Текст книги "The Beginning of the End (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)
Наутро Реннефер, который спал у двери, – может быть, неосознанно или сознательно охраняя хозяев, – привел из гарема няньку с мальчиком. Увидев его рыжую голову, Белла осознала, насколько боялась, что у нее заберут сына.
Она бросилась к Сетеп-эн-Сетху и прижала к груди.
– Идем отсюда, – попросила она Синухета.
Им разрешили свободно выйти. Белла так торопилась, что даже не вспомнила, что голодна и что ребенок голоден. Только когда тот заплакал и потянул ее за юбку, Белла остановилась. Они стояли под внешней стеной, которую охраняли равнодушные стражники.
– Где носильщики? – спросила Белла.
– Они ждут Тамин, – ответил Синухет без улыбки. – Пойдем пешком.
Они отошли совсем недалеко по главной аллее, под обжигающими лучами, когда услышали окрик. Вздрогнув, гости фараона остановились и повернулись: их нагоняла певица Амона в своих носилках.
Вторые носилки несли рядом порожними. Тамин улыбалась.
– Довольны приемом его величества?
Белла смотрела на жрицу снизу вверх и не могла отделаться от чувства, что Тамин каким-то образом подстроила случившееся. Хотя Тамин не могла знать, как поведет себя Сети, – но наловчилась в придворной игре. И, уж конечно, она все знала о решении фараона.
– Садитесь, – Тамин приказала опустить носилки напротив Беллы, и та, ощущая сильную неловкость, забралась в них вместе с сыном. Синухет сел в другие.
Они поехали назад к Тамин, как будто это само собой разумелось. Впрочем, им уже недолго обременять ее. Белла не сомневалась, что теперь земля Уасета обжигает Синухету ноги.
– Мой отец вместе с другими остался о дворце. А приказ фараона сегодня скрепят печатью и доставят ко мне домой, – вдруг произнесла жрица. – Сети знает, что мы родственники.
Белла промолчала, не зная, что думать об этой благодетельнице. Сын опять заплакал, запросил пить, и Белла забыла обо всем остальном, уговаривая его.
Дома, когда о мальчике позаботились, взрослые после омовения сели завтракать. Тамин задержалась – ей, как жрице, нужно было побрить все тело.
Выйдя к остальным, она ела с наслаждением, поглядывая на Синухета и Беллу. А когда закончила и прополоскала в чаше с водой жирные пальцы, то сказала:
– Пока мужа нет, я распорядительница его дел в Уасете и ваших дел. Я могу показать вам ваш дом в Хамунаптре.
Синухет улыбнулся такому сомнительному благодеянию. Он был совсем не расположен смотреть на свою гробницу; однако сказал:
– Ты очень добра, госпожа певица Амона.
А Белла пришла в ужас и замотала головой, поняв, что ей предлагают. Когда англичанка услышала, что ее изображения сделаны на побеленной стене камеры, ей это представилось слишком живо. Ей показалось, будто кто-то уже похоронил здесь часть ее.
– Я не хочу!
Белла расплакалась, для нее это было слишком много. Тамин смотрела на чужеземку сочувственно и слегка насмешливо.
– Как желаешь. Мы ведь оставим ее здесь? – Тамин повернулась к Синухету.
– Конечно, – сумрачно ответил он.
Египтяне уехали днем, и отсутствовали до самого вечера. Приказ фараона доставили без них: Белла испугалась, когда Реннефер позвал ее принять царского посланника, но справилась с собой. Царский вестник оказался высокомерен, но немногословен, и ушел сразу же, как вручил папирус.
Белла долго с недоверием рассматривала документ, который закабалил ее сына. Прочитала, сколько хватило понятия, – она разобрала большую часть.
Теперь от этого не отделаешься. Тяжело вздохнув, англичанка примирилась с неизбежным.
Вернувшись на закате, Синухет был полон впечатлениями. Белла обрадовалась, что египтянин воздержался от рассказов. Он действительно был хорошим и чутким человеком.
Она показала ему приказ фараона – и на Синухета, в отличие от нее, это подействовало успокаивающе. Египтяне с великим почтением относились к письменным соглашениям.
