Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)
– Я дам тебе покой на эту ночь.
Египтянин, казалось, думал сейчас о чем-то другом. Может быть, о своей госпоже, с которой ему пришлось объясняться, или о детях. Как же хорошо, что он семейный человек, подумала Белла.
Интересно, он уже сказал жене, кого привел в свой дом?..
Синухет положил ей руку на голову, потом опустил.
– Я хотел только посмотреть на тебя. Испугался, что ты исчезнешь, чародейка из-за моря, – египтянин рассмеялся, но, похоже, вправду боялся этого. – Однако я не могу сейчас остаться с тобой.
Белла кивнула.
– Я понимаю… господин, – закончила она с некоторым усилием. – Но ты придешь сегодня?
Она посмотрела на Синухета. Египтянин понял этот взгляд и кивнул: да, придет, но не за тем, чего она боялась. Он сделал Небет-Нун своей и может подождать.
– Кажется, северянки холодны, – заметил Синухет с легкой усмешкой. – Но я не жалею, что нашел тебя. Боги пожелали говорить со мной так же, как с моим братом.
Он окинул ее взглядом, полным страсти и изумления; притянув к себе, поцеловал обжигающим поцелуем и оттолкнул. Потом быстро вышел вон.
Потрясенная Белла попыталась осмыслить последние слова Синухета. Так значит, он хотел стать избранником богов, как Имхотеп… Он похитил и увез ее, потому что его так же влекло все неизведанное, как Имхотепа…
“Конечно, это не любовь, – подумала Белла. – Он ведь совсем меня не знает!” Но так даже лучше. Ведь Синухет женат, а соперничать с его госпожой у нее нет никакого желания!
Она в волнении прошлась по комнате, бездумно трогая то одну, то другую вещь. Синухет хорошо содержал свою наложницу, хотя, кажется, не испытывал к ней большой страсти. И Кифи была вполне довольна этим. Может быть, прежде она бедствовала?
Вновь отворилась дверь, и Белла быстро повернулась: сердце екнуло при виде хозяйки комнаты. Девушка успела заметить выражение враждебности на лице Кифи, которая поняла, что чужачка трогала ее вещи; но потом египтянка улыбнулась.
– Я принесла тебе еду. Но лучше сперва помойся, ты можешь теперь выходить одна!
– Благодарю тебя! – Белла улыбнулась. – Это господин сказал?
Кифи кивнула.
– Да, он позволил. И госпожа узнала о тебе.
Она ничего не сказала о том, когда хозяйка захочет видеть новую наложницу мужа; и Белла удержалась от вопроса.
Кифи все-таки проводила ее в купальню и объяснила, где что лежит и как этим пользоваться. По дороге вперед они снова никого не встретили; но возвращаясь в спальню, наткнулись на слугу. Он отпрянул от Беллы и вжался в стену, увидев цвет ее волос; но все-таки совладал с собой и даже не выронил того, что нес.
– Это Реннефер, слуга господина, – объяснила Кифи, закрыв дверь. – Он неболтлив, но скоро все в доме узнают о тебе… Хорошо, что в мою комнату никому нельзя входить, кроме Синухета!
– А твоя дочь… где она спит? – осторожно спросила Белла.
Кифи метнула на нее настороженный взгляд.
– Там же, где дети госпожи. Господин не разделяет их.
Белла съела то, что ей принесли: это оказалась ячневая каша с маслом и медом, почти как варили в ее дни, только немного придымленная. У египтян кухни, кажется, под открытым небом.
Потом Кифи села ткать: Белла только сейчас обнаружила в углу маленький станок с наполовину готовым суровым полотном. Кифи, наверное, привыкла коротать время подобным образом. Белла подумала, что и сама бы не прочь научиться такому ремеслу.
– Нравится? – египтянка взглянула на Беллу поверх станка, не прекращая споро двигать руками. – А как ты работала дома?
“Она спрашивает как бы между прочим, потому что боится меня!” – поняла Белла.
