Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 39 страниц)

Удивления его не было пределу, когда где-то впереди загрохотали моторы. После высокого забора, отделявшего деревню, и железных ворот, широко распахнутых и с кучей зевак вокруг, толпа, позорно ступая, будто и правда поверив во все обвинения, что ей вынесли, вышла за пределы. Там, грохоча в плотной влажной темноте, стояли грузовики. Народ стали отсчитывать по двадцать-двадцать пять человек и распределять. Джон совершенно не заметил, как по голове больше не били опротивевшие капли и он уже сидел на полу, прижавшись к стене, как и остальные, едва различимые во тьме люди. Ладонь его по-прежнему сжимала руку Чеса.

В фургоне было грязно, узко, темно; тусклый свет пробивался из кабины водителя через маленькое окно. Вытянуть ноги удавалось с трудом – они доставали ступни человека напротив. Во внешнем мирке, теперь отдалённом от них стенами, минут двадцать продолжалась возня: волнообразный, перекатывающийся по толпе рокот изредка утихал от резких надрывных и нецензурных криков конвоиров, нередкими стали чьи-то вопли и рыдания, глухие удары, чей-то жалобный, стихающий скулёж…

Вокруг стоял несмелый, но звонкий шёпот; обескураженные произошедшим, люди не могли не делиться эмоциями, хотя водитель или его помощник часто рявкали на них, говоря им заткнуться, пока им не прострелили головы. Совсем скоро прошёл озноб после дождя – то ли люди надышали, то ли машина прогрелась.

– Джон… – голос Чеса раздался слишком близко – между ними совсем не было расстояния, их почти сжали с двух сторон. – Ты… в порядке?

Константин знал, что значит это «Ты в порядке?»: Чесу было важно услышать сейчас хоть какой-нибудь ответ, пусть даже самый абсурдный, лишь бы знать, что его бывший напарник не ушёл в свои хмурые, как древняя усыпальница, мысли.

– Да, конечно… немного хреново… Впрочем, совсем немного. А так… всё в порядке… – голос прервался на середине предложения, Джон не решился говорить дальше таким срывающимся тоном. Креймер тяжело вздохнул – будто это у него только что погибла вся семья, – и, взяв его ладонь покрепче, поднёс к своему лицу и стал согревать тёплым дыханием. Несмотря на убогость этого зрелища со стороны, это оказалось довольно приятно.

– Если я чем-то могу помочь… – произнёс настолько тихо, что Джону даже показалось, будто это он научился читать мысли и ненароком прочёл их из головы Чеса. Ладонь минута от минуты становилась теплее.

– Может быть, и можешь… Не знаю. Само твоё существование рядом делает этот процесс… менее болезненным.

– Всё произошло слишком быстро… – остальную часть слов заглушил мотор, неожиданно взревевший и как бы возвестивший о том, что они отъезжают. Грузовик сначала тряхнуло, а потом, качая, двинуло вперёд. После многочисленных разворотов по ухабистой площадке и нескольких буксований в грязи, грузовик наконец выехал на прямую, хоть и не менее неровную дорогу. Жутко трясло через каждые пару метров, некоторые кочки были похуже лежачих полицейских, да к тому же на них налетали со всей скорости, так что подбрасывало не хило. Но, по крайней мере, больше не было раздражающего дождя…

Некоторое время они молчали, Чес даже забыл согревать его ладонь, почти выпустив её из пальцев, явно о чём-то задумавшись. Первым решил начать Джон:

– Противно терять человека, так и не разобравшись в своём отношении к нему. У меня так с тобой было… – Джон старался говорить негромко, чтобы не слишком выделяться на фоне остальных голосов, но и не тихо, чтобы Креймер услыхал. Поэтому пришлось слегка наклониться к нему; Чес хмыкнул, что в данном случае означало мелкий смешок.

– А сейчас будто бы и разобрался? – не смотря на него, спросил, а у самого в глазах блеснула хитрость.

– Почти, – серьёзно отвечал Джон, не совсем понимая, зачем Чес спрашивает это.

