Текст книги "Третья истина"

Автор книги: Лина ТриЭС

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

– А за что он его побил? – уточнила Лулу, не признающая расправ без причины.

– Да хоть и просто! Дерутся же мальчишки! Нет, вы представляете, – Катя опять прыснула, – а эта его мамаша, у нее целые три дома по нашей улице, вместо, чтоб со стыда сгореть, такого тюфяка вырастила, иль уж по шее Сергуньке настучать, говорит: «пусть этот ребенок извинится, причем, при всех!» А нашему извиниться – раз плюнуть, а если еще понадобится, он и снова отдует – ему что! Ладно, бежьте, чего вы меня слушаете, я до ночи с вами могу болтать, тем более, Шура пришла!

Александра Курнакова, лучшая осанка гимназии, высоко ставила извинения, даже предполагала, что именно в этой форме надо было решать конфликты А.С.Пушкину, но сказать ничего не сказала. Стало радостно, что насмешница Катя оценила ее приход. Была и еще одна причина, почему Лулу не высказалась: Тимка, который подошел к ней, как только она уселась на скамеечку, и потянулся поцеловать. Она ему понравилась! Растроганная Лулу втянула теплого толстячка на колени, где он и просидел все время, вертясь и запуская пальчики в ее кудри.

Когда Катя сняла его с колен Лулу, он залопотал что-то, грозя сестре пальцем.

– А сколько Тиме лет? Ты сама ходишь с ним гулять?

– Да, усидит он целый день дома, маму замучает, вертыш такой, полтора ему! Если понравился, могу подарить.

Жаль, что это шутка! Эх, даже в гости нельзя пригласить! Хотя мебель у родственников не в пример лучше старенькой разнокалиберной Катиной. А куда было бы можно, в великолепно обставленное Раздольное, что ли? Лулу представила один из скандалов с маман в присутствии приглашенных девочек. Да, ужасно… А вот Катя у себя дома – не последний человек, никто даже не удивился, что к ней пришли.

Поцеловав малыша в щечку, Таня и Лулу, распрощались и ушли.

ГЛАВА 2. БИТЬ ИЛИ НЕ БИТЬ?

Лулу, затаив дыхание, заглянула в ответ. Точно. Последняя, самая трудная, задача решена… Ну-с, а что у нас за окном? В этом году дожди, видно, зарядили надолго. И не какие-нибудь, а холодные, которые могут лить с утра до вечера бесконечными, перпендикулярными земле, струйками, образуя водяную решетку. За ними чувствуешь себя медведем, запертым в зоосаде. Лулу ходила туда, когда было потеплей, и прониклась сочувствием к этому невеселому созданию.

Надо срочно, срочно придумать какое-нибудь занятие, чтобы не впасть в уныние. Не впервые она с огромным огорчением вспомнила, что сборы впопыхах все еще дают себя знать: забыла положить книги и карандаши в чемодан. В тех вещах, которые были упакованы при ней, а приехали потом, малой скоростью, их тоже не было. Когда багаж пришел, она бросилась распаковывать, втайне надеясь, что получит весточку из дома или какую-нибудь вещицу-напоминание. Но все вещи, увы, носили явные следы только Вериного представления о том, что ей может понадобиться в городе. И, как назло, закрылась книжная лавочка, в которой она покупала маленькие опусы. Здесь, у Софьи Осиповны, правда, есть библиотека, но ничего интересного Лулу в ней не нашла – розовые и черные книги, плотно стоящие в шкафу, оказались даже не разрезанными, а их названия совсем не заинтересовали.

Однако допускать тоску Лулу была не намерена. С самого первого дня занятий в этом году она старалась не давать себе распускаться. Оказалось, что для этого нужно два главных условия: держать под запретом воспоминания о лете и вечером выбрасывать из головы, случившиеся за день, неприятности. И то, и другое не всегда получалось. Первый месяц она каждый день с нетерпением ждала приезда Виконта. Но потом поняла, что он пообещал просто для того, чтобы успокоить ее там, в вагоне. Она не обижалась, наверное, он опять где-нибудь работает. Но ведь год рано или поздно пройдет. Как оттолкнешься от этого берега – сентября, так сразу становится виден и другой берег – лето!

Также она твердо решила не допускать позора с отметками. И выправить положение дел оказалось совершенно легко. Ей в этом году стало гораздо проще заниматься русским и арифметикой! Теперь она их хорошо понимала. Выросла, что ли? Самой досадной из отметок была неистребимая четверка по–французскому! И тут уж делать было нечего! Мария Михайловна никогда не спрашивала ее. А в журнале через равные промежутки времени появлялась очередная неизменная угловатая цифра. У Лулу не хватало решимости вступиться за себя: Мария Михайловна замечательно умела не отвечать на вопросы, а говорить свое, выруливая при этом на темы, крайне неприятные для собеседника.

Лулу снова взглянула в окно – ничего не изменилось. Она погрузилась в размышления.

Сейчас ей несравненно лучше, чем в пошлом году – у нее есть Таня с Катей! Собираясь втроем, они не только беззаботно болтали о всякой всячине. Им случалось вести серьезные разговоры о войне, о событиях, происходящих в гимназии и за ее пределами… В том, что творится за этими пределами, Лулу разбиралась довольно плохо и завидовала Кате с Таней, которые уверенно судили о взрослых проблемах. Ей хотелось уметь так же.

Но Тане гораздо реже разрешали задерживаться, чем могла это себе позволить Лулу. И она стала бегать к Кате сама. С ней они никогда не говорили об исключении из гимназии или про все еще не нашедшего работу отца. Обычно они разыгрывали представления, усадив четырех мальчуганов в качестве зрителей.

Насмешливая и живая в обычной жизни, в игре Катя стремилась к ролям томных героинь, принцесс, русалок. И к лучшему. Лулу все равно не могла бы принять Катю в мужской роли, например. Поэтому все подряд брала на себя: от ведьмаков до королей. Эти игры – представления у них назывались коротко: «будем наряжаться». В сундуке, привлекшем внимание Лулу в первый же приход, оказалось много интересных тряпок и лоскутов, из них при желании можно было соорудить и бальное платье, и тюрбан персидского принца.

Лулу очень удивляло, что Катя совершенно не любит читать:

– Ну, Катя, откуда тогда брать всякое интересное для игры? Только самим придумывать? В книжках же тоже сюжеты…

– Вот, ты мне и расскажешь, не закончила «Серебряные…». Помнишь?

Вот такой разговор был прошлый раз. Лулу осталась довольна собой. Что значит правильно подумать! Теперь ясно: надо попробовать найти «Серебряные коньки» у Софьи Осиповны, а вдруг? Кое-что подзабыто в начале, кто там сестра Питера Ван Хоупа? Хильда? Нет, она, кажется, Ван Глек… Может быть, Лулу слишком поверхностно прошлась по корешкам хозяйкиных книг в прошлом году… Пойти поглядеть?

На беду, в большой комнате, где находился книжный шкаф, сидела без света Софья Осиповна. Едва завидев Лулу, она запищала:

– Ты опять собираешься плохо себя вести, детка? Подальше, подальше… подальше стань от кисок! Ты почему свои уроки не делаешь? Опять плохие отметки будешь нам приносить? Ты только о себе думаешь, детка, а мои переживания?

Не вступать же в разговоры! Лулу пожала плечами и возвратилась к двери.

– Что такое? Ты что-то скрываешь? Зачем ты шла к шкафику? Хотела что-то потихоньку спрятать? Там вещи не для детей…

– Я знаю, – буркнула Лулу, отворяя дверь, – я просто книжку одну нужную поискать хотела.

– Стой, детка, стой, – я тебе сейчас дам книжечку, прочтешь и станешь послушной, покорной деткой. Читай не торопясь, можешь подержать ее у себя… Это мое послушание: наставлять заблудших, укрощать необузданных! Это Бог моей рукой протягивает тебе это!

Лулу посмотрела с сомнением. Она привыкла с уважением относиться к имени Бога, но сухая рука с тоненькой книжицей не была похожа на длань его почтальона.

– Прочти, детка, очисться и устрашись. Вот что бывает с испорченными девочками. И пусть это будет твоя настольная книга.

Лулу взяла книжку с собой и добросовестно прочитала. Вопреки мнению Софьи Осиповны ей понадобилось на это меньше часа, но впечатление было, ни в коем случае, не слабое. Непослушные дети последовательно теряли дом, родных, провиант и жалкие отрепья и опорки, после чего их расклевывали голодные птицы. В это же самое время противоположные им, послушные дети, в теплом помещении ели столько нездоровой пищи, что наверняка должны были страдать от страшных колик, но последнее не описывалось. Теперь понятно, почему Софья Осиповна странная. Лулу стало даже жаль ее, наверное, с детства читала такое…

«…Ты в ее власти, она – в твоей…». Все слова Виконта помнились Лулу очень точно, причем, звучали в голове его голосом и интонациями, но эта фраза, сказанная им о книгах, почему-то запечатлелась ярче всего и чаще всего всплывала в памяти. Наверное, потому, что она так много читает… Каково же было пребывать во власти этого кошмара маленькой Софье Осиповне? Очевидная ерунда, написана простенькими словами, но, тем не менее, страшно и противно… Да, тетка же сейчас придет, будет проверять, насколько Лулу усвоила и очистилась в результате.

Она вскочила, поспешно разделась и юркнула в постель. Лежа, попыталась представить себе Софью Осиповну маленькой девочкой. Но ничего, кроме сильно уменьшенной копии теперешней не получалось.

Как бы то ни было, «Серебряные коньки» не найдены. Таню спрашивать бесполезно, она читает, в основном, гимназическую программу, и дома у нее книжек почти нет. Правда, помнит прочитанное очень хорошо, до мельчайших подробностей, буквально вырывая похвалы Лидии Степановны. Единственное, что остается учительнице, это произносить одобрительные фразы несколько удивленным тоном.

….На следующий день первый урок, который как раз и вела Лидия Степановна, почти благополучно продвигался к концу. Лулу пару раз попала под ее обстрел, но это были обычные, рядовые разносы, которые она не допускала глубже ушей. По всем расчетам вот-вот должен был прозвенеть звонок, и тогда Лидия Степановна закрыла книгу и объявила:

– Предупреждаю, все, как одна, после моего урока отправятся исполнять свой долг – собирать пожертвования для фронта. И пусть какая-нибудь чересчур «умная» особа посмеет уйти домой! Завтра я не хотела бы быть на месте этой девочки!

Удивительная манера у Лидии Степановны – даже о хорошем говорить так, как будто это что-то отвратительное! Собирать средства для армии и лечения раненых! Во-первых – благородно, во-вторых – интересно, а в-третьих – уроков же больше не будет сегодня! День, наконец-то, сухой и тихий, пройтись по улицам с подругами и специальной кружкой в руках, выискивая лица подобрее… Чем тут грозить?

– Я уже минуту смотрю на Курнакову. Эта девочка отключила внимание и продолжает сидеть с совершенно глупой улыбкой!

Так, обстрел номер три! Лулу поспешно опустила голову, чтобы спрятать «совершенно глупую улыбку», которая никак не уходила с лица. Тем более, что сестры Гинзбург буквально уткнулись носами в свою последнюю парту. Смеются, конечно! Лулу было чем гордиться: после замечания Курнаковой Лидия Степановна уже ни на кого не обращала внимания, а сверлила ее взглядом вплоть до самого звонка. Когда учительница, наконец, неторопливо выплыла в двери, в классе зашумели.

– Пусть по улицам дурочки бегают, я пойду домой! – застегивая портфель, сказала Агаджанова Тате, которая с непроницаемым лицом выслушала объявление Лидии Степановны.

– Может быть, тебе только «за ручку» разрешают по городу ходить? Пожертвование – ерунда, а прогуляюсь я с удовольствием. – Тата посмотрела на Агаджанову, как на пустое место, явно недовольная, что та вылезла со своим мнением раньше нее. Роза тряхнула богатыми косами:

– Таточка, да разве я об этом? Идем, погуляем, где хочешь. Хочешь, в кондитерскую пойдем, я угощу тебя, там такие пончики с кремом! Бесподобные! А милостыню пусть за нас Грицинина собирает, ей, наверное, не в первый раз, а если подзабыла, как это делается, пусть у подружки своей, Катюши, поучится. Они, наверное, всей семьей просят….