Англичанка села в кресло и, подобрав ноги, попыталась рассказать о себе. Кифи иногда недоверчиво хмыкала, иногда изумлялась и прерывала работу. Но Белла не могла поведать этой женщине больше, чем Синухету: и не могла удивить ее по-настоящему, рассказав правду о себе…
Кончилось это повествование тем, что Кифи пообещала научить свою товарку ткать и почувствовала что-то вроде жалости к ней и ее неведомым сородичам из заморского края холода. Конечно, земли лучше Та-Кемет не может быть!
Ближе к вечеру пришел Синухет, как обещал; и пришел не с пустыми руками. Он принес Белле то, чему она очень обрадовалась, – палетку с красками, кисти и несколько превосходных чистых свитков.
– Я хочу видеть, как ты рисуешь, – объявил ее господин; и уселся на пол, скрестив ноги. – Покажи.
Белла повиновалась. Она решила попытаться нарисовать то, что сохранилось только в ее памяти, – вид какого-нибудь из лондонских парков.
Вскоре увлеченный Синухет понял, что она рисует свой город, и вновь начал расспрашивать наложницу о ее родине. Кифи тоже внимательно слушала их, затаившись в сторонке. Белла рискнула и обмолвилась кое-о-каких достижениях будущего: все равно проверить это у египтян нет возможности.
Синухет поздно ушел от Беллы, с большой неохотой вырываясь из той реальности, что она соткала в его воображении. “Долго ли я еще смогу быть Шехерезадой”, – подумала англичанка с мрачным юмором.
Ночь она проспала спокойно; весь следующий день Белла не видела никого из хозяев, и никого из детей, только слышала, как те играют в саду у пруда. Кифи снова сидела за тканьем; а вечером предложила Белле подняться на крышу. – Хочешь, мы будем спать здесь? – спросила она.
Белла была восхищена картиной, открывшейся сверху, и охотно приняла бы предложение новой приятельницы. Но воспользоваться им не смогла: к женщинам поднялся Синухет. Ничего не говоря, он увлек Беллу в свою спальню.
В этот раз тоже не получилось избежать боли и неловкости. Но сегодня Синухет любил ее более вдумчиво, долго, и от одного этого сознания, – что Синухет наслаждается и изумляется именно ей, что именно в ней он нуждается, – Белла поднялась к наслаждению.
На эту ночь он тоже оставил Беллу спать рядом с собой, и обнимал ее во сне. Это согревало ее, давало чувство защищенности… и Белла понимала, что их чувство могло бы со временем перейти в любовь. Если бы только у Синухета уже не было семьи.
Госпожа Мути пожелала видеть новую наложницу мужа только на третий день. Белла поражалась выдержке этой женщины: неужели она до сих пор довольствовалась только чужими словами? Хотя, вероятно, жена Синухета улучила возможность рассмотреть Беллу незаметно для нее.
Хозяйка дома вошла в комнату наложниц, когда Кифи не было, а Белла рисовала. Услышав женские шаги, англичанка вскочила. Она повернулась лицом к госпоже, опустив руки.
Жена Синухета оказалась красивой величавой женщиной, которая, однако же, выглядела старше супруга. Но, вероятно, на самом деле была его младше – ее старили преждевременные складки у губ, отчетливо заметные, когда женщина улыбалась.
Госпожа Мути была в парике с укрепленным на темени благовонным конусом, источавшим сильный аромат, в изысканном наряде; и походила не на провинциальную хозяйку, а на придворную даму. Белла подумала, что эта женщина могла быть ловкой интриганкой… Она ведь, кстати, и фиванка по происхождению…
Несколько мгновений соперницы молча рассматривали друг друга. Потом госпожа Мути произнесла, хорошо поставленным голосом:
– Так значит, вот ты какова. Чужестранка, укравшая разум моего мужа.
Она так и сказала – “укравшая разум”. У Беллы заколотилось сердце.
Белла вдруг поняла, что нужно делать, и склонилась перед этой женщиной по-египетски, простерев руки. Она уже несколько раз проигрывала в уме этот разговор.
– Госпожа, твой муж защитил меня, и дал мне кров. Я рада быть в тени. Ваше солнце слишком ярко для нас, северянок… особенно солнце Уасета.
Девушка снова робко подняла глаза. Госпожа Мути, холодно слушавшая ее, улыбнулась; отчего складки у губ обозначились резче.
– Ты неглупа, – сказала египтянка. – Может быть, ты сможешь найти себе место в моем доме. Если только ты не забудешь, – тут Мути перешла на шепот, – что влечение моего мужа пройдет, а власть его госпожи – нет.
Белла снова склонилась. Это она понимала очень хорошо.
Девушка стояла не разгибаясь, пока не услышала, как дверь за госпожой Мути закрылась.
========== Глава 56 ==========
Так же, как в храме Амона, дни, проведенные в доме Синухета, незаметно сливались в недели. Люди дома, вначале изумившиеся ее появлению, привыкли к Белле скорее, чем можно было ожидать. Казалось, она почти не возмутила неторопливого течения их жизни.
Даже в деревне в ее время уже не получалось жить так спокойно. Урбанизация заставила деревню непрерывно догонять город. Прежде Белла жалела древних – без современной медицины, без должного понимания собственной физиологии они умирали гораздо раньше людей ее эпохи. Конечно, так и было; но эти люди не утратили здоровых инстинктов, еще не извращенных городским воспитанием, и обитали в здоровой природной среде, еще не искалеченной индустриализацией.
И их дом стоял в сельской тиши. Возможно, со стороны Синухета жить в таком уединении было эгоистично, но отнюдь не глупо.
Белла довольно скоро выяснила, чем живет ее господин и откуда взял свое состояние. Синухет был, как и предполагала англичанка, помещиком средней руки, и помимо дома с садом владел еще пшеничным полем; а после смерти его с братом родителей он приобрел виноградник неподалеку от своего имения. Синухет стал виноделом, одним из тех, кто поставлял прекрасные вина Дельты к столу фиванских вельмож и самого фараона. На его земле работали свободные поселяне – вообще, среди людей Та-Кемет было мало рабов по названию. Рабами чаще всего становились иноземцы – такие, как Белла.
Синухет, однако же, никогда не давал Белле почувствовать, что относится к ней иначе, нежели к Кифи и другим младшим домочадцам. Она, как и Кифи, считалась в доме ниже жены, но выше служанки. Сама Белла иронически именовала себя “добавочная жена”: как в романе Уэллса, в котором герой, впавший в летаргический сон, проснулся через двести лет и обнаружил, что благодаря накопленному за столь долгий срок капиталу стал властелином мира.* Сейчас англичанке смеяться над измышлениями своего соотечественника-фантаста хотелось гораздо меньше…
Белла боялась, что в скором времени Синухет утратит к ней интерес и охладеет. Конечно, она довольно быстро утратила для него новизну – хотя египтянин обладал живым воображением, человеку, особенно мужчине, мало этого, если нельзя увидеть своими глазами, пощупать рукой. И рассказы Беллы поневоле были куцыми, скупыми на подробности; они перестали занимать ее господина, и больше англичанка не говорила с ним о своей стране. Но Синухет привык, привязался к ней как к своей женщине; и не только чувство собственника, но и благородство натуры не позволило бы ему теперь лишить Беллу своей заботы.
Белла научилась ткать и прясть, и стала помогать Кифи. Первая наложница Синухета изготовляла полотно не только для дома, но и на продажу – его отвозили в Буто и часто тут же на рынке, на месте, осуществляли натуральный обмен: на масла, украшения, лакомства для детей и женщин.
Жизнь Беллы оказалась наполнена содержанием, и она не могла пожаловаться на нее. Она даже расцвела, похорошела, и с удовольствием любовалась на себя в пруду у дома. Медные зеркала египтян плохо отражали своих владельцев.
Может быть, это половая любовь с хозяином дома так благотворно сказалась на Белле Линдсей. Синухет подарил ей потрясающие переживания. Его самого очень радовала свежесть ее чувств, которые он разделял с молодой любовницей: хотя она оказалась не так темпераментна и отзывчива, как египтянки.
Но когда англичанка засыпала одна, она снова и снова молилась и надеялась, что завтра проснется в своей квартире в Лондоне. Оттого, что это было так глупо, надежда не умирала…
Иногда Белла задавалась вопросом, что делается теперь в Фивах… и строила догадки: что бы случилось, если бы она со своей статуэткой опять оказалась в храмовом дворе, на том самом месте, куда ее перенесло из ее эпохи? Смогла бы она попасть назад?..
Скорее всего – нет. Но все равно Белла надеялась на чудо, второе чудо! Пусть даже понимала, что в таких метафизических вещах не может быть повторяемости.
Белла продолжала рисовать – у нее рождались самые разнообразные сюжеты, она теперь просто фонтанировала идеями. Может быть, из-за отсутствия новых впечатлений того же рода? Творчество помогало девушке очистить разум и от прошлого-будущего, и от настоящего; и сохранить душевное равновесие.
Синухет хвалил ее рисунки – Белла подозревала, что гораздо выше, чем их оценили бы ее преподаватели в колледже; но эти папирусы никогда не выносились за пределы комнаты наложниц. Наверное, там им и суждено остаться.
Она возобновила ведение дневника. Синухет не отказывал ей в писчем материале, и теперь у Беллы было довольно времени, чтобы выражать свои мысли на папирусе. Ее господин рассматривал сделанные англичанкой записи с любопытством, но никогда не выражал желания научиться языку Беллы, хотя и был грамотен. Она это делала прежде всего для себя – чтобы не раствориться в прошлом Египта окончательно…
Несмотря на свой статус наложницы, Белла получила гораздо большую свободу, чем в Фивах. Синухет не держал ее взаперти, и, помимо возможности передвигаться по дому и саду, Белла получила разрешение ходить купаться к реке. Правда, одну ее не выпускали – в отличие от Кифи, которая ходила куда хотела. Белла спускалась к Нилу только с Кифи и ее маленькой дочкой, Таусерт.
Синухету нечего было удерживать Кифи – она происходила из большой семьи плотника в Буто, и господин осчастливил и ее, и ее семью, когда однажды остановил на ней свой взор, придя к отцу Кифи за заказом.
Кифи отлично плавала, и Беллу не раз пыталась увлечь за собой. Белла неохотно следовала за подругой – не столько потому, что боялась глубины, сколько потому, что боялась быть обнаруженной другими людьми. Хотя во время этих прогулок им не встретилось никого: словно Синухет и его семья были одни в мире.
Конечно, Синухет не забывал о делах, и несколько раз за месяц съездил в Буто со своими слугами. В одну такую поездку он отправился один; и пригласил с собой Беллу, помня, как хорошо им было тогда вдвоем. Белла отказалась – почтительно, но твердо.
Ей не хотелось нарушать перемирие, установившееся между нею и женой господина. У госпожи Мути и так с ее появлением возникло более чем достаточно поводов для недовольства…
Выслушав наложницу, Синухет согласился с ее доводами. Ему даже понравилась предусмотрительность Небет-Нун.
Белла отказалась потому еще, что у нее возникли некоторые подозрения насчет своего состояния. Впервые осознав такую вероятность, Белла ощутила нервное удушье. Родить ребенка – ребенка от этого человека, которого она так и не смогла до конца признать живым и реальным!..
Конечно, Белла уже знала, что у египтян существовали разные способы предохранения от беременности. Но Синухет никогда не говорил с нею о таких предосторожностях, а она сама не решалась спрашивать. А может, пленница втайне надеялась именно на это. На то, что ребенок сможет упрочить ее положение здесь!
Белла по-прежнему ставила палочки, считая дни своего цикла, и однажды ее подозрения превратились в уверенность.
Это наполнило ее новой надеждой – и всколыхнуло в ней отчаяние. Ребенок от Синухета окончательно отрежет ее от прошлой жизни!
Жуткую мысль, что она может умереть тут от родов, Белла даже не пускала в сознание. Она мучилась сомнениями, когда сказать обо всем Синухету, и боялась теперь ложиться с ним; хотя он никогда не был груб и быстро и умело разбудил ее чувственность. У наложницы было время, пока он в отлучке, – а потом Синухет, наверное, пойдет к супруге… Как она воспримет такое известие, хотелось бы знать…
Сыну Синухета было уже семь лет, и он носил гордое имя Амон-Аха, то есть “Амон-воитель”. Несомненно, мать лелеяла большие надежды насчет его будущности, которые связывала с Фивами. Что, если Небет-Нун, чужестранка, родит своему хозяину второго сына?..
Белла неоднократно читала, что получается из этого, в жестоких старых сказках – которые правдивее всего отражали жизнь.
Но, конечно, она чересчур спешит. Белла стала терпеливо дожидаться Синухета.
Он вернулся на четвертый день и привез подарки для всей семьи. Конечно, и Небет-Нун не забыл. Синухет преподнес Белле настоящий пенал, какими пользовались писцы при больших господах, – плоскую кипарисовую шкатулку с тонкой серебряной инкрустацией на крышке. Она изображала ибисоголового Тота – покровителя учености…
Внутри пенала было несколько отделений, для писчих палочек и для двух основных красок, черной и красной.
Белла очень обрадовалась такому подарку. Не только потому, что он был своевременным, – Синухет помнил, что выделяет ее среди других женщин!
Забыв о стеснении и о пиетете, Белла бросилась египтянину на шею и поцеловала. Синухет, смеясь, подхватил ее на руки.
– Ты отблагодаришь меня, моя золотоволосая колдунья?
Белла ощутила жаркую волну желания. Но, когда Синухет начал целовать ее шею и грудь, протестующе выставила ладони.
– Нет… я не могу сейчас, прошу тебя.
Синухет замер, держа любовницу на руках; а потом поставил на пол.
– Что случилось? – спросил он почти холодно.
Белла взялась за живот и, краснея, подняла глаза. Больше нельзя было тянуть.
– Кажется, у меня будет дитя.
Несколько мгновений Синухет взирал на нее в несказанном удивлении. А потом радостно, облегченно рассмеялся.
– Вот как! Значит, ты все-таки женщина, – смеясь, господин притянул ее к себе, уже с осторожностью, и поцеловал в лоб.
– Я очень рад, что ты понесла, – сказал Синухет.
Белла смотрела в его счастливые глаза и думала, какие сложности рождение ребенка вызвало бы в Лондоне, даже в законном браке и с хорошими перспективами. В Лондоне это означало бы, что придется всю жизнь построить вокруг этого ребенка. Недаром Кифи пожалела ее соотечественников, с их огромным культурным багажом и холодным климатом!
Потом Синухет оставил Беллу, видимо, разделяя ее опасения. Белла решила, что жене он скажет позже. Сама она ни за что не смогла бы этого сделать.
Они с госпожой Мути иногда встречались – порою Белла и Кифи даже ели в общем зале с хозяевами и детьми. Но жена Синухета превосходно умела держать дистанцию и указывать женщинам своего мужа, где их место; даже не заговаривая об этом.
Белла, однако же, помнила свое место и без всяких напоминаний. И вовсе не хотела разрушать семью Синухета – она была искренна с его женой. Кажется, госпожа Мути оценила это: несколько раз англичанка замечала ее одобрительный взгляд.
Но что супруга ее господина скажет теперь? Хотя она ведь должна была предвидеть, что Белла может забеременеть!
Белла молчала о своем положении, и Синухет – тоже. Одна Кифи знала обо всем. Но Кифи Белла давно считала своей союзницей.
Она ждала, что ситуация разрешится естественным образом… как вдруг Синухет преподнес ей новый сюрприз.
– Скоро ко мне в гости приедет брат, – сказал египтянин, поднявшись на крышу, где Белла вечером принимала солнечную ванну. Услышав слова Синухета, она так и вскинулась.
– Имхотеп?..
Белла ощутила тошнотный позыв. Ее не тошнило в эти первые месяцы, но сейчас она прижала руку к животу, чувствуя, как сжимается желудок.
– А зачем Имхотеп приедет?
Взгляд Синухета стал холодным и колючим. А потом он схватил наложницу за плечи и силой усадил обратно в кресло, с которого та вскочила.
– Так, – сказал египтянин, нависнув над нею. – Я давно догадывался, что же с тобой нечисто! Что ты знаешь о моем брате?..
Белла зажмурилась, моля небеса о помощи. Потом открыла глаза – Синухет стоял, взявшись за подлокотники ее кресла и не давая ей даже двинуться.
– Я… знаю, что он маг, и служит великому богу, – с трудом выговорила англичанка. – И я боюсь, что магия Осириса повредит мне и нашему ребенку… Я боюсь встретиться с Имхотепом…
Синухет медленно отнял руки и распрямился.
