Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)
Имхотеп стремительно ступил вперед… и вдруг выхватил у Розы котенка. Служанка громко ахнула, и Меила тоже: обеим женщинам показалось, что это существо сейчас разорвет зверька напополам. Или сожрет живьем. Сети Амир опять был тем чудовищем, которое вызвала к жизни Эвелин Карнахан…
Вот только кошек он больше не боялся.
Меила и Роза, точно очнувшись от дурного сна, увидели, что жрец стоит и с улыбкой рассматривает зверька, который весь умещался в его ладони. Пятнистая кошечка вылизывала свои лапки и тоже не выказывала агрессии.
Наконец Имхотеп обратился к Розе:
– Как ты назвала ее?
– Еще никак не успела, сэр, – сказала изумленная служанка. Она не знала, как истолковать то, что видят ее глаза…
– Все всегда возвращается к своему началу, но с новым значением, – прошептал жрец. – Я назову эту кошку Сунут – исцеляющая.*
Он вернул Розе новую маленькую хранительницу дома, как, наверное, это делали служители богини-кошки Баст: почтительно держа котенка в ладонях.
Роза поклонилась и ушла пятясь.
Меила сперва хотела хорошенько отчитать ее наедине за эту выходку. Имхотеп, несомненно, сразу же понял, что его проверяют… но все в конце концов обернулось к лучшему.
Супруги вернулись к десерту и кофе. Покончили с едой в молчании, а потом, обнявшись, пошли наверх.
В спальне Меила опять спросила мужа, чем он занимался сегодня. Имхотеп казался задумчивым… но ответил с готовностью.
– Люди в музее думают, что я делаю одно и то же. Для них это одинаково – как для всех, кто не видит души вещей, – сказал жрец.
Люди Та-Кемет верили, что у всех вещей, как и у живых существ, есть свой двойник в тонком мире. Именно в этом был смысл наполнения гробниц. Меила могла вообразить, что эти древности говорили – нет, даже кричали о себе Имхотепу, когда он брал их в руки…
Жрец поднял на нее глаза.
– Эти вещи говорят мне: верни нас туда, где мы обитали.
– Ты слышишь их сильнее, чем вещи из моего дома? – спросила египтянка, приобняв мужа в тревоге.
– Они тоже говорят, но их голоса уже почти стихли, – сказал Имхотеп. – У новых находок в музее… не израсходована темная энергия, как вы выражаетесь сейчас.
– Она всегда темная? – пробормотала Меила.
Жрец усмехнулся.
– Чего же ты ждала? Маат обернулась не-Маат, и наша правда – это ваша ложь.
Имхотеп по-прежнему говорил “ваша”, причисляя к новым варварам и ее. Что ж, он не ошибался.
– Главного не увидеть глазами, – прошептал ее муж. – И эта слепота – счастье каждого, пока его сердце не пробудится к ответу.
Меила поцеловала его.
– Успокойся… забудь об этом. Сейчас ты дома, со мной.
Имхотеп наконец улыбнулся ей.
Остаток вечера они провели мирно, хотя больше не разговаривали. Имхотеп взял книгу – он полюбил английскую классику; а Меила села к столу порисовать. У нее было достаточно много свободного времени – и, как у многих богатых женщин, во время беременности проснулись некоторые артистические наклонности.
Вернее сказать, про себя Меила знала, что рисует талантливо: древнеегипетский стиль угадывался в ее манере, но это было больше, чем талант копииста, который требовался археологу.
Еще она пробовала сочинять стихи. Меила называла их “ответом Нефертити Эхнатону”, и Имхотеп восхищался ее лирикой.
Меила посмотрела на мужа, погруженного в чтение. Он был – или стал теперь подобен выдающимся людям европейского Возрождения: таким же титаном, проявлявшим себя во всех областях…
Чтобы поддерживать в форме свое прекрасное тело, Имхотеп каждый день упражнялся. Конечно, в арабской стране он был гораздо более скован приличиями – в Та-Кемет служители богов, наряду с другими мужчинами, развивали свою силу, упражняясь в метании копья, борцовских поединках, колесничих гонках, охоте и гребле. Здесь же Имхотепу оставалась только мышечная память… то есть память телесного двойника: но пока она не подводила его.
Когда за окном совсем стемнело, Меила отложила карандаш. Она полюбовалась своим рисунком, подняв его и отдалив от себя.
Она почувствовала, как Имхотеп подошел к ней сзади: он любил приближаться так неслышно.
– Богиня повернулась к нам лицом, – прошептал он.
Древнеегипетские художники всегда рисовали и богов, и людей в профиль…
Меила обернулась.
– Тебе нравится?
Имхотеп улыбнулся.
– Ты наделяешь рисунки душой. Это не всегда хорошо, как думают современные художники. Может быть, ты однажды встретишься с тем, что сам породил, и не узнаешь его…
Египтянка так и не поняла, похвала это или порицание. Но ей было довольно и такой оценки.
Меила положила руки на живот и улыбнулась.
У нее и ее мужа еще много всего впереди… того, что они породили, но могут не узнать, когда увидят.
Меила Наис всегда любила встречаться с неизведанным и принимать вызов судьбы.
* Суну (др.-егип.) – врач, окончание -т означает женский род.
========== Глава 36 ==========
Хафез оказался очень упрям, организуя свою экспедицию в западную долину мертвых. А вернее сказать – ему уже нельзя было свернуть с пути: как руководителю, на которого были устремлены взгляды многих.
Он навестил супругов Амир и заявил Имхотепу, что “без его участия экспедиция невозможна”.
Жрец молча стоял, рассматривая этого маленького человека, с которого началась его вторая жизнь. Он теперь испытывал определенное уважение к безапелляционности и безрассудству старого директора.
– Ты уверен, что не обойдешься без меня? – переспросил Имхотеп. Жрец улыбнулся. – Ну что ж, тогда я отправлюсь с тобой.
Меила, присутствовавшая при разговоре, вскрикнула и шагнула вперед.
– Нет, ты не можешь!..
Она схватила Имхотепа за локоть.
– Тогда и я с тобой!
Жрец качнул головой.
– Нет. Ты останешься, Меила.
Он опустил глаза на ее живот, но Меила и без того присмирела от его слов. Имхотеп назвал ее по имени, что до сих пор делал редко… и проявил свою власть мужа, что при посторонних тоже делал редко.
– Для тебя это очень опасно, – умоляюще сказала египтянка. Ее взгляд метнулся к полному торжества лицу Хафеза, потом обратно к непроницаемому лицу Имхотепа.
Жрец посмотрел ей в глаза.
– Я вернусь к тебе, моя царевна, знай это. А мистер Хафез хочет посостязаться с богами.
Имхотеп слегка поклонился директору музея.
– Наши боги любят смелых врагов, мистер Хафез. Но тех, кто оказывается в их власти, они не прощают.
На лице Имхотепа по-прежнему была улыбка.
“Вот в чем отличие древней веры, – с содроганием подумала Меила. – Боги Та-Кемет были справедливы – но беспощадно справедливы. Преступившему священный закон нельзя было вымолить у них прощение, как у Бога многих народов: вот в чем сила и слабость язычников…”
Однако Хафеза это не расхолодило. Старый директор был уверен, что, выбравшись из стольких передряг и вернув неумерщвленного жреца в мир живых, он заслуживает вознаграждения и преуспеяния.
– Тогда начнем собираться сегодня же! – воскликнул Хафез, потерев руки.
Имхотеп кивнул.
Они обсудили экипировку, а потом Хафез отбыл, пожелав Меиле всяческого благополучия. Египтянка больше не возражала, зная, что этим теперь только пошатнет силы мужа. Она только по мере сил помогла ему собраться, имея больше опыта в таких предприятиях.
Имхотеп был готов на следующий день – тогда же ему принесли записку от Хафеза. Тот писал, что будет ждать Имхотепа в порту, со своими помощниками.
С Хафезом приехали несколько сотрудников Британского музея: хотя в этот раз ни одной женщины. И кое-кто из египетских коллег тоже присоединился.
Жрец выбрал для путешествия свою обычную темную арабскую одежду: он еще ни разу не надевал английского костюма – и, по мнению Меилы, выглядел бы в подобном платье очень нелепо. Разве можно представить в этом костюме делового человека, – человека минуты, – например, Будду или Магомета?..
Меила не провожала мужа, он снова запретил. Не хотел, чтобы его жена показывалась в таком положении “перед ними всеми”: и, пожалуй, египтянка была согласна, что это унижение.
Супруги обнялись и поцеловались, стоя в холле. Потом Имхотеп легко подхватил свой вместительный саквояж и вышел.
Меила осталась стоять, глядя ему вслед: она почувствовала, что глаза жгут слезы, и больно прикусила губу, чтобы не разрыдаться.
Имхотеп вернется! Самое большее через две недели – муж твердо обещал ей это.
Через четыре дня Меила получила письмо. Имхотеп сообщал, что они достигли Карнака, но теперь он возвращается, потому что Хафез скончался.
“У него разорвалось сердце во сне, когда мы провели ночь в храме, – писал жрец. – Врач, который был с нами, установил это, и помощники Хафеза устрашились и растерялись. Я вызвался сопроводить его тело назад, и Абдул Рафик и Али Сегир возвращаются со мной”.
Меила прикрыла глаза, сминая бумагу. Сердце у нее колотилось, платье на спине и животе промокло от пота. Услышав известие о смерти Хафеза, она ощущала боль, страх, опустошенность… и облегчение, которое преобладало над всем.
Этот старый мошенник сделал для нее больше, чем родной отец. Но теперь египтянке было легко, когда она сознавала, что отныне с нее и Имхотепа никто не станет требовать выплаты долга, который не мог быть выплачен.
И Имхотеп ехал домой, к ней. Трудности, которые последуют за смертью директора Британского музея, – это все потом…
Арабские коллеги Балтуса Хафеза, как и следовало ожидать, оказались не только почтительны, но и суеверны: и теперь ехали назад в Каир вместе с ее мужем. Англичане же намеревались попытать счастья и двигаться дальше.
В лучшем случае им предстоит неделями просеивать песок, обливаясь потом, – и, скорее всего, вернуться домой ни с чем. Долина царей почти разорена их более удачливыми предшественниками.
А в худшем – что ж, такие исследователи никогда не обращают внимания на знаки судьбы.
Имхотеп благополучно вернулся: и в тот же день состоялись похороны Хафеза – в каирском некрополе, старинном кладбище на юго-востоке города, где хоронили именитых граждан.
Это была скромная церемония: на ней присутствовали сотрудники Каирского музея и несколько британских меценатов, спонсировавших это старинное европейское учреждение.
Никаких родственников – во всяком случае, тех, кто пожелал бы прийти, у Хафеза не обнаружилось.
Меила оказалась на этих похоронах единственной женщиной – она слышала, что у Хафеза когда-то были две или три жены: но он с ними не то развелся, не то просто забыл. Для египтянина-мусульманина развестись с женой было очень легко, если он не подписывал с ней договора.
Когда на крышку гроба, обитого зеленой шелковой тканью, бросили последнюю горсть земли, Меила повернулась к Имхотепу. Тот стоял мрачный – точно сам потерял родственника…
– О чем ты думаешь? – спросила египтянка.
Жрец только взглянул на нее, и все стало ясно. Никто из них не мог знать, каков был посмертный приговор, вынесенный Хафезу. Каким богам этот человек, соединивший их, был вынужден взглянуть в лицо?..
Они молча вернулись домой. Аббас, который тоже пошел, – как охранять хозяйку, так и проводить своего начальника в последний путь, – размышлял, кого теперь назначат директором Британского музея. Госпожа Меила говорила, что на этот пост притязала Эвелин О’Коннелл: но Аббас понимал, что даже в Англии женщину едва ли сделают таким начальником.
Тем лучше для них.
Когда его отпустили, Аббас пошел в спальню, где его ждала жена. Госпожа Меила распорядилась, чтобы у каждого из ее слуг оставалась собственная комната: но они больше времени проводили в общей спальне.
Роза встретила мужа улыбкой, но Аббас увидел ее печаль. Он подошел и поцеловал жену в лоб, нежно прижав к себе.
– Ты жалеешь господина Хафеза?
– Как же не жалеть, – англичанка всхлипнула. – Человека всегда жалко! И он столько для нас…
– Да, – Аббас не стал продолжать. У мусульман была принята сдержанность по отношению к смерти – тот, кто причитает над умершим, не согласен с волей Аллаха. И хотя Аббас уже давно не соблюдал обычаев, сердцем он был со своими собратьями.
А Роза вдруг сказала:
– Я тут подумала, когда мы поедем в Англию…
– Что? – спросил египтянин.
Конечно, они давно уже решили со своими господами и между собой, что Роза поедет в Лондон с хозяйкой и будет рожать в той же больнице.
– Мы ведь там задержимся, правда?
Аббас кивнул, плохо понимая жену.
– Задержимся, сколько будет нужно.
Роза подошла к корзинке, где спала ее кошечка, и наклонилась над ней. Погладив животное, англичанка посмотрела на мужа, схватившись за плетеную ручку, будто так ей было легче говорить.
– Я хочу, чтобы наш ребенок был крещен.
Аббас нахмурился. Они еще даже не говорили об этом!
– Но… – начал он.
– Нет, не возражай. Так нужно сделать, – в голосе Розы появилась та страстность, с которой эта слабая женщина всегда защищала тех, кого любила. – Наш ребенок, сын или дочь, должен получить европейское воспитание и узнать нашего Бога!
Аббас некоторое время молчал. Ему было бы очень трудно ответить жене – если бы он сам уже неоднократно не раздумывал об этом.
Наконец египтянин сказал:
– Хорошо, пусть будет так. Я понимаю, от чего ты отказалась, когда стала моей женой.
Тут Аббас улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
– И я сам хотел, чтобы наш ребенок говорил с Богом на твоем языке.
Роза, ахнув от радости, бросилась мужу на шею и порывисто поцеловала.
– Спасибо!..
Аббас прижал ее к себе.
– Это не так просто, – сказал он дрогнувшим голосом. – Быть мусульманином – значит иметь многие прочные связи, которых вы, европейцы, не понимаете!
Он посмотрел в голубые влажные глаза жены.
– А я теперь связан только с тобой и с нашими хозяевами.
Роза опустила глаза.
– Я понимаю.
Она опять подошла к корзинке, достала из нее теплого со сна котенка и начала гладить и покачивать его, точно свое нерожденное дитя. Аббас улыбался, глядя на это, и не мешал им.
Англичане вернулись из экспедиции усталыми и разочарованными. Они ничего не нашли – только пересыпали пустой песок изо дня в день. Какой убыток для их спонсоров!
Даже такой великий национальный музей, как Британский, существовал в большой степени за счет частной поддержки.
За это время назначили нового главу администрации музея – того джентльмена, который был заместителем Хафеза, Орвила Бертрама. Этот англичанин был в хороших отношениях с покойным – но Меилу знать не знал, и к египтянам относился очень настороженно. Британцы вообще не любили иностранцев, а тем паче иммигрантов с востока. Самое забавное было то, что господа, подобные Орвилу Бертраму, смотрели на современных египтян как на тех, кто крадет их собственное культурное наследие…
Теперь на поддержку лондонских коллег рассчитывать не приходилось – и скоро семье Амир угрожали финансовые затруднения. Само собой, о подпольной торговле древностями после смерти Хафеза следовало забыть.
Бизнес? Это было слишком европейское – вернее сказать, американское понятие для их страны.
Возможно, им удалось бы начать какое-нибудь прибыльное дело – например, вложиться в одну из новейших промышленных корпораций, которые объединяли существовавшие раньше мелкие предприятия. Такова была общеамериканская тенденция, захватившая и Европу.
Имхотеп, знавший об этих гигантах со слов жены, был потрясен не столько великими технологиями двадцатого века – сколько общей их вредоносностью.
– Я бы примирился со всем этим, если бы вы могли остановиться, – сказал жрец. – Но ведь вы все время стремитесь обогнать друг друга! Неужели вы не понимаете, что все равно прибежите только к смерти?..
Меила, которая уже познакомилась с темпом жизни и воздухом Лондона, под взглядом мужа неожиданно снова почувствовала себя так, точно задыхается от этого смога. Египтянка прижалась к Имхотепу, зажмурившись в его объятиях.
Благословенная Та-Кемет, Та-Мерит, – жизнь в ней была так неспешна, что каждый день, казалось, вмещал в себя тысячу нынешних суматошных дней…
В Каире это еще не так ощущалось – но им в скором времени придется возобновить связи с Европой. К счастью, Англия живет все же более консервативно и размеренно, чем Америка. Про себя Меила называла Соединенные Штаты “страной отщепенцев”.
Но пока для нее главное – родить здорового ребенка. Меила однажды спросила Имхотепа, кого бы ему хотелось, сына или дочь, – а жрец отвечал, что это две радости, которые нельзя сравнивать. А когда они размышляли о том, какое имя дать ребенку, Имхотеп сказал, что для него это все едино.
– Ваши имена для наших богов одинаковы, – сказал он. – И для Бога, которому вы поклоняетесь, между ними, кажется, тоже нет разницы!
Меила решила, что назовет ребенка, все равно, сына или дочь, английским именем. Она пока еще не выбрала, каким.
И она, и Роза хорошо переносили свою первую позднюю беременность. Но когда пошел седьмой месяц, Меиле опять начали сниться беспокойные сны. Иногда она будила мужа своими стонами.
– Я опять была Анк-су-намун, – жаловалась египтянка, когда муж подносил ей стакан воды. Имхотеп и без объяснений понимал это. Сам жрец часто видел во сне прежнюю жизнь – но для Имхотепа она и не прерывалась, и он не рождался человеком другой эпохи, как его супруга!
Однажды Меила спросила:
– Ты бы хотел, чтобы я опять стала Анк-су-намун?
– Нет, – сказал Имхотеп.
Меила была счастлива осознать, что это искренне. Но, вместе с тем, возобновление снов все больше тревожило ее. Не значит ли это, что, зачав ребенка от Имхотепа, она снова ощутила связь со своей прежней сущностью?..
Но пока загадывать, как и сопротивляться, не имело смысла.
Когда до родов осталось два месяца, супруги Амир со своими слугами отправились в Лондон. Имхотеп впервые готовился, – в новом человеческом обличье и с новым пониманием вещей, – ступить на чужую землю, о которой до сих пор только читал.
========== Глава 37 ==========
В море с Меилой случилось то, чего она и ожидала, – напала тошнота и дурнота, сильнее, чем когда-либо раньше. Несмотря на свою свободу, египтянка все равно вела слишком замкнутую жизнь. Или Анк-су-намун воспротивилась этому отъезду?..
Для дочери Та-Кемет не могло быть судьбы страшнее, чем умереть на чужбине…
Конечно, Меила не позволяла себе сейчас задумываться о таких вещах. Сидя на привинченной к стене койке, застеленной клетчатым шотландским пледом, бледная египтянка улыбалась полному тревоги мужу.
– Иди на палубу, полюбуйся морем, – Меила усмехнулась. – Вот красота, от которой меня всегда тошнит.
– Я посижу с госпожой, сэр, – Роза подошла к Имхотепу с другой стороны. – Не беспокойтесь.
Имхотеп перевел взгляд с горничной на жену.
– Тебе что-нибудь нужно?
Меила качнула головой.
– Нет, дорогой брат.
Когда она называла его так, говоря по-английски, это звучало почти кровосмесительно… запретно. Имхотеп, тоже ощутивший волнующую остроту ее слов, с улыбкой наклонился и поцеловал Меилу в губы, приподняв лицо жены за подбородок.
– Я скоро приду.
Жрец вышел в коридор… постояв несколько мгновений, он накинул на голову капюшон коричневого шерстяного бурнуса. Имхотеп сознавал, как странен его облик для всех чужеземцев, которые плывут на этом пароходе, – и, что бы он ни делал, это не изменится. Жрец сумрачно улыбнулся. Народ Та-Кемет никогда не был любим людьми других стран.
Он поднялся на палубу и вздрогнул от пронизывающего ветра. Имхотеп плотнее закутался в свою накидку. Чужеземцы тоже застегивали на себе одежду до горла, но этот ветер им нравился – рыжие, как Роза Дженсон, англичане пересмеивались, радуясь, что плывут домой. Имхотеп подошел к борту и взялся за поручень, выкрашенный белой краской.
Прищурив глаза, жрец всмотрелся в сизое море, казалось, не имевшее ни начала, ни конца. Как современные мореходы находили путь в другие страны? Это было великим искусством в его дни – английская “навигация”, которую теперь, как и почти все остальное, осуществляли машины. Люди в “цивилизованном мире” переложили большую часть своей работы на машины.
Это не Маат – хотя никто из чужеземцев не думает такими словами…
“Скоро будет холодно… мы плывем в страну, где холодно половину года, и моя сестра родит в это время”, – подумал жрец с волнением и любовью.* Меила рассказывала и он читал, что в месяцы перет, время появления всходов в Та-Кемет, в северных странах вода превращается в лед и снег.
Твердую и обжигающе холодную воду Имхотеп сам видел и осязал, когда Меила однажды в европейском ресторане заказала для них напиток со льдом. Но белых хлопьев, которые сыпались с неба и сплошь укрывали землю, он до сих пор не мог себе вообразить. Неужели этот снег так и лежит в Англии по многу дней?..
– Ну да, так и лежит, – от звука веселого голоса рядом жрец вздрогнул и развернулся всем корпусом. Справа от него у борта стоял какой-то англичанин, который улыбался, забавляясь видом неученого дикаря. Имхотеп не заметил, что начал говорить сам с собой.
Однако же при виде выражения Имхотепа и его внушительного сложения улыбка сбежала с лица этого “джентльмена”.
– Прошу прощения, – тут же сказал англичанин, отступив от жреца: он стянул с головы свой “картуз”. – Вы говорили вслух. Вы в первый раз едете в Британию, сэр?
Имхотеп кивнул, пристально глядя на своего соседа. Молодое лицо, в глазах испуг и любопытство – вместе с почтительностью. Жрец улыбнулся.
– Я много чудесного слышал о вашей стране, – медленно сказал он. – Ты родом из Англии?
Английский язык не делал различия между обращением к одному или ко многим – и в нем сейчас не применялось это новое странное правило приличия: говорить человеку “вы”, как будто он не один. Хотя на самом деле, перед лицом богов, никто никогда не бывает один…
Юноша из Англии долго с удовольствием рассказывал жрецу о своей родине – а Имхотеп слушал, все принимая к сведению и время от времени задавая наводящие вопросы. В каирском доме Меилы иногда появлялись английские гости, но разговор почти всегда шел о делах этих людей в Та-Кемет.
Имхотеп, еще из опыта своей жизни при дворе фараона, знал, что люди ничего не любят так, как говорить о себе, – и слушающий всегда прослывет мудрецом и окажется в выигрыше…
Жрец поздно вспомнил о жене – и, поспешно простившись с собеседником, хотел уже вернуться в каюту; как вдруг увидел Меилу, которая вышла на палубу и озиралась, ища его. Прямые черные как ночь волосы и медная кожа так выделяли ее среди всех женщин вокруг.
Имхотеп, растолкав плечами пассажиров, приблизился к возлюбленной. Меила улыбнулась: ее смуглые щеки разрумянил морской ветер, она придерживала на груди шаль.
– Тебе лучше? – спросил жрец.
Меила рассмеялась.
– Гораздо лучше. Пойдем посидим вон там.
Египтянка кивнула в сторону скамеек, расставленных на палубе. Высмотрев свободную, супруги сели рядом, наконец избавившись от постороннего внимания.
Они ехали вторым классом – среди пассажиров первого класса таких, как Имхотеп, уже не попадалось.
Имхотеп молчал, держа жену за руку и вспоминая свой разговор с юным англичанином.
– Скоро в Англии… будет холодно, – сказал он.
– Да, зима, – Меила кивнула. Она нахмурилась.
– В Англии в это время много людей умирает от гриппа.
– От чего?.. Ах, да, – жрец опустил обритую голову, вспоминая, что ему рассказывали об этой болезни северян.
Потом Имхотеп взглянул на Меилу, с блеском в черных глазах.
– Тебе будет вредно жить в этой стране.
– Я сама знаю, – Меила прижалась к его плечу. – Я ни за что не поехала бы сейчас, если бы не ребенок.
“И еще кое-что”, – подумала египтянка.
Пожалуй, пустить корни в Англии, как она задумывала, не выйдет. Слишком много обстоятельств, препятствующих этому. А если начать собственное дело в Египте – с помощью англичан?.. Или совместное предприятие, с заокеанскими партнерами?..
Здравствует ли еще Оскар Линдсей, ее прежний опекун и друг ее отца? Весьма вероятно – если не умер от нервного напряжения. Или от гриппа.
Но она слишком спешит.
Как говорил ей Имхотеп? Есть только этот день… только сегодняшний день, о котором нужно думать.
Они долго сидели, улыбаясь своему безмолвному единению и дыша морским воздухом: пока их не нашла Роза, которая уже беспокоилась за свою хозяйку.
В Лондоне они сняли квартиру. В Вест-Энде, хотя это было весьма дорого.* Несмотря на респектабельную состоятельность жильцов, квартирный хозяин неодобрительно посматривал на их смуглые лица и наряды.
Меила, как и Имхотеп, была одета в арабский шерстяной бурнус – у нее не было ни верхней одежды, ни обуви на холодное время года; а уж что касалось западной дамской моды, египтянка даже не пыталась ей следовать. Когда юная Меила Наис была под опекой миссис Теплтон, гувернантка одевала ее со вкусом и практично… а сейчас Меила только напрасно унизилась бы, пытаясь подражать последним лондонским веяниям. На западе фасоны женских платьев и шляпок менялись каждый сезон.
И она приехала сюда не за этим.
– Нужно будет сразу же найти клинику, – сказала египтянка, когда вещи были распакованы. Ноги у нее, казалось, распухли в тесных чулках, спина болела. Нестерпимо хотелось принять ванну.
– Я завтра же займусь этим, госпожа, – сказала Роза.
Служанка присела на стул с бледным и утомленным видом. Но дышалось ей в Лондоне гораздо легче, чем ее хозяевам.
Меила кивнула.
– Очень хорошо… нужно найти тебе провожатого.
Египтянка выразительно посмотрела на Аббаса, который застыл на месте, сжав кулаки. Для этого египтянина, хотя в нем было немного арабской крови, оказалась непереносима мысль, что посторонний мужчина будет всюду сопровождать его беременную жену. Но с Лондоном Аббас был знаком ненамного лучше Меилы.
– Пусть мой муж везде ходит со мной, – предложила Роза, почувствовавшая настроение супруга.
Аббас оттаял и улыбнулся.
– Конечно. И мы найдем другую английскую служанку для госпожи Меилы, – предложил он.
Они поехали в Англию только вчетвером, желая избежать ненужных межнациональных трений. Самому Аббасу в пути пришлось взять на себя непривычные и деликатные обязанности – Имхотеп ни за что не соглашался обойтись без бритья даже на короткое время.
Существовал, правда, другой способ удаления волос, который позволял обойтись без помощника: некоторые египтянки варили пасту из лимонного сока, сахара и розового масла, которую наносили на тело и отдирали вместе с волосами. Но это требовало хотя бы отдельной жаровни – и было чересчур болезненно.
Кошечка-мау, которую горничная взяла с собой, мяукала и скреблась в своей корзинке. Но когда Роза выпустила свою любимицу, она тут же замурлыкала, принявшись тереться о ее ноги.
– Сунут нравится здесь, – улыбаясь, сказала англичанка. – Хорошее место.
Меила тоже улыбнулась. Она взглянула на Имхотепа.
– А тебе здесь нравится? Хорошее место?
– Пока нельзя сказать, – ответил жрец. У него был настороженный и суровый вид. – Здесь для меня все слишком чужое.
“ Еще бы, – подумала египтянка. – Если даже я так и не привыкла к этому городу, пока жила здесь…”
Они вымылись и переоделись с дороги. Роза приготовила ужин на всю компанию на скорую руку.
– Завтра я приведу кого-нибудь нам в помощь, – обещала служанка.
Меила про себя сосредоточенно считала расходы – но, услышав эти слова Розы, кивнула.
– Хорошо. И нужно будет подыскать нам одежду на осень, хотя она наверняка уже вздорожала, – сказала египтянка.
Когда они с Розой родят, уже наступит декабрь.
На другой день Роза с мужем привели им помощницу по хозяйству, по объявлению в газете, – некую миссис Уорминг, немолодую экономку с большим стажем работы. Как раз сейчас эта женщина подыскивала себе новое место.
В Лондоне за последние годы заметно сократилось количество тех, кто держал прислугу, – и миссис Уорминг быстро согласилась пойти в услужение к паре иностранцев. Роза, несомненно, отлично отрекомендовала свою хозяйку.
Новая прислуга, кстати, посоветовала обеим женщинам и хорошую частную клинику.
Меила и Роза пошли на прием не откладывая. Отдохнувшая Меила чувствовала себя хорошо, и Имхотеп отказался сопровождать жену, доверив ее заботам Аббаса. Жрец сказал, что “еще не готов идти в такое место”.
Меила не обиделась, понимая, что Имхотеп воспринимает эту лондонскую жизнь совсем иначе, нежели она, – иначе, нежели все обычные люди…
Они доехали до больницы на таксомоторе, и увидели строгое и красивое старинное здание. Внутри же эта женская клиника при родильном доме оказалась очень современной – она сверкала белизной и новеньким оборудованием. Перед дверью в кабинет врача не оказалось никаких “ожидающих” дам, кроме них.* Похоже, очереди здесь редко создавались.
Доктор Хорнсби оказался очень аккуратным и галантным мужчиной, который сразу же сделал комплимент необычной красоте Меилы. Она уже отвыкла от такого французского джентльменства.
Натянув пахнущие каким-то дезинфицирующим раствором резиновые перчатки, доктор внимательно осмотрел египтянку. Он не нашел ничего, что внушало бы беспокойство, и порекомендовал Меиле в эти последние месяцы только побольше гулять и отдыхать.
– Рядом со мной чудный королевский сад, Гайд-парк, – вспомнила Меила.
Доктор Хорнсби улыбнулся и согласился, что это изумительный район для моциона.
Как бы между прочим, он заметил, что ему уже случалось принимать состоятельных дам из Египта – это были жены шейхов. Но ни одна из них не держалась и не говорила так по-западному, как Меила.
Очевидно, доктор хотел сделать пациентке новый комплимент, и Меила улыбнулась. Хотя на душе заскребли кошки. Она действительно навеки чужая для всех, кто не имеет отношения к ее великой тайне…
– Ваш муж, миссис Амир, наверное, очень просвещенный человек, – сказал доктор Хорнсби, когда провожал египтянку до двери.
Меила рассмеялась.
– Не сомневайтесь, – заверила она его.
Она вышла и жестом пригласила в кабинет Розу, сидевшую в одном из пустующих кресел в коридоре. Сама египтянка села на место своей горничной.
Та, по подсчету Меилы, пробыла на приеме гораздо меньше времени, чем ее госпожа. Интересно, сообщила ли Роза обходительному доктору, что работает у Меилы?..
Египтянка не запрещала ей напрямую – но и болтовню не поощряла. Впрочем, в Египте Розе было и не с кем этим делиться.
Когда они ехали назад, Роза была очень радостно возбуждена.
– Я сто лет не видела сестру и всех своих, – неожиданно воскликнула она, когда женщины вышли из такси и кэбмен захлопнул за ними дверцу. – Мисс Меила, можно, я навещу Вайолет? Хотя бы ее?..
Она сложила руки. Аббас, которого даже не спросили, насупился, сверкая темными глазами, но не стал вмешиваться.
– Можно, – наконец разрешила Меила служанке.
Она улыбнулась.
– Если только ты решишься представить сестре своего мужа. Не одной же тебе идти, – египтянка усмехнулась, глядя, как встопорщилось на животе платье Розы под ее желтой вязаной кофточкой.
Роза поправила свою такую же желтую вязаную беретку и подошла к Аббасу, взяв его за руку. Она решительно сказала:
– Спасибо вам, госпожа. Так мы и сделаем.
Они с Аббасом переглянулись с улыбкой. Меила кивнула, щуря черные подведенные глаза.
