Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

– Что именно? – Джон искоса взглянул на него, чувствуя себя неловко, как только они остановились: слишком странно выглядели, наверное, со стороны.

– То, что мы будем всегда держаться вместе. Я… понимаешь, я чувствую, что это жизненно необходимо. Если будем вместе, сможем справиться со многими трудностями. Я так считаю. – Следующее Чес сказал приглушённо, даже шёпотом: – И я прекрасно знаю, Джон, как ты относишься к этому… Ты более чем ненавидишь давать обещания. И всё знаешь почему? Нет, не из-за твоего скверного характера, а из-за того, что ты боишься не выполнить обещание, провалить его, разочаровать, подвести кого-то. Ты такой, Джон, и даже не спорь. Мне ли этого не знать, сам подумай! – Креймер нервически усмехнулся. – Но я хочу, чтобы ты сделал исключение для меня. Да, многого хочу, но…

Парень заткнулся и больше не продолжил; нет, он не был смущён, просто за этим «но» по его задумке не должно было стоять ничего. Троеточие – то самое понятное, что должен осознать и увидеть Константин; и тот спустя пару секунд всё прекрасно понял и закачал головой в раздумьях.

– Ты же знаешь, Чес, что это глупо и по-детски… ну, что за бред?

– Всё равно! – Водитель стянул свою руку с его плеча и сделал два шатких шага назад, с вызовом смотря на него горящим взглядом. – Тебе кажется глупостью и абсурдом, тебе ненужно, а мне необходимо!

– Я буду считать, что постоянно должен тебе…

– Это не обязанность… не право, не закон, пойми! – отчаиваясь, качал головой Креймер, ероша себе волосы и не зная, какие слова подобрать. – Это маленькое обещание между нами. На время всего этого ужаса.

Джон поморщился: будто он сейчас стоял на распутье двух дорог. И неизвестно, какая из них куда поведёт. Но по велению сердца ответил сухое, короткое:

– Ладно. Обещаю, что будем путешествовать вместе. – Он не решился сказать обычное «Обещаю», боясь, что парень попросит повторить, только вместе с тем, что он обещал; такое вытерпеть во второй раз он бы не смог. Чес вмиг стал радостным, сказал своё слово, но мужчина его не слушал и, закинув его руку себе на шею, насильно потащил вперёд.

– Ну, нечего разглагольствовать! – таков был его ответ. Никакого хорошего предчувствия насчёт совершённого на душе не было, зато парень был счастлив, и это не могло не радовать самого повелителя тьмы.

Но радость закончилась так же быстро, как и началась; вновь до одури параноидальная тревога запульсировала в его груди, каким-то неприятным гулом отдаваясь во всём сердце. Почему-то с момента, когда он нашёл записку в садике, он не мог спокойно жить, а всё время волновался о дочери; и вроде бы, старался себя успокоить, и рассказал Чесу, получив достаточную долю обнадёживающих слов, и сам обмусолил эту тему вдоль и попрёк, а всё равно не мог забыть и не думать об этом. Да, Дженни он безоговорочно любил, хоть и понял это ярко только сейчас. Чес бросал иногда на него вопросительные взгляды и, казалось, всё понимал, только не знал, чем ещё помочь…

Вот и трасса. Они свернули также направо и неспешно направились по ней; Джон заметил за домом, что находился в метрах двести, струящийся к небу дым, и с тех пор его сердце не останавливало своего бешеного ритма. Он указал Креймеру в ту сторону, и они скоро направились туда, думая, что смогут найти людей.

– Честно говоря, что-то не очень похоже на дым от костра… да и зачем так привлекать к себе внимание? Могут откликнуться как люди, так и… – Джон, сузив глаза, пристально вглядывался туда. – Нет, Чес, это не костёр точно! Слишком сильный столп дыма, такого от костра не бывает. Что-то, как всегда, горит.

– Ладно, давай всё равно дойдём, посмотрим, что это… – Креймер вздохнул и покачал головой. – Всё равно больше вариантов нет, а так, по дороге, может, и придумаем чего.

