Текст книги "Третья истина"
Автор книги: Лина ТриЭС
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)
Оказалось, что состав с их вагоном отправляется уже через два часа. На этой станции пришлось проторчать три дня. Даже углы сарая, именуемого здесь «зал ожидания», казались Саше привычными, как розовая комната в Раздольном, а женщины и мужчины – старыми знакомыми. Вот, хотя бы дядька, сидящий неподалеку, – он шикал на нее утром за беготню и шум.
В ожидании поезда они нашли себе местечко на грубо сколоченной деревянной скамейке. Виконт устроился на ней вальяжно – небрежно, как будто сидел на роскошном диване: нога на ногу, одна рука – на колене, другая – свободно расположилась на спинке, обозначая для Саши «их» территорию. Он тут же пустился в шутливое обсуждение ситуации, уснащая его такими комическими подробностями, что у слушательницы от смеха начались колики в животе. С головы свалилась шапка. Саша в изнеможении сложилась пополам и ткнулась в его лежащий на колене полусжатый кулак, который некоторое мгновение не отказывался служить ее щеке опорой. Но вскоре несколько мягких толчков костяшками пальцев и легкое подергивание свободной рукой за волосы побудили ее от этой опоры оторваться. Виконт вдруг спросил, понизив голос:
– Помнишь, Сашенька, Летний сад?
– Летний сад в Петрограде?– тут же отозвалась она, замерев, чтобы не спугнуть его новое настроение: «Сашенька»… – Я же маленькая была.
– Маленькая. Да. Года два, я думаю. В чем-то лимонно-желтом. Очевидно, твое пристрастие к золотистым тонам – с тех пор.
– Это вы вспомнили, как было? Как я была маленькой? Я с вами гуляла в Летнем саду?
– Не со мной. Тогда у тебя была другая няня. Вспомнилось вдруг… Я вас встретил... При тебе был женский эскорт, состоящий из Кати и нее… Елены Александровны. Несмышленыш размером с кеглю. Пришло в голову… тебе, тебе, не улыбайся так насмешливо, похлопать высокую статую по щекам и ты упорно добивалась своего, несмотря на запреты. Писк – вот что было твоим аргументом. Дамы были тверды как скала, а я – слабый человек, я внял, поднял тебя.
– Почему? Я вам сразу понравилась? Да?
– У меня было хорошее настроение. Мне кажется, ты после этого посмотрела на меня благосклонно. Обрати внимание, вот когда я начал потакать твоим капризам, баловать тебя!
– Это вы тогда баловали. А теперь, чуть что – за вихры меня!
Виконт засмеялся, смахнул ладонью колечки волос с ее лба. А потом надел ей шапку и принялся аккуратно заправлять под нее волосы:
– Подальше от искушения!
Саша зажмурилась под его рукой. Какой бы ни был холод, руки у Виконта всегда теплые. Не то, что у нее, лягушки… От его слов, растроганного взгляда, ласковых прикосновений, к глазам неожиданно подступили слезы. Она резко вскочила, чтоб он этого не заметил. Схватила кружку:
– Хотите пить, Виконт?
– Хочу. А ты?– он повернулся за флягой.
– Тогда я пойду выпью и вам принесу.
– Сашенька, есть же у нас! Куда ты?
Саша проморгалась и стремительно вернулась, споткнувшись на ходу, как назло, о того самого сварливого дядьку. Тот отреагировал сразу:
– Слушай, уймешься ты или нет? Не удивляюсь, впрочем! Разбаловали: сижу ни ушам не верю, ни глазам. «Сашенька-Яшенька», по головке гладит, это мальчишку-то, да еще такого шалопая!
– Да, безобразник он у меня! – Поль ласково потянул Сашу сесть. Но тут же спохватился и посуровел:
– Сашка! А ну немедленно дать мне воды! И быстро угомониться! Перед людьми стыдно!
Саша, раздосадованная тем, что сентиментальное настроение Виконта спугнули, и осталось неизвестным, до какого проявления симпатии он может дойти, фыркнула в кружку. Нет уж, исправляться она не собирается. Мальчишка должен быть отчаянным. Сейчас она еще подбавит, тем более что, видимо, именно контраст порождает в Виконте нежные воспоминания. Саша плеснула в кружку из фляги воды, подтолкнула ее к нему, шмыгнула носом и объявила гортанным голосом:
– Пойду-ка, еще пробегусь. Может, чего интересное найду… И паровоз не досмотрел.
Но Виконт как-то пропустил ее слова мимо ушей и сказал озабоченно:
– Да, вот что… мальчик мой, во избежание недоразумений. Там, в вагоне держись ближе ко мне и общайся, в основном, со мной.
– Почему? Не похоже?
– Слишком похоже. Они могут отбросить всякие церемонии.
– Виконт, а вы отбросили?
– Тебе показалось? Прости.
– Нет, наоборот, по-моему, у нас все хорошо. Мне нравится все, что вы делаете!
– Все? Ответственно для меня, что ж говорить. Вообще с женщиной, хотя бы с Антониной, тебе было бы во многих отношениях проще, легче.
– Это совсем, совсем разная простота, Виконт, с ней и с вами.
Виконт ответил усмешкой и внимательным взглядом.
ГЛАВА 4. ДОРОГИ, ВЕДУЩИЕ В ХАРЬКОВ
Саша ожидала, что они поедут в таком же переполненном вагоне, как и от Ростова. Но в сравнении с тем, что им выпало, ростовский вагон был верхом комфортабельности. Первое, пришедшее ей в голову при взгляде на уготованное им вместилище, было «ящик на колесах»! Если бы не многочисленные кривые щели, внутри была бы абсолютная темень, но если бы не они же, может быть, было бы, хоть чуточку теплее… Недаром старший из спутников, человек с короткой щеточкой усов и довольно вкрадчивыми манерами, предпочитает отсиживаться впереди, в пассажирском вагоне. Но Виконт и сам туда не пошел, несмотря на приглашение, и Сашу не отпустил, хотя вкрадчивый начальник ее приглашал даже настойчивее, чем Виконта. На станциях старший появлялся из своего убежища и, держа руки в карманах, сосредоточенно прогуливался возле их «ящика». Леха, – именно этим, странным для Саши, именем представился второй спутник, – объяснил, причем удивительно корявым и витиеватым языком, что так он охраняет вагон снаружи. Они же должны быть готовы (интересно, к чему?) внутри. Но, так или иначе, в болтающемся в конце состава, забитом доверху какими-то ящиками вагоне их было трое: Виконт, Леха и она. Виконт серьезно и даже сурово объяснил человеку с усиками, что применяемый им метод «круговой» охраны может быть осуществлен только при наличии и постоянном присутствии юного зоркого помощника. Щетиноусый против незапланированного усиления охранного состава не возражал: «Как хотите, там разберутся». Непонятно, услышал или не услышал Виконт в этом оттенок угрозы, но что бы там ни было, они поехали, становясь ближе и ближе к Петрограду, хотя из-за разрушенных путей и прихотливого наличия или отсутствия поездов двигаться приходилось не прямо, а, по широкой дуге, выгнутой к западу.
– Во! Мой пай-распайчик! Из наших запасиков – вашей милости. А то ж околеем напрочь без нутряного подогреву!– Леха поставил на расстеленную бумагу огромную бутыль.
– Откуда это, Алексей, в таком количестве?
– Это – количество? Это пшик и ничегошеньки! Я те количество продемонтрироваю немедля, безо каких ни на есть отложек! А че ж! Не одни же картинки туфтоватые возить взад-вперед? – он встал и с потрясающей легкостью принес ящик, в котором оказалось еще бутылок двадцать.
– Гляди – энтот продтовар будет получе золотишка. Не дробязник какой! Эрзац-валюта отдыхнуть могет! Только ты энтому охламону зубатому не выдавай. Эт я те под секретом!
Саша задумчиво смотрела из своего угла: что это за странные люди попались им? А Виконт ничему не удивлялся, а наоборот откликнулся вполне приязненно:
– Что ж, пожалуй, кстати!
– Пусть и малец подзаправится, не жаль ничуточки! Сашок, глотани, погрейся!
– Спирт? Ему? М-м-м. Да нет. Рановато.
– А че? Я с десяти употребляю…
– Вы у нас вообще молодец, Алеша!
Виконт встал, снял полушубок и накинул его на Сашины плечи.
– Вам же будет холодно! Вы же замерзнете!
– Ну, нет! Пользоваться двумя средствами обогрева одновременно – это для меня чересчур.
– Поехали с гудочком! – Леха разлил жидкость по жестяным кружкам. – От здорово, что у тебя, друг ситный, пропитание нашлось-отыскалося! Накормил, не заначил! Мы теперя с тобой вроде как дружбаны! А этот, акул живоглотный, рази подумает.? Так и катили бы, животы подтянувши, до самого Харькова! Он че? Сидит себе и трескает, небось, бакалею с гастрономией, а мы тут че? Картинки жевать-пережевывать, иль другие брунчалки-погремушки на зуб кидать?– Леха поморгал толстыми веками с весьма своеобразными ресницами: длинными, редкими и рыжими.
Саша смотрела, как Виконт пьет, задерживая дыхание, как прижимает ко рту тыльную сторону кулака после каждого большого глотка. При этом продумывала ситуацию.
Интересно, что бы сказал рябой Петраков, если бы увидел этот вагон, груз? Не отправил ли бы их всех сразу в ту самую «каталажку»? Пожалуй, эти двое и третий, белесый, оставшийся на станции, не по приказу властей везут свой непонятный груз. Картинки? Как он там сказал? И зачем под охраной?
Леха, прикладывавшийся к кружке гораздо чаще Виконта, постепенно пьянел, ругал почем зря того, в вагоне, уверял «собутыльника», что «шкуродер шахер-махер через их трупешники в силах произвесть…» В его речь прорывались совсем уж странные словеса, видимо ругательства, но Саша отметила про себя, что мужская половина ее семьи, не гнушавшаяся крепких выражений, располагала каким-то иным набором… В очищенном виде Лехина речь выглядела примерно так:
– Мальчонку в заклад хотел,– ишь, хитрован! Я ему… а он грит… подозрительный детина… это про тебя значит, а ты как раз-то и неподозрительный, мил друг-дружбанок, а он… во гад… грит, там разберутся… и шлепнут, коли понадобится… с дорожки-то им куда, дескать… Да и впрямь… куда ж тебе отседова, с чух-чухающего товарняка? Гад-то на остановках... кружит кругаля... вонючка кровопивная, пьява ненасытная… С дорожки… х-р-р… порожки… х-р-р...
По мере его опьянения Саша все больше натягивала на нос и глаза бекешу, страстно желая, чтобы ее владелец подошел к ней. Виконт осторожно убрал громадную Лехину голову со своего плеча, где тот уютно примостился, храпя и причмокивая во сне. Нахмурившись, несколько минут молчал, поглядывая на грубо сколоченную дверь вагона, потом вскочил на ноги:
– Ясно следующее: по одной дороге нам с ними в Харьков не прийти. Останься без меня на несколько минут!
– Нет!! Я с вами. С ним – ни за что.
– Саша, да он пошевелится часа через два. Останься.
Виконт направился к переду вагона, подкинув на ладони свой большой охотничий нож, повозился там. Неожиданно в глаза Саше ударил свет, а на пол с грохотом полетела оторванная доска.
Леха забормотал что-то во сне. Виконт подскочил к нему и заглянул в лицо:
– Тш-ш, тш-ш… Саша, перчатки вытащи там у меня из кармана. Металл, просто рукой не возьмешь.
– А что вы собираетесь делать, Виконт, зачем вы сломали вагон?
– Не весели меня сейчас, ради Бога, Александр. Не время. Ну, стань здесь, если он пошевелится,– дай знать.
Виконт через проделанную дыру высунулся наружу и принялся делать что-то, требующее, судя по его движениям и тому, как он зацепился ногой за упор внутри вагона, огромных усилий. Послышался скрежет, лязг...
– Ну вот, – с трудом переводя дыхание, произнес Шаховской, втянувшись обратно, – ну вот. На счастье, кустарные сцепления. Так и думал.
Вагон стал замедлять ход… потом остановился.
– Приехали. Забирай, что здесь наше. Пошли.
– Прямо так?
– А ты хочешь укатить с собой вагон? Нет уж. Пусть наш новый друг продолжает свою подпольную коммерцию в одиночку.
– Никогда не слышала, чтобы можно было так, на ходу, если вдруг надоест ехать, взять и отцепиться!
– Других причин, кроме «надоело», ты не уловила? Что ж, пусть это будет моим капризом. Готова?
Они спрыгнули на мерзлую землю и огляделись. Вагон стоял посреди чистого поля. Виконт посмотрел на него с неудовольствием:
– Чересчур громоздкое вещественное доказательство нашей проделки. Ну, да все равно. Пошли. Или нет. Погоди, – развернулся он обратно к вагону. – Проверим, что за картинки мы этапировали с такими предосторожностями.
– А вы знаете, Виконт, – поделилась своими давно назревшими соображениями Саша, – по-моему, они – жулики.
– Неужели? – глаза Виконта округлились, на лице изобразился испуг.
Саша поглядела на него укоризненно:
– Ну, Поль!
Он согнал с лица дурашливое выражение:
– Сейчас, сейчас... выясним, какого рода жулики.
Он подбежал к вагону и стал взламывать один из ящиков.
– Может, там провизия? – предположила Саша, вскарабкавшись по высоким ступенькам и помогая ему разгрести стружки. – А вокруг голод...
– На ощупь – впрямь картинки, – засунул руку глубже Виконт. – Постой, как это я не сообразил! Может, что-либо ценное?
В руках у Виконта оказалась ярко намалеванная картина на полотне, размером в половину приличной стены, с девицей, лебедями. Еще несколько таких же упали к его ногам. Он развернул одну на полу вагона и поморщился:
– Смотри, какая чепуха, Саша! Откуда это недоразумение в таком количестве? Даже если это декорация…
Он взломал еще несколько ящиков, вытаскивая из них варианты: девица, олени, розы, беседка, месяц…
Саша подошла поближе посмотреть: неужели все ящики битком набиты такой дрянью? И эти люди так всем этим дорожили?
Виконт нахмурившись, придержал ее:
– Довольно, насмотрелись. Мазня, отвратительно! Пусть те, кому было уготовано обладание этими «сокровищами» скажут нам «спасибо». Мы это уничтожим. Спрыгни на землю.
Он схватил их беспробудно спящего спутника подмышки, выволок из вагона, оттащил метров на двести, уложил в овражек, рядом заставил сесть Сашу.
– Его жечь не будем, хотя он и заслужил. Этим торговать! Повышенный спрос! Кошмар, какой! Посиди тут, не высовывайся, что бы ни было, поняла? – суровый голос не соответствовал, казалось бы, несерьезности затеи: по мнению Саши, расправиться с неугодившими его тонкому вкусу картинками можно было и у нее на глазах.
Он медленно пошел к вагону. Как ни старалась Саша, разглядеть, что он там делал, не смогла, овражек был глубоким, а она была обучена, когда можно Виконта слегка не послушаться, а когда нельзя. На этот раз тон был категоричным. Наконец, он спрыгнул к ним с насыпи:
– Вот и я. Пошли. Это дело сделано.
Он поставил Леху на ноги, поддержал плечом и закинул его руку себе на шею.
– Так. Приобрели нового товарища. И какого удобного!
Когда они отошли настолько, что высокая насыпь перестала загораживать оставленный горизонт, Саша обернулась. Вагон горел. Не успели отойти еще шагов на сто, как в ровном потрескивании большого костра стали раздаваться оглушительные хлопки, завершившиеся еще через пару минут страшным взрывом. От шума полностью протрезвел и, развернувшись в полный рост, оказался выше Виконта почти на полголовы, Леха.
– Эт че прогремело? От чегой-то? Взорвалося? Неуж, искра? А мы-то, тиканули, успели! От здорово! А он-то, погорел что ль? От здорово! А спиртишко-то? Пропал? От жалко! Не? А ты что ль, дружбан, меня выволок? Ну, силен! А паровоз-то где?
– Отцепился и бросил нас. Взрывчатка взорвалась?
– Она, родимушка, ясно, динамит и гранаты.
– Ах, и гранаты. М-да… – он посмотрел на Леху. – Действительно, ясно.
– А мальчонка, где ж? Неужто взорвался?
– Опомнись, вот он. Ты ведь здесь, Сашка?
Саша не успела прийти в себя, как оказалась прижатой локтем к боку Виконта, это помогло ей опомниться настолько, чтобы задать первый из множества вопросов.
– Виконт, Виконт, что все это такое?
– Че такое, че такое, расчекался! Не раскумекал по малолетству и не надо! Амба. Вот че! – доходчиво объяснил вместо отмолчавшегося Виконта Леха. – Разлетелися в щепы, вот это да, фейерперка! Я этому гаду, что нас бросил, как до Харькова дошкандыбаю, вязы сверну. Знаю, для немчуры старается, дрянище паразитное! Ошиваются тута безо всякого зазрения… И все мало им! Эх, путя разворотило! А спирту жалко, не, Викентий, не? А путя не нам подлатывать! Давайте мотать отселя, братовья, пока не застукали.
Так они шли под непрерывную болтовню Лехи, который, несмотря на невзгоды, был в великолепном настроении и о причастности своих спутников к организации «фейерперки» не догадывался. Наоборот, уверовал в героическое спасение своей персоны руками Виконта и время от времени награждал его пылкими объятиями. Виконт первые несколько минут так и шел, с Сашей «подмышкой», а потом отпустил, подтолкнув вперед, все время продолжая упорно молчать. Саша, вынужденная идти чуть впереди, оставила попытки добиться у него ответа.
ГЛАВА 5. ТЯЖКО БЫТЬ МАЛЬЧИШКОЙ
Саша в изнеможении прислонилась к ограде и закрыла глаза. Ну, куда они опять пришли? Ну, сколько это может продолжаться?
– Ты че? Сашец? Че скуксился? Скукотища, да? Давай вот, в денежку сыгранем?
– Да оставь меня в покое. Ничего не хочу! – И мальчишкой притворяйся, и с этим Лехой разговаривай. Апатия и слабость овладели всем ее телом и она, не открывая глаз, медленно уронила голову на другое плечо.
– Вот это да! Вот это скис! С голодухи, ясно! Нам бы с тобой, братан-братишечка, в забегаловку какую смотаться, и на зубок ки-нуть чего, да Викентий велел отсюда ни ногой. Да че! Коли придет, а ты тут в бездыханку шмяканулся, то настучит мне по затылку, пожалуй. А пойти, нарушивши запрет, – опять же настучит! Сила! Че ж хуже? Вот и решай-думай! С этим Викентием сплошная работа башке! А с бездыханкой я не понаслышке знакомство имею, мой родный братушка как-то день-второй не кусал ниче, так в нее самую и опрокинулся…
Под эти разговоры Леха взял Сашу за воротник и повел по улице. Она отбивалась слабо и через некоторое время оказалась в довольно теплом помещении с воздухом, наполненном запахом съестного. От тепла ее совсем разморило и она безо всякого интереса, совершенно безразлично смотрела, как Леха демонстративно вывернул пустые карманы перед каким-то человеком в фартуке и тут же схватил его за ворот. Тот, будучи на две головы ниже почти двухметрового Лехи и раза в полтора тоньше, моментально съежился и засеменил к печи.
Леха, заломив шапку, победно уселся напротив Саши. Его огромные, желтые в крапушку глаза сияли наивным торжеством. Конечно, Саша была голодна, но и горячая похлебка не возвращала бодрости. Она даже ела через силу.
– Вон ты смышленый, Сашок, пораскинь мозгулькой. Туда, к церквушке, условленному месту, наведаться не грех. Как бы не осерчал Викентий-то. А ты тута как же?
– А что я? Иди.
– Ишь, хитрован! Иди, Леха под монастырь своим ходом! Тя оставить без догляду – хлопотишек не оберешься. Иль не велено мне: глаз не спускай, оно, по-нашенски, значит, лупетки навостри с целью доброкачественного надзору!!!
– Да иди, ничего! Я же сижу на месте, люди вокруг!
– Во! Я мигом смотанусь! Нога тута – другая тама. А коли, кто подойдет, отымать чего станет, ты сразу: Леха, братан мой, как придет, врежет, до конца деньков не очухаешься! Понял – нет, как гадам каким острастку дать?
Он ушел. Мимо окон прошли неправдоподобно правильным строем немцы в шапках с остриями. В который раз за сегодняшний день Саша слушала звук кованых сапог. Похоже, именно в эти дни немцы входили в Балаклею. У нее от клацающего звука поползли мурашки по телу.
… – А где мой суп? – весело спросил Виконт, войдя и усевшись верхом на стул.
– Сейчас вдругорядь кухаря встряхну, может, еще пару мисочек подсыпет, – прогудел пришедший вместе с Виконтом Леха, очень довольный, очевидно, тем, что все сошлось, и не надо держать ответ за отклонение от инструкций,
– Ему надо заплатить, мы уже две миски съели,– заставила себя произнести Саша.
– Ну, разумеется, я заплачу, что за разговор? – Виконт кивнул хозяину, который после некоторых колебаний приблизился к их столу с тарелками. Леха не отказал себе в удовольствии пугнуть его, двинув челюстью.
– Так, – не отреагировав на его тихое хулиганство, сказал Виконт. – Друзья мои, очевидно, уже вечером мы покинем прелестную Балаклею. Кстати, вы куда держите путь, Алеша?
– Как это? С вами держу, куда ж еще? Надо же тому вязы свернуть…
– Вы уверены, что это – конечная цель моего путешествия?
– А то нет?
– Пойдемте отсюда, что мы тут сидим?– чуть не со слезами в голосе сказала Саша.
– Куда, Сашенька? Погрейся, здесь тепло.
– Ты не видал, Викентий, чего он тута вытворял, чуть с ходуль не сковырнулся. Эт я только оттого и нарушил, по обстоятельствам мыслил, значит, как ты наставлял в прошлый раз! Че он такой хилый? Из буржуёв, не иначе. Я слыхал, таких несваренным мясом кровавым пичкать надо…
Виконт положил руку Саше на лоб:
– Нездоровится, Саша?
Она капризно ответила:
– Куда мы опять? Куда едем вечером? Я не хочу. Я шубу хочу снять, наконец. Она такая тяжелая. Сколько можно ее таскать? Да нет. Как хотите! Пусть поедем, мне все равно.
– Не понимаю, ты заболела или просто хандришь? Впрочем, так или иначе. Тебе надо полежать, отдохнуть. Отложим отъезд.
– Во! Из-за Сашки завязли. Ни тпру, ни ну!!!! Чего? Под его дудку? Не помрет, не сахарный. Поехали!
– Я знаю, что делаю, – отрезал Виконт.
– Оно, конечно, коли ты. Тута я кляпиком заткнулся. А че! Отдыхнем. Не уйдет, гад! А? Верно говорю?
– Надо искать пристанище. Квартиру, иными словами.
– Это я мигом.
– Почему вы так уверены в успехе этого предприятия, Алексей?
– Вам что в мыслю впало? Я немчуру напугался? Они тута в каждый дом на постой, чаи гонять, а мне – без места? Я че – хуже их? А тем более ты, Викентий! Ну и Сашок тож... Они ж нам в подметки не годятся. Да пущай эти чертовы балаклейцы попробуют меня в ихнюю лучшую залу не запустить, когда я за друзей хлопочу!
– Очевидно, это вашему отсутствию в Киеве в нужный момент, Украина обязана союзу с Германией. У вас что, Леша, личные счеты с этой державой?
– А че приперлись… А че лезут? Че им у себя не сиделось? Че у нас, своих не хватало? А…
– Не будем разбирать причины их вторжения. Отложим до лучших времен. Германия, между прочим, прекрасная страна. Я там бывал и неоднократно. – Виконт говорил, поглядывая на Сашу. Она ответила мрачным взглядом:
– А я их тоже видеть не хочу. Меня их присутствие просто давит. И как это мы к ним угодили! Вокруг – как часовой механизм. Везде металл. Везде серое, все движется, как заведенное, раз и навсегда…
– Ты че, за меня иль не за меня? Викентий, че это он несет, ты уразумел?
– Алеша, вы начали с приятных слов, что квартира – мигом. Так идите же!
Леха закрыл рот, подумал и, махнув рукой, поднялся.
– Да, кстати, не побейте там кого-нибудь в хлопотах. Вам сколько лет, Алеша, я все хочу спросить?
– Так чего ж стеснялися?– расплылся Леха.– Девятнадцать стукануло в темечко! А вам?
– Девятнадцать? Il est encore jeune[55] да, Саша?
– Ну и что же? Какая разница?– безразлично спросила она.
Виконт вздохнул и снова повернулся к Лехе.
– Мне порядочно. Тридцать.
– Двадцать девять ему, – ворчливо вмешалась Саша. Даже если бы она умирала от слабости, и то вступила бы в торг по поводу его возраста. Каждый год разницы казался ей дополнительным барьером между ними. – Или двадцать шесть, или еще меньше.
– Остановись, мой милый, пока не поздно, а то выяснится, что я самый юный и, следовательно, самый неразумный в нашей компании. Алеша! Вы что, уже вернулись?
– Ну да, скажете! Я ж слушаю, как умные люди говорят, шутют, жалко переть недослушавши…
– Я обещаю, что без вас мы не пророним ни одного умного слова.
Леха, очевидно, удовлетворенный обещанием, удалился. Виконт немедленно пересел на сундук, исполнявший у хозяина роль лавки, и оказался прямо напротив пригорюнившейся Саши.
– Вообще-то нам, мужчинам, положено в помещении шапки снимать, рискуешь прослыть невежей, а я – никчемным отцом.
Несмотря на удовольствие от звука его ласкового голоса, Саша продолжила свое сердитое выступление:
– Вы не похожи ни на какого отца!
– Что так категорично? Во-первых, похож, на своего собственного. Во-вторых, живи мы в петровские времена, вполне тянул бы на твоего, сынок, – он стянул с запарившейся Саши меховую ушанку и стал пальцем тщательно, чуть-чуть хмурясь, поправлять колечки ее вспотевших волос.
Саше стало легче и лучше, она потянула с себя и полушубок. Виконт помог избавиться от него, потом приблизил к ней лампу, изучил лицо и продолжил тем же тихим, мягким, чуть хрипловатым голосом:
– Тени как интересно ложатся… Я все понял. Ты истосковалась по духовной пище. Я расскажу тебе сегодня о Караваджо. Неестественно, что тебе, в твоем возрасте приходится столько сил отдавать заботам о куске хлеба, о ночлеге… Книги! Я сам стосковался. Кажется, даже Надсона, и того взял бы в руки без омерзения… А уж Чехова, Куприна! А-ах! В Петрограде, у Семена неплохая библиотека. Разговеемся. Много моих. Шиллер, Гете, Мольер, Бомарше, Мериме. Произносить приятно. Великолепные издания. У меня есть флорентийское издание Леонардо «Tutti gli scritti»[56].
– Нет, нет. Вы как следует… вечером, подробно. – Саша разом преобразилась. Она почти физически чувствовала, как усталость сползает с нее. – Нет, и сейчас немного расскажите. И вечером, когда никто не будет мешать... Нет, лучше сейчас не надо. А то скажете: « Разве я тебе уже не рассказал?»
– Какое коварство! Я на него не способен.
– Вы не способны? Вы сто раз так делали!
– Ах, так? – «ледяным» тоном произнес Виконт, скрестив руки на груди.
– Это я не ворчу, вы не думайте.
– А что это за выпад в таком случае, объясни мне?
– Это совсем не он, а обыкновенная справедливость, и потому что боюсь, что вы так сделаете, ведь на самом деле!
– Самое плохое, настолько привык к твоему языку, что не обращаю внимания на ошибки. А тебе природное упрямство не дает перенимать правильную речь. Мою. Что за фразу ты сейчас произнесла? Откуда взялась эта нелепая конструкция? Как тебя люди-то слушают?
– А Леха еще хуже говорит. Почему вы на него не кричите?
– Я не кричу. Я даже голоса не повысил, я почти прошептал! А разницу между собой и Алексеем ты признавать отказываешься?
– Ну почему? Я – девочка, он – мальчик. Виконт! И стихи мне вечером тоже! Когда Леша спать пойдет. А я буду следить за своей речью. Что я там такое сказала, скажите, я исправлю. Вы просто мало разговариваете со мной последнее время... Я обещаю в будущем внимательно следить за построением фраз.
– Так. Теперь пошла цитата из грамматики Кирпичникова.
– Не вы ли ворчите, Виконт?
– Я, я ворчу. Знаешь, тымне почитаешь стихи. Мне тоже нужна духовная пища. Я люблю слушать, когда ты читаешь. Сегодня Беранже или Готье.
– Хорошо, хотите «L’Art» par Gautier?[57] А может « Art poétique» par Verlaine?[58] Только, Виконт, давайте, не только на французском! И русские. Ведь стихи – самая правильная, красивая речь. Вот и потренируюсь под вашим присмотром. Хотите Тютчева или Фета? Или вы все-таки не любите Фета?
– Не люблю. Знаешь, Сашенька, почитаешь Пушкина. Ты замечала, что французские поэты поверхностны рядом с ним. Их стихи прозрачны, изящны. Но они, как узор на стекле, за которым – жизнь.
– Просто, Пушкин наш. Ваш и мой. А вы подумали когда-нибудь, что у меня с ним одно имя? Хорошо, верно?
– Верно.
На них давно уже поглядывала какая-то женщина, видимо, имевшая отношение к хозяину. Саша, увлеченная разговором, только краем глаза отмечала ее настойчивое присутствие где-то неподалеку. Наконец, женщина решительно подошла к их столику. Улыбаясь, присела на тот же сундук, где сидел Виконт, и заговорила, с мягким украинским придыханием:
– Ось, дивлюся, що ви за людина така? Якщо хочете ще поїсти, чого ж мене не кличете? Сидить собі, розмовляє, нічого не робить[59]
– А вы, каких действий от меня хотели бы?– Виконт оглядел ее как-то по контуру и растянул губы в ответной улыбке.
Женщина, заслышав русскую речь, стала вплетать русские слова, возможно, считая, что полностью перешла на этот язык:
– А я к тому,– с коротким утробным смешком сказала она, – шо може хтось по наливке скучает, той що в погреби? Може бути, що так? А може бути, хтось поглядить на вси боки[60], чи не нравиться хто? – не сводя с лица Виконта взгляда, женщина сделала знак хозяину рукой.
Прослушать
– Вы, то есть? Я ведь смотрю уже, – тоже не отводя от нее глаз, заметил улыбающийся Виконт.
Хозяин поставил перед ними бутыль с переливающейся темно– малиновой жидкостью.
В «гляделках» принимала участие и Саша, в упор рассматривая женщину. Красивая! Сочная и стройная одновременно. Кожа гладкая, блестящая, глаза крупные и яркие, как сливы, щеки с румянцем. Да что же это? Неужели в ней нет никаких изъянов? Не может быть! Есть, есть, наверняка! Брови широкие, короткий носик – толстоват, на щеке – темная большая родинка, подбородок тяжелее, чем требуется по канонам изящества. Но, как назло, это ее совершенно не портит! И видно, знает, что красивая, такие томные тягуче-медовые движения! Самое неприятное, что на нее, Сашу, – никакого внимания. Хоть сгори от возмущения! Разговаривает с Виконтом, как будто сто лет его знала, да еще теребит кончиками пальцев обшлаг его тужурки! А рука Виконта даже не думает убираться!
– …Да, Серафима, Сима, Симочка для вас! Чи знаете, цей дом мне от чоловика остався, як наследство, не дарма ж я доглядала три года за семядисетилитним? Панасичу ось тепер здаю!
– Чему же вы смеетесь, раз ваш муж умер?– сурово, как обвинитель в суде, вставила свое слово Саша.
– Красивий хлопчик у вас какой! Не-е-жненький! От по кому дивчата помирать будуть!
– Не думаю,– засмеялся Виконт.
– Ий-богу, сама бы расцеловала! Задушила б просто! Ревнувать не будете? А може дочушка моя коли в него закохаеться…[61]
– Вряд ли мы задержимся здесь до этих времен!
Вот это он сказал правильно, но все равно Саша была недовольна ситуацией и возмущенно посапывала слегка заложенным носом.
– До цих, до тих, а поки поживите у мене, ради будете. Дом большой, светлий, покойний... Ви ж шукаете, я слыхала. – Она свернула округлым сдобным калачом руки на груди и потянулась. – От-дох-не-те…
Ведь хорошо. Саша так устала, еще неизвестно, что там найдет Леша и найдет ли вообще, а здесь, сама говорит, большой дом. И правда – чисто, уютно… Нет сил терпеть уже, кончились они, эти силы, даже высморкаться воспитанная Саша не может себе позволить при людях, а давно надо бы... Так хорошо, удачно, – убеждала она сама себя. Но, что же мучает ее в этой женщине, так, что расплакаться хочется?
Виконт оглянулся на Сашу, которая исходила тревогой, помолчал и с неопределенной полуулыбкой ответил:
– Да нет, пожалуй!
Серафима принялась его уговаривать. И опять, ничего такого – не хотела упустить явно выгодного жильца. Но чем горячее становились ее предложения, тем решительнее он отказывался. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, и сколько бы Саша гадала, в чем тут подвох у Виконта, если бы в сгустившиеся сумерки «залы» не вбежал запорошенный снегом, запыхавшийся, но радостный Леха.
– Раскатавасилося! Метет – во! Но Леха сработал! Все по фактуре! Старуха – мировецкая, хотя труха с ей сыплется без вопросов… От ведьма носатая, а домишко-то сдает! Мне уж невмоготу было. Куда ни ткнешься – обратно паразиты ошиваются. Врежу, думаю, хоть душеньку отвести, да тут ты, Викентий, встал передо мной, как лист перед травой, со своим наказом против колотушек, значит… Да еще и про страну распрекрасную... хотя, пусть се там бы и проживали. А че? И вот оно – тут же подфартило! Старушенция на отлете жизнь устроила и, грит,… хоть бы последний бандюган, да свой… – Леха шмыгнул носом то ли расчувствовавшись, то ли оттаивая. – А мы, рази, последние? Пущай, грит, чего хочут, того и делают в моем дому, и банька к тому же прилагается… А грабить, чтоб не очень, грит. Так рази мы будем? Мы че? Я ни-ни, а Викентий – антилигенция, ему не до того! Оттуда и лицо подозрительное для того гада оказалося! И где ж тот паразит теперя? В Харькове? А Викентий– антилигенция? Здесь, с Лехей, пуд соли делит напополамку! Да я такую антилигенцию за сотню фраеров…
