Текст книги "Третья истина"

Автор книги: Лина ТриЭС

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

– Садитесь, Курнакова, пять.

После уроков она встретила Георгия Христофоровича в дверях. Он обратился к ней:

– Вы что, увлекаетесь географией? Книжки читаете? – сейчас его голос не был таким сухим и монотонным, как в классе.

– Да, Жюль Верна, и вообще про путешествия. А про викингов – это правда! Мне говорил человек, который это точно-преточно знает! А еще он знает неточно, но это, потому, что точно не знает никто! – что за сто лет, перед Колумбом, Америки достигли рыцари, чтоб спрятать сокровища. Они назывались Тамплиеры. А потом, – с воодушевлением продолжала Лулу, – они все стали пиратами.

– Дитя мое, что у вас за фантазии!

– Нет! Это не фантазия! Это называется… ага, точно – версия! Какой у пиратов флаг? Черный, с черепом и костями. А у этих … тамплиеров был точно такой же! – Лулу с торжеством поглядела на Георгия Христофоровича.

– И такое трудное название вы так дословно запомнили? Удивительно.

– Ну, это же от слова temple (тампль) – храм по-французски, – в свою очередь удивилась Лулу.

– Ну-ну... Но все-таки, в классе вы ничего такого не говорите. Помните, отступления от программы не допускаются, Курнакова. Это только запутывает учащихся. И все же ваш интерес похвален, дитя мое, – он погладил ее по голове. Лулу внутренне сжалась – прикосновение чужих длинных, будто покрытых воском, пальцев было ей неприятным. Но, не желая обидеть учителя, который явно отнесся к ней по-доброму и даже дал возможность поговорить на любимую тему, она ничем это не показала, только слегка отвела голову назад.

С того дня Георгий Христофорович стал явно благоволить к Лулу, хотя спрашивал ее очень редко. Девочки, конечно, не оставили это без внимания и часто просили ее задать какой-нибудь вопрос географу или впрямую уговорить не спрашивать урока. Первое Лулу делала охотно, а на второе – сердилась:

– Почему я должна это говорить? Пусть просит, кто не учил к сегодняшнему дню ничего!

На это второгодница, тринадцатилетняя крупная Аля Муртаева заметила ей как-то:

– Но ведь старик ради твоих глазок послушает! Ты их только сострой!

– Сострой? – Лучшая осанка гимназии, Курнакова, прекрасно знала, как достигается хорошая форма – разве позволялось ей, хоть на минуту, ссутулиться в седле, как бы ни устала? Но как можно что-то построить из глаз? Интуиция подсказывает, что не стоит просить Виконта поучить этому.

Аля хихикнула:

– Ты как будто совсем младенец! Сама волосы завиваешь, а притворяешься, что ничего не понимаешь. Может быть, и ресницы завиваешь?

Лулу вовсе не младенец, и как раз по части одежды, причесок и украшений маман, бывает, преподносит ей взрослые уроки. Доминик иногда делали прическу при помощи щипцов. Но у матери совсем другие волосы – почти черные, очень густые, прямые и жесткие, а у Лулу – гораздо мягче, от природы в кольцах, цветом, как горчичный мед, и блестят.

Она вздохнула. Тоня умела так хорошо управляться с ее волосами, сама же она сквозь них продирается с трудом. Что касается глаз… Лулу представила себе свои веки, украшенные раскудрявленными ресницами. Ну и балда эта Муртаева! Только, как такое скажешь, если она свободно толкует о вещах, которые Лулу плохо понимает, но признаваться в своем незнании стесняется… Ей и сейчас было как-то неловко под намекающим взглядом этой взрослой девочки. Даром, что Лулу уже успела убедиться на уроках в ее туповатости. Хотелось бы легко, как Маня Гинзбург, бросить какую-нибудь двусмысленную шутку в ответ на слова Али, подловить на какой-то неправильности… Но можно ошибиться. Поэтому Лулу, помолчав, мрачно сказала:

– Я тут не при чем, это само собой завивается.

Муртаева, однако, не успокоилась и не отстала, а придвинувшись поближе, стала нашептывать:

– Курнакова, а ты уже целовалась? У тебя есть кавалер?

– А у тебя? А ты? – оторопело ответила Лулу вопросом на вопрос.

Аля закивала:

– Да, они с нами по соседству живут... Луньковы... Их Анатолий. Мы в беседке целуемся. По субботам.

Длинный белобрысый Толя Луньков учился в недавно открывшемся втором городском реальном училище. Лулу его видела иногда на совместных молебнах. Она в недоумении широко раскрыла глаза – ну и зачем, спрашивается, целовать это веснушчатое лицо с губами уточкой? Или еще того нелепее – дать ему поцеловать себя? Чему они так радуются вместе?

– А ты? – жадно допытывалась Аля. – У тебя ж походка и вообще данные... И Лаврова говорит..

– Какие такие данные? – Лулу начинала терять терпение, и разговор нравился ей все меньше и меньше.

– Ну, чтоб мальчики замечали. Если даже старик растаял... Кто твой кавалер, не скрытничай – я же тебе свой секрет рассказала…

– Никто мой кавалер, а целоваться вообще никогда не собираюсь вовек! – надменно ответила Лулу. – Потому что мне это совсем не нравится! И разговаривать так не нравится! – Заметив, что Аля, вроде бы, хочет еще что-то сказать, нахмурилась и спросила с ноткой угрозы: «Я что, должна повторять?». И получилось! Виконт, правда, при этом никаких кулаков не сжимал, а Аля не заюлила, как Пузырев, и не взяла все свои слова обратно, но, все же, пробормотав что-то вроде «чего взбеленилась?», тут же отошла. Больше она с Лулу ни о чем подобном не говорила и вообще стала держаться от нее подальше. Лулу этому была только рада – насколько лучше и приятнее разговаривать с Таней и Катей!

…Лулу еще раз перетряхнула содержимое своей рабочей корзинки. Ну, нет и нет! Скорее всего, потеряла. Не то, чтобы было очень жаль крошечного серебряного наперстка, но сильно колет. Она потерла палец о палец – как терка! Казалось бы, мелочь, а неприятно. Сегодня же надо купить наперсток, рукоделие – ежедневно, они шьют кисеты для фронта: «Медам, вы помогаете нашему доблестному воинству!». Конечно, поход за такой важной вещью, как наперсток, оправдает ее отсутствие дома. У Софьи Осиповны сегодня компания. Ее святые подружки пристрастились просить Лулу читать им «что-нибудь трогательное», а по сути, скорее, «что-нибудь противное». Вот прочитать бы им из «нехрестоматийного» Пушкина про ненабожный желудок! Лулу с удовольствием представила себе их лица при этом прочтении.

Сзади сестры Гинзбург, поминутно хихикая, обсуждали какого-то незадачливого Арошу. Заметив, что Лулу повернулась в их сторону, Маня подтолкнула ее:

– Шуренький, ты уже поняла, в чем дело? Мы тебя уже убили? Ты уже падаешь в обморок? Подожди, еще рано падать!

– Я хочу, чтобы она все поподробнее послушала,– подпрыгнула на месте Соня.

– У тебя крепкий желудок? – зашлась в смехе Маня, как будто подслушав слово из мыслей Лулу.

– Опять Курнакова развлекает сестер Гинзбург, а у девиц Гинзбург опять рот до ушей, – уныло отметила учительница рукоделия. – Будет этому конец, или мне опять к классной даме идти?

Девочки притихли, только Соня, задействовав ямочки на щеках, просигналила Лулу, что продолжение последует после урока. Маня дофыркивала в кулак. В последнее время в классе витало все больше и больше нелюбимых Лулу разговоров о молодых людях, и «девицы Гинзбург» были в передовых по этому вопросу. Куда интереснее, когда они рассказывают про своих питомцев: пса Парда и кота Пуша, уже хорошо знакомых понаслышке…

Лулу увлеклась своими мыслями, и однообразная работа не показалась ей такой уж долгой. Колокольчик звонка прозвучал резко и неожиданно. Маня сразу подхватила ее под руку и прижалась к ней боком. Захлебываясь и жестикулируя, она начала рассказывать. От смеха у нее, как всегда, потекли слезы. Соня изредка вставляла остренькое словечко. Несмотря на то, что Маня младше Сони на полтора года, она выше сестры на голову. Энергия в ней бьет через край, и всестороннее обсуждение «мальчиков» – ее тема. Таня подошла к ним и, не вступая в разговор, пристроилась рядом. Она, как и Лулу, только слушала истории про знакомства и ухаживания, но самой ей тоже рассказывать было нечего.

– Тут Ароша со всем своим остроумием… тупым… – заливалась Маня, – лезет к Москвину и передает записку для этой девицы, а Москвин подумал…

Что подумал Москвин, осталось неизвестным, их перебил усатый швейцар, окликнув:

– Поди-ка, сюда, господин ищет кого-то из ваших.

– Я уже нашел, – тихо, но внятно прозвучало в ответ, и Лулу, оттолкнув Маню, как на крыльях полетела по лестнице к господину – Шаховскому. Ей так хотелось его обнять, но стеснительность не замедлила сковать ее руки и вложила в уста короткое: «Это вы!»

Виконт посмотрел на нее с шутливым подобием умильной улыбки, и так же шутливо ее согнав, сказал:

– Здороваться надо!

– Здравствуйте, Виконт, здравствуйте.

– Все. Этого достаточно. Не затягивай церемонии приветствий, мы и так почти опоздали.

Лулу оглянулась и заметила, что не только сестры Гинзбург, но и Лаврова перегнулись через перила, наблюдая за ней со второго этажа. И если бы не ослепляющее великолепие момента, почувствовала бы, как ее авторитет стремительно летит вверх.

Но она не смогла продемонстрировать во всей полноте дружеские отношения с необычным гостем. Тому была очень странная причина: она никогда не видела его в зимней одежде и не смогла сразу освоиться... Черная бекеша со светлой опушкой, похожая на охотничью, делала его каким-то неродным.

Шаховской помог Лулу одеться и протянул руку в кожаной перчатке к ее школьной сумке.

– Придется ехать, я рассчитывал на прогулку до спектакля, но не учел, что вас могут так сильно задержать.

– Это рукоделие. Мы шьем кисеты, знаете, что это такое?

– Примерно.

Лулу принялась объяснять, но он перебил:

– Знаю, конечно.

– А про какой спектакль вы говорили?

– А ты, я вижу, не ждала. – Он посмотрел на нее краем глаза. – Разве мы не договаривались?

Лулу запуталась в объяснениях, стараясь сказать сразу и то, что ждала, и то, что о спектакле не договаривались. Тем временем Виконт окликнул извозчика, подсадил Лулу, сел сам:

– Я что, тебе еще не объяснил, куда мы идем? Островский. «Снегурочка». Увидел афишу и подумал, что это неплохо. Не стану пересказывать содержание, только имей в виду – ты увидишь одну из самых поэтичных русских сказок.

Как спросить, он по делам был в Ростове и увидел афишу с поэтичной сказкой, которая входит в программу изучения русского языка в его представлении, или… может быть… приехал, чтобы пойти с ней?

– Значит, мы пошли в театр? – спросила она вместо этого.

– Поняла, умная девочка.

– А вдруг меня не пустят? – раньше Лулу никогда не интересовалась, можно ли гимназисткам в театр – это ей было ни к чему. Театр – не цирк и не зоосад. Туда запросто, без взрослых, не пойдешь.

– Из-за формы? Опасаешься? Ну, отменим, провожу домой.

– Нет, нет, я так хочу в театр! Я не знаю такого правила. Я просто спросила, я всегда мечтала… именно об этом… в театр.

Виконт посмотрел на нее, пожал плечами и сказал:

– Многовато местоимений.

Лулу поежилась, но предвкушение чего-то таинственного, необычного, дополненное сознанием, что он, несмотря на прохладный тон, вряд ли выскочит из пролетки, помогли ей задать вопрос:

– А там поют, танцуют?

– Нет, мы идем на драматическое представление. Поют – в опере, танцуют – в балете. Впрочем, в «Снегурочке» могут быть и хороводы, и песни, слава Яриле и прочее! Потерпи!

– А у нас, в гимназии делали спектакль про ребенка без родителей – сиротка это называется. Я была мачеха.

– Значит, имеешь представление.

– А сиротка была Агаджанова – она такая толстая и румяная. Когда она вышла и спела, что умирает от голода на морозе, все так похохотали увесисто, – вспомнила Лулу Тонино словечко. Виконт только брови приподнял.

– А еще она на голову выше меня, а я – ее злая мачеха, обижаю сиротку, представляете?

– Что же не наоборот? Любишь характерные роли?

– Просто так выбрали! А я, между прочим, побила эту Агажданову и в жизни настоящей, недавно совсем. На тех днях!

– Побила эту румяную великаншу? Хм… И стоило?

– Очень стоило. На всей земле она самая противная. Я бы и еще ей дала, но с ними надо словами.

– Конечно, вы же девочки! – Лулу с огорчением уловила нотки равнодушия. Вообще, он говорил, как бы, не вдумываясь, и не глядя на собеседницу.

Они приехали. Лулу сказала:

– Удивительно. Я столько живу в Ростове, но не представляла, что где-то здесь есть театр. Смешно?

– Смешно. Кстати, я тоже тут не бывал.

– Вы тоже первый раз в театре?

– Ты шутишь? Я сказал, что не был в Ростовском театре. Посмотрим, многого ли я лишал себя. Впрочем, это, кажется, гастролеры.

Из магазина, на вывеске которого красовались замысловатые головные уборы, вышли две богато одетые дамы, одна из них – под руку с солидным господином.

Вторая, та, на которую посмотрела Лулу, вдруг удивленно и оттого громче, чем, очевидно, хотела, сказала своим спутникам:

– Это же Поль Шаховской! Он что, в Ростове? И что это за ребенок с ним?

Она чуть приостановилась, другая, потянув спутника за локоть, тоже замедлила шаг, и обе поздоровались с Виконтом, похоже, собираясь начать с ним разговор. Но он, ответив легким кивком, прошел мимо.

– Это кто? Такие нарядные?

– Кто? – задумался на ходу Виконт, – затрудняюсь тебе ответить. Не помню.

Дальше спрашивать не было времени. Они едва успели снять верхнее, причем Лулу стянула понезаметнее фартук и подсунула его под стойку гардероба, пока Виконт отдавал одежду и брал номерок. Проходя мимо большого зеркала, Лулу посмотрела, как они выглядят. Какой же он большой там, в зеркале! Лулу ему чуть-чуть выше локтя. Оба они одеты не особенно нарядно. На нем тот самый «серый походный». Значит, все-таки, по делам здесь… Добрый друг, воротник рубашки апаш, поражает белизной… И как же красиво все это смотрится, он лучше всех здесь, подтянутый и спокойный. Лулу преисполнилась гордости, но мысли ее бежали вперед. Впервые в театре! Она была полна предчувствий.

Свет погас, едва они успели усесться на свои места, занавес потянуло вверх, и Лулу растворилась в сказочном зачарованном лесу, где красавица Весна с великолепными синими ресницами говорила с Дедом Морозом о дочке. Лулу ни на минуту не отрывалась от сцены. Как хорошо! Хотя все время немножко хочется плакать. Жалко бедных Бобыля с Бобылихой, жаль Купаву, ее обманул Мизгирь, и самого Мизгиря тоже жаль – ведь снежная девочка не хочет его любить… А уж саму Снегурочку жалко-прежалко. У нее холод в сердце, она не может полюбить никого.

Как Лулу удерживалась на самом краешке стула, да еще вся устремленная вперед, непонятно. Она раскраснелась и, кажется, вообще перестала моргать. Купава побежала топиться, а Лулу вцепилась в ручки кресла.

Свет зажегся, зрители стали расходиться. КАК??? Неужели все? Не может быть! Они же пошли к царю. Это должны показать. Она повернулась к своему спутнику за разъяснениями и только сейчас подумала, что он и не пытался ее как-то успокоить, что-то шепнуть, объяснить или хотя бы посадить нормально. Он даже не смотрел в ее сторону, а бесстрастно разглядывал зал, в настоящий момент – потолок.

– Это что, перерыв? – осторожно начала Лулу.

– Да, антракт.

– Как переменка в гимназии?

– Угу, – продолжая свой осмотр, согласился Виконт. – Ну, это все эклектика!

– Где? Кто? Это она виновата? Я такой не заметила!

– Нет, мы определенно отвыкли друг от друга, – покрутил он головой. – Эклектика к страданиям Купавы отношения не имеет. Это я так, себе.

– Значит, кончится все хорошо? Раз не имеет?

– М-м-м, нет. Для Снегурочки нехорошо.

– Как ужасно! А что же такое будет? Умрет?

– Здесь дело не в судьбе ее даже. Видишь ли, она неестественна среди людей, – он помолчал. – Ты как-то слишком прямолинейно воспринимаешь сказку, я бы сказал, событийно. Ты же большая уже, пора понимать – здесь символика, поэзия.

– Снегурочка, что же, никого так и не полюбит?

– Смотри сама. Только особенно безоблачного конца не жди. – Виконт вздохнул и с удвоенным вниманием стал рассматривать стены и потолок.

– Я первую часть так смотрела! Ничего и никого вокруг не видела…

– Это я заметил.

Лулу тоже возвела глаза к потолку:

– Это там эклектика?

– Эклектика, – еще раз вздохнув, сказал Виконт, – это механическое смешение стилей, композиция разнородных элементов.

– Виконт, почему я никогда не понимаю слов, которые вы говорите?

– «Никогда», нечего сказать, обрадовала! Раньше ты находила со мной общий язык.

– Ой, нет, я не то хотела сказать, я вас лучше всех вообще понимаю!

– Зато я перестал тебя понимать.

– Виконт! – тихо позвала Лулу и только, когда он повернулся к ней и прозвучало характерное для него: «Что?», содержащее больше утверждения, чем вопроса, она заговорила, разгоняясь и стараясь, чтобы нахлынувшее волнение не помешало передать смысл:

–Вы знаете, вы думаете, я вас забыла? Я вас все время ждала, даже во сне. Потом подумала, что вы не приедете, и все равно ждала и ждала. Я каждый день про катание помню, и лето скоро вообще, уже ведь ноябрь! А вы ведь в какой-нибудь Белокалитвенской, как же я могла верить? А как вы про летучего голландца недорассказали… Я даже, когда чего-то не понимаю в книжке, представляю, как вы скажете это – и сразу лучше!

Ни русский, ни французский язык не помог Лулу объяснить, как же она счастлива тем, что он приехал, как ей хорошо и уютно возле него, сколько бы непонятных слов он не наговорил. Она хотела как раз сказать, что не поняла-то всего две последние фразы и просто неправильно попросила объяснить, но свет потух, и ее горячие излияния были прерваны. Не находя больше слов, она уткнулась в его плечо. Через мгновение почувствовала на голове его руку и услышала очень ясно, видимо, он наклонился:

– Не нервничай, Александрин, ты же умная девочка! Ты в театре, столько интересного! Я-то здесь при чем?

Дважды он назвал ее сегодня умной и как-то совершенно по-разному. Кажется, вот теперь, это был прежний, «летний» Виконт, но Лулу все не могла успокоиться: он перестал обижаться? Она пыталась заглянуть ему в лицо: когда он сердится, радужки становятся гораздо темнее. Но цвета глаз было в темноте не разглядеть, а по плотно сомкнутым губам и спокойному взгляду, устремленному на сцену, ничего нельзя было понять. Лулу осторожно подергала его за рукав.

– Ты рано забеспокоилась, до развязки еще далеко!

Но развязка была не при чем: она внезапно перестала жить в мире той сказки и переселилась в свою, в этот момент такую счастливую! Она – зрительница, пришла с родным человеком, он о ней заботится, а она с удовольствием смотрит спектакль. И если будет что-то страшное на сцене, или даже не на сцене – у нее есть надежная защита. Она так до конца спектакля и упивалась присутствием «своего» человека рядом – это было такое необычное и желанное ощущение для нее, что «не совсем безоблачный конец» не смог ее пронять.

Она снисходительно и сочувственно вздохнула, когда растаяла одинокая, чужая всем Снегурочка… но созвучнее всего ее настроению была приветственная песня Яриле.

…Когда они вышли из театра, причем Лулу так и не сумела извлечь свой фартук из гардеробной, было еще сравнительно светло.

Это время – ранние сумерки – Лулу обычно не любила. Уроки закончились, домой не хочется, не знаешь, куда себя деть.

Но сегодня! Она шла около Виконта, он не разговаривал, думал о чем-то, но Лулу все равно было интересно и приятно гулять. Так и бывает в семьях, она много раз видела, люди идут себе рядом, спокойно молчат, и радуются присутствию друг друга. Она представляла себе, что это привычная послеобеденная прогулка, каждодневная, и нет необходимости говорить что-то именно сегодня. Послеобеденная… немедленно засосало под ложечкой.

– Вот жалко, что я съела свой завтрак – у нас был бы большой бутерброд с ветчиной, а вчера у меня были пирожки. Вы тоже их любите…

Виконт остановился, улыбнулся и подтолкнул Лулу локтем в плечо:

– Решила, что я уклоняюсь от кондитерской? Нет. Мы движемся в нужном направлении.

– Правильно. Мы в кондитерскую. А только потом к Софье Осиповне? Да?

– Какая Софья? Кто это? А! Родственница Евдокии Васильевны! Вряд ли успею заглянуть к ней.

– Вы покушаете и уедете? Как это? Еще рано…

– Не хнычь, Лулуша!

Отворив стеклянную дверь, Виконт впустил Лулу в сытный и сладкий воздух кондитерской.

И вот уже съедены слоеные пирожки, на очереди – знаменитая ростовская «водовозка» из бисквита и шоколада. Лулу сбавила темпы. Ела она одна, Виконт прихлебывал кофе и с некоторым изумлением смотрел, как тридцатикилограммовая худышка Лулу поглощала произведения кондитера. Наконец он сообразил:

– Ты же с утра вне дома. А я отбиваю тебе пирожными аппетит. В котором часу тебя ждут к ужину?

– Я, когда приду домой, тогда и поем, хоть в десять часов!

– Какие десять часов, что за чепуха! Восьми нет.

Лулу представила, что бы он сказал, узнав о ее многочисленных опозданиях к ужину… У нее даже озноб прошел по телу, но одновременно она поняла, чего ей не хватает в жизни. Как же хорошо побаиваться того, кто заботится о тебе! Но объяснить, как обстоят дела, все ж таки не решилась.

– А я вторую половину плохо смотрела… и даже не очень жалко было…

– Понимаю, почему ты не в восторге. Дело в игре, декорациях. Сюжет идет, а атмосферы хорошего театра нет.

– Я не в восторге? Я… смотрите… смотрите…

Лулу вскочила и, встряхнув волосами, продекламировала:

– В... какой-то час обычной чередой

Являюсь я на землю берендеев…

Она величественно выпрямилась и повторила жест Весны из спектакля: выбросила руку вбок и вверх, подкрутив пальцы.

– Час – «урочный», но вообще чудесно! – похвалил Виконт. – Это что – пародия? А еще кого можешь?

– Снегурочка вот такая, – она поникла всем телом и опустила руки в безвольном оцепенении, но тут же встрепенулась:

– А лучше – Вакула Бобыль! – и, заломив воображаемую шапку, потеребила подбородок, наморщила нос и почти сквозь зубы запела:

– У Вакулы Бобыля ни кола, ни двора! – тут она изобразила, что пошла вприсядку, и повторила: – ни кола, ни двора. Ни кола, ни двора!

Виконт весело рассмеялся и довольно блеснул на нее глазами:

– Ты же у меня жанровая актриса, я и забыл! Тебе, конечно, нужна не эта поделка. Если бы мы были с тобой в Петербурге… Петрограде, что я бы тебе показал! – он сам сделал какое-то вращательное движение рукой.

– Виконт, а вы танцевать умеете?

– Конечно, и даже люблю.

– А где такое место, в котором можно танцевать одному?

– Почему одному? Иногда приятнее с кем-нибудь потанцевать, чем уклониться.

Лулу не очень представляла себе, как и что, и, главное, с кем он может танцевать, но тема не показалась приятной, и она переменила ее:

– А давайте, вместо Калитвы, помните, вы обещали, в Петроград поедем? Я так хочу… Адмиралтейская игла, мосты повисли… как красиво и необычно!

– Александрин, Александрин, что себя растравлять? – он подтащил Лулу к себе за отвороты пальто и провел ладонью по ее щеке.

– А ты поправилась немного – вот приеду, Евдокию Васильевну порадую,– он отнял ладонь от ее лица и поднялся. – Идем, пройдемся по набережной до твоего дома.

По дороге он спросил:

– У тебя здесь есть Островский? Тебе хорошо самой прочесть «Снегурочку», чтобы синие ресницы не заслоняли всего остального.

– Здесь я читаю только о непослушных детях и, как их вороны живых едят. Это Софья Осиповна дает, свои я дома забыла. А знакомая лавка – закрылась. Летом буду читать, ведь скоро, правда?

– У тебя здесь абсолютно нет книжек? Это безобразие. Зайдем.

Скоро к портфелю в руке, обтянутой перчаткой, прибавилась стопочка книг, и Лулу, поворачивая лицо набок, старалась прочитать названия, но так как шли они уже достаточно быстро, ей это не удавалось. Она попыталась выспросить, что там написано. В этом нетерпении была еще и тайная мысль «завести» его на рассказ. Но ничего не получилось, он покачал головой и погрозил пальцем, как всегда, по-своему, один раз и, как будто, ударив им о невидимую преграду.

– Ну, нет. Портить удовольствие я тебе не стану.

– Ладно, тогда я сначала беру «Капитанскую дочку». Наверное, это про пиратов, я прочитаю и вам расскажу. Хорошо?

Виконт прислонился спиной к стене возле какого-то подъезда, до которого Лулу не было никакого дела, засмеялся и кивнул.

– Ой, Это что? Уже Софья Осиповна?

– Нет, это пока я!

– Я про дверь спрашиваю!

Услышав еще один короткий смешок, Лулу решила, что момент подходящий и попыталась затащить его к Софье Осиповне, но Виконт, посерьезнев, решительно отказался и сказал:

– Ну, иди.

Лулу, машинально взяв из его руки сумку и книги, стояла перед ним без слов. Он повернул ее и слегка подтолкнул к лестнице:

– Иди, мне тоже пора, поднимайся спокойно.

Вздохнув, Лулу медленно поплелась вверх по серой лестнице. На середине пути она оглянулась: освещенный фонарем, Виконт все еще стоял в дверном проеме.

ГЛАВА 4. ЕСЛИ ТЫ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ…

...Мерзавка! – Софья Осиповна, втянув нижнюю губу, ущипнула Лулу за руку. – Будешь у меня еще, будешь?

Лулу сильным движением вырвалась, бросилась в свою комнату, задвинула щеколду… Ну вот, почти в безопасности. Тяжело дыша, она уселась на кровать и прислушалась. Софья Осиповна, по своему обыкновению, не отходила от двери. Как часто Лулу, даже ночью, слышала характерное посапывание, производимое теткиным носом в коридоре. Подслушивает. Сейчас этот нос издавал протяжные свисты, похоже, тетка близка в своей ярости к предельной точке. Хотя для Лулу не было новым это осатаневшее существо, появляющееся время от времени из-за елейной занавески, но все же она каждый раз очень пугалась его. Все дерзости, всё презрение, которые предназначались обычной Софье Осиповне, тонули в этом страхе. Струйка воздуха, с шумом затягиваемая сквозь зубы, закаченные глаза, судорожно скрюченные пальцы... Лулу и сейчас вздрогнула. Ей всегда казалось, что Софье Осиповне было бы в такой момент приятно разорвать ее на части, но дело ограничивалось щипками и царапинами. Самое удивительное, что Лулу не могла нащупать, чем вызывается каждый новый припадок. Поздние возвращения, долгие отлучки, непослушание и дерзости могли не произвести на Софью Осиповну никакого впечатления. Как-то бдительная тетка учинила настоящий обыск комнаты Лулу и была ею за этим застигнута. Но даже в ответ на откровенное грубиянство возмущенной хозяйки вещей Софья Осиповна ответила только покачиванием головы и поспешила уйти. А сейчас из-за нарядного платья, надетого дома в зимний пост… Теперь придется сидеть в комнате до утра. Хорошо, что полосатая Буся спит на ее подушке. Она ласково подхватила кошку под теплый живот и пристроила к себе на колени. Пушистая Буся в ответ на такое перемещение пару раз мурлыкнула и помяла лапками ее ноги, устраиваясь поуютнее. Лулу приказала себе немедленно начать думать о чем-то хорошем.

Еще на прошлой неделе она договаривалась с Катей пойти сегодня на карусель и покатать четырех ее красавцев, а потом « наряжаться», как обычно. Но Лулу не пошла. Уже пять дней, как приезжал Виконт, а она все никак не может войти в привычную колею. Если бы она жила в нормальном доме, непременно уговорила бы его остаться… побыть в Ростове несколько дней. А так… Даже когда он уезжал, а она цеплялась за последнюю возможность побыть рядом с ним еще, в глубине души жило понимание, что сюда тащить его нельзя. А чувствовалось в тот день с утра, что случится необыкновенное? Лулу старательно перебирала в памяти все самые незначительные происшествия… Было сыро… Она чуть не проспала. На истории Аня Гусова получила двойку и прорыдала пол-урока. Чего она так с ума сходит из-за отметок? Наперсток потерялся… Все, решительно все, было самым обыденным… А потом… Они спускаются по лестнице, Лулу еще ничего не знает, Лулу спокойно разговаривает с Соней и Маней… «Я уже нашел!»– раздается снизу. Она зажмурилась, пытаясь восстановить мельчайшие подробности встречи. Буся, привлеченная каким-то шорохом, зашевелилась.

– Спи, спи, ты такая большая стала, выросла, ты ничего не боишься, правда?

Правильно, бояться нечего. Лулу напряженно всмотрелась в темноту. Кажется, ничего. Не думать о страшном… Не надо… Только о хорошем. Катя, наверное, возится сейчас с Тимкой, играет в какой-нибудь паровоз. Малыш такой смешной, все время хочет быть кондуктором. Они его прошлый раз уговаривали: «Тимоша, а теперь ты машинист, а теперь пассажир, Ну, начальник станции, хочешь?». Он вцепился в свою «кондукторскую» дудку – и нипочем не отдает! Они расшалились, дошли в своих предложениях до царя, но получали неизменный отказ! Жалко, что не поговоришь с Катей о взрослых вещах, как следует, ее без братишек и не увидишь, она даже спит с ними в одной комнате. Лулу вдруг вспомнила, что Катя прошлый раз сказала: «Скоро переберемся, батька в Миллерове работу нашел. Что я говорила? Профессия-то у него, о-го-го, нужная!». Вдруг они уже уехали? Лулу стало грустно. Завтра она побежит прямо с утра, бог с ней, с гимназией, у нее совсем нет пропусков занятий… Лулу вздрогнула очередной раз – снова сопение под дверью, или ей кажется? А может, это и не Софья Осиповна, а кто же тогда? Она усилием воли отогнала эти мысли и продолжала думать о подружках, заставила себя, хотя внутренняя дрожь не проходила.

Да, но если бы они уехали, Таня бы ей непременно сказала. Нет, она пойдет в гимназию и встретится с Таней, все узнает… Ах, если бы и ей уехать! Не приходилось бы сейчас обмирать от страха в тревожной темноте… Интересно, где сейчас Виконт – в Раздольном или в этой Белокалитвенской, а может, еще где-нибудь?

Лулу принялась мечтать: вот он поработал где-то, неизвестно где, и сидит дома, читает. Открывается дверь – на пороге она, Александрин. Он страшно удивлен. Что же он скажет? Ага. Он скажет: «Не ожидал. Удивлен!». Нет, пусть лучше говорит: «Не ожидал. Весьма рад. А я все время думаю, почему не учу тебя всему сам? К чему этот Ростов, гимназия? Зачем тебе заниматься с чужими?». Лулу подпрыгнула на кровати. И какая чудесная жизнь бы началась! Они бы гуляли, занимались, ездили на лошадях. Вот в такое время как сейчас, вместо того, чтобы бояться высунуть из комнаты нос, Лулу бы ужинала с ним… А потом – опять заниматься! Очень-очень много, она не лентяйка. А он столько знает, куда всей этой гимназии!

Или пусть такой же обычный день, как тогда. Вот она идет, а навстречу – Виконт: «Не затягивай церемонии приветствий, я за тобой, это уже не Софья Осиповна, это уже я!» И он гладит ее по щечке, а, может быть, и по головке, потому что абсолютно ни на что не обижается и не сердится. Лулу перестала понимать, видит ли она уже сон, или продолжает мечтать, но все страхи отступили перед этим знакомым голосом и ласковым прикосновением. Коленям стало тепло от уютно свернувшейся Буси, часы затикали на комоде доброжелательно, и Лулу, утешившись, сидя, уснула.

….Назавтра Таня не пришла в гимназию. Может быть, их общая подружка именно сегодня уезжает, и Таня пошла попрощаться? Нет, даже из-за такого дела, Таня не пропустила бы гимназию.