Лулу ожидала, что Таня хоть как-то попытается защитить себя, а уж она тут же бросится на помощь... Но Таня лишь с укоризной взглянула на Розу и, покачав головой, стала собирать книги. Тогда Лулу накинулась на Агаджанову сама:

– Как ты это смеешь говорить? Молчи сейчас же!!!

– А ты чего, Курнакова? – недоуменно проговорила Тата.

– Ой, я не могу! Наша неприступная Шура нашла себе подружек… Таточка, святая простота, ты что не видишь, что она теперь с рванью водится?

Слова были уже неуместны. Смерив Агаджанову огненным взглядом и оценив явное весовое преимущество противника, «Шура» придала невероятную стремительность удару, пришедшемуся Розе в ухо. Почти свалив ее на парту, она развернулась в махе еще раз так, что воздух засвистел, и обрушила на нее всю силу сомкнутых в замке пальцев. На этот раз, она попала в тугое плечо врага и хорошо, что опять не в ухо, ему такого было бы не выдержать… Роза вцепилась Лулу в волосы и, видимо, поставила себе целью оторвать противнице голову. Но сопротивляться впавшей в ярость Лулу, было нелегко. Эх, Агаджанова, твой приличный брат водил тебя по кондитерским, а тем временем братья Лулу, каждый по-своему, преподносили ей жестокие уроки! Не обращая внимания на резкую боль от захваченных в Розины кулаки волос, она наносила стремительные удары по плечам и рукам Агаджановой. Если еще так же со всего размаху ударить по ноге, толстуха просто свалится, но это тут не годится… Лулу только заехала коленкой сбоку в объемистое бедро, и Роза, не выдержав, ослабила хватку.

Тата, подвинувшись и давая место им обеим для дальнейшего выяснения отношений, все же закричала:

– Девочки! Она с ума сошла! Утащите эту сумасшедшую! Идиотка, лезть к Курнаковой!

Перепуганные девочки даже не пытались их разнять, но кто-то сообразил побежать за классной. Только Таня, собравшись с духом, подступила к центру заварухи и стала оттаскивать свою неистовую защитницу. Наконец, ей удалось запихнуть брыкающуюся Лулу в угол.

– Ты только хуже делаешь, – зашептала Таня, – зачем ты вообще с ней связываешься?

– Ты можешь терпеть, а я терпеть не могу! – отмахнулась от нее гневная Лулу и крикнула в сторону Розы:

– Пусть кто-то убедит, что сам – лучше, а потом говорит презрительности другим!

В помещение вбежала классная.

– Что происходит, медам?

Таня стояла, заслонив фырчащую Лулу с растрепанными волосами. На совесть же вделаны в голову крупные кольца ее кудрей, если всего лишь выбились из кос… Агаджанова, чьи волосы, тоже кудрявые, но мелкой, проволочной завитушкой, остались более или менее прибранными, поставив широкие брови скорбным домиком, всячески старалась очутиться на виду.

– Что такое? Грицинина избила Агаджанову? – у классной дамы голос зазвенел от возмущения. Она взглянула на Тату, которая ей в ответ только развела руками. Лулу вылетела из-за Тани, как торпеда:

– Я ее избила самостоятельно, Грицинина мне не помогала!

– Вы? – Она еще раз посмотрела на Грицинину, как бы с разочарованием, но вид взлохмаченной Лулу и полуживой Агаджановой не оставлял сомнений в том, кто участницы побоища.

– Ну как вам не стыдно, медам?– зажурила классная дама. – В стенах гимназии? Вы ведете себя, как мальчишки, задираетесь, позор! Обе останетесь на два часа завтра после уроков. Такое время! Ваш отец, Курнакова, сражается за Отечество. Стыдитесь! Только потому, что ваши родители не здесь, я не вызываю их и не применяю более строгие меры.

Родители Агаджановой были как раз «здесь», но входили в попечительский совет, и потому тоже вызваны не были.

Классная дама ушла, приказав немедленно разойтись: «Чтоб я через секунду этого скопища не видела!». Однако инцидент рисковал иметь продолжение, если бы Таня буквально силой не уволокла с собой Лулу.

Агаджанова с остервенением крикнула вслед, идя по коридору:

– Я тебе это попомню!

Но когда Лулу приостановилась и посмотрела на нее через плечо, поспешно свернула на боковую лестницу.

Они с Таней получили кружки с замочками и, не глядя друг на друга, пошли по улице. Деловито, почти не разговаривая, собирали пожертвования. Наконец, Лулу спросила:

– Уже время домой пойти?

– Шур, я все время думала, ну как тебе сказать?.. Про сегодняшнее… Я понимаю, ты просто не стерпела, но все-таки, не нужно было. Борьбу с такими надо исподволь вести…

Лулу, давно ожидавшая чего-то в этом роде, вскинулась:

– Вот как раз ты терпишь, терпишь все время. Поэтому тебе так говорят! А надо было с самого начала Агаджановой и всем «таким» показать!

– Если бы я ей вздумала показывать, то меня просто не было бы в гимназии.

– Но она же негодяй!

– Шур, ну, неужели ты и впрямь не понимаешь?

– Что ж, ничего плохое нельзя останавливать? Ей все можно?

– Ты пойми, с такими просто нельзя связываться…

– Не свяжемся, не свяжемся, и что получится? Тебе нельзя, с тобой как с Катей могут, а я буду бить, как сегодня, и еще побольше. Могу и Лаврову…

– Ой, да видно, я не могу тебе объяснить…

– Вот так! – победно сказала Лулу. – Потому что я правильно сделала.

– Нет, совсем не потому. Знаешь, пойдем ко мне, тебе Ваня объяснит.

– А он кто, Ваня?

– Это же мой брат. Я тебе не рассказывала о нем?

–Нет. Это Агаджанова говорит и говорит про брата…

– А ты что думаешь, если у Агаджановой брат, то ни у кого больше нету? У тебя же тоже брат есть?

–Трое… – Лулу вздохнула: вот еще странный вариант брата. Ей и совместный поход в кондитерскую трудно представить, а чтобы брат начал разбираться в гимназических передрягах? Вообще в разряде невероятного…

Таня не заметила ее вздоха:

– Вот, а Ванечка – это мой брат. Только один, зато ему девятнадцать уже. Идем ко мне. Идешь?

Лулу, никогда не бежавшая на встречу с Софьей Осиповной слишком быстро, согласилась. Они сели на трамвай и ехали так долго, что, кажется, выехали из города. Татьянка подтвердила:

– Да. Мы живем на Темернике, это почти за городом. Зато у нас садик. Вот запоминай. Как проехала этот кирпичный дом, так и выходить.

Сойдя с трамвая, девочки довольно скоро дошли до двухэтажного деревянного дома со множеством пристроек и веранд.

– Тут, – сказала Таня, толкая скрипучую калитку.

Навстречу кинулся большой белый пес с коричневыми висячими ушами. Он повизгивал от радости и мотал из стороны в сторону роскошным хвостом, как опахалом. Этот хвост, перехваченный у основания темной широкой полосой, производил впечатление букета ковыля в темной вазе.

– Букет! Иди на место! – прикрикнула Таня, когда пес не в меру заинтересовался коленками и пальтишком гостьи. – Не бойся, он, хоть и большой, но не кусается. Даже не лает днем. Он ночной сторож!

Лулу чувствовала, что вступает в новый, но очень складный мир, живущий по каким-то своим правилам, которые сложены, как брёвнышки, в плотное строение. В этом мире было неплохо, он, как и Катин, был будто отгороженным от гимназии и склизкого окружения родственников с Береговой. Ее впустила в него скрипучая калитка. И хотя Лулу не была здесь своей, все вокруг излучало симпатию, даже хвостатый ночной страж. Она с удовольствием ответила:

– Что ты, я нисколько таких животных не боюсь. У нас дома есть сеттеры. Это для охоты. У них щенки сейчас, один явно удачный! Постой, а кто же с ними ходит на охоту? Вот не знаю… При мне не ходил никто…

– Татьянка! Я на тебя просто удивляюсь! Подружку привела и во дворе морочишь разговорами. Я полчаса назад вас увидела, сразу борщ налила, уже, может, остыло все, а знаешь, как говорится, «щи должны быть огневые»! Пришлось самой за вами вниз бежать. Ну, давай, Татьянка, знакомь и пошли.