Константин хотел было начать продумывать в голове план, что же им делать дальше, но не смог сосредоточиться, а дальнейшее вообще, если забежать чуточку вперёд, жёстко перерубило его жизнь на части до и после. Такие банальные части, такие банальные слова, но Джон не мог придумать другого, чтобы описать, как всё это было. А было просто ужасно… но всё, хватит приветов из будущего, вернёмся к настоящему.

Они дошли до поворота на улицу, с замиранием сердца повернули и… ничего особенного. Только где-то впереди, в метрах ста от начала улицы, горело что-то объёмное, похожее на грузовик или большую машину; это зрелище было привычным им обоим, поэтому они успели разочароваться и хотели уже идти назад, как Джон приметил отвалившийся кусок корпуса от этой машины, и что-то тревожно щёлкнуло в его памяти. Машина была жёлтой. И вообще это оказалось не машиной, а автобусом.

Константин не преминул сообщить об этом спутнику, и они скоро зашагали в ту сторону. По какому-то горькому стечению обстоятельств номер не был охвачен пламенем; мужчина одними губами пролепетал:

– Три… Си… Эйдж… Эс… и, кажется, четыре. – Повелитель тьмы остановился и сглотнул; впервые по его сердцу пробежал холодок, в последний раз так было, когда ему объявили, что Чес мёртв. – Ты понимаешь, что это значит?..

– Номер автобуса, каким увезли детей… Нет, не может этого быть! – Креймер воскликнул тихо и так неподдельно искренне, будто там сидел его ребёнок, а не рядом стоящего человека. Джон качал головой и не верил. И причём он не чувствовал горечи, а скорее просто тупо не верил – ну не могло быть всё так банально, до такого ужаса ожидаемо и прогнозируемо! Мужчина качал головой и чувствовал, что, если сейчас хоть кто-нибудь не опровергнет этого, он сойдёт с ума. Прошло непонятное количество времени, в которое он пребывал в таком странном забытьи; повелитель тьмы только и делал, что тихо качал головой и не отрываясь смотрел на объятый слабым пламенем автобус. Мысли его были одиноко пусты, зато очень неприятное оцепенение сковало всё тело. Он не слышал, что происходило во внешнем мире, всё шло действительно как в фильмах – в замедленной съёмке.

И поэтому, когда Чес активно затряс его, Джон ответил не сразу, приходя в себя и собирая мысли в кучку.

– …Да ты слышишь меня или нет, Джон? Что с тобой такое? Очнись! Я нашёл их, все там, твоя дочь там! – всё это слышалось как будто сквозь вакуум, сквозь тугое пространство; Константин едва смог очнуться, ответить на вопрос и поверить, что в реальности всё по-другому, что там всё уже разрешилось, а он лишь просто завис…

– Что?.. – мужчина ощутил, как сипло сказал это, и сразу же прокашлялся. Креймер тряс его, а увидев, что повелитель тьмы очнулся, облегчённо выдохнул, но руки с плеч снять забыл.

– Слава Богу! А то я уж подумал, что ты того… рехнулся… – Парень вдруг вспомнил, резко опустил руки и сделал судорожный шаг назад. – Я говорю, что вот они, все выжившие, в соседнем доме.

– Правда?.. – Джон услышал свой дрогнувший голос и сразу пристыдил себя за это. – Серьёзно, ты не врёшь?

– Да зачем мне!.. – Чес воскликнул, улыбнулся, не договорил и махнул на него рукой. – Они расположились в этом вот доме, я спросил, есть ли среди них черноволосая девочка по имени Дженни, они сказали, что да! Ну же, чего ты стоишь? Пойдём! Вот, вот этот дом! – негромко уговаривал его, слегка притягивая за рукав к ближайшему дому; оттуда действительно выглядывало встревоженное женское лицо, но Константин был всё ещё в том оцепенении, в том неверующем оцепенении, которое нам присуще после слишком резкого шока. Креймер уговаривал его сделать шаг и ещё один, как маленького ребёнка, и повелитель тьмы видел это, но ничего не мог поделать – слишком странным и нетипичным для него было это состояние. Ему было и стыдно, и отвратительно, но отвратительно как-то менее; почему? Потому что это был Чес, в том и состоял весь ответ.

