Текст книги "Три Нити (СИ)"

Автор книги: natlalihuitl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

Так прошло несколько секунд – в полной тишине; на записи не было звука, – а потом снизу появилась еще одна тень. Мужчина тут же повернулся к ней и закричал, потрясая в воздухе булавой. Но не успел он договорить, как тень одним длинным движением рванулась вперед… И голова ругпо оказалась повернута в сторону, противоположную задуманной природой. Мертвец пошатнулся и рухнул вниз, с макушкой погрузился в сизую рябь, которой снова покрылась стена. Потом все погасло.

– Вот как это произошло, – пробормотал Шаи, покусывая согнутый мизинец; но я никак не мог взять в толк, отчего это зрелище так его встревожило.

– Разве ваш ругпо не сошел с ума? Не хотел разбить Коготь о землю? Убивать убийц – не зло.

– Да, ты прав. Все признали, что это было сделано из необходимости. Но разве ты не видишь здесь ничего странного?

Я нахмурился, припоминая увиденное, но ничего, кроме пугающей легкости, с которой тень свернула шею ругпо, на ум не приходило. Впрочем, я уже убедился, что боги невероятно сильны, – даже маленькая Падма время от времени упражнялась в саду с булавами, которые не подняли бы и лучшие из наших воинов.

– Ругпо собирался всех нас убить, – сказал Шаи, устав дожидаться ответа. – Так?

– Так.

– Когда Нефермаат появился на пороге, он почти закончил задуманное. Почти, но не совсем. Так?

– Угу, – кивнул я, все еще не понимая, к чему тот клонит.

– Ругпо знал, что помощник может помешать ему; знал, как тот опасен. И держал в руках оружие! Он мог сразу убить пришедшего – или хотя бы попытаться, – лха хмыкнул, будто сам сомневался в этой затее. – Тем более, если все всё равно умрут, чего тянуть? Но вместо этого он решил поговорить! Странно, нет?

– Ну… да, наверное? – протянул я.

– Конечно, странно, – отрезал Шаи. – А знаешь, что еще страннее? Перед тем, как спуститься вниз, ругпо отключил Йиб месектет – понятно, чтобы она не сопротивлялась. Но хотя ум Кекуит усыпили, ее глаза оставались открыты. А глаз у Кекуит тысячи, и они должны постоянно следить за всем, что тут происходит! И все же сохранилась только одна запись смерти ругпо – и та без звука, да еще поврежденная настолько, что слов даже по губам не прочитать! Конечно, виною таких провалов в памяти корабля могло быть падение… а могло и не быть.

– В чем же тогда дело? И что сказал ругпо?

– Что он сказал, я не знаю… не помню. Но это наверняка было что-то, что Нефермаат хотел скрыть ото всех. И ему удалось, – Шаи вдруг запнулся и потер переносицу, будто пытаясь убрать с кожи невидимое пятно, – не без моей помощи. Стыдно признать, но Меретсегер – влюбленная дура! – наверняка помогла ему стереть все записи, кроме одной, самой безвредной. Никто лучше нее не знал, как подчистить следы, представив все как сбой в работе механизмов.

– И ты думаешь, что ругпо на самом деле не хотел никого убивать?

– Нет, не думаю. Даже здесь видно, что он и правда собирался разрушить корабль и достиг бы в этом деле успеха, если б его не остановили.

– Тогда какая разница, что он говорил?

– Разница в том, что что-то здесь нечисто! Если б я только помнил ту жизнь так же ясно, как Камала или Утпала помнят свои… Но нет. Стоит подумать об этом, и голова начинает раскалываться. Я уверен, они нарочно что-то сделали со мной, чтобы я не проговорился.

– Они? – переспросил я.

– Их двое, разве ты не заметил? – Шаи высоко вскинул брови, удивляясь моему скудоумию. – Ун-Нефер и Селкет-Маат. Они поделили имя на две части: первый взял вершки, вторая – корешки… Вепвавет считают их мужем и женой, здесь все думают, что они брат и сестра, а на самом деле это хитрая, старая тварь, которая все живет и живет, меняя кожу, и разрослась так, что уже не вмещается в одно тело.

Я невольно поежился – голос лха сочился страхом. Конечно, я и сам опасался Железного господина с его булавой и арканом и Палден Лхамо с совиной маской, но то, о чем говорил Шаи, было уж очень странно.

– Можешь не верить мне; другие тоже не верят. Считают, что я тронулся умом из-за матери. Конечно, я тоскую по ней… И разве то, что случилось с Тиа, не их вина? Не вмешайся Нефермаат в круговорот душ, мы бы умирали и воскресали, как все внизу. Вместо этого нас заперли внутри корабля, привязали к старым рен и сах; а когда дважды– и триждырожденные стали терять рассудок, тех просто усыпили, чтобы не путались под ногами… или того хуже.

Слушай! Я не смогу доказать этого, но нутром чую, что сон, в который погрузили ремет, не был задуман ни как лекарство, ни как избавление. Они, – лха не произнес имен, но я и так понял, о ком речь, – сделали это не по доброте душевной. Нет! Им недостаточно править живыми существами – они хотят владеть вещами, безмолвными, безропотными, напрочь лишенными воли. Не зря спящих прозвали ринпоче: драгоценности в чужой сокровищнице, вот что они теперь. И всех, кто сейчас сидит в саду, пьет вино и смеется надо мною, ждет та же участь.

Говорят, спящие блаженны. Но как по мне, сны без конца – это участь хуже смерти. И кто доподлинно знает, что это за сны? Ни один не очнулся, чтобы рассказать. Однако ж почти все попались на крючок! Знаешь, что мать Пундарики заснула, пока вынашивала его? Из-за этого он такой странный. Говорят, душа неправильно срослась с телом, и теперь он никогда не будет целиком здесь, наяву.

Шаи положил ладони на лицо; пальцы у него были длинные и чуть искривленные – совсем как у Сиа. Казалось, он вот-вот заплачет, но вместо этого лха пробормотал:

– Да, у меня достаточно причин их ненавидеть. Но это здесь ни при чем! Что сказал ругпо – вот что важно. Это воспоминание… Оно где-то внутри меня, ворочается и зудит, как заползшее в ухо насекомое. Оно преследует меня днем и будит по ночам. Временами кажется, что я вот-вот схвачу его!.. Но не выходит. Никогда не выходит.

Пока Тиа не ушла, было лучше. По крайней мере, эти мысли не мучали меня. Но потом… – Шаи глубоко вздохнул. Я коснулся его колена, не зная, как еще утешить, – и почувствовал дрожь. – Но потом она все же уснула. Что ж! Когда-нибудь мы все уснем, чтобы питать собой Кекуит, чтобы та росла, чтобы согревать Олмо Лунгринг, чтобы вы могли жить. Ведь если вас не станет, кто будет приносить жертвы богам? Чего стоят цари без царства, а?..

***

Дни Нового года давно миновали, а я все ходил как в воду опущенный. Многое из того, что открылось мне за время жизни среди богов, будто перевернулось с лап на голову. К примеру, я и прежде знал, что Олмо Лунгринг стоит на теле прикованной к земле великанши-Кекуит – такой большой, что ее конечности раскинулись от красных скал запада до шумных лесов востока, пятки уперлись в ветвящееся устье Ньяханг, а темя – в корону Северных гор, – и согревается от ее жара. Но думал ли я, что сама великанша мучается и тяготится своею ношей? Знал я и о том, что ее непомерному телу нужны подпорки – локапалы, держатели мира, и что ими стали спящие боги. Палден Лхамо говорила, в награду за службу они получили счастливые сны; но точно ли это награда, а не проклятье? И согласился бы я сам променять даже горькую явь на сладкую дрему?..

Эти мысли никак не шли из головы. И посреди занятий с лекарем, и пока я хлопотал по кухне, перед глазами вставали темные покои с рядами светящихся самоцветов. В их голубоватой толще мне мерещились лица: страшные, неподвижные, с сомкнутыми веками и приоткрытыми ртами, с туго натянутой кожей и вздувшимися венами, похожими на метелки зеленых водорослей. Иногда мне становилось так жаль этих несчастных, что к горлу ком подступал. Я различал теперь (как только не замечал раньше?..), что у воды во дворце странный привкус, горько-солоноватый; такими, наверное, были и воды Бьяру, в которых вместо рыб резвились души утопленников. Я даже бросил было чистить зубы, но получил нагоняй от Сиа; пришлось смириться.

Но это еще полбеды! Теперь боги решились на нечто вовсе неслыханное: если я верно уяснил видения и намеки, они хотели скормить великанше-Кекуит души Лу и других чудовищ, собранные в великом множестве во время Махапурб. От этого в ее брюхе, словно в кузнечном горне, скопится лютый огонь, побежит по кишкам-корням глубоко под землею и заново наполнит остывающий мир. Но удастся ли задуманное? А если да, то переживут ли это Кекуит и спящие лха? А потом Железный господин отпустит их на волю?..

В одну из ночей мне приснился вот какой сон: я будто поймал что-то темное и теплое, пинающееся и рвущееся прочь, как испуганный заяц. Задыхаясь, я прижал добычу к груди и вдруг понял, что держу в лапах Коготь, волшебным образом уменьшившийся в размерах. Не успел я и хвостом махнуть, как корабль-дворец обернулся в черную, покрытую блестящим лаком шкатулку с чудны́ми железными петлицами. Изнутри доносился манящий, сладкий запах. Я откинул крышку – и точно, там были мои самые любимые лакомства! Пирожки, вымоченные в меду, засахаренные ягоды, кусочки баранины в янтарной патоке… Не успел я закинуть их в рот, как заметил на дне переливающийся шелк – это был чуба, расшитый пестрым узором павлиньих перьев. И он пришелся мне точно впору! Только я натянул наряд, как шкатулка снова наполнилась – на этот раз украшениями: бирюзовыми серьгами, длинными бусами и браслетами из дутого серебра; бери да носи! И я поначалу жутко обрадовался – это ли не ринпоче, сокровище, исполняющее любое желание?.. А потом вдруг понял, откуда берутся все эти дары: мед перебродил из крови спящих богов, мясо было срезано с их тел, шелк соткан из их волос; в серебро и драгоценности превратились старые кости. Тут же в желудке стало тяжко; чуба обжег плечи и спину, а серьги и бусы оттянули уши и шею невыносимой тяжестью… Я принялся срывать с себя дары мертвецов, крича от ужаса и тоски… и проснулся в слезах.

Сердце еще долго ухало в груди. Я ворочался в кровати, то кутаясь в одеяло, то отбрасывая его прочь, и, чтобы не думать о кошмаре, пытался ухватиться мыслями за что-нибудь другое. Правда ли, к примеру, что Железный господин и Палден Лхамо на самом деле одно целое? И каково это – жить в двух телах разом? Прав ли Шаи, что они скрывают что-то недоброе? А если скрывают, то что?.. Но от таких дум моя тревога только раздулась, точно набравшая воздуха жаба, и еще сильнее давила на грудь. Даже маска Гаруды, подаренная богами, теперь внушала страх, хотя ее клюв и улыбался весьма дружелюбно.

Золотые кусочки мозаики на потолке спальни мерцали, как блики на воде; я начал было считать – один всплеск света справа, два внизу, еще один слева, – но скоро глаза заслезились от усталости. Тогда я попробовал закрыть веки; они были горячими и шершавыми, как язык, трущийся о пересохшее небо. Мучение, да и только.

Застонав, я сел в кровати. Не было смысла продолжать эту пытку; лучше уж прогуляться по дворцу! Но заходить в сад ночью мне не хотелось – тот был слишком темным, наполненным звуками, сквозняками и тайной жизнью растений. От одной только мысли о сорной пшенице, шевелящей колючими усиками, уже становилось не по себе. Вместо этого я решил подняться в трехгранные покои на носу Когтя, которые показал мне Шаи. В прошлый раз мы застали там Падму, но я рассудил, что сейчас ночь – время Утпалы, а его я почему-то боялся меньше, чем остальных вороноголовых.

Лампы на потолке при моем приближении тускло мерцали – света хватало ровно настолько, чтобы не уткнуться носом в стену. По ночам дворец тоже дремал; вот и вход в заветные покои не спешил открываться! Подождав с полминуты под дверью с крылатым солнцем, я тихонько постучал. К моему удивлению, это помогло: створки медленно разошлись. Войдя, я сразу увидел Утпалу: он не спал, а стоял, прислонившись лбом к стеклу, и смотрел на город за озером или, может, на синее, облепленное звездами небо с полной луной посредине. Услышав шорох шагов, бог обернулся. Его лицо было белым, точно вторая луна, – если не считать трех темных шрамов на правой щеке.

– А, это ты, – как будто с облегчением сказал он. – Почему не спишь?

– Да как-то так, – уклончиво отвечал я. – Хотел посмотреть на город.

Утпала кивнул и отвернулся к окну. От его дыхания на стекле оставались влажные пятна; снаружи Когтя было холодно. На некоторое время в зале установилась тишина; мы оба рассматривали мир внизу. На золотых крышах Бьяру лежали сугробы, толстые и слоистые, как свиной жир, – тонкая прослойка голубого льда, потом полоса снежного тука, и снова лед. Окна домов и зевы курильниц казались странно уменьшившимися, порыжевшими, будто расплавленный сахар. Там и сям большими клубами подымался дым и застывал в безветрии, громоздясь и нарастая в воздухе, как лацгас на горном перевале. Ни воронов, ни сов не было видно; должно быть, птицы прятались от мороза.

– А ты почему не спишь? – спросил я, устав молчать. – Разве ты не должен разносить вести?

– Уже разнес. Кто хотел, тот услышал.

– Теперь жители всех княжеств придут в Бьяру, чтобы строить Стену? И все будет так плохо, как сказала Нехбет?

Утпала пожал плечами.

– Надеюсь, что нет. Мы долго готовились… Но ты еще маловат, чтобы думать об этом. Не забивай голову.

– Ничего я не маловат! И я хочу знать, потому что… это ведь важно для всей Олмо Лунгринг. То, что задумал Железный господин, – оно правда поможет нам?

Утпала вздохнул и, отойдя от стены-окна, уселся на неуютное каменное ложе. Я примостился рядом, приготовившись слушать.

– Нуму, признаюсь честно: я видел чертежи той штуки, которую зовут «Стеной», но ничего в них не понял; ну, кроме того, что это и не стена вовсе. Любой шен в вашем Перстне знает о колдовских делах в тысячу раз больше моего и лучше расскажет тебе о них. Да ты и самого Уно можешь спросить – он только рад будет. Есть, знаешь, те, кого те не корми, дай поучить всех вокруг уму-разуму… Только постарайся не заснуть от скуки, пока он объясняет, а то обидится.

– Дааа… обойдусь, пожалуй, – пробормотал я, рассудив, что про свою трусость лха рассказывать не стоит. – Но сам-то ты как думаешь?

– Если Уно считает, что это поможет, я верю ему.

– А Шаи вот не верит.

– У Шаи свои рдзиб-рдзиб[3] в голове, – отмахнулся Утпала. – Понятно, почему он злится, но злость, пускай и оправданная, мешает ясно думать. Уж я-то знаю: пару жизней назад я сам был таким же… или даже хуже. Мне Уно не причинил никакого зла. Я невзлюбил его из чистого предубеждения, еще до того, как встретил. Уже по имени было ясно – он из Старого Дома; у них, знаешь, ребенок всегда получает семейное имя как часть своего. Например, Камалу звали когда-то Сатхатхор из семьи Хатхор; ну а Уно…

– Нефермаат, – выпалил я, не сдержавшись; Утпала удивленно покосился на меня, но продолжал:

– Да, точно. Стало быть, из семьи Маат. Этого мне было достаточно – в Новом доме нам с детства внушали, что обитатели Старого Дома не такие, как мы. Снаружи похожи, но внутри больше звери, чем ремет… Даже не звери – те знают, что такое любовь, ласка или привязанность; скорее, ящерицы или змеи. Вот и в моих глазах они были опасными чужаками, всегда готовыми предать, всегда преследующими только свою корысть. Но очень скоро я должен был признать, что неправ.

– А как это случилось?

Утпала провел ладонью по лбу, точно стирал невидимую сажу, а потом снова заговорил – медленно, тихо и время от времени поглядывая на пол, будто там были разбросаны подсказки.

– Дело было лет через пятьдесят после падения. Кекуит тогда спала; все ее чувства притупились. Поэтому, когда вокруг долины начали собираться стада Лу, мы не сразу узнали об этом. Первыми нас предупредили быки-ньен; раньше их много жило в окрестностях. Испугавшись дрожи земли, они выбежали на поля перед Бьяру и остановились. Их придавило заклятье, опоясывающее город. Так быки стояли с минуту, принюхиваясь к ветру, а потом задрали головы вверх и разом заревели – будто одновременно подули в тысячу раковин. И вдруг из облаков на Бьяру полетели огненные стрелы.

Это явились воздушные Лу. Ты, должно быть, никогда не видел их: сейчас они остались разве что на Апарагояне, да и то вряд ли… Кости у них полые, как у птиц; шкура тонкая и растягивается, будто зоб у жабы; внутри брюха есть пузырь с горючим веществом. Летали змеи вот как: набирали воздух в отростки, соединяющиеся с легкими, и разогревали своим внутренним жаром. От этого их тянуло вверх; а направляли полет они костяными лопастями на хвосте. Но, как ни страшны были эти раздувшиеся великаны, их медленное парение не шло ни в какое сравнение с быстротой ирет. В мгновение ока те облепили Лу, а змеям оставалось только щелкать пастями и шипеть, пока их заживо раздирали на куски.

Но не успели мы обрадоваться легкой победе, как пришла весть о том, что земные Лу пытаются добраться до города через полузаваленные пещеры под долиной. Действие заклятья только замедлило их, но не остановило.

Знаешь, как Лу движутся под землей?.. Во главе стада идут самые старые и самые большие, – шкура у них толстая, как у десятка слонов, снизу проложена слоем упругого жира, а сверху покрыта твердой, ребристой чешуей. Пока Лу прокладывают путь клыками и роговыми наростами на морде, эти чешуи шевелятся, производя оглушительный звон, и отбрасывают назад разрыхленную почву. Все, что не удается убрать, Лу пожирают, пропуская сквозь собственные кишки, как обычные черви. Ну а следом за вожаком ползут сотни его детей – они помельче и послабее, но все равно зловредны.

В тот день на Бьяру наступало семь таких великанов с потомством, и нам предстояло решить, как сражаться с ними. Ирет были заняты битвой наверху; Кекуит спала… Кто-то предложил обрушить им на головы своды пещер – однажды этот способ сработал. Но тогда Бьяру не было и в помине; теперь взрывать землю было попросту опасно – вместе со змеями мог сгинуть и сам город. Другие хотели использовать две малые ладьи, что были у нас: хоть они и не предназначались для сражений, но все же были оснащены подобием сен. Правда, для того чтобы поразить змеев, к ним нужно было подлететь почти вплотную…

Но Нефермаат не позволил этого. Он сказал:

– Малые ладьи слишком ценны. Кекуит нескоро родит новые – может, уже никогда. Мы не должны подвергать их опасности; да это и не нужно. Змеи снаружи – просто животные. У них большие зубы и толстые шкуры, но никакие челюсти не пробьют наши доспехи, и никакая чешуя не выдержит удара хопеша. Мы можем убить их своими руками.

Спорящие умолкли; в его словах была правда – но никому не хотелось встречаться с чудовищами лицом к лицу. Тогда, чтобы скрыть страх, я спросил:

– Даже если так, нам нужно выманить их на поверхность до того, как они доберутся до города. Сражаться внутри Бьяру нельзя.

Тут поднялись с мест ваши колдуны – их пустили на совет вместе с тогдашним Железным господином. Тот был уже очень болен; только снадобья, которыми его потчевали знахари, могли на время привести его в чувство. И вот эти самые колдуны утверждали, что легко могут выманить Лу наружу там, где мы укажем. Все, что потребуется для этого, – взять с собою еще с десяток вепвавет. Их уверенность была так велика, что убедила и нас. Мы условились, что колдуны и ахаути отправятся в устье долины на малой ладье; высадив их, та укроется в скалах и будет ждать вестей – чтобы спешить на помощь нам или Кекуит.

И вот ахаути стали собираться – между делом посылая проклятия тому, кто отправляет нас на смерть, пока сам будет отсиживаться в безопасности. Но, к моему удивлению, Нефермаат последовал за нами и тоже надел доспехи. Стоит, наверно, сказать, что это не простые куски железа…

– Аа, это те, в которых бежишь быстрее ветра, перепрыгиваешь через горы и становишься неуязвимым для любого оружия? – со знанием дела уточнил я; Утпала, кажется, был сражен моей осведомленностью, так что пришлось объяснить. – Я про такие в песнях слышал. Вот, например:

Надел Гэсэр сорочку из облака белого,

Надел поверх золотую рубаху парчовую,

Тонка та рубаха, а вражий меч не порвет ее,

Тонка та рубаха, а вражья стрела не пробьет ее,

Надел он штаны, чернее медвежьей печени,

Надел сапоги, носами макар украшены:

В лесах зеленых лапу поднимешь в них –

У вод студеных тотчас опустишь ее!

Надел он шапку соболью, а шапка та – с холм травяной,

А кисть на ней – три на десять ячьих хвостов…

– Да, почти так, только вместо шапки шлем. По счастью, без всяких кисточек! – перебил лха, не дав мне перейти к подробному описанию пояса, накидки, щита, меча, лука, колчана, ездового барана героя и упряжи сего барана, хотя каждый из этих предметов отличался многими чудесными свойствами и явно заслуживал внимания! Но дослушать рассказ Утпалы мне тоже хотелось, а потому я не стал настаивать. – На чем я остановился? Ах, да. Нефермаат отправился с нами. И хотя это был достойный поступок, а обитатели Старого Дома всегда ценились бою, даже если не воспитывались как ахаути, его спокойствие взбесило меня. Как будто мы шли не сражаться, а цветочки нюхать! Не выдержав, я приблизился к Нефермаату и прошептал – тихо, чтобы не слышали остальные:

– Ты бережешь ладьи – но не бережешь своих товарищей. А каждый из нас ценнее этой посудины!

Он посмотрел на меня так, что кровь прилила к щекам, хоть я не знал еще, чего стыжусь.

– Там, в городе, тоже остались наши товарищи – и сотни вепвавет. Откуда тебе знать, Уси (так раньше звали меня), что в горах не прячется еще бо́льшая орда змей? Что, если семь червяков просто отвлекают нас, и когда мы ввяжемся в драку, бросив на нее все силы, их сородичи нападут со спины? Куда деваться жителям Бьяру, если малые ладьи не придут на помощь? Как бежать? Пешком через горы?.. Я ценю каждого ахаути; но даже все скопом вы не стоите целого города!

Эта отповедь оставила меня стоять с открытым ртом и нелегким сердцем. Хоть он и был прав, я никак не мог отделаться от мысли, что за разумными речами скрывается… неведомо что, – Утпала тяжко вздохнул и потер ладонью воловью шею. – Ведь я говорил тебе: нас учили видеть в жителях Старого Дома врагов. А между тем, Нефермаат не зря опасался Лу; я и сам скоро убедился, что в войне с этими тварями никакая предосторожность не бывает лишней!

Выбрав с высоты места, где было удобнее всего поджидать змей, мы опустили ладью. Колдуны высыпали наружу и сразу принялись за дело. Сначала они достали из-за пазухи мешочки с красно-рыжим порошком, вроде толченой охры; его они употребили, чтобы начертить семь широких кругов – как раз чтобы влезла голова Лу. Затем двое вепвавет сняли с плеч железные лемехи и пробороздили землю за нашими спинами, пройдясь даже по дну Ньяханг – тогда она была скорее ручьем, чем рекой. Я спросил, что они делают; колдуны ответили, что «опрокидывают мир», чтобы змеи не прошли дальше. А когда с этим было покончено, случилось то, чего мы совсем не ждали. Самых молодых вепвавет затащили внутрь каждого круга; старшие товарищи поставили их на колени и, ловко ухватив за гривы, перерезали беднягам горло. Пока кровь растекалась по камням, трупы успели вспороть и разбросать дымящиеся потроха. Наконец, колдуны вбили кинжалы-пурбы глубоко в грудь жертв – с такой силой, что я услышал хруст проседающих ребер. И все это они проделали куда быстрее, чем длится мой рассказ.

Их лапы были по локоть в крови – но вместо того, чтобы отереть ее, колдуны потянулись к нам.

– Чтобы Лу не могли сглазить, – приговаривали они, выводя на доспехах непонятные узоры. Некоторые ахаути, как и Нефермаат, отогнали их. Вепвавет отошли, поклонившись, – от своих богов они сносили любое обращение, – а затем, рассевшись около кругов, затянули хриплую, заунывную песню.

Мы встали рядом, ожидая прибытия змей. И долина, и ближние горы ходили ходуном; уреи на шлемах зашипели, раскаляясь. Вдруг все стихло, а потом земля вскипела, бурой волной плеснула вверх, и прямо передо мной, в облаке камней и песка, загорелся глаз огромной змеи! И был он воооот такой, – Утпала раскинул лапы, пытаясь передать величину нагова ока; я охнул от ужаса и восторга. – На долю секунды я растерялся, испугавшись этого желтого света, но вовремя очнулся и вогнал хопеш по самую рукоятку в стену из бледной чешуи – это был подбородок Лу. То же сделали и мои товарищи, и змея, продолжая двигаться вверх, распорола сама себя. Кровь, слюна и слизь хлынули из открывшихся ран. Чудище завалилось на бок, как подрубленное дерево, дрогнуло несколько раз – и обмякло.

Нам повезло: этот Лу не успел даже наполовину выбраться на поверхность. Большая часть его тела, будто корень сорняка, так и осталась внизу, преграждая путь молодняку. Лишившись своего вожака, Лу иногда замирают, будто во сне, а иногда – впадают в слепую ярость; с этими случилось второе. Через чуткие уши шлема я слышал, как они бесятся внизу, вгрызаясь в каменистую почву, шеи и хвосты товарищей, и даже кусают тело отца, ломая молочные клыки о толстую шкуру.

Пять из шести оставшихся Лу тоже удалось одолеть быстро. Но один великан, даже раненный в шею и правый глаз, успел-таки вытащить хвост наружу. Из проложенного им хода немедля повалили сотни змеенышей, готовые растерзать всякого, кто попадется им на пути. А старик-Лу, страдая от боли, заметался по долине, разбрасывая хвостом замшелые валуны и давя в слепой ярости своих же детей.

Конечно, все ахаути бросились к седьмому кругу! Уреи на наших шлемах подняли головы, изрыгая огонь; каждый плевок без промаха поражал одну тварь. Прочих мы добивали ударами хопешей. Скоро извивающиеся тела покрыли землю перед нами, как груды водорослей, выброшенных на берег. Воздух наполнился рыбным запахом, присущим Лу, а ноги скользили, путаясь в выпущенных кишках.

Между тем старый змей оправился от боли и вместо того, чтобы кусать ни в чем не повинные скалы, решил разобраться с причиной своих мучений. Он ринулся прямо на нас, рыча и потрясая чешуей; звон и гул стояли такие, будто стотысячное войско в один миг бросило на землю свои щиты. Поврежденный глаз Лу был белым, как вареное яйцо, а зрячий рдел, как уголь; из ран валил пар – это испарялась белесая кровь. В этой дымке тело змея напомнило мне поезд… – лха запнулся и нахмурился, пытаясь придумать объяснение незнакомому слову. – Это как колесница из железа, которая движется по железным же путям. Вот и Лу летел прямо на нас, набирая скорость, – страшная, темная громада, покрытая бледными всполохами и разводами слизи.

Мы сгребли в охапку испуганных вепвавет – благо, ростом они не вышли – и бросились врассыпную; но краем глаза я заметил, что Нефермаат не последовал за нами. Он стоял неподвижно, будто предлагая змее сожрать себя; у меня даже мелькнула мысль – а не этого ли он и добивался все время? Додумать я не успел: Лу захрапел, точно ставший на дыбы лунг-та, раззявил пасть и ринулся вниз… Но прежде, чем его шипастый нос вспорол землю, Нефермаат сумел ухватиться за раздутую ноздрю чудовища, запрыгнуть на его лоб и вогнать хопеш по самую рукоятку в заросли прозрачных рогов. Лу заорал на сотню голосов – низко, как ревущий бык, визгливо, как младенец, – и замотал башкой, пытаясь сбросить врага с морды вниз – туда, где перекатывались огромными жерновами кольца его хвоста. Но Нефермаат крепко вцепился в чешую и не спешил падать; а маленький мозг Лу между тем закипал от жара, как суп в костяном котелке. В конце концов чудище завопило в последний раз и издохло, с грохотом повалившись в грязь.

Вепвавет поспешили к поверженному чудовищу, приветствуя победителя, – и Нефермаат сошел к ним, ступая по костяным наростам на носу и губах Лу. Хопеш в его руках пылал так ослепительно, что я невольно склонил голову – и снова встретился взглядом с желтым глазом змея. Зрачок, уже подернутый голубой мутью, сузился; зажатый между клыками язык дрогнул, и чудище выдохнуло последнее проклятье – тонкий, свистящий звук, отдающийся долгим звоном в ушах. Сначала мне показалось, что ничего не произошло… Но вдруг вепвавет закричали все разом, указывая на хопеш – тот уже не просто светился, а превратился в столп искрящегося пламени. Жар был так силен, что перчатки начали оплавляться, сливаясь с рукоятью оружия. Хуже того, на груди Нефермаата – там, где находился источник питания доспеха, – разгорался второй очаг; на металле, как на живой коже, проступили багровые жилы. Доспех уничтожал сам себя, но приказать такое ему мог только его хозяин!

– Что ты творишь?! – закричал я, но Нефермаат будто не слышал меня. Его лица было не различить за шлемом, но я и так понял, что он не в себе. Другие ахаути уже спешили прочь, огромными прыжками преодолевая долину, – и это было правильное решение, но я не смог оставить его. По счастью, на доспехах ремет есть потайные застежки; надавив на них, я распахнул спинной панцирь и вырвал Нефермаата из пут, соединяющих тело и механизм. Бежать было поздно, так что я схватил пустую, готовую взорваться оболочку и отшвырнул ее как можно дальше; тогда же краем глаза я заметил, что некоторые вепвавет остались рядом. А потом нас накрыла волна огня.

Меня будто схватила поперек тела невидимая пятерня, встряхнула и швырнула вниз, в пустоту. Вокруг дождем падали комья земли с розовыми дождевыми червяками и оторванными корнями растений; а потом меня крепко ударило по шлему, и несколько секунд напрочь исчезли из памяти. Первое, что я почувствовал, очнувшись, – меня вытягивают из доспеха, как улитку из раковины.

– Уси, можешь идти? – прошептал кто-то рядом. – Они долго не продержатся.

Глаза заливали кровь и пот, но я все-таки увидел над собой лицо Нефермаата, а за ним – тяжелые валуны, кружащиеся в воздухе, как пушинки кхур-мона. А еще откуда-то доносилось утробное рычание: это колдуны-вепвавет своими чарами не давали камням рухнуть нам на головы. Но пока я раздумывал над всем этим, Нефермаат уже тащил меня к пятну голубого света – выходу на поверхность.

– Их тоже нужно взять… – пробормотал я, кивая на колдунов. Их мохнатые брови были сведены, губы – закушены от напряжения. Но вместо ответа Нефермаат только крепче сжал хватку; не успели мы выбраться из сужающегося лаза, как земля позади нас вздохнула и опала.

Под вечер мы вернулись в Бьяру. Жители города, забыв о страхе, уже трудились вовсю: подпирали разрушенные стены обломками торанов, набивали глиняные горшки углями от пожарищ, чтобы приготовить на них добрый ужин, и собирали с крыш и деревьев щедрый урожай из хвостов и печенки летучих Лу. Змеиное мясо считалось изысканным лакомством; ночью вепвавет устроили пир в честь победы, и лучшие блюда поднесли ремет.

Но мне кусок не лез в горло; стыд сжигал меня изнутри. Не выдержав, я сбежал из Перстня, подальше от огней и голосов – к дышавшему промозглой сыростью озеру. Нефермаат, заметив это, последовал за мной.

– Не упрекай себя, Уси, – сказал он. – Все случившееся – это моя вина. Лу смог проникнуть в мои мысли потому, что я отказался от помощи вепвавет. Я недооценил и друзей, и врагов… Это была моя ошибка.