Текст книги "Третья истина"
Автор книги: Лина ТриЭС
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)
– Si, mia bella signorina,[33] в свой уединенный замок.
Он поставил принесенное рядом с коробкой:
– Отведаем этот бесценный дар вместе? Sua Altezza[34] так беспокоилась, слала дворцового поставщика в страну, богатую сластями? М-м??
– Да, у него был долгий и опасный путь…
– Поэтому он вернулся, едва держась на ногах.
– Вико-о-нт!
– А что? Нравится ли вам у меня? Вам интересно?
– О да! В замке великолепное убранство! А как получилось, что ваш зал стал длиннее, я ведь уже бывала здесь?
– Изменил ракурс, обозначил перспективу, – он быстро набросал на обложке взявшегося откуда-то блокнота два легких чудесных рисунка и положил в ее карман. – Рассмотрите потом! А я приступаю к торжественному разрезанию торта, вы разрешите?
– Да, Виконт, я вам это разрешаю! А вы ДЛЯ МЕНЯ специально их поменяли?
– Кого?
– Ракурс на перспективу?
– Ваше остроумие, mia donna[35], как всегда, покоряет, но обязанности хозяина требуют серьезности, мне с ними не справиться, если вы намерены продолжать в том же духе. – Он взял нож и, пританцовывая, принялся колдовать над тортом, не прекращая при этом развлекать свою гостью разговором:
– Я не осмелился добавить к этому великолепию ни заморских фруктов, ни отечественных ягод. Этот шедевр должен царствовать на столе один! Ваше высочество, какого цвета розу и цукат вы предпочитаете?
– Я предпочитаю, чтобы вы выбрали мне этот цвет сами, – нашлась Лулу.
– О, этот изысканнейший ответ могла дать только настоящая принцесса. Я в затруднении… Моя гостья с таким вкусом одета, обойдясь при этом без услуг фрейлин, м-м? Даже дары подобраны в тон. Боюсь внести диссонанс в эту гармонию. Ну, попробую, белую розу и красный цукат.
– Это то, что я хочу!
– Si, mia bella signorina. Удача, я не смял именно их!
– Берите тоже поскорее, Виконт, – вышла из своей роли Лулу, – я такая голодная, как когда мы ничего не берем на прогулку!
– A voi piace viaggiare, mia bella donna? Вы увлекаетесь путешествиями, моя прекрасная госпожа?
Лулу успела ухватить пару слов и с удовольствием применила: Si, signor! О да, прогулками верхом! – Она не отставала от Виконта ни в расправе над тортом, ни в светской беседе. Ей приходилось только немного нагибаться, отвечая, так как ее собеседник уселся с тарелкой в руках, на одну из ступенек.
– Надеюсь, в приятном обществе?
– Меня сопровождает один… король, он только что вернулся из похода.
– И этот презренный неучтивец регулярно забывает покормить вас завтраком?
– О короле нельзя говорить непочтительно. Вы не представляете, какой он смелый, отважный и мужественный.
– Да, должен признаться, я его и впрямь не представляю. Если бы встретил – не узнал.
Лулу отряхнула крошки и вскочила с места:
– Вот сейчас, смотрите! У него такое лицо, смотрит так гордо и говорит этой… фрейлине: «Мадам, заберите ее и умойте, переоденьте и помажьте чем-нибудь – уже пора, набегалась!» И едет скакать дальше. – Лулу тряхнула головой, откидывая воображаемый чуб. При этом она чеканила слова, величественно расхаживая по ковру.
Виконт уткнулся лицом в согнутый локоть, плечи у него сотрясались. Наконец он поднял голову:
– Ваш король – чудной тип! И позер к тому же. Мне стыдно за него.
– Вы опять! – Лулу слегка топнула ногой. – Он имеет право на все! Он – это он! Ешьте торт!
– В жизни не ел ничего лучше, – сказал Виконт, не глядя на нее, – но, к сожалению, конец хорошего часто приходит, когда его не ждешь. Мы доели это чудесное лакомство до крошки!
Лулу подошла к шелковому морю, посмотреть поближе, как фрегат умудряется удерживаться на застывшей волне и откуда на него падает багровый, словно закатный, луч.
