Текст книги "Три Нити (СИ)"

Автор книги: natlalihuitl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)

Пока мы говорили, ночь мало-помалу отступила; на перистые листья гла цхер легли розовые пятна света. В сизой кисельной мгле я заметил тень, бредущую сквозь пшеницу. Если бы Шаи не подсказал, я не узнал бы в ней Железного господина. И неудивительно! Он был в странных, тяжелых доспехах, каких я прежде не видел. Их пластины были толстыми, как слоновья шкура, и вздувались на теле, причудливо искажая его очертания. К подошвам крепился дополнительный сустав, выгнутый назад, как лапа саранчи – он добавлял лха больше локтя роста, – а лицо скрывал шлем, загибающийся на подбородке ястребиным клювом. За спиной Железный господин нес посох – или дубину? – с навершием в виде сомкнутой ваджры; другого оружия у него не было. Заметив свет в кумбуме, он повернулся в нашу сторону и кивнул в коротком приветствии.

– Вот кто много о себе думает. Но на самом деле он тоже пыль, – Шаи усмехнулся, приложив кружку к губам. – Хотел бы я дожить до момента, когда до него наконец дойдет. Это должно быть ужасно смешно.

Но я уже не слушал сына лекаря. Оставив его потягивать часуйму, я двинулся сквозь колючие сорняки следом за Эрликом, конечно, благоразумно отстав шагов на сто. Железный господин прошел к выходу из Когтя – тому, который использовали во время Цама, а я притаился за перегородкой из железа и драгоценных камней и просидел там до тех пор, пока корзина-подъемник не уехала вниз. Тогда я приблизился к краю; но стоило глянуть в гущу голубого воздуха и жидких облаков на далекий Перстень, как лапы обмякли и голова закружилась. Да еще и ветер толкал то в спину, то под ребра! Поразмыслив, я лег на живот и, вцепившись мокрыми от страха лапами в пол, свесил голову наружу. Притерпевшись наконец, я разглядел, как на крыше старой гомпы суетятся маленькие черные муравейчики – шены. Мало-помалу они все исчезли внутри, но я решил пока не уходить; и не зря!

Шены скоро появились снова, темным ручейком пробираясь по тонкому перешейку, соединявшему гомпу и таинственное круглое здание, которое я приметил еще в бытность слугой Перстня. Туда не было хода со внутреннего двора, и не припомню, чтобы в маленьких глубоких окнах-бойницах хотя бы раз загорались огни. Прошло еще несколько минут – утренний холод, пробравшись сквозь одежду и густую шерсть, уже начал заползать мне в кишки, – а потом крыша здания распалась на восемь частей, которые стали расходиться с режущим уши скрипом! Сверху я видел, что каждую из них подпирают железные прутья – точь-в-точь прожилки на лепестках из толстого зеленоватого стекла; а в глубине пряталось что-то темное и округлое. Должно быть, это и была малая ладья! Правда, на лодку эта штука походила мало: ее сплющенное тело напоминало скорее клопа или черепаху; такую форму гончары и рисователи тханка именовали обычно «колесом» или «чакрой».

Оглушительный рев наполнил воздух; над крышами Бьяру вспорхнули, вопя, потревоженные вороны. Да что там; кажется, от этих звуков сам Мизинец содрогнулся от основания до макушки! Корабль-чакра вознесся в желтеющее небо на столбах из вихрящегося воздуха и в мгновение ока исчез. Ох, какие слухи пойдут о случившемся в городе и у Стены! Ждать больше было нечего; ползком отодвинувшись от края, я поднялся на лапы и побрел внутрь Когтя. Шаи уже ушел из сада; и мне следовало поспать хотя бы пару часов, а то виски ломило и под веки будто песка насыпали.

Но стоило подняться наверх, как я заметил в коридоре Сиа и его сына. Они говорили о чем-то… Точнее, Шаи говорил, а старый лекарь большей частью молчал; на его лице застыло выражение удивления и покорной грусти. Мне совсем не хотелось мешать, потому я быстро вернулся на несколько ступеней назад и присел на лестницу, совершенно скрывшись из виду – и в кои-то веки радуясь невысокому росту! Хоть я и не собирался подслушивать, а все же уловил обрывки разговора:

– Но как ты будешь там совсем один?

– Не бойся, не пропаду. По правде, там, внизу – настоящая жизнь; а здесь… Не знаю, как это и назвать. Только и остается, что уснуть и видеть сны.

– Сны… – голос Сиа дрогнул. – Скажи честно – это из-за твоей матери?

– Нет, нет, не из-за нее… Слушай, я все прошедшие годы обвинял тебя в том, что она ушла к спящим. Я был неправ. Ты не виноват. Это был ее выбор – она просто не выдержала. Теперь я понимаю. Так что… Прости меня. Правда, прости. Ты хороший отец; всегда был.

Кто-то из двоих не то вздохнул, не то приглушенно всхлипнул, но я не решился высунуть нос из укрытия и посмотреть, что происходит. Нет, хватит с меня на сегодня плачущей Падмы! И почему все вокруг разваливается? Это же просто глупо; все равно как если бы чортен простоял тысячу лет, а потом треснул из-за того, что его в макушку клюнул воробей! Неужели Шаи правда собирается уйти? Да нет, он еще передумает. Проживет пару месяцев без горячей воды и точно передумает!

Утешившись этой мыслью, я добрел до спальни – в коридоре, по счастью, уже никого не было – и завалился спать.

***

Никто не догадался разбудить меня днем, а потому я встал только под вечер – с пересохшим горлом, ломотой в костях и ужасной головной болью. Проклиная все на свете, я привел себя в подобие порядка и первым делом отправился в кумбум. Может, после чашки часуймы мысли прояснятся? Мне еще надо было решить, что делать дальше: возвращаться к Стене или остаться здесь? Кажется, многим во дворце не помешала бы моя помощь…

Пока я размышлял, дуя на горячее варево, снаружи донесся уже знакомый грохот. Я выбежал в сад – и как раз вовремя, чтобы заметить, как из-за гор появился диск малой ладьи и быстро нырнул вниз, к Перстню. Железный господин вернулся. А хорошо было бы посмотреть на детей, которых он привез! Южане, даже давно обосновавшиеся в Олмо Лунгринг, сильно отличались от ее жителей. У них была короткая шерсть, большей частью бурая или рыжая, маленькие лапы, узкая грудь (отчего на высоте они частенько начинали задыхаться), а глаза выпуклые и печальные, как у водяных быков. А еще, по слухам, тамошним жрецам уже во младенчестве отрубали хвосты, как бы отсекая звериную часть их природы. Не знаю, правда ли это: мне доводилось видеть иноземцев в столице, но они были так плотно замотаны в меха, платки и одеяла, что и не разберешь… Но меня влекло не только праздное любопытство: если увидеть спасенных южан своими глазами, если убедиться, что слова Железного господина не расходятся с делом, будет куда проще избавиться от сомнений, зароненных Зово.

Вернувшись к столу, я допил остатки часуймы. В желудке приятно потеплело; это придало мне смелости. Решившись, я соскочил со стула и, никем не замеченный, прошел дворец насквозь, до самого Мизинца. Я рассудил так: из здания, куда приземлилась малая ладья, вел всего один выход – по узкому мосту-перешейку к старой гомпе; ну а внутрь гомпы можно попасть потайными ходами! И вот, пересчитав лапами не одну сотню ступеней, изрядно запыхавшийся и измученный, я остановился у трех ничем не примечательных проемов. Пойдешь налево – попадешь во двор лакханга Палден Лхамо; там я бывал с богиней в день, когда она заложила основание Стены. Пойдешь прямо – нырнешь вниз и очутишься в подземелье, где Железный господин воскресил из мертвых Чомолангму. Ну а если пойдешь направо, окажешься на верхнем этаже гомпы, в обширном зале, где шенпо собираются только во время праздников… Сегодня эти покои должны были пустовать; детей, скорее всего, проведут мимо, так что я смогу увидеть их хотя бы сквозь щелочку. Но прежде стоило перевести дух! Тяжело отдуваясь, я оперся боком о стену, холодную, прорезанную блестящими жилками слюды, и вдруг почувствовал дрожь. Кто-то шел сюда!

Шаги быстро приближались. Шерсть на загривке стала дыбом. Не зная, что делать, я отступил назад и вжался в камень, надеясь, что черная шерсть и неброская одежда помогут мне остаться незамеченным. Легкие шумели, будто кузнечные меха; чтобы успокоиться, я начал считать вдохи и выдохи, но не успел дойти даже до десяти, как из правого хода показался великан в тяжелых доспехах – Железный господин, без сомнений! За спиною он нес огромный короб из лакированного дерева, с кольцами позеленевшей меди, свисающими из ухмыляющихся рож-киртимукха… Остроклювый шлем повернулся в мою сторону и чуть качнулся. Это означало, конечно, «я знаю, что ты здесь». Да и глупо было надеяться, что мне удастся скрыться от бога! Теперь уж ничего не оставалось: как глупый заяц за змеей, я последовал за Железным господином вниз, на дно каменного колодца.

Сам я никогда не спускался так глубоко – во мглу, непроницаемую для слабого света чортенов. Но бог шел спокойно. Когда стало совсем темно, над его лбом загорелось несколько маленьких огоньков; этого оказалось достаточно, чтобы различать лестницу на пару шагов вперед. Наконец ступени кончились; мы остановились у площадки, присыпанной крупным серым песком. Железный господин ступил на нее первым; я отстал на пару шагов и заметил, что в его следах скапливается сочащаяся из почвы вода, к которой примешиваются капли чего-то густого и маслянистого. Крови?..

Бог остановился напротив уходящей вверх стены Мизинца, испещренной нишами размером с ладонь, бережно поставил на землю деревянный короб и снял шлем. Тот отделился от доспехов с тихим шипением.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, оборачиваясь.

– Позволь задать тебе тот же вопрос, – огрызнулся я, поражаясь собственной дерзости; но что уж теперь? Пропадать так пропадать!

К моему удивлению, Железный господин улыбнулся так, будто я выдал замечательную шутку, а потом, уже не обращая на меня внимания, занялся своей загадочной ношей. Для начала он выдвинул верхний ящик короба: там, на мягкой соломе, лежали круглые чаши, плотно замазанные сверху не то отвердевшим воском, не то белой глиной. Лха вытащил пяток за раз и принялся раскалывать их в углубления в скале.

– Значит, все это правда?

– Правда? – эхом отозвался он, не прекращая свою работу. – О чем ты?

Полагая, что моя судьба уже решена, я отвечал прямо:

– Эти штуки. Они отличаются от чортенов, которые я видел прежде… Но все же это, безусловно, чортены. Новые! А значит, в них запрятаны новые души. За этим ты и отправился в южную страну? Чтобы украсть души ее жителей, а вовсе не для спасения каких-то детей?

– Дети здесь, Нуму. Можешь сам убедиться в этом, когда окажешься в городе. Они очень важны; Утпала верно заметил – Стену должен кто-то строить. Да и чтобы заново заселить Олмо Лунгринг после зимы, не помешает свежая кровь… Но эти мертвецы, – тут Железный господин подбросил на ладони один из сосудов, будто звонкую монету, – еще важнее.

– Как вам удалось… собрать столько?

– Я позвал; они пришли, – он слегка пожал плечами; пластины доспехов на плечах и лопатках поднялись и опали, как перья снежного грифа.

– И сколько здесь городов? В этом коробе?

– Сегодня мы были только в Анджане. Здесь всего лишь тысяча душ.

– А где остальные? Ведь взрослых там точно было больше тысячи?

– Остальные отправятся на Стену.

– На Стену… Не как рабочие, конечно, а как… кирпичи и камни? Значит, и все остальное правда? Шены подстерегают переселенцев на дороге в Бьяру, как последние разбойники, вырывают их души, а потом прячут награбленное в белых горшках?

– Так внизу уже ходят слухи о пропавших? – Железный господин покачал головой и зачерпнул еще пригоршню чортенов. – Им следовало быть осторожнее.

– Подожди… Если остальные души замуруют в Стену, то что ты будешь делать с этими? – я указал на наполовину опустошенный короб, с присвистом втянул воздух и наконец решился произнести чудовищное обвинение. – Их ждет та же судьба, что и утопившихся в Бьяцо? Ты отдашь их существу, которое появляется накануне Цама?..

Следующий ящик выдвинулся с пронзительным скрипом. Бог окинул на меня немигающим взглядом.

– Что ты знаешь об этом?

– Я видел его, – пока Железный господин не влез в мои мысли, как в сундук с тряпьем, и не нашел на дне Зово и Шаи, нужно было врать, и как можно увереннее, подмешивая в слова побольше правды. Пусть, будто острый перец, она перебивает тухлятину лжи! – В одну из ночей, когда я бодрствовал у твоей постели. Оно было похоже на драгоценность; на ларец из чистого хрусталя. Сначала оно было вне тебя, а потом… как будто проникло внутрь.

Быстрая судорога пробежала по лицу лха; он отвернулся. Поняв, что подобрал верные слова, я закончил уже уверенней:

– Может, я и не разбираюсь в колдовстве, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что эта тварь и есть причина твоей болезни. А сама болезнь… Даже Сиа, лучший из лекарей, не знает ни припарок, ни прижиганий, которые помогали бы от нее. Значит, ты используешь другое лекарство. Несложно понять, какое! Вспомни, как сам рассказывал мне: когда ремет только покинули корабль, здешние колдуны встретили первого из Эрликов кровавыми жертвами. Тогда, пусть ненадолго, ему стало лучше. Полагаю, это верно и для тебя. Разве что обряды шенов с тех далеких времен стали утонченнее, и они больше не режут живую плоть, а сразу вырывают душу.

– Что ж, – произнес Железный господин медленно, точно слова прилипали к его языку. – Все так.

Хоть я и готовился это услышать, а все же на миг землю будто выдернули из-под лап, а воздух – из ноздрей. Значит, Зово был прав! Вот каков наш хозяин на самом деле – не бог, не герой, а трус, спасающий свою шкуру ценой чужих жизней. И моя, конечно, станет следующей, но напоследок нужно задать еще один вопрос:

– Тогда зачем нужна Стена? Неужто это просто амбар, где вместо зерна хранятся мертвецы, чтобы ты мог в любое время взять, сколько нужно?.. Нет, я не верю в это! Не могу поверить!

Эхо разлетелось по утробе скалы и отходящим от нее лазам-кишкам, точно ворчание растревоженных потрохов. И снова Железный господин смотрел на меня – теперь уже с любопытством.

– Не веришь? Почему?

– Потому что ты пожалел меня, – уже шепотом отвечал я. – Ты велел Чеу Ленца не убивать меня, хотя никто, даже Сиа, не посмел бы возразить, если бы он это сделал. Ты сохранил мне жизнь, а ведь я не колдун, не оми… никто! Значит, ты спас меня не из расчета, а из милосердия. Тот, кто хотя бы раз испытывал жалость к другому, не может так поступить; не может принести в жертву целый мир!

Я запнулся, задыхаясь не от страха, не то от гнева. Ун-Нефер не отвечал; вместо этого он надавил на потайную пластину на доспехах, так что те распахнулись наподобие створок жемчужницы, открывая вторую, ме́ньшую броню, вроде той, что носила Палден Лхамо. Затем лха спрыгнул на мокрый песок, сел на ступень уходящей вверх лестницы – так, что наши глаза оказались на одном уровне, – и только тогда сказал:

– Все, что я делал и еще сделаю, служит только благу этого мира.

Я только горестно всплеснул лапами.

– Как ты можешь говорить такое, когда сам только что признался, что питаешься чужими душами, как какая-то… пиявка?

– Только потому, что другого выхода нет. Я знаю, о чем говорю: за последние шестьдесят лет я перепробовал все. Заклание зверей, подношения толпы и даже пилюли Селкет, от которых впадаешь в тошнотворное оцепенение… Но этого недостаточно. Мне нужно время, а время стоит дорого.

– И сколько ты готов заплатить? Сотню жизней? Тысячу?.. Восемь тысяч?!

Он пожал плечами.

– Таков закон этого мира, Нуму: за благо часто приходится платить злом – главное, чтобы зло оказалось меньше, чем благо. Сам посуди: чтобы жить, нам каждый день приходится присваивать цену всему вокруг. Цена яка меньше, чем цена семьи, которая питается его мясом; цена клопа, которого ты давишь в постели, ниже твоей. Полагаю, я стою больше, чем убийцы и воры из Анджана… Даже не потому, что они преступники, а потому, что ни один из них не сможет закончить Стену. Только я смогу – поэтому мне и нельзя умирать.

«Что-то я не заметил, чтобы ты таскал кирпичи на собственному горбу!» – подумал я, но вслух пробормотал только:

– Разве рабочие и шены не справятся с этим?

– Построить Стену – это полбеды. Нужно еще заставить ее работать, а для этого потребуются усилия всех шенов Перстня, всех женщин Лхамо и сверх того… чтобы одолеть ту тварь, которую ты видел, придется обратиться к ней же за помощью. Так что без Железного господина Стена так и останется кучей камней и грязи.

– А если бы Железным господином стал кто-то другой? Ведь были Эрлики до тебя – почему не быть и после?

– Я думал об этом, – согласно кивнул лха. – Много думал. Даже нашел способ передать мое проклятье тому, кого я сам выберу… Впрочем, тебе это знать ни к чему. Но кого выбрать? Сиа, Шаи и Нехбет ничего не смыслят в колдовстве. Пундарика безумен, Утпала – трус, который не может сказать мне в лицо о своей ненависти; думаешь, у него хватит духу завершить мою работу? Камала… У нее когда-то был дар, но чем он обернулся? Остается только Падма: ей не занимать смелости, но нет ни опыта, ни выдержки, чтобы обуздать эту силу, – тут он прищелкнул пальцами, высекая юркую молнию; зарница сверкнула в колодце Мизинца, проходя сквозь камень, высвечивая потаенные жилы металлов и самоцветов. Невольно я отшатнулся, сотворив перед грудью знак защиты (много ли в нем толку!), и заметил, что сияние проникает даже в одежду, шерсть и плоть. – Что говорить! Даже среди шенов нет достойного, хоть я и возился с ними все эти годы. Правда, когда-то у меня был по-настоящему способный ученик… Я надеялся, он сможет занять мое место. Но он исчез, а оставшиеся ни на что не годны – ни вепвавет, ни ремет.

– Невысокого же ты мнения о товарищах. Возможно, обитатели Когтя несведущи в колдовстве, – честно признал я. – Но зачем обвинять их в слабости и трусости?..

– Нуму, скажи-ка: почему за все эти годы никто из них не пришел ко мне с теми вопросами, которые ты задал сейчас? Ни разу не заглянул в чертежи Стены? Я не слишком старался скрыть правду. Даже наоборот: я почти хотел, чтобы кто-то поспорил со мной; назвал чудовищем… предложил другой выход… Если бы кто-то предложил другой выход! – бог горько усмехнулся и покачал головой. – Но этого не случилось. Они как утки, построившие гнездо в лисьей норе, – удобно устроились. Не нужно самим марать руки, не нужно ничего решать; нужно только вовремя закрыть глаза и промолчать… Разве это не трусость и не слабость?

– Шаи не молчал.

– Шаи…У него, правда, злости в избытке, зато ума недостает, так что бедняга обречен вечно блуждать в потемках. Считай, что ты обошел богов, Нуму.

Я уставился в песчаный пол, почти убежденный рассуждениями Железного господина, как вдруг вспомнил:

– А твоя сестра, Палден Лхамо?! Разве она не сможет заменить тебя? Вот уж у кого хватит и знаний, и силы!

– Не выйдет – мы с Селкет делим одну душу; значит, наши судьбы неразрывно связаны. Как полагаешь, что случится со мною, если я все же передам проклятье кому-то другому? Пойду петь песни и скакать по зеленым лужайкам?.. Для меня это будет конец, Нуму: я отправлюсь в ад и утяну Селкет следом. Поэтому мне придется жить дальше – ровно до той поры, пока не закончат Стену.

– Эта проклятая Стена… для чего она все-таки нужна?

– Я никогда не врал про ее устройство: сухет с душами Лу и прочей нечисти, заложенные в ее основании, будут раздавлены и выжаты в землю. Их жар должен наполнить ее новой жизнью взамен той, что сейчас утекает.

– Зачем же белые женщины собирают другие души? Не чудовищ, а переселенцев, бродяг, строителей? Ведь не все же… достаются тебе.

– Я не врал про устройство Стены, но умолчал о причине, почему мир остывает. Полагаю, ты и сам уже догадался: причина та же, что у моей болезни, – тварь, притаившаяся в глубине. Вся эта планета, с ее океанами и махадвипами, просто кокон для нее. Все, что происходит здесь, происходит по ее воле. Из-за нее ремет попали сюда, да и вепвавет тоже – это ваш корабль лежит заброшенным в лесах южной страны. Как черная дыра – ты же знаешь, что это такое? – она притягивает чужие жизни и пожирает неспешно, смакуя. И все же настало время, когда мир высосан почти досуха; даже дерево Уттаракуру засыхает. Понимаешь, что это значит? Больше не будет никаких перерождений – все, кто лишится тел, станут носиться по воздуху неприкаянными призраками или угодят прямиком в пасть чудовища. Мы убиваем их сейчас, чтобы когда-нибудь они могли жить снова. Когда зима закончится, Стена еще сослужит вам службу. Она станет новым прибежищем душ вместо зачахшего дерева, а вместо жуков и муравьев ей послужат новые боги – восемь почжутов и восемь белых женщин со свитой. Они будут следить за тем, чтобы законы судьбы не нарушались, чтобы грешники и праведники получали по заслугам… Так мир продолжит существовать.

Я чуть по морде себя не хлопнул от досады. Так вот что значили те лучистые значки, которыми помечала чертежи Палден Лхамо! Конечно, то были звезды дуат, земли мертвых, указывающие места на Стене, отведенные под украденные души.

– Могу я спросить еще кое-что?

Ун-Нефер вздохнул, растирая лоб костяшками пальцев.

– Спрашивай, раз уж начали.

– Не потому ли ругпо хотел уничтожить месектет, что узнал об этой твари? Не она ли свела его с ума? – решил я попытать судьбу; но лха покачал головой и отвечал – как мне показалось, совершенно искренне:

– Откуда ему было знать? О ней не ведали даже предыдущие Эрлики, хоть она и ела их заживо.

– Как же тогда узнал ты?

Он закрыл глаза, будто вспоминая. Радужки просвечивали сквозь веки, как две раскаленные монеты.

– Это случилось не так давно – лет сто назад, при тридцать шестом Эрлике. Я и Селкет… мы не сомневались, что одному из нас рано или поздно придется занять его место. Правда, тогда мы были глупы и не боялись болезни, считая, что сможем с ней совладать и даже поставить себе на пользу. Все же мы хотели разведать, что нам предстоит; поискать сокрытое в глубинах земли. Несколько раз мы пытались… и не нашли ничего, кроме черноты – сплошной черноты, полной горячего ветра. Но мы не сдавались, и однажды случилось иначе: после долгого падения во мглу та вдруг расступилась. Снизу било сияние – такое яркое, что его источник был едва различим. Насколько мне удалось рассмотреть, это был огромный столп огня; со всех сторон его ограждали щиты из прозрачных кристаллов, каждым из которых можно было бы накрыть Олмо Лунгринг целиком. Несмотря на эти заслоны, в воздухе летало множество искр. Скоро я понял, что они не выходят из пламени, а падают в него – прямо в пасть, раззявленную у основания хрустальной горы. Это был не огонь – это было то, что вы зовете Эрликом.

Тогда мое самодовольство сменилось страхом. Такое чудовище никому не удастся поставить себе на службу! Оно слишком сильно, слишком огромно; оно поглотило многих Лу, и ньен, и вепвавет. Все ремет, пораженные болезнью, стали его добычей. Вот почему я не нашел ни одного из них на дереве душ.

Ун-Нефер замолчал, будто заново вспоминая увиденное; вверху уныло свистели сквозняки, но даже это было лучше, чем тишина.

– А что случилось потом?

– Порыв ветра швырнул нас с Селкет обратно. С тех пор я ни на миг не забывал об этой твари… И знаешь, чего я боюсь больше всего?

– Быть съеденным ею?

– Нет, не этого. И даже не того, что случится с Олмо Лунгринг. Я боюсь, что она сможет выбраться отсюда. Покончит с этой планетой и отправится дальше: глотать солнца, осушать млечные пути, опустошать другие миры – Старый Дом, Новый Дом, Ульи… миры, имен которых я даже не знаю: сколько их еще во вселенной? Поэтому нужно остановить ее сейчас, пока она копит силы, пока не вышла из своего хрустального кокона… – лха снова коснулся лба, будто мучаясь головной болью, и пробормотал. – Пока это еще возможно.

Лапы больше не желали держать меня; под грузом мыслей голова сделалась тяжелой, как груженная камнями повозка. Протяжно вздохнув, я присел на холодную, влажную ступень рядом с Железным господином, почесал в затылке, а затем спросил:

– Но как Стена поможет от чудовища? Пускай она согреет землю, пускай станет прибежищем душ – оно-то никуда не денется! Его надо убить прежде!

– Убить его… Проще выпить море.

– Что же делать?

– Видел спящих? – невпопад ответил он.

– Женщин и мужчин внизу? – я вспомнил разбухшие, пахнущие гнилью тела, туго перетянутые бинтами, замурованные в зеленый лед. – Видел.

– На них заклятье, которое я придумал. Оно как бесконечный узел, – тут Ун-Нефер крепко переплел пальцы правой и левой ладони, – замыкает разум в самом себе. Это сон, от которого невозможно проснуться; замо́к без ключа; башня без дверей. Дважды и трижды рожденные ремет стали первыми, на ком я его испытал, но это вышло случайно. Я готовил заклятье не для них. В тот день, когда Стена будет закончена и приведена в действие – в день, когда я стану не нужен Олмо Лунринг, – я произнесу его над собой.

– Как же это поможет?

– Ты не задумывался, Нуму, почему Железный господин всегда только один? Почему новый не появляется, пока не умрет прежний? Тварь в глубине питается всеми душами без разбора – вепвавет, зверей, демонов – но мы отличаемся от прочих жертв. Других она просто пожирает; нас носит, как маски. Днем и ночью она осаждает нас, пытаясь завладеть мыслями и поступками…

Дрожь пробежала по моему хребту, заставляя шесть стать дыбом. Я вспомнил страшную ночь перед Цамом – ту, когда Железный господин чуть не сдался своему врагу.

– Это ее и погубит. Да, тело твари может быть под землей, но ее йиб здесь, – бог поднес правую ладонь к груди, чуть не касаясь золотой печати с именем. – И я стану арканом, который на нем сожмется. Когда я произнесу заклятье, мой ум будет пленен внутри кошмара, а чудовище – внутри меня. Так мы навечно окажемся заперты друг с другом; и не в сладкой дреме, как спящие ремет. Нет, нас ждет ад – такой, откуда ни мне, ни ей никогда не выбраться. Я стану последним Эрликом; и это будет достойной платой за все, что я совершил.

Я уставился на худое, усталое лицо лха. Если то, что он говорит, правда, то это страшная цена, даже за спасение мира! И страшное наказание… даже для того, кто погубил столько жизней.

– Ну а теперь, когда ты получил столь желанные объяснения, скажи, что мне делать: оставить все как есть или стереть этот разговор из твоей памяти?

– Зачем? – мрачно осведомился я. – Чтобы я не проболтался?

– Чтобы ты мог спокойно спать по ночам.

– Спасибо, обойдусь. Я предпочитаю знать, какой ценой куплен мой сон.

Железный господин кивнул – как мне показалось, одобрительно.

– Хорошо. Тогда иди. Мне нужно закончить с сухет.

Оставив бога возиться с чортенами, еще с утра бывшими городом Анджана, я побрел по бесконечной лестнице. Скоро еще семь великих городов южной страны падут; скоро их жителей принесут в жертву безымянному чудовищу… А если взять и рассказать обо всем, что я услышал, обитателям дворца? Если остальные ремет узнают, что скрывается внутри Стены, что они сделают с этим знанием? Тут я остановился, чтобы врезать кулаком по камню от злости – и бессилия. А что это знание сделает с ними? Перед глазами встали Камала, распластавшаяся на мятых простынях; Шаи, сбежавшей из дворца; Нехбет, бледная от страха; и Сиа – добрый старый Сиа… Когда я дошел до верхней ступени, то уже знал точно: я ничего никому не скажу.

За окнами дворца Бьяру сверкал на закате, как новенькая золотая монета; а чуть поодаль в легкой дымке синели отростки Стены, мало-помалу забирающие Бьяру в кольцо. В голове вдруг всплыли проповеди Кхьюнг о том, как сложно разрушить этот мир. Какие же шанкха дураки! Мир рушился прямо у них на глазах, а они и не догадывались.

***

От клокочущих в груди тревоги и гнева все валилось из лап, так что я благоразумно решил ничего не трогать, никуда не ходить, а просто забраться в кровать, выпить снотворного отвара и ждать, пока этот день наконец пройдет. Однако ж голова гудела так, что никакое лекарство не действовало. Когда по моим подсчетам уже настала ночь, я устал отлеживать бока и сел в постели. Мысли путались, как при жа́ре. Почему-то мне чудилось, что никакого разговора с Ун-Нефером не было, что я случайно выпил маковое молочко Камалы и только-только отхожу от тяжелого бреда. Тут же я решил, что нужно выяснить правду – а для этого следует проверить, на месте ли принесенные Железным господином чортены. Пол под босыми лапами был холодным, как лед; пришлось натянуть туфли. Шлепая подошвами, я выбрался в коридор и побрел через дворец к Мизинцу, но, когда проход внутрь скалы открылся, не увидел привычной лестницы. Скала изнутри превратилась в колодец с гладкими стенами. Охнув от удивления, я услышал, как стократно отраженное эхо разносится в пустоте. Вцепившись когтями в стену, я перегнулся через «порог», пытаясь рассмотреть на дне свет чортенов, но там было темно.

– В одном городе не было жителей, – раздался голос у меня за спиной; от его звука – тихого, доносящегося как будто сквозь преграду, по коже побежали мурашки. На ватных лапах я повернулся и увидел тень… Нет, лха в черных доспехах со шлемом, закрывающим лицо. – Только колодцы. Но все они были живые – вылуплялись из яйца, как птицы, росли и тянулись вверх шестами-журавлями, как деревья, старились, как звери, зарастая бородами мха и травы… Наконец, через много-много лет, дождь размывал землю, ветер разбрасывал камни, солнце выпивало воду – и колодцы умирали.

Лха подбирался все ближе, но мне никак не удавалось уловить его шаги. Вокруг него клубился черный дым, отделялся от доспехов, как чад от огня, и мешал рассмотреть очертания тела. Я моргнул, потер глаза, но это не помогло – он будто плыл по воздуху… или она? Я силился понять, кому принадлежит голос – Железному господину или Палден Лхамо, – но из-за шлема, искажающего звуки, никак не мог различить.

– Тогда один из колодцев решил: если все беды наверху, почему бы не начать расти вниз? Так он и сделал. И чем глубже спускался колодец, тем прозрачнее и вкуснее становилась его вода – ни песка, ни ила, ни привкуса лягушачьей шкуры. Шло время, и все, что было наверху, забыл умный колодец – только пил и пил себе дивную холодную влагу. Казалось, не будет конца его пути – и его жизни, пока однажды он не встретил под землей огромный старый камень, преграждавший дорогу.

Тень стояла прямо передо мной. На черном нагруднике блестело выведенное золотом имя, но я никак не мог прочитать его – знакомые значки меду нечер складывались в бессмыслицу.

– Колодец спросил у камня: «Зачем ты лежишь здесь, в темноте и сырости, от которых даже у вашего толстокожего племени должно ломить кости? Здесь, где даже крот и дождевой червяк не составят тебе компании?» И камень со вздохом ответил ему: «Я бы и рад выползи их своей норы, погреть старые бока на солнце, да не могу! Ведь давным-давно, когда и мира еще толком не было, боги подобрали меня с вершины холма Бенбен и заткнули мною пасть Океана. Теперь я должен лежать здесь до скончания времен, пока меня не проедят насквозь его соленые воды».