Текст книги "Чёрный лёд, белые лилии (СИ)"

Автор книги: Missandea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 46 страниц)

– Вот, можно теперь? Можно? Можно? – сразу заулыбавшись, переспрашивала Саша, залезая Тане на колени и раскрывая альбом.

С первой серой страницы смотрели Таня и Саша, стоявшие у лестницы. Обе уставшие, серые, грязные. Фотография была жуткой, но сейчас это всё, что осталось.

– Ну, кто это, ты знаешь сама, – начала Таня знакомый ритуал, и Саша привычно улыбнулась, просияв, и хлопнула в ладоши.

– Скажи ты, скажи!

– Это Сашенька и я, – Таня поцеловала её в волосы.

– Сашенька и я, – повторила девочка и посерьёзнела, открыв следующую страницу. – А где тётя?

Таня посмотрела на Антона. Антон – на Таню.

– Тёти нет, – пожал плечами он.

– Нет? – переспросила Саша совсем как тогда, когда Таня сказала ей, что мамы нет. И Таня ответила точно так же, обняв Сашу покрепче.

– Нет.

Несколько секунд все они молчали, а потом Саша подняла голову с Таниного плеча.

– А дядя будет? – и обернулась на Калужного.

– Дядя? – Таня сдвинула брови. – Ну… а ты хочешь, чтобы был дядя?

– Хочу, – подтвердила она.

Антон достал из внутреннего кармана кошелёк, раскрыл его и вытащил маленькую, три на четыре, чёрно-белую фотографию. Подал Тане.

Таня быстро вставила её вниз их с Сашенькой фотографии.

– Тон, – Саша задумчиво тыкнула в фотографию, а потом улыбнулась. – Таня, Сашенька и Тон.

– Верно, – Таня снова поцеловала её, вздрогнув.

Таня, Сашенька и Тон. Будто семья.

– Ты тоже поедешь? – спросила Саша у Антона, и тот кивнул. – Когда вы приедете, вы заберёте меня?

В первое мгновение Таня не поняла, чего она хочет. А когда поняла, перестала дышать.

– Ты хочешь… чтобы я была твоей мамой?

– А ты папой, – Сашенька улыбнулась Антону. Таня затравленно взглянула на Калужного. Нет, сейчас-то он не вытерпит, такого не вытерпит, встанет, уйдёт, скажет что-нибудь или просто в голос засмеётся, потому что это не просто невозможно – это абсурд.

Он тяжело посмотрел на неё, потом нахмурился, вздохнул и обернулся к Саше.

– Вы заберёте? Галина Анатольевна сказала, что мы сироты и, чтобы не быть сиротами, нужно, чтобы нас забрали. Вы заберёте меня?

– Мы… – Антон слабо улыбнулся, пожал плечами и посмотрел на Таню, а потом снова на Сашу. – Слушай, мы постараемся.

Господи, сколько нерешительности и страха в глазах.

Они накормили привезённой едой и её, и других детей, отдали подарки, поговорили с Юлей насчёт Сашиного поведения и успехов и в четыре собрались уезжать, тем более, что детям нужно было на обед.

– Я уеду, но ты знай, пожалуйста, что я каждую минутку думаю о тебе, моя хорошая, ладно? Я очень, очень тебя люблю, – улыбнулась Таня на прощание.

– Приезжай скорее, – прошептала Саша и обняла её. И Антона тоже обняла. Он, осторожно придерживая, несколько минут держал её на руках, о чём-то разговаривая. Таня не слышала – просто смотрела.

До холла оставался один лестничный пролёт, когда Калужный, молчавший (ещё бы, после такого-то), вдруг посмотрел на неё, сжал губы и сказал:

– Это для твоего же блага.

Она ничего не поняла и хотела уже переспросить, возразить, но вошла в холл и увидела высокую, замершую в нерешительности фигуру дяди Димы у окна.

Внутри сразу как будто что-то упало и взлетело одновременно, и у Тани закружилась голова. Вспомнились все вопросы и претензии, боль после смерти Риты, и кровь, и эти порезы, и то, что он не сберёг, не смог! И если бы не он, то ничего бы не случилось, он виноват, конечно, один он и виноват. Если бы он не нашёл Таню, не познакомился с ней, ничего бы этого не случилось, и она, наверное, ненавидит его, потому что в груди поднимается непонятное чувство, и чем же ещё ему быть, как не ненавистью, потому что оно такое сильное и так больно разрывает её изнутри.

Нужно окликнуть его, подойти, холодно поздороваться и тут же попрощаться. Она уже взрослая, ей стукнуло восемнадцать, она не станет рыдать и о чём-то там просить его, и не станет, ничего не станет, он ей почти и не отец, она прекрасно без него жила шестнадцать лет и ещё столько же проживёт…

Он обернулся, захотел сделать шаг, но остановился, замер в нерешительности. Будто знал, что она ненавидит, что не простит, оттолкнёт…

– Папа, папочка!

И всё это стало так неважно. Она не поняла сама, как заплакала, как побежала, словно маленькая, как повисла на нём.

Просто есть она, и папа у неё тоже есть. У каждого должны быть родители.

Когда она перестала плакать, то увидела: Калужный стоял у стены, прислонившись к ней, и улыбался. Только каждый раз, стоило ей сказать «папа», в глазах у него отражалась жуткая, пробирающая до костей тоска.

– Ты прости меня, прости, дорогая, разве я хотел…

– Я давно уже всё простила. Позаботься только о Сашеньке, она такая маленькая. Пусть она тебе вместо дочки будет, пока меня нет. Пожалуйста. Папа, – и Таня улыбнулась. Лицо дяди Димы засветилось.

– Конечно. Мы сделаем всё, что будет можно. Постараюсь перевести её в тыл. Завтра ты едешь?

– Завтра.

– Ну, значит завтра.

– Ты только не приходи. Мне тяжелее будет, – попросила она. Папа взял её руки в свои и вздохнул.

– Как скажешь. Таня, много лет назад… Когда я узнал, что ты есть. Я не мог тебя найти, твоя мама куда-то уехала, но я всё время искал. И повторял каждый день: «Знай, доченька, где бы ты ни была, у тебя есть папа и он любит тебя». Таня, – он взял её лицо в ладони. – Таня, где бы ты ни была, у тебя есть папа. И он любит тебя.

– Как и его дочка, – прошептала она.

Таня понятия не имела, куда Антон вёз её, просто сидела на заднем сидении, уже не пристёгиваясь. Подтащила колени к груди, откинула голову и закрыла глаза. Голова болела адски: то ли от выплаканных слёз, то ли от чего-то другого. Глаза слипались, а ладони мёрзли, и она засунула их под китель.

– Соловьёва? – Таня с трудом разлепила глаза. Они стояли, и Калужный смотрел на неё не через зеркало; он полностью развернулся к ней.

– Соловьёва, ты нормально?

– Да, мы приехали? – пробормотала она, пряча руки глубже.

– Приехали. Ты бледная.

– Укачало, терпеть не могу на иномарках ездить.

– Ладно. Пошли, найду тебе что-нибудь от тошноты, – он нахмурился, вышел, обошёл машину и открыл Танину дверцу. Протянул руку. Таня только поглубже убрала ладони: сейчас почувствует, какие пальцы ледяные, и начнёт что-нибудь нудеть. Осторожно вылезла, покачнувшись, и увидела знакомый дом на Невском. Ничего себе, домой к себе привёз.

– И чего мы тут делать будем? – недовольно пробурчала она. Надо бы в училище. Выпить ещё парацетамола, забраться с ногами в кровать и полежать до завтра. Не хватало ей простудиться.

– Я – ждать Мию, а ты? – он усмехнулся, открывая подъездную дверь.

– А она придёт?

– А ты сама как думаешь?

– Я не знаю, – сказала Таня только для того, чтобы не оставлять за ним последнее слово.

– Ну и молодец.

– Спасибо.

– Не за что.

– Прекрасно.

– Прекрасно.

Выиграл всё-таки, зануда.

Квартира встретила их тишиной и пустотой. Мебель снова была в чехлах, как в тот раз, когда Таня впервые переступила этот порог. Но… новогодняя гирлянда из цветных колечек, развешенная Таней от ванной до кухни, была на своём месте. И фонарики на ручках шкафа. Так спокойно здесь, будто и не уходила.

Таня улыбнулась, стянула с дивана чехол и уселась на него. Нужно бы поспать.

– Когда придёт Мия? – устало спросила она, сворачиваясь в клубок. Калужный чем-то шуршал на кухне и спустя минуту подошёл к ней, держа в руках какие-то таблетки.

– Держи, выпей. Тебя же тошнит?

– Тошнит, – Таня кивнула и протянула руку. Проглотила противные таблетки. Ну а что? Для профилактики. Болит голова и горло, мёрзнут руки, зато теперь точно не затошнит.

– А зачем всё в чехлах?

– Квартиру сдадут. В общем, твой папаша вплотную занялся моей недвижимостью. По старой памяти, так сказать.

– Понятно, – протянула Таня, а потом подняла голову и спросила: – А откуда у вас квартира эта?

– От матери, – коротко ответил он и начал что-то готовить. Таня вздохнула и положила голову обратно, закрыв глаза.

Спустя двадцать минут Калужный поставил что-то вариться, а сам ушёл в ванную, прикрыв за собой дверь. Таня, едва не грохнувшись от внезапно подступившей слабости, быстро встала и крадучись подошла к кухонному столу, на котором стояла раскрытая аптечка.

Ей просто нужна какая-нибудь таблетка, потому что так плохо она не чувствовала себя давно. Ну, что тут у него? Бинт, вата, жгут, перекись, пантенол. Гексорал? Нет, наверное, если и поможет, то только от горла. Ох, корвалол-то ему зачем? Градусники, кларитин… Перерыв всё до донышка, Таня наконец-то нашла нурофен и облегченно вздохнула. О, и парацетамол тоже есть. Можно их, интересно, вместе выпить, чтобы уж наверняка? Она быстро спрятала одну пластину в карман и начала бегло читать инструкцию, потому что отравиться не хотелось тоже. Так, кратность применения, максимальная продолжительность лечения, максимальная доза... Прекрасно, можно пить…

Её руку перехватили, Таня вздрогнула, мгновенно обернулась и вдруг поняла, что готова была ударить. Неплохо так их натренировали.

Но самой главной проблемы это не решало: перед ней стоял Калужный с горящими глазами и цепко держал её за пальцы, больно сдавливая. Таня выдернула их и отвернулась, упёрлась руками в столешницу. Что-то будет.

– Что у тебя в кармане? – тихий, тяжёлый голос за спиной.

– Ничего.

– Не заставляй меня, Соловьёва, – зло прошипел он, и Таня быстро, раздражённо обернулась и вытащила парацетамол.

– Что-что, таблетки. Для Машки, парацетамол для Машки! Что, жалко вам, что ли?

– У тебя пальцы ледяные, – взгляд у него внимательный и ужасно тяжёлый, и Таня попятилась бы, да только ей некуда. Прежде чем она успела дёрнуться, тыльная стороны его ладони легла ей на лоб.

– Ты, блин, горишь, Соловьёва, у тебя температура! – злой шёпот сквозь зубы.

– Как будто я не знаю! – вдруг неожиданно зло огрызнулась она. – Дайте мне уже таблетки и забудьте об этом, это же так просто!

– Ты горишь, Соловьёва, ты с ума сошла? – она выскользнула из кухни, быстро пошла к дивану, и его слова ударились ей в спину. – Ты сейчас же пойдёшь в госпиталь!

– Я никуда не пойду, мне завтра на фронт, дайте мне долбаный парацетамол и забудьте об этом! – крикнула она, разворачиваясь и упрямо дёргая рукой. – Разве вам не плевать, а?

– Я везу тебя в госпиталь, – вдруг неожиданно спокойно сказал он, будто бы всё решив, и быстро пошёл в прихожую. – Собирайся.

– Я не поеду с вами, – нервно сказала она, сцепляя пальцы в замок и отходя подальше, к кухне. Он же не увезёт её силой.

– Поедешь, – уверенно пробормотал он, собирая документы.

– Не поеду, – упрямо повторила Таня, отходя ещё дальше.

– Ты на фронт не поедешь, дура, а в госпиталь как миленькая поедешь! И останешься там, понятно?! Потому что у тебя температура под сорок, ты горишь! – заорал он вдруг так, что она действительно испугалась. Вздрогнула, вцепилась в стол, нервно оглядела кухню. Чтобы в случае чего иметь под рукой хоть что-то.

– Ваша забота обо мне очень трогательна, но мне не нужна, я поеду на фронт, – тихо пробормотала она. Чёрт, да где же половник хотя бы какой-то? Хоть что-нибудь тяжёлое? Потому что он собирался так быстро и так уверенно, что, казалось, сейчас просто зашнурует берцы, перекинет её через плечо и всё.

– Я забочусь обо всех своих подчинённых, – проговорил он, всё лихорадочней и быстрее собираясь. Тане стало по-настоящему страшно, и она отчего-то ощутила клокочущую ярость в груди.

– Только о Машке вы почему-то так не заботитесь! Да вы ни о ком не заботитесь! – зло закричала она, вдруг нашарив руками вилку и нелепо выставляя её вперёд. – Ну что я вам сделала?! Мне надо на фронт, мне правда надо, жалко вам, что ли?! Чего вы ко мне привязались?!

– Потому что я не хочу, чтобы ты умирала! – вдруг заревел он так громко, что она даже не поняла слов.

Услышала звук падающей вилки.

Калужный, будто осознав сказанное, тут же схватил себя за голову, отвернулся к окну и со всей силы саданул кулаком по подоконнику.

Таня стояла.

Господи. Это же…

Слова, сказанные им, просто повисают между ними. Таня не знает, что с ними сделать. Может, задохнуться болью, пропитавшей их. Или навсегда запомнить эту чёртову заботу.

Пальцы на мгновение сжались в кулаки. Разжались.

Нужно же решать что-то. Но мысли в голове – ни одной, поэтому она делает самое простое: шагает раз, другой – и оказывается рядом с ним. Он смотрит в окно, опираясь руками, одна из которых кровит, на подоконник. Линия плеч у него прямая-прямая.

– Я не умру, – едва слышно прошептала она. – Я не умру, мы не умрём, мы вернёмся.

Но он не шевелился, дышал всё так же тяжело, будто что-то обдумывая, что-то, что не нравится Тане, что-то тяжёлое и нехорошее; поэтому она, чувствуя подступающие слёзы (ну что за день-то?), сказала единственное, что было в её голове:

– Пожалуйста, – замолчала, глубоко вдохнула. – Пожалуйста, Антон.

И, должно быть, это подействовало, потому что он повёл плечом и глухо, чуть повернув голову, спросил:

– Разве нам есть, куда возвращаться?

Друг к другу. Слышишь? Ну? Ну услышь, пойми ты, пожалуйста, ты же знаешь, что она просто не может сказать это вслух, не сейчас, ещё рано, поэтому включи свою интуицию и просто услышь её.

Он обернулся. Провёл руками по лицу, как будто умываясь, и устало посмотрел на неё.

– Конечно, есть.

– Ладно, – он помолчал, смотря куда-то вбок. – Ладно. Хочешь – поедешь. У всех есть выбор. Садись на диван.

Через полчаса пришла Мия и начала лечить ещё не отошедшую от разговора с её братцем Таню. Она измельчила какие-то таблетки, сделала из них смесь, залила водой, дала Тане выпить, сделала ей компресс, заставила попшикать в горло какую-то гадость и только тогда слегка успокоилась, сев рядом.

– Майора забрал твой папа. Сказал, что его жена давно мечтала о коте, – радостно сообщила она.

– Спасибо, что вы заботились о нём, – слабо улыбнулась Таня, кутаясь в одеяло.

– О да. Только не меня благодари. Вон главный ухаживальщик за котами, – Мия кивнула на хмурого Антона и засмеялась. – О боже, Тони, ну хватит дуться. Ну подумаешь, утопил ты того хомячка, это же не повод на всю жизнь…

– Иди уже есть, – вздохнул он и протянул ей тарелку с картошкой. Мия ещё раз пощупала Танин лоб, встала и направилась к брату.

Они о чём-то говорили, но Таня не вслушивалась: слишком устала от всего этого. День получился адски насыщенным, и уж сегодня-то ночью она точно будет спать без задних ног.

Проснулась она в половине десятого, укутанная по самые уши и мокрая. Мия уже собиралась в академию, но, увидев Таню, подошла.

– Вспотела? Очень хорошо. Так, Тони, дай ей что-нибудь переодеться. И лекарства все, какие я сказала, обязательно дай. И с собой дай. Понял всё? Запомнил? Ну, слава богу, – несколько секунд Мия молчала, поглаживая Таню по волосам и смотря куда-то вдаль, а потом посмотрела прямо на неё.

– Ну, послушай теперь меня, солнышко, – сказала она негромко. – Ты ужасно храбрая, понимаешь? Если бы я имела хотя бы сотую часть твоего мужества, была бы самой счастливой. Ты такая сильная, что тебя ничто сломать не сможет. Ты меня слышишь? Понимаешь? Я не знаю, что там, – вздохнула она. – Но я смотрю на Тона и понимаю, что будет трудно. Ты должна верить, что всё закончится хорошо. Так оно и будет, вот увидишь. Ты меня поняла? Да?

– Скоро увидимся, Мия, – улыбнулась Таня, и Мия тоже расцвела, потрепав её по макушке.

– Вот это правильно. Молодец. Всё правильно. Как Антону повезло, страшно сказать.

– Я не понима...

– Ну, вот и хорошо, – тут же перебила её Мия. – Всё закончится хорошо, Танюша. Ты не успеешь оглянуться, как снова будешь здесь. И вот тогда посмотришь на все эти предметы и подумаешь: «Господи, как я всё это пережила?» Всё останется в прошлом, дорогая, нужно просто помнить об этом.

– Спасибо тебе. Я буду, – улыбнулась Таня.

Мия поцеловала её в макушку, встала и подошла к брату. Они прощались рядом, у двери, но Таня не вслушивалась. Просто хотела подольше сохранить в себе то, что сказала ей эта чудесная девушка.

Когда дверь за Мией закрылась, Антон вздохнул и сел рядом с Таней. В руках у него была стопка каких-то вещей, которые, видимо, мало интересовали его.

– Что это? – кивнула на вещи Таня.

– А. Да, Мия просила здесь на несколько дней оставить, – он устало вздохнул, встал, открыл пустой шкаф и начал перекладывать вещи на полку. Вдруг его спина замерла.

Таня уже ничего не пугалась. Просто закрыла глаза.

Ещё минуты две в квартире висела тишина, а потом он позвал:

– Соловьёва, держи. С прошедшим.

– Чем? – она испуганно уставилась на протягиваемый ей свёрток.

– Новым годом и днём рождения, наверное, – усмехнулся он. Таня взяла, хотела открыть и вдруг вспомнила.

– Товарищ старший лейтенант…

– Давай уже на «ты», сил нет, – отмахнулся он. Таня замолкла, не зная, как реагировать, но потом продолжила:

– Второй шкафчик слева, средняя полка. На кухне.

И принялась разворачивать обёрточную бумагу. Видимо, у сердца не осталось сил стучать учащённо, но Таня ощущала то самое чувство, которое ощущает каждый человек, беря в руки подарок.

Это были гетры. Тёмно-малиновые, с белыми оленями наверху, Санта-Клаусами внизу и снежинками посередине. Оленей семь, снежинок двенадцать…

– А сколько было Санта-Клаусов, ты не помнила. Я решил, что их будет три штуки.

Антон стоял в нескольких шагах и улыбался.

Но когда он?.. Как вообще это могло случиться? Когда она успела рассказать ему историю о пропавших, в детстве горячо любимых гетрах?!

О боже.

Она почти подорвалась с места, потому что это чудесно, это сказочно, но он остановил её движением руки и тихо засмеялся.

– Не вставай, лежи. Не за что.

– Открывайте тоже. Давайте, не бойтесь.

Он нерешительно взглянул на неё и открыл коробку.

Таня почти испугалась: так резко изменилось выражение его лица. Он вдруг посерьёзнел, слегка нахмурился и взял в руки голубые варежки.

Глубоко вздохнул, будто вспоминая что-то и переживая заново. Ну, довольна? Разбередила старую рану, наверное, а у него и так их хватает.

Но Антон вдруг кивнул, мол, так и должно быть, это правильно, поднял на неё глаза и улыбнулся.

– Спасибо, Таня.

Второго апреля в десять часов утра курсант Соловьёва перестала существовать. В десять пятьдесят младший лейтенант Красильников отыскал в толпе грузящихся в машины сержанта Соловьёву и обнял её так крепко, как только мог.

В одиннадцать сорок семь поезд со семьюстами сорока тремя солдатами и офицерами отбыл из Санкт-Петербурга.

Комментарий к Глава 14 Это не глава, а какая-то эпопея. Такого масштаба главы я ещё не писала. Спасибо за то, что вы со мной! :))

https://vk.com/missandea

====== Глава 15 ======

Приметь звезду на темном горизонте

и следуй за светом.

Regina Spektor – The call

Тане пять, когда мама собирает вещи, свои и её, укладывает их большой-пребольшой чемодан, достающий почти до Таниного подбородка, и на вопрос Тани о том, куда они собираются, говорит:

– Мы возвращаемся в Москву, солнышко.

– Что такое Москва? – резонно спрашивает Таня, подмечая в маме что-то необычное.

– Это такой город, большой-большой, – говорит мама, пытаясь казаться спокойной, но в её голосе, глазах и движениях Таня чувствует затаённую радость. «Ну, раз мама радуется, то бояться нечего», – думает она, хотя не очень-то хочет куда-то уезжать от знакомых ребят.

Но действительно, всё оказывается даже очень интересно: они приезжают в какой-то огромный дом, похожий на дворец, и садятся в длинный-предлинный автобус. «Поезд», – поправляет мама. Внутри он и правда на автобус не похож, есть столики и кровати, и Тане очень нравится ехать в поезде. Можно смотреть в окно, и тогда перед тобой проносятся не улицы и дома, как обычно, а самые настоящие леса и поляны. А спать на этой откидной забавной кроватке и того интересней: стоит закрыть глаза, и начинает казаться, что ты плывёшь на корабле, потому что поезд качается из стороны в сторону.

Но Москва Тане совсем не нравится. Она не видит ни одного знакомого дома, и их новая квартира кажется пустой и слишком большой.

– Она не новая. Мы уже жили здесь, Танечка, – мама целует её в волосы и ставит на пол чемодан.

– Не жили, – упрямо твердит Таня. Мама что-то придумывает, потому что Таня никогда в жизни не видела этих больших комнат без мебели. И игрушек здесь нет ни одной.

– Жили. Просто тогда ты была у меня в животике.

Мама, видно, очень устала, раз говорит такие странные вещи.

– Мама, а в сад я как буду ходить?

– Отдадим тебя в сад здесь.

– Но я никого не знаю. Вдруг они не будут со мной играть?

– Если будешь хорошей девочкой, то будут.

– Давай я лучше в школу пойду? – предлагает Таня вполне разумный вариант, но маме он опять почему-то не нравится.

– Ты ещё маленькая.

– Я уже большая.

– Вот будет тебе шесть, тогда отдам тебя в школу.

Утром мама везёт её в зоопарк и говорит, что там будет самый настоящий лев. Сначала они едут на автобусе, и он почти такой же, как был дома, но потом вдруг спускаются по какой-то лестнице и оказываются в настоящем подземном замке. Таня во все глаза смотрит на огромную толпу людей и красивые картинки на потолке, колоннах и стенах.

– Что это? – завороженно спрашивает она, дёргая мамину руку.

– Это метро, – отвечает мама, и вдруг всё вокруг начинает гудеть и шуметь. – Не бойся, Танюша, это поезд едет.

Но Тане не до страха. Поезд едет! И судя по звукам, это просто огромный поезд, и ей обязательно нужно его увидеть. Она со всех ног, отпуская мамину руку, несётся к тому месту, где пол вдруг обрывается, и хочет взглянуть, что там, глубоко там, наверное? Что там такое? И почему всё так здорово гудит?

Но заглянуть она не успевает: её вдруг перехватывают чьи-то руки. Мимо Тани, гудя и шумя, проносится самый настоящий поезд, быстро мелькают окна и двери, и Таня подставляет получившемуся ветру руки и лицо.

Она уже хочет восхищённо захлопать в ладоши, но вспоминает, что кто-то цепко держит её подмышки.

– Я сама пойду, – требует она, сердито вырываясь. – Пустите меня.

– Где твоя мама, девочка? – спрашивает Таню дядя с рыжими усами, ставя её на пол. – Ты чуть не свалилась на пути.

– Я хотела посмотреть, что там внизу.

– Ты что, в первый раз в метро? – хмурится дядя, поправляя клетчатую кепку.

– Да, – отвечает Таня, но тут же отворачивается от дяди, потому что остановившийся поезд снова начинает ехать.

– У-у, как быстро… – шепчет она.

– За эту жёлтую полоску нельзя заходить, понимаешь? – говорит дядя, и Тане досадно, что он совсем не замечает, как здорово шумит поезд.

– Почему? – назло ему спрашивает она.

– Ну… так положено. Это опасно. Можно попасть под поезд.

– А что будет, если попадёшь под поезд? – спрашивает Таня, и дядя несколько секунд думает, почёсывая рыжие усы.

– Он тебя задавит.

– Отрежет голову? – оживляется Таня. Это-то она знает!

– Может быть, – дядя выглядит озадаченно.

– Как Берлиозу трамвай, да?

– Ну… вроде того. Если только Аннушка разлила масло, – соглашается дядя и усмехается себе в усы. – Послушай, откуда ты это знаешь?

– Мама любит эту книжку, – объявляет Таня и тут только вспоминает о маме.

Чтобы найти её, даже не приходится просить милиционеров. Поезд уезжает, толпа заметно редеет, и спустя несколько секунд Таня видит в середине зала ужасно испуганную маму, оглядывающуюся по сторонам. На этот раз, к большой Таниной радости, дядя не хватает её на руки, так что она сама бежит по красивым каменным плиткам. Правда, мама почему-то не разделяет Таниного восторга. Она охает, быстро ощупывает и оглядывает Таню, а потом вдруг её лицо делается строгим-строгим.

– Никуда больше с тобой не поеду, – говорит она, сердито ухватывая Танину руку. – Будешь сидеть дома, если не умеешь себя вести.

– Мама…

– И в сад никакой не пойдёшь. Вот научишься быть послушной, тогда и поговорим, – всё ворчит она, и Таня совершенно не понимает почему.

– Мам, – она тянет маму за руку, чтобы хоть как-то привлечь её внимание.

– А уж до школы тебе расти и расти, туда таких плохих детей не берут.

– Мама!

– Ну что? – мама сурово сдвигает брови.

– А кто такая Аннушка?

В зоопарк они всё-таки едут, и к тому времени, как Таня видит огроменную белую рыбину, мама даже перестаёт сердиться. Она встречается с какой-то тётей, которая противно целует Таню в обе щеки, и без умолку болтает с ней.

Таня в это время занимается куда более полезным делом: она прилипает лицом и руками к стеклу и рассматривает, как эта большущая рыба здорово двигает хвостом, когда проплывает мимо.

– Мам, а кто это? – шёпотом спрашивает она, не в силах оторваться от такого завораживающего зрелища. Рыба до того большая, что, кажется, не поместилась бы даже в их квартиру.

– Белуга, – коротко отвечает мама, улыбаясь тёте, и в этот момент белуга проплывает мимо Тани, такая белая, гладкая, толстая и длинная, что Таня прижимается к стеклу носом.

– А я её боюсь?

– Нет, не боишься.

– А почему она такая большая?

– Такая выросла.

– А у неё есть дети?

– Конечно. У всех животных есть дети.

– Давай заведём маленькую белуку? Она будет плавать в аквариуме.

– Белугу, Танечка, – вдруг резко и неприятно смеётся мамина тётя. – Боюсь, она не влезет к вам аквариум.

– Не бойтесь, – успокаивает её Таня.

Тётя ей не нравится. И противное имя «Танечка» Тане тоже совсем не нравится. И сюсюкаться с ней вовсе не обязательно, потому что Таня уже давно не маленькая. Но у мамы звонит телефон, она вдруг становится очень серьёзной и куда-то отходит, оставляя Таню наедине с тётей.

– Куда пошла мама? – спрашивает Таня: должна же быть от этой тёти какая-то польза.

– Подожди, – вдруг нетерпеливо отмахивается она, зачем-то хватая Таню за руку и беспокойно оглядываясь на отошедшую маму, а потом вытаскивает из сумки деньги и даёт их Тане. – Вот, смотри, это деньги…

– Я знаю, что такое деньги.

– Хорошо, что знаешь. Тогда бери их и иди туда, видишь? Это террариум, там водятся всякие змеи, черепахи… – она ещё раз оборачивается на маму. – Хорошо? Ладно? Мы подождём тебя с мамой здесь.

Таня кивает, но ни в какой террариум не идёт. Она останавливается рядом, находит себе нежаркое местечко под крышей и издали смотрит на маму и её тётю, улавливая не до конца понятные ей фразы. Мама почему-то плачет.

– Витя, он… – она всхлипывает, опираясь на тётю и садясь на скамейку. – Он сразу, а Валечка… В реанимации, сказали, но шансов… Сказали, что в лепёшку машина была. А как же дети теперь, у них же Димка ещё грудной…

Тётя, как может, старается успокоить маму, и Таня решает, что не такая уж она противная. Да только мама всё равно плачет, тихо, сотрясаясь всем телом, и Таня не может выдерживать это так долго. Она подходит, мама, отворачиваясь, сразу же начинает высмаркиваться. Тётя неестественно улыбается Тане, но и у неё в глазах стоят слёзы.

– Ну, сходила? Посмотрела? Как там змеи? – весело спрашивает она. Врать запрещается, но сейчас Таня не может оторвать взгляда от трясущихся маминых плеч и поэтому быстро отвечает:

– Длинные и противные. Мам?

– Танюша, – мама решительно разворачивается, и глаза у неё красные-красные. – Танюша, несколько дней тебе придётся пожить у тёти Ани. Хорошо? Мне нужно уехать, но скоро я вернусь и заберу тебя. А пока ты будешь вести себя хорошо и слушаться тётю Аню, договорились? Ладно?

Таня пристально смотрит на маму и очень хочет возразить ей. Но кажется, что стоит маме сказать ещё одно слово – и она расплачется так, что потом уже не успокоишь, так что Таня просто кивает.

И несколько дней живёт с тётей Аней и её противным сыном Васей. Этот Вася, высокий, краснощёкий и рыжеватый, дразнит её, стоит тёте Ане сделать хотя бы шаг за порог. Таня терпит довольно долго, но в конце концов со всей силы даёт ему кулаком по носу, и неизвестно, чем бы это всё кончилось, если бы тётя Аня не забрала её в тот же день.

Только сначала Тане кажется, что они попали в какую-то другую квартиру, потому что, едва зайдя, она видит каких-то незнакомых ей детей. Один, совсем маленький, лежит в коляске, второй, чуть побольше, лысый и толстый, сидит на маминой кровати и машет руками, что-то лопоча. Третья темноволосая девочка лет трёх и вовсе с ногами забралась на Танин стул.

– Мам, – тихо зовёт Таня. – Мам, кто это?

– Танечка! – мама, усталая, замученная и постаревшая лет на пять, обнимает её и садится перед ней на корточки. – Привет, привет, дорогая... Что ты, разве не узнаёшь? Ну? Это ведь твои двоюродные сестрички и братик. Помнишь, мы пару лет назад гостили у тёти Вали? Ты их видела, с ними играла...

– Они теперь будут у нас гостить? – спрашивает Таня, с неодобрением оглядывая этих совершенно незнакомых ей детей.

– Нет... Так случилось... Танюша, теперь они будут у нас жить. И будут называть меня мамой, совсем как ты, а тебя – своей сестричкой. Хорошо? Вот будет здорово, да? Ты ведь хотела сестренку... Ты должна полюбить их, должна постараться, – просит мама, криво улыбаясь. – Это Рита, Вика и Дима. Ты ведь помнишь их... Танюша, хочешь ты ещё в школу?

– Хочу.

– Хорошо. Я договорилась. Пойдёшь в школу с сентября.

Маленькая толстая девочка вдруг начинает хныкать и махать руками, и мама, вместо того чтобы говорить с Таней, бросается к ней.

– Почему я должна любить их? – спрашивает Таня, но мама не слышит её: она берёт на руки эту девочку и начинает играть с ней, что-то приговаривая.

Таня тихо уходит в свою полупустую комнату. Сначала хочет заплакать, но передумывает, сердито сдвигая брови. Несколько минут бесцельно слоняется по комнате, сжимая губы, а потом останавливается напротив большого зеркала на дверце шкафа.

И смотрит на себя так долго, что начинают болеть глаза. Отходит и подходит ближе, вглядываясь в выражение своего лица и пытаясь понять, что чувствует. Не понимает ровным счётом ничего.

Проходит целых тринадцать лет, но почему-то ничего не меняется. Младший сержант Соловьёва стоит перед большим зеркалом в своём кубрике, застёгивает последнюю пуговицу на вычищенном кителе и пристально вглядывается в собственное отражение.

Тане давно уже не пять лет, и на кону стоит всё, что у неё есть, но она что есть силы всматривается в собственные глаза и всё равно ничегошеньки не может понять. Через десять минут начнётся парад, и он станет последним событием в её жизни здесь, потому что после него – только война.

И ей вдруг становится так страшно, просто до чёртиков страшно всего, что может случиться потом. Таня почти с отчаянием отворачивается от зеркала и жадно оглядывает кубрик, свою кровать, шкафы, занавески, кактусы на окнах, у каждого из которых есть своё имя, и чувствует, что у неё дрожат руки, что она почти готова заплакать.

На подоконнике по-прежнему лежит Машкина старая плетёная сумка, в углу стоит забытая швабра с тряпкой, сделанной из кофты Бондарчук, на Надиной тумбочке лежат забытые конспекты по тактике. И Тане так странно думать, что они, эти девочки, которые ещё недавно списывали друг у друга домашку, пели весёлые песни, умывались ледяной водой, уходят на фронт.