– Откуда ты знаешь, что не разобрался с отношением к ней? Может, если попробуешь вслух сказать, вдруг и поймёшь, что всё, в общем-то, не так сложно? – подобравшись к его уху, шептал парнишка. Джон подумал, что это неплохая идея: в его случае, скорее всего, от этого не станет хуже. Чес чуть-чуть отстранился от него; свет был настолько тусклым, что не доходил до них – они сидели почти в самом конце, но Джон чувствовал, что его лицо было немного видно даже в этом мраке, а вот лицо Чеса было совсем скрыто – он сидел перед ним, так что свет падал ему в спину.

– Тут и рассказывать нечего… Просто Кейт – это такой промежуток времени, который я смутно осознаю. Она вот вроде была и что-то оставила после себя в моей душе, а вроде бы и нет… вроде бы и совсем незнакомый человек. Я уже и не помню, какой она была. Совсем, – Джон отвернулся, глянул вниз. – Наверное, искал я её скорее из желания сообщить, что произошло с нашей дочерью… может быть, и хорошо, что она умерла, так и не узнав. С одной стороны, хочу узнать, кем же она была для меня, а с другой…

– А с другой: может, и нет смысла ворошить прошлое? Её уже нет… пусть она останется для тебя тем же прошлым, какое ты пережил, будучи под влиянием. Мне кажется, тебе не стоит изводить свою и так истерзавшуюся душу. Можно погоревать над смертью человека, которого ты когда-то знал, но не больше. Тебе станет куда легче, если ты отпустишь её и мысли о ней…

– В твоих словах есть доля правды… – задумчиво хмыкнув, проговорил Джон, вновь переведя взгляд на него. – Ведь, что самое смешное, я не могу понять: удивляться или нет тому, что она поддалась вербовке и попала в ту секту. Я совсем не знаю, была ли они сильной духом или слабачкой… Мои воспоминания о ней бесцветны.

Чес помолчал, потом пристально, даже несколько сочувственно глянул на него и, слегка подавшись вперёд, провёл сначала одной ладонью по его лицу, остановив её там, затем второй; он взял его лицо как бы в две ладони и, заглядывая ему в глаза, вдруг быстро зашептал:

– Тебе нужно забыть… и забыться. Ты угнетён происходящим… – ладони слабо сползли с лица и теперь оказались на уровне шеи. – Позволь себе не думать об этом ужасе…

Джон плохо видел, но чувствовал Чеса слишком близко с собой; его неровное, частое дыхание тепло обдавало ему лицо. Чес в конце концов убрал руки, но не сдвинулся дальше. Джон в тот момент остро ощутил некую связь между ними, такую явную, что, казалось, протяни руку и сможешь потрогать ту крепкую верёвку, что связала их. Это чувство не было дурманным, но что-то сводящее с ума в нём было; не было ярким, хоть и хотелось отвести глаза; не было горячим, однако мысли сгорали в нём, как мотыльки в костре.

– Ты поможешь мне… забыться? – достаточно громко спросил Константин, сам не поняв зачем. Пальцы Чеса в ту же секунду сплелись с его.

– Конечно… – на одном выдохе прошептал он и, склонившись, опустил голову на его плечо. – Я уверяю тебя, что ты совершенно не будешь думать об этом… и жизнь пойдёт в гору… – говорил он уже ему в плечо, из-за чего его шёпот казался сдавленным. Джон только усмехнулся.

– Учитывая то, куда наша жизнь сейчас со свистом катится, это будет нескоро…

– Разве нам впервой оказываться в самой жопе? – не стесняясь выражений, говорил Креймер и слегка посмеивался. – Знаешь, я как-то спокоен. Даже слишком. Однажды я понял одну важную для меня вещь. И после неё все остальные проблемы кажутся мелочными. Поэтому, если хватит сил, мы вытерпим всё…

Джону не понравилось это «если», но начать спор с Чесом, пребывающим в таком меланхоличном состоянии, он не хотел. Парнишка верил в лучшее, и эта вера даже радовала Константина, как радует глупое, но облегчающее жизнь заблуждение ребёнка его родителя. К тому же, у него самого настроение было не для пространных разговоров; нескольких прикосновений Чеса хватило для того чтобы немного расслабить и даже усыпить Джона. Ничьё тепло под боком так не успокаивало и не было таким приятным, как тепло Чеса.

«И что же всё-таки в этом парнишке особенного?» – спросил себя Джон перед тем, как окончательно заснуть. Наверное, так решила сама судьба, чисто для эксперимента повязав две совсем не соединяемые души и отправив их в земной мир страдать и упиваться друг другом. Иначе как объяснить их это отношение друг между другом?

========== Глава 25. Дела тюремные. ==========

Люди нелепы. Они никогда не пользуются свободой, которая у них есть, но требуют той, которой у них нет.

Сёрен Кьеркегор ©.

***

В такие моменты время тянется совсем медленно, противно и невыносимо; нельзя было сказать точно, сколько они ехали: размытая дождём неровная сельская дорога казалась бесконечной. Грузовик почти не делал поворотов, следуя по какой-то устрашающей прямой. В промежутки между тревожными снами Джону уже виделось, будто они давно умерли и едут по пути в Ад, а эти бесконечные тряски, мотания вперёд-назад – лишь часть запланированной для них тёмными силами программы. Он уже представлял Люцифера, который говорил: «Пусть через бесконечность они доедут до пункта назначения!». Осталась малость – пережить бесконечность!

Разговоры под конец пути совсем стихли: были слышны только храп, простуженное дыхание, чей-то кашель и тихий-претихий плач… Это звуковое сопровождение стало привычным.

Но вот неожиданно грузовик дрогнул, резко затормозил, и всех его пассажиров откинуло назад, перед этим хорошенько тряхнув. Чес задавил Джона, Джон задавил кого-то в свою очередь; мотор заглох, и люди тут же всполошились, зашуршали, заговорили взволнованными охрипшими голосами. Константин наконец проснулся полностью.

Уже всеми ожидалось, что скоро откроют створки и их выпустят наружу (хотя стало совершенно всё равно, что там ожидало снаружи – пусть даже там было намного хуже, чем здесь), однако грузовик вновь тронулся на малой скорости и делал такие остановки минуты через две. Несмотря на то, что они вновь куда-то ехали, людей внутри явно не покидало чувство, будто конечной цели они достигли.

И вот, когда они в очередной раз остановились, стало слышно, как дверь в кабинке водителя хлопнула и тяжёлые сапоги прошлёпали по грязи до конца грузовика. Засов нехотя и гулко сдвинулся в сторону, и створки распахнулись, с грохотом ударившись о стенки машины. Люди внутри зажмурились и прикрыли руками глаза от столь непривычного яркого света; громкий низкий голос скомандовал им «Выходить в колонну по одному». Джон тогда сразу понял: это начало нового этапа в его жизни, в который, как и в предыдущие, важным было только одно: выжить и пережить это. По сосредоточенному лицу Чеса можно было понять, что он тоже давно всё понял и теперь лишь старается оценить масштаб новой беды. А оценивать тут пришлось ого-го…

Как только ноги коснулись чавкающей грязи, Джон, ещё щурясь и привыкая к свету, оглядел место, в которое их привезли. Это оказался широкий внутренний двор, огороженный высоким забором с проволокой наверху – вероятно, когда-то давно по ней шло электричество и радостно убивало сбегающих отсюда; здесь спокойно уместилось четыре грузовика, таких же, как и их. Джон глянул налево – там находились высокие железные ворота, теперь поспешно закрывающиеся; направо расположилось широкое, серое, четырёхэтажное здание, состоящее из трёх связанных корпусов. Бесцветными полосками люди тянулись ко входам в здание; теперь они с Чесом стали частью одной из таких.

Внутри их ожидали длинные очереди, обшарпанные коридоры и конвоиры с выставленным наготове ружьём. С каждым вёлся разговор за закрытыми дверями, после чего людей отводили те же самые конвоиры – наверное, по камерам. Джон не увидел ни одного радостного лица среди уходивших. Там-то окончательно пропала его надежда на возможность избежать наказания. Да и куда им отсюда идти с Чесом, если их уже увезли за много километров от Ирвайна? Конечно, Джону всё ещё казалось глупым, что на них, якобы преступников, которых посадят, потратили столько редкого сейчас топлива, чтобы довезти до этого места. Если бы он организовывал всё это, то гнал бы несколько километров этих людей – как знать, по пути бы многие подохли, уже меньше кормить…

Наконец настала их очередь пройти в отдельную комнату; перед этим один из многочисленных конвоиров, похожий на остальных злым, наполовину закрытым лицом, спросил, знакомы ли они с Чесом, и отправил их вдвоём проходить «собеседование» с одним исходом. Они вошли в довольно просторную, содержащую из мебели лишь стол и пару стульев комнату с серыми обшарпанными стенами и разбитым окном. За столом сидело существо, похожее чем-то на отца Молл; Джон теперь понял, почему никто не выходил счастливым. Перед человеком был толстый журнал, в котором он что-то черкал и, кажется, не обратил внимания на вошедших. Прошло около полминуты, прежде чем этот человек поднял голову и окинул их хитрым взглядом.

– Стало быть, и вы считаете себя невиновными… – усмехнулся он, нервно крутя ручку в руках.

– Никто не предупреждал, что собрание будет ложным, для того, чтобы захватить сектантов, – отвечал Джон, хоть уже ни на что и не надеялся.

– Может, и верно не предупредили… У нас там находятся специальные люди, мы им доверили распространение информации. Видимо, они посчитали вас таковыми, – мужик равнодушно пожал плечами и приготовился писать что-то в журнале.

– Люди не всегда бывают верны в своих суждениях, ох не всегда… Более чем видно, что из прибывших сюда меньше половины настоящих сектантов. Остальные – просто невинные люди, попавшие под раздачу.

– Знаете что, – вдруг прервал его мужчина, – мне нет причины не доверять вам – я вижу, что вы в уме-разуме, вроде, не сошедший с катушек, рассуждаете даже… Но то, что вы здесь, всё-таки говорит о том, что намёк на какие-то ваши странности всё же есть. С этим нельзя поспорить. Я не могу проигнорировать это. Вам вдвоём придётся до поры до времени отсидеть в камерах. Я даже дам вам верхние этажи – там сидят люди, менее подозреваемые в преступлении. Пока вокруг творится такой кошмар, ни в чём толком разобраться нельзя. Если тихо отсидите месяц или больше, пока обстрелы не прекратятся, а после на собеседовании у вас не выявится ничего подозрительного – считайте, что вы свободные люди. Будем считать, что договорились? – занеся руку над журналом и пристально окинув их взглядом, спросил он.

– Да, – про себя Джон усмехнулся альтернативному правосудию, что вершилось нынче, когда справедливый суд нужен был как никогда; Креймер лишь коротко кивнул.

– Тогда, господа, называйте свои фамилии и имена! – мужчина наклонился над журналом, приготовившись писать; Джону и Чесу хватило одного быстрого взгляда, чтобы молча договориться об одном: говорить фальшивые имена.

– Джек Адамс.

– Майк Холи, – без запинки выдал Чес.

Мужчина быстро начеркал это, потом стал писать что-то ещё; продолжалось это минуту, потом он громко крикнул какого-то Сэма, впоследствии оказавшегося охранником, что доводил людей до камер. Он сказал ему букву и номер, тот кивнул и приказал Джону с Чесом следовать за ним. Вероятно, это было обозначение камеры. Сначала им пришлось вилять по коридорам среди измученных, уставших и бледных людей, потом подниматься по широким лестницам до самого четвёртого этажа.

Каждый этаж был однотипным: длинный широкий коридор, по обе стороны которого располагались камеры; посреди стоял широкий стол надзирателя, на двух этажах пустующий. Охранник наконец довёл их до находящейся почти рядом со столом надзирателя камеры с нужным номером, небрежно намалёванным алой краской, и с отламывающимся прутом; создавалось отнюдь не приятное впечатление от этого местечка с зияющей темнотой внутри и красным номером, написанным будто бы кровью. Хотя чего следовало ожидать от тюрьмы? Даже смешно.

Отпирая замок, охранник, усмехаясь, предупредил, что прут попробовать оторвать можно, но ничего от этого они не выиграют: в образовавшуюся щель мог пролезть разве что пятилетний ребёнок. А вот если оторванным прутом они решат совершить над кем-то расправу…

– Вот стол надзирателя – совсем рядом, – указал рукой охранник, зло усмехаясь. – У вас он здесь довольно жёсткий, так как вы вроде не преступники, но ещё и не доказали это. Каждая ваша провинность будет беспощадно заноситься в журнал. По истечению срока этот журнал обязательно посмотрят и, возможно, продлят срок. Так что лучше будьте тихими и хорошими мальчиками, – сам рассмеявшись своей плоской шутке, он открыл дверцу и пропустил их внутрь. Закрывая их, он добавил: – Сюда ещё, скорее всего, припрутся один-два человека. Часа через два, когда всех «расселят», расскажут про распорядок дня.

Когда он ушёл, Чес, вздохнув, заговорил:

– Ну, не самый плохой вариант даже на пару месяцев вперёд – смотри, даже якобы туалет огорожен пусть дырявой, но ширмой, – он указал на угол камеры. – Да и находимся мы позади надзирателя, так что даже если что-то случится… он только услышит… наверное.

Джон потрогал тонкий, пружинивший под его пальцами прут и хмыкнул.

– Да, с этим мы точно никуда не вырвемся…

– Ещё мечтаешь о побеге? – саркастично спросил Креймер, подойдя к нему. – Это же не фильм, подумай сам, а реальность. Да и мы не герои, так что… Думаю, нет смысла мечтать об этом.

– Я не мечтаю, сам ведь знаешь, – быстро процедил Джон. – Я продумываю. Здесь, поверь мне, произойти может всякое. И когда-то нам понадобится уйти отсюда раньше времени. Так что надо быть начеку.

– Надеюсь, наши сокамерники будут не из числа сектантов. Очень надеюсь… – Чес плюхнулся на узкую железную кровать с рваным матрасом. Джон подошёл к кровати рядом, попробовал её рукой, но не сел туда, а рядом с Чесом. Несколько минут они помолчали, потом Креймер осторожно заговорил:

– Слушай, даже если мы сбежим, то куда направимся после? У нас нет ни еды, никаких вещей, мы даже толком не знаем, где находимся.

– Ну, я могу сказать, что точно в таком же положении мы будем, когда нас просто освободят отсюда. Или ты наивно думаешь, что нам дадут немного еды с собой, тёплые одеяла и благословят на дальний путь? Отнюдь. Насчёт местоположения – я догадываюсь, где мы находимся. Это севернее Ирвайна на километров восемь или десять даже. Здесь неподалёку есть маленькие фермерские деревеньки. Перебираясь от точки до точки, можно дойти до желаемого места. Вопрос в другом: куда лучше идти и когда уже окончательно прекратятся обстрелы. Ты же знаешь, что, когда мы жили в деревне, взрывы были слышны, пусть и далеко от нас. В последнюю неделю я, правда, не слыхал ни одного, но ещё рано делать выводы.

– Помнишь, я рассказывал тебе про свою мечту? – улыбнувшись, вдруг начал Чес. – Как знать, может, она не такая уж и далёкая. Уверен, если мы выживем, это так и будет. От Ирвайна не больше пятнадцати километров до моря; можно перебраться туда и жить на берегу, в каком-нибудь заброшенном домике. А потом, когда дела наладятся, можно и путешествовать, – он мечтательно закатил глаза, уже ярко представив всё в своей голове и уж наверняка давно всё распланировав. Джон не смог сдержать улыбки, слушая эти наивные желания, и только легко потрепал парня по волосам, а сам встал и подошёл к выходу, решив глянув, кого вели на этот раз.

– Ты сначала отсюда выберись целым и невредимым, а уж потом мечтать будем… – негромко произнёс он; в тот момент душа не была полна ни тревогой, ни блаженством – полна лишь одной неизвестностью.

Время снова шло издевательски тягуче и медленно, словно не хотело отпускать своих милых невольников; но, как бы оно ни растягивалось, рано или поздно чему-то всё-таки приходил конец, а чему-то – начало. Короче говоря, прошло два часа. Когда уже, казалось бы, закончилось распределение людей по камерам, замок их железной решётки заскрипел, и к ним неловко забросили какого-то парня, старшего Чеса, на вид щуплого, не очень красивого, с хитрыми глазами; Джону он непреодолимо напоминал солиста из какой-то группы, хотя это точно был не он. Его звали Тайлер, а фамилию тот не удосужился назвать – впрочем, нынче уже никому не было дела до фамилий: бумажки, подтверждающие всё это дерьмо, давно сгорели.

Знакомство их прошло весьма холодно: изначально никто никому не верил. После того, как они уселись по нарам в ожидании дальнейшего, объявили об обеде. Голодные люди за три минуты справились с едой, пусть и ужасно скудной: на первое жижа, назвавшаяся супом с парой плавающих овощей, на второе – твёрдый кусок мяса. После этого всех разморило – из-за столь ужасной поездки и сильного стресса даже небольшое количество еды и какая-никакая лежанка показались манной небесной. Джон с Чесом, устроившись на двух лежанках так, что между их головами места было не больше, чем между их койками, задремали наконец-то безмятежным сном. Это ещё раз доказывало: человек – существо, привыкающее ко всему; немного потребовалось, чтобы выпасть из реальности и забыть текущие проблемы.

Джону иногда казалось, что, по завершению всей этой мировой канители, они выйдут встречать рассвет нового, спокойного дня с поседевшими головами…

Подобным бесполезнейшим образом прошли три дня, на четвёртый всех погнали в душевые кабины. Конечно, душевые – громко сказано, вода, естественно, ниоткуда больше не текла, приходилось самим греть воду в чанах около выхода из огромной ванной комнаты. Худо-бедно, но помыться удалось. После этого жизнь перестала казаться беспросветным серым составом, через который они, задыхаясь, пытались выплыть на поверхность. Чес заметил, что, оказывается, для счастья им понадобилось немного, а не столько, сколько им казалось в начале истории.

Понемногу стали забываться люди, что сопровождали их в прошлом, их смерти и трагедии, их общие слова с ними… Наверное, происходило это из-за того, что жили они теперь словно в вакуумном бункере без выхода в реальность. Здесь было относительно спокойно, толстые стены, скорее всего, выдерживали шум ударов, если те вообще были, а редкие стычки заключённых с конвоирами хоть и были громкими, но в конце концов – непродолжительными. Так что посидеть здесь с месяцок уже не казалось таким банальным и скучным даже Чесу.

Одним холодным поздним вечером (прошло несколько дней, а может, даже две недели), когда всем выдали даже потрёпанные, оставшиеся после бывших заключённых пуховики, Джон с Чесом, усевшись на одной лежанке, пили чай из пластиковых стаканчиков и шёпотом говорили о насущных делах. Тайлер в это время спал, отвернувшись к стене – на самом деле, большую часть времени он только и спал, Джону казалось, что он чем-то даже болен.

– У тебя никогда не бывало такого чувства, когда ты длительное время не знаешь, что происходит, причём сразу в нескольких вещах? – пока Джон думал, Чес договорил: – У меня это уже с того дня, как я тебя встретил вновь. Мне бы поскорее хотелось узнать, что это случилось с нами, со всем миром. Будет очень жаль, если мировые СМИ окрестят это каким-нибудь Великим противостоянием и будут напоминать на протяжении пяти лет, что пора идти работать в две смены и усердно платить налоги, чтобы государство смогло восстановиться. Ни анализа, ни исследований… Почему я уверен, что всё так и будет? – спросив больше себя, покачал головой Чес.

– Это, безусловно, интересно, но боюсь тебя огорчить, что всё скорее и будет, как ты сказал. Под строжайшей секретностью, конечно, всё разузнают, но не удосужатся сообщить народу.

– Это ужасная трагедия, жаль, что её замнут, а наружу выставят в пафосном свете… – Джон посмотрел на Чеса: лицо того помрачнело, будто он собрался говорить о чём-то тяжком. Аккуратно, чтобы не нарушить хрупкую грань между их безумствами в головах, Джон тронул его за руку, как бы сказав, что тот может поведать о том, что так дерёт его душу.

– Знаешь, глупо… – начал парень, потупив голову и отчаянно усмехнувшись, – но я почему-то вспомнил своих родителей. Пусть они и составили лишь малую часть моего детства, но всё же… Это… знаешь, то глупое и непреодолимое желание, почти похожее на то, с каким дети-сироты ищут своих настоящих родителей. Мы тогда смеёмся над ними и спрашиваем: «Зачем? У вас есть приёмные, они вас по-настоящему воспитали». Вот и я также, зачем-то думаю «А живы ли они? Что с ними стало? А братья и сестра?». Раз на дню такая мысль точно проносится по моей голове громким эхом и, не найдя ответа, уносится обратно.

– Просто потому, что ты – слишком добрый. Тебе жаль многих; будь ты ещё поглупее, ты бы начал жалеть весь мир. Думаю, это постоянная тишина и чёрные стены вокруг так на тебя влияют. Ничего, осталось совсем немного, закончится месяц, и мы, скорее, выйдем. Я вылечу тебя, и мы заживём так, как ты говоришь… – на этом моменте Креймер немного рассмеялся, едва сдержав себя, чтобы не разбудить Тайлера.

– Больше всего твои слова напоминают сейчас сцену из фильма: когда герой говорит, что всё будет хорошо, вот как мы заживём в будущем, а потом что-то падает с потолка и убивает обоих. Кстати, с нашего потолка так неприятно сыпется штукатурка… – теперь смешно стало Джону, он потряс головой, удивляясь ситуации.

– Ладно, думаю, пора уже ложиться. Слышишь, внизу конвоир орёт? – Джон встал и отправился на свою лежанку. – Спокойной ночи.

– Спокойной… – они легли, как обычно, чтобы их головы находились рядом. На самом деле то, что они пожелали друг другу доброй ночи, не значило, что они прекратят свои разговоры шёпотом ещё час или два. Это уже стало их типичной вечерней традицией. Нет, Джону уже точно не хотелось сопротивляться слову «их»; теперь он точно знал, что этот парень был предопределён ему с самого начала. А может, это такие полушутливые мысли всё-таки повернувшегося наизнанку разума? Джон был рад обосновать это хоть так. Однако то, что чем лучше, ближе и безумнее становились их отношения, тем сильнее становилось чувство теперь-то уж точно безвозвратного падения, говорило о том, скорее всего, что всё безупречно правильно: чем слаще желание, тем больнее падение после него. Даже анестезия от сладостного трепета предотвратит лишь часть болевого шока; а потом, словно грешник, пресытившийся в жизни всех её страстей и вожделений, он должен вариться в большом котле на адском огне и вспоминать со сладострастным трепетом о прежних деяниях, но при этом орать от боли. Джон понимал, что он уже входит в этот Ад, осталось совсем немножко до котла…

Сознание вытолкнуло его из беспокойной полудрёмы; Джон глянул на часы: ещё совсем рано, почти четыре часа утра. Из больших окон в начале и в конце коридора лился сероватый холодный свет; удивительно оказалось услышать в этой предутренней тишине чей-то пронзительный, холодный шёпот, очень напомнивший Джону своё прошлое. Он повернул голову в ту сторону, где находилась лежанка Тайлера, и удивлённо вскинул брови. Тайлер, стоя на коленях и сложив руки, отвернулся к стене и отчаянно молился. Вот почему это напомнило Джону прошлое: сколько раз он видел молящихся людей в непроницаемой тишине тёмных комнат или психбольниц… Теперь – тюрьма. Но тем не менее он настолько разленился, что не хотел, чтобы это вновь оказалось отголоском прошлого: от мистики он устал, ровно как и от всего остального.

Пока он думал об этом, Тайлер резко дёрнулся и поднял себя с пола, при этом развернувшись в сторону Джона. Тот не успел прикрыть глаза, и теперь они почти пристально смотрели друг на друга. Взгляд Тайлера был лишён всякой эмоции: одно большое равнодушие. Поэтому и сейчас трудно было сказать, заметил ли он вообще Джона. Через пару секунд Тайлер сделал несколько шагов и бесшумно приблизился к его лежанке; Джон с напряжением его оглядывал, не зная, честно говоря, чего ожидать. Наконец Тайлер присел на корточки и тихо проговорил:

– Слушай, тебя же всё-таки зовут Джон Константин, так? – его глаза беспокойно блестели в темноте. Джон усмехнулся: дело принимало странный оборот – проговориться в разговорах с Чесом он не мог, ведь они общались очень тихо и не называли друг друга по имени. Он мог до этого знать Тайлера? Навряд ли, у Джона была отличнейшая память на людей, их лица и имена. Оставался разве что последний вариант, очень странный: они могли знать друг друга через кого-то. Но это предположение выглядело куда безумнее. Кто мог их связывать? Пока Джон молчал, Тайлер, легко усмехнувшись, шёпотом продолжил:

– Я точно знаю теперь, что ты Джон. Не удивляйся. Имя Анджелы Додсон может сказать тебе что-нибудь?

– Может, – для Джона встало всё на свои места, однако доверия к этому парню не прибавилось. Он теперь присел на матрасе и пристально смотрел прямо в глаза Тайлеру. Тот взгляда опускать не собирался.

– Стало быть, всё верно, – парень пригладил свои встопорщенные волосы и выдохнул. – Анджела кратко описала мне тебя. И прибавила, чтобы я помог тебе, чем смогу. Она почему-то предсказывала тебе несладкую жизнь. Впрочем, как и всем, оказавшимся в центре этой драмы.

– И чем же ты можешь мне помочь сейчас? Распилишь прутья, поможешь пройти через охрану и приведёшь к нормальным людям? – Джон понимал, что это звучало издевательски и как-то невежливо по отношению к человеку, что предлагал помощь, однако ж он всё ещё не доверял Тайлеру. И, на самом деле, навряд ли мог узнать, справедливо или нет было это недоверие.

– Этот план, конечно, слишком прямолинеен. Но я действительно предлагаю тебе сбежать. Если честно, я слышал краем уха, что люди на этом этаже остаются здесь и на шесть месяцев и даже дольше… Я не верю местным управленцам. А ты?

– Я вообще почти никому не верю. К тому же, откуда мне знать: вдруг тебя подослали те же самые местные управленцы, чтобы выяснить наши планы и сейчас напасть из-за угла? И оставить здесь уже действительно на полгода?

– Твоё дело, – Тайлер опустил голову. – Я просто предложил. К тому же, план почти идеальный, если хоть что-то нынче можно назвать идеальным. Это не банальное – отогнуть тот шатающийся прут и выбежать или своровать ключи, или сбежать во время прогулки. Всё это ведь бесполезно, ты и сам знаешь. Я и несколько человек готовились несколько дней, некоторые из них, кто сидел здесь дольше – вообще месяц. Всё хорошо подстроено. Если надумаешь, присоединяйся.

Конечно, соблазн бежать, ощутить хлёсткий ветер на лице, увидеть безграничное небо над головой, невообразимое, почти бесконечное пространство вокруг был велик. И разум под этим соблазном безусловно начинал отступать. Тайлер встал и вернулся в свою кровать. Его тёмный силуэт в предрассветных лучах мелко подрагивал во сне; да, желание вырваться из оков, не только тюремных, но и внеземных, возросло, особенно в этом месте, в этой чёрной квадратной коробке. Хотелось уже вдохнуть полной грудью, уехать подальше от этого города, где он и не только хлебнул довольно горя, зажить новой жизнью, похожей на тихий сон, и знать, что по крайней мере не так далеко, а вот тут, совсем под боком, живёт человек, которому на него не наплевать. Сейчас это звучало как далёкое, неисполнимое желание. Но достигли ли они предела страданий, после которого начинается нормальная жизнь?