Парень довёл его до ближайшего дома; светловолосая молодая женщина, выглядывающая в двери, оказалась довольно знакомой – это была одна из воспитательниц в группе у Дженни. Она сразу узнала Джона и сдавленно ему улыбнулась.

– Я так рада, так рада, что вы нашли нас… вы пока первый, кто пришёл за своими детьми… видите, какое несчастье настигло нас… – Она указывала кивком головы на автобус, говорила сбивчиво, лихорадочным шёпотом и мяла в руке платок.

– Где Дженни? – Константин бегло глянул на покосившийся бейджик и вспомнил её имя: Саманта. Та мгновенно потупилась, как будто была виновата в чём-то, и мужчина сразу заподозрил неладное. Женщина раза в три быстрее затеребила платок и не могла остановить свой взгляд на каком-либо предмете, а потом блестящими глазами уставилась на него и резко отскочила от двери, пропуская внутрь какого-то бывшего супермаркета.

– Да вы проходите! Она вот в следующей комнате! Только… только она, ну… немного… – Саманта не смогла сказать и расплакалась; Джон с гулко стучащим сердцем ворвался в супермаркет, кое-как устроенный под убежище, со многими детьми, которые лежали, сидели, плакали на грязном полу, и побежал в указанную подсобку – крохотное помещеньице с едва держащейся дверью на петлях. Он не рассчитал сил и толкнул её так, что та всё-таки слетела и с грохотом, неприятно разрезавшим тишину, упала вниз. В подсобке было сумрачно, горела одна лампочка без абажура под потолком, как в тюремных камерах; обои местами сползли, в углу валялась куча камней, в воздухе держалась стоячая пыль, на оставшуюся мебель, расположенную всю около противоположной стены, – крохотный столик, стул, кроватку – нельзя было смотреть без слёз. На кровати было навалено разного тряпья, служившего простынями и одеялами – всё рваное и грязное; Константин даже не сразу заметил, что там кто-то есть, но, войдя, различил, как мелко вздымается одеяло, и что из-под него видна чёрная кудрявая прядь.

Джон тогда приготовился ко многому; позади всю эту симфонию завершили поспешные шаги Креймера и тихий, но всё равно надрывный плач Саманты. Да, Джон определённо был готов ко всему, но предполагать такое он не мог точно, со своим-то воображением!

Но поначалу всё казалось вполне сносным…

Мужчина осторожно снял одеяло, открыв девочке лицо: Дженни спала, тяжко, даже как-то болезненно дыша, ротик её был приоткрыт, лицо – красное, лоб покрыт испариной – все признаки температуры. Повелитель тьмы прикоснулся ко лбу – так и есть, не меньше тридцати восьми. Тогда он облегчённо выдохнул, вспомнив, что прихватил с собой из детсада аспирин – значит, дочь он вылечит, и нет ничего в этом страшного. Так почему же Саманта плакала? Он обернулся и вопросительно посмотрел на воспитательницу, стоявшую в дверях и прикрывшую рот платком – она ещё тихо всхлипывала.

– И что тут страшного? Обычная температура! У меня есть аспирин, за несколько дней поднимем.

– Она не приходила в сознание ровно со вчерашнего дня, как только случилась авария, – тихим, серьёзным шёпотом ответила женщина. – Это очень страшно, к тому же, у нас не было ничегошеньки, мы всё забыли, а как вылечить трёхгодовалого ребёнка? Сам он точно не поправится, вот и я… Ох, простите, не нужно было нагонять такой паники – поистрепала я вам нервы. Просто сами понимаете, когда такое вокруг… – Она тяжко вздохнула. Джон понимающе кивнул и облегчённо выдохнул.

– Больше ран нет?

– Да вроде бы не было! – В общем зале кто-то истошно закричал, и Саманта скорее побежала туда, перед извинившись, что не может уделять им так много внимания. Константин покачал головой, и тут-то в его голову и закралась тревожная мысль…

– Слушай, Чес, я всё-таки проверю её: может, какие-нибудь раны она получила… или хоть ссадины замажу. Не больно-то я верю им – видишь, на какие части их дети разрывают, они могли явно что-то упустить или не досмотреть. А представляешь, до чего бы её довели, если б мы вовремя не подошли? Боюсь представить! Почему все такие безответственные, что даже не могли взять элементарного аспирина? – Мужчина покачал головой, чувствуя злость. Креймер с ним согласился, оставшись в проёме.

Повелитель тьмы принялся стягивать одеяло полностью, а как только сделал это, Дженни сразу свернулась клубочком и повернулась к нему спиной. Правда, положив правую ногу на левую, она легонько, сквозь сон, ойкнула и убрала её оттуда. Джон пристально понаблюдал за этим и заставил девочку развернуться вновь, чтобы посмотреть на её левую ножку… Тут-то всё и открылось.

========== Глава 13. Memento mori. ==========

На обратной стороне, чуть выше щиколотки, был порван её гольф, почти полностью с той стороны ставший красным. Константин покачал головой и принялся снимать сначала её крохотный башмачок, тоже замазанный кровью, а потом аккуратно снял и некогда белоснежный гольф; ткань противно присохла к коже, поэтому пришлось потянуть, и Дженни сквозь сон негромко вскрикнула от боли, но так и не проснулась. Даже по разрезу на самом гольфе можно было определить, что рана длинная и серьёзная; мужчина покачал головой, понимая, что это не есть хорошо: то, что девочка ранена, не заметил никто. Это может закончиться очень плохо, если вовремя не продезинфицировать рану; уже тогда у повелителя тьмы появилось дурное предчувствие, но он лишь осторожно перевернул Дженни на живот, чтобы постоянно не поворачивать ногу – больно неудобное место ранения оказалось.

И когда Джон увидел рану, то ужаснулся: глубокая, пыльная, видно, что не продезинфицированная, даже гнойная… Тут-то для него всё вдруг резко и встало на свои места: и температура дочери, и потеря сознания, и своё плохое предчувствие в груди. Он в сию минуту достал из рюкзака спирт и принялся очищать, но какой-то поганый голос внутри него говорил, что поздно. «Только бы не заражение, только бы не заражение» – стало его новой молитвой, а на деле Константин знал, как всё обстояло… Этот ужасный чёрный гной смылся наполовину; Дженни дрожала, пыталась уползти, перевернуться, дёргала ногой и раз чуть не выбила из рук папы спирт – она не то чтобы очнулась, но была в некоем состоянии бреда. А Джон чувствовал, как это бесполезно, как безысходно, как жалко и похоже на попытки не умеющего плавать доплыть до берега. Лишь Чес за всё это время не проронил ни слова, оставаясь молчаливым, но всё понимающим наблюдателем этой сцены.

Константин, закончив и для чего-то наложив бинт, развернул Дженни обратно на спину, заставил Fеё очнуться, аккуратно положил в ротик таблетку аспирина и дал запить. Девочка слабо улыбнулась, узнав папу, но скоро отключилась и как прежде провалилась в тревожный и лихорадочный сон. Джон и правда не знал, чем ей ещё помочь; гной-то он благодаря своим невозможным усилиям и страданиям дочки смыть смог, но кто знал точно, проник ли он внутрь, в кровь, или нет?..

Креймер в это время подошёл ближе и буквально взглядом спросил, как обстоят дела; мужчина прикрыл лицо руками, посидел так минуту, ощущая под ладонями горячую кожу, а потом глянул на парня.

– Не знаю, Чес… Там был гной. Сильный гной. Никто не заметил и даже не осмотрел ребёнка! Будем молить Бога, чтобы это не прошло дальше…

– Быть может, есть смысл подозвать медика? У них же есть медик? – Парень суетливо обернулся в сторону выхода, готовясь сорваться и спросить.

– Если бы был, то она бы так не лежала. Иначе это какой-то тупой медик. – Чес уже был в общем зале и принялся активно расспрашивать. Джону не было слышно не только из-за того, то говорящие находились далеко, но и из-за своего вакуума мыслей. Теперь не оцепенение, а горечь от ещё не осознанной правды овладела им; может, он это ещё не совсем осознал, но семя навязчивой мысли уже поселилось в его мозгу, сорняком распространяясь дальше. Безысходность и подобные чувства смешались в тонкую вуаль, и судьба осторожно накинула её на него; чего ни делай, как ни желай, а предначертанное всё равно наступит – и хрен знает, почему такие слова всплывали в голове у Джона.

– Медик погиб. Сгорел. Его обгоревшие останки можно наблюдать прямо из входа…

– Чес! – Мужчина, поморщившись, и не столько от отвращения, сколько от нежелания слышать о том, как рушится его надежда, прервал парня и бросил на него умоляющий взгляд. Креймер понял и виновато кивнул.

– Что там произошло-то? И, кстати, давай выйдем. Пусть Дженни отдохнёт. – Джон попытался пристроить выломанную дверь, но получилось лишь только прислонить её к стене, частично закрыв вход. Они остановились недалеко от неё, но к Саманте не подошли – мужчина не хотел, так как понимал, что в порыве чувств мог наговорить ей серьёзных гадостей.

– Да ничего необычного: поначалу хотели выехать в час дня, но собрались только к трём. Выехали, но пришлось ехать медленно и часто останавливаться – дети не терпели долгих поездок. Так и добрались только досюда, а здесь их застиг обстрел. Я как-то не понял, как именно автобус пострадал, но, быть может, попало пулей в него самого, и всё загорелось. Сумели многих спасти, но двое взрослых погибли. И, наверное, пока хотели добиться количества, позабыли о качестве… Вот и произошло такое с Дженни. – Он вздохнул и покачал головой. – Надеюсь, с ней всё будет хорошо. Правда?

Джон невесело вздохнул, продолжил смотреть пустым взглядом куда-то вниз и лишь усмехнулся детской наивности в интонации Чеса. Ему хотелось верить так же, как и парню, что всё будет хорошо; правда, на деле всё было не очень хорошо.

– Я не знаю, Чес, я буду стараться всеми силами, чтобы всё закончилось хорошо. Но в данной ситуации… – Он покачал головой, повернулся к Креймеру и скоро зашептал: – Ты бы видел, какой на её ноге гной – ужасный гной на ране! Ещё у неё поднялась температура, что признак не очень хороший – я не врач, но, кажется, это медленно перетекает во что-то серьёзное. И, на самом деле, я в совершенном замешательстве, что делать.

Парень сочувствующе посмотрел на него и вздохнул – видимо, понимал и сам всю серьёзность положения, а слова «заражение крови» были для него не новостью.

– Может быть, есть смысл поискать каких-нибудь врачей из выживших вокруг? Ну, в разумном радиусе, естественно. Я бы занялся этим, но как видишь… я могу посидеть с ней, если хочешь. А ты постарайся отыскать. Глупая, конечно, затея, но это всё-таки лучше, чем сидеть и не знать. – Джон подумал, что в этих словах есть доля разумности, поэтому кивнул и решил отправиться сию же минуту.

– Что, прям сейчас? Ты только что пришёл, не успел отдохнуть, а вспомни, между прочим, что мы сегодня пережили и сколько километров прошли! – Креймер на него строго посмотрел и решительно покачал головой. – Нет, хотя бы выпей воды и передохни пять минут. И обязательно скажи, как будешь двигаться, по какому маршруту, чтобы в случае чего я тебя потом смог найти.

Константину пришлось согласиться, ибо спорить с Креймером чуть больше, чем бесполезно; в итоге посидел ровно пять минут, объяснил, куда примерно пойдёт, и сорвался в тот же час. Джон помнил, как нервничал, помнил, как был весь в себе, и, кажется, даже не замечал окружающих. Наверное, именно поэтому, из-за этой зацикленности, он и не нашёл ничего; своё приключение к его концу он забыл совершенно, вернулся с пустой головой и на вопросы Чеса отвечал лёгким пожатием плеч. Повелитель тьмы ничего не знал и уже не видел надежды – даже когда искал, уже тогда перестал надеяться хоть на что-нибудь. Какие к чёрту врачи? кто бы вообще согласился пойти за три девять земель спасать ребёнка без надлежащего оборудования? Кто бы так осмелился взять на себя ответственность за его жизнь?.. Да ровным счётом никто! Теперь всем плевать, и нужно надеяться только на себя; но что делать, если надежды, вера в себя иссякли? Как быть тогда? Джон запутался, замотался, как маленький котёнок в клубке, в своих мыслях; при этом надо было быть невозмутимым, сдержанным, не показывать лишней тревоги. А вкупе с образовавшейся огромной и с каждым часом только нарастающей язвой на сердце сделать это было сложно…

Джон с самого начала понял, какой конец у этой истории… Только вот язва от этого болела не меньше.

Но, даже зная, даже смотря на ситуацию со стороны и давая ей трезвую оценку, мужчина всё равно глупо желал лучшего конца; ну, а как не желать?.. Не быть же ему, в самом деле, таким оригиналом, который бы цинично и философски смотрел на смерть своей дочери. Да даже бы если он хотел им быть – не получилось бы.

Что было в последующие три дня? Трудно сказать, но вместе с тем до ужасного просто; Дженни становилось хуже, аспирин сбрасывал температуру ненадолго, врачей в округе не находилось, сколько бы Джон ни ходил (пусть даже ноги уже не несли, а он всё равно срывался в путь), а вместе с тем чувство какой-то той вполне ожидаемой концовки не то что щемило сердце, а зажимало его в раскалённых клещах. Все эти дни смешались в один неопределённый промежуток времени; Константин даже не помнил себя, а происходящее по ощущениям напоминало сон, такой безмятежный, такой вроде ненастоящий, дающий лишь мнимый заряд адреналина… Как бы ни так. Всё – реальность. Просто принимать её… кому вообще захочется?

Дженни пришла в сознание только единожды; приоткрыла свои затуманенные глазки и робко произнесла «Папа, ты, оказывается, вернулся. Теперь мне не страшно…» Она улыбнулась, закрыла глаза и тяжело засопела. Джон тогда что-то ей ответил, погладил по голове, провёл по её мягким волосам, и… впервые ему стало стыдно: по щеке скатилась одна слезинка. Первая и последняя. Постыдная, но точно, ей-богу последняя!.. А ещё тогда мужчине показалось, что те самые тиски сплюснули всё внутри него до невозможности; дышать с тех пор стало будто бы труднее. Он понял первый раз в жизни, что такой же человек, как и остальные, несмотря на то, что смерти в его профессии были нередким явлением и потому воспитали в нём устойчивость к этому.

Впрочем, глупо описывать то, что чувствует родитель над своим умирающим дитя; он вроде бы смотрит с надеждой, но уже такой угасшей, такой мёртвой, что невольно, посмотрев в его глаза, начинаешь осознавать эти чувства, эту несоизмеримую ни с чем боль. Она будто перекачивается тебе, хочешь ты того или нет, и даже часть её становится невыносимой для тебя. Константин же потихоньку ощущал, как из него самого выкачивается жизненная сила, зато огромными дозами вкалывается безысходность и отрешённость. Что же останется в итоге?

В третий день Джон не пил и не ел, а всё неподвижно сидел рядом с дочкой, уже потухающей и потухающей с каждым часом… Он вообще, кажется, ел в последнее время мало, хотя еды вокруг было полно; кусок не проходил сквозь те самые тиски, зажимающие ему грудную клетку. Чес вокруг всегда что-то суетился, говорил, делал, заставлял, и мужчина понял, что если бы не он, то умереть ему от голода и обезвоживания. Хотя, помнится, пару раз он спорил с Креймером, и доходило даже до ссоры, но парень не отступал и принуждал его поесть или отдохнуть, хоть и удавалось это с трудом. Сейчас, в вечер третьего дня, как они были здесь, Константин только-только понял, с кем даже в столь ужасающей беде не пропадёшь; слабая улыбка, состоящая лишь из подёргивания одного уголка губ, впервые за эти дни появилась на его лице. Но скоро пропала.

Вспоминая то время, повелитель тьмы осознал, что практически ничего не помнил, кроме одного: этого самого вечера третьего дня. Было что-то около восьми часов, снаружи – тихо; он сидел вместе с Дженни, как и всегда; та очень похудела, так как согласилась поесть лишь один раз за это время. Впрочем, всё это уже и так ожидаемо… В комнате горела одна неяркая лампочка наверху, оставляя сумрак главенствующим здесь; он держал горячую ладошку дочери в своей и совершенно ни о чём не думал – каждая мысль давалась с трудом и гулким скрипом. Чес находился где-то снаружи.

С первого взгляда можно было подумать, что Дженни просто крепко спит, но на глаза сразу бросалось её измученное личико и учащённое дыхание. Они умирала и… кого винить? Инопланетян? Воспитательниц? Злодейку-судьбу?.. Себя? Кейт?.. Никого и всех сразу; это просто стечение обстоятельств, виновниками которых был каждый из названных; просто в итоге получился такой результат – с кем не бывает! Ведь кто-то погиб ещё в первый день, но… какое дело Джону было до тех «кого-то»? Конечно, с такой лёгкостью он тогда не думал! Но тогда стало как-то менее беспокойнее, что ли… будто раньше судьба Дженни ещё не была определена, а теперь-то – именно сегодня – уж точно с ней всё ясно. И волнение, естественно, не ушло совсем, но перестало быть таким параноидальным; наступила тихая, бесконечная, сильнейшая скорбь.

Константин не отпустил её руки и продолжил впитывать в себя незначительные для других, но для него важные мелочи этого вечера. Этого последнего вечера; кажется, он так и заснул, уронив голову на грудь, но не отпустив руки. И это был действительно конец.

Он проснулся очень рано, от странного ощущения, будто от души отколупали кусочек. Ручка, которую он держал в своей ладони, была холодной; с этого времени всё вдруг резко обесцветилось и стало течь с непозволительно медленной скоростью, не оседая в памяти.

Как всё прошло после, чёрт его знает, но Джон точно знал, что-то было заслугой Чеса: он и откуда-то деревянный ящичек откопал, и лопату нашёл, и ровный участок во дворе магазина отыскал, и придумал, как обозначить могилу, чтобы после этого ужаса, если сюда не попадёт, похоронить девочку как надо. В общем, все мелкие, но до ужаса хлопотливые и невозможные для истекающего кровью родительского сердца заботы легли на плечи парня, и тот безропотно помогал, не прося в ответ спасибо или хоть просто сколько-нибудь доброго слова. А Константин вообще не помнил себя тогда – кажется, он бездвижно сидел на стуле, прикрыв лицо руками, и так весь день, пока Чес не отвлёк его на поесть.

Несмотря на такую очевидность, Джону просто не верилось, но Дженни и правда больше не двигалась, побледнела, а щёки её впали. Дошло до него остро и, возможно, как-то слишком поздно только когда он стоял над ящичком, в который на те же самые простыни и в тех же самых одеялах укладывал свою девочку. Чес аккуратно забил крышку и опустил ящик на низ выкопанной им ямы; Константин обратил на него внимание и только сейчас увидел, что тот выглядел не очень хорошо: лицо бледное, под глазами круги – видно, что не спал сегодня, а весь вид крайне измученный. Ещё бы – заботы материальные порой изматывают похуже душевных; и вообще, что такое душевные? Это просто мнимые страдания! Джон хмыкнул, апатично усмехнулся пришедшей мысли, с трудом мог с ней на данный момент согласиться, но перехватил лопату из рук парня и сам принялся закапывать. Земля здесь была податливой, сырой, хорошей; хоть в чём-то везло. Или это тоже платно по мнению судьбы?..

Повелитель тьмы не пустил никого более, кроме них, на похороны; видеть другие лица было тошно. И не то чтобы Чес был исключением, но… но да, исключением. Сегодня можно. Константин закончил, отбросив лопату, а Креймер водрузил на то место собственноручно сколоченный им крест – простой, но хотя бы так, чем потом искать здесь могилу. Парень пихал его основательно, Джон помог; в итоге палка ушла ровно наполовину, и они оба остались довольны результатом. А потом отошли на некоторое расстояние, и молчание стало ещё более душераздирающим.

Константин смотрел на этот крест, на эти буквы и цифры, нацарапанные там, и не мог поверить, что это грёбаная правда. Впрочем, рано или поздно все придут сюда, к этому состоянию, но ему уж точно не хотелось видеть смерть дочери при своей жизни и так… так рано, Господи, три года! Джон поднял голову вверх и вдохнул полной грудью свежего воздуха – в последние полтора дня вообще не выходил из той душной комнатки. Только теперь увидел, что над головой небо и оно серое, тяжёлое, ровно как и его душа; через пару минут в ветках деревьев зашуршал сильный ветер, а на лицо упали первые капли. Природа тоже присоединилась к оплакиванию Дженни.

Они стояли долго, минут тридцать, и никакие слова не шли на язык. Наконец первым начал Джон, вдруг усмехнувшийся своим мыслям:

– Как думаешь, это значит, что судьба теперь одаривает нас жёсткими моментами, так как платить больше нечем?

Чес первое время смотрел на него изумлённо, а потом, подумав, в нерешительности покачал головой.

– Вполне. – Он помедлил минутку, а потом договорил: – Давай уже пойдём в помещение. Дождь усиливается.

Константин пожал плечами, но дал себя затащить обратно. После похорон дни потекли лениво, как тягучее серое желе, и очень бесцветно, так бесцветно, как будто из них выкачали абсолютно все эмоции. Время летело лично для него быстро, но к вечеру замедлялось и будто бы навёрстывало упущенное. Джон потерял надежду, силы, смысл идти дальше и желание выживать. И он не мог выйти из этого порочного круга, хотя понимал, что выбираться стоило и такое продолжаться долго всё равно не могло.

Возможно, прошла неделя или больше; они всё ещё продолжали жить в супермаркете вместе с выжившими. Еды хватало, спать было где; Джон так и не смог переместиться из комнаты, где лежала Дженни, в другое место, хотя спал на её кровати очень плохо – Чес как-то напоминал ему о том, что он выглядел не очень, и предлагал перейти в другое место. Но Константин не хотел расставаться с воспоминаниями, пускай горькими, но единственно последними, которые остались у него от дочери; он знал, каким глупым был в те моменты, но как можно объяснить обезумевшему от горя человеку, что стоит делать так, а не эдак, что стоит отпустить эти воспоминания, эти мысли, наконец, ушедшего человека с миром и ступать дальше по своему пути? Повелитель тьмы ничего бы из этого не услышал и не понял, но сам предчувствовал, что вскоре Чес должен был высказать всё это ему…

Случилось это на девятый или десятый день после похорон. Точнее, Джон узнал об этом гораздо позже – ему же казалось, что не прошло и трёх дней. Он почти ничего не делал за это время, даже есть и спать не хотелось – он тупо сидел и смотрел в одну точку. И сам это повелитель тьмы как никто другой осознавал и понимал, но не мог найти стимула и дальше цепляться за жизнь. Чес пытался отвлечь его, но попытки заканчивались провалом. Наконец, вечером, он вошёл к нему в ту самую комнату, застал сидящим на кровати и негромко начал:

– Джон, я не помешаю?

Мужчина ответил не сразу – до него не в тот же момент дошло, что его кто-то зовёт. Всё из внешнего мира доносилось будто бы в замедленной съёмке, сквозь плотную пелену труднопроницаемого вакуума.

– Нет-нет… – ответил рассеянно, пожал плечами и вновь уставился в пол, как и сидел до того. Чес, кажется, хмыкнул, постоял у двери и решил таки войти вглубь комнаты. Потом в нерешительности остановился рядом с ним и уселся на стул.

– Я бы хотел поговорить… – И Джон уже давно знал, о чём тот хотел поговорить; в ответ он лишь кивнул и приготовился слушать. Креймер прокашлялся, помолчал минуту и поначалу неуверенно начал: