Текст книги "Третья истина"
Автор книги: Лина ТриЭС
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)
– Нет, дружок мой, я вас отблагодарю так, что сил не хватит отказываться. Это же просто очень вкусно. Дурная голова, куда же я их засунула? Ручаюсь, вы забыли в этом голоде, как они выглядят… Я сама, например, начисто забыла! Спасибо золовке, угостила вчера на дорожку, – женщина с удвоенной энергией зашарила по своим многочисленным мешкам и баулам.
– Нет, нет. Я сыт, и вообще, позвольте мне упиваться собственным бескорыстием.
Саша, сразу успокоившаяся, смотрела во все глаза. Она вообще очень любила смотреть на него со стороны. Как красиво он все делает: двигается, жестикулирует, и вообще, какое это чудо, что они едут вместе. Он почувствовал ее взгляд, кивнул ей и подошел:
– Ну вот. Я успел все. Еду купил. Свежая вода во флягах до краев. А мы что, переселились в этот вагон?
– Я вас искала, думала вы не придете уже!
– Не приду? То есть как? Куда же я денусь? А-а-а… Это ты опять… Мне надо с тобой поговорить, Саша.
Они уже дошли до своего вагона и сели на чудом уцелевшие места. Чужой мешок нехотя потеснился. Виконт оперся о него локтем и, нагнувшись ближе к Сашиному уху, заговорил, к ее удивлению по-французски:
– Александрин, Александрин! Я понимаю: это не мир – перемирие. Пусть. Но тогда договоримся об условиях. Должна же ты хоть немного доверять мне? Не вернулся, удрал, бросил… Что ты обо мне думаешь, я не понимаю? Мы просто не сможем быть добрыми спутниками при таком отношении с твоей стороны.
Лулу настолько огорчила и удивила его речь, что она не сразу нашлась:
– Что вы! Я думала – отстали, честное слово. Я волновалась!
– Не сочиняй, пожалуйста. Я не калека и не старик, чтобы обо мне волноваться в таком смысле!
– Не верите… Мне не верите? А сами говорите.
– Нашлись, наконец, ватрушечки. Думала, забыла, что ли, старая дура? Чего удрали-то? Ватрушки ищи, вас, голубчика! – перед ними стояла давешняя пожилая женщина из другого вагона
– Да не надо мне ватрушек, спасибо!
– Как это можно – отказываться? А что про вас девушка ваша подумает? Что же это, и не предложил девушке даже, скорее: «нет, нет!». Стыд-позор!
– Какой девушке? – оторопел Виконт. – Ах, это вы о ней!– он оглядел Сашу, в ее красивом пальто в талию с меховой золотистой опушкой, круглой шапочке и высоких ботинках на каблучке. – Ты что, хочешь ватрушку?
Саша была неконтактна, она еще пыхтела от возмущения: он думает, нет, не думает, а откровенно говорит, что она ему лжет!
Еще немного поломавшись, Виконт, наконец, легко улыбнулся и взял большую ватрушку.
– Еще, еще берите.
Он помотал решительно головой:
– Хватит. И эту – только потому, что я их очень люблю.
Женщина удовлетворенно кивнула и, похлопав его по плечу, отошла.
– Саша! У тебя есть выбор,– он многозначительно помолчал, глядя серьезно прямо ей в глаза,– дуться или приняться за свою половину ватрушки. Второе, право, лучше.
– Виконт, если договариваться, то, как следует!
– Да я все съем, пока ты будешь разглагольствовать!
– Подождите, Виконт, не смейтесь. Надо быть откровенными и искренними. Я обещаю, что буду говорить вам все, верить и доверять, но и вы тоже должны. Чтобы мы были хорошими товарищами по дороге. И мы ведь не только по дороге друзья? Теперь ведь мы только вдвоем, Виконт…
Виконт встал, торжественно положил ватрушку рядом с остальной снедью, прижал руку к груди и произнес, непонятно насколько серьезно:
– Полностью принимаю твою декларацию. Рад ее слышать. Единственное добавление, – он притянул ее голову,– оставь, пожалуйста, «Виконта» для больших оказий…. Эти люди… Они же, Бог знает, что подумают!
– Правда, пусть это будет между нами. Общая тайна. Все равно я буду думать: «Виконт пришел, Виконт здесь, Виконт ест ватрушку».
– Ну, не удержался Виконт, просит извинить. Ватрушки – его слабость.
– А как же называть? Павел Андреевич?
– Хм… напоминает наши уроки словесности, странно от тебя в вагоне это слышать. Наверное, просто – Поль, как все в семье, как она называла. А? Попробуй?
– Вот это да-а-а… А еще, если будете уходить, когда я сплю, будите. Не жалейте. А то мне потом хуже… Хорошо… Поль?
– Так. Проба удалась. Хорошо. Стану будить.
ГЛАВА2.ИЛОВАЙСК. РАЗБОЙНОЕ НАПАДЕНИЕ.
– Вот она – истинная свобода! Прошлое – забыто, впереди – неизвестность. Ничто не сковывает: ни унылые стены собственной квартиры, ни даже крыша над головой. Простор! – Поль покрутился на каблуках, раскинув руки, в одной из которых был Сашин саквояж, словно обнимая упомянутый простор. Саша радостно подхватила:
– Какие звезды! Как будто звенят! Я знаю, это от холода звенит воздух, но пусть, как будто, звезды… Так хорошо! Легко!
– Вот что значит легкомысленно выбрать спутника. Человек постарше и более зрелый на твоем месте не радовался бы: «Свобода! Простор! Звезды!» Какая безответственность! Нам негде ночевать!
– Но мы же идем куда-то… И так уверенно…
– Не в фамильное же палаццо!
– Не куда? – приостановилась Саша.
– Я говорю, мы позабыли выслать вперед квартирьеров!
– Кого?
– Что бы мне еще такого сказать понепонятнее?
– Мы идем в город или нет?
– Ну, город, это пышно сказано. Мы, Поль и Александрин приближаемся к населенному пункту под названием Иловайск. Дорога пряма, удобна и луна освещает нам путь.
– В этом Иловайске и переночуем, но где, не на улице же? Значит надо попроситься к кому-нибудь, у кого есть лишнее место. Только, как скажем? «Здравствуйте, нас ссадили с поезда, его взяли для солдат, позвольте нам переночевать?» Или просто: «Нас судьбина забросила в ваш… он, кто – поселок тогда? И нам негде…»
–Приклонить головы? Трогательно. На меня бы подействовало.
– Но как найти этих, с лишним местом?
– А почему ты, собственно, перестала допускать, что ликующие иловайцы выйдут встречать нас с песнями и транспарантами? И на них в лунном свете крупными буквами будут сиять сведения о планировке, меблировке и прочих благах свободных помещений! – энергично шагая, весело проговорил Виконт.
Саша с большим сомнением повела головой. Городок из-за поворота дороги уже замигал редкими огоньками. Дорога пошла под уклон, и идти стало совсем легко. Саша шагала бодро, ей казалось, что идти так она может еще очень долго, хоть до самого Петрограда.
Там, на станции, когда внезапно в вагон вошли военные и приказали всем выходить – транспорт нужен для переброски частей армии, – от неожиданности она, признаться, немного растерялась. А когда выяснилось, что следующий поезд пойдет, может, через день, а, может, и через неделю, как объяснил Виконту замотанный начальник станции, она совсем приуныла. Но Виконт отнесся к этому сообщению с юмором и впал, вопреки ожиданиям, в прекрасное настроение, посвящая Сашу в свои планы. Неважно, что они, отклонились от прямого маршрута. Надо дойти пешком до ближайшего городка, переночевать и нанять лошадей до такой станции, где можно будет продолжить путь поездом. В его устах эта многоступенчатая программа превращалась в прекрасное приключение, будто даже желанное и, во всяком случае, – смешное…
Темная точка, замаячившая вдали, постепенно приближалась, принимая очертания человеческой фигуры. Саша на всякий случай взяла Виконта за рукав полушубка.
– Огоньку не найдется? – произнесла фигура, словно не удивившись поздней встрече. Виконт в ответ осветил усатое отечное лицо прохожего, подавая зажженную спичку.
Тот закурил, выпустив сразу целое облако дыма, довольно хмыкнул:
– Зажиточные, однако! Нынче спички – на вес золота. Может, и выпить есть?
– Нет.
– Ну, тогда тебе, брат, Михеева Степана сам Бог послал.
– Что ж, здравствуйте, Степа! Богу я благодарен. Остается узнать, чем при вашем посредстве он собирается украсить мою жизнь.
Саша с упреком посмотрела на Шаховского – что это он разговорился с этим подозрительным типом, который его все равно не поймет? В поезде, если о чем-то и говорили, так это о бандитах.
Михеев Степан, однако, враждебности не проявлял а, наоборот, с удовольствием сообщил:
– Место знаю. Выпивка – на большой, как в прошлой жизни. Хозяйка сторожкая, абы кого не пустит. А со мной… – кого угодно, хоть черта, – видимо, этим определением он давал знать, что Виконт пришелся ему по душе.
– Спасибо!– усмехнулся Шаховской.
– Ты ж, наверное, при деньгах? Да и с кралечкой. Приглашай, что ли.
– Господи, опять! – Виконт вздохнул. – Нет, Степан, не судьба. Иди один. Прощай. – И он стряхнул обнимающую руку со своего плеча.
Степан слегка обиделся и двинул прочь, ворча:
– Ишь, собственник. Пожадничал что ли? Ну и оставайся себе всухомятку…
Через несколько шагов Саша не выдержала:
– Что это он про меня говорил? Неприятно…
Виконт задумчиво разглядывал ушедшую от огорчения в меха Сашу, даже отодвинул немного воротник. Но ответил несоответственно серьезному выражению лица:
– А, ерунда, пьяные бредни!
– А вы с ним в разговоры пустились! С таким гадким!
– Ну, виноват… Что ж, живописно,– после этих слов он повернулся лицом к поселку и добавил: – патриархально, воистину «Вот моя деревня».
– Тише, Поль, а то она услышит и обидится, наверное, думает про себя, что она – город… А вы так быстро идете, что мы не успеваем приглядеть приветливый домик. Или, знаете, может быть, посидеть ночью на этой скамеечке, смотрите, какая хорошенькая?
– Ты жутко шутишь. Бр-р-р!
Виконт провел ее по улицам, покрутился по переулкам и решительно открыл дверь какого-то дома.
– Входи! – они очутились в сенцах с высокими потолками.
– Это мы тайком забираемся в чужой дом?
– Ну, разумеется, что за вопрос! Сегодня – начало нашей разбойной деятельности. Готова?
– А?
Виконт уверенно постучал и прокомментировал свои действия:
– Самое главное в нашем деле, мобилизовать хозяев, а то разоспались. Ага! Зашевелились, голубчики! – Он издал что-то похожее на кровожадное рычание.
Саша с изумлением взирала на откровенно валяющего дурака Виконта. Но тут к нему вернулась изысканная вежливость:
– Добрый вечер, Лукьян Иванович, простите, что так, не предупредив.
К ним приблизился дрожащий огонек керосиновой лампы, и послышался успокоенный вздох, вслед за чем зазвучал пронзительный тенорок:
– Ба-тень-ка! Да кто мог ожидать в такую пору? Опасно нос высунуть. Неужели в такое время – дела? Недели две назад стреляли совсем рядом!
Глаза за круглыми линзами испуганно сморгнули.
– Обстоятельства сильнее нас, кстати, мы на день, вернее, на ночь.
Откуда-то из недр квартиры раздался женский голос:
– Кто это, почему вы не говорите, папа? Что там такое? Я слышала, какой-то зверский звук за дверью! Разве я не говорила? ваши, так называемые, негоции до добра не доведут! Опасно? Что, пришли? Уже пришли? Какие-то подъехали, да? И не просите выйти. Сами расхлебывайте. Если конец, – дайте знать, таз уроните, папа! Будьте же человеком! Я вас столько выручала и деньгами, и всяко. Помните, я давеча платила за вас? Загремите же чем-нибудь!
Интересно, о чем думала эта женщина с удивительным в такой момент капризно-самодовольным голосом, не переставая выкладывать новые сведения и высказывать упреки? Неужели грабители стали бы дожидаться конца ее речи или позволили ронять тазы?
– Нет причин беспокоиться, Раиса… м-м… Лукьяновна. Звериный рык – плод вашей слуховой галлюцинации. Это всего-навсего я, Шаховской.
– Камень с сердца! Дайте перекреститься. Я же православленная! Папа, подайте одежду, не могу я выйти в неглиже. Время ужасное: стреляют, всех хватают. Народ занимается какими-то глупостями. Особенно сейчас опасно привлекательным женщинам. По улицам идешь – комплименты вслух от всех дедов, которыми давно пора заселить кладбище. Довольно низкого пошиба и чреваты дурными последствиями, представляете, самочувствие молодой честной интересной особы, Павел Андреевич?
– Откуда бы мне? – пробормотал Виконт.
– Папа, заберите рубашку… – из какой-то двери, похоже, что в кладовую, протянулась плотная рука, держащая в цепких пальцах тряпичный комок в цветочек.
Виконт посмотрел на него и без приглашения прошел в другую комнату. Вслед за ним из предполагаемой кладовой появилась женщина среднего роста и возраста, с головой, всаженной в плечи чуть больше, чем следовало, одетая в пышное платье с рукавами буфф и с крупными розами, пришитыми к вороту. Это платье, дополненное огромной синей шалью, делало ее фигуру еще более коренастой, чем она, по-видимому, была. Сразу оттеснив на задний план своего папашу, который, вытянув губы трубочкой, собрался не то пошутить, не то посвистеть, она продолжала монолог, начатый в кладовой, убедительно заглядывая Виконту в глаза:
– Несмотря на свою затянувшуюся невинность, я понимаю, откуда ноги растут, и немедленно распознаю непристойные предложения. Естественно, Павел Андреевич, с их авторами я жестока. Но я безумно рискую при этом, правда? Чувствовать, что ваше присутствие избавит меня от предложений подобного типа, такое облегчение!
– Со своей стороны я вам твердо гарантирую их отсутствие, – с готовностью заверил ее Виконт.
Женщина зарделась, отчего у нее на шее ясно обозначился назревший фурункул, горячо поблагодарила: «Спасибо, это так по-мужски!», потом наморщила лоб, соображая что-то:
– Вот эти ваши шутки,– ведь вы сейчас пошутили, правда? – и заставили меня, чистую девушку, тогда представить… А вы, папа еще упрекали, что я вознеслась мыслями… Девичество – такая тонкая категория! Оно заставляет верить в лучшее жизнеустройство. Оно делает уязвимой даже такой камень и железо, как я, вы помните, мое падение?
Саша, разомлевшая в теплом помещении, не слишком следила за ходом беседы, хотя то, что до нее долетало, представлялось довольно странным. Тут женщина зацепилась за нее взглядом и перебила сама себя:
– Да вы не один! Станьте-ка к свету, голубушка! Раздевайтесь, раздевайтесь, снимайте шубку! Роскошь, какая. Погодите, я примерю, прикину просто... Не лезет… Как странно! Все же, кто ваша спутница? Девушка? Ребенок? Что это за особа, Павел Андреевич?
– Это? М-м-м… Это Саша. Раиса Лукьяновна, угловая ваша свободна? И та, с балконом?
– Родня вам? А я считала, что вы одинокий. Иначе бы я никогда... Я так наивна, просто обхохочешься! Для нее снять хотите, естественно? Можете оставить ее здесь, сколько нужно. Месяц, два? Плата – помесячно. Девочка, почти взрослая, должна вас стеснять в дороге, правда?
Саша насторожилась и вопросительно посмотрела на Виконта. Тот перехватил ее взгляд и с утрированной озабоченностью проговорил:
– Должна? Вы зря ей это сказали! До сих пор она была ко мне снисходительна. Ругала… – он помедлил, – изредка. Многое прощала. А теперь, я просто боюсь думать, что она со мной будет вытворять, чтоб стеснить, как ей, оказывается, предписано!
Саша с облегчением рассмеялась:
– Я буду халатно относиться к этому предписанию! Обещаю!
Женщина непонимающе поглядела на них и протянула: «безумно смешно!», поджала губы и опять приступила с жадными расспросами, теперь уже непосредственно к Саше:
– Сколько вам лет, голубушка? Ведь не больше четырнадцати? Так я и поняла. Люди такие мерзкие встречаются, что думают… Знаете вы этих татар?
– Татар? Они тут причем? – вместо Саши терпеливо спросил Виконт.
– У басурман другие понятия о предназначении девиц, мой дорогой! Как, Вы не понимаете мои намеки? Я вас понимала тогда гораздо лучше. Понимание, естественно, усугублялось моим внутренним состоянием,– говоря, она, подобно собственному папаше, вытягивала губы трубочкой и наклоняла голову то к одному плечу, то к другому. Наверное, когда она была, как Саша или чуть постарше, эти гримаски делали ее привлекательной.
Тут через плотную завесу, сотканную коренастой Раисой из слов и многозначительного попутного смысла, прорвался хозяин, и, присвистнув-таки, потер руки.
– В нынешнем лихолетье вообще, есть, е-е-сть хорошие стороны. На ярмарки не ходите? Зря, дружочек, зря. Вчера вот… и неделю назад. Такие прелюбопытные вещички попадаются. Вообразите, мужик, только что не в лаптях, и торгует эдак, небрежненько, чем думаете? Кружевами валансьен! Купил у него десять аршин за буханку хлеба!
Виконт, не проявляя интереса к этой восторженной речи, тихо разговаривал с хозяйкой, опять очевидно, о комнатах на ночь. До Саши, навострившей слух после предложения разлучить ее с Виконтом и оставить здесь, донеслось:
– Моя комната достаточно просторна для двоих, Павел Андреевич, очень вам надо тратиться на две! Вы же практичный человек, зачем нам мудрить? Плюс возможность женской, идущей от нутра, заботы... Надо хвататься за случай, правда? – к прежнему вытягиванию губок трубочкой прибавилось еще их покусывание и складывание бантиком.
– Что вы! – Саша различила в глазах Поля не только насмешку, но и какой-то оттенок жалости, обращенный к вздернутому носу и скуластым щекам. – Экономить за ваш счет? Даже не просите. В столь тяжелые времена? Никогда. Вы предоставляете нам две названные комнаты, и я плачу со всей возможной щедростью, – от энергичного взмаха головой волосы упали ему на глаза.
Женщина поджала губы:
– Вас что-то не устраивает? Странно...
– Вообще, – вмешалась Саша, – я уже взрослая. Давно не боюсь спать одна.
Тут она несколько покривила душой, но надо же поддержать Поля, и потом меньше всего ей хотелось делить комнату с этой коренастой жеманницей с беспокойными глазами и лицом меркантильного поросенка.
– И никаких таких забот мне не надо!
Поль несколько раз кашлянул, переждал минутку, и подчеркнуто ровным голосом сказал ей:
– Il vaut mieux, quand même, que tu profites de la compagnie féminine qui est plutôt rare pour toi maintenant, et pendant que nous soyons ici, demandes tout le nécessaire,[53]– и вновь одарил вниманием обладательницу вздернутого носа и скуластых щек:
– Извините, Раиса Лукьяновна, что изъясняюсь на языке вам невнятном, но девочке так легче понять меня. А попросить вас о какой-нибудь услуге она, думаю, сможет по-русски.
– Пожалюстá, – с энтузиазмом согласилась Саша, пренебрегая тем фактом, что только что отказывалась делить комнату с хозяйкой на чистейшем русском, – я буду постаралься вспоминать en russe.
– Tu pousses le bouchon un peu trop loin[54], – осадил ее на неизвестном хозяйке языке Виконт.
– Услуге? Ну, естественно... – Раиса облизала губы и послала им обоим взгляд, в котором мешались недоумение, почтительность и что-то похожее на зависть. Затем она, видимо, решила ступить на более твердую для себя почву.
– Очень, очень трудно с продуктами, – доверительно сообщила она. – Девочка, да кто же она вам, в конце концов, вы так и не сказали – племянница, малолетняя кузина? Видите, хотя папаша в свое время и пожадничал на мое воспитание, я кое-какие слова ухитрилась ухватить. Так, я говорю, ваша знакомая проголодалась, наверное, да и вы сами поели бы, а мы, как это ни стыдно, и на стол метнуть ничего не можем…
– Не страшно, – Виконт оглянулся на борющуюся уже со сном, Сашу. – Главное выспаться, а утром отправлюсь на рекомендованную Лукьяном Ивановичем ярмарку и выступлю в роли того самого мужика. Надеюсь, не только ценители кружев бродят вокруг.
– А чего, например, любезнейший?– остренький нос хозяина нацелился на Виконта.
– Этого, хотя бы. – Виконт вытащил из кармана золотистый кружок и покрутил перед исполнившимся любопытства носом.
– О! Империалы рискуете с собой по дорогам таскать?
Виконт, улыбаясь, молчал.
– Не советую, не советую так неосмотрительно поступать… И много их у вас? Раиса, что думаешь?
– Зачем по рынку, с утра? Сделаем так. Я всегда вам помогала, в том числе и материально, и сейчас помогу. Я не люблю мелочиться, вы помните. Вы дайте монету мне, а я уж достану провизию, это дело женское. Для вас я по-прежнему готова на многое… Ах, Павел Андреевич…
– Такого самопожертвования я не ожидал даже от вас, – с тихим пафосом сказал Виконт, вручая золотой.
ГЛАВА 3. ПЛЕМЯННИК АЛЕКСАНДР.
…Встать сейчас же, сию минуту, никаких секундочек! Холодно вылезать? Пусть! Ведь ждут! Саша села в мягкой перине – она всегда была категорична к себе. Не прикажешь, так и проваляешься до вечера! А еще надо пойти и разбудить Виконта – он наверняка проспит! Дрожа, она начала искать платье, удивляясь, что так гудят ноги и спина. Это при ее-то привычке ходить долго пешком! Ну, вот, что еще такое? Там, куда, как помнилось, она положила вчера свое платье, лежат черные штаны, теплая серая рубашка, куртка со стоячим воротником. А еще шапка, шарф, полушубок, сапожки, пустой заплечный мешок. Наверное, не заметила вчера, что здесь расположились вещи какого-нибудь хозяйского сына… или внука. Однако холодно стоять в рубашке, где же платье?
В дверь коротко и решительно постучали.
– Саша, проснулась, готова?
– Да-да, – постукивая зубами, отозвалась она. Не признаваться же Виконту, что проявила глупую рассеянность и просто-напросто потеряла не что-нибудь, а юбку! Продолжая лихорадочно заглядывать во все уголки, она спросила, придавая своему голосу беспечность:
– А сколько времени? Уже восемь?
– И восемь было. Часов пять назад.
– Неужели, два? – вот напасть, и тут нет! Что же делать? Украли? Или она разделась вчера в другой комнате? Посреди изумленных зрителей?
– Немногим меньше! Иди, поешь, обмен удался, едой мы обеспечены, даже дня на два. Что значит, добрая душа. На все пошла. Достану, и достала, причем, не выходя из дому. Да что это я под дверью стою битый час? – упомянутая дверь явно испытала легкий пинок концом сапога:
– А-а! С одеждой не разберешься?
– Я ее потеряла, кажется, только не смейтесь, Виконт, и не сердитесь!– воскликнула отчаявшаяся и перетряхнувшая все Саша.
– Господи, да не ищи ты прежнюю, ее больше не существует. Там на стуле. Моя выдумка!
– Как? Это – мне?
– А кому же еще стал бы я покупать все это ни свет, ни заря? Одевайся и покажись мне, племянник Александр! Должно подойти – глазомер меня пока не подводил.
Саша, не до конца еще понимая, для чего все это, стала с интересом натягивать на себя непривычный костюм. Не дожидаясь больше приглашений, Виконт распахнул дверь и критически осмотрел новоявленного мальчика.
– Хм… Более чем идет тебе. Впрочем, я так и представлял. Нарисую как-нибудь. Однако, ты помолодела, прости, помолодел. Да! Содержимое саквояжа – переложи в рюкзак.
Саша в восторге подпрыгнула. Какая интересная игра начинается! Скорее к зеркалу! Из зеленоватой глубины на нее смотрел худенький стройный подросток в ловко сидящей курточке, перехваченной широким ремнем.
– Сапоги – моя гордость, – Виконт скрестив руки на груди, любовался молодцеватыми мальчишескими движениями, которые Саша в актерском упоении демонстрировала у зеркала.
– Ножницы, ножницы скорее, будем резать, – Саша потрясла кудрями, отросшими почти до пояса.
– Все-таки резать? Жалко. Может, под шапку? Хотя нет, ты права. Вот доказательство, что я сознавал такую необходимость, только колебался по этому поводу! – Виконт вынул из кармана ножницы.
– Ладно. Режу. Садись.
Через пятнадцать минут Саша вновь ринулась к зеркалу. Вот это да! Красиво как срезал! Еще бы колечки распрямить!
– Несовременный какой-то мальчишка вышел из тебя. Но живописный! Нечто в стиле Караваджо. Да не пытайся ты, ради Бога, развить эти колечки, волосы вьются и у мужчин. У некоторых.
Потрясенные Лукьян Иванович и Раиса, люди, которым явно надо было немало, чтобы онеметь, онемели-таки, провожая часа в четыре до саней Шаховского с мальчиком, твердо помня, что пускали его с девочкой и даже, в некоторых своих частях, эту девочку подробно обсуждали.
…Саша едва успевала увертываться от тычков и подзатыльников, которыми ее пытались наградить со всех сторон.
– Как вам не стыдно! – вопила она хрипловатым мальчишеским голосом. – Все на одного? Это честно? И еще здоровые такие?
– Еще разговаривает, стервец!
– Что за дети пошли?
– Да что говорить. Сплошная беспризорщина!
– Какая тут беспризорщина, вон как выряжен!
Ее, всей небольшой толпой, довели до какой-то двери и втолкнули в комнату, где за столом сидел седоусый рябоватый мужчина в шапке и пальто. В комнате было ничуть не теплее, чем на улице.
– Вот, товарищ Петраков, – предъявили ее седоусому, – на паровозе поймали чертенка. Брешет, что поглядеть лазил. Знаю я ихнее «поглядеть». Заяц, либо углем разжиться вздумал!
– Не собирался я поживиться ничем! Впервые вижу такую машину и заполучил возможность осмотреть ее как следует! Порассуждайте! Если бы у меня с собой были какие-нибудь пожитки,– значит заяц, вместилище какое-нибудь,– значит, за углем. А у меня вот, – Саша широким жестом раскинула свои честные пустые ладони. – Вдумайтесь же. А то так негодуете, как будто я бомбу туда протащила.
Все дружно открыли рты, внимая Саше, и даже не заметили, судя по всему, непростительной оговорки в конце.
– А ты говорил беспризорник, ишь, чешет как профессор!
– Да с ним, как будто отец, видел его где-то здесь, позвать надо! Моложавый такой…
Саша так и села на табуретку. Она всей душой надеялась обойтись в этом обсуждении без «отца», ставшего в последнее время достаточно непредсказуемым. Она то узнавала в его распоряжениях сухую требовательность и некоторую ворчливость, некогда слышанные ею в общении с братьями. То слегка обижалась на поддразнивания по поводу ее, не всегда ловких, попыток мальчишеской лихости, то таяла от вдруг мелькавшей снисходительной ласки во взгляде, явно ищущем в ее чертах прежнюю девочку, но почему то в давно пережитом малолетнем варианте.
– Да, у отца документ потребовать, а взгреет за самовольство пусть сам.
На столе у человека в шапке непрерывно дребезжал телефон, и он орал в трубку:
– Нет локомотива! Пути забиты. Не пропущу. А ты брось панику сеять! – и так далее.
Саша и компания так расшумелись, что он треснул по столу ладонью:
– Да дайте ему по шее и гоните… Позвали отца? Как фамилия?
– Проверить надо, кто такой? – сказал бдительный машинист. – А ну и впрямь, какую пакость подложил?
Саша осознала всю пучину своей глупости. Есть ли у Виконта документы? И зачем она сама подкинула мысль о бомбе?
– Да вон отец, возле колонки.
Саша поспешно взглянула в окно. Там, на удивление окружающим, Виконт сосредоточенно мыл руки, невзирая на мороз.
– Ну, признавайся лучше добром, отец это? Как звать, говори!
– А кто же еще? – озорство не покинуло Сашу даже в этот напряженный момент.– Отец, разумеется. Не видно, что ли – одно лицо! Александр Шаховской – мое имя. Его – Павел Андреевич Шаховской!
– Сейчас приволоку папашу, – машинист, сказав так, никуда, однако, не пошел, а крикнул в проем двери:
– Гражданин Шаховской!
Саша старалась поймать взгляд округлившихся глаз Виконта. Но он уже вошел в комнату, придав лицу почему-то максимально беспечное, с оттенком рассеянности, выражение. Сашу оттерли в угол. В ответ на требование о документах, Виконт подошел к столу и протянул бумаги, осведомившись:
– Ну, что-нибудь новенькое?
Начальник вернул Шаховскому документы:
– Да сын ваш нашкодил.
– Сын? Нашкодил? Беда с этими сыновьями, распустились. Который мой? Где он?
– Да Александр, их, что у вас, много?
Виконт поперхнулся:
– Как? Ах, Александр… Ну этот! Нет, удивительно, казалось, самый воспитанный из всех!
– Вот полюбуйтесь, а вернее, надавайте по шее, на паровоз лазил без спросу!
– Да-а-а. Создал мальчишку на свою голову. Вы не находите, – обратился он к окружающим, – что мне было бы спокойнее с дочерью?
Саша оценила угрозу. Неужели только что изведанные прелести и свободы мальчишеской жизни опять станут заповедными? Никуда не лазить, не шуметь, не бегать, а посиживать, скрестив ноги русалочкой? И это в охватившем ее буйном упоении жизнью? Виконт произнес свой вопрос с такой угрожающе комической интонацией, что присутствующие рассмеялись. Начальник в шапке прогудел, не отрываясь от телефона:
– Да уж. Не переделаешь. Жалобно как глядит на батьку. С испугом, как положено. Уже получал, похоже. Но все равно, накостылять не помешает!
Виконт улыбнулся мужчинам и доверительно поведал:
– Я, знаете, могу и за вихры его. Привык.
Он захватил Сашины кудри в кулак и покачал ее голову из стороны в сторону. Все опять засмеялись, а он под шумок, вывел ее из комнаты. Отойдя на несколько шагов, прислонился к стене, поставил ее перед собой и спросил:
– Что еще натворила? – Продолжил, загибая пальцы: – На прошлом разъезде племянник Александр дразнил девочку и чуть не висел на бороде у возмутившегося папаши, в поезде пытался сыграть в «ножички» с компанией сорванцов-ровесников… Добрались до станции, сын Александр вообще допрыгался до каталажки.
– А что это такое, “каталажка”? Пошла мирно осмотреть паровоз изнутри. А потом убегала, когда они хотели меня поймать. Вот и все! Всего-навсего!
В душе она все же надеялась, что ему все ее мальчишеские эскапады нравятся, для привлечения его внимания они, в принципе, и были предназначены.
– Значит, ты его не угоняла? Паровоз имею в виду. И на том спасибо. А я шел с хорошими новостями,– вздохнул он. – Нашему прозябанию – конец. Мы едем.
– Что, поезд будет? И пропуск есть?
Виконт жестом иллюзиониста вытащил из кармана розовую бумажку.
– Я –уполномоченный по охране спецгруза. Ты – неизвестно кто. Придумаем. Конечно, в идеале я должен бы знать, что за груз я охраняю, но жизнь не роман. Она далека от идеалов.
– Я ничего не понимаю. Кто это вас взял на такую работу?
– Взяли те самые трое, которые поджидали истинного уполномоченного. Без него их не выпускали. Я оказался резвее. Вернее, ближе.
– А нас не поймают?
– Поймать при желании можно кого угодно. Нас за что, собственно? Ты собираешься халатно охранять вверенный тебе груз?
– А что такое каталажка? Вы не объяснили.
– Происхождение слова – от искаженного «такелаж», чулан на корабле для снастей. А употребляется как милое название тюрьмы или ее преддверия, – как-то особо охотно объяснил Виконт.
– А за то, что вы задумали, туда не…?
– Неизвестно… – с преувеличенной артикуляцией отозвался Виконт. Он, по всей видимости, был радостно возбужден возможностью покинуть эту станцию, а Саша, та самая, боящаяся грозы, темноты и пьяных, понимающая опасность ситуации, Саша, абсолютно поддавалась его настроению. Под влиянием его бесшабашного веселья, в которое он впадал в случае опасности не впервые, она чувствовала себя совершенно уверенной. Тем более что и собственное ее настроение было радужным, как никогда. Энергия в последнее время била в ней ключом. Все мучительные думы и сомнения, посещавшие ее так недавно, впечатления от драматических, казалось бы, перевернувших все ее существо, событий последних дней в Раздольном, куда-то отступили. Даже желание завести с Виконтом долгие, все проясняющие, разговоры не одолевало ее теперь. Зачем? Когда так чудесно, так волшебно осуществились самые смелые мечты? Виконт с ней постоянно. И разговор идет… Один большой, непрерывно возобновляющийся и продолжающийся. И ни братья, ни Петр, ни кто другой, этому теперь помешать не могут.