– Но мне хотелось бы отправиться и в морское путешествие. Мне обещали… – Лулу лукаво посмотрела на Виконта. Она знала, что одного упоминания о море достаточно, чтобы он загорелся и говорил долго и с воодушевлением.
Но на беду хитрый замысел был сорван криком тетки, очевидно, звавшей ее уже давно и теперь поминающей по старой привычке ее никчемное французское воспитание.
Лулу огорченно взглянула на Виконта:
– Надо идти?
– Мне жаль, что вы покидаете меня, – понимающе кивнул Шаховской, – но делать нечего, – и, скользнув взглядом по ее одежде, добавил:
– Я провожу, Александрин, идем!
ГЛАВА 11. НЕ ПЛАЧЬ, ДИТЯ, НЕ ПЛАЧЬ НАПРАСНО…
Волшебные события этого лета мало-помалу стали для Лулу неотъемлемой частью жизни. Каждая прогулка, каждый день, сотканный из разговоров, новых впечатлений и надежд были ценны и желанны. Она со своим спутником объездила все притоки Быстрой и считала, что знает окрестности, как свои пять пальцев. На глазах домашних ей приходилось бывать не так уж много и, как ни странно, никто не протестовал… Когда Виконт бывал занят, или его не было дома, – а это случалось нередко, – Лулу не без удовольствия занималась. Могла перекопать весь учебник, чтобы придумать убедительный и естественный вопрос, от объяснений которого не отвертишься… Приятно было помогать девушкам, особенно, Тоне, когда они работали в саду, притаскивать тяжелые охапки цветов, купаться вместе с ними в теплых заводях, играть с быстро превращающимися в настоящих собачек Рексятами… Бедняга Жюль Верн, которому было уготовано главное место в этом ее лете, отступил и появлялся порционно перед сном, вместо колыбельной. Не было дня, чтобы, ложась в постель, она не думала: «А что же завтра? Скорее, скорей!». И если бы не Жюль Верн, пожалуй, думала бы на эту тему до самого утра. Когда Вера начала перебирать и откладывать ее вещи, Лулу демонстративно не обращала на это внимания. Она просто гнала от себя мысли о том, что это могло значить.
Двадцать пятое августа свалилось на нее внезапно. Доминик, видимо, получила какую-то депешу из Ростова и объявила ей за завтраком, что вечером они едут. Лулу, оглушенная новостью, не смогла проглотить больше ни куска и встала из-за стола. Встретив в дверях столовой входившего Виконта, она только горько поглядела на него, кивнула и прошла мимо.
Бредя по коридору, она услышала, как маман стала громко по-французски жаловаться, что ей предстоит кошмарная ночь в поезде, что Евдокси не хочет нисколько помочь, что магазины в Ростове открываются возмутительно поздно, и потому ее поездка абсолютно бессмысленна, прямо утром она уедет обратно в имение. А самоотверженному Полю, которому пришлось возиться с неуправляемым ребенком последний месяц, она очень сочувствует. Зато теперь он сможет отдохнуть и предаться более приятным занятиям…
Лулу даже не испытала обиды на маман. Она, не останавливаясь, отправилась к себе в комнату, безучастно поглядела на несобранные книги, рисунки и куклы, а потом до самого обеда просидела на подоконнике, упершись лбом в стекло. В столовую не пошла, вместо этого заперла дверь, ответив на зов, что собирается. Она не представляла конкретно ни Ростов, ни гимназию. Просто знала, что прекрасное меняется на ужасное. И это начнется завтра… Вот уже почти пять, надо же попрощаться с Виконтом! А вдруг он уехал, как в прошлый раз, или обиделся? Она даже не поздоровалась с ним сегодня, как следует. А он придает значение таким вещам! Занятая этой мыслью, Лулу вышла из комнаты. В доме она его не нашла, в саду – тоже. Побежала на хозяйственный двор. Если его и там нет… Ну, что ж… Значит, лето заканчивается не завтра, а уже сегодня… Но едва завернув за угол, она услышала укоризненный голос Шаховского:
– Я же просил вас, Алексей Кондратьевич, не запрягать Арно, он выше других коней, и холка у него стирается…
– Это значит, если поразмыслить, круглый дармоед у нас объявился, другие особи воюют, а этот в упряжке походить не может, – возражал Пузырев.
– Я что, должен повторять? Арно запрягать не надо! – уже с раздражением сказал Шаховской.