– Магия могучего и пресветлого бога повредит тебе и ребенку? Как такое может быть? – египтянин усмехнулся. Казалось, он силится уразуметь что-то новое.
Белла мысленно перекрестилась.
– Тебе, наверное, известно, ведь ты брат жреца… Самая светлая магия может быть враждебна чужим людям… А я чужая в вашей стране!
Синухет медленно качнул головой, глядя куда-то в пустоту. Он провел рукой по коротко остриженным волосам.
– Может быть, ты права, – наконец сказал египтянин. – Тогда тебе и впрямь не следует встречаться с Имхотепом!
Он вдруг присел на корточки и посмотрел на сидевшую в кресле Беллу снизу вверх. Улыбнулся ей, положив англичанке обе руки на колени.
– Я хотел порадовать тебя. Его величество всегда устраивает праздники для своего гарема, и я хотел, чтобы ты и Кифи повеселились с нами…
Белла попыталась улыбнуться как можно сердечнее.
– Это Маат, я знаю, – сказала англичанка. – Ты очень добр, господин. Но лучше пусть одна Кифи повеселится без меня.
– Кифи не откажется, – Синухет рассмеялся, и Белла ощутила, что он все-таки уязвлен.
– И не говори обо мне Имхотепу, прошу тебя, – прибавила она упавшим голосом.
Хозяин поднялся, распрямившись во весь немалый рост. А потом неожиданно сказал, не глядя на нее:
– Я чувствую, что ты мне лжешь, чужеземка. Но я не буду сейчас спрашивать, почему. И ничего не скажу о тебе брату.
Уголки его рта дрогнули, но теперь Синухетом владело презрительное спокойствие. Он ушел прежде, чем Белла успела ответить.
“Все-таки он очень встревожен, хотя и скрывает это, – подумала англичанка, пытаясь унять собственное ужасное волнение. – Он понимает, что я лгу и скрытничаю не просто так! Господи, пусть все обойдется!..”
Она долго еще сидела на месте, ломая пальцы и пытаясь себя уговорить. Но решилась спуститься, только когда совсем смерклось.
* “Когда Спящий проснется” (“When the Sleeper Wakes”) – известный роман Г.Дж.Уэллса, один из первых научно-фантастических романов о футуристическом мире и антиутопия. Кстати, перу Уэллса принадлежит и одно из первых произведений о машине времени.
========== Глава 57 ==========
Имхотепа ждали не только как брата господина, но и как вестника из Уасета. Все это время жрец Осириса пробыл в столице.
Белла поняла это по словам Кифи и по обрывкам разговоров хозяев, которые ей удавалось подслушать. Она больше не решалась упоминать Имхотепа в присутствии Синухета.
После того инцидента на крыше господин почти перестал говорить с нею, словно бы отдалился. Не столько потому, что был зол на Беллу из-за ее недомолвок, сколько потому, что пытался сам понять – зачем боги послали ему эту девушку! Может быть, думала Белла, он ее счел чем-то вроде жрицы, соблюдающей обет молчания?
Ведь в Египте много таких… Имхотеп, несомненно, сам из таких…
Синухет совсем перестал приглашать ее в постель, вновь обратив внимание на Кифи. Белла была этому только рада. У нее хватало времени подумать в одиночестве.
Его было даже в избытке. Англичанка очень скучала по любимым книгам: прежде Белла читала не особенно много, но у нее хватало других способов хорошо провести время. И тогда у нее не было такой острой потребности, как сейчас, когда она очутилась в изоляции… потребности погрузиться в выдуманный мир и отвлечься от страхов настоящего. Дошло до того, что Белла начала перечитывать свои дневниковые записи как чужие сочинения. Как ей теперь хотелось домой, несмотря на свою беременность!..
Может, в большом городе она смогла бы отвлечься – и зря она тогда не поехала с Синухетом?
Белла стала брать больше работы, чтобы некогда было терзаться. Синухет еще давно заказал для нее второй станок, и теперь она по целым часам ткала за отдельным столиком в углу, не поднимая глаз.
В один из таких дней англичанка полностью погрузилась в работу, быстро протаскивая челнок через основу вперед-назад; и вдруг услышала шаги Кифи. Египтянка вошла, нарочито громко топая.
Белла вскинула глаза – и замерла с челноком в руке. Кифи явно не терпелось сообщить какую-то новость.
Пленница поняла, какую, почти сразу. Она привстала, потом опустилась обратно на табурет.
– Имхотеп приехал?..
Кифи кивнула, широко улыбаясь.
– Да! Я знаю, что тебе нельзя с ним встречаться, – тут она заговорщицки понизила голос. – А посмотреть на него хочешь?
Белла только развела руками. Как она забыла, что от другой женщины скрыть ничего не получится…
– А разве можно?
– Конечно, – Кифи, одетая в плиссированную юбку и цветной воротник, опустилась на подушку, подогнув под себя одну ногу. – Праздновать приезд этого жреца будут в саду, вечером… Господин позовет танцовщиц и музыкантов, они будут громко бить в тамбурины, и над столами зажгут факелы. Но когда в темноте горят огни, то, что далеко, кажется еще темнее!
Белла изумилась наблюдательности маленькой наложницы.
– Да, верно, – сказала она, вспоминая, как ее учили в студии работать со светом. – Так значит, я смогу…
– Ты сможешь надеть свой парик и подобраться к Имхотепу близко, – подхватила Кифи. – Я буду с нашими господами, и я тоже буду танцевать… Я отвлеку их!
Белла встала.
– Но, послушай, – медленно сказала она. – Разве ты не думаешь, что это может быть опасно для нашего господина? Ты ведь даже не знаешь, что я скрываю!
Кифи беспечно пожала плечами.
– Я думаю, что ты очень странная посланница богов, но ты не станешь бить сама себя. Ведь господин кормит тебя, и ты носишь его ребенка, – заявила она.
Белла подумала, что Кифи, видно, тоже соскучилась здесь и тоже хочет какого-нибудь волнующего развлечения.
– Хорошо, – неожиданно весело сказала англичанка.
Почему бы и нет?.. В конце концов, все, что случится сегодня вечером, уже случилось давным-давно!
Тут Белле стало дурно от этого сознания, и она опустилась обратно на табурет, прижав ладони к похолодевшему лбу.
– Дай воды… – выдавила она.
Кифи резво сбегала, зачерпнула воды. Кувшин и глиняные чашки всегда были у них в комнате.
Белла часть воды выпила, остальным смочила лоб. Потом долго сидела, прикрыв глаза и чувствуя, как капли стекают по лицу. Как дождь, которого не бывает в Египте.
– Имхотеп уже здесь, – прошептала она, несмотря на то, что рядом была Кифи. Так долго лгать всем стало невыносимо.
И вдруг она почувствовала, как Кифи ласково откинула волосы с ее виска. А потом прошептала совсем близко и горячо:
– Я чувствую, что твои боги велели тебе молчать… Я очень хочу узнать, что ты скрываешь, но я не хочу тебя мучить! Думаю, придет время, когда ты сама расскажешь!
Белла вздрогнула.
– Прости меня, – сказала она, сама не зная, почему. Но Кифи, видимо, знала лучше. Она улыбнулась.
– Я тебя прощаю, Госпожа Хаоса, – сказала маленькая египтянка с шутливой важностью.
Потом обе рассмеялись до слез, обняв друг друга за шею, и поцеловались.
Кифи скоро ушла – мыться и переодеваться для встречи гостя. Вообще, женщины в египетских гаремах содержались гораздо свободнее, чем у мусульман. У египтянок было какое-то внутреннее сознание долга – “маат”, и мужчины полагались на это сознание.
Хотя карой изменницам, и наложницам, и женам, была смерть…
Об этом, как и о других египетских альковных и прочих законах, Белла узнала от Кифи. Они раньше подолгу шептались по ночам, когда весь дом спал. У Кифи, верно, никогда не было подруги – только шумные сестры, с которыми они жили друг у друга на головах, пока Синухет не взял Кифи в свой дом и не дал дочке плотника прекрасную собственную комнату.
Кифи вернулась – одетая очень нарядно, в алое полупрозрачное платье, перетянутое серебряным поясом с красной яшмовой пряжкой; а поверх она набросила голубую накидку с серебряной каймой. Повертелась перед Беллой, и множество косичек с медными кружочками, в которые она заплетала волосы, взлетели и упали со звоном.
– Хорошо?
– Прекрасно, – сказала Белла, ничуть не лукавя. Она уже успела привыкнуть к приглушенным, натуральным оттенкам местной крашенины. Тем более, что при таком кустарном производстве египтяне ухитрялись делать действительно великолепные материи.
Кифи убежала, оставив за собой шлейф пряных благовоний, а Белла встала с места и принялась прохаживаться из угла в угол, ломая руки. Ее возбуждение достигло пика. Каким образом Кифи хочет протащить ее на праздник?..
Неожиданно Белла поняла, что никто не будет ее “тащить”, что нужно действовать самой. Она быстро подошла к своей кошке и нагнулась к ее мордочке.
– Ну что, госпожа моей судьбы, ты поможешь мне сегодня?..
Она непочтительно тронула кошку за холодный нос и рассмеялась, чувствуя себя настоящей Небет-Нун.
Белла пообедала в одиночестве. Она с трудом заставляла себя жевать, все ее мысли были об Имхотепе и Синухете.
Потом она легла поспать, как привыкла, но только ворочалась с боку на бок. Наконец Белла задремала… и проснулась так резко, точно ей крикнули в ухо.
Она вскочила, мокрая от пота. Снаружи доносился барабанный бой… били в тамбурины! Комната погрузилась в полумрак. Это значило, что Синухет с братом уже в саду!
Белла заметалась по спальне, ища парик. Времени переодеться уже не было, как и освежить макияж. Парик она надевала редко, и нашла не сразу.
Белла насадила парик на голову, радуясь, что ей здесь стригли волосы и ничего не видно. Потом крадучись покинула комнату.
В доме было пусто, видно, прислуга вместе с хозяевами собралась в саду. Надо же кому-то носить блюда, да и за детьми присматривать! Хотя старшие дети Синухета уже большие…
Белла на цыпочках спустилась по лестнице и вышла через заднюю дверь в сад. Небо уже было сумеречно синим; она увидела вдали, под смоковницами, мелькающие огни и догадалась, что там уже танцуют. Барабанный бой стал громче. Будто это сердце Беллы вырвалось из груди и теперь колотилось там, во всеуслышание!..
До нее донеслись звуки детского смеха, смех и аплодисменты взрослых; и вдруг пленница ощутила себя маленькой, покинутой и отвергнутой всеми. Белле захотелось плакать. Но раскисать было нельзя.
Ведь это для нее Кифи сегодня старается, рискует!
Пользуясь тем, что она вне освещенного круга, Белла стала подбираться к веселящимся. Вот сейчас она увидит Имхотепа. Он сейчас здесь, хотя в это почти невозможно поверить!..
Белла увидела красивый четкий профиль молодого жреца, как тогда, в Гипостильном зале. Он сидел вполоборота к брату, прямо на траве, и оба о чем-то говорили и смеялись. Имхотеп оказался обнажен по пояс, только на шее висел какой-то амулет. Жрец был стройнее, тоньше, чем тот мощный зрелый человек, которого запомнила Белла; но чувствовалось, что он уже весьма силен.
– Боже правый, – прошептала Белла, опускаясь на землю. Она заползла за старую смоковницу, у которой остановилась, и припала к шершавому стволу. Вот так, вот так никто ее не увидит…
Тут снова забили в барабаны. Прерванный танец продолжился! Белла увидела трех полунагих танцовщиц, в одной из которых она узнала Кифи!
На всех плясуньях были только легкие цветные юбочки, и на шее венки из искусственных цветов. Это они играли факелами, и проделывали такие фигуры, что у бедной Беллы зарябило в глазах. Египтянки изгибались змеями, держа друг друга за талии и засматривая одна другой в глаза; проскальзывали между ног у своих партнерш, ложились и принимали партнерш на вытянутые руки. Факелы перебрасывали из руки в руку, как Белла свой челнок, и танец озаряли сверкающие дуги и россыпи искр. Потом вдруг все три женщины выпрямились и склонились перед зрителями; Кифи скрестила руки на груди.
