Текст книги "Третья истина"

Автор книги: Лина ТриЭС

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

Лулу засмеялась: как будто она и вправду загадала ему загадку, а он так здорово и быстро угадал.

– Правильно, это маман!

– А Шура как по-французски говорит! Как будто ручеек по камешкам катится, вот как красиво! – похвасталась подругой Таня. – У Марии Михайловны даже похоже не получается!

Танин папа обратился к дочери:

– Нет, дочка, Шура молодец, конечно, но ты нам зубы не заговоришь. Полинка задержалась – кто за хозяйку? Ваньку-то на кухню не отправишь, мне посуда женина дорога во всех отношениях, по той же причине и мне туда путь заказан. Одна надежда – на тебя. Корми гостей и своих не забудь!

Север, с добродушной улыбкой обратился к Лулу, видимо не замечая, что Арсению Афанасьевичу, судя по всему, хотелось пообщаться с ним без детей:

– А ты, голубчик, посидела бы с нами, рассказала б про эту самую гимназию, я ведь и сам учитель, а давным-давно не работаю по профессии…

Учитель! Прекрасное слово и еще больше красит нового знакомого.

– А чему вы учите?

– В те времена, когда работал в гимназии, – латыни, но мог позаниматься и историей, и географией, и математикой, если получше меня не находилось. Такой случай для учеников, правда, не самый благоприятный. А у вас кто историю преподает? А языки? Мария Михайловна эта, как видно, педагог не из лучших?

Лулу не без робости, крутя на лбу колечки волос, начала рассказывать об учительницах.

Добрые карие глаза в морщинках, похожие на шоколадные конфеты в приоткрытой обертке, так охотно реагировали на каждое ее удачное словцо, что Лулу вошла во вкус и начала вовсю представлять:

– И Тамара Георгиевна, когда все уже совсем разоспались от такой веселой Деревской пятины, – вот для чего она нужна? для чего? – вдруг потихоньку, потихоньку поднимает журнал… и как… бах… по столу! Мы все р-р-р-аз – подскочили и ойкнули хором …Тамара Георгиевна такого всеобщего «ой» испугалась, и ка-ак побежит из класса… – Лулу начала смеяться, присутствующие с удовольствием поддержали. – Привела начальницу, а что же произошло – объяснить не может! Ее ведь никто не обижал! Сама ни с того, ни с сего треснула журналом по столу… Кто же попросил? Все мирно покачивались и дремали.

– Сама нахулиганила, получается! Ну, Шура, я с московских времен такого театра не видал! Наверное, встречу Тамару вашу – тут же узнаю лицо ее вытянутое!

– Ой,– вдруг вспомнила Лулу, и настроение у нее мгновенно испортилось, – я ведь по делу пришла, причем по неприятному такому… Мне письмо дали, что больше бесплатно учить не будут, даже самых круглых отличников. Это ведь для Тани плохо, да?

Арсений Афанасьевич насупился, но Север потрепал его по плечу большой ладонью и обратился к Лулу:

– А мы, Шурочка, даже говорить Татьянке не будем об этой неприятности. Кто же сказал, что дети трудяг на чью-то милость рассчитывать должны? Поддержим.

– Ты, Север, не разбрасывайся. И без гимназии проживет. Курсы какие-нибудь…

– Нет, нет, – горячо, со знанием дела вступила Лулу, – гимназическое образование – это не обсуждается, это необходимо, даже если много плохого. Никто не даст столько, это сис-тем-ное.

– До чего умный малолетний товарищ! – изумился Север.– Все правильно! Лучше не скажешь!

Лулу смутилась, опустила глаза, но улыбнулась в ответ на эту приятную похвалу. Теперь она с успокоившейся совестью пошла на кухню, Тане в помощь, до этого как-то не решалась остаться с Таней и своим противным поручением наедине. На кухне вовсю кипели две кастрюли, а Таня нарезала хлеб и сыр. Лулу пристроилась помогать и узнала из рассказов Тани об этом необычном госте, что он приехал из Москвы, и будет жить у них долго. Поэтому, шепотом добавила Таня, они и сняли такую большую квартиру, надеялись, приедет. Больше всего понравилось Лулу, что, как оказалось, дядя или «товарищ» Север любит читать детские книжки. И так это подходило к нему, несмотря на крупные руки и широкие плечи, что Лулу не только не нашла пристрастие странным, но ей даже показалось, что сама могла о нем догадаться. Когда они вернулись в комнату с кастрюлей и тарелками, там шел разговор о студентах.

