Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

И своим воинам пророки Амона наверняка платят больше, чем фараон, – несмотря на все его богатство и недавнее обогащение за счет Азии!

Потом Синухет ушел, посоветовав Белле лечь поспать со всеми. Она послушалась. Сердце говорило ей, что в доме наступило затишье.

Вечером она навестила Реннефера и была рада видеть, что верный слуга поправляется. Белла пощупала его лоб, теперь прохладный и влажный, и настояла на том, чтобы самой сменить повязку.

Реннефер улыбнулся, когда она стала промокать рану тряпицей.

– Ты добрая госпожа, – сказал египтянин. – Добрее, чем наша хозяйка. Но то, что ты здесь, – не Маат.

Белла кончила бинтовать и крепко связала концы льняных полос. Потом ее руки опустились на колени. Несмотря на то, что сделал для нее Реннефер, его теперешние слова больно ранили англичанку.

– Так было бы лучше, если бы меня убили?..

Он уже не первый здесь говорил ей такое. Белла Линдсей – настоящая Госпожа Хаоса, древние люди умели давать меткие и справедливые названия.

– Было бы лучше, если бы ты у нас совсем не появлялась, – серьезно ответил Реннефер. – Но мой хозяин не мог противиться твоей богине. Теперь уже ничего не изменить.

Он поцеловал Белле руку, точно извиняясь.

– Надеюсь, в Ипет-Исут тебе будет спокойно.

***

Больше покушения не повторялись, но весь дом жил в напряжении. Все слуги-мужчины и все поселяне под властью Синухета были настороже. И люди вздохнули с облегчением, когда из Уасета пришло приглашение и Белла начала собираться в дорогу.

Они с Синухетом тревожились за малыша, но Хаи был здоровым ребенком. Ему предстояло выдержать только одно долгое путешествие по реке, а потом ничто не помешает ему спокойно расти.

Белла вспоминала, какой божественной безмятежностью был напоен воздух главного храма Та-Кемет, несмотря на коварство его служителей. К своему удивлению, она опять начала тосковать по этому месту. Или причиной была Тамин? Может быть, это Тамин околдовала и Беллу, и Синухета, гипнотизировала их?

Синухет говорил о жрецах с недоверием и самого великого Амона не любил; и, однако же, почти сразу пошел на поводу у жены брата…

Но теперь уже поздно. И Белле очень хотелось увидеться со старшим сыном, который стал таким взрослым. Наверное, совсем позабыл ее уроки английского!

Тамин приехала за день до отправления, почти неожиданно для всех, – в собственной новенькой ладье, украшенной изображением солнечного диска. Она была в синем парике, и в синем же, точно траурном, калазирисе. Но тонкую талию перетягивал золотой пояс с кистями, и своеобразную строгую красоту жрицы оттеняли золотой обруч-ожерелье и браслеты выше локтей.

Белла не скрывала своего изумления. Конечно, Тамин просили проводить ее в город, но они уже не ждали, что поглощенная своими обязанностями жрица откликнется на просьбу!

– Ты приехала, госпожа! – воскликнула Белла, стоя у калитки, когда Синухет и Тамин рука об руку поднялись к дому.

Тамин взяла ее за обе руки и поцеловала.

– Я посчитала, что лучше будет оберегать вас самой, – сказала жрица голосом, хрипловатым от жары. – Ничего. Дорога на север легка, возвращаться будет труднее.

Она улыбнулась Белле.

– Твой рыжий сын шлет тебе свою любовь. Он уже почти забыл, как ты выглядишь.

Белла виновато и счастливо улыбнулась.

– Как я скучаю по нему!

Все трое направились в дом через сад, по дорожке, огибавшей пруд. Тамин остановилась у воды, чтобы поправить платье и золотой обруч на шее. Потом вновь повернулась к спутникам.

– Вы знаете, что скоро Сети объявит своего сына и наследника соправителем? Он устроит праздник для всего города, на котором многие смогут показать себя, – сказала жрица. – Молодому Рамсесу тоже понадобятся преданные воины.

========== Глава 72 ==========

Белла взяла с собою Уаджет, которая должна была постоянно находиться при малыше. Эта пожилая уже египтянка была вдовой из деревни Синухета, чьи собственные двое живых сыновей давно выросли. Еще трое маленькими умерли от детских болезней.

Пока они плыли, Белла украдкой любовалась грубоватым бронзовым лицом доброй Уаджет – оно выражало кротость и довольство, какую бы работу ей ни поручили. Сравнивая свою судьбу с судьбою этой простой женщины, которая всю жизнь заботилась о чужих младенцах и почитала это за счастье, Белла понимала, насколько ей повезло, – и понимала, что была избрана не за какие-то свои редкие качества, а в соответствии с исключительным промыслом богов или тех сил, которые египтяне почитали за богов.

Однажды, когда они остановились на отдых, Белла высказала эти мысли Тамин. Они раньше всех выбрались на берег: Уаджет с мальчиком на коленях все еще сидела в лодке под тентом, в то время как Реннефер с гребцами и хозяином выгружали необходимые вещи.

Тамин, прищурившись, посмотрела на няньку, а потом сказала:

– Для простых людей Маат проста, и заключается в повиновении. Маат думает за них.

Жрица протянула руки ладонями вверх.

– На чашу весов против сердца простолюдина будет положено немного… гораздо меньше, чем против моего или твоего, и сердцу маленького человека легче будет перевесить.

Певица Амона покачала раскрытыми ладонями, потом сжала руки в кулаки и, опустив их, выразительно посмотрела на Беллу. А та еще несколько мгновений соображала, о каких весах идет речь; и наконец поняла, что Тамин подразумевает загробный суд Осириса, на котором сердце взвешивают против пера истины. Англичанке стало жутко.

– Но разве и я… – начала она.

– Теперь ты подлежишь нашим священным законам, – без тени сомнения ответила Тамин. – Как бы ни было до твоего перемещения, теперь ты подлежишь Маат.

“Она верит, что на мне теперь такая же ответственность, как на ней и других жрецах, властителях душ”, – подумала Белла. Это мысль ей совсем не понравилась. Синухета, ее господина, Тамин таким ответственным не считала…

Возможно, именно поэтому Тамин сочла нужным отделить Беллу от Синухета с женой и детьми. А может быть, Тамин нуждалась в совете Беллы касательно Имхотепа, ее собственного мужа?..

Тут Синухет и Реннефер направились к ним, и обе женщины замолчали.

Они двинулись к знакомому храму Птаха, где жрецы за небольшую плату принимали путников. По дороге Белла размышляла, как Тамин, – женщина, по понятиям ее века, темная и невежественная, – смогла заставить ее задуматься о вещах, которые до того даже не приходили ей в голову. Должно быть, духовная зоркость не зависела от образования – оно в таких вещах могло даже вредить…

До конца плавания они почти не разговаривали, даже в предчувствии разлуки. Физические усилия отнимали энергию мужчин, а Тамин плыла отдельно, закрывшись в единственной небольшой каюте на своей лодке. Для уроженки Фив защита от солнца была неотъемлемой частью жизни.

Теперь Имхотеп находился у себя дома – и теперь, к радости и тревоге старшего брата, он мог пригласить Имхотепа к себе и попытаться вновь сблизиться с ним. Беллу намеревались тотчас же препроводить в новое жилище, в Ипет-Исут. Для этого Тамин и приехала за чужестранкой и ее ребенком сама, имея при себе необходимое письменное разрешение.

Хаи, к облегчению взрослых, доставил им еще меньше хлопот, чем в свое время Сетеп-эн-Сетх, – потому что был слишком мал, чтобы резвиться, и не научился даже сидеть. Пеленки Уаджет полоскала тут же, в реке, перегнувшись через борт; и они быстро просыхали.

Белла глядела на сына и радовалась его младенческому неведению. Вот старшему придется объяснять, что происходит… сколько уже можно ему объяснить?..

Думая о скором будущем, Белла оказалась совсем не готова к тому моменту, когда Синухет принялся с нею прощаться.

Они только причалили, среди других господ, рыбаков и перевозчиков. Все эти люди громко разговаривали о своих делах, и Синухету тоже пришлось возвысить голос. Он постучал Беллу по плечу, чтобы она услышала его.

Белла вздрогнула и уставилась на египтянина.

