Текст книги "Три Нити (СИ)"

Автор книги: natlalihuitl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

Зово затравленно оглянулся и вдруг, будто приняв решение, опустил морду и закрыл глаза; а когда открыл снова, они были полны светом.

– Нет! – заорал я, догадавшись, что он собирается сделать. – Не призывай эту тварь! Не надо!

Но колдун не слышал криков. Его рот раскрылся: из глотки текло сияние, превращая зубы в куски зеленоватого льда. Он готовился произнести слово, которое уничтожит всех – и врагов, и друзей, и Перстень… А может, и весь Бьяру!

– Хватит, – прогремел голос, не принадлежащий ни дакини, ни шенам – никому из вепвавет. Сила его была так велика, что даже страшный свет из-под земли померк. Бывший почжут зашелся крупной дрожью, закашлялся, выплевывая вязкую, густую слизь, а потом поднял голову и уставился на приближающуюся фигуру – огромную, грозную, похожую на столп белого пламени с плоской мордой совы.

– За мной, – велела Палден Лхамо, и старый колдун, двигаясь неловко, как кукла на лапе бродячего актера, зашаркал следом. – Ты тоже, Нуму.

***

Сопровождаемые двумя дакини, я и Зово вошли в лакханг Сияющей богини – может быть, первыми из мужчин в Олмо Лунгринг; но сейчас эта честь мало волновала меня. Здание было невелико. Сначала мы миновали коридор, не больше локтей тридцать в длину. На стенах, в дыму тлеющих курильниц, висели тханка – девятнадцать слева, девятнадцать справа. С них смотрели боги – женщины и мужчины в красных одеждах, увенчанные бычьими рогами в железных оправах. То, без сомнения, были Эрлики, от первого и до последнего… и за спиною каждого стояла тень. Безымянные мастера раз за разом с великим тщанием выписывали складки ее накидки и длинные подвески в гриве, игральные кости и кожаный мешок, притороченные к змеевидному поясу, таблицы заклинаний и палицу с насечками, бьющую без промаха; а еще совиный клюв и глаза, жгущие, как угли.

Дальше был зал с узкими окнами-бойницами, сквозь которые во мглу лакханга били лучи дневного света. И здесь я увидел две тханка, куда больше размером. На первой изобразили мужчину из ремет, в черных доспехах, с венцом-уреем в седеющих волосах. В правом кулаке он сжимал огненный меч; под его сапогами извивались пестрые змеи и демоны, воздевающие лапы к небесам. На второй была женщина в белом платье; в ее темные косы были вплетены костяные бусы, а глаза и пальцы краснели от кармина. На левой ладони она держала капалу, полную кипящей крови; у ее подола простерлись ниц князья в богатых одеждах, а за их спинами множество слуг несли блюда с подношениями благовоний, слоновьих бивней и драгоценностей. Мужчина и женщина были похожи как брат и сестра.

Между тханка на возвышении из трех ступеней стоял трон из лакированного дерева. Палден Лхамо опустилась на него и сняла маску. Окружающий ее свет померк, но лицо все еще скрывали нити бисера, ниспадающие с краев головного убора, похожего на закрепленный надо лбом серебряный полумесяц; я никак не мог понять, гневается она или спокойна. Макаравактра подала богине колдовской рог, та внимательно оглядела его, стерла выведенные в воске знаки, поддела пробку когтем и высыпала содержимое – пучки волос, мусор и белую пыль – на поднос, ловко подставленный Симхамукхой. Покончив с этим, махнула ладонью, и дакини, поклонившись, вышли. В зале остались только мы втроем.

– Я рада наконец видеть тебя, Чеу Луньен, – сказала Селкет на меду нечер, языке, так странно звучавшем в этих выбеленных известью стенах, среди курильниц и алтарей.

– Не зови меня этим именем, – огрызнулся Зово; под его лапой, прижатой к ране, уже блестела толстая корка кристаллов. – Я больше не почжут и не слуга вам.

– Ты всегда был больше, чем слугой. Мой брат любил тебя как сына… любит до сих пор.

– Неужели? – хмыкнул колдун, но богиня будто не заметила желчи.

– Ун-Нефер очень огорчился, когда ты исчез. Он возлагал на тебя большие надежды.

– Мне-то что за дело?.. Казни меня, и покончим с этим!

– Мы потратили столько времени и сил на поиски не для того, чтобы просто тебя убить.

– Вы?.. – губы Зово презрительно дрогнули. – Я вернулся сам – чтобы избавить мир от самозваных богов!

Селкет засмеялась; серебряный бисер заплясал, зазвенел в воздухе, вторя ее чистому голосу.

– Не будь таким наивным, Крака. Помнишь, когда ты решил вернуться?

Зово вдруг обернулся ко мне; под его мрачным взглядом я поежился, не понимая, что происходит.

– Я гадал на узлах, – процедил он сквозь зубы. – И увидел ребенка, отмеченного знаком быка и совы. Ребенка, чьей судьбой было попасть вам в лапы.

– И какое совпадение, что он появился неподалеку от места, где ты скрывался! – издевательски протянула богиня. – Не спорю, ты сам нашел его. Сам догадался, что это лучшая возможность добраться до нас. Но ты ли нашептал семье отправить его в Бьяру? Ты взял его в слуги Перстня? Или, может, ты отвел глаза Чеу Ленца, чтобы он поднялся в месектет? Бедный Ишо, он так переживал…

Она снова засмеялась; а я замер, разинув рот. Моя жизнь в один миг пронеслась перед глазами, выворачиваясь наизнанку, как стягиваемая с ладони рукавица. Неужели все это время я был просто приманкой? Когда сова подняла меня в вечернее небо и открыла клюв, произнося беззвучное слово, это Селкет поставила на мне клеймо, видимое только лучшему ученику Эрлика? Когда дядя прибился к каравану, идущему в столицу, Зово увязался следом только потому, что охотился за мной? И на площади Тысячи Чортенов не я успокоил Чомолангму? И не случайно бык вырвался из лап прислужников и бросился давить толпу? Не от усталости я уснул в его сбруе накануне Цама, и не из милосердия Железный господин остановил Ишо, занесшего надо мною кинжал? А когда Ун-Нефер заклинал мое рен, то знал, конечно, что кто-нибудь из лха – мягкосердечный Сиа, или строптивый Шаи, или ласковая Камала – обязательно упросит оставить щенка во дворце; ему же останется только согласиться как бы против собственной воли. И ни я сам, ни кто другой (ни Зово, ни Ишо, вздумай они порыться в моей памяти!) не заподозрят, что боги заманили меня в Коготь…

Стало трудно дышать; из желудка к горлу подкатывал тяжелый липкий ком. Вот зачем Железный господин и Палден Лхамо всюду таскали меня за собою – на шествие Цама, на Стену, даже на охоту в Северные горы, – чтобы Зово видел, как близко они подпускают дурачка. Наивный, я думал, меня отпустили из небесного дворца во внешний мир, чтобы лечить бедняков. Нет; боги ждали, что я встречусь с бывшим почжутом, что в его голове созреет замысел убийства… И не потому ли Ун-Нефер во время болезни выбрал помощником меня, а не Сиа, чтобы я проболтался о его слабости и наконец привел отступника прямо в ловушку!

Охнув, я опустился на четвереньки. Меня вырвало бурой желчью прямо на пол.

– Он не знал? – спросил Зово, глядя на меня почти с жалостью.

– Нет.

– И что теперь? Что вы сделаете со мною, если не собираетесь убивать? Придумаете какое-нибудь жуткое наказание длиною в целую кальпу, в назидание другим? Можете не трудиться; эти трусы и так не осмелятся бунтовать… да что там, даже тявкнуть без чужого приказа!

– Брат искал тебя не потому, что хочет твоей смерти или мучений. Как ты уже знаешь от Нуму, Ун-Нефер тяжело болен, а потому предлагает тебе занять место Железного господина и завершить его работу. Закончить Стену; спасти мир.

– Да неужели? А что потом?

– Стать камнем, который заткнет горло океана.

Я нахмурился, пытаясь уяснить смысл сказанного; какое-то смутное воспоминание тревожило меня, гудело в черепе, будто пойманный в кулак жук… А Зово, кажется, и так все понял: его лоб прорезали глубокие морщины, а рот раздвинулся не то в улыбке, не то в оскале. Селкет кивнула:

– Да, ты угадал. Если примешь предложение брата и станешь новым Эрликом, то получишь и его судьбу в придачу. После того, как Стену воздвигнут, тебе придется уснуть навечно. Не простым сном; Ун-Нефер научит тебя особому заклинанию – это будет ваш последний урок. Прочитаешь его и окажешься заточен в аду вместе с чудовищем.

– Кто в здравом уме согласится на такое?

– В здравом, может, и никто, – легко согласилась богиня. – Но ты не какой-нибудь чинуша или торговец жареными пирожками; ты колдун, Крака. Так подумай вот о чем: до того, как ад достанет тебя, ты поднимешься на высоту, не доступную никому – ни шенам, ни святым. Ты станешь богом, пусть и ненадолго. Только что снаружи ты пытался призвать подземную тварь в помощники. Я оценила усилия, правда! Но это жалко по сравнению с тем, что может Железный господин. Разве ты никогда не хотел оказаться во главе стола вместо того, чтобы подбирать с него крохи?

– Что толку в этой силе, если она забирает и волю, и разум? Если я стану богом, что останется от меня?

– Этого не узнаешь, пока не попробуешь. Но скажи честно, Крака: ты никогда не думал, что так и завершается путь? И мало подняться на гору – нужно, чтобы ночь съела тебя? – Селкет склонила голову, наблюдая за Зово из-за бисерной завесы; я вдруг с удивлением понял, что она и правда ждет ответа, а колдун и правда размышляет. Странные судороги пробегали по его седой морде; зрачки сузились до размера горчичного зерна; даже нижняя челюсть чуть отвисла. Я уже испугался – вот сейчас он согласится! Но Зово дернулся, стряхивая наваждение, и вместо этого буркнул:

– А если я откажусь?

– Тогда тебя ждет смерть – и новое рождение, как и всех живущих. Ты будешь мужчинами и женщинами, птицами и зверями, камнями и травой; и так до тех пор, пока все солнца этой вселенной не остынут и не погаснут. Это тоже ад своего рода… только вместо огня или холода в нем все поражено медленным, тепловатым гниением.

– Пустые разговоры! Если бы я и согласился, проклятье невозможно передать по собственной воле. Никто не знает, как Эрлик выбирает новые тело и душу.

Вздохнув, Селкет сняла с волос причудливый убор, затем отбросила белую накидку. На ней остались только доспехи лха, – черные, будто окрашенные тушью, точь-в-точь как на тханка; над сердцем горела золотая насечка с именем.

– Крака, – позвала она изменившимся, глухим голосом. – Не будь дураком. Помнишь, как мы встретились в первый раз? Кекуит упала сквозь облака, вплавившись в черную скалу, и ваше племя пришло в долину по следу дыма и огня. Когда мы вышли из корабля, ты первой приветствовала нас – женщина с сорочьими перьями в гриве.

– Да, – глухо отозвался колдун. – Я помню.

– Тогда ты сказала мне: «Когда мы едим, то лучшие лакомства оставляем напоследок». И это верно! Прежде чудовище хватало всех без разбору – и слабых, и жалких; всем нашлось применение. Но теперь оно стало куда придирчивей. Как князь, который вставляет в венец только лучшие драгоценности, оно ищет лучшие йиб, чтобы украсить себя. А кого в этом мире ты мог бы назвать лучшим? Ответь без ложной скромности – и поймешь, что оно не побрезгует твоей душою, если правильно предложить. Конечно, к этому придется подготовиться. Что ж, и невесты готовятся ко встрече с женихом! Хочешь знать, как это будет?

– Не хочу, – скривился Зово, царапнув хрустальную корку, уже расползшуюся по мохнатой груди. – Я догадываюсь, что ты скажешь: вы откормите меня чужими жизнями, как безмозглого гуся; одурманите желтыми пилюлями, чтобы не орал от боли; располосуете и сошьете заново душу, придавая ей сходство с собою – ведь это вас та тварь желает проглотить больше всего на свете! Потом сварите в семи котлах и подадите ей на блюдечке. И если это сработает…

– …ты станешь новым Железным господином. Ну так что, ты согласен?

Но Зово молчал; странным было его молчание – странным и страшным! Узловатые пальцы сжимались и разжимались, оставляя на ладонях ранки от глубоко впившихся когтей. Сверкающие наросты, охватившие левый бок и спину колдуна, хрустели, будто свежий снег под лапами.

– Так вот что он задумал… – прошептал он наконец. – «Одурачу тебя так, что куда я сам не захочу, туда будешь у меня на посылках ходить!..» Решил откупиться мной от чудовища, а сам сбежать? Нет уж, пусть расхлебывает то, что заварил! Передай брату, госпожа, чтобы засунул это щедрое предложение вместе со всею Стеной себе в жопу!

Я думал, пасть ада разверзнется прямо под наглецом, но Палден Лхамо только пожала плечами.

– Нуму, будь свидетелем. Я предложила, и он отказался.

Сказав так, она поднялась с трона и прошла по ступеням вниз; стала напротив отступника – высокая, черная. От нее разило невыносимым жаром, жгущим глотку и подпаляющим шерсть на морде, но на губах играла мягкая улыбка.

– Крака, ты сразился с богами – и проиграл. Но твоя смелость достойна награды. Поэтому я подарю тебе то, чего никогда не дал бы мой брат, – свободу, – тут она наклонилась к Зово, шепнула что-то неразличимое ему на ухо и коснулась большим пальцем лба. Крупная дрожь прошла по телу колдуна; поглощавшие его самоцветы треснули и осыпались крупной пылью. Зово уставился в глаза Палден Лхамо – багровые, раскаленные, – прошептал:

– Я ошибся!

И, бездыханный, рухнул на пол.

***

На выходе из лакханга пара шенов подбежали к богине, и низко кланяясь, забормотали:

– Госпожа! Еще одна колдунья пробралась в Перстень! Мы задержали ее.

И указали на маленькую испуганную женщину с золотой гривой.

– Макара! – вскрикнул я, бросаясь к пленнице; но Палден Лхамо удержала меня.

– Знаешь ее?

Я кивнул.

– Тогда идите за мной.

Оставив шенов недоумевать, богиня повела нас за пределы Перстня. Все время, что мы шли, Макара смотрела на меня в ужасе. Должно быть, она видела тело сестры и разрушения, причиненные сражением Зово с дакини; видела и то, что Палден Лхамо жива. Но какие вывода она сделала? Считала ли меня обманщиком? Предателем? Или поняла, что я просто не успел? Я не решился спросить.

Наконец мы оказались в пустынном месте среди синих скал. Только тогда сияние, окружающее Селкет, погасло; остановившись, она обратилась ко мне.

– Ну и что мне делать с твоей подружкой?

– Прошу, отпусти ее! – взмолился я, сбиваясь и поскуливая от ужаса. – Макара здесь ни при чем! Она помогала мне – освободила, чтобы я помешал Зово. Посмотри, она из шанкха; а им нельзя даже помышлять об убийстве!

Палден Лхамо коснулась ожерелья с раковиной, болтавшегося на шее Макары, одним движением сорвала его и поднесла к глазам, рассматривая.

– Что ж, верно, из шанкха, – протянула она с сомнением.

– Госпожа, прошу! – закричал я, падая на колени. – Сегодня я узнал, что всю жизнь служил вам с братом, волей или неволей. Пусть это будет наградой… Единственной наградой, которую я попрошу за службу!

– Не говори так, Нуму. Может статься, что тебя ждет награда получше…

Богиня помолчала, размышляя. Потом обратилась к дрожащей Макаре:

– Ты покинешь этот город. Сегодня же.

Девушка кивнула, не смея поднять взгляд.

– Хорошо. Теперь убирайся.

Макара сорвалась с места, как приметивший лису заяц, и исчезла в зарослях кустарника на склонах. Больше я никогда ее не видел.

[1] Осеннее равноденствие.

Свиток XIII. Жертвоприношение

Его нашли рано утром. За ночь тело успело остыть и затвердеть; на одежде, коже и волосах нарос толстый слой голубого инея. Говорят, он лежал в подмороженной грязи на животе, лицом вниз, так что не видно было, открыты глаза или закрыты, улыбаются губы или рот открыт в непрекращающемся крике. Окоченевшие пальцы тянулись вперед, к каменной мельнице Эрлика, будто в молитве. Маску, разбитую надвое, бросили неподалеку.

Все это на рассвете увидели вороны Пундарики, и скоро страшная весть разлетелась среди богов: Шаи убили. Но горожане, проснувшись, не должны были увидеть мертвого бога, поэтому его как можно скорее перенесли в Коготь. Там я и встретил своего старого друга снова – но, увы, только для того, чтобы отмыть труп от запекшейся крови, зашить раны и, по обычаю ремет, удалить внутренние органы, прежде чем поместить его на хранение в холодные покои нижнего этажа. Это должен был сделать Сиа, но не смог. Горе совсем подкосило старика; когда Шаи только принесли во дворец, он схватил замерзшее тело и почти час держал в объятьях, никого не подпуская. Потом его насилу оттянули и заставили проглотить успокоительное; но даже в тяжелом, отупляющем сне он плакал и звал сына. Поэтому работу лекаря пришлось выполнить мне.

Я отер тело Шаи смоченным в воде и уксусе хлопком; измерил количество, глубину и ширину ран на спине; сделал надрез над пахом; один за другим заполнил белые сосуды: кишками, легкими, желудком, печенью; залил потроха черным густым бальзамом и закупорил крышкой. В раскрытый живот вложил твердые, перевязанные красными нитками пластины благовоний; сшил надрез. С помощью железного крюка, введенного через ноздри, извлек часть жирного, легко разлагающегося мозга; все оставшееся растворил едким составом.

Лапы двигались будто сами по себе, и, пока я занимался приготовлением сах, меня не покидало чувство, что все это – просто сон, страшный сон, от которого еще можно проснуться. Но потом боги один за другим стали входить в покои Сиа и останавливаться у стола, на котором распластался мертвец; и тогда отчаяние добралось до меня. Чтобы никто не видел, как я плачу, я отвернулся и начал перемывать запачканные кровью, жиром и слизью инструменты, но краем глаза все равно видел Нехбет, дрожащую и кусающую губы; Утпалу, мрачного и вздыхающего, будто плюющаяся дымом гора; Падму – нахмурившуюся, непривычно молчаливую, с волосами взъерошенными, как вороньи перья; Пундарику – растерянного, не понимающего, что происходит вокруг; Камалу… Но на ней я не решился остановить взгляд. Смерть Шаи, кажется, совсем сломила ее: остекленевшие глаза, обведенные потеками туши, светились безумием.

Последними появились Палден Лхамо и Железный господин. Бог шел медленно, согнув спину и опираясь на палку, точно ветхий старик… И все же у него хватило сил или злости, чтобы оттолкнуть сестру, когда та пыталась помочь ему усесться.

Когда все собрались, Утпала сказал:

– Его убили.

– Убили, – кивнула Падма. – И не просто так, не по ошибке. Не какие-нибудь разбойники, решившие ограбить слабосильного отшельника. Кто бы это ни сделал, он знал, что Шаи – один из нас.

– Мы и так знаем, кто это сделал и зачем! – прошипела Камала и бросила на стол, прямо на простыни, которыми я укрыл труп, три кинжала – вроде тех, какими торговцы на рынках потрошат рыбу и счищают чешую. На приметных рукоятях из белого перламутра был вырезан знак – круг с тремя завитками. – Шанкха. Недавно они уже пытались пробраться во дворец. А когда это не вышло, решили добраться до самого беззащитного из нас!

– Недавнее покушение устроили не шанкха, – возразил я. Клянусь, лха вздрогнули от неожиданности – кажется, они забыли, что я тоже здесь! – Это был одиночка.

– Одиночка, которому все же помогали шанкха, – протянула Селкет, пристально разглядывая меня сквозь белые ресницы. – Или ты забыл?..

Я помнил, и очень хорошо, а потому почел за благо замолчать. Но неожиданно Падма поддержала меня:

– Разве вам не кажется странным, что они бросили оружие, по которому их сразу можно найти?

– Это не странно. Это вызов, – отрезала Камала, ударив кулаком по столу так, что задребезжали, зазвенели еще не убранные крюки и иглы. – Они хорошо понимали, что делали, когда бросили его прямо у озера, в месте, куда шены и простой народ приходят на молитву. Они дают всем понять, что боги не бессмертны; дают нам знать о том, что они это знают! Они не боятся нас… А зря!

Падма покачала головой, а потом вдруг воскликнула:

– Уно, ты же знаешь, что происходит в мире мертвых! Можешь найти душу Шаи? Можешь спросить у него, что случилось?..

Тихий шепот пробежал по комнате; все повернулись к Железному господину, ожидая ответа. Тот вздохнул, собираясь с силами (воздух с сипением и свистом покидал его легкие) и пробормотал, с трудом ворочая языком:

– Я уже пытался найти его. Но у меня не вышло.

– Что значит «не вышло»? – набросился на него Утпала, взмахнув рукавами так, что поднял сквозняк в тесных покоях.

– То и значит, – оборвала его Селкет. – Попробуй сам – вдруг тебе удастся то, что не получилось у нас?

Щеки Утпалы налились кровью так, что шрамы на них стали почти лиловыми. Тряхнув головой, он отошел в сторону.

– Если мы не можем узнать правду от самого Шаи, мы должны расследовать все по порядку, – начала Падма и вдруг осеклась, встретившись взглядом с Камалой.

– Ты всегда ненавидела его! – вскрикнула та, тыча в грудь подруги обкусанным когтем, на котором алели остатки облупившегося лака. – Но неужели у тебя не хватит совести хотя бы после его смерти забыть об этом и наказать убийц? Впрочем, неважно! Мы и так найдем их, даже без тебя.

Вороноголовая поднялась – длинное платье зашуршало, взметнулись и опали шелковые полы – и хотела уже выйти прочь, но Селкет остановила ее.

– Подожди! Падма права: мы не можем казнить первых попавшихся – сначала нужно убедиться, что шанкха действительно виноваты. Но и слишком долго тянуть нельзя. Кто знает, когда убийцы решат ударить в следующий раз? Поэтому я прошу вас – всех четверых – оставить прочие дела до тех пор, пока вы не найдете того, кто виновен в смерти Шаи.

– Хорошо, – прогудел Утпала из своего угла.

– Хорошо, – согласилась Падма.

– Хорошо, – процедила Камала; а Пундарика просто кивнул, подражая товарищам.

И боги один за другим стали покидать покои Сиа. Наконец, остались только я, Палден Лхамо, Железный господин и труп, омытый, очищенный, превратившийся в сах. Я закрыл лицо Шаи чистой белой тканью, установил подпорки под крестец и лопатки, а потом начал бинтовать ввалившийся, выскобленный изнутри живот.

– Госпожа, ты сказала, что вы не смогли найти душу Шаи. Значит ли это, что она досталась чудовищу под землей?

– Боюсь, что так. Сейчас опасно умирать – круговорот перерождений нарушен, и призраки летают по ветру, как опавшие листья. Увы, многие из них попадают вниз! – покачала головою Селкет; а ее брат прошептал, прижимая пальцы к губам так крепко, как будто его вот-вот стошнит:

– Эта тварь стала сильнее… разевает пасть все шире. Как водоворот, в который затягивает все без разбору.

– Да, жаль! Если бы удалось отыскать Шаи, он многое мог бы нам рассказать. Как ты полагаешь, Нуму, шанкха способны на такое?

– Не знаю. Их учение против насилия, но не каждый шанкха следует учению от и до, – я с силой потер переносицу; пальцы пахли щелочью. – Правда, откуда они могли узнать, что один из богов прячется внизу под видом нищего старика?..

Но ответ сам пришел ко мне: от Зово, от кого еще! Шаи обращался к нему за помощью, и хитрый колдун, умеющий видеть сквозь маски богов, наверняка не выпустил его из-под надзора. Да еще и открыл его тайну Прийю… и Макаре. А та рассказала другим белоракушечникам?.. Выходит, дав Макаре уйти из Перстня невредимой, я тем самым мог убить друга?!

Внутри все похолодело. Селкет, внимательная, как всегда, догадалась о ходе моих мыслей.

– Значит, ты допускаешь, что это были шанкха. Не обошлось без помощи Чеу Луньена, конечно… Он надоумил их, где искать бога, пусть и самого завалящего, – она бросила быстрый взгляд на труп на столе, а затем повернулась к брату. – Ну а ты что думаешь об этом?

– Посмотрим, что найдут вороны, – медленно отвечал Ун-Нефер; во рту у него что-то блеснуло… кристалл? – Кто бы это ни был, для них есть подходящее наказание.

***

Всем сердцем я желал, чтобы шанкха оказались невиновны, но с каждым днем эта надежда слабела. Белоракушечников видели в ту самую ночь рядом с приозерной гомпой, и не только храмовые служители, которые могли и соврать из ненависти к чужой вере, но и обычные горожане: загулявшие пьяницы, воры, чиновники, спешившие спозаранку по делам, и даже самые беспристрастные свидетели – совы, летевшие разорять в темноте вороньи гнезда. Камала не побрезговала их крошечными мозгами и выудила оттуда все воспоминания, какие смогла. Выходило, что трое мужчин с коротко стриженными гривами и бусами из перламутра, восемь раз перекрученными вокруг шей (по описанию в них узнали учителей шанкха по прозвищу Кала, Дайва и Видхи) в час Быка пришли к берегу Бьяцо вместе со стариком, которого тащили почти волоком, как пьяного или умалишенного; должно быть, его опоили каким-нибудь дурманящим зельем. Правда, никто не заметил, когда мужчины покинули это место и куда направились после… Но причастность шанкха к убийству больше нельзя было отрицать.

Тогда шены по приказу Железного господина схватили учеников из общин, которыми верховодили Кала, Дайва и Видхи, и допросили их. Но никто не знал, куда эта троица подевалась! Ни под пытками, ни под действием чар и зелий белоракушечники не выдали убежища своих наставников – те как в воду канули. Однако кое-что узнать удалось: например, что Кала, Дайва и Видхи часто учили о смертности богов и о том, что страдания многих перевешивают страдания одного. Такие умники были способны на убийство, если бы сочли его оправданным!

Все это Камала поведала лха, собравшимся в покоях на носу Когтя через неделю после того, как Шаи нашли мертвым. Я тоже был там и с возрастающей тревогой смотрел на вороноголовую. Ее веки воспалились от бессонницы, и одежда висела на выпирающих костях, как дарчо на мертвом дереве. Иногда она замирала, поворачивая голову, будто прислушиваясь к чему-то, но ее голос оставался ровным и спокойным. Не дрогнул он и тогда, когда Камала сказала:

– И теперь, когда никаких сомнений в виновность шанкха не осталось, я предлагаю поймать и казнить каждого исповедующего это учение – сначала в Бьяцо, а потом и во всей Олмо Лунгринг!

– Камала, одумайся! – тут же воскликнул я, но мои слова утонули в реве Утпалы. Тот распрямился, отбрасывая накидку из бурого меха, и не сдерживая гнева, закричал:

– Даже если эти трое были виновны, при чем здесь остальные шанкха? Среди них есть дети, матери и отцы! Есть те, кто даже и не слышал об учителях Кала, Дайва и Видхи. И ты предлагаешь убить их?!

Боги зашептались. Я ясно видел ужас на лицах Нехбет и Падмы, и Селкет сжала губы в сомнении. Только Сиа все так же сидел, зажав белую голову между больших, покрытых бурыми пятнами ладоней – будто и не слышал речи вороноголовой. Тогда Камала обратилась прямо к старику:

– А ты что скажешь, Сиа? Ведь ты был его отцом.

Лекарь встал, пошатываясь; слезящиеся глаза беспомощно оглядывали собравшихся.

– Мой сын, – пробормотал он. – Я больше никогда его не увижу.

Вдруг колени старика подогнулись. Он упал на пол лицом вниз, протягивая ладони к месту, где сидел Железный господин – совсем как Шаи… И когда я подбежал к нему, чтобы перевернуть на спину и поднести зеркальце к губам, Сиа был уже мертв.

Когда боги поняли, что случилось, по зале пролетел испуганный вздох, а потом стало тихо – так тихо, что я различил шум ветра за стеклянными стенами. Никто не решался ни шевельнуться, ни заговорить, пока Ун-Нефер наконец не поднялся со своего места. Медленно, неверными шагами он подошел к лекарю, сел на колени, положил растопыренную пятерню ему на сердце. Я смотрел на Железного господина, дрожа от страха, не зная, что произойдет дальше.

– Не бойся, я не причиню ему вреда. Я направлю его душу в безопасное место, – прохрипел тот, а потом, будто сглотнув застрявший в горле ком, заговорил другим голосом, чистым и сильным. – Сиа, не бойся! Смотри.

Скрытые почитают тебя,

Великие окружают тебя,

Стражи ждут тебя,

Ячмень просеян,

Пшеница сжата.

Встань, Сиа. Ты не умрешь!

Встань у ворот. Видишь –

Привратник идет к тебе,

Он берет твою руку,

Он ведет тебя к небу.

Твой отец собрал пир

Для вернувшегося;

Он обнимает тебя

Он целует тебя,

Он поместил перед тобой духов –

Нетленные звезды.

– Что будет теперь? – прошептал я, глядя, как бог прячет в рукава перевитые вздувшимися жилами ладони. И тут же Камала снова возвысила голос, указывая на несчастного лекаря:

– Неужели и после этого вы не можете решиться? Утпала! Послушай меня. Я тоже жалела их, этих маленьких, злых существ. Я не решалась заглядывать им в души – а ведь если бы заглянула, если бы увидела, как они неблагодарны и жестоки, то могла бы предотвратить это. Нельзя повторять этой ошибки. Вепвавет растут быстро; через год или два сегодняшний ребенок готов будет взять в руки кинжал. Мы должны вырвать эту заразу на корню. Мы страдаем – они тоже будут страдать!

Я смотрел на вороноголовую, не веря своим ушам; каждое ее слово припечатывало, как удар крепкой дубины. Но Железный господин покачал головой.

– Мы должны искать справедливости, а не мести, – он помолчал, будто размышляя. Камала и Утпала смотрели на него, не спуская глаз; первая покусывала губы от ярости, второй впился когтями в шрам на щеке. – Но никто не обвинит в несправедливости того, кто защищает дом и семью. Мы не знаем, где скрылись преступники; не знаем, как далеко разнеслась весть о том, что им удалось убить бога. Поэтому все шанкха старше семи лет – возраста, с которого по закону Олмо Лунгринг карают за убийство, – должны быть схвачены, доставлены в Бьяру и казнены во время ближайшего Цама. Может, их лапы не и держали кинжала; но то, что в их головах, опаснее оружия.

Утпала открыл рот, чтобы возразить, но Железный господин уже не слушал. Согнувшись, выставляя вперед себя палку, он побрел прочь; полы длинной накидки волочились следом, как тягучая смоляная тень.

***

Запершись в своей спальне, я впервые за многие годы молился – не так, как заведено у шенпо в лакхангах, а так, как было принято в доме моих родителей. Сел на пол, поджег на тарелке сухие веточки можжевельника и несколько ярких ниток, капнул в огонь масла и немного меда, которым обычно подслащивал пилюли, вдохнул синеватый дым и попытался сосредоточиться на одной-единственной мысли: «Пусть Сиа сейчас будет лучше, чем раньше». Бедный сломленный старик! Бедный, бедный Шаи! О, я был бы рад растоптать его убийц, задушить голыми лапами, наблюдая, как лиловый язык вываливается из пасти… Но остальные шанкха! Разве они заслужили смерти? Уверен, Сиа не хотел бы такой страшной мести, и Шаи тоже!

Убогое подношение догорело. Я встал и принялся расхаживать взад-вперед; меня трясло. Спорить с Железным господином бесполезно – мой голос для него не важнее комариного писка; он не отменит казнь. Значит, надо действовать самому! Спуститься в город ночью, когда дворец уснет; предупредить всех шанкха, кого я знаю, а они уже разнесут весть. Пусть бегут из Бьяру, срывают с себя четки и амулеты, прячут стриженые головы под шапками и платками… И мне нужно уходить вместе с ними! Если вернусь в Коготь, меня уже не пощадят. Так я думал, дрожа от возбуждения и страха, дожидаясь, пока час Свиньи минует середину; и вдруг маска Гаруды ожила.

– Нуму! Нуму! – пронзительно заверещало из-под одеяла, куда я запрятал проклятую штуку с глаз долой; пришлось достать ее. Маска злобно клацнула клювом и объявила. – Ты должен явиться к Железному господину немедленно!