–…Удалось перевести из Казани в Москву, но и тут, под присмотром, они не угомонились. Двенадцать кружков за три месяца, каково? И все это с пылкостью, безоглядностью молодости… Вот так, граждане-товарищи…

– Как же второй эшелон? Кому университеты недоступны? – сердито заговорил Ваня. – Разве есть возможность их охватить, если они – по хозяйчикам, да по мастеровым разобраны?

– Нужно пробивать, где только можно, школы для обучения ремеслам. Вот я, прошлым делом, – Север заметил, что девочки вернулись и, мягко улыбаясь, закивал им, – когда работу потерял и переселился в Сибирь, добился ведь создания такой школы для подростков. От одного начальника к другому с прошениями ходил, два года ушло на уговоры. Зато, когда добился, стало ясно, это вырастут наши люди, понимающие. А уж тут, в больших городах, как говорится, сам Бог велел…

Лулу прислушивалась с большим интересом. Вот бы такой преподавал у них в гимназии! При этом она, стараясь не пролить, распределяла по тарелкам суп, потом нарезала какую-то зелень и для красоты и запаха присыпала тарелки.

– Любуюсь я нашими девчушками, Арсений, просто любуюсь, откуда что берется, смотри, как красиво все делают, причем и процесс и, так сказать, результат.

Захваленные Севером девочки, испытывали большое удовольствие от своей роли «главных хозяек». Но как раз в это время вошла тетя Поля и, едва переступив порог, ахнула:

– Господи, господи, это же Север, а говорил, ждите еще года через три. Стало быть, не ошиблись мы…

– Да, Полюшка, – крепко, троекратно целуя ее, сказал Север. – Такие мы ходкие. Стало быть, Полюшка, гостей не ждала?

– Ну, ты скажешь! Видишь же – ждала. Но другого кого. А ты просто подарок нам.

– Да-а-а-а, птицу даже моей комплекции весной на Родину тянет.

– А если птице, вдобавок к комплекции еще и характер твой… то встреча состоится. А ты был в Москве?

– А как же? Олюшка, вообразите, там и обосновалась. И отсель – ненадолго туда же. И Ивана Арсеньевича прихвачу.

– Молод еще, чтобы по имени-отчеству величать. – Тетя Поля положила руку на затылок сына.

– Не скажи. Ваня – человек сложившийся, не по возрасту силен духом и может сделать в жизни немало. Возраст – не главное в оценке человека.

Лулу в душе горячо согласилась. Хотелось рассказать Северу и о своих достижениях, но он, забрав Ваню, отправился на кухню разговаривать и пить там чай. О девочках, кажется, забыли. Таня стала показывать открытки, которые собирала. Но Лулу все вслушивалась в речь Севера: приятно как говорит. Как будто голос на самом деле сильный-сильный, а он его нарочно сдерживает, чтобы не напугать никого… Среди многих слов, Лулу уловила:

–…нет, девчушку пока задействовать не надо, можно испортить дело, да и жалко, красавица такая малолетняя, будто с картинки. А вообще, придумано остроумно… Только яркая слишком, запоминающаяся. Это помешать может…

О ком это он интересно, о ней или о Тане? Кажется, все-таки о ней. Неужели он тоже считает ее «незрелой», как Сергей и Валентин? Конечно, в его глазах она, наверное, совсем маленькая. Он весь такой сильный, могучий, сразу видно… Руки огромные, а когда знакомился с Лулу, почти не сомкнул пальцы, как будто боялся раздавить.

Лулу устала от разнообразия сегодняшних впечатлений. Вообще, когда их слишком много, ей всегда хочется спать. Только выспавшись, она может поразмыслить, соединить все увиденное и услышанное в единое целое, превратить сумбур, крутящийся беспорядочно в голове, в стройные мысли.

