Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
Она потрепала его по волосам.
– Но мы с тобой будем приезжать к Синухету.
– А-а, – Сетеп-эн-Сетх кивнул; но, похоже, понял, что от него что-то скрывают. Как же быстро он растет!
Белла окинула мальчика цепким материнским взглядом. Его тело пятнали старые и новые синяки, при виде которых ее сердце заныло; но она впервые заметила, какая крепость появилась в этом тонком мальчишеском теле.
– Какой ты стал сильный!
Сетеп-эн-Сетх просиял.
– Нас теперь учат стрелять из лука! Жалко, что у нас вечером отбирают оружие, а то я бы тебе показал!
Он продемонстрировал мозоли от тетивы между пальцами.
Белла со слезами поцеловала его.
– Я тобой горжусь. А я привезла твоего брата, – прибавила она. – Ему уже четыре месяца.
– Это хорошо, – сказал Сетеп-эн-Сетх, но без особого интереса. – А подарок мне ты не привезла?
Белла с горечью покачала головой.
– Нет.
– Ну ладно, – сын вздохнул. – Отец мне привез фиников в меду. Но вообще нам тут все дают, – в голосе Сетеп-эн-Сетха впервые послышалась снисходительность столичного баловня.
Белла печально улыбнулась.
– Значит, домой в деревню ты не хочешь?
– Хочу, – сказал мальчик. – Там тоже хорошо. И отдохнуть хочу.
Они обнялись с искренним чувством.
– Ты помнишь язык экуеша, которому я тебя учила? – шепотом спросила Белла.
“Экуеша” означало “народ моря”, общее название древних египтян для всех северных заморских народов.
– Язык экуеша? Нет, я его забыл, – с детской бессердечностью отозвался Сетеп-эн-Сетх. – А зачем он мне?
Белла взглянула на Тамин и увидела ее усмешку.
– А к нам в школу в прошлом месяце приходил фараон, – вдруг похвастался сын. – Смотрел на меня и других мальчиков, как мы стреляем!
Белла была так потрясена, что дала сыну подзатыльник.
– И ты молчал, скверный ты мальчишка!
– Я забыл, мама, – простодушно объяснил Сетеп-эн-Сетх, потирая затылок. – Его величество хвалил нас, – гордо прибавил он.
Белла сложила руки.
– А тебя? Тебя фараон заметил?..
– Да, – ответил сын, тряхнув рыжими волосами. – Фараон долго смотрел на меня, я видел!
========== Глава 74 ==========
Белла скоро примирилась с жизнью в Ипет-Исут – или эта жизнь примирила ее с собой. Сперва ей было одиноко и страшно, особенно в ночные часы, – почти как тогда, сразу после пленения. Белла за прошедшие годы привыкла к дому, полному дружественных ей людей… пусть даже это дружелюбие было временным. Но дом Амона опять подчинил англичанку своему нерушимому спокойствию.
Белла знала, что преступление на священной земле считается тягчайшим грехом; и для большинства египтян, считая и самих жрецов, священный закон был превыше всего. И Тамин скрасила ее пребывание в храме: как Белла, по-видимому, скрасила ее собственное существование.
Тамин часто навещала свою подопечную. Она больше не упоминала об Имхотепе, только сказала, что тот уехал вместе с братом в его имение.
Тогда же жрица показала Белле грамоту, заверенную печатью самого первого пророка Амона, – подтверждавшую право Беллы на дом, в котором ее поселили.
– Можешь сама прочесть? – спросила Тамин.
Белла кивнула и принялась разбирать документ, ведя пальцем вдоль иероглифической строки и шепотом произнося слова, которые складывались из рисунков. Она так сосредоточилась, что ее бросило в жар.
– Вернись к началу и читай вслух, – неожиданно велела ее покровительница.
В голосе Тамин прозвучали какие-то новые нотки. Но Белла не задумалась над этим: она послушно повысила голос, стараясь отчетливо артикулировать. Древние египтяне почти всегда читали иероглифические тексты вслух или приказывали читать себе вслух – иначе смысл ускользал от сознания.
“Я, первый хем нечер, начальник мастеров Амона, ведающий всеми сокровищницами бога, заверяю, что этот дом передается во владение на десять лет… благородной госпоже Тамин, певице Амона…”
Белла поперхнулась. Она круглыми глазами посмотрела на египтянку.
– А чего ты ждала? – спросила Тамин.
Белла еще давно заметила у этой особы, как у многих власть имущих, некоторую наклонность к садизму.
– Я ничего не ждала, – сказала англичанка, справившись с невольным разочарованием. – Конечно, я понимаю, что…
Тамин с усмешкой кивнула.
– Я хотела, чтобы ты прочла это сама и убедилась. Да, это мой дом, и я буду продолжать вносить за него плату и тогда, когда тебе станет нечем платить.
На сей раз Белла не стала благодарить и не стала спрашивать, что значит такая щедрость. Похоже, Тамин это понравилось.
– Ты неплохо читаешь, хотя и медленно, – сказала жрица. – Менна столь многому тебя научил? Или ты училась дальше?
– Я просила Синухета учить меня грамоте всякий раз, когда он мог, – смущенно ответила англичанка.
– Синухета? – переспросила Тамин с насмешливо-сочувственной интонацией. – Писать ты, конечно же, не научилась?
– Нет, – беспомощно ответила Белла. Она училась, но писать иероглифами, воспроизводя все детали, было слишком трудно. И она не сомневалась, что кроме тех начал, которые сумел ей преподать Синухет, в древнеегипетском языке существует еще много способов чтения и письма.
Внезапно Белле пришло в голову, что Тамин не просто так устроила ей проверку. Жена Имхотепа размышляла, можно ли привлечь чужестранку к собственным поискам истины…
А может, Тамин, не заметив того, сделалась последовательницей своего мужа? То, что сама эта женщина заражена ядом властолюбия и жаждет тайного знания, было почти несомненно. Жрецу – а тем более женщине-жрице в Та-Кемет было очень трудно победить искушение властью…
Белла похолодела, в полной мере осознав, что это может означать.
Англичанка поняла, что Тамин наблюдает за нею. А Тамин улыбнулась, наслаждаясь сомнениями и метаниями жертвы.
– Нет, я тебя не убью, – вдруг произнесла египтянка, отвечая на невысказанные мысли Беллы. – И я не собираюсь использовать тебя, чтобы потом убить. Успокойся.
Белла не ответила и не шевельнулась, точно оцепенев. А Тамин неожиданно пересекла расстояние, разделявшее их, и приложила ладонь ко лбу англичанки.
По телу Беллы от этого прикосновения разлился странный холод, сменившийся покалыванием. Она ощутила себя странно пустой и легкой… а потом увидела Тамин и саму себя сверху, из-под низкого потолка! Белла увидела свои подстриженные волосы, казавшиеся почти белыми в сочетании с загаром; увидела, как певица Амона, подняв тонкую сильную руку, держит ее в своей власти…
Белла почувствовала, что падает. Ощущение собственного тела вернулось; и обморочная дурнота накатила так внезапно, что ноги у нее подкосились. Тамин успела подхватить ее подмышки и усадила в кресло.
– Все? – спросила жрица через несколько мгновений, внимательно вглядываясь в лицо англичанки.
Белла кивнула. Все в комнате вернулось на свои места.
– Ты сейчас видела, как твоя душа наблюдает за тобой, – сказала Тамин.
Белла отнюдь не была уверена, что это не дурная шутка, которую сыграл с ней мозг; но ответно кивнула. Тут она почему-то вспомнила, что посвящение в духовный сан в современном ей христианском мире производится наложением рук… что это рукоположение означало вначале?
– Наши души все время наблюдают за нами, – сказала Тамин. – Может быть, теперь ты тоже начнешь видеть далеко, как я.
Пока Имхотепа не было, Тамин стала приглашать Беллу к себе домой. Она продолжила ее учение – то, что было начато Менной и Синухетом. Белла под руководством певицы Амона продолжила осваивать иероглифику, а одновременно с этим сокращенное иератическое письмо, которым пользовались жрецы. Время пролетало быстро; иногда Белла со своим малышом оставалась у Тамин на ночь.
Белла теперь часто навещала старшего сына и следила за его успехами, теперь ей позволялось посещать Сетеп-эн-Сетха самой. Однажды, когда они отправились в дворцовую школу вместе с Тамин, по просьбе жрицы мальчику разрешили показать свое владение оружием.
Оказалось, что он уже в самом деле неплохо стреляет по мишени – круглому деревянному щиту, обтянутому кожей, и мечет копьецо. Потом гордый воспитатель вызвал еще одного ученика и показал, как мальчики борются.
Белла заставила себя смотреть на то, как ее сын и неведомый египетский мальчишка валяют друг друга в пыли. Но бой этот завершился очень быстро: Сетеп-эн-Сетха уложили на обе лопатки.
Он встал, красный и сердитый, чихнул и, отряхнувшись от песка, поклонился наставнику. Его соперник гордился своей победой, но Сетеп-эн-Сетх держался не хуже – несмотря на то, что его побороли перед лицом матери и Тамин.
– В следующий раз я тебя отделаю, Мен, – обещал ее рыжий сын противнику.
Учитель с улыбкой посмотрел на Беллу.
– Это сильный мальчик, – сказал он. – Твой сын умеет вставать, когда падает. Для этого нужна крепость сердца, что для воина столь же важно, как крепость тела!
Мен немного увял, слушая, как наставник хвалит его побежденного противника. А Белла, всматриваясь в высокого мускулистого египтянина в белом головном платке, неожиданно узнала его. В первый раз она видела этого воина фараона в боевом шлеме.
– Я помню тебя, господин! – воскликнула она. – Ты сотник, который вез моего сына в школу и показывал ему свой кинжал!
Воин усмехнулся и слегка поклонился.
– И я тебя помню, госпожа Небет-Нун, – сказал он, глядя в голубые глаза собеседницы. – Мое имя Хека, и я служу его величеству в мирные дни так же, как в дни войны. Я воспитываю этих птенцов царя.
Белле ужасно захотелось спросить, не упоминал ли фараон когда-нибудь о ее сыне в присутствии сотника; но она удержала язык. Однако пленница испытала некоторое облегчение от мысли, что у нее появились знакомые в стане фараона, так же, как среди жрецов.
Тамин стояла в стороне, поигрывая пальцами и сузив глаза. Посмотрев на жрицу, Белла прочитала в ее взгляде: не жди ничего от этого человека и не верь ему.
“Что ж, там будет видно”, – подумала Белла холодно.
– Скажи, господин сотник… – начала она, взглянув на Хеку. Но Белла не смогла продолжать при сыне. Сотник понял ее затруднения и жестом велел обоим мальчикам покинуть двор.
– Известно ли, куда будут зачислены мальчики, когда окончат школу? – спросила она, когда дети ушли.
– Это зависит от того, к чему они окажутся способны, – сказал Хека.
А потом вдруг сурово прибавил:
– Но твой сын останется на глазах у его величества. Я понимаю, что тебя тревожит его судьба, и говорю: так будет! Фараон возьмет твоего сына в свою стражу или в колесничее войско!
Белла побледнела. На лбу и висках у нее выступил холодный пот.
– Почему?.. – спросила она.
Сотник усмехнулся.
– Ты сама знаешь ответ. Потому что твой сын рыжий, как сам Сетх, потому что царь полюбил его и коснулся своей рукой! А почему, никто не может сказать!
Белла снова посмотрела на Тамин. И обе вновь без слов поняли друг друга: старый фараон, отметивший Сетеп-эн-Сетха своим перстом, мог не дожить до его возмужания…
– Я должна идти, господин царский сотник, – сказала Белла, поняв, что ей нужно обдумать все в одиночестве. – Благодарю тебя.
Воин кивнул.
– Не желаешь ли проститься с сыном?
Белла, конечно, пожелала.
Поцеловав мальчика на прощанье, она осмотрела его свежие царапины и велела хорошенько умыться. Потом они с Тамин покинули школу.
– Ты слишком легковерна, – сказала жрица по дороге к своему дому, когда они покачивались в паланкине бок о бок.
Белла хмуро взглянула на покровительницу.
– Неужели?
Тамин усмехнулась и ничего не ответила.
Время опять побежало незаметно. Белла взяла с собой из дому любимый ткацкий станок. Рукоделие, заботы о маленьком Хаи, ведение небольшого хозяйства, встречи с Тамин и со старшим сыном – все это занимало ее дни, так что почти не оставалось посторонних мыслей. Белла изливала свои сомнения только изредка, на папирус, продолжая свой дневник.
И Тамин стала поверенной ее интимных тайн и сделала Беллу поверенной своих. Хотя жрица оставалась скрытной, Белла узнала о ней и о домашней жизни Тамин столько, сколько не знал никто другой.
Через два месяца Имхотеп покинул имение брата, но не вернулся в столицу, отправившись в Абидос. Тогда же Тамин передала Белле письмо Синухета.
Белла умилилась и обрадовалась, поняв, что ее господин написал это послание своей рукой, не прибегая к помощи взрослого сына-писца. Синухет рассказывал ей нехитрые деревенские новости, сообщал, что все в семье здоровы… говорил, что удачно просватал вторую дочь от супруги, Меренмут. Просил Беллу рассказать о сыновьях и о том, как она сама поживает.
Синухет говорил, что позвал бы ее домой, но еще слишком рано. И не годится так часто беспокоить мать с младенцем. Неподдельная тоска читалась в этих строках, хотя от Беллы по-прежнему требовало усилий складывать египетские символы в осмысленные фразы.
Через полтора месяца Синухет приехал в Уасет сам. Он захотел, чтобы Хаи принесли в дом Тамин и показали ему.
Имхотеп все еще находился в Абидосе, и Белла смогла увидеться с господином. Она была рада ему; и при виде улыбающегося лица Синухета англичанка ощутила что-то похожее на тот первый всплеск влюбленности, который испытала годы назад, когда они только встретились. Но Белла успела сильно отвыкнуть от этого мужчины.
Она испытала потрясение, когда Синухет пожелал провести с ней ночь. Несмотря на то, что англичанка еще не отняла младшего сына от груди, она боялась вновь забеременеть.
Но Синухет, который опасался того же, научился мужской сдержанности, которая приходит с опытом. Он уверял Беллу, что жаждет ее любви и видит ее во снах…
Он сдержался и сумел насладиться с нею, не излив семени в ее тело. Египтянин долго ласкал Беллу руками и ртом, с новой силой пробудив ее воспоминания. И потом еще долго лежал без сна, устроив голову на груди наложницы. Белла гладила его влажные волосы.
– А как поживает госпожа? – шепотом спросила она.
Синухет дернулся, точно от укола булавкой.
– Мне кажется, она больна… Ей неможется, но никто не знает, что это за болезнь.
Египтянин поднял голову и сел, глядя наложнице в глаза. Прочтя ее мысли, он упрямо мотнул головой.
– Нет, я не виноват в этом. Я всегда делал для Мути то, что мог. Я был внимателен к ней.
Белла только грустно усмехнулась. Но, конечно, она не стала корить своего любовника.
Он оказался замечательным возлюбленным; но не смог быть таким для своей жены. Почти так же, как его младший брат, – они избирали похожие пути, не подозревая о том. Ведь мужчины, даже родственники, редко откровенно рассказывают друг другу о своих любовных неудачах…
– Ты приглашал к ней врача?
– Приглашал, но Мути прогнала его… Она сказала, что никакой лекарь ей не поможет.
Пожалуй, так, подумала Белла.
Она поцеловала Синухета, точно отпуская ему грехи.
– Спи, мой дорогой господин.
Он уснул, а Белла еще долго перебирала его волосы, печально глядя на его осунувшееся во сне лицо.
Синухет скоро уехал.
Потом Имхотеп вернулся из Абидоса, и был немедленно приглашен ко двору. А спустя небольшое время Тамин сообщила поразительную новость.
Имхотеп, которому сравнялось тридцать лет, был посвящен в сан верховного жреца Осириса – перед мужем Тамин открывались небывалые доселе возможности.
========== Глава 75 ==========
Синухет пригласил Беллу с сыновьями домой на свадьбу Амон-Аха, вскоре после шестнадцатилетия своего наследника. За ними приехал Реннефер. Госпожа Мути не имела власти – и уже не имела воли помешать этому.
Конечно же, с Беллой отправилась и Тамин, которая не скрывала своей привязанности к ней и собственнических чувств. Хотя Тамин, разумеется, была приглашена в имение независимо, с почтением и благодарностью. Синухет помнил, как много жрица сделала для Беллы и ее детей.
Гости приехали за несколько дней до торжества, чтобы побыть с близкими без помех. Когда Синухет нежно приветствовал Беллу и кончил восторгаться своими младшими сыновьями, он уделил внимание Тамин. Они поцеловались по-родственному, легко соприкоснувшись щеками.
– Стало ли теперь просторно в твоем доме? – шутливо спросила певица Амона.
Синухет с нежной грустью оглянулся на комнаты, куда Белла удалилась для отдыха.
– Стало просторно и пусто без нее… Скоро опять будет тесно!
Он рассмеялся, хлопнув себя ладонями по все еще крепким бедрам.
– Не знаю, обрадуемся ли мы с женой этому пополнению. Но такова жизнь!
Тамин повела головой в сторону двери, приглашая его выйти для беседы. Синухет принял ее предложение, и они через тесный коридор и прихожую вышли в сад. Покидая дом, Тамин на мгновение задержала взгляд на зеленой деревянной статуэтке Осириса в царском уборе, которая стояла в нише перед дверью.
В саду они сели прямо на траву, вытянув ноги. Тамин блаженно прислонилась к гранатовому дереву; подтянув к себе длинные смуглые ноги, развязала сандалии. Синухет наблюдал за женой брата из-под полуприкрытых век – казалось, что его клонит в сон, а на самом деле он напряженно раздумывал.
– Брат так и не почтил нас приездом, – наконец сказал хозяин дома.
Тамин быстро взглянула на Синухета, потом снова отвернулась. Она выпрямилась, опираясь спиной и плечами на ствол.
– Он хотел приехать, я писала Имхотепу в Абидос. Но ведь ты сам знаешь, как много теперь на него возложено. Как раз сейчас Имхотеп разбирается с делами и с записями, которые оставил его предшественник. И нужно налаживать хозяйство нового великого храма Осириса…
Тамин улыбнулась; сделала рукой движение, точно вырывала что-то с корнем.
– Имхотеп должен прополоть сорную траву.
– Найти и убрать недовольных, – сказал Синухет. Тамин согласно наклонила голову.
– Когда смещают кого-нибудь из главных жрецов, это вызывает много недовольства. Гораздо больше, чем когда убирают военачальников.
– Потому что у жрецов общие тайны и общие богатства, и нельзя потянуть за одну только нитку, – рассмеялся Синухет.
Брат ее мужа был умен. Тоже умен.
– Ты жалеешь, что Имхотеп не приехал? – спросила Тамин.
Синухет отвернулся.
– Я все еще люблю его. Когда брат гостил у меня, мы опять стали близки… как тогда, когда были детьми и открывали друг другу свое сердце. Как будто это время могло бы возродиться!..
Синухет сорвал пучок травы и растер его в пальцах. Потом сжал руку в кулак и с силой опустил ее.
– Все, что было, однажды возродится. Все, что было, никогда не умирало, – вполголоса проговорила Тамин. – Разве твой посвященный брат не объяснял тебе этого?
Хозяин дома качнул головой.
– Я не жрец. Мне трудно так мыслить.
Лицо Тамин приобрело отсутствующее выражение; точно ею вдруг овладело сожаление о каких-то вещах, недоступных Синухету.
– Мой муж стал первым среди слуг Осириса, поднялся так высоко, как никто из нас… А я по-прежнему только певица Амона!
– Но ведь ты женщина, – вырвалось у Синухета.
Жрица засмеялась.
– Как много ты сейчас сказал, дорогой Синухет! Ты сам не понимаешь этого!
Они надолго замолчали. Птицы любовно щебетали, и ветерок шелестел в ветвях, овевая их склоненные головы. Это молчание было и утешительным, и тягостным. Потом Синухет произнес, напряженным голосом, точно вдруг решившись:
– Я давно хотел спросить тебя.
– Что? – подбодрила его Тамин. Лицо ее осталось спокойным, но она тоже напряглась, ожидая продолжения.
– Почему ты все еще жена моего брата?
Тамин приоткрыла рот, глаза ее сверкнули… но тут Синухет остановил гостью неожиданно властным жестом.
– Ведь я знаю, что вы давно далеки друг от друга! Почему ты не отпустишь Имхотепа и не позволишь ему отпустить тебя?
Тамин вздохнула, как перед трудным объяснением.
– Имхотеп доволен нашим браком. Мы говорили с ним не раз, и тогда, когда я недавно приезжала к мужу в Абидос.
– А ты сама? – спросил Синухет.
Он придвинулся к ней по траве.
– Ты женщина великих достоинств, ты красива… У тебя могли бы быть дети от мужчины, который посвятил бы тебе свое сердце!
Тамин вдруг засмеялась.
– Многим ли мужчинам нужна женщина великих достоинств… таких, которыми обладаю я? – произнесла жрица. – Не думаю! И я уже не так молода!
Синухет встрепенулся.
– Но ведь Имхотеп…
– Я могла бы снова выйти замуж, – прервала его Тамин. – Я это знаю. Но оставаться женой Имхотепа, верховного жреца Осириса, – это лучшее для меня… и для вас.
Жрица встала.
– Новый муж сразу отрежет меня от вас, как ножом. Мужчины таковы. А я нужна здесь!
Синухет опустил голову, покоряясь ее решению.
– Да, это правда. Я и моя Небет-Нун не смогли бы без тебя.
Кивнув, он поднялся и пошел назад в дом, не оборачиваясь.
***
Госпожа Мути, на осторожный и виноватый взгляд Беллы, не показалась действительно больной – она немного похудела, появилась тяжесть в движениях, и все. Хандрила, как сказали бы в ее время. Что привело Беллу в растерянность – так это то, что хозяйка перестала смотреть на нее враждебно.
Жена Синухета теперь взирала на Беллу безразлично, как на предмет обстановки. Так же, как и на все, что ее окружало.
Когда начались приготовления к свадьбе, хозяйка приняла в них участие, но как-то механически. Она улыбалась сыну, принимая его поцелуи и поклоны, любезно разговаривала с будущей невесткой, хорошенькой и стеснительной девушкой по имени Неферу – “Прекраснейшая”. Но все это словно без участия души.
Белла потихоньку рассказала о поведении хозяйки Тамин, и жрица встревожилась.
– “Без души” – это ты хорошо сказала, – заметила Тамин, повторяя неуклюжее выражение англичанки. – Так люди ведут себя, когда уходит желание жить, и душа отстает от вещей, которые прежде любила. Это может вызвать тяжелую болезнь, хотя нет никакой видимой причины.
Белла испугалась.
– Так дело во мне?
Тамин медленно покачала головой.
– Нет, не в тебе… Вернее сказать, я думаю, что это случилось бы и без тебя.
Тамин помолчала.
– Мути стареет, все вокруг нее повторяется, но ее мечты не сбылись… и не ты помешала им сбыться. Ее сын неспособен к тому, чего хотела бы мать, и двор, где ее благосклонно принимали, забыл ее. Это случается со многими женщинами.
– А с тобой?
– Со мной нет. Но я всегда там, где я нужна, – не очень понятно сказала Тамин.
Певица Амона не думала, что Мути может помочь кто-нибудь, кроме нее самой. Однако Тамин не хотела сожалеть о том, что было упущено. Когда гости разъехались, жрица подошла к госпоже дома и попросила разрешения осмотреть ее.
Мути знала, что жена Имхотепа выполняет в своем храме обязанности лекарки, и подчинилась этой заботе. Тамин расспросила обо всем, о чем спрашивает больного чуткий врач, выслушала и выстукала ее, но не нашла ничего, что требовало бы вмешательства.
– Так я здорова? – спросила Мути с легкой усмешкой, глядя, как задумалась жрица. Приметные складки у губ Мути теперь не разглаживались никогда. Тамин посмотрела на хозяйку.
– У тебя временами болит голова, нарушен сон, бывает биение сердца, – она принялась загибать пальцы. – Иногда шумит в ушах и бывают приливы крови… Так?
– Да, – вяло сказала жена Синухета.
Тамин подняла одну руку со сжатыми пальцами.
– Видишь, совсем не много. Тебе уже тридцать три года. Зная все это о другой женщине твоих лет, я сказала бы, что она здорова!
– А я? – спросила Мути. В ее глазах впервые блеснуло любопытство, даже волнение.
– А ты – если только разрешишь себе, – ответила Тамин. – И если прикажешь себе остаться здоровой!
Мути тяжело вздохнула.
– Я знаю, что я должна. И я понимаю, о чем ты говоришь. Меня окружает столько дел, дел моего дома и моих детей… а мне тошно смотреть на них! Я ничего уже не люблю, и кажется, что это навсегда!
Тамин подалась к собеседнице и предложила, необычно ласково:
– Может быть, тебе поехать ко двору? Там ты развлечешься. Амон-Аха уже взрослый, пусть учится быть мужчиной без тебя!
Мути улыбнулась, отерев слезу.
– Ты так добра ко мне… Ко мне так давно никто не был добр! Никто уже давно не замечает меня, хотя все в доме чтят меня и слушаются!
– А Синухет? – спросила Тамин, вглядываясь в красивое утомленное лицо хозяйки.
– Эта северянка украла его сердце, – усмехнулась Мути. – Я долго винила ее, но теперь уже не виню. Сердце Синухета никогда не было моим…
Женщины обнялись, влекомые друг к другу одним чувством.
– Я возьму тебя в город, – прошептала Тамин на ухо Мути, сквозь косы парика, украшенные цепочками с сердоликовыми подвесками. – Знаешь ли ты, что Синухет предлагал мне разойтись с Имхотепом? Я этого не сделаю, но ты еще можешь.
Мути вздрогнула.
– Ты безумная!
– Почему же? – серьезно возразила Тамин. – Все твои дети выросли и устроены, Кифи позаботится о своих дочерях, а вторая наложница твоего мужа редко бывает здесь. Ты больше не нужна в этом доме постоянно. Ты можешь даже поселиться при дворе, как всегда хотела… Имхотеп теперь велик в Уасете, для тебя откроются многие двери!
Лицо Мути осветилось и словно бы даже помолодело. Она распрямила плечи.
– А ведь это правда! Ты мудра, как сама Исида!
Мути рассмеялась легким девическим смехом.
– Пойду сейчас же поговорю с мужем!
Она выбежала из комнаты, будто девчонка. Тамин удовлетворенно улыбалась, глядя ей вслед… а потом улыбка жрицы опять сменилась глубокой задумчивостью.
Госпожа дома не заставила себя долго ждать. Она влетела в комнату и бросилась к Тамин, желая схватить ее в объятия; но в последний миг остановилась и опустила руки, вспомнив, кто перед ней.
– Синухет позволил мне! Он позволил уехать ко двору!
Тамин отступила. Даже она не ожидала такой скорой победы.
– Он отпускает тебя?..
– Мы останемся мужем и женой, но я уеду, – сказала Мути. На щеках ее цвел румянец, черные глаза сияли. – Как я счастлива!
Может быть, она была счастлива только благодаря внезапным переменам. Но Тамин, конечно, промолчала.
Госпожа Мути стала собираться в дорогу одновременно с Беллой и Тамин. Она то и дело смеялась, забыв о том, что ее все видят. Жена Синухета лихорадочно суетилась, перетряхивая и перемеряя свои наряды, и вертелась перед самым большим зеркалом в доме, будто невеста; пятнадцатилетняя жена ее сына потрясенно смотрела на это.
Хотя Неферу не была слишком огорчена отъездом матери мужа – она предвкушала, как сама останется с молодым супругом за госпожу, и ей не придется подчиняться старшей женщине.
Синухет остался дома, и отпустил жену почти без сожаления. Наоборот, он был рад, что все обернулось так хорошо.
Мути приехала в Уасет и была почти сразу благосклонно принята в гареме фараона, у одной из младших цариц, которая знала о возвышении Имхотепа и видела могущественного верховного жреца. Жена Синухета нашла во дворце тех, кто помнил ее отца, и ей показалось, что для нее началась новая жизнь.
А спустя несколько дней Мути скоропостижно скончалась во сне. Ее осмотрел опытный дворцовый врач… он заключил, что причина смерти в сердце. Сердце женщины, приехавшей из Дельты, не выдержало жары и шумных развлечений царского двора.
Тамин, которую уведомили в тот же день, немедленно прибыла и тоже осмотрела тело – она пришла к таким же выводам.
========== Глава 76 ==========
Когда Синухет приехал в Уасет, тело его супруги уже бальзамировалось. Нельзя было откладывать приготовлений к вечности ни на день, чтобы не допустить порчи трупа.
Синухет плакал не таясь. Он страдал не столько от утраты жены, сколько от сознания своей причастности к этому. Тамин утешала брата мужа, но ее слова и слова других жрецов проходили мимо его ушей.
Синухет замкнулся в себе и ни с кем не разговаривал; и не желал видеть ту, с которой все началось, – Беллу. Он много пил, чего не позволял себе раньше, у него появились мешки под глазами и талия над поясом повязки-схенти начала оплывать.
Белла тоже плакала, переживала, и втайне от хозяина приходила к той же утешительнице – Тамин. И на нее, в отличие от Синухета, увещевания жрицы действовали. Может быть, потому, что Белла сблизилась с этой женщиной и легче поддавалась словесному дурману, который умели напускать слуги богов?
Наибольшее успокоение Белле принесло то, что Тамин, как и сама англичанка, была уверена – “так должно было случиться”. Конечно. Ведь все это случилось давным-давно!
Во все время траура, все семьдесят дней, Синухет не виделся с Беллой и ее детьми. Имхотеп, который приехал в Уасет, тоже пытался облегчить муки брата; но преуспел еще меньше, чем Тамин.
– Я должен платить и отвечать сам, и ни ты и никто другой не разделит этого со мной! – заявил Синухет в ожесточении.
Когда пришло время водворить Мути в ее вечный дом, Синухет долго мучительно решал, где поместить ее саркофаг. Обычай и закон требовали, чтобы жена упокоилась рядом с мужем. И Синухет подчинился чувству долга, приказав, чтобы серый гранитный саркофаг поставили на возвышение посреди погребальной камеры. В углу установили ларец с канопами Мути – алебастровыми сосудами с головами богов подземного царства: канопы содержали ее мумифицированные легкие, печень, желудок и кишечник. В другом углу комнаты сложили драгоценности умершей, составили ее сосуды с благовониями и красками для лица и запечатанные кувшины с зерном и вином.
Когда все было сделано, Синухет задержался под землей. Вдовец бродил по усыпальнице, глядя воспаленными глазами на яркие, радостные сцены из своей семейной жизни, покрывавшие оштукатуренные стены.
Ему светил один из жрецов – “служителей Ка”, которые жили в Хамунаптре. И сам Синухет тоже держал факел, поднося его то к одной фреске, то к другой.
Казалось, он с трудом удерживается от желания подпалить эти рисунки… Рисунки, которые увековечивали его семейную жизнь, обрекая Синухета на ее продолжение!
Имхотеп, который был с братом в этой комнате, молча следил за его метаниями. На губах верховного служителя Осириса играла мрачная и понимающая усмешка.
– Ты думаешь, боги не простят тебе того, что ты совершил? – внезапно спросил Имхотеп. Он стоял, сложив руки на груди.
Синухет, вздрогнув, резко развернулся к младшему брату; пламя факела в его руке обежало комнату, зловеще вспыхнув на сокровищах покойницы.
– Я знаю, что я воспользовался своим правом мужчины, – сказал Синухет. – Я удовлетворил и насытил свое сердце с женщиной, которую взял в наложницы… и моя жена умерла потому, что я сделал это!
Он присел около саркофага, прислонившись лбом к холодному камню.
– Нет, я не боюсь, что буду наказан… я боюсь, что когда я умру, боги бросят меня в объятия этой женщины, перед которой я провинился и которую я не любил!
Имхотеп тихо рассмеялся.
– Ты боишься объятий мертвой женщины? Разве не кажется тебе теперь, что учение о вознаграждении праведных и пожирании сердец грешников не соответствует тому, что есть? Каждый из нас, умерев, встретится с тем, чего никогда не ждал, – прошептал Имхотеп, подняв глаза к потолку.
– И значит, жрецы обманывают всех нас, – заметил Синухет с глубокой горечью. Он покосился на младшего брата, в черном ритуальном облачении. – Я этим не удивлен!
– Большинство жрецов такие же невежды, – ровно ответил Имхотеп. – А те, кто знает больше… рассказывают непосвященным ровно столько, сколько следует.