На следующий день, переночевав у Тамин, они вернулись в храм Мут.
Синухет навестил сына в школе Амона – и забрал его с собой на каникулы. Белле показалось, что теперь Синухет боится и за участь своего старшего.
Вернувшись домой, они прожили больше полугода без всяких потрясений, пока госпоже Мути не настало время родить. Она страстно мечтала произвести на свет второго сына, и ей повезло. И она сама, и Синухет были счастливы.
Но совсем недолго. На девятый день мальчик, нареченный Мернептахом, заболел – а на двенадцатый, мечась в жару, умер. Ни искусство лекаря, ни хлопоты женщин дома не смогли ему помочь.
Впервые Белла увидела, как сокрушается древняя женщина. Жена Синухета рыдала и вопила, проклиная свою судьбу. А еще она призывала проклятия на голову чужеземки, обольстившей ее мужа… Мути была убеждена, что Белла сглазила ее дитя!
Синухет, сам в большом горе, едва смог образумить жену. Он не стал хуже относиться к Белле, но она понимала, что теперь ее положение в доме очень пошатнулось.
Теперь она стала порою с надеждой думать о Тамин. Вероятно, у жрицы Амона были какие-то планы на своих родственников, – должно быть, потому, что ее тревожило положение жрецов Амона в глазах царя.
========== Глава 65 ==========
Тело мальчика отдали в Дом мертвых в Буто – с тем, чтобы его бальзамировали здесь, а потом его маленькую мумию перевезли в Уасет. Белла содрогалась, представляя себе надругательство над телом крохотного ребенка; и у нее все застывало внутри, когда она представляла, что та же участь могла ждать ее собственного сына.
Ей уже было известно в общих чертах, что представляет из себя бальзамирование, – а еще она знала, что парасхиты, которые посвящают жизнь этому занятию, в обществе считаются париями и внушают всем добропорядочным египтянам ужас и омерзение. Те, кто нарушал целостность мертвого тела для Осириса, за это же и осуждались!
Впрочем, такое лицемерие Беллу уже не удивляло. А может, это было не лицемерие, а инстинктивный страх, для древних необоримый.
После смерти сына госпожа Мути на несколько дней слегла в постель; она почти ничего не ела и ослабела так, что Синухет испугался уже за ее жизнь. Белла не смела напоминать о себе, все время проводя с Сетеп-эн-Сетхом и Кифи.
Наконец госпожа дома встала с постели, поблекшая и постаревшая. Она принялась за обычные дела, но без прежней энергии, будто утратила все честолюбие и желание перемен.
Жена Синухета знала, как ее мужа принял фараон, и, по-видимому, оставила мечты возвыситься с помощью сыновей. Много тех, кто мечтает о большем, – тех, кто добивается, единицы: и далеко не всегда вожделенная цель стоит затраченных сил! И плата бывает очень высока!
Синухет не мог сейчас покинуть дом, хозяйство нуждалось в его присмотре; и когда маленького Мернептаха бальзамировали, его саркофаг повез в Уасет Реннефер. Вернулся слуга взбудораженным. Исполнив печальный долг для своего господина, Реннефер узнал, что фараон собирается в поход в Азию – замирять Сирию, Хеттское царство и Амурру*.
– Его величество сам поведет воинов, – рассказывал Реннефер, трепеща от гордости за такого царя. – Я видел – живой Хор стоял в своей колеснице, когда “царские храбрецы” приветствовали его на площади перед дворцом… Они кричали так громко, что чуть не оглушили меня! Воины любят нашего царя!
Вся семья Синухета собралась в общей комнате внизу послушать возвратившегося из столицы, и даже госпожа ради таких новостей забыла о враждебности к Белле.
– А царь любит воевать? – спросила англичанка неожиданно для всех. Она в эту минуту вновь думала о сыне и о том, что побудило Сети завербовать его.
Мути воззрилась на наложницу, выведенная из себя такой дерзостью, – чужеземка, наполовину невольница, смела судить о божественном правителе! Но Синухет, подняв руку, успокоил жену и ответил Белле:
– Царь, который не любит воевать, не удержится на престоле Хора. Сердце фараона должно быть крепче камня, потому что многие ныне восстают против нас… Говорят, что Сети радует сердца людей своей жестокостью к побежденным!
Синухет усмехнулся, обнаружив двойной смысл своих дерзких слов.
– Его величество приносит человеческие жертвы своему богу, Сетх один из немногих, кто требует их!
Белла не могла не признать, что ее господин судит разумно. Она сама всегда признавала “историческую справедливость” тех или иных жестоких деяний прошлых веков, когда проходила их в школе. Но теперь ей предстояло испытать такую справедливость на себе и своем сыне…
Но ведь армия Та-Кемет набирается из простолюдинов… Почему бы и сыну знатного человека не разделить эту судьбу? Сети был прав, временами думала Белла, сравнивая Амон-Аха и своего мальчика.
Если бы только Сетеп-эн-Сетх не был рожден таким необыкновенным образом! Неужели он обречен проливать кровь за эту древнюю страну и, может быть, погибнуть, как его товарищи, которые всецело принадлежат этому времени?..
Белла молилась, чтобы ее сын вырос при другом царе; хотя не имела понятия, что в конечном счете окажется хуже.
Их деревни слухи о войне почти не взволновали; но вскоре они своими глазами увидели подтверждение слов Реннефера. Синухет увидел с крыши огромные корабли – и, бегом спустившись, позвал домашних посмотреть.
Когда они сошли к реке, флотилия еще не миновала их. Тяжело нагруженные барки шли медленно, и на палубе каждой стояли и сидели воины, с луками, мечами и тонкими копьями. Эти люди были полуголые, в легких панцирях, круглых кожаных и даже матерчатых шлемах. До зрителей, собравшихся на обоих берегах, донесся маслянистый запах их пота.
Белла подумала, сколько из этих сильных здоровых мужчин не вернется назад…
– Как медленно идут суда, – сказала она, выразив свою тревогу в других словах.
Синухет взглянул на наложницу – и сказал совсем не то, что она ожидала.
– Мы не строим надежных морских кораблей, и эти не предназначены для сражений. Воины высадятся и пойдут пешими через пустыню на востоке.
Белла вздрогнула.
– Пешими?..
Она представила себе это пекло.
Синухет улыбнулся – как он умел улыбаться, одними уголками губ; черные глаза остались неподвижными.
– Не все – у нашего царя есть колесничее войско… Он сам любит охотиться в пустыне, разъезжая на колеснице. Теперь будет посылать стрелы во врагов, стоя во главе своих храбрецов!
Белла зажмурилась, и ей невольно представился молодой воин фараона, несущийся на боевой колеснице, – воин с копной рыжих волос и голубыми глазами. Он будет поражать врагов стрелами и пронзать копьем, а потом с торжествующим смехом связывать вместе сдавшихся в плен и отсекать руки убитым, ведя им счет…
Она мотнула головой, рассеивая это устрашающее впечатление. Устрашающее и пленительное, как воины всегда зачаровывали женщин!
Синухет все это время смотрел на Беллу. Он бы взял ее за руку, чтобы ободрить, но не хотел делать это на виду у жены.
Он, как и его брат, женился без любви, – так делало большинство мужчин, когда они входили в возраст, и это было разумно. Любовь способна только внести смятение в жизнь, заповеданную Маат, снести преграды, поставленные на пути страстей.
Но только Небет-Нун заставляла Синухета думать, что могло бы быть иначе…
Они вернулись в дом, и когда женщины разошлись, Синухет, все еще во власти впечатления, позвал Реннефера, чтобы поохотиться на уток. Многие мужчины в Та-Кемет владели метательной палкой, и даже некоторые женщины. Синухет был хорошим охотником, метким и сильным, но никогда не бил животных крупнее болотной дичи. Он не боялся – однако знал, как легко мужчине возжаждать крови; знал, где лежит предел для его души, перейдя который, нельзя вернуться.
В детстве и в юности они с Имхотепом охотились вместе. Имхотеп успевал во всем – и в мужских занятиях, и в науках; и Синухет никогда не думал, что брат его станет жрецом и отдаст себя богу!
Синухет и его верный слуга принесли домой хорошую добычу. Когда служанки ощипали и выпотрошили уток, господин дома захотел сам зажарить одну, разведя огонь во дворе за домом.
Не долго думая, он послал Реннефера за Беллой и сыном. Синухету захотелось поделиться с ними этой радостью, побыть с ними вместе у огня. Все дети любили жечь костры – хотя немногие могли себе это позволить.
Небет-Нун пришла, радостная и полная восхищения искусством своего господина. Она села на циновку, которую для нее вынесли, и посадила на колени мальчика. Сетеп-эн-Сетх засмеялся и протянул ручки к огню: утка, подвешенная над ним, уже распространяла восхитительный запах.
Синухет улыбнулся наложнице, проверяя готовность ужина ножом. Он сейчас напомнил ей первобытного охотника, который добыл мясо для своей семьи.
– Мальчику еще нельзя жареное мясо, заболит живот, – сказал египтянин, – но мы с тобой поедим. Я приказываю.
Белла засмеялась. Вместе с радостным, почти священным чувством единения она ощутила вину. Эта вина никогда вполне не оставляла ее.
Однако Белла воздержалась от слов, пока мясо не приготовилось.
Тогда Синухет сам начал кормить ее, отрезая куски и протягивая их на ноже. Было так вкусно, что улетучились все посторонние мысли. Но когда они наелись и Синухет сел рядом, обняв Беллу за плечи, она высказала то, что ее мучило.
– Мне кажется, госпожа страдает. Она думает, что ею пренебрегают!
Египтянин улыбнулся; он глядел в огонь, хотя по-прежнему обнимал свою наложницу.
– Как странно воспитывают дочерей в твоей стране. Ты всегда защищаешь другую женщину, – заметил он.
Потом сказал:
– Я всегда любил Мути так, как следует мужу. Она никогда не желала большего, – Синухет взглянул на Беллу, и она поняла его.
– Возможно, она не желала большего, пока не появилась я, – грустно сказала англичанка.
Лицо Синухета стало непроницаемым; он пожал плечами и поднялся. Так делали мужчины, когда хотели закрыть тему.
– Но теперь уже ничего не изменить.
Синухет бросил нож на землю и ушел, оставив ее с мальчиком у догорающего огня. Белла кусала губы, глядя египтянину вслед… потом заставила себя обратить взгляд на сына.
Она поцеловала его теплую макушку. Вот главное оправдание ее жизни здесь.
Потом англичанка, поднявшись, разворошила угли и затоптала огонь. Она подобрала нож, брошенный Синухетом, и взяла Сетеп-эн-Сетха за руку, другой рукой перехватив нож поудобнее; они быстро пошли к дому.
Ее мальчик уже бойко бегал и даже пугал свою мать, натыкаясь на домашние препятствия. Скоро ему будет недостаточно общества девочек и женщин, и понадобятся сверстники…
Может быть, фараон действительно рассудил лучше всех.
Спустя три месяца Сети вернулся с победой. Вся страна ликовала – фараон захватил богатую добычу, золото, благовония, пряности, дорогое дерево для построек, которого всегда не хватало. Из Азии пригнали множество пленников – их отправят ломать камень для стен и храмов.
Тогда же Имхотеп после длительного молчания написал брату из Абидоса.
Жрец уведомлял Синухета, что его величество собирается в честь своей победы строить в Абидосе храм, посвященный Амону и Осирису вместе.* У Та-Кемет теперь много “живых убитых”*, которые нужны в строительстве, много сокровищ, и следует воздать почести богам, направлявшим руку царя в сражениях. Теперь нужны жрецы и зодчие, и он среди избранных фараоном советников. Жена Имхотепа тоже прибыла, чтобы принять участие в этом великом деле.
Белла представила себе жрецов, надзирающих за работой каменщиков и резчиков, – работой, требующей колоссального труда, выжимающей из людей все соки… Что же требовало большей жестокости – сшибаться с врагами в кровопролитном бою или после победы вот так безжалостно использовать рабов и пленных?.. Неужели и женщины могли быть такими надсмотрщиками и советчиками?
Тамин могла бы, подумала Белла.