Как не хочется на Береговую! Но выбора нет. Новые «райские» условия имеют и свою обратную сторону. Она вообще может теперь пойти куда-то, только предупредив. Иначе, поднимается паника. А про ночевку у Тани не предупредишь, – Лулу вообще не афиширует эту дружбу. Укрощенные господин Петров и Софья Осиповна вполне даже могут за ней увязаться, чтоб «убедиться, что детка в безопасности». А как же конспирация? Поэтому, с этим, как ни жалко, придется покончить. Она печально сообщила тете Поле, которая прошла было с дополнительными подушками в комнату Тани, что уходит домой. Тетя Поля остановилась:

– Шура, ты как-то переменилась в последнее время. Ваня с Таней, конечно, проводят тебя, раз хочешь, но если что не так, ты прямо скажи, не отдаляйся от нас.

Тетя Поля говорила, с беспокойством глядя Лулу прямо в зрачки. В глазах Тани и Вани тоже застыл тревожный вопрос.

Книга 2

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1. ДОРОГОЙ ГОСТЬ

Подобает ли девице на четырнадцатом году жизни сидеть на дереве? Очевидно, нет, но Лулу это не останавливает. Удобно. Книга – на коленях, вишня – рядом, дорога обозревается полностью. А саму ее найти непросто, зеленая блузка и широкая, шоколадного цвета, юбка надежно маскируют в листве. Скоро тетка позовет к обеду и надо будет покинуть свой наблюдательный пост. Ей и так все время выговаривают – мало ешь, худющая, выглядишь, как десятилетняя. Ну и что? Кто из ее ровесниц, «обретших формы», взобрался бы на пятиметровую высоту? И про десять лет – это сильно преувеличено, вернее, приуменьшено… Когда она бросает взгляд в зеркало, где отражается рядом с Таней или, тем более, со случайно попавшей в орбиту, Агаджановой, то просто видит картинку под названием «разнообразие видов», как из учебника по естествоведению. Таня ростом невелика, но широкая, коренастенькая какая-то, Агаджанова – высокая, фигурой напоминающая кувшинчик с пере-хватом в талии, а Лулу… Ростом– то она не такая маленькая, нет, полтора метра уже преодолены, но вот объемы… То, что талия не больше полуметра в обхвате – это еще изящно, но то, что нет даже намека на агаджановский кувшинчик, иногда бывает жалко.

…Сидя в этом шелестящем мире, нелегко сосредоточиться на книге, а закончить « Мертвые души» до приезда Виконта просто необходимо. Позорно было, когда она не вполне уважительно отозвалась о Гоголе, а он поднял бровь, пожал плечами и синие глаза стали такими пустыми, незаинтересованными… Это одна из высших степеней неодобрения. По такому поводу ей никогда не влетает, то есть он не произносит резких фраз, не отправляет от себя «заниматься математикой» или «обдумать дальнейшее», но теряет интерес к разговору и человеку, с которым говорит. Это даже нечестно, рассказал бы, объяснил. Оказалось, вчитываться в каждое гоголевское слово доставляет огромное наслаждение, до чего остроумно! Чем больше она восхищается, тем острее ощущает свой позор. И это она обозвала скучным? Лучше честно признаться, что читала в гимназии невнимательно, хотя и это его в восторг не приведет.

