Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)

Ноги вели сами и как-то легко, хоть воспоминания ещё казались мутным страшным сном, будто они сейчас придут к месту, где раньше стоял и горел автобус, а там ровно ничего из того сна и разбита, например, красивая клумба. Лучше уж клумба. Но вот уже впереди – знакомый проспект; не узнать, конечно: домов стало меньше, широких пустырей – больше. И вот на том месте, где умирала маленькая Дженни, теперь не стояло никакого покосившегося здания, а находилось… маленькое, зажатое с двух сторон уцелевшими домами кладбище. Джон изумился, подумал, что ошибся, прошёлся туда-сюда, осмотрел ближайшие дома и вновь вернулся: нет, это было точно здесь. Чес это тоже подтвердил, ведь чётко запомнил номер дома, где насмешливо разыгрывалась драма, а это кладбище как раз поглотило этот самый номер, оставив проплешину между 11 и 15.

В голову закралась острая мысль-ледышка; Джон похолодел, но делать было нечего: надо проверить. Да и на что он надеялся, решив приехать сюда через год? Всё поменялось стремительно, будет меняться в будущем, и это даже более чем нормально. Заборчик у кладбища был низкий, нарошнишный, яркого синего цвета; они прошли вдвоём, отодвинув скрипучую дверцу. Само кладбище было, по сути, небольшим, но аккуратно разлинованным на зоны, разделённые высокой чёрной решёткой, между которыми пролегали узкие, наспех выложенные булыжником дорожки. Здесь было намного влажно, уныло, одиноко, и казалось, что своим приходом Джон с Чесом спугнули духов, шёпотом переговаривающихся здесь. А может, это шумели низкие, молодые деревца. Будка охраны мрачно пустовала, зарастая ржавеющим плющом. Джон стал осматривать надгробия с правой стороны, Чес – с левой. Почти однотипные чёрные плиты с лицами, такими пустыми и уже никому ненужными, когда-то весёлыми, но от какой шутки – уже навсегда забытая история. Сначала виднелись лица взрослых, какие-то подписи к ним, несметное количество ярких, бравурных для такого тихого места цветов и свечей. Затем дорожка разделялась на две; памятники стали попадаться разномастные: то серая плита, то огромная мраморная, то и вообще «безличный» крест из камня. Джон и Чес повернули почему-то направо. Здесь сплошь было кладбище маленьких детишек, ещё совсем детсадовцев… плиты усыпаны промокшими, озябшими игрушками, преданно ждущих своих хозяев, цветы ещё более яркие, ещё более наивные, а промежутки между датами меньше и меньше…

Джон просматривал поверхностно, не вдаваясь в подробности, но резко замер перед одной маленькой могилкой; одна незначительная мелочь, и у Джона всё ещё чётче прояснилось в голове. Типичная серая плита, на ней – едва различимые черты четырёхлетнего мальчишки, а вокруг, как обычно, пёстрые букеты и игрушки. Но вот среди игрушек он взглядом уткнулся именно в одну: чудесный пушистый кролик (когда-то белый, теперь поседевший) с большими голубыми глазами и пластмассовой морковкой в лапке. Константин зашёл за ограждение и присел рядом с игрушкой; на шее у кролика должна быть круглая пластина с выточенными буквами. Так и есть; «от Дженни». Джон резко встал и отпрянул. Он не думал, что так будет, но здесь были похоронены почти все группы из детсада, уехавшие вместе с Дженни. Джон и Чес покинули их, а вскоре, видимо, произошло нечто ужасное, но вместе с тем и ожидаемое: упавшая ли бомба или обстрел. Здание рухнуло и бережно укрыло под собой людей.

А что насчёт игрушки… Дженни очень хотела подружиться с мальчиком из старшей группы, и на день рождения того ей захотелось сделать ему подарок. Джон собственноручно вырезал эти буковки на пластине, а дочка была счастлива, когда вернулась в тот день, ведь тот мальчик просто сиял от радости – как-то очень по душе ему пришлась эта игрушка. А теперь от всей этой детской, невинной истории остался лишь сам кролик – всех пережил, зараза! Мокрый, местами порванный кролик с потрескавшейся морковкой и тусклыми глазами; видимо, так и должны заканчиваться все светлые истории.

Джон быстро выбежал из этой могилы и быстро пошёл дальше, по пути, едва ворочая языком, рассказывая Чесу, что всё это значило. Парнишка едва поспевал за ним и вдруг решил, что надо внимательнее поглядывать на левую сторону. И вот, в конце кладбища знакомый до сухого сжатия сердца в комочек деревянный крест. Простой деревянный крест, на том же самом месте; Чес вспомнил, резко побледнев, и именно поэтому сказал обратить внимание налево. Они подошли ближе; Джон ощущал, как внутри прорывалась старая рана; каждый шаг – аккуратный надрез. Рядом росло всё то же чахлое деревце, вокруг тщательно выстрижена трава, а рядом с крестом кто-то из жалости бросил скромную охапку цветов и парочку игрушек – почему-то грязных кукол, как будто знали, что девочка. И да, таковы правила: нет лица – нет роскошного убранства. Глупое, безбожное правило. К чему этим погибшим детям всё это? Где оно было во время их жизни?.. Странные, уходящие в звонкую пустоту вопросы.

Сначала Джон зашёл за ограду, потом рядом с ним примостился Чес; он жутко дрожал, он потихоньку ломался внутри. Именно он, этот парнишка, был рядом с ним тогда, именно он знал Дженни, помнил ту скорбь, ту витающую в воздухе смерть, осознавал, что ему придётся возвращать бывшего напарника из потрескавшегося, мутного бытия. Он – был и впрямь ангелом с обрезанными крыльями. Да что был – есть… И теперь этот ангел, стыдливо пряча свои нарастающие крылышки, дрожа, стоял рядом с ним и вдыхал жёсткий сырой воздух, пытаясь потушить в глазах нараставшую панику. Джон вдруг всем телом ощутил, что Чесу пришли в голову пропитанные солоновато-едкими слезами воспоминания, как он откапывал эту яму, как сколачивал непослушные тяжёлые доски и как отбивал себе и мозолил пальцы; как лопата непослушно скрипела, а маленькая бледная девочка смотрела сквозь закрытые веки на его старания, лежа в самодельном гробу. Он ведь сам плакал, но, преодолевая боль, делал всё это вместо него, отца Дженни. Константин ненавидел себя в то время, такого раскисшего, не способного собраться, такого слабого и отвратительного.

Джон взял его мокрую ладонь и внимательно посмотрел в его поблёскивающие океанским дождём глаза. «Всё будет хорошо…» – шептал он, и в глазах Чеса облака действительно расходились. Уже и не будет иначе, будет только хорошо. Если не воспоминания начнут чахнуть, то эмоции от них; эмоции – штука такая, затухающая, зарастающая пылью от количества дней, прошедших с тех самых «эмоциональных» пор. И когда было хорошо, и когда было плохо; всё пройдёт, останется слегка щемящая пустота в душе. Почти ставший однажды ангелом Чес это понимал и кивал в такт успокаивающим словам.

Потом, когда Креймер успокоился, а в его глазах слепым блеском заискрились огоньки, Джон понял, что забрал у него эту горечь и резко сыпанул на своё сочащееся кровью сердце. Больно, колко, почти слёзы подступили к горлу. Он вдруг и сам ожил, сам понял, до каждой мелочи, до каждой, сводящей с ума мелочи, что же произошло. Вспомнил, как встречал Кейт из роддома и был даже счастлив – если не с Кейт, то с заботой о Дженни; вспомнил, как они быстро и легко сошлись на этом имени – миленьком, напоминающем о бескрайних равнинах сразу же за Ирвайном; вспомнил, как ходил гулять в парк с дочерью и её волосы цвета густой смолы, заплетённые в две косички, непослушно развевались за ней, когда она каталась на карусели. И следом за этими пахнущими детским шампунем и сладостями обрывками памяти следовали другие. Это отвратительно воняющее помещение, куда уже давненько пробралась смерть и сидела-ждала своего часа, жидкий мертвенный свет, льющийся… кстати, откуда? сжавшаяся в мелкий комок Дженни с прокусанным до крови губами и растекающейся по телу заразой, Чес-призрак, не дающий ему умереть и почему-то всё равно относящийся ко второму плану; и он сам, такой жалкий и беспомощный, что-то бесконечно рассказывающий дочке, старался уболтать, кажется, не её саму, а только смерть рядом, чтобы оттянуть момент – неизвестно зачем, но все так делают. Убого, что и говорить. Джон тогда и потерял, и приобрёл. Приобрёл Чеса, заснувшего на его плече, когда во всём свете существовали только они вдвоём, удивительно яркие звёзды, пославшие им гибель, черничного цвета небо, струйка дыма от дешёвых сигарет, словно жидкий жемчуг, пропаренный на огне, и обгрызенные, холодные сердца, только-только коснувшиеся друг друга – казалось тогда, что-то выйдет из этого, точно.

Навязчивая мысль курить вновь засигналила в голове Константина; с одной стороны, отказаться от курения оказалось даже по-смешному легко, а с другой – иногда возникали уж слишком сильные и буквально заставляющие мысли. Но Джон держался. На щёку упала колкая прохладная капля, потом на нос, затем попала в глаз, и тут же вспомнилась сказка о Снежной королеве, которую очень любила слушать Дженни; а теперь что будет, если не льдинка попала в глаз, а капля? Кем станет Джон: приспешником самого Дождя, а на месте сердца у него будет сосуд с овальными каплями?.. Глупейшие мысли.

Чес в это время запрокинул голову назад и вовсю ловил на своём лице капельки, будто с радостью хотел превратиться в персонажа очередной сказки. Джон также поднял голову вверх: пусть парнишка не будет одинок в своей участи. Глаза заливало водой, а дыхание иногда перехватывало; может, они бы и вправду перевоплотились, если бы не какой-то крик на заднем плане и шаркающие шаги. Оказывается, сторожевая будка была не пуста: в ней сидел охранник, похожий на лешего, почему-то с длинной спутанной бородой. Он неспешно подошёл к ним и, окинув их взглядом, понял, что они не случайные прохожие, потому и кивнул.

– Кто-то из вас… отец? – наконец несмело спросил он. Джон кивнул и глухо сказал: «Я». Охранник судорожно кивнул и сделал ещё пару шагов, чтобы его стало лучше слышно.

– Мои соболезнования… Когда случился обвал здания, на заднем дворе уже стоял этот крест… Мы ни в коем случае не раскапывали могилу, подумали, если родители ещё живы, они придут. Мне нужно вас на пару слов… насчёт надгробия и самого гроба. – У Джона на слуху скрипели эти противные слова; сейчас ещё и денег попросит, чтобы установить тут шикарную плиту, и развод получится самый лёгкий: ну, какой близкий человек, а уж тем более родитель, станет на этом экономить?.. Ситуация была щекотливая. Константин отчего-то не был готов к этому разговору: силы думать о чём-то попросту исчезли. Чес поймал его безэмоциональный, уставший взгляд, аккуратно взял за руку и кивнул. Ему тоже было больно, но боль оказалась чуть-чуть иного характера: колкая, но не ноющая. Джон всё понял и выдавил из себя благодарную улыбку.

– Пойдёт Чес… Он тоже знал Дженни. Его будет труднее вывести из колеи… – Джон говорил со злорадной усмешкой. Охранник недоуменно посмотрел на них и тихо проговорил что-то; Константин не услышал и не хотел слышать, а Креймер отошёл к мужику-«лешему». Они в итоге ушли к будке, что находилась в самом начале, а Джон остался наедине с мыслями. Накренившийся на сорок пять градусов вправо крест, прогнивший, разваливающийся, и он сам (может, тоже прогнивший или разваливающийся?). Дождь забарабанил по макушке сильнее, а внутри сердца загудел ветер, болезненный, шипящий, сковывающий. Конечно, Константин уже не в первый раз думал, что заводить ребёнка было большой ошибкой, но кто ж знал… кто ж знал, что и он попадёт под какую-то масштабную часть жуткого эксперимента, который проводили внеземные силы и смысл которого до сих пор известен смутно… Да-да, всё эти статьи. И вот он думал после такого: было ли лучше ему знать это или оставаться в неведении, списав на террористические группировки исламистов, как это сделали остальные? Ведь его разум очень тяготили эти мысли – терпкие, плотные, сложные.

Что же произошло, в конце-то концов – наверняка у многих возник этот вопрос. Точного ответа не было ни у Джона, ни у тех супер важных дяденек, которым он показывал установки, ни у инженеров, что эти установки изучали. Всякий новоприбывший учёный (в прошлом – трусливо убегающий из-под обломков офисный клерк) имел своё личное мнение, основанное лишь на том, что видел он. Журналисты-писаки, выползая из своих ещё более прогнивших жилищ, вещали всякую дребедень, наконец дав волю своим талантам навести воды в тексте на девяносто девять процентов. Назвавшие себя сталкерами нового поколения уходили в руины, откуда все бежали, и доставали оттуда разный хлам – даже сложно определить, точно ли не Земной, называя его загадочными именами и приписывая уж совсем невероятную историю. И таких историй – заслушаешься, жизни не хватит! Хоть бери и пиши сказки по ним. Одна забавнее другой; может, для Джона это и было бы забавно, коли не было бы так больно.

Единственное, во что более-менее верил сам Константин, было версией под названием «Это был эксперимент». Были версии насчёт истребления людей, захвата какого-нибудь нужного материала или, например, мести за нами когда-то свершённое, о чём человечество уже давно забыло. Но всё это были идеи сырые, даже на этапе логики и рассуждения – уж не до вещественных улик, как говорится. Устоявшая почти все перипетия мысль была такой: да, имел место быть эксперимент со стороны неких внеземных сил. Кто это был – до сих пор сказать сложно; ни один из рассказов очевидцев, тех, кто видел космические корабли вблизи, не затрагивал этот момент, потому что попросту люди не успевали смотреть, да и будет ли видно сквозь этот корабль что-то – тоже хороший вопрос. Что это был за эксперимент и почему люди не смогли его предупредить? Такие вопросы мучили всех более-менее смышлёных людей, в том числе и Джона. Пришлось загрузить в себя много информации с листов, пропахших лесом и горным воздухом; лучше начать отвечать на первый вопрос, ведь из него плавно вытекал ответ на второй. Находка учёными и исследователями тех самых установок (Джон и Чес в этом плане оказались безумно полезными научному сообществу, они были первыми если не в мире, то в штате Калифорния – точно) помогла существенно разгадать суть эксперимента, хотя, честно-то говоря, в основном всё ещё было покрыто тайной. В установках отыскали механизмы, смысл работы которых был жутко схож с передачей радиоволн на Земле, только радиоволн не совсем простых, довольно сильных, могущих пройти сквозь тысячи световых лет и обладающих каким-то едва понятным для людей свойством. Кто-то предполагал, что это служило неким ресурсом для инопланетян (назовём ту расу пока по-банальному), другие опровергали и говорили, что таким образом те отслеживали развитие нашей жизни и ставили галочки в своих докладах по данному эксперименту, третьи предлагали, что они хотели неведомым образом уничтожить нас с помощью установок. Джону больше нравился первый вариант, так как третий, по его мнению, имел слишком мало оснований, а второй звучал довольно туманно. К тому же, когда стало известно о безоговорочном влиянии тех самых установок на наше сознание, для Джона и некоторых учёных всё жутко прояснилось.

Опыты подтвердили, что едва заметный для человеческого уха ультразвук, что издавали эти установки, пагубно влиял на психику человека: тот становился пассивным, медленным, живущим в своём сером обособленном мирке. Вот примерно таких Джон и Чес видели за окном из его дома. Почему же они сами смогли от этого избавиться и взглянуть на мир по-другому? Дело заключалось в психике, утверждали юные исследователи: кто-то обладал более устойчивой, кто-то – менее. Но и здесь всё было не так просто… Эти самые инопланетяне были всё же сильно развитой расой, именно поэтому для людей с крепкой психикой они придумали другую ловушку, чтобы отвести их внимание от профессии астролога или просто от толп зомби, бродящих по улицам. Константин был не единственным в своём роде экзорцистом, который ни с того ни с сего потерял способности; всяческие колдуны, доморощенные маги, экстрасенсы, изгнатели бесов, оказывается, тоже лишились своих сил. Многие из этих людей, раньше видевших параллельные миры, примкнули к исследованию, чтобы самим понять и помочь миру в этом понимании. Как говорилось выше, установки удалось привести в действие, пусть и слегка слабое, но то, что вышло в итоге этого опыта, поразило всех… Экзорцисты вновь увидели снующих бесов и чёрных демонов, маги вновь считали, что превратили дерево в собаку, а колдуны уговаривали всех испробовать своё якобы волшебное зелье, что уж точно даст всем бессмертие. Доходило до истерик и плача, когда установки отключали и объясняли бедным людям, что это – лишь плод их воображения, навязанного влиянием. Безусловно все люди из этой проверки обладали крепкой психикой; вот так внеземные силы отвлекли внимание людей, которые могли что-то заметить и исправить. Джон со смешком вспоминал Чесу, как он пытался изгнать из него якобы демона вначале; «По-моему, тебе просто хотелось, чтобы я прижал тебя сверху…». Чес краснел, но сейчас уже не мог вспомнить, почему ему тогда пришла такая мысль. Однако нельзя было отрицать вот что: самовнушение вывело их из плотной сферы влияния. Только ли самовнушение?..

Оказалось, не совсем так. По датчикам установок инженеры легко сделали вывод о том, что в последние пару лет приборы работали с сильными перебоями, а уж совсем ужасно – к началу Ада, который опустился на головы людей. Вот и объяснение, почему люди с сильной психикой наконец увидели весь мир в его настоящем виде и потеряли свои паранормальные силы. Хотя Джон и многие подобные ему всё же добавляли в редакцию этих статей, что они заметили пропажу способностей ещё задолго до отключения установок перед массовым обстрелом. На что им ответили: да, вполне могло быть и такое, в каждом регионе установки действовали по-разному после своего сбоя, где-то могли посылаться довольно странные ультразвуки.

Но, отвечая на первый вопрос, мы немного отошли от него, на самом деле. В чём суть эксперимента? Конечно, имея лишь остатки внеземных цивилизаций, незнакомые схемы и ещё крепко сохранившуюся боязнь перед возможным вторжением, люди не могли сказать точно. Идей и теорий множество, одна выбившаяся из них имеет понятную ассоциацию с тем, что довольно близко человеку, но и она не могла дать стопроцентного результата. Суть такова: представьте себе, что вы учёный, вам приказали изобрести определённый прибор и вы его изобрели; прибор, допустим, при множественном движении вокруг него датчиками ловит эти самые перемещения и преобразует их во что-нибудь полезное для вас, например, в обогрев, усиление вай-фая или электричества. Это не столь важно, главное, оно хоть сколько-нибудь полезно для вас и какой-нибудь части человечества в целом. Надо этот прибор протестировать на ком-нибудь чём-нибудь, чтобы исправить огрехи и увидеть недостатки. Вам требуется какой-то источник энергии, энергии продолжительной, большой, если можно так выразиться, и дешёвой. Пусть вам в голову пришла гениальная мысль: насекомые. Датчики на вашем приборе как раз и направлены на отлавливание таких микродвижений. Вы с счастливой улыбкой смогли организовать в лесу или где угодно, хоть в лаборатории, нужные для исследования условия, нашли огромный, кишащий тысячами насекомых муравейник и поставили рядом с ним одно ваше изобретение. Настроили наблюдение и начали ждать.

Давайте подумаем так, что прибор на деле вышел не без греха, потому что вы, скажем помягче, были не слишком успешным изобретателем. Поначалу всё шло гладко, датчики работали, насекомые радостно возились, доставляя тепло или вай-фай (смотря, что заказал вам важный дяденька) пока в никуда. Вы не менее радостно заносили данные в дневник наблюдений, публиковали пропитанные довольством собой статьи и делали селфи в лаборатории на фоне светящихся экранов с подписью «Мам, смотри, как хорошо дела-то идут!». А потом что-то стало идти не так; будто вы упустили одну важную деталь в вашем приборе, и от него стали исходить неизвестные вам волны, которые начали влиять на муравьёв пагубным образом: насекомые стали пассивными, медленными, а, стало быть, сам смысл вашего эксперимента подвергся провалу. Вы, в полном непонимании, пытались что-то исправить на ходу, но вам было недостаточно данных или чего-то другого, а важный дяденька, заказавший вам это, вдруг всё узнал и остался крайне недоволен. Приказав вам прекратить безуспешные попытки и отозвать прибор, чтобы взяться за что-нибудь более простое для вас, дяденька наругал вас и пообещал чего-нибудь нехорошего, отчего вы, в свою очередь, пребывая в отвратительном настроении, приходите к этому муравейнику и со злостью пинаете его ногой, думая, что это во всём виноваты эти поганые животные. И на всякий случай забираете пару муравьёв для исследования, чтобы понять, чем же таким они облучились. Ну, история получилась довольно банальной, однако теперь если перенести это всё на инопланетян, представить, что человечество в их понимании – это лишь наверняка неправильные «муравьи», а за эти чёртовы установки им настучали по голове, то получалось вполне себе правдоподобно. Конечно, внеземные силы хотели явно не вай-фая или тепла, а некой другой энергии. Да и, скорее всего, про влияние на людей они тоже знали, только не всё, не учли, что, пытаясь обезопасить себя от человеческого наблюдения, они срубят на корню замысел эксперимента. Видимо, установки вышли из строя, стали приносить вред им, стали бесполезными и затратными; разозлившись (учёные наивно предполагали, что у инопланетян всё же есть такие чувства), они решили растоптать «муравейник», хоть частично, и улететь восвояси.

Ну, это, конечно, всё в общем. Джон ведь помнил, что они таки утаскивали людей на борт своего корабля. Статьи говорили об этом вскользь: вероятно, тут опять проходит сравнение с муравьями. Внеземные силы решили таки исправиться, забрав немного биоматериала для опытов. Чёрт знает что сейчас с этими людьми; они, вероятно, узнали куда больше, если смогли очнуться от своего «искусственного» сна. Также никто не знает, как долго эти установки находились на Земле и сколько лет длился этот ужасный эксперимент. Возможно ведь, что для нас – тысячи лет, а для них – всего две недели. Вот здесь никто пока ничего сказать не мог; нужны были более тщательные исследования, чтобы, по возможности, отыскать куда более древние установки. На данный момент было найдено несколько образцов, закопанных в земле аж с начала прошлого века. Но некоторые полагали, что вся эта история началась очень, очень давно… может быть, в те светлые времена, когда сочинялись те же греческие мифы, ведь боги, по сути, могли быть ничем иным, как фантазией, навязанной извне для подавления внимания стрессоустойчивых людей.

В конечном счёте, это объяснение не единственно, оно ещё полно загадок и несостыковок, но именно его поддерживаются большинство людей как в учёных кругах, так и в среднем классе, хотя до последних доходили лишь поеденные ложью обрывки истины. Исследования будут продолжаться и приведут, вероятно, к шокирующим, неприятным, а может, даже разрушающим всё представление о мире открытиям. Впрочем, то, что многие были за идею эксперимента, объяснялось её универсальностью; но звучало всё равно жутко, даже когда эта катастрофа скрылась за долгим временем длиною в год. Даже сейчас полнейшую безопасность от возможных обстрелов не гарантировал никто, в том числе и приверженцы теории «плохого учёного-инопланетянина», коему возвращаться в и так разрушенный муравейник было не к чему.

Но именно сейчас Джон думал, что, в общем-то, какая разница ему теперь? Всё равно внеземное вторжение отобрало у него почти всё, взамен дав Чеса, понимая, каким сладким утешением это будет ему в трудные минуты. Он бы ещё сходил на могилу к Кейт, но один только Господь мог знать, где лежала его бывшая жена: сумели ли жители Сантрес-Ранчо-Парк простить заблудшую душу и похоронить её как следует, при этом отыскав голову и приложив его к туловищу, или с радостью закатали в землю, как какое-нибудь животное? Джон сомневался, что всё так радужно; в будущем всё-таки пообещал себе разобраться с этим и отпустить от себя эту до сих пор оставшуюся для него в тумане женщину. Иногда становилось неважно, что за причина отравила многие жизни; иногда хотелось просто окунуться в этот яд и немного растворить свою душу в нём. Видимо, какое-то необъяснимое, заложенное на подсознательном уровне желание доставить себе немного боли, когда вокруг всё более-менее налаживалось.

Когда тело стало неистово подрагивать от ливневого холода, вернулся Чес, только уже один. Единственно он мог вынести эти дотошные официальные вопросы и решения. Правда, выглядел он не менее угнетённо, но старался мягко улыбаться.

– Я указал на фотографии, где была запечатлёна вся группа, Дженни, чтобы её лицо смогли нанести на плиту… Новую могилку установят за чей-то счёт. Хрен знает, чей, на самом деле, я не помню… – он хрипло прокашлялся, натянул капюшон на лицо сильнее. – Вот это всё дело снесут и поставят могилу, как надо. За тебя подписался в бланке, где говорится, что ты согласен на вскрытие гроба… – его руки как будто вибрировали в карманах, стучащие зубы поглощали слова, а в глазах больше ничего не отражалось, кроме дождя, сильного, острого, бесцветного дождя. – Можно без подробностей? Основное – это вот то, что деревянный крест уберут и сделают по-человечески. Всё! – голос уже сорвался, рука непроизвольно поползла к бледному лицу утирать каплю-слезу – всё жутко смешалось в этом жутком месте.

Джон поспешно закивали и, рукой обхватив плечи парня, прижал его к себе, спасаясь в выбившемся мокром локоне от серо-жёлтого проницательного ока креста. Чес задрожал только сильнее, потом прижался к нему и спрятал лицо в складках пальто.

– Надо уйти отсюда… я… помню каждый, блин, гвоздик… который я вбивал сюда. Всё так резко перед глазами… я ещё не свыкся. Я просто не свыкся. Надо привыкнуть… – он выдавливал из себя слова с неумолимым трудом, будто очередной слог для него равнялся поднятием большого мешка с камнями в гору. Джон тут же всё понял и мысленно попрощался с Дженни, с этим местом, вот, в трёх метрах отсюда, где теперь спокойно лежал некий Тед, а где некогда они сидели и потихоньку сливали свои души воедино, как два потока помойных вод, которые потом сходятся в одну трубу канализации. Константин был счастлив, что подался тогда этой слабости. В последний раз взглянув на косой крест с пожухшим венком, он, не отпуская Чеса, аккуратно направился к выходу. Здесь всё напоминало о смерти, и, уж как банально ни звучало, не потому, что это было кладбище. Каждый яркий цветок насмехался над горем, каждая строгая линия кованого ограждения ухмылялась над зданием, что рухнуло вот прямо тут, каждая мощёная дорожка, как на древних улочках Италии, злобно издевалась над этими людьми, в основном, детишками, чья кровь впиталась под нею. Всё это вместе могло свести с ума любого неравнодушного; Джон с трудом представлял, как охранник выдерживал это – значит, он был не иначе как лешим: вон, даже из-под листвы винограда его не было видно. Точно леший. Под конец они с Чесом просто бежали, ухватившись за руки, до самой парковки.

Джону вдруг пришло на ум, что он бы не выдержал, если б увидел фотографию того солнечного, пропахшего цветочным ароматом денька, когда Кейт дотошно выбирала для Дженни платьишко, расчёсывала её серебристо-чёрные волосы и вплетала туда шёлковые сиреневые ленточки. В итоге сошлись на малиновом платье, Джон запомнил… и вышла Дженни самой красивой девочкой в группе. Нет. Нет-нет, нельзя об этом больше вспоминать. Константин очнулся, когда понял, что пальцы уже начали хрустеть – так он вцепился в руль, а до его щеки холодно дотронулся Чес, не спрашивая, а зная, что с ним, но пытаясь хотя бы так забрать немного его боли к себе. Джон почувствовал, как ловкие пальцы убрали с его щеки дорожку от… нет, не от капель – слёз. Он вздохнул, покачал головой, откинул влажные волосы назад, благодарно посмотрел на Креймера.

– Мы справимся, Чесси… надо только переждать… – прошептал и резко рванул с места, сильно нажав на газ. Ему надо было развеяться, вот и сел за руль.

– Вот уж когда точно начинаешь верить в то, что время лечит… может быть… – простужено-минорным голосом проговорил Чес, сжимая полу его пальто в пальцах. Джон пытался проглотить комок боли и кивал, иногда говорил что-нибудь сам, что-нибудь отвлечённое, говорил о том, что надо бы оплатить квитанцию за дом (те всё же стали приходить, уже во второй раз!), что на следующей неделе надо заняться подключением Интернета и съездить к Джеймсу, чтобы передать ему банковские реквизиты их счетов, а также глянуть, осталось ли что-нибудь на их виртуальных счетах или плохие инопланетяне забрали даже это. Чес смотрел на него благодарно, соглашался, добавлял, что сам отыщет нужный тарифный план для них, что ближайший банк находился в радиусе трёх километров от них в Сан-Клементе, что нужно бы и телефоны купить уже, хотя, конечно, они никому не звонили, но, может быть, для связи с Джеймсом это было бы полезно.

На обратном пути ехали без пробок, скользя на своём чёрном форде по влажной серой реке асфальта. Побитый хромой Ирвайн остался позади, постепенно скрываясь в дыму, что накурило депрессивное небо. Да, небо немного опечалится – всё же близилась зима, какая-никакая, но потом, уже в марте, оно вновь повеселеет. А в декабре они с радостью встретят день рождения Чеса и, кто знает, может, уедут восвояси путешествовать по миру, говорят, например, в Италию зимой съездить – то, что нужно, и не жарко совсем, а дожди не помешают, это точно. Креймер говорил это мечтательно, слегка хрипловатым от воспалившегося горя внутри себя, но уже более светло. Джон старался совершенно отвести его от сегодняшней траурной темы, и у него, судя по всему, получилось. Хотя этот день был уже предопределён своим монохромным оттенком и приглушённым, как в старом кино, звуком. «Надо переждать сегодня» – уже стало почти мантрой, молитвой, заклятием, которое, без всяких сверхъестественных штучек, реально работало.

Отвлекаясь от склизких, так и норовящих столкнуть их в омут безнадёжности мыслей с помощью повседневных дел, Джон и Чес быстро пропустили этот день мимо себя, а не сквозь. Чему были так неподдельно рады.

Новый день принёс желанную ясность и полную блёклость вчерашнего события. Дождя не было, он всё же ушёл нагонять тоску в других штатах, а к обеду выглянуло солнце, бледное, как будто после длительной болезни, но всё равно тёплое и пригревающее. Джон и Чес успели с утра разобраться со своими делами в банке и с радостью узнали, что их вклады и счета никуда не делись, как, в общем, и у остальных девяносто процентов населения. Терялось что-то лишь в редких случаях. Было приятно получить проценты с вклада, причём нехилые, но ещё приятнее – положить на него скопившуюся сумму с премий, с работы в Хайде, с пособий. Джон бы никогда не подумал, что они сумеют жить в таком довольстве после всех лишений. Вероятно, они и это тоже заслужили, пускай Рая нет и никогда было, но некая толчковая сила заместо него осталась и старалась поддержать справедливость.