– Павел Андреевич! – тихонько позвала оробевшая Лулу.
Виконт повернулся и подошел к ней. Пузырев не унимался:
– Я могу не запрягать, не дубина же… Мне говорят, я же и сам понимаю, лучшего коня портить – это для чего же? Ваше дело приказать, наше дело – исполнять… Пал Андреич, целковый не ссудите?
– Посмотрите в куртке, – не оборачиваясь, откликнулся Виконт и обратился к Лулу:
– Ты что-то хотела сказать, Александрин?
– А вы… вы разве не знаете, что я уезжаю сейчас. Совсем!
– То есть, как это «совсем»?
Он пошел со двора, она, не отвечая, поплелась рядом… В самом начале сада Виконт присел на искривленный ствол, Лулу стала перед ним, опустив голову.
– Да-а. Сегодня у нас сплошной минор. Так, как же «совсем»?
– В Ростов! Маман везет, – убитым голосом прошептала Лулу. Она опустилась в горе на траву.– Прощайте!
Он смотрел на нее с высоты несколько минут молча, потом произнес:
– Мне скрыться после этих слов? А ужин? Твой поезд не раньше десяти, придется мне отсиживаться голодным у себя в комнате все это время. А?
Лулу не откликнулась. Не шутить же сейчас! Только посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Поднялась и, нехотя, потащилась к себе.
– Александрин!
Она, так же печально, снова подошла к Виконту и некоторое время ждала, пока он заговорит:
– Может, твоя маман не будет против, если я сам отвезу тебя в город? Поговорить мне с ней? Или все же удалиться?
Время моментально расширилось, давая возможность соображать, действовать и… волноваться:
– Ой! Ой! А вдруг она не согласится? Я сейчас сама побегу, я так попрошу, так попрошу! Я скажу, что подружусь с господином Петровым… Я… – Она дернулась и, как одержимая, рванулась к дому.
Шаховской догнал ее в два прыжка и остановил, пригвоздив к земле:
– Нет! Стой здесь, на этом месте. Я сейчас вернусь, – и побежал к дому сам.
На месте! Да разве это возможно? Лулу нервно заходила по тропинке взад-вперед, стараясь делать шажки поменьше, чтобы не особенно нарушать его приказание:
– Вот, сосчитаю до ста, и он придет. А если маман скажет «нет», я к тете побегу, скажу, что с Софьей Осиповной молиться буду и кушать много, никуда из дома не выходить, сидеть спокойно, только пусть, пожалуйста, пожалуйста… – бормотала она вслух. – Не согласится, не согласится, разве маман часто соглашалась, когда я просила ее о чем-то? Только платья если, но тут же не платья…
В возбуждении Лулу казалось, что путешествие с Виконтом – единственное, что ей сейчас надо, а что будет дальше, это совсем не важно.
Прошли томительные минуты, показавшиеся Лулу часами, и, наконец, на тропинке появился Виконт с непроницаемым лицом.
– Ну, что? – со страхом и надеждой спросила она.
– Что – «что»? Едем, конечно, – коротко сказал он, – к восьми будь готова.
– Ур-р-ра! Мы едем с вами! Наконец-то! Согласилась! А вы собрались? Я вам помогу. Хотите? Мои вещи уже собрали, я – вам, я хорошо умею…
– Меня сборы не обременяют. – Виконт помотал головой, как бы стряхивая с ушей ее визг.
Потом все завертелось в предотъездной суете, и было жалко, что она раньше не собиралась с удовольствием – ведь это тоже интересное дело! К ужину ее не позвали, прямо в комнату принесли чашку бульона с гренками и ломтики домашней колбасы. Потом она наскоро приняла наставления тети, расцеловалась с ней и, потихоньку, с Тоней, лихорадочно влезла в серенькое дорожное платье с пелеринкой и ровно к восьми часам поступила в ведение Шаховского.
Тот спокойно взял ее чемоданчик в руку и сказал:
– Пешком не трудно? Вечер чудесный, а время у нас есть. По-моему, это приятнее, чем ждать на станции.
Естественно, Лулу приняла предложение с восторгом.
Беседуя о лучших с точки зрения конквистадоров породах деревьев для постройки галеонов, они шли с час, а потом сели на попутных.
