Текст книги "Три Нити (СИ)"

Автор книги: natlalihuitl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)

Свиток XII. Казнь

Обратный путь занял четыре дня и пять ночей. На рассвете пятого дня я заметил, еще издалека, стаи воронов в светлеющем воздухе вокруг Мизинца – явный знак того, что богов уже заждались. И точно, не успели мы ступить за порог Когтя, как впереди вырос Утпала. Его лицо было перекошено от гнева; шрамы на щеке страшно багровели; лягушачий рот изрыгал проклятия, каких я отроду не слышал. Из потока отборной брани мне удалось уяснить вот что: отголоски битвы с Лу донеслись и до Бьяру. От крика змея потрескались стены кирпичных домов; многие чортены и идолы повалились в пыль; а уж сколько окон перебило – не счесть! Даже Бьяцо выплеснуло тяжелые воды из берегов, лизнув ступени княжеского дворца. На Стене, с северной стороны, сломались строительные леса – говорят, рабочие сыпались с них гроздьями, как муравьи с древесного листка. А главное, посреди ночи небо над горами вспыхнуло тысячей огней; этого жители столицы испугались еще больше, чем дрожи земли. На площадях уже явились предсказатели, толкующие это как знамение конца времен – пока тихо, вполголоса, опасаясь гнева шенов; но кто знает, что будет дальше?

– Стена устояла? – спросил Ун-Нефер, когда вороноголовый наконец замолчал, шумно отдуваясь.

– Да что с ней будет! – в сердцах крикнул Утпала, рассекая воздух могучим кулаком. – Или это все, что тебя заботит?

Он уперся лапами в бока и вытянул вперед мощную шею – один-в-один огромный разъяренный дронг. Злобно сощуренные глаза уставились на Железного господина из-под густых бровей – и, кажется, только сейчас Утпала заметил помятые доспехи, синяки, и ссадины, и засохшие пятна крови. Охнув от изумления, он отступил назад.

– Поговорим позже, – отрезала Селкет и, приобняв брата за плечи, повела его прочь. Я хотел юркнуть следом, но Утпала остановил. Присев на корточки, чтобы поравняться со мной взглядом, он спросил:

– Нуму, ну хоть ты расскажешь, что там произошло?

И я уже было открыл рот, чтобы ответить – сам не знаю, что, – как вдруг пол поплыл из-под лап.

***

– Тише, тише. Сколько пальцев ты видишь?

Над носом пронеслась ладонь с тремя растопыренными узловатыми пальцами. Сверху так ослепительно светила круглая лампа, что я мог не только сосчитать их, но и различить темные пятна костяшек в красноватой плоти.

– Сиа, – выдохнул я. – Что со мной?

– Треснувшие кости, ушибы, сотрясение и… в общем, не крути пока головой.

Трясущейся пятерней я ощупал череп – в одном месте шерсть была выбрита, и к коже присосалось что-то гладкое и круглое, вроде огромного клеща. Вскрикнув от страха, я сразу же попытался его отодрать.

– Прекрати, дурак! Само отпадет, когда закончит.

Лампа погасла, и я увидел себя в ее полированном нимбе: лежащим на столе, с перепуганными глазами, замотанным в бинты. Над правым ухом, перебирая лапками в гриве, копошился механический жучок, запустивший длинный хоботок мне в череп. В стеклянном брюхе насекомого плескалась какая-то мутноватая жидкость. Внимательней рассмотреть его я не мог: сердце сразу начинало биться как бешеное, и становилось трудно дышать.

– Лежи смирно. Можешь даже поспать.

– Вряд ли я смогу спать, пока у меня в мозгах копошатся, – буркнул я в ответ.

– Как знаешь, – пожал плечами Сиа и сделал вид, что поглощен своими заботами. Я скосил глаза и увидел, как он переставляет цветные бутылочки на полках. Лапы лекаря дрожали; бутылочки печально звенели, стукаясь друг о друга тонкими боками. Наконец ему надоело бессмысленное занятие; Сиа повернулся ко мне и с укоризной спросил:

– Зачем ты пошел с ними, Нуму? Они оба сумасшедшие, но ты-то!

Я открыл и закрыл рот, не зная, что ответить. По счастью, старик ответа и не ждал; отвернувшись, он принялся снова громыхать стекляшками.

***

Несколько дней, по настоянию Сиа, я провел в постели, чередуя еду и сон и лениво пробираясь сквозь книги, на которые не хватало времени раньше. Если бы не ушибы и ноющие кости, это безделье было бы почти приятным; но долго оно продолжаться не могло. Как-то вечером лекарь ворвался ко мне в спальню, потрясая тяжелым свертком с инструментами.

– Одевайся, – велел он. – И ступай к Уно.

– Что с ним?

– Понятия не имею, – огрызнулся старик. – Он меня даже на порог не пустил – велел позвать тебя. Не знаю, что у вас там за тайны, но учти, мне это не нравится!

Не обращая внимания на обиду, явно звучавшую в голосе Сиа, я как можно быстрее натянул штаны и чубу, плеснул на морду холодной воды и побежал наверх. Дверь в покои Железного господина распахнулась не сразу – сначала послышался тихий голос Кекуит, предупреждавшей о появлении гостя, и только затем проем расступился. Я зашел внутрь уверенно, полагая, что после увиденного в горах готов ко всему. Как же я ошибался!

Солнце уже зашло, но лампы под потолком не горели. Вместо этого на полу чадили масляные плошки самой грубой работы – такими пользовались ремесленники в Бьяру, чтобы трудиться по ночам. Маленькие тусклые огоньки плыли над мутью топленого жира, каждый миг грозясь погаснуть. Среди этих глиняных посудин спиною ко входу сидел Железный господин. Он был с головы до пят замотан в кусок темной ткани – не то накидку, не то одеяло, стащенное с постели. По правую сторону лежало круглое зеркало на длинной, обмотанной шелком ручке; по левую стоял ларчик с желтыми пилюлями.

– Подойди, – велел он, не поворачивая головы. – Инструменты при тебе?

– Да, – отвечал я, сглотнув подступивший к горлу ком, и в подтверждение своих слов тряхнул позвякивающим свертком.

– Тогда помоги мне с этим, – сказал бог и сбросил покрывало с плеч. Я едва удержался от крика: всю его спину, от левого плеча до правого бока, пересекал уродливый, вздувшийся нарост, похожий на вывернутую наизнанку кожура граната. Белая поверхность странно поблескивала в полумгле. Подойдя ближе, я увидел, что кое-где сквозь кожу, вспухшую от внутреннего напряжения, прорвались прозрачные, стреловидные кристаллы.

– Что это такое?!

– Я пропустил один из осколков, упавших с Лу, и вот что вышло. Мне нужна твоя помощь, Нуму. Если не вытащить их все до единого, они вырастут снова.

– Но… я никогда не делал такого! Может, тебе лучше позвать сестру?

– Нет, не лучше, – сквозь зубы процедил Железный господин.

– Не понимаю, чем она обидела тебя, – пробормотал я, изо всех сил тяня время. Ун-Нефер вздохнул и выпрямился, оборачиваясь ко мне. От этого движения нарост лопнул еще в нескольких местах, щедро брызнув сукровицей.

– Ничем. Но близнец – это все равно что зеркало, которое постоянно держат перед тобою; рано или поздно захочется разбить его. Готов поспорить, Селкет тоже не раз посещала мысль: не стоит ли избавиться от двойника? Если бы мы не делили одну душу, то каждый из нас давно бы попытался; увы, смерть одного утащит в ад и другого! Поэтому я уверен, что в этих пилюлях нет яда, – он с невеселой усмешкой вытащил из ларца желтый катышек лекарства и проглотил, не жуя. – Но прямо сейчас, когда я изуродован болезнью, я не хочу видеть свое отражение. Так что придется тебе помочь с… этим.

– Все не так страшно, – не слишком уверенно протянул я, раскладывая сверток со щипцами, ножами и иглами на полу. – Конечно, останется шрам, но под одеждой его будет совсем не видно. Невелико уродство.

– Я не о теле, Нуму, – тихо ответил лха. Я выбрал лезвие поострее, протер очищающим раствором (пускай в этом, по словам Железного господина, и не было нужды) и одним взмахом рассек нарыв. Кожа разошлась, будто распахнувшийся рот; вот только вместо зубов в нем торчали хрустальные друзы – прозрачные на свету, голубовато-белые в тени. Вооружившись щипцами, я ухватился за кристалл побольше и потянул на себя. Тот легко отделился от мяса, оставляя в нем кровоточащую язвочку; против моих ожиданий, у самоцветов не было крепких корней. Бросив проклятую каменюку на расстеленное на полу полотенце, я взялся за следующую. Не знаю, что чувствовал при этом лха; надеюсь только, что съеденное лекарство притупило боль. Так прошло не меньше получаса. Масло в плошках убыло; огоньки гасли один за другим.

– Нужно больше света, – пробормотал я, опуская дрожащие лапы. Железный господин едва заметно качнул головой в сторону кровати; рядом с нею и правда нашелся кувшин с жирными потеками на горлышке и боках. Разлив его содержимое по посуде, я принялся заново поджигать ветошь, заменявшую фитили. Это оказалось не так-то просто; когда очередной клочок утонул в масле, я тихонько пробормотал «все ест – не наедается, а попьет – умирает».

– Огонь, – вдруг отозвался Ун-Нефер.

– Что?

– Огонь – съест что угодно, но от воды гаснет.

– Откуда ты знаешь? – удивился я. Этой присказке я выучился очень давно, еще от матери, и никак не ожидал, что богам она тоже знакома.

– Я и не знал. Просто угадал.

– Хм… – пробормотал я, решив испытать его, а заодно и отвлечь от прикосновений щипцов, выдирающих хрустальную поросль из живого мяса. – Рядят невесту в кружева, а та едва жива. Что это?

– Это мизгирь поймал добычу, – почти не раздумывая сказал лха. – Знаешь, в Старом Доме тоже любили загадки.

– Правда?

– Да. Помнишь, на охоте я сказал, что первое мое воспоминание – о встрече с родителями? Это и правда, и неправда. Есть другие, еще раньше. Нечеткие, расплывающиеся – какие-то тени, пятна света… И загадки. Кажется, мне задавали загадки, еще до того, как я мог ответить на них.

– Но зачем?

Вместо ответа он спросил:

– Мать красна, дочь черна, сын бел. Что это?

– Красное, наверное, опять же огонь, – принялся размышлять я. – Из огня получается черный уголь – это дочь; а сын не зола, она серая… Значит, дым! Он бывает белым.

– Правильно. Но ты не угадал бы, если бы не придал огню свойства материнской утробы – способность рожать детей.

– Ну… пожалуй, что так. Но что с того?

– Загадки не то, чем кажутся, Нуму. Чтобы ответить на них, нужен особый ход мысли, – Железный господин чуть повел ладонью в воздухе, стараясь не мешать моему занятию. – Она должна бежать, как дрожь по паутине, где каждая нить связана с другой. Тучи и овечья шерсть; гудение пчел и молитвы шенпо; гуси и сваренные в супе момо; шапки на головах и чаши с подношениями… все должно соединяться. Загадки позволяют увидеть изнанку мира – ту, где переплетаются корни, пущенные предметами дневной стороны. Полагаю, с их помощью мои создатели проверяли, хорошо ли выращенные в склянке мозги усвоили знания; но получили они куда больше, чем хотели. Следовало бы знать, что в паутине в конце концов заводятся пауки.

Не буду врать – я не все понял в его словах, но все же осторожно отозвался:

– Выходит, тебе повезло. Ты же смог уйти от них – от своих родителей.

– Уйти – не то слово, – пробормотал лха, сжимая губы, оттого что я вытянул еще один, крепко засевший, кристалл из нарыва. – Я бежал со всех ног. Я мог бы остаться в Новом Доме и добиться высокого чина в меса или вернуться в Старый Дом и заявить права на наследство семьи, а вместо этого записался добровольцем на месектет. Конечно, какая-то часть меня надеялась найти новый мир, добиться славы… Но, по большей части, я хотел просто сгинуть без следа. Вот как сильно я боялся, что старые нечер придут по мою душу. И к чему это привело! – тут он горько засмеялся и дернул плечами. Кровь из ран под лопатками обильно хлынула на спину; красные потеки переплетались, как косы в девичьей гриве.

– Прошу, не шевелись, – взвыл я, торопливо промакивая раны. – Признаюсь честно, я не хочу, чтобы… оно попало на меня.

– Не бойся, для тебя это не заразно. Для роста ему нужна особая почва.

– Лу же подошел.

– Лу – это совсем другое дело. Змеи как мост, перекинутый между дневным и ночным миром. А ты не змей и даже не колдун.

– Может, и так. Зато иногда мне снятся странные сны, – обиженно буркнул я.

– Ты как будто завидуешь этому? Не стоит; эта сила не приносит радости, – глухо отвечал Железный господин. Пристыженный, я прикусил язык и продолжил выдирать кристаллы уже в тишине. Где-то через час работы наружу вышел последний осколок – плоский, похожий на чешуйку зеркального карпа. Я пронес масляную лампу вдоль позвоночника лха – ни блеска, ни всполоха; он был чист.

Убедившись в этом, я сшил края раны и наложил сверху повязки, пропитанные заживляющей смесью из запасов Сиа. Когда с этим было покончено, пришлось помочь богу подняться и дойти до кровати; хоть Ун-Нефер и не жаловался, ему явно стало хуже. Он повалился на простыни, дрожа всем телом.

– А что делать с этим? – спросил я, указывая на груду блестящих осколков.

– Оставь, – едва слышно шепнул он, а потом замолчал и не отзывался уже больше ни на что, будто уснул. Тихо ступая, я вышел от него и побежал в спальню, где немедленно вымылся под такой горячей водой, что с кожи вся шерсть чуть не слезла. Нож, которым я вскрыл нарыв, и щипцы, которыми касался кристаллов, я выбросил, а одежду, забрызганную кровью Железного господина, – сжег.

***

Когда я вернулся в Бьяру, меня ждал очень странный прием. Стоило разыскать помощников у Стены, как Макара набросилась на меня чуть ли не с кулаками.

– Где ты пропадал целый месяц, дре тебя дери? – завопила она, швыряя оземь сумку с чем-то тяжелым – и, судя по печальному звону, бьющимся.

– Я просто задержался в… эээ… дома, – пролепетал я, пятясь назад и думая, чем лучше прикрыться – доской, брошенной посреди дороги рабочими, или Саленом, буравившим меня тяжким взглядом.

– Неужели нельзя было хоть весточку передать? Мы думали, тебя давно убили, а кости разбросали по всей Олмо Лунгринг!

– Нуу… – протянул я, твердо решив использовать в качестве щита Салена. – Но у вас вроде и без меня дела шли неплохо?

– Причем тут дела?! – возмутилась Макара. – Мы волновались за тебя! Друзья мы тебе или нет?

– Ох, да оставь его, – проворчал Сален, придерживая девушку за плечи. – Никакие мы ему не друзья; так, челядь, до которой он время от времени снисходит.

На секунду я замер как громом пораженный. Эти слова были обидны, но в некотором роде правдивы. Я никогда не думал о своих помощниках как о друзьях; да и вообще, пожалуй, ни о ком внизу. Казалось, если я пропаду, назавтра обо мне никто не вспомнит… Что за наваждение такое? Что за тень легла между мною и миром?..

По счастью, мимо прошла Рыба с ворохом мокрых тряпок в бадье и с невозмутимым видом кивнула мне. Я тут же бросился следом якобы с расспросами о том и сем, а на деле радуясь тому, что хоть кому-то здесь на меня плевать.

***

Пускай я выкорчевал весь плотоядный хрусталь из спины Ун-Нефера, но охота в горах не прошла для него бесследно. Болезнь обрушилась с новой силой. И хотя теперь я куда больше знал о ее природе, все равно мало что мог сделать: только отереть лоб несчастного, укрыть одеялом или подать желтые пилюли. Сиа, кажется, ревновал к тому, что мне, а не ему, удалось навязаться лха в помощники. Бедный лекарь! Он и представить себе не мог, какой ужасной участи избежал. Не один седой волос я выдернул из гривы после ночей, проведенных у постели Железного господина.

Уже началось короткое лето, и солнце только на два-три часа уходило с неба. Мир, прогретый его лучами, казался плотным и тяжелым, будто налившееся соком яблоко; но все было иначе по ночам, когда в окна дворца заглядывала белая луна. Недель через пять после той злополучной охоты, когда совсем стемнело, я вошел в покои Железного господина с книгой под мышкой – надеясь хоть почитать, раз уж поспать не удастся – и увидел его за столом. Перед лха, укрепленное на трехногой подставке, стояло серебряное зеркало; рядом тлел огонек светильника. Он обернулся, и я увидел черную полосу крови, стекающую изо рта по подбородку, прямо на светлый хлопок рубашки. Увидев меня, Ун-Нефер поспешно прижал к лицу какую-то тряпку.

– Жаль, что ты застал меня в таком виде, – пробормотал он, отшвыривая на стол что-то маленькое, блестящее… осколок зуба. – Мне показалось, на нем вырос камень. Они снова начали расти, уже без помощи Лу. Как мало времени осталось! Как мало…

Чем дальше, тем продолжительней и мучительней становились приступы болезни; теперь Железный господин редко покидал свои покои, передав дела в городе попечению Палден Лхамо. Но ближе к летнему солнцестоянию случилось вот что: явившись в его спальню в обычное время, я застал бога собирающимся. Он уже облачился в наряд, в котором обычно являлся шенам: длинное платье с рукавами-«колчанами»; нити костяных и железных бус, спускающиеся с плеч и груди; широкий пояс, к которому крепились аркан и булава. За него же лха заткнул зеркало на перевитой шелком ручке; вокруг запястья обвил железные четки; затем снял со стены маску с бычьей мордой.

– Куда? – всплеснул я лапами.

– Тебе никто никогда не говорил, что ты похож на курицу? – задумчиво протянул Ун-Нефер; но я не обиделся – судя по выражению лица, его мысли были далеко отсюда. – Есть такие курицы, с перьями, похожими на мех, и черным мясом… Говорят, есть его полезно для здоровья.

– Оно, может, и полезно, а вот расхаживать неведомо где, когда еле на лапах стоишь – нет! – отрезал я. Железный господин вздохнул и отер блестящее от испарины лицо.

– Я не могу вечно прятаться. Знаешь, что происходит внизу? В устье Ньяханг, в южном княжестве Нгепо Трана, готовится восстание. Час назад князь Мургу приказал убить шена, состоявшего при его дворе. Труп выбросили в яму с нечистотами. Сейчас Мургу заседает с советниками и дружиной, обсуждая, как поступить – засесть в своих землях, отказавшись платить дань Бьяру, или идти войной на столицу, собирая под свои знамена всех, кто недоволен жизнью. А таких много! На рассвете он объявит решение народу.

– Но это же безумие!

– Да, мятеж не принесет им добра, не говоря уж о победе. Но княжество Нгепо Трана богато – поэтому его правитель потерял благоразумие. А у нас нет времени, чтобы тратить на нелепые войны! Нет, все должно быть решено немедленно…

– Разве шены не могут справиться с этим?

– Могут или нет, они не должны заподозрить меня в слабости, Нуму. Иначе у нас будут проблемы серьезнее, чем глупый мелкий князек.

– Погоди! Дай я хотя бы пойду с тобой, чтобы… помочь в случае чего, – сказал я, цепляясь за полы его одежды.

– Тебе лучше не видеть того, что произойдет.

– Я видел уже столько всякого, что хуже не будет.

– Как знаешь. Бери эту маску и не отставай!

Лха сорвал со стены и бросил мне какую-то красную зубастую личину – я и рассмотреть ее толком не успел – и вылетел из покоев. Я опрометью кинулся следом.

Мы прошли через Мизинец в подземелья старой гомпы и оказались в той же зале без окон, заполненной густым чадом благовоний, где давным-давно я помог убить и воскресить Чомолангму. У дверей нас встречали почжуты, выстроившиеся по четверо в ряд, слева и справа; среди них я заметил и Чеу Ленца. Железный господин сдержал слово и не казнил Ишо, но тот явно понес наказание за свою дерзость. Он страшно исхудал, осунулся и постарел лет на десять; когти на пальцах были сгрызены до крови, под глазами набрякли лилово-синие мешки. Правда, долго разглядывать Ишо мне не пришлось; миновав почжутов и шенов попроще, мы направились к середине залы. На этот раз вместо каменной чаши и крюков там стояли зеркала – такие высокие, что даже Железный господин мог отразиться в них целиком. Всего числом их было двадцать четыре; они образовывали круг, в который лха и вошел, жестом велев мне остаться позади. Сам он сел, подобрав лапы, на подстилку из трехцветного шелка. Черный наряд стлался по полу и клубился, точно грозовые тучи.

Все замерло. С минуту, не меньше, в воздухе висела тишина – такая пронзительная, что мне уже подумалось, не оглох ли я, – как вдруг резким, дребезжащим голосом взвыл ганлин, ударили гонги, запели невидимые трубы. Из зеленоватой мглы зеркал проступили надменные морды, богатые наряды, толстые животы. Надо лбами у призраков сверкали венцы-бьяру с короткими рогами из драгоценных камней: бирюзы, янтаря, кораллов, яшмы… И хотя я никогда не видел этих мужчин и женщин прежде, я понял, что то были правители Олмо Лунгринг.

Один из них, явившийся прямо перед Железным господином, имел особенно странный вид. Бурую грудь и мощные лапы покрывала броня, старинная на вид и, судя по обилию узоров и позолоты, никогда не бывавшая в битве; кожаные ремни и шелковые завязки едва сходились на дородном теле. К вороту доспехов крепились знамена, украшенные хвостами яков и тигриными шкурами; на надбровьях медного шлема алели кораллы, изображая языки негаснущего пламени. Но, хоть облик князя и казался почти нелепым, его налитые кровью глаза смотрели грозно и страшно. К нему Эрлик и обратился – и его голос звучал как рокот далекого грома.

– Мургу. Ты предал меня.

Призрак открыл рот, намереваясь что-то сказать; все правители уставились на него – одни с любопытством, другие – со злостью, третьи – почти с грустью. Но не успел князь набрать воздуха в легкие, как чьи-то лапы втолкнули в круг двух испуганных подростков: девочку лет шести и мальчика немногим старше. Они мало походили на грузного мужчину в зеркале, но по тому, как исказилось его лицо, как дрогнули и сжались толстые губы, я понял, что это его дети. Должно быть, их отдали на воспитание ко двору Бьяру: обычай, существовавший с незапамятных времен, недобрый смысл которого я вполне уяснил только сейчас.

– Но я не трону невинных, – продолжал Железный господин. – Твоим детям будет дан выбор.

– Сэза! – позвал один из почжутов.

– Динтри! – вторил ему другой.

Дети подняли головы; в их глазах стояли слезы.

– Ваш отец – предатель. Он нарушил закон; он отрекся от истинных богов. Он хочет погрузить земли Олмо Лунгринг в войну; хочет пролить кровь своих сестер и братьев.

– Отрекитесь от него; отрекитесь от его преступных замыслов – и сможете вернуться в Нгепо Трана как наследники рода Мен и законные правители.

Почжуты умолкли. И тогда Эрлик спросил:

– Каково будет ваше решение?

– Я отрекаюсь! Отрекаюсь! Клянусь, господин, этот негодяй – он для меня никто! – закричал мальчик, тыча пальцем в зеркало. Видение в нем поморщилось и сплюнуло с отвращением. – Нет, хуже, чем никто! Он преступник, в которого я первым швырну грязью, если он пройдет мимо!

– А ты, Сэза?

– Я… – девочка утерла глаза кулаком; ее голос дрожал, так что ей пришлось отдышаться, прежде чем ответить. – Я не могу отречься от отца.

– Сэза! – закричал мальчишка, хватая ее за плечи и встряхивая, как куклу. – Не глупи! Разве он думал о нас?! Он знал, что нас убьют, – и все равно решился на мятеж! Ему плевать на нас – так и ты плюнь на него!

Но когда подросток разжал пальцы, тело его сестры повалилось в черный дым, уже бездыханное. Шерсть у меня на загривке стала дыбом; и не я один ужаснулся – прочие князья Олмо Лунгринг тоже беззвучно молились и качали головами, творя перед грудью знаки защиты. Даже по щекам жестокосердного Мургу катились слезы. И все же, пока шены железными крюками вытягивали его сына и то, что осталось от дочери, из круга зеркал, упрямец мотнул головой – один-в-один готовящийся броситься на врага баран – и закричал:

– Думаешь, это остановит меня? Ошибаешься! Завтра мы пойдем войной на ваш гнилой, разжиревший на чужой крови Бьяру! Соберем всех, кого вы замучили податью, у кого отобрали земли, зерно и слуг! И не надейся на черных шенов – у меня есть свои колдуны, не хуже!

– Так ли это, Мургу? – спросил Железный господин, и его голос звучал как звон кузнечного молота, ударяющего по металлу.

Толстый князь исчез из зеркала; вместо этого в нем замигали пестрые огоньки. Они казались расплывчатыми, как плывущие под водою медузы, но приближались, стоило только приглядеться – да так, что можно было различить каждую шерстинку на носу, каждую серьгу в ухе или серебряную пуговицу на рубахе. Это были колдуны всех мастей, не меньше сотни, а может, и тысячи – я не успел сосчитать. Среди них попадались дикие старухи-рогпа, с перепутанными гривами и длинными лиловыми сосками, торчащими из шерсти; мудрецы южной страны, с окрашенными хной ладонями; гадатели с востока, держащие у пояса таблички предсказаний, и заклинатели духов с запада, продевающие сквозь пальцы толстые цветные нити. Но особенно много было служителей старых богов: одетых в желтое детей Норлха; поклонников Пехара, скрывающих морды под широкополыми шляпами; дочерей Курукуллы со стрелами, пропущенными прямо через живую плоть. Все колдуны были заняты делом: одни склонились над рисунками в песке, другие швыряли под лапы косточки, камни и обрывки шнуров, третьи плели обереги из веревок и тростинок, четвертые мычали заклятья, пятые – начищали ваджры, пурбы и кривые тесаки. Стоило подольше сосредоточиться на ком-нибудь, как призрак вздрагивал и начинал вертеть головою, будто почувствовав чужое присутствие.

Когда все князья вдоволь налюбовались на эту пеструю толпу, случилось вот что: живая тьма, облекающая Эрлика, будто бы дала трещину. Над переносицей, между высоких бычьих рогов открылся еще один глаз, сверкающий, будто алмаз, и узкий, как змеиный зрачок. Его взгляд устремился внутрь зеркала – и плывшие в нем огоньки начали гаснуть один за другим. Вперившись в черное стекло, я увидел, как тела колдунов усыхают: кожа натягивается на ребрах, щеки впадают, глазницы превращаются в пустые колодцы… Кто-то пытался сопротивляться, молясь и воздевая вверх лапы с раковинами, капалами и идолами ца-ца, но это продолжалось недолго. Лучи яркого сияния впивались в них, как крюки в рыбьи жабры. Еще несколько мгновений в зеркале виднелись съежившиеся мумии несчастных, валяющиеся в ворохе опавшей одежды и облезшей шерсти, а потом и они исчезали.

И когда не осталось ни одного огонька, перед лицом бога снова появился воинственный князь. Он сбросил шлем и часто дышал, вывалив язык из пасти; знамена за широкой спиной трепетали.

– Мургу, – снова позвал Железный господин, и его голос звучал как рокот стен, ломающихся от толчков землетрясения. – У тебя больше нет ни детей, ни слуг. Ты остался один.

– Ну так убей меня! Чего ты ждешь? Я стану гьялпо, гневным духом, и все равно пойду войной на тебя, даже из преисподней! – заорал мятежник, выплевывая пенящуюся слюну изо рта, как искры из кузнечного горна. Но не успел его крик стихнуть, как на лбу Эрлика снова распахнулся огненный глаз. Сияние пронзило глупого князя насквозь, пройдя сквозь доспехи, одежду, шерсть, кожу, жир и мясо, высвечивая скользкие кишки, похожие на переплетение трубчатых водорослей, и темные сгустки внутренних органов, спрятанные за гнутыми ребрами… А потом все это пришло в движение, перемешиваясь, разбухая, вздуваясь! Даже кости пустились в рост, как трава по весне, давя потроха, растягивая шкуру. Князь издал ужасный вопль, но тут же забулькал, захрипел, выпуская из глотки какую-то густую жижу; его губы слиплись, оставив лишь крошечное отверстие. Скоро он уже не был похож на живое существо – скорее, на туго набитый мешок, с длинной, тонкой шеей, согнувшейся под тяжестью пучеглазой башки. Подвязки на доспехах полопались, парчовый наряд превратился в лохмотья; знамена скрылись под складками кожи. Я узнал это странное создание – Мургу превратился совсем не в гордого гьялпо, а в прета, жалкого голодного духа.

– Правители Олмо Лунгринг, – возвысил голос один из почжутов. – Мургу не знал меры страстям. Он дал им завладеть собой. Он нарушил закон, он отрекся от истинных богов – и вот чем стал! Не одна кальпа и не одно перерождение потребуются ему, чтобы искупить вину.

Призраки князей тряслись как осиновые листья. Многие тяжко дышали, с трудом сдерживая тошноту.

– Будьте умеренны в своих желаниях, – заговорил другой почжут; отчего-то мне почудилось, что это Ишо. – Будьте верны в своей службе – и вас ждет награда и в этом мире, и в ином. Бьяру примет вас и ваши дворы. Небеса откроются перед вами.

Змеиный глаз уставился на правителей, а затем погас – и видения в зеркалах испарились. Железный господин сразу же поднялся и пошел прочь; шены расступались перед ним, как разбегающиеся по волнам водомерки; я бросился следом, едва поспевая. Когда мы оказались в потаенных переходах под Мизинцем, страшное обличье спало с лха, и я понял причину спешки. Он шатался, как подрубленное дерево; лицо блестело от пота; вены на лбу и шее набухли и позеленели. Задыхаясь, Ун-Нефер опустился на каменные ступени и согнулся пополам, прижимая голову к коленям.

– Что с тобой, господин? – спросил я, касаясь его плеча и даже сквозь плотную ткань чувствуя мертвенный, обжигающий холод. Железный господин что-то глухо пробормотал в ответ, и я склонился ближе, чтобы лучше слышать. Вдруг длинные пальцы схватили мои запястья, сжали до хруста; на меня уставились пустые, полные нездешнего света глаза.

– Беги, – прошептал бог; его губы двигались будто отдельно от остального, онемевшего лица. Хватка на секунду ослабла, и я рванул прочь, забыв и об уроде в зеркале, и о мертвой девочке, и о мятежных князьях! Но пока я бежал, сквозь шум крови в ушах мне все чудилось, как кто-то зовет меня со дна колодца.

***

Стена сомкнулась вокруг Бьяру. Теперь, на какой бы улице я ни находился, стоило только задрать голову, чтобы увидеть ее – возвышающуюся над скатами красных и золотых крыш, над клубами мягкого дыма, над растрепанными вороньими гнездами и заплесневелыми головами чортенов. Тень каменной махины ползла по городу вслед за движением солнца, и там, куда она падала, лужи даже летом затягивались ледяной коркой. Это произвело странное действие на город и его жителей: мы будто оказались на острове, отрезанном от прочих земель бушующими, непреодолимыми водами. Где-то там, далеко, молодой Динтри Мен взошел на трон Нгепо Трана вместо своего безвременно почившего отца, Мургу Мена. Говорят, новый правитель приказал казнить множество старых вельмож; в иное время народ наверняка поломал бы голову над тем, отчего так вышло… Но не сейчас. В эти дни все разговоры о мире вокруг быстро стихали; все взгляды обращались к одному – к вершине Стены, сквозь черные зубцы которой капля по капле сочились облака. Там, как маленькие паучки, ползали рабочие, протягивая серебряные нити обмеров; там кирпич и камень блестели ночью от инея, а утром – от росы; там завершался величайший труд Олмо Лунгринг. И я был безмерно рад этому, потому что Железный господин умирал.

Он не говорил, что ему стало хуже, и не просил о помощи, но я знал, что его дни сочтены. Конечно, и раньше лха бывало худо, особенно во время Цама, но сейчас все было иначе. Зима еще не наступила; щедрая осень бежала по горам, как пятнистый олень, подымая на рога ворох жухлых листьев, а Ун-Нефер уже не мог подняться с постели без посторонней помощи. Он почти не ел и выпивал разве что пол-ложки воды в день; кожа на костях натянулась так туго, что издалека он казался засохшим растением, скрючившимся под лучами солнца.