…На дороге появляется невозможно тонкая фигура, перехваченная широким поясом. Дмитрий! Лето, и братья, конечно, здесь, в имении. Ожидают в отпуск и отца. Правда, говорят, положение на фронте очень тяжелое, так что неизвестно, приедет ли. Лулу чуть не слетела с ветки. Этого еще не хватало! Дмитрий тоже поджидает Шаховского, как это часто бывает в последнее время. Таскается за ним всюду! Лулу сжимает кулаки. Она видеть его не может рядом с Виконтом. Кривляка! С ним связано худшее происшествие недавнего времени. Казалось, после строгого запрещения, их драки канули в лету. Но Лулу сорвалась. Именно она кинулась на Дмитрия, когда он поднял на Ромашку хлыст, но вложила в драку и все другое накопившееся. Как смеет он мешать ее общению с Виконтом, подражать ему, да еще и видеться с ним значительно больше! Виконт и в комнаты к братьям заходит часто, а к ней теперь, практически, никогда, и в зале пропадает с ними часами… Лулу убеждена, в том чудовищном случае была и его вина. Зачем он пригласил на прогулку их обоих, зачем? Неужели, не понимает, что они ненавидят друг друга? Вот и стал свидетелем настоящего побоища, ибо Лулу кидалась на Дмитрия со всей яростью, даже после того, как вырвала хлыст, а Дмитрий, как водится, отвечал ей со всем старанием. Все началось, когда Виконт отвлекся. Снимал с лошадей припасы, ослаблял подпруги. А они… Даже вспоминать скверно, как Виконт подбежал, резко прикрикнул…. Дмитрий, схваченный за шиворот, отлетел от Лулу, на метр. Ей Виконт гневно бросил через плечо, не посмотрев: «Это безобразно! Сядь на лошадь и домой! Не смей гнать! Объяснять тебе что-либо бессмысленно!» А сам остался с Дмитрием! Правда, приехал брат поздно и буквально шатался, – от усталости что ли? Лицо мрачное, от ужина отказался. Тетка всполошилась: «Митенька, ты, вроде, избитый весь!» Дмитрий, не поднимая глаз, буркнул: «Павел Андреевич бороться учил...» – и пошел к себе. Лулу не спала всю ночь, вскакивала, несколько раз подходила к двери в мезонине, а утром, когда, наконец, так и не решившись постучать, дождалась Виконта, вся трепетала, извиняясь. Он послушал, кивнул и сказал: «Ну, допустим». И ничего больше. Ни: «успокойся», ни: «да все в порядке, Александрин!». А ведь раньше никогда долго не сердился!

Дмитрий еще не раз отравлял ей существование. При Шаховском близко не подходил и пальцем не трогал, но, когда рядом никого не было, задевал противными словами, твердо зная, что Лулу никогда не пожалуется. Вот сейчас стоит, высматривает… На повороте появилась темная точка, и Лулу начала поспешно спускаться: до чего же юбка мешает все-таки! Носила бы она брюки, как братья, с ней в ловкости никто бы не потягался, а как удобно было бы и на коне, и через заборы, и в окно лазить… Она в сердцах дернула зацепившийся за сучок подол. Темный материал с треском разорвался. Не придав этому особого значения, Лулу, спрямляя углы, побежала к воротам.

Темная точка уже успела к этому времени превратиться в лакированный экипаж, запряженный парой лошадей. Он остановился прямо перед воротами. Лулу всполошилась. С Виконтом, видимо, что-то стряслось, его привезли на чужих лошадях! Сейчас так неспокойно! Пузырев, например, в ответ на недавнее теткино замечание, убедительно сказал, что теперь без рюмки-другой и со двора сойти страшно, пораспустился народ, шалит. Как говорят, где-то в окрестностях скрываются дезертиры.

Если бы Лулу вовремя на бегу не заметила какого-то офицера, вылезающего из экипажа, она, пожалуй, сбила бы его с ног. Кто это? И где же Виконт? Лулу заглянула в открытую дверцу – изнутри как раз вылезал мешковатый Виктор. Виконта не было. Офицер с неодобрением наблюдал за ее маневрами и, наконец, заметил Виктору:

–Ничего себе, встреча под родственной крышей! Что эта особа здесь ищет? Или кого? Странная, назойливая девчонка какая. Кто это? Откуда взялась? Она вообще разговаривать умеет?

Лулу круто, на каблуках обернулась и поглядела прямо в глаза приезжему.

Усики. Высокий. Чуть-чуть свернутый, видимо, сломанный, нос. Уголки губ брезгливо опущены. Иногда подтягиваются в короткой улыбке. Его даже можно, пожалуй, назвать красивым. Правильный, немного удлиненный овал лица, аккуратные, бархатные брови… И такой весь лощеный. Офицер перевел глаза на Дмитрия и шутливо воскликнул:

– Юнкер Курнаков, приветствуйте штабс-капитана Курнакова по всей фор-р-ме!

– Здравия желаю, господин штабс-капитан! – вытянулся во фрунт Дмитрий. – Простите, тоже на нашу нахалку засмотрелся, прошу любить и жаловать, сестрица, и сразу во всей красе, хотя способна и на большее. Драная юбка – это не предел.

Бледный, раздраженный Виктор, которого, видимо, растрясло дорогой, проворчал:

– Черт знает, приедешь и тут же начинается грызня. У тебя, Митька, язык, как был помелом, так и остался. Не надоело еще? А ты, катилась бы в Ростов, к своей богомолке, если вести себя не умеешь,… Дядя Петя, чего на них глядеть – вечно цапаются, как кошка с собакой, пошли в дом…

– Ах, это племянница! Нет, отчего? Она довольно миленькая, юнкера… Переодеть, укротить немного…– длиннопалая изящная рука протянулась с явным намерением потрепать Лулу по щеке. Она резко отдернула голову со словами:

– Не знаю, умеет ли «дядя Петя» сам соблюдать этикет и вообще, каким окажется, – она еще раз смерила приехавшего неприязненным взглядом, моментально подхватив имя, и заключила, повернувшись к братьям: – но вы похлеще всех ростовских родственников вместе взятых!

Цели она достигла. Петр Васильевич, по-видимому, немало шокированный поведением своей, впервые увиденной, племянницы, удалился, ничего не ответив ей. Зато все его продвижение к дому сопровождалось нетихими словами:

– Мужчины называются!… Будущим офицерам, чтоб так девчонку распустить… не уметь раз и навсегда на место поставить!

Лулу отметила про себя, что и он не смог поставить, но победного чувства не ощутила, на душе было неприятно. Ведь она не знает этого человека. И, честно говоря, он ей ничего плохого не сделал. Это она налетела и не поздоровалась. Никто бы не одобрил: « Здороваться надо!» – разве не так? Может, офицер устал с дороги, раздражен, а она, буквально отпихнув его, полезла в коляску, обыскала ее самым непонятным для него образом. А это ее дядя, она поняла. Вот так. Сама виновата, что родные ее не любят. Зачем она набросилась на этого «Петю», почему его имя вызвало такую неприязнь? Такое отторжение? Что-то, вертелось в голове, но никак не удавалось поймать мысль за хвост. Разнервничавшись, Лулу кляла себя на чем свет стоит. Она ведь даже с Виконтом умудряется быть резкой или … тупой. Взять хотя бы их встречу в нынешнее лето. Он так весело улыбнулся, когда, выйдя к завтраку, увидел, что она приехала. Подошел, разговаривая с теткой, постоял за ее креслом, положив руки на спинку, явно, ожидал, что она обрадуется, поздоровается. А она, как бесчувственный истукан, даже не обернулась… от смущения, конечно, – она так редко видела его в последний год! Растерялась до онемения, когда появился он, реальный, а не тот, который всегда присутствует в ее воображении. Ну и получила в ответ! Когда она окликнула: «Виконт!» на лестничной площадке, где уже специально его поджидала, ответом ей было непроницаемое выражение лица и бесстрастное: «А вы, мадемуазель, собственно, кто? По-моему мы с вами незнакомы». Дождался, пока ее лицо окончательно позеленело, и заулыбался: «Ну, здравствуй, здравствуй, Александрин! Такая большая выросла и такая серьезная! Или что-то беспокоит?».

Спасибо, хоть долго не мучил!

Она шла по дороге прочь от дома. Пусть уляжется первое неприятное впечатление о ней, а потом она постарается наладить отношения со «штабс-капитаном Курнаковым». Конечно, никаких извинений гордость ей не позволит, так же, как в гимназии или на Береговой. Но попробует просто обратиться к дяде поприветливей, улыбнется, может быть, что-нибудь спросит…

Она бездумно скользила глазами по сторонам дороги: тут и там валяются какие-то бревна, ящики, вон вдалеке сломанная повозка – военное время красоты пейзажу, явно, не прибавило.

– Что, ты так и промчишься мимо, не сказав «Здравствуй?»

Сумка на плече, выгоревшие волосы, сощуренные от солнца глаза… Виконт! Лулу вздрогнула от неожиданности:

– Здравствуйте, ой, здравствуйте! А я в таком виде!

– Да, сразу видно – ты человек чуткий. Я страдал от мысли о контрасте со щеголями из Раздольного. Пыль. Не помню, какого цвета костюм был на мне в начале пути. Александрин! Что у тебя такой растерянный вид? Ты не мне навстречу шла?

– Вам навстречу. Пожалуйста, давайте не пойдем сразу домой. Или вы торопитесь? Ведь нет, правда? – Лулу страшно не хотелось возвращаться, но и расстаться с ним она была не в силах. Если бы он отказался, она бы сию минуту пренебрегла своими желаниями и пошла, как миленькая, домой.

– Тебе надо со мной поговорить?– Виконт свернул с дороги и убавил шаг.

– Мне всегда надо с вами поговорить.

– Ты хочешь сказать «давно». Следи за своей речью. Что же ты медлила так долго? Сядем. – Он бросил сумку на землю, и уселся на одном из толстых, валявшихся в траве бревен, подтянув одно колено и обхватив его руками. Передвигать бревна было невозможно – они наполовину ушли в землю, и Лулу пришлось сесть немного наискосок от него.

– Я слушаю.

– Куда вы ездили? Опасно было?

– Опасно? Почему опасно? Что, облава? И во сколько оценена моя голова?

– Вы шутите, а сейчас такое тревожное время… Вон Пузырев всегда пьет рюмочку для храбрости. Значит, есть чего бояться …

– Уж если герой Пузырев…Ты что же и мне советуешь? Это суть разговора или вступление?

Лулу заметила тени у него под глазами. Жалко его удерживать, он все же с дороги, голодный, наверное.

– Ничего особенного не хотела сказать, Гоголя прочитала. Но это потом. Я не ошиблась: я не «давно» хотела поговорить, а «всегда» хочу поговорить, просто побыть с вами.

Виконт искоса поглядел на нее, но ничего не сказал.

– А сейчас еще так неприятно получилось, что домой идти не хочется. Дяде нагрубила…Сразу, не зная человека. Так себя некрасиво продемонстрировала! Это они виноваты… Да что сваливать? Сама…Теперь вот, погуляю немного… пусть время пройдет….

– Кто «они»? Какой дядя? Ну, давай, погуляем часок.

Он поднялся, подал ей руку, чтоб она тоже встала, и неторопливо пошел рядом с ней, по еле заметной в траве тропинке, покусывая сорванный стебелек и обводя глазами горизонт:

– Какой все-таки простор, да, Александрин? Если отвлечься от всего этого безобразия, – он кивнул на останки повозки, мимо которой они как раз проходили. – Так, кто «они»?

– Братья, но это я зря на них. Приехал, дядя Петя, как они называют, тоже Курнаков – брат отца, что ли? Не успел и в дом войти, как я с ним поссорилась…Потому что составила поспешное суждение, хотя вы говорите всегда – не составлять… Это мой бич.

– Бич? – Лулу с удивлением увидела, что Виконт внезапно остановился, от прежнего благодушия не осталось и следа, а лицо его замерло в каком-то ожесточении.

– Вы ТАК рассердились? Что вы! Это не такая уж грубость была. Мы просто не поняли друг друга. Он сказал « назойливая девчонка» и еще хотел по щеке похлопать в знак приветствия, а мне стало обидно что-то, и я не сдержалась... Это отвратительно, я знаю. Но даже … извинюсь, так не хочется, так не хочется, Виконт, но я себя заставлю… – лихорадочно говорила Лулу, побледнев. Схватила его за руку и пыталась поймать взгляд.

– Нет, нет, я тебя не осуждаю, – он рассеянно погладил ее по руке. – Успокойся. Неприятно, что уж говорить. Да не о тебе я, не вспыхивай. Идем, пора. – И круто повернул назад, к дороге.

Лулу видела, что настроение у Виконта совершенно испортилось, хоть и убеждала себя, что не она его расстроила. Молча, нахмурившись, от чего обозначилась продольная складка между бровями, он дошел до дома, не останавливаясь, кивнул ей и направился вверх по лестнице.

Что за день, что за день сегодня? Нервный, недобрый. Лулу, поглядев вслед Виконту, вздохнула и нехотя толкнула дверь столовой. Тетку она застала в серьезной степени раздражения. Так расправляет скатерть, что весь дубовый стол ходуном ходит. На пол полетели салфетки, стопочкой лежавшие на краю стола. Евдокия Васильевна, по-свойски помянув черта, нагнулась за ними, но не дотянулась. Лицо ее, и без того красное, сегодня, от напряжения совсем побагровело. Окончательно разозлившись, тетка рявкнула:

– Тонька, куда ты запропастилась? За смертью тебя посылать!

Лулу, как могла проворно, нырнула под стол и подняла салфетки:

– Опять на стол… или они грязные стали?

– Явилась, слава Богу! Ты бы сразу на неделю наедалась впрок, если каждый день за стол вовремя придти не можешь. Клади, велико дело, на ковре полминуты полежали…

– Никого же нет еще…

– Никого и не будет уже до ужина. Не видишь, я и скатерть переменила. А-а-а… Будет теперь, не дом, а бедлам! Принесла нелегкая… Александра! А ну, сядь живо. Тонька! Где тебя черти носят? Подашь ты нам обед, в конце концов? Думаешь, я ела? Как же, комнату готовь, проследи, прими по высшему разряду, а он, заноситься будет, хозяйчика из себя корчить!

– Тетя, это вы об этом приезжем...военном?

– Евдокия Васильевна! Пал Андреич приехал! К себе пошел, того не видал еще…– с оживленной и испуганной мимикой сообщила вбежавшая Тоня, сразу начав расставлять суп, тефтели, салат и хлеб.

– И не спросил, кто это в коляске прибыл?

– Нет, ничегошеньки не сказал, не спросил. «Здраствуйте, Антонина»– вот и весь разговор!

– Ой, будет дело, как встретятся! Ой, будет!

– Неужто, скандала ждать, Евдокия Васильевна?

– Иди, ладно, тебе-то чего ждать, не твое это дело и болтай поменьше!

Тоня обижено передернула плечами и вышла. Лулу, как ужаленная, вскочила с места:

– Почему, почему, скандал будет? Тетя?

– Ах, да ешь ты, не до тебя мне… И впрямь, голова кругом. Скандал! Хорошо, если не смертоубийство! Господи, приведи Виктора поскорее!

– Тетя, что вы такое говорите? Какое убийство? Когда отец приезжает?– от ужаса она стала почти заикаться

– Ты, Александра, витаешь неизвестно где. Могла бы знать, что в семье делается! На мамашу-то твою только рукой махнуть, да плюнуть остается, проку с нее никакого. Ни помощи, ни совета… А ты-то! Пятнадцать скоро… Я в шестнадцать – замужем была, хозяйкой дома! А в семнадцать – матерью! Ты хоть бы приглядывалась, как что делается, как дом ведется, девушка ведь. Вот я замечала, готовить пытаешься, – уже хорошо… и правильно!

Лулу поняла по прибавленному ей году, что тетка не прочь ее во что-то посвятить, и в нетерпении почти прокричала той в ухо, не давая сбиться с темы:

– Я вам, тетечка, прямо сейчас помогать стану, смотрите, я уже помогаю, – она схватила злополучные салфетки и для чего-то отнесла их на буфет. – Этот Петр – плохо, что приехал, да? Для вас? Для Поля Андреевича? Почему, почему, тетя, скажите?

– Започемукала! Я-то этого хлыща, эвон с какого времени терпеть не могу, еще как мальчишкой приезжал, да такое позорище учинил, гостей, девиц нагнал прямо в дом, на всю губернию осла-вил… Чтобы Павел, когда в доме блуд устраивал?... Ты глазищи-то не таращь, не таращь! Я тебе про это и поминать не должна б, не твоего ума… Я приструнить хотела Петра-то, а он: «породы в вас нет!» Это он мне, щенок, отмочил!

– А …с Полем Андреевичем они что же, почему... он тоже мальчиком тут…?

– Да, они враги заклятые, из-за него Павел здесь и оказался, как раз, чтобы не встретились ненароком.

– Из Петербурга уехал?

– Уехал! Да Виктор, отец твой, его чуть не силком приволок сюда года четыре назад, когда Петр назначение в Петербург получил. А сперва Петра – стервеца в Москву услали. Виктор по военной линии тогда похлопотал, чтобы от Павла Андреича, и от скандала убрать, чтоб гадостей не плел. Павел ради памяти названной матери, мачехи моей, царство ей небесное, только и послушался. Толков не хотел... …. А Петра он убил бы, как пить дать убил бы!

– Как убил, по-настоящему? Павел Андреевич?? На поединке? Что вы говорите, тетя? Это же не может так быть? Ой, правда, и там же написано было! – Лулу внезапно со всей четкостью вспомнила когда-то тайком читаное письмо. Вот кто приехавший Петр, вот что вертелось у нее в голове все время, с тех пор, как прозвучало имя дяди! О нем, значит, Виконт написал: «Если бы он не был вашим сыном…». Он что, уже тогда хотел его убить? Убить?

Лулу в волнении схватила тетку за руки:

– Они что, с детства ненавидят друг друга? Петр его оскорбил ужасно, да? Постойте, как там было сказано...

– Эк вцепилась-то как...Ладно, Александра, ты сядь, и, коли так уж хочешь, то послушай. Ты девушка почти взрослая, уж лучше я тебе расскажу, чем сплетен наслушаешься… Ой, не миновать беды! Ой не миновать! А мне к Любе скоро: я свою половину дома на Виктора записала, а сама – к дочери, очень уж зовет, обе мы с ней теперь – вдовы безутешные… Пишет вот – помер муж-то, так от плена и не оправился, болезный! Уж как зимой Павел Андреич его вызволял-выкупал, в какое пекло, ради него полез! Столько радости было... как привез... – Тетка всхлипнула.

Ой! – Лулу, которая было села, вскочила вновь, но тут же взяла себя в руки. Страшно, конечно, слышать об упомянутом теткой «пекле», но все же дело прошлое... Важнее узнать, про опасность, грозящую Виконту сейчас. Она умеет «представляться». Пусть тетя думает, что ей просто любопытно.

– Да, да, тетя, расскажите, чтобы я сплетен не послушала…Такие важные семейные дела…

– У них не одна, а две ссоры были. Отец мой умер в одночасье, и завещания не оставил. Ну, все и поделили, как оно по закону положено, супруге, сыновьям, мне, конечно...А Павел то им не родной! Значит, ему ничего! Мачехе, Елене Александровне, это обидно показалось, она его, может, поболе, чем сыновей любила. Те-то от нее вечно в отдалении, сами по себе, а этот – рядом, утешение. Мою долю тронуть и не пыталась. Вот, как перед Богом – только добро от нее видала, высокой души была женщина! Но и характер не слабый. Она в девичестве Вяземская, род знатный, князья...Отец мой ее с трудом добился... Сыновьям, возьми, и выскажи – так, мол, и так, по справедливости надо, чтоб и у Павла свое состояние было. Виктор с Семеном не возражали, и без того знали, – успей отец, сам бы Павла не обидел. А Петька, по подлости... – тетка перевела дыхание, потыкала вилкой тефтелю в своей тарелке. – Эх, до того растревожилась я, кусок в горло не идет...

Лулу посмотрела на свою нетронутую тарелку – она вообще забыла, что это они тут обедают, – и снова перевела глаза на тетку в безмолвной мольбе: пусть не отвлекается, продолжает. Та встала, подошла к буфету, вытащила графин с наливкой и решительно плеснула себе из него в стакан для воды:

– Хоть так, что ль полегчает...

– Тетя, ЧТО по подлости?... Что он сделал?? – прошептала Лулу. Тетка выпила, вздохнула, села опять к столу:

– Не привыкшая я, аж в голову ударило... – И, после недолгого молчания продолжала:

– Петр матери-то смолчал, а в доме болтать стал, что эдак подумают, будто Павел на самом деле матери не крестник, а сын незаконный, на стороне прижитóй. И ему самому, Павлу, уж, не знаю намеком ли или впрямую… но, язык повернулся, брякнул.

– «Le bâtard» – потрясенно припомнила Лулу – теперь-то она знала это слово.

– Говорю ж, черная душонка, хоть и родная кровь мне! – покивала тетка на ее возглас. – Павел, тогда мальчишка совсем, чуть ли не как ты сейчас возрастом, из дому ушел и на корабль какой-то устроился. Елена Александровна на ноги всех поставила, сама поехала к знакомому адмиралу… Павла разыскали – не сразу, правда. Как там она ему плакала, как умоляла, – Бог ведает. Только вернула. А, как гимназию закончил, в Италию направила, учиться. Первоначально в России хотела, чтобы учился, от себя, значит, неподалеку, но раз тут такое дело... Петр-то, хоть его тогда и повиниться заставили – мать ли, братья ли... бесился на Павла все больше и больше: никто из детей такое образование дорогущее не получал и столько денег на жизнь…

– Тетя, а может быть, Поль…Андреевич и вправду бабушкин какой-нибудь тайный сын, как в романе?– замаячившее перед Лулу, призрачное родство с ним показалось очень заманчивым.