Спустя несколько месяцев Синухет впервые повез семью в Абидос, поклониться Осирису и посмотреть, как ведутся работы. Белла увидела начавшую подниматься громаду, окруженную строительными лесами, – над будущим храмом трудились каменщики, стоявшие на головокружительной высоте со своими молотами и резцами. Иногда кого-то из рабочих казнили за неверный удар и порчу камня. Иногда кто-то падал вниз и разбивался. Сетеп-эн-Сетх уже достаточно вырос, чтобы показывать пальчиком на этих людей и задавать вопросы, – но еще недостаточно, чтобы понимать их страдания…
Кифи через год после смерти сына госпожи родила еще одну дочь; а госпожа и Белла, хотя Синухет по-прежнему уделял внимание каждой, больше не беременели.
Сети предпринял новый поход, против шасу, также завершившийся победой. Расширение абидосского храма и Ипет-Исут продолжалось; приближенные жрецы соперничали и показывали свои таланты.
Время, насыщенное событиями, ускорило свой бег; Белла со страхом и грустью заметила у себя первые морщины. А ведь ей только недавно исполнилось двадцать пять лет…
Сын рос и требовал от нее все большего напряжения ума. Белла не сдавалась, и Сетеп-эн-Сетх освоил английский язык – и это было так странно, как если бы какого-нибудь средневекового английского йомена заставили выражать свои мысли современным языком. Круг понятий Сетеп-эн-Сетха был так же узок и архаичен; хотя благодаря матери он становился более развитым и вдумчивым, чем его сверстники. В “северную страну”, из которой явилась Белла, сын Синухета к своим шести годам верил твердо. Он уже спрашивал мать, не могут ли они туда отправиться.
Белла научилась прятать свои чувства.
– Может быть, и поедем, милый, когда ты вырастешь, – сказала она однажды. – Но сейчас ты должен учиться, чтобы стать сильным и храбрым воином фараона. Скоро тебя отвезут в школу в городе его величества.
– А ты поедешь со мной в школу? – требовательно спросил мальчик.
Белла смешалась. Она до сих пор не знала, как сама будет, когда сын начнет учиться так далеко; сможет ли видеться с ним.
– Я буду приезжать, и ты тоже будешь приезжать ко мне, – обещала она.
Сын бросился ей на шею и обнял крепко, как девочки уже не могли.
– Очень хорошо! – воскликнул он.
За младшим сыном Синухета прислали в срок – фараон, как оказалось, ничего не забыл. Имхотеп за эти годы заметно укрепил свое влияние при дворе, хотя остался бездетным.
* Древнее царство на территории современного Ливана.
* Исторический факт, как и войны Сети.
* Военнопленных.
========== Глава 66 ==========
Вместе с царскими посланными Синухет и Белла повезли сына в Уасет. Как и следовало ожидать, Мути отказалась сопровождать их. Хотя и без госпожи на одного мальчика было слишком много взрослых.
Вначале он сидел в лодке с родителями, с деревенской застенчивостью и опаской посматривая на двоих нарядных вооруженных мужчин, – а потом неожиданно встал во весь свой небольшой рост, покачнув лодку, и громко спросил разрешения перебраться к посланникам фараона.
Белла метнула тревожный взгляд на господина. Не рассердятся ли эти люди? Но они не сердились, и Синухет тоже оставался спокоен и даже гордился поведением ребенка.
– Пусть, – сказал египтянин. – Мальчик пошел своим путем, и боги поведут его за руки. Пусть учится смелости!
Он кивнул сыну, и вместе с Реннефером они развернули лодку, так что та почти уткнулась носом в лодку царских посланников. И Сетеп-эн-Сетх перепрыгнул к ним.
Лодки опять выровнялись, приходилось бороться с течением.
Белла не отрывала от сынишки глаз: она увидела, как он расспрашивает о чем-то одного из мужчин, в посеребренном панцире поверх тонкой белой рубашки, и тот, склонившись к ребенку, с улыбкой его слушает. Потом этот важный воин вынул из ножен кинжал, очень красивый, – рукоять блеснула лунным камнем и перламутром; протянул его мальчику, и Сетеп-эн-Сетх восторженно схватил оружие.
Рассмотрев кинжал, он вернул его. Поблагодарил с некоторой робостью, но глаза блестели предвкушением новой жизни…
Белла схватила Синухета за руку, отвлекая его от гребли. Она сама при виде поведения сына забыла о почтительности к хозяину.
– Как он много болтает с ними! Думает, что ему уже все нипочем!.. – воскликнула англичанка, терзаемая смутной ревностью.
Синухет взглянул на нее через плечо.
– Он еще маленький мальчик… Он должен верить в свои силы, и воины фараона понимают это, – ответил египтянин с той прозорливостью, которая была ему свойственна.
Он отвернулся.
– Жизнь воспитает его, не бойся.
– Неужели, – ревниво пробормотала Белла.
Жизнь воспитает – а она, мать, останется за бортом этой новой жизни сына, как за бортом царской лодки…
– Сын забудет меня, – пожаловалась англичанка.
Синухет рассмеялся.
– Нет, тебя он не забудет! Тебя никак нельзя забыть!
И словно в подтверждение этих слов, Сетеп-эн-Сетх звонко закричал родителям со своей лодки, махая рукой. Поняв его, взрослые опять сблизились, и мальчик перескочил обратно.
Он плюхнулся рядом с матерью и потянул ее за бахромчатый пояс.
– Царский сотник показал мне кинжал! – восторженно воскликнул Сетеп-эн-Сетх. – Он сказал, что этот кинжал подарил ему великий бог Монту, за победу над шасу, сотник ходил в поход с фараоном и сражался за него! Я тоже так хочу!
Синухет и Белла переглянулись, их глаза грустно смеялись. Когда Сетеп-эн-Сетх утратит веру в сказки, его свяжет необходимость. Так и должно быть.
Белла подумала, что древние люди вовсе не так сильно отличались от ее современников, как принято было думать, – только ее современники, возмужав и получив университетское образование, как правило, воображали, что постигли все и тайн во вселенной больше нет. Теперь ее поражала наивность и косность таких ученых взглядов.
По дороге Сетеп-эн-Сетх с жадностью рассматривал проплывавшие мимо селения, тростниковые заросли и озерца, пальмовые рощи и красноватые горные гряды на западе; потом, утомившись однообразием ландшафта, мальчик пристал к родителям с расспросами о столице и о царе. Воинов фараона он больше затрагивать не решался, и Беллу это порадовало – Сетеп-эн-Сетху, вместе с храбростью, была свойственна и осторожность.
Синухет удовлетворял любопытство ребенка как мог. Но мальчику, как и самому Синухету, было мало одних рассказов, и скоро Сетеп-эн-Сетх заскучал. Однако терпеливо устроился на корме и принялся ждать конца плавания, развлекая себя возней со старым деревянным крокодилом.
Эту игрушку подарила ему Тамин – кажется, что совсем недавно, а она уже облезла!
Белла подумала, что хотела бы увидеть жену Имхотепа. Наверное, они опять остановятся у нее. Насколько эту жрицу изменили придворная жизнь и возвышение мужа?
Белла не знала, дома ли сейчас сам Имхотеп, – хотя его придворные и священные обязанности отнимали у жреца Осириса много времени. Англичанка на всякий случай договорилась с Синухетом, что если Имхотеп окажется дома, то она сама поселится в храме Мут.
– Почему ты так боишься встретиться с ним? – спросил Синухет однажды в дороге, когда они остановились на постоялом дворе при храме Птаха.
Он подолгу молчал о странностях Беллы, но иногда его прорывало.
– Я боюсь, что он меня узнает, – сказала Белла. Она поняла, что пришло время. – Имхотеп знал меня раньше… он видел меня магическим способом… и ему нельзя увидеть меня теперь, как твою женщину!
Синухет покачал головой, не сводя с нее глаз.
– Я это подозревал, – прошептал египтянин.
Синухет не решился идти в расспросах далее – такие, как он, отваживались приподнять покров, наброшенный на божественные тайны, но не смели сорвать его.
– Но неужели ты думаешь, что Имхотеп узнает тебя сейчас?
Сердце Беллы сжалось. Она сама понимала, насколько изменилась за эти почти восемь лет, – кожа потемнела и обветрилась, руки и ноги загрубели от деревенской жизни, даже взгляд стал другим, жестким и настороженным, как у всех древних людей, живших во власти природы и в борьбе с ней. Синухет, постоянно видя ее рядом с собой, мало внимания обращал на изменения внешности своей подруги, – но в глазах других мужчин эти перемены будут разительны.
Должно быть, теперь Синухет вспомнил, какой впервые увидел ее…
Белла бросилась к нему и крепко обняла, и Синухет так же крепко обнял ее в ответ. Он привлек ее голову к себе на плечо и стал гладить по волосам.
– Я не могу встретиться с ним, – прошептала Белла.
– Я верю, – отозвался Синухет.
Он верил ей, хотя бы отчасти, – как теперь верил и своему брату.
Посланники фараона не возражали против посещения жрицы Амона. Они даже сказали, к большому волнению Сетеп-эн-Сетха и его родителей, что фараон желал бы, чтобы мальчик предстал перед ним, прежде, чем его отведут в школу.
Это значило, что им всем нужно будет приготовиться. Хотя за сына Белла почти не боялась, она успела убедиться, что он очень разумен для своего возраста. И Сети, при всей своей царской черствости, снисходителен к маленьким детям – что вообще свойственно солдатам, как Белла с удивлением заметила.
Их сопровождающие простились с ними у дома Тамин, сказав, что доложат о них царю и передадут, когда им следует явиться ко двору.
Тамин дома не оказалось, как и самого Имхотепа. Господин был во дворце, а Тамин в храме; но слуги приняли гостей почтительно и радушно. Они, конечно, удивлялись сыну Синухета. А мальчик заметил это, и, как поняла Белла, даже нарочно привлекал к себе внимание, встряхивая красноватыми волосами.
Слуги сообщили, что Имхотепа ожидают домой только послезавтра, – а Тамин должна вернуться к вечеру.
Жрица явилась, как только они вымылись с дороги; и тут же, едва взглянув на гостей, отправилась приводить себя в порядок. Белла не знала, обижаться или нет на такое пренебрежение. Однако, когда Тамин вышла к ним, стало ясно, что родственники застали ее врасплох. Она узнала о них – или прятала от них что-то очень важное, и теперь обдумывала, как себя с ними повести…
Белла догадалась об этом, несмотря на внешнюю невозмутимость и любезность певицы Амона.
Но еще больше ей бросилось в глаза, как изменилась за эти годы сама Тамин. Время редко бывает ласково к женщине, но на лице Тамин отпечаталось напряжение, в каком она жила. Ввалились щеки, глаза окружили тени, они ярко блестели, точно у больного, – хотя Тамин была здорова.
И Белла догадывалась каким-то чутьем, что причина в Имхотепе.
В том ли, что жрец Осириса был равнодушен к супруге, – или в том, что он в своем доме предавался кощунственным и вредоносным занятиям, о которых Тамин принуждена была молчать? Возможно, слуги не догадывались об этом по своей наивности.
Белла ощутила неожиданное сочувствие к этой лощеной и жестокой женщине – сочувствие и желание помочь. Хотя Белла наверняка была здесь так же бессильна, как и в остальном.
Тамин неподдельно заинтересовалась ее сыном и разговаривала с ним с достоинством жрицы и насмешливым уважением, как с маленьким мужчиной. Однако Белла угадывала за этим горечь бездетной женщины. И что-то еще… что-то другое, о чем певица Амона дозналась в их отсутствие.
Скоро Сетеп-эн-Сетх начал зевать, и Синухет с разрешения хозяйки увел его спать. Тамин осталась с Беллой.
Некоторое время женщины рассматривали друг друга, не говоря ни слова, – а потом Тамин жестом удалила слуг. Когда все вышли, она сказала:
– Я нашла лекарку по имени Хапимерит.
Белла почти ожидала этого.
– Где она теперь? – воскликнула англичанка.
Тамин издала сухой смешок.
– Умерла. Она была уже больна, когда я нашла ее, в нищем квартале… Хапимерит не могла больше найти себе работы, потому что мой храм лишил ее покровительства. Я кормила ее целый год, пока Осирис не забрал ее.
Белла неверяще смотрела на жрицу.
– И твой муж ничего не знал?..
– У нас женщины имеют возможность делать многое, что неведомо их мужьям, – сказала Тамин.
Она прямо посмотрела на Беллу.
– Я видела твои вещи, которые отобрали у тебя. И теперь я знаю, что ты посланница не только другой страны, но и другого времени. Менна также понял это.
Белла глубоко вздохнула.
Эти слова наполнили ее ужасом… и огромным облегчением. Наконец-то нашлась здесь хоть одна душа, которая вполне поняла ее!..
– Да, госпожа, так и есть… я родилась через три тысячи лет. И я встречалась в будущем с твоим мужем, – твердо прибавила англичанка. – Именно поэтому я скрываюсь от Имхотепа теперь.
Глаза Тамин сузились. Они пылали как уголья.
– Та-Кемет просуществовала так долго?
– Да, – ответила Белла.
Тамин улыбнулась, невидяще глядя на нее.
– Но ты не знаешь, каким образом муж мой очутился в твоем будущем, – прошептала она. – Я понимаю… Ты так же не смеешь рисковать.
Белла поклонилась в знак согласия. Она чувствовала, что Тамин никому ее не выдаст.
Тут вернулся Синухет, и женщины, сблизившие головы, поспешно отпрянули друг от друга.
– Сын так хотел спать, а когда я уложил его, все никак не засыпал, – со смехом произнес брат Имхотепа. – А о чем вы тут говорили?
– О том, чего мужчинам не следует слышать, – с женской насмешливостью ответила Тамин, и Белла восхитилась самообладанием жрицы.
Хозяйка встала навстречу Синухету, и ее высокая фигура всецело завладела его вниманием.
– Может быть, приказать подать вина? Или сыграешь со мной во что-нибудь?
Синухет посмотрел на сидящую Беллу.
– Пусть принесут вина, – попросил он хозяйку. – А потом расскажи нам о фараоне и о моем брате. Я теперь так мало знаю о нем.
Тамин улыбнулась с таким выражением, точно и она знала о своем муже ненамного больше. Но того, что знала, не намерена была выдавать деревенским родственникам.
Однако жрица многое рассказала о внешней стороне жизни Имхотепа, открытой всем, – он сделался советником фараона в делах государства; он помогал Сети в храмовом строительстве и расширении храмовых хозяйств.
– Он теперь большой человек, – сказала Белла, посмотрев на Синухета.
– Да, – подтвердила Тамин. – Будьте благодарны Имхотепу за будущее своего сына! Это он напомнил царю о сыне своего брата!
Белла подозревала, что фараон и сам не забывал о мальчике. А уж какую роль сыграет их родство с Имхотепом, еще неизвестно.
Скоро они тоже собрались спать. Прощаясь, Тамин прошептала Белле незаметно для Синухета:
– Мы еще побеседуем с тобой.
Белла пошла прочь рука об руку с хозяином, чувствуя, как горит лицо. Только бы он ничего не заметил… Хотя в этих домах даже при масляных лампах к вечеру уже темно.
Синухет или не видел того, что творится с нею, или игнорировал. А когда они разделись и легли на общую кровать, как всегда спали в путешествиях, он вдруг сказал:
– Амон-Аха заканчивает школу, и он в этом году насовсем приедет домой. Ему ведь уже четырнадцать.
Белла быстро повернулась к египтянину.
– Вот как? Что же он будет делать?
– Он может стать писцом при любом большом начальнике, – ответил Синухет с едва заметной улыбкой. – Жрецом он не пожелал стать, как ты сама знаешь. И теперь… моему сыну пора привыкать помогать мне. Он получит в наследство мое имение.
Их глаза встретились. Потом Белла кивнула.
– Хорошо, – сказала она со смирением. В самом деле, разве могла она ждать другого?..
Она хотела заснуть, когда Синухет вдруг переместился так, что прижал ее к ложу своим телом.
– Я соскучился… по твоим губам, по твоему лону, – прошептал он, жарко приникая к ее устам поцелуем. – Обними меня… Когда мы дома, мне все кажется, будто на меня давит тяжесть и мешает нам…
