Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 38 страниц)
– Я вот о чем подумала… А это обязательно – перевоплощаться? Я, например, совсем не хочу становиться кем-то еще. И чтобы при этом напрочь забыть все, что пережила раньше, – Белла улыбнулась.
Она попыталась перевести все в шутку, но неожиданно ощутила непритворный страх. Только представить себе это – все забыть и умереть, чтобы опять родиться младенцем…
Вместо Меилы снова ответил Синухет.
– Брат рассказывал мне, что долгое время пытался это постичь, – египтянин успокаивающе улыбнулся жене. – Имхотеп говорил, что все души живут по тому образцу, который им известен… Мы были так связаны с нашими мертвыми телами, потому что бальзамировать мертвых было заповедано нам от богов. А богов своих сотворили мы сами.
Вот тут Белла опешила.
– Как это?
– Боги Та-Кемет существовали еще прежде нас – как и мы существовали до того, как обрести плоть, – серьезно ответил египтянин. – Как все сущее жило в виде замысла. Но мы начали по-настоящему воплощать своих богов на земле, когда начали простираться перед ними и приносить им жертвы…
– “Не сотвори себе кумира”, – произнесла Эвелин, слушавшая с чрезвычайным вниманием. – Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Но ведь, конечно же, Бог, в которого мы верим теперь, существовал прежде всех этих замыслов?
Синухет покраснел.
– Имхотеп сказал, что Бог и есть все эти замыслы… Он содержит в себе все. Но мы творим единого Бога так же, как прежде творили Осириса, Исиду, Хатхор и Тота.
Белла почувствовала, что у нее голова идет кругом…
– Ну а как же реинкарнация? – спросила она мужа, надеясь получить хотя бы один определенный ответ. – Имхотеп об этом тебе не говорил?
– Говорил, – ответил Синухет. – Имхотеп сказал, что бестелесной душе можно очень долго двигаться вперед, постигая все больше и утончаясь… Много лет, даже многие тысячи лет. Но бесконечно это продолжаться не может. Душа снова должна воплотиться, дабы бороться, радоваться и страдать, как все земные существа.
Белла потрясла головой.
– И что же – опять начинай все сначала?.. Нет, я так не согласна!
Эти слова прозвучали жалобно. Таких откровений от мужа Белла никак не ожидала; и, судя по лицам Меилы и Эвелин, они тоже.
– Не сначала, – сказал Синухет. – Ты продолжишь путь с того места, где ты остановился… В конце концов, ты вспомнишь все, что совершил на земле.
– И когда это будет? – воскликнула Белла.
– Когда ты достигнешь Бога, надо полагать, – ответила вместо Синухета Эвелин. Она была задумчивой и притихшей, точно получила неожиданный урок. Потом миссис О’Коннелл посмотрела на Синухета.
– Благодарю вас, мистер Амир. Вы мне многое объяснили.
Синухет поклонился.
– Я только младший ученик… ученик того, кто сам еще стоит на ступенях храма, – ответил он с истинно египетским смирением и достоинством.
Тут Белла обратила внимание на детей. Они уже забыли о том, что при этом религиозном диспуте присутствуют те, кому не следовало бы: по крайней мере, Седрик вслушивался в беседу с жадным любопытством.
И не один только Седрик. Двенадцатилетняя Фэй тоже не упустила ни словечка из разговора взрослых… и самым поразительным было то, что она казалась удивленной куда меньше двоюродного брата. Но не потому, что чего-нибудь не поняла: казалось, девочке было ясно все и даже более.
“Может быть, Имхотеп уже посвящал во все это дочь? – подумала Белла. – Наверное… Но дело не только в этом…”
Она торопливо встала, отвлекая на себя внимание.
– Миссис О’Коннелл, наверное, нужно отдохнуть с дороги, – сказала Белла, посмотрев на поднявшуюся следом хозяйку.
– Разумеется, – сказала Меила; она взглянула на гостью. – Эвелин, пойдем наверх. Тебе все равно на сей раз придется погостить у нас, потому что Фэй еще не собралась в дорогу, – египтянка улыбнулась, не допуская никаких возражений.
Впрочем, Эвелин и не возражала.
– С большим удовольствием, – сказала она. – Я ничуть не устала, но буду рада подольше пообщаться с вами. Если у вас найдется время.
Когда они поднимались по лестнице, Эвелин попросила Беллу называть ее по имени.
– Между нами не такая уж большая разница в возрасте, – сказала она.
А Белла с каким-то испугом осознала то, что уже вычислила Эвелин, – ей теперь было тридцать пять лет, на четыре года больше, чем следовало. Но, конечно, она согласилась.
Когда Эвелин разложила свой небольшой багаж, женщины все вместе пошли в комнату Меилы. Они продолжили разговор, но теперь уже принялись обсуждать свои семейные дела. Белла поучаствовала в беседе, но скоро устранилась.
Эдвина ждала ее… и Белле не давала покоя мысль, которую заронил в ее душу Синухет.
“Почему я ничегошеньки не помню о том, кем была раньше? Может, я живу в самый первый раз?”
Когда Белла опять осталась одна, то продолжила размышления.
“А есть ли такие, кто помнит свою прошлую жизнь с рождения, без всякой специальной практики? А может, существуют те… те, кто выбирает, кем родиться вновь?.. И настраивает себя так, чтобы вспомнить все как можно быстрее?..”
Белла вдруг опять вспомнила недетски сознательный взгляд Фэй Амир. А потом ее поразила догадка, которую она в первый момент даже не отважилась осмыслить до конца.
– Боже, – прошептала Белла.
========== Глава 88 ==========
Белла сидела в их с мужем спальне в полном смятении чувств. Подозрение, что Фэй – это вновь воплотившаяся на земле Тамин, укреплялось с каждой минутой. И что с этим делать, к кому бежать?..
Сказать о своей догадке Меиле – или, может быть, Эвелин? И когда? А если Белла все себе надумала, ведь у нее такое неуемное воображение… Она слышала как-то, что свидетельствам художественных натур вообще нельзя верить; потому что непременно додумают новые подробности или вообще все увиденное перевернут с ног на голову.
Скрипнула дверь мореного дуба, и Белла, сидевшая на краю кровати, испуганно выпрямилась. Почему-то ей представилось, что сейчас войдет Имхотеп…
Вошел его брат.
Синухет направился к ней с выражением тревоги, а Белла молча смотрела на мужа и словно впервые видела его. Она и не подозревала, что он ведет с древним жрецом беседы такого содержания.
Синухет присел рядом.
– Я огорчил тебя своими словами… Но разве лучше было бы, если бы я промолчал?
Белла качнула головой; она прильнула к мужу.
– Нет… Но я только прошу тебя не верить Имхотепу слепо. Он может заблуждаться, даже если не лжет! И, может быть, твой брат еще дальше от истины, чем мы, простые смертные!
Синухет улыбнулся почти мечтательно.
– Когда Имхотеп говорит с тобой, трудно не поддаться ему, – сказал египтянин. – Впрочем, ты сама это знаешь. Слабую душу он может сформовать заново так, что ты даже не заметишь этого…
– И ты?.. – подхватила Белла.
Синухет опустил глаза.
– Я это замечал. Когда брат пытался завладеть моей душой. Думаю, в разговорах с ним я все же сохранил себя и свою способность судить и мерить!
Белла кивнула. Она сочувственно взяла мужа за руку.
Она все еще не знала, признаться ли ему в своих подозрениях; но тут Синухет тронул ее за подбородок, заставив приподнять голову и взглянуть на себя. Архаичный жест власти вновь напомнил ей, кто такой этот человек.
– Тебя мучает что-то еще. Скажи мне.
Белла сжала руки на коленях – а потом ринулась вперед.
– Мне кажется, что Фэй – это Тамин!
Синухет несколько мгновений смотрел на жену застывшим взглядом… а затем его глаза стали пустыми, точно он искал подтверждения неожиданной фантазии жены в своем собственном разуме. Потом египтянин облизнул губы и хрипло спросил:
– Почему ты так решила?
– Фэй такая странная, нелюдимая, – ответила Белла. – И она слушала тебя сегодня за столом так, словно знает все, что ты хотел поведать, и много больше! У нее… взгляд совсем взрослый!
Синухет пригладил ладонью встопорщившиеся черные волосы.
– Это не может служить доказательством, – медленно сказал он. – Может быть, дочь моего брата – и впрямь новое воплощение какой-то женщины нашего прошлого, но почему это должна оказаться его первая жена?
Белла встала; ее вдруг наполнило ощущение собственной правоты.
– А кто же еще? Кто еще был так близок к нему… и так связан с ним всю его жизнь? Эвелин и Меила в этой жизни опять вспомнили о древней вражде, а Тамин? Разве она не ягода той же грозди, что и мы?..
Синухет нахмурился.
– Но ты забываешь, что Тамин погибла иначе, чем эти женщины. Неизвестно, погибла ли она вообще… как простые люди. Певица Амона была бы рада отойти в вечность так, как этого не делал никто до нее, – усмехнулся египтянин.
– Тем более, – горячо сказала Белла. – Ведь и Фэй Амир – не простое смертное дитя. Если ты забыл, ее отец – неумерщвленный.
Синухет опустил голову и надолго задумался.
– Твои мысли – зыбучий песок, – наконец пробормотал он. – Ты уже сказала кому-нибудь об этом?
Белла улыбнулась, не оставляя ему сомнений.
– Только тебе.
Синухет поднялся во весь рост и посмотрел жене в лицо.
– Вот и не говори! Мой брат, если он провидец, дойдет до этого сам – а может, уже понял. А мы можем сделать только хуже! Вдруг ты ошиблась – а слово уже будет сказано?..
Белла кивнула.
– Я согласна. Давай промолчим.
Они обнялись и долго стояли так, сердце к сердцу; и слова им больше были не нужны.
***
Фэй Амир сама уложила свою одежду, книги и любимые безделушки. Оставалось еще много времени до того, как покинуть дом; и девочка села ждать. Она уселась прямо на пол, скрестив ноги, и положила руки на колени – ладонями вверх.
Она прочитала об этом способе молитвенного сосредоточения в одной из книг об Индии, которую без спроса взяла из отцовского шкафа. Медитация, вот как это называлось.
Фэй Амир скоро научилась слиянию с бесконечностью – и могла подолгу странствовать в безмыслии… а когда возвращалась к реальности, возвращалась каждый раз изменившейся. Бог, или боги, или вселенная… всякий раз открывали ей что-то новое о себе и о мире. Порою видения, посещавшие дочь Сети Амира, ужасали ее; а порою не только ужасали.
И вот недавно, совсем недавно…
Скрипнула дверь; Фэй услышала, еще не успев уйти в себя. Руки девочки дрогнули и опустились между колен: она уже знала, кто это.
Вошел отец.
Тот, кого все в этом мире знали как Сети Амира, некоторое время смотрел на свое детище, словно собираясь с мыслями. Фэй тоже молчала. Но в конце концов она первая нарушила тишину:
– Ты что-то хотел, отец?
Имхотеп кивнул. А потом опустился на пол рядом с ней: у него такое движение получалось еще естественнее, чем у Фэй.
– Дети не знают своих отцов, и ты долго не знала меня, – медленно произнес он, испытующе глядя на дочь. Улыбнулся. – Но и родители не знают своих детей. Пока ты еще с нами, я решил поговорить с тобой о том, что с некоторых пор смущает меня.
Фэй опустила глаза, чувствуя, что краснеет.
– Я догадываюсь, что. И ты… ты прав, потому что в этом ты не можешь ошибиться, – девочка вновь подняла сверкающий взгляд.
Имхотеп улыбнулся, неверяще и в то же время торжествующе.
– Ты – Тамин?..
– Я Фэй, твоя дочь, – девочка покраснела еще жарче. – Но я вспомнила то, что знала о себе Тамин, певица Амона. Я могу тебе рассказать, хотя это совсем не все!
Имхотеп только кивнул, неотрывно глядя на свое дитя. И Фэй принялась рассказывать… а жрец видел все, как наяву; он соприкоснулся разумом с разумом дочери, когда она позволила.
Тамин, певица Амона, действительно направилась в Хамунаптру в день своей гибели. Она делала это уже не в первый раз… и рисковала смертельно.
Но у нее была уверенность, которая приподнимала ее над бездною страха, – благодаря дару предвидения Тамин узнала свою вероятную судьбу. Боги открыли ей, что она должна покинуть своего супруга, и очень скоро – иначе ничего из того, что может в грядущем спасти Имхотепа и ее саму, не состоится. Боги открыли ей, что она должна пойти путем, обратным пути верховного жреца Осириса; и для этого прибегнуть к заклинаниям “Книги живых” – золотой книги Амона-Ра. Тамин живой спустится в Дуат.
Тамин неоднократно задумывалась о том, что рассказала ей подруга, светловолосая северянка из будущего. И жрице все больше хотелось последовать за Небет-Нун и своим мужем, когда придет час… но она знала, что это неосуществимо.
Однако Тамин было предсказано, что она все же последует за Имхотепом – совсем не так, как полагала сама.
И как она сможет найти помощь во враждебном мире, не зная даже языка?..
“Ты найдешь спасение в доме своего мужа”, – такие слова однажды приснились ей после долгой молитвы; и Тамин поняла, что это касается будущего. Когда она перенесется туда, Имхотеп сразу встретится с Тамин и поможет ей!..
И в этом пророческом сне Тамин впервые увидела золотую книгу. Певица Амона поняла, что должна открыть ее, хотя это великое святотатство… Тамин также увидела, где лежит главное сокровище Хамунаптры, – в тайнике внутри основания статуи Хора.
Несколько раз, навещая в Городе мертвых свою мать, Тамин обходила нужный участок подземного лабиринта. Ее сопровождал почтительный жрец Ка, который не заподозрил никакого злого умысла. Тамин, со своей великолепной памятью и чутьем, быстро научилась обходить ловушки. И выучила дорогу к статуе Хора.
Более того – она нашла дорогу в потаенный зал, который располагался немного ниже статуи. Там стоял жертвенный стол и открывался вход в Дуат. Обыкновенно эта дверь выглядела как бассейн с гнилой водой.
И когда день настал, Тамин решила – она спустится в подземный лабиринт и откроет тайник. Если золотая книга действительно сохраняется там, это будет последним, что певица Амона совершит на земле!
Как и много раз раньше, Тамин переплыла на лодке реку и направилась в Хамунаптру. Прежде она брала носильщиков, спасаясь от палящей жары; теперь же шла одна и пешком. Тамин захватила котомку со снедью и водой, и эта полотняная сумка, висевшая на плече, успокоительно постукивала ее по боку.
Зачем ей эти припасы?.. На случай, если ничего не выйдет… Тамин отчасти надеялась на это: уж очень страшно было то, что ей предстояло совершить.
Один раз жрица остановилась, чтобы передохнуть и выпить горячей воды. А войдя в город, уселась в тени и поела фиников. Тамин научилась преодолевать свой страх, ее воля была сильна – но сейчас желудок сжимался, готовый исторгнуть эту последнюю пищу…
Тамин закрыла глаза и помолилась – сперва отцу Амону, а потом Осирису, владыке мертвых, которому она готовилась вверить себя.
Поняв, что если она еще какое-то время просидит на песке, то окончательно лишится мужества, жрица встала. Больше она не останавливалась.
Знакомый жрец встретил ее у входа под землю. Учтиво предложил проводить, и Тамин, конечно, не отказалась. Жрец довел Тамин до погребальной камеры, где покоилась ее мать.
– Дальше я сама, благодарю тебя, – сказала певица Амона; она изумилась твердости и спокойствию своего голоса. Служитель Ка поклонился и ушел, оставив ей факел. А Тамин постояла у дверей в усыпальницу матери… но так и не вошла.
Она знала, что это непозволительно размягчит ее сердце…
Жрица отыскала дорогу в зал, где находилась сидячая статуя сокологлавого бога. Тамин некоторое время стояла, унимая бешеное сердцебиение; она покрылась потом и теперь озябла. В углу прошуршала крыса, и Тамин вздрогнула от омерзения.
– Я не могу… – прошептала жрица.
А в следующий миг она уже стояла перед статуей, рассматривая ее постамент. Тайник отыскался очень быстро. Он даже не был тайником…
Женщина открыла дверцу; та неожиданно легко подалась. И “Книга живых” лежала внутри.
Она была заперта на ключ. Вот почему ее так плохо охраняли!..
В первый миг разочарование затмило все. Но потом Тамин, стиснув зубы, заставила себя рассмотреть тяжелую драгоценную книгу со всех сторон. И на ее обложке тоже обнаружились заклинания.
Не давая себе времени усомниться, Тамин зажала книгу подмышку и бегом бросилась ко входу в нижний зал. Она обливалась потом. Жрица сошла по длинной лестнице и опустилась на холодный пол, со стуком уронив священную книгу; силы покинули ее, и выдержка тоже изменяла.
Тамин закрыла глаза и сняла парик, вспоминая телесно, кто она была, – верная служительница Амона, который направлял ее всегда и сейчас, конечно, не оставит…
Она сбросила сумку, потом развязала сандалии. Синий парик так и остался лежать на полу. Только факел, последний светоч жизни, Тамин не бросила.
Подхватив книгу, она подошла с нею к жертвенному столу и опустила. В последний раз перевела дух…
Жрица положила руку на холодную золотую крышку, запиравшую книгу, и пальцами стала прощупывать резьбу. А потом вчиталась в знаки, помогая себе голосом.
– “Я – дающий свет, сокровенный. Я – начало и конец всего. Защищена твоя красота в моих объятиях для жизни, здравия, силы… Укрепи свое сердце и иди; и придешь!”
И Тамин вдруг осознала, что эти слова обращены к ней!.. Начертание иероглифов изменилось, когда жрица Амона завладела книгой Амона, – или божественный текст всегда был таким?
Она подняла глаза от золотой книги и увидела, что вода в бассейне пузырится. Эта жижа источала запах гнили, болотный, дурманящий запах; но Тамин почти не ощутила отвращения. Египтянка направилась ко входу в Дуат, зов царства мертвых стал непреодолимым…
У края водоема жрица в последний раз замерла. А потом ступила босой ногой прямо в вонючую жижу; спустя миг она уже стояла обеими ступнями на дне. Гнилая вода сомнулась вокруг ее бедер, но Тамин больше не чувствовала отвращения, только изумление.
“И этот бассейн так мелок?..”
Пары, поднимавшиеся над водой, туманили голову. Тамин поняла, что сейчас соскользнет в бассейн с головой и захлебнется; и ощутила непреодолимое желание выбраться наружу.
Но едва только она напрягла мышцы ног, как дно бассейна под нею расступилось, словно трясина; и жрица провалилась туда, где законы ее мира больше не действовали. Там ей суждено было потерять память и саму себя…
Фэй замолчала; а может, она давно уже замолчала, и последние воспоминания Тамин Имхотеп прочел сам. Оба некоторое время тихо сидели рядом, одинаково потрясенные.
Наконец Имхотеп сказал:
– И ты ничего больше не помнишь? И своего пребывания в Дуат?..
Фэй качнула головой.
– Боги были милосердны и не оставили мне этих воспоминаний… А может, я забыла мир мертвых, потому что вернулась к живым.
Имхотеп попытался улыбнуться.
– Я очень рад, что Тамин теперь – это ты, моя дочь… Я часто сожалел о том, что сделал моей жене. Я рад, что могу теперь сказать об этом.
Фэй кивнула, пристально глядя на отца.
– Но для меня все началось сначала. Для меня и для тебя, мой муж-отец. Я только прошу тебя не говорить ничего матери!
Имхотеп качнул головой.
– Я буду молчать, клянусь тебе.
По губам девочки скользнула грустная улыбка.
– Я многое видела, когда… медитировала. И я знаю, что вы с мамой хотели других детей, но живой родилась только я!
Имхотеп отшатнулся. Он снова представил себе картину, которую всеми силами гнал от себя: Меила на простынях, залитых кровью, корчится от боли, и он, когда-то всемогущий, не знает, к каким богам взывать и чем заклинать их, чтобы спасти возлюбленную… Дважды Меилу спасли чудом, и девочке, конечно, не говорили настоящей причины болезни матери!
– Но почему так? Почему нам больше нельзя?.. – вырвалось у жреца.
– Потому что одна я была взята в Дуат живой, как твои жрецы, как ты сам, – сурово ответила Фэй. – Ты не можешь произвести на свет новую душу, ведь ты сам не принадлежишь этому миру! Ты мог выпустить в мир только ту, с которой тебя связал извечный священный закон!..
Имхотеп опустил голову, не выдержав пламенного взгляда своей маленькой дочери. И тогда Фэй улыбнулась и обняла его.
– Но я у тебя есть… И я люблю тебя, дорогой отец.
========== Глава 89 ==========
Все в последний раз собрались в гостиной – Роза и темнокожий повар Салах накрыли стол к чаю. Пароход из Каира отправлялся в час дня.
Белла, Синухет и их дети были одеты в европейские костюмы, частью новые, частью перешитые с плеча хозяев. Они долго жили за счет Амиров, но уже наполовину компенсировали им расходы, отдав свои драгоценности. Эти ожерелья, кольца, обручи, пояса послужили свежими образцами для ювелирного салона Амиров, предлагавшего “египетские” украшения; и прибыль в этом месяце заметно выросла. Кое-что купила аристократическая миссис Мортон.
Эвелин опять надела брюки, этническую блузку и кардиган, а на волосы – вышитый шелковый шарф, конец которого она откинула за спину; такой же наряд путешественницы. Фэй, как обычно, выбрала самое практичное темное платье. Только свои длинные волосы девочка причесала по-новому: она распустила их, подобрав серебряным ободком, украшенным голубым эмалевым цветком лотоса.
Чай пили молча. Иногда встречаясь глазами, сотрапезники опускали их; не только хозяева и гости, но и родители с детьми. Все, что могло быть сказано наедине, было сказано.
Наконец Эвелин встала первой.
– Ну что, все готовы? – громко и бодро вопросила она. Миссис О’Коннелл обвела глазами своих подопечных; Белле показалось, что ее взгляд задержался на Фэй. Но это могло означать только особенное внимание к хозяйской дочери.
Остальные поднялись следом; Синухет взял за руку Эдвину. Все прошли в холл, где стояли чемоданы. Там ждал своего господина Реннефер – как и Синухет, одетый по-европейски; они уговорились, что верный слуга останется в Египте и будет помогать Амирам на ферме.
Синухет посмотрел в глаза Реннеферу, и мужчины крепко обнялись.
Синухет внезапно осознал, что с Реннефером от него безвозвратно уходят воспоминания молодости. Он обрел новый, чудеснейший мир – но юность Синухета с ее непосредственными восторгами, как юность всего человечества, давно осталась позади…
– Да охранит тебя Осирис, господин, – взволнованно произнес Реннефер. Его древнеегипетский уже стал ломаным. Синухет улыбнулся.
– И тебя, мой друг.
Потом Реннефер взял у женщин чемоданы, и все вместе вышли из дома. Имхотеп и Меила шли самыми последними. Белла заметила, что внимание хозяев приковано к дочери, но они не пытаются к ней приблизиться. Девочка словно бы уже отдалилась от родителей; а может, она отдалилась еще раньше. Благодаря разговору по душам, как Белла могла предположить…
Они дождались такси, в которые загрузились; Имхотеп с женой поехали проводить родных на пароход, а Реннефер остался. Он поклонился вслед желтым машинам, и Синухет, обернувшись, махнул ему. А потом этой же рукой быстро вытер слезы.
Они прибыли в порт за полчаса до отплытия. На борт белого лайнера, принадлежавшего почтенной британской компании “Кунард”*, уже поднимались пассажиры.
Имхотеп, который вышел из машины первым, открыл дверцу дочери.
Фэй, подхватив свою школьную сумку, выпрыгнула наружу. Она чуть не натолкнулась на рослого отца, и Имхотеп, с улыбкой придержав девочку, обнял ее. Фэй на несколько мгновений прижалась к нему, а потом смущенно отстранилась. Она подошла к матери.
Меила заглянула дочери в глаза, а потом посмотрела на Беллу и Эвелин.
– Ну так как, мы уже прощаемся?..
Египтянка выглядела слегка растерянной, точно это давно запланированное расставание стало неожиданностью для нее самой. И Белла мимолетно пожалела жену Имхотепа. Эта женщина опять оставалась вдвоем со своим мужем; только вдвоем.
– Я думаю, лучше нам подняться на пароход сейчас, – сказала Эвелин. Она щурила свои красивые и эффектно подкрашенные серые глаза, тоже проникнувшись серьезностью момента. – Ведь с нами дети, мало ли, какие неполадки возникнут…
Меила кивнула. Она посмотрела на мужа, и Имхотеп тоже с улыбкой кивнул.
Египтянка обняла дочь, пощекотав ей лицо своими душистыми волосами, выбившимися из-под невесомого платка.
– Я люблю тебя. Будь умницей, – сказала Меила.
– Да, мама, – ответила Фэй.
Она была тоже очень взволнована – но, казалось, чем-то таким, что мать не могла понять. Меила неловко провела рукой по волосам девочки и, выпрямившись, опять взглянула на двух англичанок, которым доверила дочь.
– Ну?..
Белла шагнула вперед, и в следующий момент они с Меилой тоже обнялись, поддавшись чувству. Впрочем, их взаимная склонность была непритворной. Белла прослезилась.
– Я буду писать, – пообещала она.
Меила улыбнулась.
– Давай. Только лучше звони. Вы ведь там недолго проболтаетесь.
А Белла снова с беспощадной ясностью осознала, что навсегда отрезана от родного дома. Она не сможет жить отдельно от мужа, как жила в Та-Кемет; а Синухету не найдется ни угла, ни работы в ее стране.
Меила пожала руку Эвелин – женщины несколько мгновений держались за руки, а потом разошлись и отвернулись друг от друга. Синухет, как старший над своими спутниками, подошел к брату, этим жестом прося отпустить их.
– Нам пора, – сказал он.
Имхотеп кивнул.
Он не стал обнимать брата – только широко повел рукой, точно предлагая Синухету повернуться и обозреть простор, открывавшийся перед ним. Синухет проследил за движением жреца… а потом торопливо отступил, будто не желая длить этот разговор без слов.
Египтянин опять встал рядом с Беллой и детьми. Белла увидела, что Синухет покраснел, а глаза блуждают, точно что-то выбило его из колеи.
– Он пытался?.. – прошептала Белла, незаметно толкнув мужа локтем.
Синухет кивнул.
– Давай садиться, – сказал он. Голос египтянина дрожал.
Присматривая за детьми, они гурьбой поднялись по трапу. Предъявили билеты стюарду, и их пропустили на палубу.
На то, чтобы разместиться в каютах, ушло некоторое время; Эвелин осталась с Эдвиной, а остальные успели протолкаться назад на пассажирскую палубу, чтобы помахать рукой Имхотепу и Меиле. Остроглазый Седрик, перегнувшись через перила, первым высмотрел их и показал родителям.
Белла замахала, приподнявшись на цыпочки.
– До свидания!..
Меила помахала рукой в черной шелковой перчатке, и Имхотеп тоже приветственно поднял руку.
А Белла неожиданно вспомнила, как точно так же прощалась с отцом и братьями, стоя рядом с Барти на борту английского судна. Много лет назад. Три тысячи лет назад…
– Пойдем, – попросила она мужа. Ей стало дурно. – Пожалуйста, пойдем в каюту!
– Да, – Синухет коротко кивнул и, взяв жену под руку, пошел с нею назад к детям и Эвелин.
Когда пароход отдал швартовы, Белла села на свою койку, вполглаза присматривая за Эдвиной. Она вновь задумалась об оставшихся и о тех, кто плыл с нею.
Дети… Седрик… Ее старший сын подавал такие надежды, когда учился в школе фараона, он был любимцем Сети… А сейчас ему не на что особенно рассчитывать. Эти полтора месяца в доме Амиров бедный мальчик учился с таким жаром, что, казалось, вот-вот повалит дым из головы; и все равно, он упустил как школьное образование, так, видимо, и высшее. Хотя, с его физическими данными, – если он станет спортсменом… Но для этого нужно хотя бы жить в Англии…
“Там поглядим”, – нахмурившись, подумала Белла.
Чарли и Эдвине удастся получить пристойное образование, если найдется кому возить их через океан. Белла чувствовала, что уже сейчас разрывается напополам; и заставила себя прекратить загадывать далеко. Еще о папе с мамой нужно подумать!
Белла открыла свой чемодан и вытащила блокнот и карандаш. Рисование всегда было для нее лучшей терапией и способом общения с миром, который позволял подняться над будними тяготами.
Она не замечала, что набрасывает ее карандаш, пока на нее не повеяло ароматом чужих духов. На блокнот упала чья-то тень.
Вскинув голову, художница почти не удивилась, увидев Эвелин. Миссис О’Коннелл улыбнулась так, как умела она одна, – словно знала, что может этой улыбкой покорить любого. Впрочем, Белла не могла не признать силу очарования этой женщины.
– Это Имхотеп? – произнесла Эвелин, показав на рисунок. Белла быстро опустила глаза.
– Да, – пробормотала она, только сейчас поняв, кого изображает.
– Очень похоже. Особенно взгляд, – сказала Эвелин. – Можно я присяду?
– Сделайте милость, – ответила Белла.
Эвелин поместилась рядом и несколько мгновений еще разглядывала рисунок.
– У вас определенно талант, – сказала она. – Да, очень похоже: вы передали сущность. У вас Имхотеп моложе, чем есть… но ведь он действительно почти не изменился за эти тринадцать лет, что он здесь.
Эвелин вскинула на художницу большие невинные глаза.
– Скажу вам по секрету, Рик изменился гораздо сильнее. И Меила тоже. Похоже, время не имеет над этим жрецом такой власти, как над всеми нами, хотя он как будто бы стал смертным…
Белла положила карандаш.
– И что же дальше?..
Эвелин промолчала.
Но Белла и сама могла вообразить ничуть не хуже – а если Меила будет обгонять мужа и дальше, умрет, а Имхотеп опять останется один? Что, если ему отмерена слишком долгая – или бесконечно долгая жизнь, которая сделается для него мучением? И как это скажется на остальных?
Может, жреца Осириса ждут новые страшные свершения?..
Тут Эвелин вдруг сказала:
– Думаю, вы сможете найти работу по специальности, живя в Египте постоянно. Я даже вам помогу, если у вас будет желание.
Белла просияла.
– Правда?..
– Познакомлю вас кое-с-кем в Британском музее, – Эвелин дружески накрыла ее руку своей. – Копиисты и иллюстраторы у нас востребованы. А знание канонов у вас более чем достаточное.
Обе засмеялись так, что у Беллы на глазах выступили слезы. Тогда она утерла их ладонью и встала, убирая свое рисование. Ее внимания ждали близкие.
Имхотеп и Меила оставались на берегу, пока пароход не растаял в лазури воды и неба. Тогда Меила посмотрела на мужа, ожидая, что он скажет.
Жрец прочел в ее глазах все то, чем она желала поделиться, – и много больше. Он улыбнулся и обнял Меилу за плечи.
– Идем.
Имхотеп посмотрел в сторону великой реки.
– Они вернутся. Они всегда возвращаются.
* Одна из старейших британских судоходных компаний, просуществовавшая до настоящего времени. “Кунард” конкурировала с компанией “Уайт Стар” (построившей “Титаник”), и в 1930-40-е годы, после того, как репутация и финансовое положение “Уайт Стар” пошатнулись, выкупила ее акции.
