Текст книги "Теплый шоколад на десерт (СИ)"
Автор книги: primavera
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 58 страниц)
«Наш мозг – это очень хитрая и порой непредсказуемая штука, – думал он, – Он так тонко устроен, что человека очень легко вывести из состояния душевного равновесия. Даже такого как он. А логика сердца? Разве кто-нибудь может ее объяснить?»
Отвернувшись от зеркала, он сделал глубокий вдох и приготовился к неизбежной сцене с Шэрон. Сегодня вечером он притащился к ней, хотя чувствовал, что этого не следует делать, они уже успели повздорить днем и сказали многое, что не стоило говорить. Они расстались. Вроде бы окончательно … и он так считал в то мгновение, когда она убегала от него в дождь.
Он открыл дверь из ванной, зажмурился, войдя в наполненную тенями спальню, постоял несколько секунд, пока глаза не привыкли к темноте. В комнате было тихо, и он подумал, что может быть, Шэрон заснула – он был бы очень рад. Осторожно ступая, Кэл пересек комнату и присев на корточки, ощупал пол около постели, нашел свою одежду, которую небрежно скинул, раздеваясь, присел на стул и натянул носки, развязал полотенце, небрежно скомкав его, бросил под стул. Всунув ноги в трусы встал, водворяя боксеры на должное место. Он влез в толстовку, надел джинсы и уж застегивал пуговицы на ширинке.
В этот момент, ослепляя, зажглась лампа на тумбочке у кровати, залив комнату желтым и мягким светом.
– Ты что, сбегаешь? – резко спросила Шэрон. В ее голосе слышались возмущение и бешенство.
Кэл повернулся к ней, широко осклабившись, не желая показывать свои подлинные чувства, привычно спрятался под маской фальшивой улыбки, натренированные мышцы лица в секунду приняли верное положение.
Только он не мог смотреть Шэрон в лицо, возможно, кто-то и считал что ему не присуще такое чувство, как стыд, а зря – данное мнение было глубоким заблуждением. Сейчас Кэл был не в силах встретиться с ней взглядом. Он знал, что в ее глазах прочтет обиду и злость, а чувственные губы презрительно искривятся, поэтому смотрел в дальний угол комнаты.
– Я должен идти, – спокойно, как нечто само собой разумеющееся сказал Кэл, присел на стул и начал надевать ботинки, все время чувствуя на себе сверлящий взгляд Шэрон.
– Как ты смеешь! Подлец! – воскликнула она, даже не подумав взывать к его совести. Резко села на кровати, не удержав равновесие, рухнула на подушку, стукнувшись об изголовье. Сердитым движением подхватила край одеяла, натягивая его на себя, прикрывая обнаженную грудь. – Ты чудовище! Приглашаешь меня на встречу, хамишь и оскорбляешь мои чувства. Говоришь, что между нами никогда ничего не было, а потом, как ни в чем не бывало, приходишь сюда, не предупредив меня заранее, пьешь мой виски, тупо молчишь пялясь в телевизор, затем все же ПЫТАЕШЬСЯ заняться со мной любовью,– уничижительно фыркнув, Шэрон закинула назад упавшие на лицо волосы, – Причем не очень успешно и сваливаешь молча. Торчишь в ванной, черт знает сколько времени, оставив меня на взводе, – она сердито посмотрела на него и добавила тем же резким обвиняющим тоном, – Потом украдкой возвращаешься сюда и спокойненько с видом праведника, начинаешь одеваться в темноте, как будто ты ничем мне не обязан. Ты явно собирался потихоньку смыться, – Шэрон замолчала и сузила глаза,– Отправиться к ней? Не понимаю, какого черта ты снова притащился ко мне с побитым видом, устал караулить около постели …
Шэрон вдруг заткнулась, видимо заметив, как на мгновение исказилось его лицо, он не сумел быстро скрыть терзающие его чувства.
Он поежился как от ожога, скривился, вскочил со стула и нависнув над женщиной, резко замахнулся, с трудом сдерживая гнев. Скрипнул зубами, понимая, что она права. Со свистом втянул в себя воздух, давя желание влепить ей затрещину. Присел на край кровати и взял ее за руку. Ему хотелось уладить все по-хорошему, расстаться с ней по-дружески. Она вырвалась и скрестив руки, прижала их к груди, занимая оборонительную позицию, он оттопырил губы и безучастно пожал плечами, наблюдая за тем как она, пытается сдержать злые слезы, готовые пролиться из ее темных глаз.
– Не передергивай, не строй из себя оскорбленную невинность. Ты могла не пустить меня на порог. Вышвырнуть вон. Захлопнуть дверь и послать к чертям. Но ты была рада, что я пришел, твое лицо мне это сказало. И не говори нет, дорогая.
– Зато теперь сожалею, что уступила и проявила жалость, – выдохнула она, закашлявшись при этом.
– Жалость, ко мне? – не стоит разыгрывать из себя мать Терезу, ты просто хотела трахнуться. В последний раз.
– Пошел к черту!
Он плотно сжал губы и не смотрел на нее. Его лицо было спокойно, на нем не отражалась ни единая эмоция, ничего – абсолютное безразличие. Но в душе он ощущал жуткую неловкость. Тем более, что она была права. Может это и есть жалость.
Она была той женщиной, кто не проявлял любопытства и не пробовал ковыряться у него в душе, расспрашивая о самочувствии. Что его очень устраивало. Ему было не понятно, но и не было желания вдаваться в подробности почему. Шэрон молча, и безропотно раскрывает ему свою постель. Значит хочет, было бы наоборот, она смогла бы легко избавиться от его присутствия. С ее то возможностями и выучкой копа.
Она по-своему истолковала его сдержанность и отрешенность.
– Извини, что я испортила тебе все в последнюю минуту, Кэл, – прошептала она, пойдя на попятную, ее голос немного смягчился, она теперь говорила каким-то заискивающим тоном.
– Без разницы, – проронил Кэл и всунул ногу в ботинок, понимая, что нужно как можно скорее сматываться из этого дома. – Мне нечего тебе прощать, – ответил он достаточно холодно, стараясь быть терпеливым, – Поверь, это все не имеет значения – честное слово, Шэрон.
Она услышала какую-то странную ноту в его голосе. Она не понимала толком, что это такое, но все равно вспылила.
– Это имеет значение для меня, – резко ответила она, от ее наигранной мягкости не осталось и следа.
Поскольку он не отвечал, она воскликнула с горячностью:
– Сегодняшний день окончательно доказывает мне это.
– Доказывает что? – спросил он утомленно.
– Что ты приходишь ко мне, когда хочешь ее. Ты даже не подозреваешь, что в момент оргазма выкрикиваешь ее имя. Ты используешь меня самым непотребным образом. Я миллион раз задавала себе вопрос – почему ты ее бережешь от себя. Почему позволяешь другим ее использовать по назначению. Ревнуешь, бесишься, следишь, но не даже не пытаешься трахнуть.
Его удивило, что она, сама того не зная, догадалась о настоящей причине, но всего лишь неопределенно хмыкнул, встал и потянулся на пиджаком, висящем на спинке стула. Движения Кэла были порывистыми. Он отошел от кровати.
– Я не использовал тебя, – возразил он и плотно сжал губы, взглянув на дверь, удивляясь легкости своей лжи.
– Я не использовал тебя, – зло передразнила его женщина, ее губы презрительно скривились, – Еще как использовал.
– Прелестно,– он сунул руки в карманы и уставился на Шэрон, – Использовал. Отлично, а почему ты терпела?
– А у тебя нет ответа? Невероятно, – она наигранно расхохоталась, – Ты же все всегда знаешь, – Шэрон покрутила рукой около своего лица, – Ты же все можешь прочитать, по подергиванию мускул, морщинкам, складочкам, приподнятым бровям …
– Не было особой нужды, меня все устраивало. Мы с тобой ни о чем не договаривались. У каждого своя собственная жизнью, между нами ничего не было и не могло быть, кроме секса. Мы всегда считали, никаких обязательств.
– Подсказывать не буду, – она вытянулась на постели, и перед тем как натянуть на голову одеяло, проговорила, – Ты сам ответил на вопрос.
Кел остановился, сдерживая поднимающееся раздражение. Наступила неловкая пауза.
– Мне пора идти. Я очень опаздываю. – это было сказано довольно ровным и спокойным тоном, но внутри у Кэла все кипело. Он пересек комнату, никак не попадая руками в рукава пиджака.
– Давай-давай, убирайся отсюда! Иди к своей даме сердца.
– Ты стерва, Шэрон, – бросил он ей в лицо, стоило лишь ей снова вынырнуть из-под одеяла.
Она истерически рассмеялась сквозь слезы, которые мешали ей видеть, потом провела рукой по глазам, пытаясь найти хоть каплю силы и совладать с собой, но безуспешно. Подавив рыдание, она закричала:
– Я стерва? А кто ты? Ангел? Должна признаться, одно мне любопытно: почему ты снова и снова приползаешь сюда, в мою постель, взведенный до предела и мечущийся от неосуществленного желания, готовый трахаться с кем угодно, если кто-то другой владеет твоим сердцем. А сейчас? Если я не ошибаюсь, врачи не дают ей не малейшего шанса. Она там под капельницами, еле дышит, а ты приперся ко мне с одной мыслью выебать Шэрон-давалку. Неужели ты настолько … – она не закончила фразу, увидев, как он изменился в лице от боли и отчаяния, сообразив, что перегнула палку обвиняя его, коснулась чего-то особенного слишком сокровенного того в чем он не желал признаться даже самому себе, того что безумно боялся. Она ни разу не видела такого выражения лица у Кэла.
Наверно если бы убийство могло разрешить его проблемы, он бы не задумываясь, свернул ей шею. Он сжав кулаки и сцепив зубы, замер посредине комнаты, и казалось не дышал, пожирая ее … она не могла дать характеристику этому взгляду, что застыл в его прищуренные глаза.
– Ты повторяешься, милая, – прозвучало холодно и презрительно с ленивым пренебрежением, но Шэрон невольно съежилась от страха.
– Кэл, прости меня, – в ту же минуту извинилась она, полная раскаяния. Ей стало по-настоящему жаль его, она испугалась, что зашла слишком далеко.
Она выпрыгнула из кровати и путаясь в рукавах, накинула халат.
– Кэл, прости меня! Я не хотела! Я, честное слово, не хотела быть жестокой и причинить тебе боль. Я люблю тебя, Кэл, – непроизвольно вырвалось у нее. Пожалуйста, прости меня. И забудь о том, что я только что говорила.
Он не отвечал. И больше не смотрел на нее. Ее больше не было в его жизни.
Он вышел на улицу, под дождь. Глубоко с хрипом вздохнул, втягивая в себя сырой и прохладный воздух. Дверь за ним глухо захлопнулась. Щелкнул замок. Это был конец. Конец того чего не было. Для него.
С какой-то потрясающей ясностью он вдруг понял, что используя Шэрон в качестве сексуальной игрушки, он причинял боль Джиллиан, однажды ранив ее, когда заставил поступиться принципами и солгать, а затем методично расковыривал больное место, приходя в офис благоухая чужими духами и запахом секса.
Он поднял воротник пиджака и пробежал через лужайку, открыл дверь своей машины и быстро сел в нее. Машина с ревом рванула с места. Он вцепился руками в руль, на его лице застыла маска ярости, на виске пульсировала жилка.
Он не заметил, как доехал до дома Фостер, притормозил и остановился.
– Можно я переночую в твоей гостиной на диване. Страшно не хочу домой.
– Конечно.
– Спасибо.
Воспоминание оказалось столь ярким и объемным, что Кэл с трудом удержал стон и скрипнув плотно стиснутыми зубами, лишь шумно выдохнул. Он не желал смиряться с мыслью, что может наступить момент не возврата, и он больше не сможет подойти к этой двери, постучать, прислушиваясь к движению в доме, ожидая появления Фостер. Не увидит ее улыбки и обеспокоенного взгляда, ее рука легонько не коснется его груди, и не будет обмена все понимающими взглядами, тех особенных теплых мгновений их дружеских объятий, когда не нужны слова, когда просто хочется вдвоем слушать тишину. Все его существо противилось такому развитию событий.
Прошлое и настоящее сплеталось в мыслях хитрым запутанным клубком. Несколько минут Кэл сидел, стараясь привести в порядок хаотически скачущие обрывки воспоминаний и недавнего разговора, успокаивая издерганные нервы. В его глазах застыло тревожное и отсутствующее выражение. Голова болела, тупо ныла поясница, а в ушах еще звенели злые слова Валловски. Она проявила крайнюю несдержанность, которую нельзя объяснить никакими обстоятельствами. Кэл вдруг неожиданно осознал, что в его поведении по отношению к Шэрон не было ничего, за что он должен был казнить себя. Он брал, она давала, не протестуя и не сопротивляясь. Он должен извиниться перед Джиллиан, она пострадавшая сторона в этом неправильном треугольнике.
Кэл вспомнил те гадости, что слетали с искаженных ненавистью, чувственных губ Шэрон. Ее грубые слова о другой женщине в его жизни, были как удар ниже пояса. Особенно при сложившихся обстоятельствах. Но совершенно очевидно, что она била отнюдь не наугад. Кэл помнил ее лицо, искаженное ненавистью и злобной радостью, Шэрон не просто высказывала свои предположения – она была уверена в своих словах. Неужели это так очевидно, что Валловски прочитала на его лице все, что он скрывал с такой тщательностью. Его любовь к Джиллиан.
Реальности жизни ясно предстали перед ним, Кэл дернулся, словно только что получил сильную оплеуху по лицу. Сердце предательски сжалось: осталось так мало надежды, что Джиллиан когда-нибудь станет принадлежать ему. Возможно, уже сейчас она …
Кэл стиснул ладонями виски, качая головой, уперся подбородком о рулевое колесо.
Лайтман зажмурил глаза, его лицо исказила гримаса отчаяния. Его любовь безнадежна и у нее вероятно нет будущего.
====== Часть 12 ======
Плакаться самому себе в жилетку можно бесконечно. Но, даже понимая эгоистичность своего поведения, что с ним случалось крайне редко, Кэл был не в состоянии тронуться с места. Потеряв счет времени, в состоянии прострации, он сидел и слушал мерное постукивание дождевых капель по крыше машины.
В кармане пиджака ожил мобильный, вспоров тишину автомобильного салона, звонок показался оглушительно тревожным. Кэл открыл глаза, откидываясь на спинку сиденья, и дважды промахнувшись мимо кармана, достал телефон. Звонили из больницы.
Ладони моментально вспотели, а между лопаток по спине потекла капелька липкого ледяного пота. Судорожно свело шею, горло перехватил спазм, Кэл сжал пальцами виски и поднес телефон к уху, мысленно приготовившись к худшему, поверхностно вздохнул и тут же хрипло выдохнул:
– Да…
Звонившая ему женщина тараторила с такой скоростью, что заглатывала окончания слов, захлебываясь воздухом, перескакивая с одного на другое. Ее голос звенел и вибрировал, она путалась, останавливалась и снова начинала говорить сначала. В этом хаотическом наборе звуков, слов, всхлипов, охов и писков Кэл разобрал лишь единственное знакомое ему слово – Фостер.
Кэл ощущал, как в душе закипает негодование, невидимую собеседницу хотелось треснуть по макушке и заставить прервать бессмысленный словесный поток, потребовать от нее вразумительных объяснений.
Мяукнув что-то невнятное, женщина ойкнула и замолчала. Внезапно наступившая тишина давила на уши. Кэл и так находился на пределе своего терпения, взвинченные нервы вибрировали, он сглотнул готовые слететь с языка ругательства, слушая негромкое потрескивание эфирных помех, отдаленное звяканье и размеренный глухой скрип, словно кто-то раскачивался на расшатанном стуле. Лайтман уже хотел швырнуть телефон на сиденье, и рвануть в больницу, ведь он совсем недавно осознал, что поступает подло и трусливо, отсиживаясь в темном салоне машины, жалея себя любимого. Место для его самовлюбленной задницы там, в одиночной палате, под ярким искусственным светом, рядом с Джиллиан.
– Доктор Лайтман? – неожиданно громко и резко прозвучало в телефоне, – Вы меня слышите? – поинтересовался уверенный мужской голос, с мягким грассирующим акцентом. – Это доктор Вергара. Алло!
– Слушаю, – ответил Кэл, стараясь сохранять спокойствие.
– Можете приехать в больницу немедленно? – вопрос был задан как–то уж вкрадчиво и осторожно.
– Без… – Кэлу пришлось откашляться, чтобы произнести слово полностью, – Безусловно.
– Отлично! Я пытался дозвониться ранее, но… впрочем не столь важно. Если желаете все увидеть сами, поторопитесь. Наша пациентка выходит из комы, уже самостоятельно дышит более часа. Она открыла глаза и пыталась что-то сказать. Анализы крови в норме, электроэнцефалограмма головного мозга в норме. Немногим позже сделаем общее КТ, но думаю, черт я уверен, уже можно говорить, что неприятности позади.
–Ээээээ, – на большее у Кэла не хватило воздуха, ему вдруг стало невозможно дышать, в глазах потемнело. Он потер пальцами лоб, попробовал вздохнуть, – Прелестно, значит…
– Все вышло по моему, я был против убийственного диагноза местных врачей, – голос врача улыбался, – И как там говорится – мы доктора, а не Боги, люди могут ошибаться. Простите, я должен вернуться к работе. Приезжайте и все увидите сами. Не забудьте прихватить цветы. Ничто так не вдохновляет, как эти совершенные создания природы, – красавчик испанец был не чужд романтике.
Кэл сжимал айфон онемевшими пальцами, в состоянии полной опустошенности, бессмысленно хлопая глазами, смотрел на погасший экран и слушал краткое бипанье отбоя. Даже приятные новости оглушают, опрокидывая небо на землю.
Встряхнув головой, Лайтман сморгнул, сгоняя оцепенение и, наконец, вернулся в настоящее, вспоминая, где находится. Он понятия не имел, что на его лице расплывается широкая и глупая, безмерно счастливая улыбка, сообщение доктора Вергары оказалось диаметрально противоположным ожидаемым прогнозам.
Пригласить врача-вирусолога из Торонто – была отчаянная идея Кэла. Последняя надежда. Из случайного разговора он узнал о докторе, разработавшим свою методику лечения вирусных инфекций и, хватаясь за ту самую «последнюю соломинку», не преминул воспользоваться его помощью, наплевав на крайне противоречивые сведения, которые он сумел нарыть на испанца. Кто-то вертел у виска, считая его не от мира сего, а кто-то говорил, что он врач от Бога. Хорхе Вергара, был одним из тех, кто разрабатывал для министерства обороны вакцину от лихорадки Эбола, но после конфликта с руководством, подал в отставку и перебрался в Канаду. При ближайшем знакомстве, Лайтман рассмотрел в нем некую сумасшедшинку, чем-то схожую с той, что отлично прижилась в его собственной взбалмошной и неукротимой натуре. Они были одного поля ягоды. И как теперь выяснилось, не прогадал.
Раскинув руки в стороны, Лайтман чуть съехав в бок, развалился на автомобильном сиденье, мысленно похвалив себя. Неважно, что приглашение этого Хорхе вылилось в приличную сумму, узнав ее размеры, Фостер его точно убьет. Кэл расплылся в довольной ухмылке, неважно главное – будет, кому его убивать, он согласен на самые изощренные пытки, отдав свою шкуру на растерзание, лишь бы Джиллиан … дальше он не хотел ничего предполагать. Прогноз «до утра» так и остался прогнозом.
Кэл уже подъезжал к больнице, когда айфон, одиноко лежащий на пассажирском сиденье, вновь затрезвонил, опасно подпрыгивая на месте. Не останавливаясь Кэл, глянул на телефон, прихлопнул его ладонью, и переключил в режим громкой связи.
– Папа! – звонкий голос Эмили дрожал, – Папа ты куда пропал? Тебя не было дома более суток. Что случилось? Ты отключил телефон и не отвечал на СМСки. Папа! Ты почему молчишь?
– Не хотел тебя перебивать.
– С тобой все в порядке? – услышав голос отца Эмили облегченно выдохнула, – Я не знала что делать, где тебя искать. Была у тебя в офисе. Там все какие-то странные. Отмалчиваются, когда спрашивала о тебе. Глаза отводят. Ты что-то снова натворил?
– Эм, со мной все в полном порядке. Я сколько раз тебе говорил, не лезь в дела взрослых, – расслышав, как Эмили втянула в себя воздух, готовясь что-то сказать, предупредил ее возмущенный протест, – И не надо вопить, что ты ВЗРОСЛАЯ. Ты еще ребенок. Мой ребенок.
– Ну, слава Богу, – в голосе девушки, появились веселые нотки, – Я узнаю своего любимого папочку.
– Кэл!
– Мать твою! – невольно вырвалось у него.
Услышав свое имя, произнесенное требовательным, злым тоном, Кэл от неожиданности, чуть не выпустил руль, сглотнул и холодно поинтересовался. – А ты, что забыла в моем доме?
– А что с твоей памятью, дорогой? – Зоуи была явно на взводе и желала поскандалить, – Я заехала к вам узнать, готова твоя дочь к поездке или нет?
– Ах это … – лениво протянул Лайтман.
– Да, черт бы тебя побрал, это! – Ландау вспылила, – Мы еще зимой договорились, что я возьму Эмили с собой в Лондон. И ты, кажется, был не против, даже рад, что дочь сможет побывать там, где прошла бурная юность ее папочки.
– Рад? – хмыкнул Кэл, – Знаешь, мне тут как-то было не до путешествий. Дела навалились. Фирма на грани банкротства, – иронизировал Лайтман, замолчал, и ядовито продолжил, – Надеюсь, ты в курсе, что Фостер в критическом состоянии и ей ... – запнулся, – Эмили рядом? – неожиданно спросил он, понизив тон.
– Вышла, – все же Зоуи неплохо изучила своего бывшего и, понизив голос, спросила, – Как Джиллиан?
– Сейчас уже лучше, но было очень плохо, даже безнадежно. Эмили не в курсе. Я ей запретил навещать Фостер в больнице.
– Я все понимаю и сочувствую, но все же, это не повод устраивать в доме полную разруху. Я приезжаю, Эмили в слезах, одна! И отказывается ехать, мотивируя, что ты без нее не обойдешься. Как это понимать? Я когда-то согласилась …
– Прекрати, – рявкнул Кэл, он уже сожалел, что позволил себе слабину, и Зоуи поняла насколько ему хреново, – И дай мне Эмили.
– Паап,– настороженно протянула девушка.
– Милая, мама права, я считаю, что поездка за океан пойдет тебе на пользу.
– А как же ты? – обиженно возразила Эмили, – Я не могу оставить тебя без присмотра, особенно сейчас, пока Джиллиан не выписали.
– Эм, твой старик, прекрасно справиться. Не сопи! Милая ... и вообще – это не обсуждается. Ты летишь с мамой.
– Послушай, Лайтман, – Зоуи снова взяла трубку, – Мне бы хотелось поговорить с тобой лично. Ты где сейчас. Что делаешь?
– Цветы рву, – с потрясающим спокойствием ответил Кэл, поправил гарнитуру в ухе и с ироничным любопытством рассматривал кривой пучок, непонятных желтых цветов, перебирая влажные стебли в руках. Притормозив на перекрестке, он заметил клумбу и слегка покачивающиеся от поднявшегося ветерка – ярко-желтые головки на фоне зеленевшей травы. Вспомнив слова доктора Вергары, выбрался из машины, особо не раздумывая о том, что нарушает общественный порядок, соблюдением которого он никогда особо не заморачивался и сорвал несколько ярких цветочков.
– Снова твои идиотские шуточки, – презрительно фыркнула Ландау.
– Думай, как знаешь, – он вернулся в машину, – Я до утра буду в больнице. Можешь приехать, здесь и поговорим.
– Нет уж дорогой, уволь, я задержусь в Вашингтоне до завтрашнего вечера, будь добр выдели пару часов для меня. Эмили наша дочь. И я хочу поговорить о ее будущем.
– Не обещаю.
– Постарайся. Как бы потом не пожалеть, если ускользнешь от меня. И приготовь все документы для поездки.
– Это была самая великая глупость, что я сделал, – скривившись, Кэл вертел в руках цветы, не зная, куда их пристроить. Только что произнесенные слова не имели отношения к цветам. Они наоборот вызвали робкую улыбку, Джиллиан будет довольна, увидев эту ботву, его всегда поражало умение Фостер радоваться непонятным ему мелочам, и в самом незначительном видеть нечто особенное.
Скорчил недовольную гримасу, мысленно возвращаясь к столь любезному обмену мнениями с Ландау. Челюсти сводило от бешенства, ему очень не хочется отпускать Эмили, позволяя ей улететь за океан, и оставить его дома одного.
У него совершенно вылетела из головы “фантазия” бывшей жены, она озвучила ее где-то после нового года, требуя немедленного ответа. Зоуи планировала полететь в Лондон, на десятидневную конференцию адвокатов, устраивал сборище юристов ни кто иной, а новый супруг Зоуи. Кэл саркастически хмыкнул. Ландау снова влипла, не успев избавиться от одного англичанина, и не приняв горький опыт к сведению, она ухитрилась опять подцепить британца. Правда ее новоявленный супруг, в отличие от Кэла, был не простым смертным, а высокородным аристократом, напыщенным и невозмутимым джентльменом с Белгрейв-сквер.
Ландау воспылала желанием взять с собой дочь и осаждала Кэла, звоня ему по пять раз на день, интересуясь «Ты подумал? Ты решил?», а слыша его очередное и безапелляционное «Нет», взрывалась и орала что-то по поводу его эгоизма и собственнических чувств.
Эмили ходила за ним по пятам, ластилась как кошечка, глядя на него «оленьими глазами» умоляла, ныла над ухом, обиженно хлопала дверью, возвращалась и с серьезным видом приводила доводы, почему ей так необходимо съездить в Англию. Но когда по настоятельной просьбе дочери к процессу уговора подключилась Фостер, Кэл понял, что готов сдаться. Джиллиан использовала все доступные ей, методы воздействия на Кэла, и даже запрещенные. Со свойственной ей мягкой улыбкой и легкой укоризной во взгляде, потихоньку давила, нежно укоряла и очаровывала. Пережив месячную осаду, и выставив кучу требований, Кэл все же согласился, чтобы Эмили отправилась с молодоженами, и провела обзорную экскурсию по Великобритании. Так же потребовав с дочери послать к чертям идею поехать учиться в Оксфорд, и перестать этим бесить и шантажировать своего «старого и нежно ранимого» отца.
– Кэл, ты меня слышишь? – Зоуи прервала его размышления, требуя внимания.
– О, ты все еще там? Я что-то упустил?
– Нет! Просто я хочу быть уверена, что через пять дней, ты не заявишь в своей обычной манере, что передумал.
– Можешь быть спокойна, не заявлю! Я не враг собственной дочери. Ей не повредит немного развеяться.
– Ты меня удивляешь, – проронила Зоуи.
Кэл криво усмехнулся, представив обескураженное выражение лица бывшей жены. Он нежно и трепетно любил дочь, и если была бы такая возможность, то держал бы на привязи рядом с собой. Но понимал, что не может ограничить ее в правах и лишить возможности выбора. И Кэл знал, что Эмили очень хотела поехать и радовалась, ожидая путешествия в Англию.
Состояние невесомости отступило, больше не было ощущения полета и обволакивающей, убаюкивающей тишины и нежного тепла. Она рухнула в мир боли и терзающих слух звуков. Вокруг все пиликало, пощелкивало, гудело и звенело … Хотелось помотать головой, заткнуть уши, избавиться от назойливого шума. Тело сделалось тяжелым и неповоротливым. Каждый мускул, каждая клеточка ныли на разные голоса, кожа зудела, превратившись в бумажно– тонкую и чувствительную. Джиллиан попыталась рассказать, склонившемуся над ней человеку, насколько ей плохо и больно, но не успела, провалившись в сладостную темноту забытья.
Приоткрыв глаза, и глядя сквозь дрожащие и слипшиеся ресницы, Джиллиан увидела расплывчатую фигуру человека, стоящего поодаль. Зеленый хирургический костюм, шапочка, защитная маска, болтающаяся под подбородком. Это был Кэл? Фостер моргнула. Нет, два Кэла … даже три Кэла сразу. Джиллиан хотела поднять голову, но она оказалась такой тяжелой, что заныла шея от небольшого усилия, попыталась протянуть к Кэлу руку, но и рука была такой же тяжелой, как и голова, не желая повиноваться ей.
Словно в зыбком тумане, Джиллиан разглядела еще одного человека – в белом халате. «Наверно врач», – отстранено подумала Джиллиан, он склонился над странным прибором, прикрепленным к блестящей металлической стойке в ногах у кровати.
Сосредоточившись, Фостер вспомнила – она чуть не погибла во время пожара. И теперь лежит в больнице. Глаза резало от яркого, слепящего света, и они начали слезиться. Женщина снова попыталась пошевелиться, но не смогла. Почему ее тело, словно из цемента? В груди тяжесть и каждый вздох дается с трудом? Почему правая рука ничего не чувствует?
Кэл, жестикулируя, что-то доказывал врачу, говоря почти неслышным шепотом. Джиллиан захотелось дать ему знать, что она больше спит и она позвала:
– Кэл! – и еще раз,– Кэл!
Он не откликнулся, даже не повернулся к ней. Джиллиан напрягала голосовые связки, но голоса не было. И еще ей мешала пластиковая маска на лице, она гасила звуки и не давала возможности сделать глубокий вздох. В легких закололо, она пошевелила левой рукой, хотела ее поднять и стащить маску, но не выдержав усилий, провалилась в тяжелый сон, словно в вату.
Кардиомонитор противно запищал, фиксируя участившийся пульс и частоту дыхания.
Мужчины прервали разговор. Один из них высокий и смуглый наклонился над Джиллиан. Удовлетворенно кивнув головой.
– Она все еще спит. Дыхание нормализуется, думаю, стоит уменьшить подачу кислорода.
– Принудительная вентиляция легких больше не потребуется? – Кэл посмотрел на бездействующий прибор искусственного дыхания, именно он поддерживал жизнь в Фостер почти две бесконечно длинные недели.
– Нет. Мы будем круглосуточно следить за ее состоянием, доктор Фостер дышит сама. Не смотря на негативные прогнозы местного пульмонолога, она выкарабкалась, невероятная жажда жизни, – врач удивленно вскинул вверх брови, – Хотя и я считаю это чудом.
– Фостер без боя не сдается, – улыбнулся Кэл одними губами, пытаясь пошутить.
Джиллиан не знала, она слышала этот разговор или он ей приснился, но в следующий раз, когда она снова открыла глаза, была ночь.
Вместо давящего на глаза резкого люминесцентного света, в дальнем конце палаты горела настольная лампа под оранжевым абажуром. Там на узком диванчике сидела пожилая женщина и читала журнал, изредка переводя взгляд на Джиллиан.
Дверь открылась, вошел Кэл и что-то тихо сказал сиделке, она кратко улыбнулась и взмахнула рукой, вставая на ноги. Женщина положила журнал на тумбочку, рядом с букетом желтых нарциссов, и вышла из палаты. Кэл осторожно пододвинул стул к кровати, и аккуратно присел на него, медленно, стараясь не произвести шума, закинул ногу на ногу. Наверно если бы могла, то Джиллиан рассмеялась – это совсем не походило на привычное поведение Кэла. Он наклонился вперед, дотронулся до руки Фостер и нежно погладил, затем сжал ее вялую, прохладную ладонь между своих потрясающе теплых и нежных ладоней, легонько водя кончиком безымянного пальца по запястью. «Щекотно», – хотела отругать его Джилл.
– Не волнуйся, милая. Все будет хорошо, ты выкарабкаешься из этого ада. Ты же у меня сильная девочка.
Джиллиан напрягла мышцы лица, чтобы открыть рот, но голос все еще отсутствовал. Саднило в горле, а режущая боль в груди пошла на убыль и почти не мешала глубоко дышать.
Кэл продолжал ее успокаивать.
– Ты же сделаешь это ради меня. Ради нас. Ради нашего будущего. Любимая.
Сделает – что? Она хотела подтвердить, что хорошо себя чувствует. Голова не болит, только затекла спина и хочется перевернуться на бок.
“Любимая?” – Кэл действительно произнес это слово. Или ей просто хотелось его услышать?
Кэл отпустил ее руку и перегнулся через кровать, чтобы поправить покрывало.
Ну почему же она не может говорить? Джиллиан пошевелила пальцами левой руки – они двигались. Согнула локоть и смогла дотронуться до плеча Кэла. Он подпрыгнул, рухнув обратно на стул, и уставился на Фостер, приоткрыв рот.
– Джиллиан! Ты очнулась.