– Что ты говоришь?..

– Да будет тверда твоя поступь, – сказал ее господин. Он глядел на нее сурово и печально, и Белла только тут поняла, что Синухет произнес традиционные в этой стране слова прощания. Он напутствовал ее, потому что не мог сопровождать в храм, где ей предстояло поселиться!

У Беллы сжалось горло, и она неуклюже встала в лодке, протянув руки к отцу своих детей и первому возлюбленному. Должно быть, этот древний человек останется для нее единственным возлюбленным…

Синухет поднялся и обнял ее, и Белла прижалась головой к его твердому плечу.

– Мы скоро увидимся, я пришлю за тобой, – торопливо прошептал он.

Белла воззрилась на египтянина: его темная полуобнаженная фигура расплывалась от слез, щипавших глаза.

– Когда?..

– Мой наследник женится, ты забыла? – произнес Синухет; его зубы блеснули в улыбке. – И будет немало других случаев, чтобы пригласить тебя!

Белла кивнула, опустив голову. Домом для нее дом Синухета больше не будет…

Она выбралась из лодки, оперевшись на руку Реннефера. Слуга Синухета проводит ее, но только до ворот храма.

Тамин уже стояла на берегу: она улыбнулась, ободряя Беллу. Англичанка бросила взгляд на хозяина – он стоял в лодке, выпрямившись, и неподвижно смотрел на нее.

И тут Беллу кольнула догадка, что Синухет отказался сопровождать ее до храма, чтобы жрецы не заметили и не запомнили его как покровителя Небет-Нун. Это трусость? Или предусмотрительность, обыкновенная для древнего египтянина?..

Больше Белла не оборачивалась. Она даже почти не смотрела по сторонам; хотя Реннеферу и троим гребцам, которые шли с ними, скоро пришлось ограждать женщин от толпы. Они двигались непривычной дорогой, в неудачный час, когда улицы Уасета были запружены.

Простые горожане в Та-Кемет, особенно столичные жители, были гораздо грубее и напористее селян. Они глазели на необыкновенную группу, указывая пальцами; высказывали громкие замечания и даже нарочно задевали плечами охранников Тамин и Беллы. Одному такому приставале Реннефер дал зуботычину, чем перепугал англичанку. Наглец шарахнулся, вытирая разбитые губы; а Реннефер еще выругался, погрозив кулаком. После этого их оставили в покое.

А может, просто кончились ремесленные кварталы и толпа поредела…

Тамин покраснела от досады.

– Вот так бывает, когда не берешь носилок, – сказала жрица; хотя сама она не казалась испуганной. – Мы выглядим странно, – объяснила она Белле. – Нас достаточно много, и мы непохожи на бедняков, однако идем пешком.

Жрица пригладила растрепавшийся парик.

– Ничего, больше ты так путешествовать не будешь.

Между тем, улицы стали шире и красивее, дома – выше. Ипет-Исут засиял перед ними в своей славе – два его огромных пилона показались Белле воротами в другой мир. Но ведь так и было на самом деле!

Однако женщины со своей охраной миновали и пилоны, и аллею бараноголовых сфинксов. Теперь они шли свободно, и Тамин привлекала почтительное внимание, как заметила Белла. Некоторые прохожие, одетые чисто и нарядно, кланялись ей. Тамин иногда отвечала небольшими кивками, но чаще следовала мимо с видом превосходства.

Беллу это вначале покоробило; но потом ей стало ясно, что певица Амона и должна вести себя так, точно преклонение ей причитается. Наверное, приветствовала она знакомых…

Наконец они остановились перед окованными бронзой и золотом воротами садов бога. Хаи уже начал плакать от усталости на руках у няньки, а у Беллы во рту пересохло как в пустыне. Ноги горели, несмотря на деревянные подошвы сандалий.

Она испытала мимолетный испуг при виде рослых откормленных воинов Амона, вооруженных ножами, мечами и копьями. Один из таких профессиональных убийц напал на нее, теперь Белла это знала точно.

Но над всем преобладало желание наконец оказаться в собственном доме, уложить сына, сесть и вытянуть натруженные ноги.

Здесь, на границе владений великого бога, Реннефер и остальные мужчины распрощались с ними. Реннефер низко поклонился Тамин и Белле, и они ушли. Белла опять ощутила себя осиротевшей. С нею осталась только Тамин, ее единственная опора в этом огромном городе!

Когда ворота открылись, Тамин потребовала, чтобы им прислали носильщиков. Вскоре явились слуги в одних набедренных повязках, которые взяли узлы и сумки.

Сады Амона не обманули надежд Беллы – тени и зелени оказалось намного больше, чем в саду Синухета. Женщины шли по вымощенной плитами дорожке между кустов терновника, их накрывали перемежающиеся тени акаций, пальм и смоковниц, и Белле казалось, что они здесь одни. Потом она заметила согбенные силуэты людей вдали, которые передавали друг другу полные бадьи.

– Рабы. Они поливают деревья, это нужно делать постоянно, – объяснила Тамин.

Жрица улыбнулась, видя выражение Беллы.

– Когда что-то прибавляется у тебя, это отнимается у других, – сказала египтянка. – Такова Маат. Или в твоей стране все иначе?

Белла, забыв об осторожности, хотела горячо ответить, что в ее стране все совсем по-другому. Потом вспомнила грубых, обозленных рабочих Ист-Энда и промолчала.

– Наши рабы получают ровно столько, сколько им нужно, – сказала Тамин. И больше они это не обсуждали.

Белла заметила несколько разбросанных среди деревьев домов, кирпичных и одноэтажных, но, похоже, добротных. Они свернули с мощеной дороги на тропинку между пальм, потом повернули направо и вышли к дому, точно к жилищу лесной колдуньи из сказки. Домик был обнесен низкой глинобитной оградой, и они вошли через приоткрытую калитку. Наверное, запереться тут было нельзя…

Белла не успела даже разглядеть свое новое убежище, потому что с каменной скамейки перед домом поднялся бритоголовый мужчина в белом калазирисе, перехваченном на животе повязкой.* К удивлению Беллы, Тамин склонилась перед ним, а потом этот жрец заключил ее в объятия.

Когда они оба повернулись к ней, Белле стало ясно, что перед нею отец и дочь. Старый жрец был среднего роста – Тамин, высокая для женщины, была ростом почти с него; они походили друг на друга лицом и улыбкой, но Белле показалось, что отец Тамин добрее и не так проницателен, как его дочь.

Хотя это впечатление могло быть обманчиво.

– Это Перхор, мой достойнейший отец и покровитель, – сказала жрица.

Белла низко поклонилась.

– Ты Небет-Нун, – утвердительно произнес Перхор тихим и хриплым старческим голосом. Он слегка наклонил голову. Потом, никак не показывая своего отношения к англичанке, перевел взгляд на ребенка, которого несла Уаджет.

– Твое дитя устало. Внесите его в дом, там все готово, – сказал Перхор.

Белла догадалась, что он хочет остаться с дочерью наедине. Она сделала знак Уаджет, и они вошли, невольно робея и пригибаясь.

Дом, состоявший из четырех комнат и разделенный посередине коридором, оказался действительно уже обставлен. В спальне, куда они ступили, на полу была постелена свежая узорная циновка, на кровати чистые простыни и подголовник из слоновой кости, который использовался вместо подушки. В углу была приготовлена колыбелька. На столике горела лампа и стояла в раскрытом позолоченном ковчежце статуэтка Амона.

Белла присела на кровать.

– Дай мне ребенка, – устало улыбаясь, сказала она Уаджет. – И вели, чтобы наши вещи внесли в дом.

Ей хотелось поскорее заместить всеведущего и всеприсущего Амона своим талисманом.

Она дала малышу грудь, и он принялся жадно сосать. Очень хотелось помыться и искупать ребенка, но Белла понимала, что с этим придется подождать.

Когда ее сумку с деревянной кошкой внесли в комнату, Белла неожиданно поняла, что убрать статуэтку Амона не посмеет. Но она не успела ничего здесь осмыслить. Когда Хаи наелся и мать передала его Уаджет, вошла Тамин.

– Ребенок спит? – тихо спросила она.

– Засыпает, – шепотом ответила Белла.

Тамин кивнула и поманила ее наружу.

Женщины вышли и сели на скамейку, которую недавно занимал Перхор.

– Отец ушел, – сказала Тамин с оттенком грусти. – Теперь ты и Уаджет будете жить здесь вдвоем. Ведь тебе не понадобится другая прислуга?

Белла поняла смысл вопроса-предупреждения и мотнула головой.

– А как нас будут кормить?

– Раз в два дня утром будет приходить слуга с корзиной, – ответила Тамин. – Можешь высказывать ему свои требования, если понадобится что-нибудь еще. Но думаю, что мы позаботились обо всем.

Она обернулась на дом.

– Справа – купальня. Кухня на заднем дворе, там же отхожее место. В доме несколько больших кувшинов с водой, воду вам будут доставлять каждый день…

Тамин усмехнулась, когда Белла сухо сглотнула.

– Да, здесь не Дельта!

Потом встала.

– Я буду приходить раз в несколько дней, так что тебе не будет слишком одиноко.

Она сделала движение к калитке, и тут Белла умоляюще придержала ее за платье.

– Постой! Ты разве не отдохнешь тут с нами? Не поможешь? Ты, наверное, сама хочешь пить и выкупаться…

Тамин колебалась, словно что-то мешало ей задержаться. Может быть, мысль о муже, который ждал дома?

– Так и быть, – сказала жрица наконец. – Я еще задержусь у тебя.

Освежившись в купальне и выпив вина с водой, они почувствовали себя гораздо лучше. Ребенок еще спал, и приятельницы смогли поговорить.

Тамин растянулась на циновке на полу, подложив под локоть подушку. Она разделась до узкой набедренной повязки и сняла парик, словно радуясь возможности расслабиться. Собственный дом, где в это время расположились Имхотеп и его старший брат, по-видимому, теперь не казался Тамин безопасным.

Жрица выслала из спальни Уаджет, и Белла заподозрила, что она хочет поделиться чем-то личным.

И ее предчувствие оправдалось.

– Я хочу поведать тебе то, что не осмеливаюсь сказать больше никому, – наконец произнесла египтянка. – Даже моему отцу.

Она выпрямилась, стройная и почти совсем нагая, но Белла едва обратила на это внимание. Во рту у нее снова пересохло.

– Что такое?..

– Имхотеп ищет “Книгу мертвых”, – сказала Тамин. – Вернее – я полагаю, что он уже отыскал ее.

Белла медленно спустила ноги с кровати, на которой сидела. Ей стало нехорошо. Белла ощутила, что вплотную подобралась к тайне Имхотепа, перенесенного в ее век под именем Сети Амира.

– Что это за книга?

– Она способна воскрешать мертвых, – сказала жрица. Египтянка побледнела, даже глаза закатились под удлиненные краской веки, словно Тамин во всех подробностях представила ужасающее магическое действо, непонятное Белле.

– Воскрешать… как Осирис? – шепотом спросила англичанка, вспомнив то, что знала о верованиях древних египтян, от Тамин и других.

– Нет. Обратным Осирису способом, противным всем богам, – сказала Тамин. – Это откроет дверь в наш мир неназываемому злу…

Она вдруг быстро огляделась, точно искала шпионов. Белла представила себе, что их могли подслушать, и покачнулась от страха.

Но, по-видимому, Тамин считала, что это единственное место, где говорить о таких вещах безопасно.

Однако Тамин была слишком возбуждена, чтобы дальше предаваться отдыху. Она встала и подобрала свой калазирис.

– Мне пора домой. Завтра вечером я навещу тебя.

Тамин бледно улыбнулась, потом сделала отстраняющий жест, когда Белла хотела тоже встать.

– Нет, не иди за мной.

Одевшись, певица Амона покинула комнату. А Белла закрыла глаза и медленно легла, уткнувшись лицом в подушку, которую перетащила на кровать вместо жесткого подголовника.

Тамин и все они, оказывается, в куда большей опасности, чем она думала… Придет ли Тамин завтра? А как же Сетеп-эн-Сетх?

Белле внезапно захотелось страстно помолиться Амону, и она едва удержалась. Нет, ей нельзя молиться здешним богам, иначе она будет еще хуже, чем эти прирожденные язычники!

Пленница встала с кровати и подошла к колыбели, проверить сынишку. Потом направилась на поиски Уаджет, чтобы вместе с нею обойти дом и обвыкнуть.

* Калазирис в Древнем Египте носили и мужчины.

========== Глава 73 ==========

Еще до темноты Белла обнаружила, что обе двери ее нового дома, расположенные друг напротив друга, запираются на засов. Это открытие ее очень обрадовало, несмотря на многочисленную храмовую стражу. Ну а окна, как в большинстве египетских домов, представляли собой щели под потолком. Англичанка и через такие окна получала достаточно солнца…

Еду и воду в этот день принесли раньше, и они с Уаджет поужинали сухим инжиром и свежим хлебом с маслом, сидя в сумеречной спальне. Золотой Амон неярко блестел при свете лампы, и его безразличная улыбка почему-то успокаивала Беллу, как соломоново “Все проходит”. Уже давно не имея возможности идти в ногу со своим временем, мисс Линдсей порою извлекала из своей памяти знания и классические изречения, удивлявшие ее, как не удивили бы прежде, в юности: когда она только скользила по поверхности жизни, точно по глади пруда.

Когда Уаджет заснула на своей лежанке в углу, Белла извлекла из сундучка свой старый дневник и долго перечитывала. Она делала это время от времени, повторяя родной язык, и даже выписывала себе на чистый папирус выражения, которым слишком долго не находила применения в этой среде. Синухет снабдил ее приличным запасом чистого папируса.

При мысли о Синухете Белла опять расстроилась, и сильнее, чем раньше. Этому человеку она отдала свою невинность и юность… а теперь он расстался с нею, вычеркнул из своей жизни, пусть и не по собственной воле. И кто знает, что случится завтра!

Белла устремила взгляд на колыбельку.

– Могло быть гораздо хуже, – прошептала она. Это заклинание не всегда помогало, но сегодня помогло.

Она умылась сама и, переодевшись в легкую полупрозрачную юбку, легла. Закрыв глаза, подумала о старшем сыне. Теперь, когда она родила второго мальчика, ее любимый первенец стал представляться англичанке не только маленьким, зависимым от нее существом, плодом ее чрева и ее трудов, – но и ее защитником. Белла понимала, что это в значительной степени так. Сетеп-эн-Сетх в этой большой непредсказуемой игре богов – еще одна фигура, которая играет на ее стороне…

Придет ли Тамин завтра? И расскажет ли что-нибудь еще о кощунственных увлечениях своего мужа?

С этой страшноватой мыслью Белла заснула, и проснулась только от плача мокрого ребенка. Хаи долго не мог заснуть снова, видимо, перевозбужденный путешествием; и когда Белла наконец укачала сына, то уснула очень крепко.

Открыв глаза, она увидела перед собой Тамин.

Солнце било в узкое окошко, разбрызгивая лучи. Испуганная таким скорым возвращением жрицы, Белла вскрикнула и подскочила на кровати.

– Что случилось?..

– Пока еще ничего, – сказала Тамин, сидевшая у постели на табурете. Ее губы тронула улыбка, но глаза остались холодными и бесстрастными. – Покорми ребенка, потом мы с тобой поговорим.

Белла послушалась. Ей пришлось заниматься сыном, а потом собой под взглядом этой женщины, которая вызывала у нее сильные двойственные чувства. Когда же Белла наконец освободилась, Тамин движением головы пригласила ее выйти, как вчера.

– Лучше перейдем в другую комнату, – сказала жрица. – Не стоит выходить во двор.

Конечно же, Тамин избегала не только зноя. Белла последовала за нею, подавленная и встревоженная.

Они зашли в комнату напротив, почти свободную от мебели, – здесь обнаружились только пара кресел и незажженные жаровни-треноги. Солнца было мало, оно еще не успело перейти на эту сторону.

– Вот так хорошо, – Тамин с глубоким вздохом опустилась в кресло и, по своему обыкновению, сняла парик; в этот раз черный, но с затейливо уложенными косами разной толщины. Усевшаяся напротив Белла невольно рассмеялась, забыв о своем благоговении перед женой Имхотепа.

– Ты так каждый раз делаешь, когда мы вдвоем, – сказала она. Тут же прикусила язык, боясь, что оскорбила заносчивую египтянку.

Но Тамин лишь рассмеялась в ответ. Она провела рукой по гладкой голове.

– Я все чаще думаю, что одной тебе с некоторых пор могу открыть лицо моего Ка.

“Это душа-двойник”, – припомнила Белла.

– Почему ты пришла так рано, госпожа? – осторожно спросила она.

Белла наконец увидела, насколько ее гостья взволнована. Тамин сжала подлокотники кресла, на которых покоились ее руки, глубоко вдохнула и выдохнула.

– Я должна была предупредить тебя о том, что забыла вчера, – сказала она. – А это важно. Знаешь ли ты, кто берет в храмовых кладовых еду для тебя?

Белла качнула головой.

– Сеанх, мой домашний слуга, которого я сама отправила туда, – ответила Тамин, не спуская с нее глаз.

Белла ахнула, догадавшись, что имеет в виду египтянка.

– Ты думаешь, что меня могут…

Тамин пожала плечами, точно удивлялась ее идиотизму.

– Не только могут, но и, скорее всего, попытаются, когда пронюхают о тебе. Однако с такими предосторожностями это будет совсем непросто. Кладовые и кухни бога огромны, и никто не сможет предугадать выбор Сеанха… А воду в больших сосудах разносят рабы, и всем одинаково.

Певица Амона помолчала.

– Собственный дом господина – другое дело.

Белла поняла, что на покупку такого неприметного дома Тамин согласилась не только из-за любви мужа к уединению. Должно быть, богатые и влиятельные господа при дворе постоянно опасались отравления…

– Сеанх придет сегодня днем, я велела ему, – сказала Тамин. – Ни из чьих других рук еды и вещей не принимай, понятно?

Белла благодарно кивнула.

Она подумала, что даже такое положение лучше, чем придворная жизнь, с которой хорошо знакома Тамин.

– Но ведь ты хотела сказать мне что-то еще? – предположила англичанка. Она не решалась первой заговорить о “Книге мертвых”, но жрица поняла ее.

– Да, – сказала Тамин. – Я видела вчера и сегодня этих двоих братьев, моего мужа и твоего господина, – ее голос упал. – Как это было мучительно… Как похож Имхотеп на человека, которым Синухет желает видеть его! Но он совсем другой, и этого несчастный Синухет не видит!

– Что это значит? – спросила Белла.

Жрица прикрыла глаза.

– Ты тоже не понимаешь… Жажда власти и тайного знания – это почти одно и то же, это тонкий яд, который отравляет душу и тело навсегда… У Имхотепа такое же прекрасное сердце, как у твоего господина, и даже лучше, потому что Имхотеп способен дойти до конца в любой своей страсти. Он жрец, воспитанный в жертвах богу, и он не испугается пожертвовать всем и даже самим собой, когда придет час!

Белла подумала, что Синухету в сравнении с Имхотепом, пожалуй, действительно недоставало смелости и пытливости – но для женщин, которые родили и растили его детей, это было даже лучше.

– Но Имхотеп уже отравлен, – продолжила Тамин. – Я говорила тебе вчера о черной книге… Сама я не видела ее, но догадалась по записям, которые оставлял мой муж, насколько далеко он зашел. “Книга мертвых” должна сохраняться в Хамунаптре, – тут жрица перешла не шепот. – Однако Имхотепу давно позволено там бывать, и он научился открывать тайные ходы и избегать ловушек.

Она глядела на Беллу блестящими глазами так упорно, точно ждала от нее содействия. Англичанка некоторое время пыталась собраться с мыслями.

– Но разве Имхотеп не понимает, что может погубить свою душу? – спросила она, выражаясь церковным языком, к которому привыкла с детства.

Тамин усмехнулась.

– Не понимает, – сказала жрица. – Ты женщина и мать, но ты еще невинное дитя, если задаешь такие вопросы… Человек, который идет дорогой зла, однажды преображается настолько, что перестает понимать, в чем состоит его благо. Человек всегда преображается в соответствии с тем, к чему влечется его сердце.

Белла закусила губу.

– И его никак нельзя отговорить?

Тамин звонко рассмеялась.

– Отговорить? Показать, что мне известно? Нет, – жрица качнула головой. – Моего прекрасного супруга уже нельзя отговорить. Можно только подтолкнуть его к гибели, выдав свою осведомленность, – тогда он начнет действовать…

Тамин вздохнула.

– Синухет позвал Имхотепа в гости. В деревню. Может, он хотя бы отвлечет своего брата и напомнит о том, что у него есть семья.

Белла быстро взглянула в сторону спальни. Она вспомнила о своих детях.

– А когда я смогу увидеть Сетеп-эн-Сетха?

Губы египтянки язвительно изогнулись.

– Значит, ты отказываешься мне помочь? – произнесла Тамин. – Мой муж способен погубить нас всех, если его не остановить! Потому что он слишком умен и ненасытен в своих поисках, как все великие, – пробормотала она, покачав головой.

Беллу наполнило раскаяние.

– Я бы помогла тебе, если бы знала, как! – воскликнула она. – Я еще раньше заподозрила насчет Имхотепа неладное… и пыталась поискать в кладовой у вас в доме его заметки, – призналась англичанка.

Брови Тамин взлетели.

– Так это была ты? Хотя я подозревала тебя… Я тоже искала там и нашла то, чего предпочла бы никогда не находить. После я приказала прибрать эту комнату.

Она пояснила, склонившись к Белле:

– Никто из наших слуг не умеет читать. Имхотеп ничего не сказал мне, когда я велела очистить комнату… но я должна поблагодарить тебя, чужеземка.

Белла покраснела, ощущая сразу облегчение и большую неловкость от своего вмешательства.

– Это я благодарю тебя, госпожа. Ты так вовремя пришла ко мне на помощь.

Белла до сих пор не знала, кому помогала Тамин, – ей или себе, – и Тамин, почувствовав это, перевела разговор.

– Я провожу тебя к сыну вечером. Сегодня я весь день буду в храме, к вечеру зайду еще.

Белла благодарно поклонилась.

Они дождались Сеанха, слугу Тамин, который принес полную корзину снеди. Белла и Тамин поели вместе. Им нравилось коротать время вдвоем, говорить и молчать, – для Беллы общаться с умной, полной горечи и тайных замыслов певицей Амона было приятно и страшновато, как плавать в Ниле без поддержки. Потом Тамин ушла, а после дневного отдыха явилась опять.

Они пешком дошли до ворот сада, и дальше поехали на носилках. Белла вспоминала сына; и чем больше приближалась минута свидания, тем сильнее она волновалась.

А вдруг ее мальчик так изменился, что разлюбил ее? Вдруг он огрубел в этой военной школе, и даже не признает свою мать?..

Когда сын вышел к ней, Белла сперва сама его не признала. Она не видела его целых полгода, и за это время Сетеп-эн-Сетх вытянулся и похудел… нет, не только это. Он повзрослел! И уже не бросился к ней навстречу, а степенно подошел.

Белла неуверенно улыбнулась и раскрыла объятия, сдерживая слезы.

– Подойди ко мне, мой взрослый сын!

Мальчик подошел и позволил себя обнять, хотя вел себя гораздо сдержаннее, чем раньше.

– Ты мне не рад? – спросила Белла, поглядев ему в глаза и проведя рукой по рыжей шевелюре.

– Я рад, – сказал мальчик, но не улыбнулся. – А почему ты не пришла с отцом? Отец приходил ко мне вчера, – объяснил он.

– Я переехала. Я теперь буду жить в Уасете, рядом с тобой, – сказала Белла.

И наконец-то была вознаграждена счастливой улыбкой сына.

– Правда?

Но тут же Сетеп-эн-Сетх опять нахмурился.

– А почему ты переехала? Ты больше не хочешь жить с отцом?

Белла глубоко вздохнула, чувствуя, что краснеет. Она бросила взгляд на Тамин, которая тактично отошла в сторону.

– Ты же знаешь, милый, что я не жена твоего отца. Мы с ним решили, что лучше будет, если у меня теперь появится свой дом в городе, рядом с тобой. В нашем доме стало тесно, – Белла под конец отвела глаза, хотя пыталась смотреть сыну в лицо.