Лулу было очень хорошо, конквистадоры казались лучшими из людей, а Ростов – нестрашным, хотя и призрачным. Она знала, что Виконт уедет на следующий день, но впереди было целых десять часов, зачем загадывать? Она, конечно, не уснет ни на одну минуту. Они станут разговаривать, есть пирожки. Это будет самое увлекательное и уютное путешествие в ее жизни!
Но Лулу сама расстроила свои планы. Устав за день от всех хлопот и треволнений, надышавшись свежим степным воздухом, она уснула, как только поезд тронулся. Сквозь сон она слышала, как Виконт разговаривает с соседом, смеется, завидовала этому соседу, но не могла разлепить веки.
Проснулась она внезапно, словно ее подбросило. За окном было темно, все вокруг, включая Виконта, безмятежно спали. Лулу потянула из его куртки за цепочку часы, щелкнула крышечкой… Пять часов… Уже! Она думала, что меньше. Все же, еще долго! Только, как бы разбудить Виконта? Она вздохнула, покашляла, поерзала. Даже попела немножко… Ничего не помогает. Спит, как убитый. Лулу взяла часы и стала «осторожно» укладывать их в верхний карман.
– М-м, – Виконт пошевелился, зевнув, открыл глаза и громко осведомился:
– Приехали?
– Нет, тс-с-с-с, я случайно разбудила вас, хотела посмотреть, который час.
– Посмотрела?
– Угу. Еще только пять! – радостно сообщила она.
– Спать больше не будем?– Он еще раз зевнул.
– Я не хочу, а вы спите, – благородно сказала Лулу.
– Я тоже не хочу, – невнятно ответил он, подавляя третий зевок.
– Как вы думаете, – начала животрепещущую беседу Лулу, – смогу я исправить двойку по арифметике?
– Только взяться, – он посмотрел на нее без особого подъема и протянул румяный Тонин пирожок. – На! – Сам откусил половину другого.
– Да! Я тоже так думаю, мы ведь с вами занимались целые три раза!
– Тем более.
– И вообще, там есть хорошие девочки, они даже хотели сами со мной дружить, и книги я буду читать, и рисовать, и летом приеду опять, да?
– Да. Зимой в Раздольном скучновато. Я и сам там бываю мало.
– А где вы бываете? – она была довольна, это уже разговор, и зевать он перестал.
– В станицах или в каком-нибудь городе. Вот почти всю прошлую зиму жил в Белокалитвенской. Как-нибудь, съездим туда, только не на лошадях, это не близко к Раздольному.
– Съездим! Вместе?– Лулу была поражена таким высказыванием, он, конечно, не выполнял и половины своих обещаний, но обещал-то всегда вероятные вещи…– А что вы делаете в этих городах?
– Как что? Работаю.
– Но вы же в Раздольном работаете?
– Кем это, интересно?
– Учителем?
– Мне казалось, твои тетя и маман обучены, сколько возможно.
– Значит, вы можете однажды не приехать совсем?
– У меня есть определенные обязательства по отношению к этому дому и семье. И я не склонен о них забывать.
За окном посерело, утро разгоралось, соседи постепенно просыпались, кто-то принялся за еду, кто-то оправлял измявшееся за ночь платье. Старушка напротив с жадным любопытством уставилась в окно, словно задалась целью навсегда запомнить проплывающие за ним пейзажи. Вислоусый старик изучал содержимое своего бумажника.
– Что, господин хороший, подъезжаем? Гляньте-ка на часы, – обратился он к Виконту.
– Да, – отозвался Виконт, открыв крышечку часов, – каких-нибудь полчаса, и мы на месте.
Лулу внутренне охнула. Через полчаса все будет кончено? На целый год? И неизвестно, что будет в следующее лето? И где-то на серой улице уже поджидают ее отвратительные Софья Осиповна и господин Петров? Она закусила губу.
– Александрин, – негромко обратился к ней Виконт, – мы скоро приедем, пройдись, приведи себя в порядок. Причешись.
В ответ Лулу неожиданно громко заплакала.
– Что это с тобой? – всполошился Виконт. – Александрин! Это – лишнее!
– Я не хочу… я не могу… я не останусь одна… останьтесь со мной…. Пусть зимой скучно, я хочу домой. Я хочу домой! Возьмите меня в эту Белокалитвинскую. Я… Только не в Ростов! Я не могу в гимназию…я не могу…
Виконт быстро встал, попробовал приподнять ее лицо за подбородок, похлопал по плечу, но сделал только хуже. Она, отчаянно рыдая, вскочила на скамью и обхватила его шею.
Шаховской оглянулся, постарался высвободиться, но безрезультатно. У Лулу свело руки, и разомкнуть их можно было только силой. Вокруг никто уже не интересовался ни собственной одеждой, ни бумажниками, ни пейзажами за окном. Посыпались реплики:
– Куда это везут ребенка?
– Успокоить девочку надо!
– Воды, может, принесть?
– Это все капризы, я своей внучке уже давно надавал бы…
– Или случилось у нее что-нибудь?
Лулу ни до кого и ни до чего не было дела. Она плакала и умоляла взять ее, куда угодно, только не оставлять в Ростове.
– Не нужно было мне ехать, – с досадой сказал Виконт. – Александрин! Ну, не знаю я, как тебя успокаивать! Перестань, пожалуйста. Просто выполни эту мою просьбу. Ты же не плачешь никогда, я точно запомнил.
– Да вы воды ей дайте, совсем зашлась девочка.
Виконт с сомнением посмотрел на стиснутые зубы судорожно цепляющейся за него Лулу, и сменил тактику.
Он перестал отрывать ее, усадил к себе на колени и успокаивающе, потихоньку заговорил по-французски, поводя щекой по ее волосам:
– Время идет незаметно, чего ты испугалась, одиночества? Какие пустяки! А Рождество? Ты что, забыла про Рождество? Вас отпускают?
Голове было на редкость хорошо возле щеки Виконта, и Лулу энергично закивала, не переставая при этом рыдать.
– Видишь! – он явно обрадовался ее реакции и уже увереннее продолжал:
– Рождество – замечательный праздник, проведешь его дома, а ты такая смелая, разве слезы – это для тебя?
– Вы забудете про меня, и я опять буду одна, – толчками набрав новую порцию воздуха, проплакала Лулу.
– Забуду? Никогда, никогда в жизни! Я? Что я когда забывал?
Лулу не захотелось почему-то напоминать, что, увы, очень многое. Она только постаралась проговорить:
– А прошлой зимой, вы же не приехали за мной!
– Ну-у-у, прошлая зима, это прошлая зима, ты просто смешные вещи говоришь… Сейчас ведь другое дело, правда, Александрин?
Она еще энергичнее закивала.
– Вот, – отметил он свои успехи, – совсем хорошо! И я буду приезжать, тут какие-нибудь несколько часов.
Лулу умолкла и навострила уши. Что?!
– Будете приезжать в Ростов?
– Непременно,– с жаром пообещал он, торопясь вытереть ей платком мокрое лицо. – Обо всем договоримся, интересно-то как, подумай. Сама назначишь место встреч, где-нибудь в уютной кондитерской! Мы же с тобой сладкоежки!
Лулу пришлось опять захватить порцию воздуха. Совсем недавно они ели вместе ее торт!
– Нет! Ни в коем случае. Не начинай снова. Я и так еле жив. Александрин, Александрин… – он разжал ее руки и на всякий случай держал их в своей.
– Я спать буду, – объявила Лулу, прислоняясь к воротнику его куртки и вспоминая конные прогулки, разбитые колени и другие чудесные вещи.
Он усмехнулся:
– Как-нибудь, в другой раз – обязательно. Идем, где твой чемоданчик? Он, кажется, открылся?
Лулу подняла голову, взглянула на крепко запертый чемодан, а тем временем Виконт стряхнул ее со своих колен, взял за плечи, в другую руку – пресловутый чемоданчик, и быстро направился прочь из уже опустевшего вагона.
Первое, что увидела через щелки распухших глаз Лулу, была плоская черная соломенная шляпа, венчающая угловатую фигуру Софьи Осиповны.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 1. ЧТО РАЗГЛЯДЕЛА АЛЕКСАНДРИН.
– Курнакова, сообщите классу, что будет дополнительный урок французского.
Дополнительный? Неплохо… – Лулу молча кивнула классной даме. Лишний час посидеть с книгой в гимназии даже заманчиво. Вон, какой противный холодный дождь льет за окном. Плохо только, что нельзя будет чего-нибудь пожевать: Лулу в последнее время пристрастилась читать, грызя семечки, яблоко, орешки...
Но это, конечно, не для урока. Она вошла в класс, – неоспоримо лучшая осанка в гимназии, – и в пространство объявила:
– Еще один французский!
Несмотря на внешне надменное ко всем отношение Лулу, которое достигалось усилием воли и подавлением приступов смущения, девочки уже давно считали ее своей. Она занимала в их обществе вполне определенное положение «неприступной гордячки». Даже акцент, доставлявший ей самой столько огорчений, стал предметом подражания. А о походке нечего было и говорить! Кроме того, было известно, что Курнакова не выдаст, не наябедничает, а если что не по ней, может и отлупить.
Сейчас, на сообщение Лулу класс откликнулся гулом, в котором можно было расслышать все, кроме большой радости. Лулу подошла к своей сумке и достала бутерброд с сыром, оставшийся от завтрака, – хоть на перемене почитать, жуя.
– Шур, пересаживайся ко мне! Только не злись без причины!
Лулу подняла голову и наткнулась на серьезный взгляд таниных светлых глаз.
– Почему? – пожала она плечами. – Я всегда отлично сидела одна!
– Раньше здесь места не было. А то, давай, я к тебе пересяду, хотя тебя скорее не поругают.
– Почему же твоя Катя не приходит? А когда придет, где же будет? Или она и тебя теперь дразнит? Вы поссорились? Но этого не может хватить, чтобы создать нового друга…
– Ты что, разве, ничего не знаешь?
– А что же произошло? – сбавила тон Лулу.
– На следующей перемене… – кивнула Таня на входящую Марию Михайловну.
Лулу села и открыла единственную книжку, привезенную из дома: «Приключения Гулливера». Она просто случайно оказалась среди ее учебников. Но хотя Гулливер и пребывал в весьма затруднительном положении: лежал весь опутанный лилипутскими веревками, Лулу не могла сосредоточиться, она все думала о Тане и ее словах. Неужели с рыженькой Катей произошло что-то ужасное? Или можно еще что-то сделать? Она едва дождалась звонка и с первым же его звуком рванулась со своего места:
– Курнакова, я хозяйка урока, звонок для меня, я вдалбливаю это вам второй год!
Лулу не рада была, что поторопилась… Началась перемена, а Мария Михайловна все еще аккуратно выговаривала слова очередного отрывка из собственной жизни. На этот раз речь шла об ее сыне Бобочке и «пеньюаре», из которого он вырос. На этом примере Мария Михайловна объясняла пословицу «Все течет, все меняется»:
– … ему было шесть месяцев, и он ходил в этом пеньюаре, как король. Но прошел год, и пеньюар перестал на него налезать. Вот где истинный смысл этой замечательной мудрости! – торжественно завершила она. – Теперь можете идти!
Лулу вмиг очутилась около Тани.
– Говори!
– Про Катю? Давай отойдем к окну. Катиного отца… уволили с железной дороги. Сама понимаешь, за что сейчас прогоняют. Я потому тебе говорю, что ты болтать не станешь.
– Совсем не понимаю, – взволновалась Лулу, ощущая одновременно и то, что ей лестно и то, что она глуповато выглядит. – Как уволили?
– Он в стачке участвовал и в забастовке. Так вот, из гимназии Катю исключили, как будто из-за того, что ей стало платить нечем, а на самом деле… они просто боятся, они всех таких выгоняют.
Лулу поняла, что с Катей поступили несправедливо, но разобраться в причинах – не получилось.
– Понятно, – вздохнула Таня. – Ты ведь где жила…
Лулу смутно припомнила по книгам, что именно там, откуда она приехала год назад, что-то похожее было.
Но сейчас она, пережившая целый год изоляции, думала не о непонятных стачках, а о Катиных переживаниях. Как ей одиноко!
– Таня, необходимо к ней пойти! Она без подруг, а привыкла всегда с ними…
– Так я же хожу, что ты думаешь? Ты тоже хочешь пойти? Она будет рада…
– Почему это? Ты забыла про нее и про меня?
– Она не сердито дразнится, а ты обижаешься всегда. Она уже даже боится дальше дразнить, а ты, все равно, драться начинаешь….
– Пойду, – окончательно решила Лулу.
– Тебе, наверное, надо дома спроситься?
– Нет! Я все решаю сама. Дома никто не знает, где я бываю.
Таня удивленно, но вместе с тем и уважительно посмотрела на Лулу, очевидно, не зная, верить или не верить. Другой девочке точно не поверила бы…
А Лулу говорила правду и только в одном погрешила против истины: ничего общего с понятием «дом» в Ростове у нее вообще не было.
Господин Петров, вот уже третий месяц, ездил по своим коммерческим делам, а Софья Осиповна, видимо, опасаясь, что одной ей из стычек победительницей не выйти, предпочитала поменьше общаться с неукротимой постоялицей.
С того самого мгновения, как опухшая от рева Лулу, стараясь не оглядываться на уходившего Виконта, села с ней в пролетку и с большим трудом отвечала на незатейливые вопросы, родственница твердо уверилась, что получила еще более несносную «детку», чем отправила.
Сиденьем в четырех стенах тоску по прекрасному лету было не заглушить, и Лулу пристрастилась к самостоятельным прогулкам после школы. Иногда даже начинала чрезмерно злоупотреблять своей свободой. Но Софья Осиповна в таких случаях, например, изловив ее, выходящую с циркового представления, только вздыхала, говоря, что этот крест на нее взвалили родственники, и она будет, стеная, нести его по жизни, хоть до смерти.
В тот же день, после занятий, Лулу отправилась с Таней к Кате, с такой интересной фамилией, немного напоминающей Францию. Дорогой беспокоилась, что помешает подругам, перебирала в голове разные слова, которыми хорошо было бы начать разговор. Но Татьяна доверительно рассказывала ей такие странные вещи, что беспокойство уступало место любопытству и желанию помочь.
Они вышли на набережную, нашли большой кирпичный дом и прошли по извилистому коридору со множеством дверей. Постучали в последнюю и очутились в кухне, размером с конуру Рекса, или чуточку больше. Но поместилось в ней немало: старушка, два мальчика, довольно толстый котище, столик, плошки, кастрюльки и прочее.
Лулу вежливо поклонилась старушке, сочтя реверанс неуместным:
– Здравствуйте, сударыня, я пока у вас не была, приятно познакомиться. Меня зовут Александра.
Таня слегка подтолкнула ее. Лулу замолчала, удивляясь, что старушка продолжает возиться у плиты, не отвечая.
– Таня, – прошептала она, – эта дама сердится на мой приход…
– Что ты! Она просто не слышит, глухая, понимаешь? Бабушка Зина! – закричала она.– Здорóво!
Старушка обернулась и напомнила Лулу Тоню, только сильно постаревшую. Это сразу согрело. А старушка сказала:
– Здрасте, здрасте! Сейчас Катю позовем, Васек, слетай-ка!
Старший мальчик, не одеваясь, выскочил во двор, а младший продолжал тискать кота.
– Да шел бы ногами, тяжеленный какой! – в дверь вошла Катя, подросшая, и, как всегда, рыжая и веселая.
Лулу широко открыла глаза: на Катиной спине, обхватив руками ее шею, сидел третий малыш, потому Катя шла, сильно нагнувшись вперед.
– Слазь, приехали!– она поставила мальчика на пол, тот качнулся и схватился за ее юбку. – У-у, кто пришел, Татьянка правильно говорила! А вас не позови, так на кухне и простоите до вечера? Ну и стойте, а мы с Тимкой пойдем в комнату яблоко кушать, да Тим?
Лулу всем опытом жизни в двух странах могла подтвердить, что встречаясь, надо здороваться, но бескультурное Катино поведение было каким-то забавным, а малыш и вовсе глянул Лулу прямо в душу.
– Ну, так вы стойте-стойте, может, встретимся, как я обратно проходить буду!
Таня засмеялась, и первая пошла в комнату. Настороженная и обезоруженная Лулу пошла за ней.
– Будете яблоки, как люди, поедать, или соляными столбиками на пороге стоять? Тима, ты реверанс этим ломакам сделай! – Катя постаралась переставить ножки брата в нужной последовательности.
Лулу вскинулась на «ломак», но возня улыбающегося толстячка, который шлепнулся на пол, пытаясь при этом укусить кусочек яблока, очаровала ее.
Девочки засмеялись.
– Ладно. Давай нам тоже. Только одно на двоих, а то мы в школе обе яблоки ели. Правда, Шур? Какой здесь стул сломанный, я всегда забываю…
– Не бойся, батька починил. У него теперь времени много.
Лулу все еще молчала, оглядываясь. Она никогда в жизни не была в комнате с такой странной обстановкой. Как можно было выбрать подобные вещи для оформления? Светлые занавески и столешник делали общий вид помещения веселеньким. Но если приглядеться…
Почему хозяева не выбросят этот большущий ободранный сундук в углу, больше того, на нем, похоже, кто-то спит по ночам? Покрыт одеялом… Это же столовая? Вот канарейка в клеточке. Наверное, поет хорошо… Птичек в Раздольном не держали, разве что куриц и гусей… Но стоит эта клеточка на странной этажерке, от которой отслоилась фанерка… И стулья почему-то разные, это же разнобой?
– Катя, ты, что теперь, как-то бедно живешь? – спросила в задумчивости Лулу и тут же поняла неловкость своего вопроса.
– Это чтó ты, из-за Тимки решила? Так его одень, через полчаса грязный и ободранный, как поросенок…
– Я ей сказала, Кать, – вступила Таня, – ты не обижайся. Мы же обсуждали с тобой. Помнишь? Она же одна только может против Лавровой, а та такие вещи говорит… И вовсе учиться нельзя будет. А вам и вправду, может, чего надо? И отец велел спросить.
– Ха, мы, что одни в чистом поле? Помогают же. Что, Шура, лучше по-твоему, когда всего вдоволь, но все друг с другом грызутся или, когда чего-то не хватает, но дружба?
Лулу не нашлась, что сказать, а Катя продолжала:
– И потом. У батьки профессия нужная, только вот плохо – уехать придется от вас. Железная дорога-то одна. Ничего, в гости позову. Наверное, в Миллерово подадимся, или в Белокалитвинскую…
Лулу вздрогнула:
– Лучше в Белокалитвинскую!
– Почему? Она поменьше, вроде.
– Там хорошо, особенно зимой. Мне говорили…
– Ну, ладно, поживем – увидим, как бабка говорит. Вы лучше расскажите, чего там, в гимназии откалывают? Как меня выжили, так, небось, все Лидии Степановны от радости краковяк танцуют?
– Катя, – Лулу уловила в ее голосе нотки обиды, – не жалей эту гимназию, я бы сама ее с удовольствием бросила!
– Нет, девочки, учиться надо, пока есть такая возможность, – рассудила Татьяна. И Лулу в очередной раз поразилась ее взрослости. В отличие от других девочек, Таня никогда никому не подражала и вела себя, как большая.
– Девочки, а какого я вчера петрушечника видела! Смешнющего, в соседнем дворе. Васек побежал, и мы с Тимошкой подались…
Лулу уже полностью освоилась и получала большое удовольствие от самых простых вещей, которые были так долго недоступны. Посмеяться вместе, переглянувшись с подружками, посидеть вместе. Как хорошо, что к изголодавшейся по общению Лулу подошла именно Таня. Хватило бы сил отказаться от дружбы с кем-нибудь другим?
– Здр-р-р-расти! Здр-р-р-расти!– закричала Катя тоненьким голосом.– Немножечко терпения и будет представление!
– Это как цирк? – спросила Лулу.
– Ой, лучше, хотя цирк – тоже здорово! Ты на каком представлении была, с пантомимой или борцами?
Лулу начала рассказывать про достопамятное представление, после которого она налетела на Софью Осиповну, и до сих пор неизвестно была ли это победа сыскных талантов тетки или случайность. А дальше пошло то, о чем Лулу столько мечтала еще в прошлом году. Они перескакивали с предмета на предмет, оживленно спорили, перебивали друг друга и понимали с полуслова, особенно, упоминая гимназию. И когда оказалось, что уже семь часов, стало жалко, что время пронеслось с такой скоростью.
Татьянка первая поднялась:
– Мы пойдем, смотри как темно уже. Да, Кать, а тетя Лиза где?
– А мамка с братом извиняться пошли. Сережка наш ненароком отдубасил сына хозяйки дома. Тот, дубина стоеросовая, на шесть лет старше Сергуньки, девочки, не поверите: во! – Катя раздула щеки и растопырила руки, – локти к бокам не прижмешь, жирдяй такой, а к мамке побежал жаловаться!