Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)
Тут явилась Роза с подносом. Поставив перед ними на столик фарфоровый кофейник, чашки и закуски, англичанка присела и удалилась.
Какое-то время Хафез и Меила молча пили кофе, чтобы не продолжать этот разговор.
А потом Меила неожиданно спросила:
– Так Имхотеп совсем не выходит из дома? Вы не выпускаете его?
Хафез со стуком поставил свою чашку.
– Что вы, госпожа, как я могу его не выпускать? Имхотеп несколько раз поднимался на крышу… ведь, вы знаете, там у меня сад из гранатовых и персиковых деревьев, как делали еще в его время. Наш повелитель вообще полюбил сидеть там в одиночестве. Сказал, что, глядя на наш город сверху, сможет лучше понять, в чем состоит наша жизнь.
Меила едва заметно качнула головой.
– Ему это не нужно… он и так скоро поймет, в чем состоит наша жизнь. Бедный, – голос египтянки дрогнул. – Только представьте себя на его месте, Хафез.
Ее собеседник хмыкнул.
– К счастью, у меня на это не хватит воображения, мадам.
Он склонился к Меиле.
– Если вас беспокоит, не гуляет ли Имхотеп по улицам без моего ведома… то уверяю вас, что нет. Пока ему хватает того, что есть в моем доме.
Меила сложила руки на груди.
– Когда Имхотеп захочет выйти, вас он не спросит, я уверена.
Хафез постучал пальцами по столику.
– Это-то меня и тревожит. Думаю, вас тоже.
Старый египтянин посмотрел на нее.
– Чем Имхотеп станет заниматься, когда покинет мой дом?
Меила нахмурилась.
– Я думаю, еще довольно времени, чтобы…
– А я думаю, что это вопрос принципиальный, мадам.
В голосе Хафеза неожиданно прозвучало железо. Меила приподнялась.
– Что это значит?
– Только то, что это существо мне кое-чем обязано. И весьма обязано, а дальше долг будет только расти, – Хафез расправил свои покатые сутулые плечи. – Надеюсь, вы и сами понимаете, что будет идиотством и непростительным расточительством, если живой древнеегипетский жрец, освоившись в нашей эпохе, займет какую-нибудь рядовую современную должность?..
Круглые птичьи глаза уставились на нее.
– Как вы сами верно сказали, нет таких долгов, которые нельзя было бы оплатить.
Меила, которая в начале этого директорского выступления ощутила ярость и омерзение, теперь немного успокоилась. Она не могла не признать, что Балтус Хафез во многом прав.
– Что же вам нужно от Имхотепа?
– Нам, – поправил ее Хафез. – Нам с вами, Меила! Ваш возлюбленный должен продвинуть египтологию так далеко, чтобы оставить позади всех иностранных специалистов. Ведь это будет означать не только поднятие престижа нашей египетской науки, но и большой приток новых инвестиций! Египтология никогда прежде не была так популярна!
Меила взялась за подбородок. Вот это поворот… слова Хафеза, при всем их безумии, были не лишены резона.
– Нужно будет подумать, – сказала она. – И нужно будет полностью поставить Имхотепа в известность.
В последних словах египтянки прозвучала угроза.
– Я не допущу, чтобы вы использовали его вслепую.
Хафез поклонился.
– Я в вас и не сомневался.
Некоторое время они не говорили ни слова. А потом Меила спросила, смягченным тоном:
– Скажите, Хафез, а обо мне он вспоминает?
– Да, – ответил Хафез. Теперь он мог сделать ей такой подарок. – Имхотеп первым делом потребовал, чтобы я разузнал о вас… и он до сих пор любит только вас.
Меила улыбнулась со слезами.
– Скажите ему, что я тоже люблю его. Но нам пока нельзя видеть друг друга!
Хафез склонил голову, отягченную красным убором.
– Имхотеп сам знает это, госпожа.
* Дома жизни – в Древнем Египте своего рода университеты и одновременно общественные больницы.
========== Глава 31 ==========
После этого свидания Хафез и Меила перестали видеться.
Меила добилась подтверждения того, что Имхотеп вправду живет у директора музея, – Аббас по ее просьбе навестил Хафеза через несколько дней и увидел гостя. Правда, только издали – Аббас понимал, что к жрецу нельзя приближаться без разрешения. Но ошибиться было невозможно, даже несмотря на новый арабский наряд Имхотепа.
Слову Аббаса Меила поверила. Она взяла его своим телохранителем, на место погибшего Лок-На. Бывший воин-жрец показал, что как никто другой достоин ее охранять и служить ее ближайшим помощником.
Меила не предпринимала больше никаких шагов, чтобы сблизиться со своим возлюбленным. Египтянка понимала, что если он держится на расстоянии, на то есть очень веская причина.
Имхотеп переродился человеком – но это перерождение еще не закончилось. Ему нужно было стать современным человеком! Несмотря на свои три тысячи лет – а может, в увенчание их.
От этой мысли захватывало дух. Значит, Имхотеп хотел любить Меилу – Меилу, а не ту, чье время давно минуло!..
Меила знала, что Аббас и Роза помолвлены; но не заговаривала с ними об этом. Египтянка знала, что ее слуги всегда будут подчинять свои планы ее; и сами эти жених и невеста даже не заикались о женитьбе, пока госпожа не устроила свою собственную жизнь.
Это Маат – так сказали бы в Та-Кемет.
Имхотеп не подавал о себе вестей – но однажды Аббас посетил Хафеза по приглашению директора: Хафез передал для Меилы подарок. Такой сюрприз лучше всего свидетельствовал о том, как продвигаются дела.
Аббас принес своей хозяйке черно-белый фотографический портрет Имхотепа.
У Меилы закружилась голова, когда она поняла, чью фотокарточку держит в руках. Уединившись в гостиной, египтянка без конца вглядывалась в изображение высокого человека, восседавшего в кресле, – он был в длинном черном струящемся одеянии, в головной накидке. Сцепленные руки жреца покойно лежали на коленях, он смотрел не прямо в объектив, а немного отвернул голову, и на лице его залегли тени. Имхотеп слегка улыбался, но в этой улыбке, вместе с удовлетворением, была задумчивая грусть.
Меила погладила фотографию с бесконечной нежностью, с щемящим чувством. Дав себя снять и отослав портрет ей, Имхотеп рассказал своей возлюбленной целую историю о том, как теперь живет. Древние египтяне были великими символистами…
Меила поцеловала фотографию и сама отнесла ее в свой кабинет, где заперла в ящике стола: там же, где хранила письма, оставшиеся от отца.
Прошло уже две недели с их возвращения из Ам-Шера… и вот наконец Имхотеп успокоил ее, снова коснулся ее души: но так, чтобы не вспугнуть.
Разумеется, жрец знал, что Меила по-прежнему испытывает страх перед ним. Некоторая доля страха даже укрепляет любовь.
Спустя еще неделю после этого события Меила получила письмо из дома Хафеза. Его доставили почтой: и Меила поняла, что послание из Каира, только прочитав адрес на конверте.
Неужели Хафез решил так снестись с ней?.. Имя отправителя не было проставлено…
Меила поняла, от кого письмо, надорвав конверт. Оттуда выпал листок атласной бумаги… а Меила все не смела взглянуть.
– Боже мой, – прошептала она.
Наконец взяв листок, Меила вдохнула легкий мускусный запах. Потом снова опустила письмо на колени. Меила сидела одна в гостиной, где имела обыкновение разбирать почту.
Наконец египтянка подняла листок и вчиталась в ровные черные строчки.
Почерк был ей незнаком: но округлостью и наклоном букв смутно напоминал иератические знаки, скоропись, которой пользовались жрецы Та-Кемет. Однако послание было на английском – и притом в стихах!
“Любить – значит верить, что Маат заключена в тебе.
Я вхожу в тебя, и ты делаешь меня Осирисом.
Я держу твои руки, хотя стены разделяют нас.
Боги умрут, боги родятся – но ты пребудешь моей”.
Это было все, что написал ей неизвестный, – но этого было довольно.
Выпустив из рук листок, Меила спрятала лицо в ладонях. Она задыхалась, потрясенная этим стихотворением, подобным тому, которые фараон-отступник Эхнатон посвящал своей Нефертити. Только это творение было намного эротичнее… и более властным.
Имхотеп, как и всегда, не просил о любви – он утверждал свою любовь!
Снова поднеся к глазам письмо, Меила перечитала стихи, уже спокойней. Теперь на ее губах играла восхищенная улыбка. Всего три недели как жрец учился языку О’Коннеллов – но в этом послании он не допустил ни единой ошибки: а некоторая тяжеловесность, почти академическая строгость, вместе с чувственностью, именно и должны были отличать его слог…
До самой ночи Меила не находила себе места. Письмо пришло к вечеру – Меила радовалась, что скоро можно лечь спать и скрыть свои чувства ото всех. Но, вместе с тем, ей было страшно лечь.
Она приняла душ – закрыв глаза, слушая, как барабанит горячая вода, Меила видела перед собой Имхотепа. Таким, как на фотографии, которую египтянка столько раз доставала из ящика стола. Но только теперь эта черно-белая картинка оживала в воображении Меилы: вот Имхотеп поднялся из кресла и, подчиняя возлюбленную своим взглядом, шагнул к ней, подавая руку…
Меила легла в постель, но под тонкой простыней вся горела. Она ворочалась, облизывала пересохшие губы… вспоминала любовный призыв жреца, на новом языке, который Имхотеп учил ради нее, и, простерев руки, обнимала пустоту.
Ей так хотелось, чтобы Имхотеп пришел… и было страшно, что жрец услышит ее немой зов. А если он еще сохранил какие-то способности к чтению мыслей?..
Все-таки Меила уснула. Она разметалась в своей тонкой батистовой сорочке, откинув простыню. Египтянке представлялось, что ее ловят мужские руки: и, стоило ускользнуть из одних настойчивых объятий, как она оказывалась в других.
И вдруг кто-то вправду вторгся в ее сон: постель придавила чья-то тяжесть. Меила приоткрыла глаза… и тут же, вскрикнув, отпрянула к спинке кровати.
– Ты!..
Да, это был он. Меила села, подтянув к груди простыню. Она даже не успела испугаться: все это, сама мужская фигура в слабом звездном свете, казалось тоже сном.
Имхотеп, сидевший на краю ее кровати, с улыбкой погладил ее по волосам: точно успокаивал дочь.
– Как ты попал сюда?.. – спросила Меила.
– Когда я приходил к тебе во дворце Сети, ты не задавала мне таких вопросов.
Жрец не только писал, но и говорил теперь по-английски – медленно и с явственным акцентом, но почти правильно.
– Ты назвался Сети Амир… зачем Сети?
Меила выведала подробности через Аббаса.
Имхотеп нахмурился.
– Это моя ноша, которой я не отдам никому.
Меила сжалась, обхватив колени руками. То, что Имхотеп взял себе имя давно мертвого фараона, могло значить много больше, чем желание помнить о содеянном…
– Зачем ты пришел? – прошептала Меила.
Вот уж глупейший из вопросов. Имхотеп не потрудился ответить – только, положив тяжелую руку ей на затылок, приблизил к себе ее голову для поцелуя.
Меила застонала, попыталась оттолкнуть любовника… но вместо этого оказалась у него на коленях. Еще один долгий поцелуй чуть не лишил ее сознания.
Оторвавшись от желанных губ, Имхотеп легко взял ее и положил на постель. Меила сама подняла руки, чтобы помочь снять с себя рубашку: она могла бы крикнуть, но знала, что не сделает этого. Не только потому, что боялась быть скомпрометированной. Она как будто уже признала супружеское право этого древнего существа…
Имхотеп расстегнул застежки своего черного одеяния, развязал пояс. Когда он освободился от штанов, Меила заметила, что на нем белая набедренная повязка, скроенная по образцу египетских.
Египтянка ощутила на себе его тяжесть: потом Имхотеп приподнялся, давая ей вздохнуть. Меила обняла ночного гостя за шею, скользнула ладонями по плечам, ощущая жар его плотного, совершенно земного тела. Заглянула в глаза.
– Такого тебя я не знаю… – прошептала она, попытавшись улыбнуться.
Имхотеп успокаивающе улыбнулся в ответ, но ничего не сказал и опять склонился, подхватив ее большой ладонью под шею, чтобы поцеловать.
Они начали узнавать друг друга без слов – то наступая, то отстраняясь. Меила была еще слишком нерешительна для наступления: это был только второй раз для нее, и с той брачной ночи в Карнаке минуло слишком много времени.
Имхотеп сгорал от желания… но он смог сдерживать себя, чтобы огонь был медленным.
Поняв, что ее любовник не остановится, пока не утвердит свое господство, Меила отбросила страх перед возможными последствиями. И в эту вторую ночь египтянка не избежала боли: но она не боялась этой боли и подавалась навстречу своему повелителю, доверяясь все больше. Он посвящал себя ей целиком, лаская пальцами, губами; приникал к ней, терся щекой, близко слушая ее: и каждое содрогание ее смуглого тела было победой, приближавшей полное торжество. Уже получив удовлетворение сам, Имхотеп не отступил, пока не завершил ее наслаждение.
Первое с той ночи в Карнаке, когда она стала Анк-су-намун…
Потом Имхотеп лег рядом со своей подругой, повернувшись к Меиле лицом и нежно сжав ее руку. Меила лежала обнаженная, как и он, подложив локоть под голову, и вглядывалась в его темные глаза. Это единение казалось еще большим, чем физическое обладание… казалось завершением ласк.
– Что ты намерен делать? – наконец спросила Меила шепотом.
Она никогда не могла этого угадать.
Имхотеп улыбнулся.
– Так много нужно узнать, – ответил он на своем медленном английском. – Я сейчас уйду от тебя и приду еще не скоро.
Меила встрепенулась. Она приподнялась, вновь ощутив боль в своем естестве.
– Останься…
Имхотеп усмехнулся.
Он сел рядом с ней и обнял, заставив приклонить голову к себе на плечо.
– Ты говоришь – останься… но для тебя я по-прежнему только тот, кто приходит ночью. Ты еще не готова стать мне сестрой* и делить со мной каждый день.
Жрец погладил ее по плечу.
– Когда я приду к тебе жить, я приду навсегда.
Внезапно Меиле стало страшно. Хочет ли она навсегда соединиться с этим существом, способностей которого до конца не знает… и, наверное, никогда не постигнет?
Имхотеп словно бы почувствовал ее сомнения.
– Любить – значит всегда узнавать, – прошептал он.
Потом, отстранив Меилу от себя, обхватил ее лицо ладонями и поцеловал.
– Теперь я могу ждать, сколько еще понадобится, – сказал он.
Имхотеп молча соскользнул с постели и принялся одеваться. Глаза жреца были опущены, он больше не смотрел на нее.
Тут Меиле пришла в голову мысль, которая должна была бы посетить ее в первую очередь.
– Кто тебя впустил?
Имхотеп, расправив складки одежды, поднял глаза. Он ждал, что Меила в конце концов спросит.
– Один из твоих слуг, – спокойно ответил жрец, слегка улыбаясь. – Он дал мне ключ.
Меила поняла, что он не станет называть имен.
– Я их всех уволю, – пробормотала египтянка. Имхотеп рассмеялся.
– Нет нужды. Эти люди хороши для тебя, хотя легко подчиняются мне.
Имхотеп сохранил способность овладевать чужим разумом. Меила, ощущая озноб, накинула на обнаженное тело атласный халат, затянула пояс. Потом, сжав губы, протянула руку к любовнику.
– Верни мне ключ.
Какое-то время жрец не отвечал и не двигался… а затем шагнул к ней и, достав из глубокого внутреннего кармана медный ключик, вложил в ее ладонь. Он еще и накрыл ее руку своей, заставив женщину сомкнуть пальцы.
– Больше такого не повторится.
Меила при этих словах вспомнила о насущном.
– Хафез… ты будешь работать с Хафезом?
Имхотеп молча накинул черную куфию, и тень скрыла его лицо.
– Не бойся. Я стану твоим супругом, а не позором твоего дома.
Жрец смотрел прямо на нее – но, вместе с тем, уже словно бы сквозь нее. Меила поняла, что тема закрыта. Ей и самой следовало встретиться с Хафезом и обсудить свое собственное… трудоустройство. Но главное слово в этом решении теперь принадлежит Имхотепу.
Ее любовник ушел, словно растворившись в ночи.
Меила некоторое время сидела, поджав ноги и выпрямившись, – потом снова легла прямо в халате, завернувшись в простыню. Уткнулась лицом в ткань, которая хранила пряный запах их соития. Ломота в мышцах и болезненно-сладостный трепет, который еще ощущался внутри, заставили египтянку улыбнуться.
– Он ушел и унес часть меня, – прошептала она. Меила уже тосковала… но сознавала, что Имхотеп прав.
“А если я беременна?..”
Нет. Меила решительно мотнула головой.
В ту ночь в Карнаке Имхотеп достиг удовлетворения, но не излился. Он был неспособен к семяизвержению: при всем своем тогдашнем могуществе бессмертный любовник Меилы был бесплоден… Сейчас же он изверг семя, но плодов оно не даст. Меила это знала.
Она разжала руку и посмотрела на ключик, который Имхотеп оставил ей. Женщина улыбнулась, но улыбка скоро погасла.
– Ты знаешь, что я осталась полностью в твоей воле. Надеюсь, теперь ты лучше знаешь, что творишь, – прошептала она.
* Конечно, подразумевается “сестра” в древнеегипетском значении “жена”.
========== Глава 32 ==========
Директор Британского музея больше не мог откладывать возвращение в Лондон. Прошло уже почти два месяца с окончания экспедиции в Ам-Шер. Хафез лгал по телефону и по телеграфу, но дольше изворачиваться было нельзя.
Эвелин О’Коннелл, одна из ведущих экспертов Британского музея по Новому царству, давно вернулась к своим обязанностям. В Каире Хафез не мог получить никаких удовлетворительных отчетов о ее работе… и такой настойчивый интерес показался бы подозрительным.
Тем более, что никаких преступников он не задержал. Конечно, ему поверили, когда Хафез сообщил, что личности грабителей установлены, но им самим удалось скрыться. Однако лимит доверия британцев мог иссякнуть скорее, чем представлялось.
Хафез был бы счастлив отстранить слишком настырную англичанку от работы, и, пожалуй, мог бы это сделать. Но он еще больше опасался утратить над ней контроль.
И сколько вообще ей известно?.. Хафез своими глазами видел, как Эвелин, после того, как была убита, вместе с мужем живой выбралась из пирамиды. Ей очень повезло, что “Книга мертвых” оказала свое действие.
Имхотеп, когда Хафез осторожно спросил мнения жреца, сказал, что Ба Эвелин не успел отлететь далеко и не утратил связи с телом. Поэтому даже такое искаженное прочтение заклинаний, на которое оказались способны Джонатан Карнахан или Алекс, – больше было некому, – разбудило магические силы.
“Магическое действие нельзя уподоблять действию машины, которыми привыкли пользоваться вы, современные люди, и которые преобразуют только материальный мир, – прибавил Имхотеп. – Это всегда акт, требующий души самого заклинателя”.
“Неужели Эвелин О’Коннелл все еще обладает Ба, а не христианской душой?” – изумился тогда Хафез.
Имхотеп, к этому времени уже получивший представление о христианстве и христианской культуре, усмехнулся.
“Разве Эвелин О’Коннелл когда-нибудь верила в бога христиан? – ответил жрец. – У нее нет веры, как у большинства из вас, – и потому власть взяла та часть ее существа, которая имела прочную скалу под ногами и Амона-Ра над головой…”
“Нефертири”, – уточнил Хафез.
Имхотеп кивнул.
Может быть, он подразумевал и большее, – но Хафезу стало боязно спрашивать. Главное было сейчас понять, знают ли О’Коннеллы о судьбе Имхотепа.
Выяснить это он сможет только на месте. А значит, придется плыть в Лондон – и предоставить Имхотепа самому себе.
Разумеется, Египта жрец не покинет. По крайней мере, пока.
И это означало, что откладывать решительный разговор дальше некуда. Имхотеп был уже вполне способен говорить на самые актуальные для Хафеза современные темы. Даже слишком поднаторел, беспокойно думал директор музея.
Для беседы старый египтянин пригласил своего гостя подняться в сад на крышу – излюбленное место Имхотепа. И Хафез мог рассчитывать, что здесь никто из дома их не услышит.
Имхотеп, как всегда, опустился в легкое плетеное кресло с таким видом, точно делает хозяину одолжение самим своим присутствием. Держался он всегда вежливо и корректно – но с тем неуловимым превосходством, которое с каждым днем все больше выводило Хафеза из себя. Неужели это существо не понимает, что его судьба полностью в руках его благодетеля?..
Стараясь сохранять хладнокровие, Хафез сел напротив гостя в такое же кресло. Перед этим слуга сервировал для них столик, который был накрыт по-египетски, – вельможи Та-Кемет обедали за индивидуальными небольшими столиками.
Несколько мгновений оба не нарушали тишины. Хафез ощущал щекотание ветерка – “северного ветра”, воспетого поэтами Та-Кемет, переменчивую прохладную тень от гранатовых деревьев, высаженных в кадках вдоль ограждения. Неожиданно директор музея ощутил, глядя на своего неподвижного гостя, будто бы они с ним сейчас перенеслись в древний Уасет, седалище Амона. И вновь вступили в силу те политические законы, которые для древних египтян не отделялись от священных…
Имхотеп заговорил первым.
– Ты хочешь что-нибудь обсудить со мной, господин Хафез?
У хозяина дома появилось неуютное чувство, что это верховный жрец Осириса дает ему аудиенцию – и только что позволил заговорить. Покраснев, старый египтянин кашлянул. Отпил воды с лимоном из своего стакана.
– Да, и это дело не терпит отлагательств. Как тебе известно, господин, я уезжаю.
Английское “my lord”, которое Хафез был вынужден теперь употреблять при обращении к этому существу, словно возвращало его во времена английского феодализма. Имхотеп улыбнулся: может быть, у него появилась такая же ассоциация. Проклятый жрец учился поразительно быстро.
– Ты хочешь сказать, что для меня пришло время расплатиться с тобой и покинуть твой дом? – спросил Имхотеп.
Хафез сжал подлокотники кресла. Он вспотел от внезапной мысли, что Меила могла уведомить Имхотепа о величине своего наследства.
– Нет, – поспешно сказал директор музея. Он поднял руки. – Я не это имел в виду! Конечно, ты можешь остаться, сколько тебе будет угодно, господин…
Хафезу самому стало тошно от своей угодливости и неуклюжести в разговоре с бывшей мумией. Губы Имхотепа тронула усмешка.
– Ты добр и благороден, мистер Хафез, – ответил он. – Однако я слишком долго пользовался твоим гостеприимством. Ты прав: мне пора уйти.
Хафез еще раз отпил воды.
– Уж если мы заговорили об этом, поговорим и о долгах! – произнес он. – Ведь ты согласен с тем, что ты многим мне обязан?
Имхотеп в первый раз отпил из своего стакана. Поставив его, жрец опустил руки на колени и сцепил пальцы.
– О долгах мы можем говорить долго, мистер Хафез. – И снова в этом английском обращении проскользнула насмешка. – И я не думаю, что мы когда-нибудь посчитаемся так, как надлежит.
Имхотеп сделал паузу. Хафез опустил глаза, чувствуя, как ему стало жарко под халатом и хлопковой рубашкой. Конечно, он не забыл и не мог бы забыть, что Имхотеп спас ему жизнь…
– Однако я соглашусь с тобой в том, что обязан тебе, – продолжил жрец. – Ты хочешь, чтобы я вернул мои долги так, чтобы снова стать обязанным?
Он не скрывал, что полностью понимает суть предложения хозяина.
Хафез потер подбородок.
– Да, я предлагаю тебе работать со мной, господин, – сказал он. – Ты знаешь, что я давно рассчитывал на твою помощь. Твой вклад в нашу науку может оказаться бесценным, – тут Хафез смог улыбнуться.
Имхотеп смотрел на него без всякого выражения. Только, может быть, выше поднял подбородок.
– Находить и вскрывать новые гробницы? – спросил он. – Выставлять перед всеми мумии благородных сынов и дочерей Та-Кемет и отдавать их имена на поношение? Ты этого желаешь, мистер Хафез?
При последних словах речь жреца перешла в шипение. Хафез сглотнул, чувствуя, что взгляд Имхотепа приковал его к месту. Однако он не утратил своей решимости.
– Да, – твердо сказал Хафез. – Такова цена, которую я требую. Это цена за процветание сегодняшнего Египта, – прибавил директор музея.
Имхотеп некоторое время молчал, опустив веки, словно медитировал. Когда он опять посмотрел на Хафеза, тот уже понял, что услышит.
– Твоя смерть не так далека. Представь себе, господин Хафез, что после того, как ты умрешь, кто-нибудь вскроет дом твоего тела, сорвет твои покровы и всевозможные бесстыдные чужеземцы будут глумиться над тобой. И над всеми, кого ты любил!
Хафез хмыкнул. Он поерзал в кресле, чувствуя, что теряется все больше.
– Но ведь… прошло так много лет!
– Прошло так много лет, что былое уже не вернется?
Глаза Имхотепа насмешливо сузились.
Хафез развел руками. Он наталкивался на правоту древнего жреца, как на тысячелетнюю стену.
– В наше время никто не мог бы подумать, что…
Имхотеп кивнул.
– Вы начали осквернять наши гробницы, когда утратили веру, что прошлое может вернуться и заговорить с вами. Мне это понятно. Но скажи, почему вы, изучая историю, разоряете только дома наших мертвых?
В этом вопросе впервые прозвучал интерес.
– Не только, – признался Хафез. – Мы демонстрируем любые древние останки, какие удается обнаружить… но ваших древних мумий сохранилось больше всего!
– На их несчастье, – усмехнулся Имхотеп. – Маат… Наши боги давно уступили место вашим, но Маат жива – и кровь ее питает ваших ученых.
– В этой стране никто уже не помнит о Маат, – сказал Хафез. Он вздрогнул от осознания собственных слов. Имхотеп рассмеялся.
– Ты полагаешь, что я все еще этого не понял? – спросил жрец.
Он склонился вперед и прибавил:
– Впрочем, ты прав, что не боишься для себя такой посмертной участи. Твое тело не сохранится так долго, чтобы кто-нибудь успел надругаться над ним. Ваше время убыстрило свой ход и продолжает убыстрять – и вы, со всеми вашими чудесами и вашими машинами, которыми так гордитесь, уничтожите себя гораздо скорее, чем были уничтожены мы!
Хафез почувствовал, что в этих словах скрыто ужасное пророчество. Но тем сильнее было его возмущение, вытеснившее страх.
– И это говорит мне тот, кто…
– Содеявший то, что содеял я?
Имхотеп откинулся в кресле.
– Я всегда ведал, что я творю. Вы этого не ведаете. Но сердце каждого ответит…
Он помолчал и закончил:
– Я могу сказать тебе и то, что времени, как его понимаете вы, не существует. Все всегда возвращается к своему началу.
Некоторое время оба молчали. Хафез, однако, в какой-то мере научился чувствовать настроение жреца. Он спросил:
– Так ты будешь работать со мной… господин?
– Да, – ответил Имхотеп почти равнодушно.
Потом жрец посмотрел Хафезу в глаза, и голос его опять обрел силу.
– Я не приму участия в осквернении наших гробниц. Но я буду помогать вам изучать вещи, которые уже увидели свет. И разбирать нашу божественную речь.
Он прервался, а Хафез подумал с внезапной тоской – что на это последнее едва ли дадут добро. Кто поверит способу прочтения, который предложит неизвестный сообществу египтологов недоучка?.. Даже если у Имхотепа появится фиктивная научная степень?..
– Благодарю, господин, – сказал старый египтянин.
Имхотеп кивнул.
– Едва ли я принесу тебе великую пользу, которой ты ждешь. Но мой долг я выплачу. Я все сказал.
Он опустил веки и замолчал. Хафез некоторое время продолжал сидеть – руки его сминали ткань халата на коленях, глаза были прикованы к лицу жреца. Потом он встал и торопливо ушел, стараясь не шаркать туфлями.
Едва спустившись в дом, директор музея начал распекать себя за то, что так и не сказал Имхотепу покинуть его дом: и даже не оговорил срока, в который жрец это сделает. Но снова подняться к Имхотепу на крышу и исправить эту оплошность Хафез никак не мог себя заставить.
Они обсудили детали соглашения на другой день. Имхотеп полностью подтверждал бытовавшее среди египтологов убеждение, что жрецы Та-Кемет были бюрократами. Он отпустил от себя Хафеза только после того, как директор музея подробно рассказал, какие бумаги для него подготовит.
О том, когда Имхотепу пора будет уйти, Хафез опять не решился напомнить.
Он покинул Каир в спешке, не оставив своим слугам никаких инструкций насчет гостя и не простившись с Меилой. Хафез надеялся, что самая деликатная часть их отношений как-нибудь уладится в его отсутствие.
***
После того ночного свидания Имхотеп продолжил переписку с Меилой, хотя собственной особой ее больше не посещал. Однако египтянка чувствовала, что их духовная связь не ослабевает. Может быть, только теперь они стали по-настоящему сближаться.
Имхотеп писал ей весьма глубокомысленные послания, в которых выражал порой неожиданные мысли. Не просто неожиданные – а такие, которые Меила едва ли услышала бы от своего современника. В основном это касалось прочитанных книг, которые Имхотеп поглощал с удивительной быстротой. Английский язык оказался подарком для сильного и зрелого ума, привыкшего к рисуночным текстам.
Египтянка отвечала, используя все свои женский такт и эрудицию. Незаметно для себя Меила перестала воспринимать жреца прежде всего как любовника, как возлюбленного, – он стал для нее другом, телесная близость с которым отошла на второй план.
Тем большее потрясение Меила испытала, когда однажды днем раздался звонок в дверь – а потом Роза прибежала к ней со всех ног и, задыхаясь, сообщила, что “там он”.
Хозяйка дома медленно спустилась по лестнице. Ноги слабели: египтянка цеплялась за перила и не смела взглянуть на своего гостя, точно на слишком яркое солнце, которое вдруг вошло в ее дверь.
Когда лестница осталась позади, Имхотеп шагнул навстречу и подхватил ее в объятия. Меила прижалась щекой к его груди. Они обнялись так крепко, что у обоих кончилось дыхание.
Потом Меила посмотрела на своего возлюбленного и сказала, улыбаясь, со слезами в голосе:
– Я сейчас не умерла, и я все еще вижу тебя…
Она утерла глаза, и черная подводка размазалась, удлинившись до висков, как у женщин Та-Кемет. Казалось, на Имхотепа сейчас смотрели обе его возлюбленные – древняя и новая.
Жрец с нежностью поцеловал госпожу дома и, обняв за талию, повел наверх.
========== Глава 33 ==========
Теперь, когда у Имхотепа был паспорт, они смогли оформить брачный контракт. Ставя свою новую подпись, Имхотеп заметил, что в его время брачный договор составляли все господа Та-Кемет, “чье имя было достойно сохраниться”.
Меила бросила быстрый взгляд на бритоголового нотариуса-турка… но тот, если и услышал слова жреца, не придал им значения.
Египтянка наклонилась и расписалась там, куда нотариус показывал пальцем. Черные волосы Меилы выскользнули из-под легкого платка и легли на документ.
Когда чиновник поставил печать, Меила подхватила свеженький контракт и одарила своего возлюбленного сияющей улыбкой.
– Теперь мы муж и жена по всем законам.
При слове “всем” глаза Имхотепа заблестели предвкушением, губы тронула улыбка, предназначенная ей одной. Но он остался спокоен.
Супруги покинули нотариальную контору. В дверях Меила взяла Имхотепа под руку, по-европейски. Она на мгновение прижалась к нему.
– А что в наше время делали после этого?..
– Жена со своими слугами и имуществом переходила в дом мужа, – улыбаясь, ответил Имхотеп. – Приглашали жреца, который бросал супругам под ноги горшки с кровью и молоком, благословляя их на процветание и плодородие… Муж клялся жене, а жена – мужу богами своего дома, в чистоте своего сердца и верности.
При этих словах неторопливо шедшие Имхотеп и Меила остановились и повернулись друг к другу. Узкая улочка, зажатая между глухими глинобитными стенами, была пуста.
Жрец, улыбаясь, обнял свою возлюбленную и привлек ближе, глядя ей в глаза.
