перед ним на коленях, а остекленевшие шоколадно-карие глаза, полные слез, смотрят куда-то в пространство. Красивое лицо резко побледнело.
Эл протянул руку и положил ладонь на щеку Лайта, мягко проведя большим пальцем по безупречной коже, стирая влажную дорожку от слез.
Лайт так давно не плакал, что уже забыл это чувство, когда горло буквально сводит тугим обручем от подступающих рыданий, а перед глазами все плывет. В последний раз он плакал после смерти Эла…
В то время его гибель стала для него не неожиданным, но ударом.
Долгие годы Лайт жил с этим терзающим чувством внутри, но пытался засунуть его поглубже, погрузившись в идеи своего нового мира, но сейчас, когда Эл откровенно говорит о небе, о ненависти и о любви, Лайт просто сломался.
Он чувствовал невероятную боль и тоску за то, что Эл так изменился и так страдает.
Всхлипнув, Лайт протянул руку и, схватив детектива за руку выше локтя, стащил с кровати на пол так, что тот сел рядом с ним.
Не выдержав, Лайт подался вперед и крепко обнял Эла, положив подбородок ему на плечо и скрыв горящий румянец, обжигающий щеки.
И хотя он через одежду чувствовал, насколько Эл ледяной, сердце Лайта, напротив, заходилось в бешеном ритме, норовя пробить ребра.
Но он не отпускал Эла, прижимая его еще ближе к себе.
– Знаешь, Эл… – прошептал Лайт и почувствовал, как тот поднял голову. Лайт сделал то же самое и их взгляды оказались на одном уровне всего в нескольких сантиметрах друг от друга. В черных глазах по-прежнему не было отражения.
«Ты не должен признаваться мне в том, что ты Кира. Мы и так уже оба это знаем. Вот почему мы умерли. Ты и я».
– Знаешь, Эл… – повторил Лайт, уже мягче, – … как сильно я по тебе скучал?
Эл промолчал. Сейчас, в этом безжизненном, мертвом теле, в теплых руках Лайта, он знал, что тот выполнил свое старое обещание.
Он выполнил все свои обещания.
И когда Эл ничего не сказал в ответ, Кира поцеловал его.
Комментарий к Глава 14. Имбирный пряник.
Kurodaiya, Рогатая Мелло(Да-да, я тоже вспоминала это стихотворение с:), Alexandrayaoi LOver, Тавик07, TBBT_SCRUBS(Думаю, там вообще проблематично было думать, так что ничего удивительного), Rinkakista, Ella Krainz, KatrinPirs_, Viktory.Grande, Чекнутый выдумщик – спасибо за отзывы! :)
========== Глава 15. Танец ==========
В том, чтобы быть суперзвездой, есть и свои недостатки. Например, неугомонные папарацци, сталкера, навязчивые поклонники и тому подобное. Но, в целом, преимущества значительно перевешивают недостатки, поэтому ради популярности можно и потерпеть такие неудобства. Гламурная жизнь опьяняла, даже при домашнем аресте. Она до сих пор была объектом обожания многочисленной публики, кумиром, а слабохарактерный менеджер без лишних слов выполнял все ее капризы.
Проще говоря, Амане Миса не особо жаловалась на жизнь.
Сейчас все, чего ей хотелось больше всего на свете – это танец с ее любимым Лайтом. Музыка способствовала атмосфере, и Миса, схватив парня за запястье, заставила его подняться на ноги. Лайт был не в том настроении, но сопротивляться не стал. Короткая юбка девушки кружилась вместе с ней, а многочисленные браслеты громко звенели.
Это была какая-то быстрая, бодрая песня, одна из тех, что Миса так любила. Девушка улыбалась, смеялась, кружилась в танце, вынуждая парня быть более активным. Но Лайт не любил ни такую музыку, ни танцы.
Эл, сидящий на диване, с любопытством наблюдал за грациозными движениями модели. Задумавшись, он коснулся губ большим пальцем и склонил голову набок. Он переводил взгляд с Мисы на Лайта и обратно. Парень по-прежнему делал слабые попытки вернуться на свое место, но от Мисы не так-то легко отвязаться.
Вдруг девушка обернулась, откинув назад длинные волосы, и посмотрела на Эла, широко улыбаясь:
– Давай, Рьюзаки! – радостно воскликнула она, протягивая к нему руки. – Ты тоже должен потанцевать! Присоединяйся!
Эл скептично поднял бровь:
– Нет, благодарю, Миса-сан, – с этими словами сыщик потянулся к столику и взял кружку, отпивая горячий чай.
– Ну-у! – надулась девушка. – Не бойся, Рьюзаки. Лайт смущается тебя и не хочет танцевать. А если ты не хочешь танцевать, то сними наручники, хотя бы на немного, чтобы он мог потанцевать со мной.
– Эй, Миса… – начал Лайт, зная, чем чреваты такие просьбы.
– Не думаю, что это было бы разумно с моей стороны, Миса-сан, – заметил Эл. – Для кого-то, кто обвиняется в деле второго Киры, просьба снять наручники с главного подозреваемого в деле первого Киры – абсурдна. Думаю, Лайт-кун это понимает.
Лайт только закатил глаза. На что Миса вообще рассчитывала, приглашая Эла потанцевать? Что он отодвинет свой чай с конфетами, поднимается с дивана и начнет прыгать и смеяться, водя с ними хороводы?
Миса только фыркнула на реплику детектива и, отвернувшись, продолжила танцевать. Лайт заметил, что она стала танцевать еще развязнее, покачивая бедрами и выгибаясь, словно кошка. Что она хочет доказать? Иногда Лайт задавался вопросом, кто бесит его больше – Миса или Эл.
Девушка в танце прижалась к его телу, и Лайт опустил голову, чтобы не смотреть на детектива. Он помнил, что сегодня его очередь быть снизу, и если Эл сейчас выйдет из себя, то ночью Лайту не поздоровится, в то время как Миса останется безнаказанной.
Интересно, Эл может ревновать? Если да, то дело плохо.
– Так, ладно, Миса… – Лайт медленно отступил на шаг назад. – У нас с Рьюзаки еще много работы. Нам правда пора ид…
– Нет! – громко запротестовала девушка, вцепившись в его руку выше локтя. – Ты не можешь уйти, ты ведь только пришел!
– Миса, я тут уже около двух часов и…
– Двух часов, шестнадцати минут и двадцати семи секунд, если быть точным, – с точностью отчеканил детектив.
– Спасибо, Рьюзаки, – бросил парень, даже не взглянув на Эла. Он заметил, как Миса поникла и обиженно надулась. – Ты ведь знаешь, что мы находимся в процессе важного расследования, нам нужно вернуться и продолжить работу с остальными членами следственной группы. Мы и так потратили тут много времени, которое, возможно, повлияло бы на ход дела.
– Но Миса так долго не видит своего Лайта! – заскулила она, плотнее прижимаясь к его руке мягкой грудью. – Пожалуйста, останься еще на чуть-чуть! Миса-Миса так скучает без своего Лайта! – её губы, накрашенные яркой помадой рубинового цвета, задрожали, а глаза наполнились слезами.
– Миса… – Лайт не знал, как ее успокоить, но тут краем глаза заметил, как Эл поднялся с дивана:
– Прошу прощения, Миса-сан, – сказал Эл, немного наклонив голову. – Лайт-кун прав, у нас много работы.
– Ну, пожалуйста, еще всего одну песню? – девушка в отчаянии смотрела на парней. – Умоляю! Лайт? Рьюзаки?
Словом, Миса не стала ждать ответа. Подлетев к стереосистеме, она поставила другой диск и рассмеялась:
