Текст книги "Три Нити (СИ)"

Автор книги: natlalihuitl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

Дворец казался заброшенным; все двери были заперты. Никто не попался мне навстречу, пока я шел белыми коридорами до чертогов, где обычно спали вороноголовые. Сейчас был день, черед Падмы, и я надеялся застать ее там, но вместо этого увидел Камалу и Пундарику. Они растянулись на новом, парном ложе, закрыв глаза, запрокинув подбородки, подергивая иногда длинными пальцами, у основания когтей отмеченными синевой. Повинуясь неслышным приказам, за окнами дворца кружился рой больших черных птиц. Кого они стерегли внизу? Шанкха?..

– Что ты здесь делаешь? – раздался у меня над ухом голос Падмы. От неожиданности я вскрикнул и подскочил на добрый локоть в высоту.

– Я же велела тебе не приходить! – прошипела она, больно хватая меня за плечи и выволакивая прочь из покоев. – Здесь опасно! Убирайся немедленно!

– Нет! – изогнувшись всем телом, я вырвался, отбежал на два шага и гневно топнул лапой. – Я не ребенок, Падма, и не нуждаюсь в защите! Я хочу быть здесь и знать, что происходит. Шанкха завтра казнят, а мы ничего не сделали с этим!

Вороноголовая горько усмехнулась.

– Что ж! Ты прав; ты не ребенок и не слуга. Я не могу приказывать тебе, Нуму – оставайся, если хочешь. Сегодня до рассвета все соберутся, чтобы подготовиться к Цаму. Приходи и ты – тогда я все расскажу.

Чуть успокоенный, я отправился в свою прежнюю спальню, ждать назначенного часа. Там, как и прежде, золотое солнце протягивало с потолка ладони-лучи, а на стенах эмалевые звери и птицы играли в стеклянном тростнике. Постель была примята: я не заправил ее как следует, когда ночевал здесь последний раз. От белья чуть заметно пахло шерстью… и почему-то цветущей ряской. Я медленно опустился на простыни, стараясь попасть в старые следы; потом стянул сапоги, положил голову на подушку и неожиданно крепко заснул.

Посреди ночи меня разбудили тихий, но настойчивый звон и голос Кекуит, объявлявшей, что настал час Быка. Цам уже скоро! Наскоро умывшись и причесавшись, я натянул чистые штаны и чубу, вдел в уши серебряные серьги, смахнул пыль с сапог и направился на встречу с богами. После долгого отсутствия все в Когте казалось чужим: даже сад распахнулся передо мной внезапно – будто кто-то откинул лакированную крышку с огромного сундука; внутри, как пригоршня крупного жемчуга, светился кумбум. Продравшись сквозь сорную пшеницу, цепляющуюся за шерсть и одежду не хуже репейника, я наконец добрался до него и увидел вот что: боги собрались за длинным столом – совсем как в тот день, когда я впервые оказался в Когте; только среди них не было уже ни Сиа, ни Шаи. И Железный господин еще не появился; Палден Лхамо одна сидела посередине, в неизменных черных доспехах, с совиной маской на груди. Слева от нее оказались Камала и Пундарика, справа – Утпала, Нехбет и Падма.

Мне жутко стало от того, какими усталыми и истощенными выглядели все ремет; они были как тени прежних себя, как сухие панцири в паутине, еще сохранившие очертания живых насекомых, но пустые изнутри. Камала застыла неподвижно, обхватив себя за плечи; только ее челюсти беспрестанно двигались, будто пережевывая что-то. Волосы Нехбет стали совсем седыми, и длинные морщины протянулись от губ к подбородку. Шрамы на лице Утпалы вздулись, разрослись, превратившись в сплошную лиловую опухоль, захватившую всю правую щеку и лоб. Пундарика даже не открывал глаз, окончательно погрузившись во сны наяву, а Падма дрожала, как подвешенный на ветру дарчо, то сжимая, то разжимая кулаки. Я замер, не зная, куда идти; никто не предложил мне сесть.

– Где Ун-Нефер? – наконец спросила Падма у Селкет.

– Он скоро придет. Дай ему немного времени. Ты же знаешь, мой брат нездоров.

– Что ж! Можно начать и без него… – пробормотала вороноголовая, подымаясь с места и вставая прямо перед богами. – Слушайте все: я расскажу вам, кто убил Шаи.

– Ты опять за старое! – прошипела Камала, скрежеща сточенными до десен зубами. – Когда ты, наконец, уймешься!

– Нет! Давайте выслушаем ее, – подал голос Утпала, налегая локтями на скрипнувшую под его весом столешницу.

– Конечно, – согласилась Селкет. – Тебе удалось узнать что-то новое, Падма?

– Да, удалось, – кивнула та, прохаживаясь взад и вперед по кумбуму. – Для начала, я нашла трех белоракушечников, которых обвинили в убийстве; точнее, то, что от них осталось. Их тела лежали на дне Бьяцо, вплавленные в какой-то прозрачный камень. Все выглядело так, будто они покончили с собой после того, как расправились с Шаи. Вот только это показалось мне странным: всякому в Бьяру известно, что утонувший в священном озере отправляется в чертоги Железного господина! Пускай это неправда, внизу никто в этом не сомневается. Если шанкха так ненавидели богов, то зачем искали перерождения на небесах? Могли бы отойти на сотню шагов подальше и утопиться в реке, среди отбросов, дохлых рыб и бараньей мочи, как и подобает истинным грешникам! Ну, так почему они не сделали этого?

Боги молчали; но Падма и не ждала от них ответа:

– Вывод напрашивался сам собой: их заставили сделать это. Однако ж свидетели, видевшие трех шанкха, утверждали, что они были у озера одни. Никто не гнался за ними с дубинами, никто не приставил к спине кинжал. Значит, в ход пошли угрозы… или колдовство. Потому я стала искать убийцу среди тех, кто преуспел в колдовстве и угрозах, – то есть среди шенов. Сначала я винила во всем Нозу – начальника строительства на северо-западе Стены. Думала, Шаи поругался с ним, и шен в пылу ссоры убил его, а белоракушечников подставил, заметая следы. Но вот незадача! Нозу тоже оказался мертв. Ему свернули шею.

– Убитый шен – и мой брат не знает об этом? – переспросила Палден Лхамо, недоверчиво поглядывая на маленькую демоницу. – Это невозможно.

Вместо ответа та порылась в кармане и опустила на стол железные четки – такие, какие носят только слуги Перстня. Я с содроганием вспомнил, как мы заворачивали иссохший воняющий труп в расстеленную по земле чубу; а потом Падма взвалила черный куль на спину лунг-та и увезла неведомо куда. Кажется, товарищи Нозы так и не узнали о его судьбе.

– И ты полагаешь, что убийство Шаи и смерть этого шена связаны? – спросил Утпала, прикасаясь к четкам осторожно, будто это спящая змея.

– Я уверена в этом. Шаи постоянно крутился рядом со Стеною и замечал много такого, на что прочие не обращали внимания. Полагаю, Ноза в очередной раз поймал его за этим занятием, а во время перепалки Шаи удалось убедить шена, что на стройке творится что-то неладное. Может, он даже раскрылся перед ним; точно мы уже не узнаем. И хотя Ноза отличался вспыльчивым характером, он также был прилежен в работе – потому и стал начальником, несмотря на пристрастие к жевательному корню. Думаю, они с Шаи договорились вместе выследить того, кто проворачивал на Стене свои темные делишки, – и преуспели в этом.

Увы, враг оказался сильнее! Нозе сразу свернули шею; пока падал, он зацепил Шаи лапой – в кулаке у шена осталось несколько ниток с его халата. А вот самого Шаи то ли не смогли, то ли не решились убить сразу. Тот сбежал, но прекрасно понимал, что отныне его жизнь в опасности, поэтому не вернулся в свою пещеру и побоялся идти в Бьяру. Вместо этого Шаи затаился в горах, дрожа от холода, питаясь вырытой из-под снега травой. Мои вороны облетели те места и нашли в сугробах чуба, которым он укрывался, и подошву от сапога. Но раз я смогла найти его убежище, то убийца и подавно!

Однако он был хитер и хотел извлечь из смерти бога побольше выгоды. Труп шена спрятали, замуровав в Стене… А вскоре в доме удовольствий, который посещал один распутный белоракушечник, появилась новая работница – вот эта, – Падма снова порылась в карманах, перетряхивая широкие штанины, и положила на стол рисунок, сделанный лекарем Сотамтамом. – Должно быть, в жизни она красивее, чем на этой почеркушке, потому что шанкха потерял от нее голову и даже привел к ней еще одного грешника, постыдливее. Наконец, третий мужчина – на сей раз настоящий праведник, давно победивший плоть! – явился в дом удовольствий и тоже не устоял перед ее чарами. И когда я говорю «чары», я имею в виду не шелковые косы или покладистый нрав. Вне всяких сомнений, ведьма залезла им в мозги; на все про все у нее ушла пара недель. Может, она бы справилась и быстрее, если б к двум шанкха, выбранным на роли баранов отпущения, не добавился случайно третий святоша… Когда все было готово, ведьма явилась в убежище Шаи и расправилась с ним, вырвав душу из тела так, чтобы другие колдуны даже призрака не могли дозваться. Потом пришел черед белоракушечников: те дотащили мертвеца до приозерной гомпы и бросили там, истыкав кинжалами и сорвав маску; а потом, повинуясь приказу настоящего убийцы, вошли в воды Бьяцо. Вот как все случилось, и шанкха здесь ни при чем. Кала, Дайва и Видхи действовали против своей воли!

– Кто же, по-твоему, эта ведьма? – спросила Камала; ее губы дернулись, сведенные судорогой, и слова прозвучали едва слышно, но Падма поняла – и пожала плечами.

– Я не знаю. Не знаю ни ее имени, ни где она сейчас.

– Значит, все это бесполезно?

– Бесполезно? Нет, не думаю. Я правда не знаю, кто это такая, – она кивнула на рисунок, а потом, засунув лапы в карманы, принялась задумчиво покачиваться, с носка на пятку, с пятки на носок. – Хотя я честно пыталась искать. Но на самом деле это не важно. Пускай я не нашла служанку, я знаю, кому она служит. Это одна из твоих белых женщин, Селкет.

В воздухе что-то вспыхнуло – ярко, как зеркало на солнце, и у шеи Палден Лхамо оказался меч с кривым лезвием из чистого огня. «Хопеш», – вспомнил я; так это оружие, похожее на бедро оронго, называли боги.

– Не дергайся, – велела вороноголовая. – Каким бы расчудесным ни было твое колдовство, оно не спасет, если я снесу тебе голову. Руки на стол.

Все взгляды обратились на Сияющую богиню, все глаза были прикованы к ней: глаза Утпалы, яростно сверкающие из-под бровей; запавшие, обведенные зеленой тенью глаза Нехбет; стеклянные глаза Камалы; сонные глаза Пундарики, полускрытые тяжелыми веками; синие, широко распахнутые глаза Падмы. Селкет улыбнулась и положила ладони перед собою, тыльной стороной вниз.

– Посмотрите на эти шрамы! – горячо воскликнула Падма, кивая на рисунок Сотамтама. – Такие раны наносят, когда шены проходят свои бесчисленные испытания; я навела справки в Перстне. Конечно, можно сказать, что шрамы – не самая верная примета. Бьют и девочек, проданных за долги родителями, и жен, попавших к жестокому мужу. Но не всякая женщина сумеет превратить миролюбивых шанкха в убийц, свернуть чужую шею или украсть душу; этому учат только в твоем лакханге, Селкет.

Вот кого Ноза и Шаи встретили на Стене: твоих белых ведьм! Они легко расправились с шеном, но не решились убить бога. Однако когда тебе донесли об этом, ты уже не сомневалась. Для тебя смерть Шаи была выгодна вдвойне: не только потому, что он слишком много знал, но и потому, что, подставив шанкха, ты заставила всех шенов и стражей Бьяру гоняться за ними… А в это время твои прислужники спокойно заканчивали свою работу на Стене.

– И в чем же она заключалась? – с искренним любопытством спросила Селкет. Падма, не отводя горящего клинка от ее подбородка, свободной лапой швырнула на стол чертежи.

– Я нашла кое-что в пещере Шаи, что колдуны пропустили. Не стоит слишком полагаться на чары; не стоит недооценивать нас, простых смертных! Ведь и Шаи не был колдуном… Зато несколько жизней назад он был Меретсегер, инженером месектет. Ну а Стена – это, по сути, всего лишь продолжение корабля. Шаи разобрался в ее устройстве и догадался и о том, что хотели сделать с ней белые женщины; он даже сумел объяснить это Нозе. И хотя мне пришлось прочитать кучу заумных книг, я тоже поняла: если перевязать узлы внутри Стены так, как показано на этих чертежах, то все в ней начнет двигаться в обратную сторону. Иначе говоря, Стена начнет не отдавать жар, а вытягивать его из мира, собирая будто в огромную чашу…

– И ты, конечно, можешь подтвердить свои слова чем-то, кроме этих бумажек?..

– В этом и была главная проблема! Когда я убедилась, что шены Ун-Нефера здесь ни при чем, я попросила их изучить места на Стене, отмеченные Шаи – и они не нашли ничего странного. Все работало, как должно. Но ты и так об этом знаешь, правда? Ты знаешь, что белые женщины только испытывали твой замысел, шаг за шагом, узел за узлом, и готовились втайне, перед тем как нанести настоящий удар – сегодня, в день, когда механизмы Стены наконец будут приведены в движение. Вот почему мне пришлось ждать так долго, до последнего! Если бы я открылась раньше, никто не поверил бы; а ты, чего доброго, еще влезла бы мне в голову и лишила разума, как Камалу! Да, не смотри на меня так! Неужели ты думаешь, я не вижу, что ты сделала с ней? Во что она превратилась?..

Голос Падмы задрожал; но она быстро справилась с собой и отрезала:

– Все это неважно. Теперь у меня будут доказательства. Я уверена, прямо сейчас, когда шены подымаются на Стену, белые женщины идут следом, пряча в рукавах кинжалы – или таблички с заклятьями, не знаю уж, что нынче в ходу у колдунов! – чтобы ударить их в спину. Когда Уно спустится сюда, я расскажу ему все, и он сам сможет убедиться, что ты предала его. Единственное, чего я до сих пор не понимаю, – зачем? Пока твой брат пытается спасти этот мир, ты будто пытаешься его разрушить! Для чего… для кого ты готовишь эту чудовищную жертву?!

– Думаю, ты заслуживаешь ответа, – сказала Селкет, все так же улыбаясь. – В награду за усилия… Это не жертва, Падма. Это приманка. Ночь думает, что охотится за мной; но это я охочусь за ночью.

– Ночь? – вороноголовая скривилась, как от зубной боли. – Ты… просто сумасшедшая! Я не… Не могу поверить! Значит, все это – смерть Шаи, многолетний обман… Все это напрасно?

– Ничто не напрасно, Падма. Прислушайся: ты слышишь это? Этот голос, который всегда звал нас из глубины земли, из самого ядра планеты? Теперь он приближается; он наконец покинул свое логово и скоро будет здесь.

Падма замерла как вкопанная; и я притих, навострив уши. Вдруг что-то оглушительно завыло – будто мимо пролетела стрела с привязанными к древку свистунками! Я хотел крикнуть, хотел предупредить, но даже рта не успел раскрыть. Зазвенели подпрыгивающие, бьющиеся тарелки; Утпала распластался на скатерти, уткнувшись обезображенным лицом в белый хлопок; Камала осела на пол грудой волос, костей и шуршащей ткани; Нехбет сползла под стол; Пундарика мягко завалился на бок, как набитый травою мешок. И маленькая храбрая вороноголовая рухнула вниз! Хопеш, которой она продолжала сжимать в ладони, скользнул по доспехам Сияющей богини, оставляя кипящий, рдеющий след; но та даже не шелохнулась.

Я хотел броситься к Падме, проверить ее дыхание, ощупать запястье – хотя бы просто подержать ее в лапах! – но не мог пошевелиться. Не знаю, чары это были или просто ужас. А между тем Селкет стряхнула вниз растопыренную пятерню Утпалы, облокотилась на стол и посмотрела прямо на меня.

– Вот и все, Нуму, – сказала она. – Осталось только дождаться моего брата… и нашего гостя.

– Ты убьешь меня?

– Нет, – почти ласково отвечала богиня. – Будь свидетелем тому, что грядет. Будь моим зеркалом. Я хочу, чтобы ты видел все и помнил все… даже то, что уже успел забыть.

Громкий щелчок раздался внутри моего черепа; щелчок, сопровождаемый жгучей болью, как будто кто-то резко сдернул повязку с раны, отрывая засохшую корку вместе с бинтами. И воспоминания, как кровь и гной, хлынули наружу.

***

Я стоял и смотрел, как Макара исчезает в кустарнике, растущем на склонах Северных гор; вот еще видно спину и копну золотых волос; вот шерстяная чуба мелькает среди веток пестрыми пятнами; а вот уже ничего не разобрать.

– Пора возвращаться домой, – велела Палден Лхамо, слегка тряхнув меня за плечо. – Пойдем, Нуму.

– Зачем я нужен вам теперь, когда Чеу Луньен мертв? Чем еще я могу быть полезен?.. – горько сказал я. – Не будет ли от меня больше толку, если я пойду к Бьяцо и утоплюсь во славу Железного господина?

– Подумаешь об этом, пока будешь подниматься по лестнице, – отвечала богиня. Нехотя я последовал за нею в потайной ход, ведущий внутрь Мизинца. – Знаешь, почему мы не стали устраивать здесь подъемник? Потому что прогулка от земли до неба дает время на размышления. То, что кажется тебе значительным на первой ступени, может стать совсем не важным на последней. Идем!

Я послушно поплелся вверх, спотыкаясь о ступени и мотая головой, как загнанный баран. В теле как будто просверлили множество дыр – в груди, на запястьях, в темени, – и теперь кровь, желчь, слизь… короче, сама жизнь вытекала из них капля по капле. Все хорошее, что я совершил, все плохое не считалось, не имело никакой ценности в глазах богов. Все эти годы я был только приманкой, обмазанной медом ловушкой для мухи! И вот муха попалась…

Тут мои мысли обратились к Зово. Пусть я и не одобрял поступки старого колдуна, но уж точно не желал ему гибели! Чеу Луньен поступил так, как велела совесть, – и поплатился за это… И еще, что значили его последние слова? «Я ошибся», – сказал он; но в чем ошибся? Вряд ли Зово напоследок раскаялся в покушении на Железного господина. Может, пожалел о том, что переоценил свои силы? Или что не принял предложение бывшего учителя и не стал новым Эрликом? Этого я никак не мог взять в толк; и что прошептала ему на ухо Палден Лхамо?..

Я будто снова увидел, как богиня склоняется к бывшему почжуту; белая коса змеей вьется вдоль хребта; левая щека почти касается гривы Зово, и течет тихий голос – так хорошо знакомый мне, не старый и не молодой, не мужской и не женский, по свойству похожий на обточенный морем кусочек стекла. С самого детства я слышал его! В темных, холодных покоях на нижнем уровне месектет этот голос поведал мне о спящих; в залитой багровым солнцем комнате – о волшебных личинах и восстании мятежных князей; в горах, перед давешней схваткой с великим змеем – о тайнах Старого Дома… Вдруг я остановился как вкопанный; ветер, наполняющий легкие Мизинца, дохнул теплом в затылок, пошевелил вставшую дыбом шерсть. Почему тогда я не дал себе труда подумать? Почему сразу не сообразил, что воспоминания Селкет и ее брата, на первый взгляд одинаковые, на деле сильно разнились? Из рассказа Ун-Нефера, как из оставленного без присмотра пирога, был вырван немалый кусок: он напрочь забыл о том, как в полях черной пшеницы начался пожар! Только Селкет знала, что сама подожгла пшеницу. Так, может, она знала и кое-что другое?..

– Госпожа, – позвал я дрожащим голосом. Богиня остановилась, полуобернувшись. – Что сказал ругпо перед смертью?..

Палден Лхамо склонила голову. Красные глаза сверкнули в темноте; улыбка раздвинула тонкие губы – как трещина, проходящая через камень.

– А, наш бедный капитан! Знаешь, он мог бы сразу пристрелить меня. Но вместо этого он спросил: «Ты тоже слышал это? Этот голос, который зовет нас из глубины земли, из самого ядра планеты?» Он хотел услышать «нет»; надеялся, что просто сходит с ума. Тогда ему не пришлось бы убивать нас, чтобы спасти! Но, к несчастью для ругпо, он вовсе не был безумен. Это быстрый корабль не укрылся от поджидавших сирен; и громко запели сирены…

Она засмеялась.

– Ты помнишь! – прошептал я, отступая назад. – Но почему не помнит твой брат?

– Может, потому, что он всего лишь тень? Пугливая тень, вечно дрожащая, вечно плетущаяся следом… Но есть места, куда тени не проникнуть.

– В темноту… Потому что в полной темноте тени исчезают, – просипел я срывающимся голосом.

– Надо же, как ты умен! – издевательски протянула Селкет. – А вот Уно до этого так и не додумался. Впрочем, оно и к лучшему. Пусть считает себя подлинным наследником моего Рен; пусть думает, что во всем превосходит меня. Иначе, чего доброго, он стал бы мешать…

– Мешать в чем? О, не отвечай! Ты знала о чудовище с самого начала – ты привела к нему ремет столетия назад! Ты знала, что Лу пробудился, и заманила брата на охоту, понимая, что одержимого зверя он сможет одолеть, только использовав запретное колдовство! А теперь, когда Ун-Нефер расплачивается за это, ты даешь ему лекарства, лишающие воли и разума… – я говорил, и каждое слово будто бы вырывало немного жизни из груди; когда я произнес последнее обвинение, мой язык стал холодным, как у покойника. – Ты заодно с чудовищем. Вот в чем ошибся Зово – это тебя он должен был убить!

– Верно, – подтвердила Селкет. – Должен был. Как и ругпо. Как и мой брат. И все же я еще здесь.

– Но зачем?.. Зачем ты помогаешь этой твари?! – взвыл я. – Что она могла тебе посулить? У тебя уже есть власть, бессмертие, сила! Тебе построят лакханги и принесут любые дары, какие пожелаешь! И все это ты готова променять – на что?!

– О, Нуму. Ваше маленькое царство, с его почестями, тронами и слугами; и надменный Старый Дом; и Новый Дом с городами-горами и железными лунами; и Ульи Семем с их машинами; и вся вселенная за этим небом – все это мне не нужно.

– Чего же ты хочешь?

– Стать богом, – отвечала она.

– Вы и так уже боги!

– Не самозваным богом – настоящим, – Селкет окинула меня долгим взглядом, будто изучала содержимое заполненной доверху шкатулки. – Но ты ведь и так все понимаешь, мое маленькое зеркало. Когда мы бились со змеем, ты слышал его голос? Когда проводил ночи у постели моего брата, видел отблески света? Того, что не принадлежит этому миру; того, из которого все миры, все боги, все существа выходят, как искры из пламени, как паутина из паука. Вот чего я хочу… Но его сложно поймать; я долгие годы училась хекау и все же не преуспела в этом.

Я обмер, почти забыв, как дышать; слова Палден Лхамо приводили меня в ужас – и в то же время будили какое-то неясное, странное чувство. Тягучую тоску в груди; ломоту в костях, выкручивающую лапы, сбегающую вниз по позвоночнику, заставляющую волосы подниматься на предплечьях. Предвкушение чего-то нездешнего и мучительно прекрасного… Но я затряс головой, затопал сапогами, даже пару раз врезал себе по лбу, прогоняя наваждение, которое не хотел и не мог принять! Увидев мои прыжки и ужимки, Селкет снова засмеялась.

– А ведь шанкха, с которыми ты так сдружился, тоже слышали этот зов. Но сомневаюсь, что кто-то из них преуспел больше моего. Если все тонкости хекау оказались бесполезны, чем поможет раздача хлеба толпе?..

– Нет! – взвыл я, захлебываясь от отчаяния. – Разве ты не видишь, что это обман? Что бы оно ни обещало, чудовище просто сожрет нас всех, а потом и тебя!

– О, не волнуйся. Мне хватило ума понять, зачем оно заманило месектет сюда. Я ведь не служу ему, что бы ты ни думал по наущению Луньена, – я просто хочу получить то, чем оно владеет; то сокровище, что спрятано в горе хрусталя. Но как добраться до нее? Долгие столетия я наблюдала, как тварь выбирает жалких и негодных, наделяет их силой, а потом проглатывает их с потрохами. Даже последним Эрликом она сделала моего брата! Меня же только дразнила… Наконец, я поняла: придется самой выманить чудище из глубин земли. Оно хочет жертву; что ж! Я соберу самую великую из жертв и позову его на пир. А когда оно явится и распахнет пасть, чтобы поглотить дары, я войду в нее, но не сгину вместе с Бьяцо, и Бьяру, и Олмо Лунгринг, не стану еще одной чешуей на его панцире. Я пройду через смерть. Я достигну огня – и вырву его из нутра чудовища; и тогда я сама стану огнем.

– Ты сумасшедшая, – пробормотал я, пятясь назад по лестнице. Левая лапа соскользнула со ступеньки, и я упал, ударившись подбородком о камень. Еще немного, и я бы кувырком полетел вниз! Селкет подошла ближе и склонилась надо мною; ее лицо светилось в темноте, как оперение совы, летящей схватить добычу.

– Это вряд ли. Впрочем, я не стану разубеждать тебя.

Ее правая ладонь поднялась в воздух – длинная и страшная, как занесенный меч; и я знал, что он упадет мне на голову.

– Не дрожи. Я не убью тебя. Помнишь, что ты мой свидетель перед Уно? Я только заберу твою память… и, раз уж ты такой догадливый, не позволю снова думать о том, что ты видел. Сегодняшний день станет для тебя далеким, затеряется в мареве, как уплывшая по реке лодка.

– Железный господин поймет, что ты влезла в мою голову!

Палец коснулся моего лба; кожу обожгло не то жаром, не то морозом.

– Скажу, что казнила твою подружку, а память стерла, чтобы ты не расстраивался. Теперь идем, Нуму! Нас заждались. Я ведь говорила, что на последней ступени лестницы ты на все будешь смотреть иначе.

***

Я моргнул, пытаясь прийти в себя; не больше вдоха назад я был внутри Мизинца, в густой темноте, и вот снова очутился в залитом светом кумбуме… Но здесь, как и там, за мной следили внимательные красные глаза Палден Лхамо. След от хопеша на ее доспехах застыл, отвердел; между оплавленными краями что-то блестело. Богиня подцепила поврежденную пластину пальцами, вырвала с корнем и отшвырнула в сторону; потом еще одну, и еще, как будто сбрасывала отмершую кожу, и я увидел тысячи кристаллов на ее груди и шее, на плечах и предплечьях. Они разрослись так густо, что превратились в сплошной сверкающий покров, за которым уже не угадывалось живое тело.

– Значит, ты тоже не избежала болезни?

– Это не болезнь, Нуму. Это преображение.

– Преображение… Тебе оно ни к чему. Ты и так давно уже не ремет, не вепвавет – ты чудовище хуже того, что обретается под землей! Твой брат хотя бы творит зло ради большего блага; а ты? Чем ты оправдаешь страдания, которые причинила и собираешься причинить?..

– Мне не нужны оправдания, – отвечала она. – Но – тшшш! Мой брат скоро будет здесь.

Мертвое молчание повисло в кумбуме; я различал, как за тонкими стенами шелестит сорная пшеница, как свистят, струясь по полу, змейки-сквозняки, как деревья полощут в воздухе ветвями, будто метущие гривами плакальщицы, но не слышал ничьих шагов. И все же Селкет затаила дыхание. Внутри ее алмазной плоти переливались волны огня, становясь все ярче и ярче, накаляясь до ослепительной белизны.

Она готовилась.

И когда темный провал двери ожил, выплюнув из себя огромную, страшную тень, Палден Лхамо ударила – но и ее враг не остался в долгу; должно быть, он уже чувствовал, что случилось что-то ужасное, и был готов к нападению. Два рта одновременно раскрылись, обнажая выложенные самоцветами глотки; две волны беззвучного крика прокатились навстречу друг другу и столкнулись…

Я еще помнил охоту на Лу – еще являлись мне в кошмарах рушащиеся горы и уходящая из-под лап земля, – но сейчас было еще хуже. Стены кумбума взорвались с пронзительным звоном; меня подбросило в воздух вместе с тысячами осколков и зернами черной пшеницы, словно огромной молотилкой выбитыми из колосьев. На мгновение я стал невесомым, как пушинка, а потом со свистом ухнул вниз. Из меня неминуемо вышибло бы дух, если бы не густые заросли гла цхер; но, хотя перистая листва и смягчила удар, я все равно чуть не выплюнул разом и печень, и желудок. О поломанных ребрах и говорить нечего! Следом на землю просыпался стеклянный дождь, перемешанный, к моему ужасу, с кусками плоти; это взрыв растерзал трупы лха. Ошметки кишок, кожи и волос повисли на ветках, как красные, белые, черные ленты… Чья-то голова упала неподалеку, прокатилась вперед, оставляя на траве маслянистый след, и ткнулась в мои лапы. Синие глаза Падмы с укоризной уставились в пустоту. Я вскрикнул, отползая, и уткнулся носом в колени; к горлу подкатывала тошнота.

Пока я сидел так, бормоча и укачивая самого себя, как молочного щенка, под потолком Когтя ревели вихри и загорались всполохи пламени. Дворец трясло; на мощных стенах, выдержавших и путешествие между звезд, и падение с небес, выступила багровая испарина; пол пошел трещинами. Снизу дохнуло холодом и тяжкой вонью притираний – это тянуло из покоев, отведенных мертвым и спящим. Наконец, собрав волю в кулак, я все-таки высунул нос из кустов и посмотрел туда, где бились боги.

Страшным было их сражение! Палден Лхамо наступала, рассекая воздух мечом из бездымного пламени; таким же она когда-то расколола рогатый венец Лу. Ее брат оборонялся, пятясь назад. Хрустальные щиты, не меньше локтя в толщину, один за другим вырастали перед ним – и разбивались вдребезги. Наконец, они сомкнулись вокруг Железного господина наподобие кокона. Его тень металась внутри, как пойманный в коробку жук; голос глухо рокотал:

– Что ты творишь? Разве ты не знаешь, что, если убьешь меня, наша душа отправится на съедение этой твари?! Мы оба погибнем!

– Говори за себя, – отвечала Селкет и, выбрав в хрустале уязвимое место, с размаху вонзила в него клинок. Тот погружался все глубже, и все жалобнее звенели, опадая в траву, блестящие осколки. – Ты погибнешь; ты, тень, принадлежащая земле! А я пойду дальше; прочь отсюда!

Железный господин не стал дожидаться, пока противница доберется до него. Его укрытие вдруг само рассыпалось пылью, а лха бросился вперед, скрючив пальцы наподобие птичьих когтей, и впился ими в грудь сестры. Камень ударился о камень; Палден Лхамо пошатнулась, изогнувшись, опрокидываясь назад, и я увидел, как покрывавшие ее тело самоцветы зашевелились, вытягиваясь из плеч, из колен, из шеи, даже из щек и лба, пробивая равно и бумажно-тонкую кожу, и крепкие пластины доспехов. Скоро их иглы вытянулись на пять локтей в высоту, так что Селкет подняло высоко над полом. Так она и осталась висеть в воздухе, трепыхаясь, как выброшенная на берег рыба; Ун-Нефер, отдернув ладони, тяжко осел на землю. Кажется, это стоило ему последних сил; он едва дышал и даже не утер капающий с подбородка пот… Но, по крайней мере, он победил.

И вдруг Палден Лхамо засмеялась.

Хрустнули, ломаясь, алмазные копья. Богиня распрямилась, стряхивая с живота и бедер последние куски доспехов, сплевывая черную желчь, перемешанную с кровью. Она походила на какое-то страшное, сверкающее насекомое с женским лицом и волосами, вздыбившимися, как грива снежного льва. Ее новая, алмазная броня издавала звук, похожий на стук колесниц, когда множество коней бежит на войну; а меч был как жало скорпиона. Над теменем Селкет поднялся, разгораясь, ослепительный нимб.

– Это все, на что ты способен? – спросила она и, схватив Железного господина за туго заплетенную косу, подняла вверх, как рыбак – попавшуюся на крючок щуку. Изодранная накидка упала с его плеч, открывая взгляду жуткую работу болезни. Ни клочка кожи не уцелело. Все тело лха было как одна зияющая рана, сочащаяся сукровицей и влажным паром, и только на согбенной спине толстый слой хрусталя сросся в подобие драгоценных надкрылий. – Теперь я понимаю, почему моя душа раскололась надвое! Иначе и быть не могло. Ты – это все, что должно исчезнуть; моя слабость; мои сомнения; скорлупа, которую мне нужно сбросить. Посмотри на себя!