Лулу не удивилась, что в этом мире матери веселые, говорливые, худенькие, ростом – по плечо мадам Доминик. Несхожесть родительниц: и толстый короткий носик вместо точеного, чуть удлиненного, и удивительно короткие волосы, тогда как у хозяйки Раздольного спадает ниже плеч темная копна, – показалась знаменательной. Ведь и тон здесь был совсем другой. Таня дома отнюдь не отличалась безответностью, она сообщила:

– Да, мам, Букета к столу не позовешь, а мы как раз его рассматриваем и обсуждаем. Это Шура, со мной учится!

– А! Это та, что к Катюше часто ходит? Молодчага, не оставила друга в беде!

Неужели? О ней говорили в этом доме! Лулу не знала, как выразить огромную признательность и приязнь, набиравшую обороты со скоростью повозки, несущейся с горы.

– А я – Полина Григорьевна! Для тебя – тетя Поля. Вот и познакомились. Проходите, проходите, мой борщ любит, чтобы его с пылу, с жару ели.

Через секунду девочки сидели за столом, покрытым кремовой скатертью с бахромой. Целый день хождения по улицам и кулинарное мастерство тети Поли сделали свое дело. Уплетая полную тарелку ярко-красного борща, по которому расходились тяжелые круги сметаны, Лулу признала, что в списке любимых блюд появилось новое. Но у тети Поли было на очереди и еще одно блюдо –вареники, да такие, что съев штук пять, Лулу почувствовала, что шестой либо останется на тарелке, либо его надо уносить с собой. Она выбрала первое, хотя этот шестой манил чуть прижаренными, политыми золотистым маслом боками.

Все вокруг обладали, вероятно, бóльшими ресурсами, так как продолжали с аппетитом поглощать еду.

– Ты что, Шура, может, с лучком поджаренным любишь?

Лулу помотала головой:

– Ой, спасибо, я так наелась уже! Особенно сильно!

– Правда, мама вкусно готовит?

– Очень! У нас, в Раздольном, ни повар, ни кухарка так не могут!

За столом повисла на минуту тишина, и Лулу, объевшаяся вареников, увидела устремленные на нее настороженно-удивленные взгляды.

Потом тетя Поля махнула рукой:

– Да, ладно, Татьянка же говорила… Тем более молодчага, насчет Кати. А стряпню мою на словах не хвали! Делом, делом доказывай! Вы сейчас вверх тянетесь… Я уж думала Татьянка худущая у меня. Ан нет, совсем худышка нашлась!

– Но Таня вовсе не худая, даже вовсе наоборот!

За столом засмеялись, и Лулу почувствовала себя совсем просто.

– Правда, мам, мы уже сыты!

– Ты смотри, Вань, как они в одну дуду поют. Татьянка не отстает, на равных, даром, что ей не кухарка готовит. – За столом опять засмеялись.

– Подруги… так и надо, – отозвался молчун Ваня. Лулу давно на него поглядывала. Он, как вышел из какой-то смежной комнаты, уселся за стол очень крепко и, буквально, слова не сказал. Но, похоже, тоже знал о Татьянкиной подруге. Хотя нет, он не все время молчал, а сначала представился Лулу: «Иван!» и подал шершавую руку. Потом спросил у Тани: «Как там делишки? Нормалек? Что-то ты припозднилась сегодня». И только после этого прочно замолчал. Не может быть, чтобы этот чужой человек разбирался как-то в гимназических делах!

Но Татьяна уверенно подошла к брату и стала подробно рассказывать о происшествии. Тот, пошевеливая пшеничными густыми бровями, которых была ровно половина от обычной длины, задавал вопросы и собирал складочки на переносице.

– Да, дела-делишки… – в конце концов, покрутив лобастой головой, произнес он. – Если вы, подружки, хотите знать мое мнение – зря вы это!

– Почему? – горячо вступила Лулу, сама себе подивившись. Чуть ли не каждую встречу с Виконтом-Шаховским, ближе которого у нее никого не было, она начинала с приступа застенчивости. Тут же – ничего похожего, а ведь видит этого пшеничноволосого Ваню впервые!

– Агаджанова и такие же другие, если их не бить, станут на-хальными-пренахальными! – привела Лулу свой самый веский довод.

– А если бить, – подхватил лобастый Ваня, – она будет в жертвах ходить, а вы – в хулиганках! И виноватые окажетесь. И ничего никому не докажете.

– Вам хорошо, толстокожим, рассуждать, а если не стерпела душа! – вступила тетя Поля.

– Да, да! – обрадовалась Лулу. – Вот как раз, если душа?

– Знаете, как бывает, дети, на рынке, какая-нибудь баба разжиревшая так скажет, что еле стерпишь, чтоб не заехать по заплывшей щеке… А тут, представляю… каково Шуре. Если бы нам только голова советовала! А Шура вот такая! И дальше будет защищать!.. Вот отец придет, – засуетилась вдруг тетя Поля, – посмотрим, что скажет…

И Танин отец будет обсуждать ученические происшествия? Может быть, дело в том, что отец Лулу слишком важный, чтобы заниматься детскими вопросами? Она вспомнила всегда подтянутого, гладко зачесанного с брильянтином Виктора Васильевича и его короткие команды-обращения к братьям. А возможно, тетя Поля просто пошутила… Но вернувшийся с работы коренастый Татьянкин отец, действительно, с большой заинтересованностью вступил в общий разговор.

– Вы должны, пичуги, всегда веское слово за пазухой иметь. Чтоб кулаки не надобны были. Роза эта и не поймет, что глупость сморозила, а вокруг поймут. Задумаются… А Татьянка правильно сделала, что не полезла.

Несмотря на то, что Танина семья, вроде бы, осудила драку, Лулу совсем не было обидно или неприятно. Она чувствовала, что, не нравься она всем этим людям, они не давали бы ей советов на будущее, не видели в ней опоры для своей Тани. Впервые ее поступки так серьезно разбирались, это наполняло жизнь значительностью. Больше того, допускалась своя точка зрения, и даже с отцом можно было говорить на равных. Татьяна, например, заметила:

– Конечно папа, я же не могла забыть про конспирацию.

Ваня почему-то осуждающе посмотрел на сестру, а отец ухмыльнулся в усы, точно повторяющие цвет и фасон сыновних бровей:

– Конспирацию чего приплела, Шура тут причем? Она против хамства пошла, такие люди необходимы, а то мы для начальства удобнейшими людьми станем…

Лулу не совсем понимала, о чем теперь речь, но фразы Татьяниного отца, которые как будто смачно шлепались на пол, подействовали на нее.

– Как хорошо, когда своим родным можно рассказать про дела! – решилась она одобрить стиль семьи Грицининых.

– Вот это ты правильно сказала, – поддержал Танин отец, которого Лулу тоже почему-то совершенно не стеснялась, – от своих можно скрыть только в одном случае, когда их подвести боишься. Кто меньше знает – лучше спит!

– Хватит вам о делах говорить! Что за времена? Мужики соберутся или дети – все серьезные разговоры.

Тетя Поля подтолкнула их к дверям другой, видно, Таниной, комнаты.

– Совсем темно, я пойду?

– Вот те на! Вроде, на секунду по делу заскочила.

– Мать права, идите, идите, поиграйте во что, в игрушки там какие, а после Ванька проводит и дома объяснит, в чем причина задержки…Ты, Шура, на квартире в Ростове живешь? А хозяева как, хорошие, сговорчивые?

– Нет! Не нужно объяснять, они знают, – поспешно солгала Лулу для их же блага, как только что научили. Ване, явно, не пошло бы на пользу знакомство с Софьей Осиповной.

Они еще полчаса играли в шашки с Ваней и тетей Полей, пока высунувшаяся из часов кукушка не прокуковала девять раз. И тетя Поля сама заторопила:

– Ну, пора, пока дойдешь, да ляжешь, а завтра вставать рано. Ступайте, одевайтесь. Нечего, Татьянка, жалобно поглядывать, не последний раз у нас Шура.

Ваня, кольнув напоследок сердце Лулу завистью, посоветовал:

– Носы в шарфы засуньте, а то погода промозглая.

Лулу пошла чуть поодаль от них: они брат с сестрой, а она чужая. Но Таня крепко взяла ее под руку, и они дружно зашлепали по лужам.

ГЛАВА 3. ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА В НОЯБРЕ.

Кроме «географического» отчества у Георгия Христофоровича, по мнению Лулу, не было ничего достойного звания «географ», ну, или хотя бы «учитель географии». Где ты, знаменитый путешественник, добрый, смешной и рассеянный Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель, добрый товарищ детей капитана Гранта? Георгий Христофорович был настолько тусклым и безжизненным, что даже приказчик из аптеки номер три, притулившейся возле гимназии, которого Лулу всегда мысленно сравнивала с заводной куклой, казался по сравнению с ним полным энергии и энтузиазма. Шелестящим, монотонным голосом учитель перечислял реки, моря, океаны, и вся география выглядела длинным и скучным реестром названий, имен и дат.

И, все-таки, Лулу географию любила – даже в таком невыразительном исполнении это все же были моря, по которым плавали Дик Сэндс и Роберт Грант, это были путешествия, о которых рассказывал Виконт. А на сегодня было задано такое интересное – открытие Америки! Девочки заранее перешептывались и хихикали, гадая, кому из них доведется произнести у доски имя Колумба. Георгий Христофорович на шум в классе, как всегда, не реагировал, привык, наверное. А, может быть, знал, что никто на его замечание внимания не обратит. Его длинный, выгнутый назад, палец прошелся по списку:

– Курнакова! Попрошу к доске.

Такого шанса больше не представится! Лулу не станет талдычить эту скучнотищу из учебника. Она поведает, как все было на самом деле. К счастью, Виконт рассказывал эту историю на русском, и ей даже не придется подбирать слова…

Сначала плоское, морщинистое лицо учителя ничего не выражало, потом в его маленьких глазках пробилось удивление, он пошевелил губами, собираясь что-то сказать, но не сказал ничего и продолжал молча слушать.

– За тридцать три дня бури и шторма страшно потрепало все три каравеллы Колумба. Вернее, две из них – «Пинта» и «Нинья», были настоящими каравеллами, а флагманская «Санта–Мария» – более тяжелой караккой. Ей приходилось труднее других, кстати, позже она и затонула, пропоротая рифом… У мореплавателей уже вовсе не оставалось пищи. Матросы, они были почти все из пиратов и преступников, подняли бунт и схватились за ножи. Что они хотели? Захватить те немногие крохи припасов, что еще оставались. И тут, именно в этот момент … – она сверкнула глазами и сделала драматическую паузу, как Виконт в этом месте, – раздался крик Родриго, впередсмотрящего с «Пинты»: «Земля! Земля!». Пышная тропическая зелень… Разноцветные стаи попугаев… Колумб назвал неведомый остров Сан-Сальвадором, хотя на самом деле туземцы называли его… не помню точно… Какой-то Гуан… но это для нас не так важно… А важно, то, что Колумб был счастлив. Он достиг цели, приплыл… Думаете, в Америку? Нет, он был совершенно уверен – в Индию! С Америкой разобрались, и свое имя она получила позже. Друг Колумба Америго Веспуччи, вслед за ним поплыл по тому же пути. И… догадался, никакая это не Индия, а новый громадный материк. Может быть, по его имени Новый свет стал Америкой? А может и не по его, ведь ни он, ни Колумб Северной Америки в глаза не видели, а имя «Америго» не было таким уж редким в Италии, Испании и вполне могло принадлежать кому-то, затерявшемуся в истории…

И уже поскучневшим голосом она процитировала строчку из учебника: «… двенадцатого октября 1492 года Христофор Колумб открыл первую землю Америки».

Девочки молчали, уставившись на Лулу, как завороженные, и на «Христофора» никак не отреагировали. Георгий Христофорович в недоумении пробормотал:

– Курнакова, но это же не по учебнику… Откуда Вы это все взяли?

– Но это же правда! Или нет, не так. Это правда про Колумба и Веспуччи. А про Америку – неправда. Ее еще раньше открыли… Викинги, – припомнила она.

– Курнакова, а это уже совсем не по учебнику! – поспешно сказал учитель. – Я вас этого не спрашивал… Вы не продолжайте, зачем это? – мямлил он каким-то растерянным голосом. Лулу молча смотрела на него – неужели он ей сейчас поставит плохую оценку? Учитель встретился с ней глазами, помедлил и сказал: