Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

– Что, удивительно видеть правду, а, Креймер?

– От тебя это всегда выглядит странно и… равносильно чему-то необычному, – Чес отвернулся и тоже опёрся о стену; теперь их качало в разные стороны, равномерно, спокойно, даже усыпляюще…

– Ну, так наслаждайся, – Константин краем глаза посмотрел на него и, встретившись с удивлённым, но явно оживившимся взглядом, подмигнул. Пару минут они помолчали; Чес прижал колени к себе и обхватил их руками. Потом не выдержал, таки спросил:

– Значит, тебе доставляет удовольствие видеть, как этот город рушится? – Джон задумался, покачал головой и хмыкнул. Всё у того были какие-то странности и крайности.

– Не совсем. Не из-за тебя же одного мне только ненавидеть его? Там было много и приятных моментов. Да и вообще: глупо это, привязываться к городам. Будто воспоминания – такое уж и важное!

– А что важное? – вдруг прервал его Креймер, нахмурившись. Константин усмехнулся.

– То, что ты взял из них, какие выводы сделал и что ощутил. А ностальгия – явно привилегия только слишком слабых людей! Лично я взял то, что нужно, и доволен. И больше не вспоминаю об этом городе… – произнёс и сам задумался, глубоко так… А разве не называлось ностальгией то, что делал он вчера или все эти три года? Не себя ли он сейчас так жёстко критиковал? Он выдохнул и опустил голову; благо, что в темноте не было видно всех его эмоций. Но ведь Креймеру порой и не нужно было видеть это, верно? Константин глянул: тот пристально смотрел на него, хотя его глаз почти не было видно.

– Ладно, допустим и так… Я слабый человек, – Джон видел его неуверенную, но хитрую улыбку. «Подлец!..» – неосознанно возникло в его голове яркой вспышкой. Ну, если Чес слабый, тогда он что, получается, сильный? Константин видел эту странную аллегорию, странную антитезу и метафору, что скрывались в тех решениях и словах; ведь по делу всё было наоборот, наоборот так, как это вообще могло быть. Но Константин не был бы собой, если бы вовремя не замял этот разговор…

– Я только теперь понял всю опасность нашего решения ехать на грузовике – в любую секунду в нас может попасть снарядом, и взлетим мы тогда как пташки, – Джон напряжённо вслушивался во внешние звуки, силясь услышать сквозь гулкий мотор другой шум, на самом деле куда более громкий, но поначалу – обманчиво тихий. Конечно, ставшая постоянной паранойя не отпускала, потому и казалось, что огромные корабли уже подлетали к ним – этот противный свист всегда звенел в ушах, но Константин честно старался отбросить это глупое чувство от себя. Чес пожал плечами и повернулся к нему.

– У нас выбора не было с начала этой катавасии, а сейчас и подавно. Пешком по-любому было бы не вариант, так что… нужно быть просто на чеку и надеяться на то, что нас пронесёт…

– Надеяться? – с усмешкой спросил Джон и едва сдержал смех. – Тебе самому не смешно от этих слов? Какие надежды, ты что! Глупо верить в хорошее после всего того, что с нами было.

– Ты просто отчаялся до самого конца. Я же не хочу; я хочу верить, Джон, и всегда верю в хорошее. И в тебя, – и Джон посмотрел на него и, ощутив непомерную горечь, покачал головой.

– Зачем в меня, дурак? Это более чем глупое занятие, – Чес улыбался. Константин искренне не понимал.

– Потому что всегда верил. И это не только оттого, что так было всегда – теперь я точно убедился в этом. Ты просто боишься разочаровать, потому и отнекиваешься.

– Хватит нести чушь!.. – устало, тихо, жутко неуверенно бросил Джон, решив хотя бы так закрыть тему. Креймер вновь всё понял без слов и, отвернувшись, замолчал; и Джона вновь раздражила та понятливость, тот всюду проникающий взгляд – даже сквозь толщи его дерьма в душе Чес смог углядеть лёгкое желание. Его вновь раздражало это и вместе с тем заставляло испытывать нечто приятное. Будто гордость. На деле он был благодарен Чесу за то, что тот был таким, однако не хотел признавать даже у себя в голове, и в этом-то и был его огромный минус; впрочем, даже это Константин знал, но ведь знать – полбеды.

Опять разговор зашёл в самый что ни на есть глухой тупик; лишь грузовик всё продолжал неспешно ехать по ухабистой дороге, спотыкаясь через каждые пять метров на каком-нибудь бугре. Поездка была не из лучшей; даже Джону стало плохо из-за постоянной качки, что уж говорить по Креймера, сейчас бледного, как полотно, что даже его было видно сквозь сумрак. Константин подумал, что те парни решили всерьёз от них избавиться, и если не напрямую, то вот так, по такому хитрому способу. В их памяти никогда в жизни не бывало такой ужасной дороги и таких отвратных водителей, даже когда они гоняли по лесу или по просёлочной дороге в Богом забытой деревеньке.

Чесу не потребовалось много времени, чтобы понять ещё очень давно: их хотят сжить с этого света. И если раньше хоть была какая-то гарантия того, что они попадут либо в Небеса, либо в шипящий котелок с демонами, то теперь, когда высшая сила отсутствовала уже очень давно и не вмешивалась (хотя это правильное решение), становилось непонятно, что их ожидает после смерти – может, как раз то забвение? Но этого никто не хотел. И умирать теперь никто не собирался; даже Джон. Вот поэтому, многозначно переглянувшись с напарником, последний проверил пистолет, зарядил его оставшимися патронами, которые небрежно валялись по карманам и часть их давно растерялась, и хмыкнул. Времени на достать-застрелить у них и правда может не быть – кто они против этих закалённых амбалов? Но, тем не менее, раз умирать никто не собирался, значит, всё возможно; Константин вновь припрятал пистолет. Креймер пристально следил за ним.

– Нам нужен план… – на выдохе сказал он. – На все случаи…

Джон с подозрением слышал его уверенные слова, но в противовес этому видел его бледное, почти как полотно, лицо, и вновь слишком не подходящий ему вопрос запершил у него в горле.

– С тобой всё в порядке? Выглядишь не очень…

– Укачивает от такой отвратительной езды… ничего страшного, – Чес развернулся к нему полностью и выдавил слабую улыбку. – Не просить же их ехать медленнее или аккуратнее?

– Если это нужно… – начал было Джон, не совсем понимая, что говорит, и понимая, что несёт чушь; как в тот момент он не был похож на себя! Креймер лишь усмехнулся.

– Нет-нет, не нужно лишних забот! Спасибо конечно, но, боюсь, у нас с тобой нет сейчас такого права – что-либо указывать им, – Чес отвернул лицо; Джон мог не переставая доказывать, что тот жутко смутился. Да и ему самому стало как-то не очень хорошо от своих собственных слов… будто он предавал себя и свой давно и искусно строящийся образ. И сейчас самое время что? Правильно, как всегда профессионально замять разговор!

– Сядь поближе к выходу – там хоть воздуха побольше. А над тем, что нам делать в критических ситуациях, я подумаю… подумаю, не переживай.

– Боюсь, нас обманут, а мы не успеем и пальцем пошевелить… – с трудом проговорил он, перебираясь в начало грузовика, к хлопающим дверцам. Константин с каким-то слишком пристальным вниманием выслушал его и сильно задумался; но хоть какие-нибудь очертания плана ему на ум не приходили – всё какие-то обрывки других, совсем сейчас ненужных мыслей… Так и прошли их последующие двадцать минут езды.

Ничего лучше, чем всегда быть на стрёме и держать пушку под рукой, на ум в итоге не пришло. Джон вновь чувствовал себя отвратительно: разболелось всё, тело затекло вновь, плечо запульсировало, и начало подташнивать; короче, расклеился он так, будто бы и был не мужиком. Константин понял, что просто давненько его в жизни так не встряхивало – и правда, три года супружеского житья-бытья превратили его в тряпку; то ли дело было в прошлом – тогда он за день, наверное, мог запросто спасти весь мир и ещё съездить по своим делам да убить парочку демонов. А теперь что: от одного ранения, почти бессонной ночи и трясучей езды он уже стушевался так, будто был готов помирать! Джону даже противно стало от самого себя в тот момент; если не соберётся, то навряд ли сможет спасти себя, что уж говорить про кого-то другого, сидящего здесь неподалёку.

Раз триста (без шуток, он сосчитал, но сбился на сто пятидесятом) Джон проверил пистолет, нервно перещёлкивая с предохранителя и обратно, каждый раз проверял пули, вытаскивая их оттуда, пересчитывал и вновь запихивал обратно; даже одну умудрился потерять, когда грузовик резко подскочил на бугре и все они рассыпались в разные стороны. В темноте искать было сложно, но Константин был готов даже на эту рутинную работу, лишь бы не сидеть и думать… думать о чём-то уже на сто раз передуманном и пережёванном, но таком соблазнительном; правда, потом уже становилось тошно от этих мыслей – известно, что повторение вызывает отвращение…

Чес болезненно молчал; Джон порой был готов попросить его уже начать говорить о чём-то, но потом вспоминал, что сам же первым бы и окончил этот разговор. Глупо и парадоксально, но он желал и не желал этого одновременно. Двадцать минут не просто ползли, неспешно текли или какие там ещё синонимы изобрели для обозначения черепашьего хода – они стали просто каким-то тугим, с шероховатым низом желе, находящимся на вершине лишь слегка наклонённой плоскости и пытающимся достичь конца этих самых двадцати минут. Джон вновь был до одури рад, что у него есть часы, умудрившиеся не сломаться и не разбиться во время всего этого безумия; и он вновь был по-детски счастлив, что часы – это просто механизм, не подвергающийся никаким внешним факторам или эмоциям, у него есть своя программа, свой цикл и порядок, такие правильные и рациональные, что порой Джон хотел обратить всю свою жизнь в такой вот механизм, чтобы больше не теряться в действиях и не делать ошибок. Но тогда он понимал, что наиболее важные ошибки уже сделал и нет острой необходимости в рациональном механизме; всё самое отвратительное – уже было, и эти последствия он сейчас как раз таки расхлёбывает. Хуже быть уже не может – знакома фраза? А Джону уж – тем более; только вот теперь он не был уверен в ней, в том, что он и так в полной жопе; с его-то способностью притягивать к себе самое говнище можно добиться ещё больших успехов! И сейчас – как раз подходящая ситуация.

Креймер продолжил сидеть рядом с дверцами, опустив голову и внимательно слушая их хлопки, будто в этом и состояла задача всей его жизни; Джон порывался прекратить молчание и вновь прикрывал рот, понимая, что оно всё равно возникнет, причём не абы какое – всё-таки молчать нормально, – а какое-то гнетущее, подминающее под себя все чувства и эмоции, которое говорило опять и снова: что ни делай, как ни пытайся, какой апокалипсис вокруг ни устраивай, а они всё-таки останутся далёкими друг от друга. И в этом сыграли не то чтобы те три с половиной года (хотя и они имели вес, но больше выступали как отягчающее обстоятельство), а прошлое до их разъединения. Впрочем, глупо всё повторять заново: если не были близки, то никогда не станут.

Но почему-то у Джона эта мысль с каждым приходом вызывала только горькую реакцию, а не абсолютное равнодушие, как должно было быть к уже семидесятому разу; он был подавлен и раздавлен этой мыслью, она подминала его под себя, наползая сверху и закрывая вид на перспективы. Понимая, что таким темпом с ума сойти недолго, Джон всё же окликнул Чеса:

– Эй, как ты? – эта банальщина была единственным, не давшим ему сойти с ума. Чес осторожно поднял голову; Джон не видел его лица – оно было в тени, но что-то ему подсказывало, что оно было до ужаса бледным.

– Ничего… в норме, – прокашлявшись, выдал он, наверняка улыбнувшись.

– Где мы едем?

– Я не знаю… правда, – Джон услышал эти неуверенные нотки в его голосе и подполз к нему – вставать и идти было делом опасным в вечно шатающемся грузовике. Пейзаж пустынной дороги и разрушенных серых домов по бокам ничего познавательного не дал; Константину это не понравилось почти сразу же – откуда они могут знать, что эти парни везут их в верном направлении? Может, они давно едут в противоположном направлении, в какую-нибудь ещё более безлюдную местность (хотя куда уж безлюднее?), чтобы там пристрелить их, а перед этим предварительно встряхнув им мозги?

Джон в решительности достал пистолет; Чес проследил за его движением.

– Нам нужно… сам понимаешь, Креймер, – тот судорожно кивнул головой. – Либо они, либо мы; тебе должен быть знаком этот закон.

– Знаком… – Чес вновь кивнул, слышно сглотнул и судорожно выдохнул; неужели боялся?

– Мы должны убить их. И чем раньше, тем лучше, – говорил Джон, потрясая пистолет в руках и пристально глядя на сумрачные очертания напарника впереди; свет падал только на одну его сторону лица, и то плохо, но он видел болезненную нерешительность и даже страх.

– Ты что, боишься? – насмешливо спросил Джон, даже сам не поняв того высокого уровня иронии в своём голосе и не умерив его. Чес молчал, сжав губы и обхватив колени руками. Грузовик буквально подскочил вверх на каком-то камне или чём-то ещё, и их резко дёрнуло в обратную сторону от двери. Грузовик толкнулся и остановился, шипя мотором, но не двигаясь дальше; он застрял на том самом камне и теперь наклонился вперёд. С шумом повалились в ту сторону ящики; Джон упал на бок, Чес – кажется, на живот.

Когда они встали, Креймер ответил:

– Если честно, то боюсь. Убивать… я давно не видел этого. К тому же, вроде нет необходимости…

– Придурок! – злобно шикнул на него Константин. – Разве непонятно: либо они, либо мы? К тому же, я не поручаю это тебе – на тебя нельзя положиться. Всю самую грязную работу я выполню сам. Тебе будет достаточно молчать и стоять в сторонке, – он встал, выпрямился и глянул на Чеса, только-только поднимающегося; злость закипала в его душе, но как-то искусственно – будто бы надо было злиться, и он злился, но сам навряд ли хотел этого. Искусственная злость была ему не чужда с… с какого-то момента. Всем известного и понятного.

Чес вызывающе посмотрел на него, вставая; Джон был счастлив, что сумрак скрывал этот выдирающий все внутренности взгляд. Хлопнули двери, послышались голоса – это их «товарищи» вышли глянуть, что случилось. А они с Креймером всё стояли и смотрели друг на друга, силясь победить в этой немой схватке. Мужики были где-то около их дверц и кричали им, кажется, выходить. Чес спросил:

– Сомневаешься? Во мне?

Джон припрятал пистолет, но так, чтобы в любой момент легко достать его и выстрелить, и пошёл на выход. Придётся наверняка вытаскивать и ящики, чтобы легче было грузовик толкать; он размотал проволоку, которой были скреплены дверцы, и раскрыл их. Непривычный дневной свет резко ударил по глазам, и, сощурившись, нельзя было увидеть многого; Джон бы привыкал к нему с минуту, но кое-что заставило его привыкнуть куда быстрее.

– Выбрасывайте оружие, говнюки! Руки вверх, выходить по одному!

На него были направлены два пистолета с обеих сторон; Джон выдохнул, приподнял ладони кверху и спрыгнул вниз. Времени на достать-застрелить было, конечно, много.

– А ну бросай свои пушки! Сюда! На землю! Больше ни шагу – пристрелим тут же! А ну!.. – махал пистолетом тот, который заговорил с ними первым. Джон медленно сунул руку за пояс, вытащил пистолет и бросил перед собой.

– Отбрось дальше! Ногой толкни, придурок! И пусть твой дружок выходит, да! У него пушки есть? – Константин, толкая свой пистолет дальше носком ботинка, исподлобья смотрел на него и молчал; где-то позади слышались шаркающие шаги – подходил Чес, уже давно всё услышавший.

– Чё молчишь, а? – прохрипел второй, потрясая пушкой. – Есть у него оружие или нет? А то пристрелим.

– Нет! – злобно крикнул им Джон. Рядом спрыгнул Чес, также невысоко приподняв руки; они переглянулись каким-то пустым взглядом, словно понимая, что это может быть их последним действием, и стараясь сказать им всё, что не получилось словами. Константин видел эти тяжко смотрящие тёмные, отчаявшиеся глаза, это худое, бледное и грязное лицо, растрёпанные пыльные волосы, превратившуюся в рухлядь одежду на исхудалом теле и искусанные губы и понимал, что если это конец, то… можно ли уже начинать сожалеть о том, что он не сказал или не сделал раньше? И где гарантия того, что после смерти они хоть ненадолго, но увидятся? А помолиться?.. Можно ли отмолить последние грехи перед уходом? Константин только горько и усмехался своим мыслям, понимая, что это пустое; Креймер, видимо, заметил это и в ответ мягко, едва заметно, но улыбнулся ему. Джон ничего не понял, удивился, но тут начал говорить первый мужик.

– Мы бы вас пристрелили, но не будем – всё-таки, вы открыли нам все ящики. Но специально везти вас до Ред-Хилла и отдавать вам три ящика – увольте! Ребята вы опасные, поэтому пришлось так… с угрозами, – он ухмыльнулся, скривив свою страшную рожу. – Берите один ящик, какой мы вам скажем взять, и валите куда подальше! Пушку твою заберём – ящик с консервами не стоит её, продать можно в три дорога. А ну, подай им ящик, который мы выбрали.

Второй аккуратно обошёл их, грубо толкнул Креймера и запрыгнул в грузовик, через полминуты скинув им самый задрипанный ящик, который, к тому же, полностью развалился, когда прилетел на асфальт. Джон смотрел на эту груду досок, консервов и шурупов и понимал, что… ах, может быть, кто-нибудь уже догадался о последующем слове? Впрочем, это так банально; он вновь понимал, что грубо ошибся, что опять и снова дал осечку, что надо было пристрелить этих гандонов как только он увидел их, не раздумывая, не давая шанса! Не он ли это говорил: либо они, либо мы? Не он ли обрушил ведро дерьма на Креймера, а потом всё равно дал провести им себя, как пятилетнего ребёнка? Не он ли… как всегда мягкосердечный идиот, которому уже и судьба орала во всё горло «Стань жестоким, стань жестоким! Вот тебе даже смерть собственного ребёнка, но стань жестоким!», а он всё равно осознанно игнорировал?

Он точно не помнил, как его жестоко отпихнули в сторону, как столкнули грузовик с преграды и поехали дальше своей дорогой, счастливые, эти имбецилы, впрочем, оказавшиеся намного умнее их. Остались только они с Чесом посреди пустой дороги, на фоне плачевных пейзажей и с кучкой консервов, из которых непригодными и нечаянно раздавленными грузовиком оказалась целая треть.

Джон чувствовал себя отвратительно, что уж и говорить: мало того, что вновь завёл их в тупик, лишился оружия, так ещё и плюнул в душу того, кто был сейчас почти единственным человеком, могущим его понять и поддержать, кто прощал его дерьмовый характер и имел терпение, достойное Оскара. Он посмотрел на Креймера: тот вздохнул, глянул на кучу консервов и, не чураясь, сел на асфальт и стал собирать в кучку годные и не повреждённые. Джон тут же бросился помогать ему, правда, молча; они лишь раз пересеклись взглядами – какими-то тяжёлыми, даже пустыми, но понявшими чувства друг друга мгновенно. Пошло опять всё по кругу: чувство вины, «а почему так?», разочарование в себе, желание наговорить кучу ненужных, но сблизивших бы слов, ощущение пустоты на сердце.

Чес, пока они собирали, вдруг заговорил – так просто и легко для возникнувшей ситуации:

– Знаешь, Джон, в этот момент я был рад тому, что ты не такой, как они, не жадный, готовый убить из-за куска хлеба, не скупой кретин, а всего лишь заносчивый кусок говна.

– Полегче с выражениями! – но Джон был счастлив, ведь это буквально значило отсутствие всякого недовольства им.

– И, поверь, заносчивость и дерьмовый характер пережить намного легче, чем скупость души; так-то человек ты хороший, с широкой и щедрой душой, – как ни в чём ни бывало продолжал Чес, собирая консервы в стопку и откидывая раздавленную в лепёшку банку. Джон улыбался; поразительно, как порой несколько простых предложений могли повлиять на его состояние – минуту назад же думал, что ситуация нерешаема, а теперь… Впрочем, Константин понял одну такую вещь: всю жизнь мы ищем одобрения и порой от разных людей, но всё не удовлетворяемся и ищем новые проблемы, чтобы вновь чувствовать себя виноватыми, но на самом деле нам достаточно лишь одного такого человека, настоящего, одобрительных слов которого хватит сполна и надолго. Джона всю жизнь лихорадило от одного человека к другому; знал ли он, что нужный человек был под боком всегда? Конечно! Просто не верилось с самого начала в простоту в этом сложном мире…

Джон облегчённо усмехнулся, подумал, вновь встал перед каким-то уже знакомым выбором между делать-не делать и решил сделать, потому что ему давно надоело плясать под дудку своих якобы рациональных мыслей; точнее, плясать дальше он под них собирался, но не сейчас; сейчас – исключение.

– Ладно. Спасибо, – негромко ответил он, долго не решаясь на это «Спасибо», считая его чем-то непомерно сближающим. Но в данной ситуации вновь молчать и врать себе!.. Джона уже тошнило от этого; Чес, видно было, удивился нехило, но ответил лишь тихой ухмылкой.

========== Глава 17, в которой мечта стала реальностью. ==========

Радость

ползет улиткой.

У горя

бешеный бег.

Владимир Владимирович Маяковский ©.

Они молча продолжили разбирать целые консервы; в итоге их оказалось двадцать две штуки. Джон сбегал в ближайшие развалины и принёс не дырявый, большой холщовый мешок, куда они потом и сгребли своё богатство. Конечно, какую-то часть этого припаса они съедят, но остальную навряд ли вытерпят: даже в таких условиях есть только одни консервы! Нет, естественно, Джон предполагал, что в случае чего, когда выбора не будет, им придётся вталкивать в себя это мясо, но нужно было искать решение более рациональное. Константин только тогда понял, как несмышлён, ведь выход лежал на поверхности и был озвучен первым предложением Креймера.

– Что с остальными? Ну конечно продавать! Не есть же, в самом деле… – Чес насмешливо на него посмотрел, как на глупого ребёнка, и улыбнулся.

– Староват я стал для этих дел… даже догадаться не смог, видишь? – говорил Джон, потрясая мешком.

– Ну, не хорони себя раньше времени. Ты ещё от недавнего не отошёл, а берёшься решать новое. Для таких случаев есть я, – парень подошёл к нему и похлопал по плечу. – Но если ты, конечно, сомневаешься…

– Только не об этом! – Джон закатил глаза. – Ты же и сам всё знаешь, зачем же слушаешь меня?

Тогда Чес посмотрел на него строго, холодно и грустно; ему самому захотелось съёжиться от этого взгляда.

– Знаю-то я знаю, да не всё… я же не провидец и не ясновидящий, в конце концов. Я обычный человек, который привык по большей части судить по словам, – он пожал плечами и вздохнул. – Так что, Джон, в некоторых аспектах я могу быть далёким от правды. И, вероятно, оно так и есть… я далёк.

Чес, не смотря на него, прошёл мимо, за спину; Константин ощутил горечь на сердце напарника, ту самую, которую тот пытался затуманить острым сигаретным дымом и выжечь стоградусным клеймом, но которое было сильнее этого и жгло и горело у него на сердце непрекращаемым пламенем. Джон понял в ту минуту его боль, его терпкое разочарование, его слабость и очень сомнительную осведомлённость; человек, только вчера казавшийся ему опасным и знающим его насквозь и даже больше его собственного, теперь виделся ему обыкновенным парнишкой, который лишь судорожно строил догадки и был точно не уверен во всех своих умозаключениях. В противовес ожидаемому, Константину стало тоскливо, а не так, как должно было стать – радостно, злорадно, ведь теперь ему известно, какого сомнительного рода познания у Чеса. Он будто сам почувствовал разочарование, сам захотел тут же обернуться, встряхнуть парнишку и громко сказать ему, что он прав во всех своих представлениях насчёт него, что ему просто-напросто не хватает уверенности в себе. Но тогда бы это значило конец. Джон побоялся. Страх, казавшийся таким давним и уже изжившим себя, не ослабевал; Джон уже даже не помнил причины, по которой ему не следует сближаться с Чесом, а просто инстинктивно следовал этому страху, как безумный – своей молитве.

Такую неловкую паузу быстро нарушил Креймер, прокашлявшись и обернувшись к нему.

– Можешь определить, где мы находимся? Я в этом городе, сам знаешь, жил не так долго, да и не ездил так далеко…

Джон осмотрелся и покачал головой: как тут поймёшь, где именно они, если этот город не был ему родным, а вокруг был примерно одинаковый пейзаж? Те же похожие низкие обвалившиеся домишки, вывороченный асфальт, вспоротые дороги, упавшие таблоиды и обязательно что-то дымящееся невдалеке – и где-то различие между тем, что было? Но он стал искать кое-что, за что сегодня зацепился его взгляд, и, обрадованный, заговорил:

– Помнишь, когда мы выходили с утра, было видно оранжевое облако? Посмотри, где оно теперь… – он указал назад и слегка вправо. – Из-за одного этого можно сделать вывод, что нас повезли как бы в обход Ред-Хилла. Мы, скорее, сейчас дойдём до того места, где теперь моя жена, а не до той деревеньки… впрочем, оно всё рядом, – Креймер хмыкнул, посмотрел в сторону оранжевого зарева, смотрящегося слишком неестественным «закатом» на фоне молочно-серого неба, и удивлённо приподнял брови.

– Знаешь… это, конечно, не есть хорошо, но порой я рад разным жутким, но необходимым вещам, совершающимися буквально у нас под боком… иногда кажется, что ещё буквально час – и нас уже не спасти. Но каждый раз неприятность обращается для нас либо в положительное, либо в нейтральное. Но ты, конечно, скажешь, что это бред, – Джон задумчиво ухмыльнулся в ответ и, взвалив мешок на плечи поудобнее, побрёл вперёд, от рыжего облака, стремящегося их нагнать. Креймер последовал за ним.

– И сколько примерно километров нам идти?

– Около четырёх. Точно не знаю, – Джон помолчал, подумал, стоит ли спрашивать такую наивную глупость, но решился и продолжил: – Как ты думаешь, мы когда-нибудь встретим нормальных людей?

Чес глянул на него и добродушно усмехнулся.

– Смотря с какой стороны они должны быть нормальны… – Константин посмотрел на него даже умоляюще, будто прося не говорить о сложных заумных вещах и теории относительности; парень прекрасно понял и, мелко кивнув, продолжил: – Ладно. Я просто не знаю, Джон… но я верю. Как и всегда. Они наверняка сидят все преспокойненько там и судачат о чём-нибудь насущном…

– Тебе не надоело? Верить? – Константин пристально заглянул в его глаза и лишь хмыкнул спокойному равнодушию в них, уже узнав ответ. – Это ужасно глупо.

– Пусть, – он кивнул. – Но мне нужна вера. И если я перестану верить в такую дребедень, как скорейшее нахождение людей, то и разочаруюсь в куда более важных вещах… оно так само пойдёт. Поэтому дай глупому ребёнку наиграться в своей песочнице.

Джон не стал спорить с этим чудаком и лишь кивнул; может, и в действительности не стоит мешать ему играться. Хотя это было странно… Но, с другой стороны, Чес имеет свою какую-никакую опору, ведь верить во что-то хорошее так основательно – уже огромный стимул; ему, бывшему циничному экзорцисту, такое всегда казалось глупостью, но в тот момент он начал сомневаться в самом себе, в своих домыслах и правилах. Может, и правда глупо, что он ни во что не верит: его легко, получается, сбить, даже совсем просто внушить, что он не прав, и пошатнуть веру в себя, что сейчас и происходило. Джон опять не знал, опять задумчиво качал головой и обещал разобраться в каком-нибудь прошлом, но только, естественно, не сегодня и не сейчас; просто он опять немножко завидовал. Порой ему хотелось стать таким же наивным мальчишкой, так же верить чему-то/кому-то и быть уверенным в своих мыслях насчёт этого; однако полное дерьма прошлое не позволяло ему так просто и наивно скатываться в ряды таких чудиков, как Чес, потому что теперь, с его нынешней точки зрения, их «религия» была более чем глупой.

Они оба чувствовали себя жутко измотанными; не пробил ещё и полдень, а они готовы были свалиться без сил на месте и больше не вставать – да, теперь деньки выдавались намного динамичнее, чем раньше. Но всё-таки они шли, порой с трудом переставляя ноги по вспученному асфальту, и старались не спотыкаться о вечные глыбы и камни и не смотреть вперёд или, в особенности, назад, чтобы не натолкнуться взглядом на унылый пейзаж, на страшную тишь – этим утром даже привычные корабли не летали. Может, здесь уже и бомбить нечего и всех людей абсолютно забрали? Джон бы и думал так, если б не мысль о том, что они в принципе не могут быть с Креймером оригиналами – чтоб так везло, да ещё и за бесплатно!.. ага, как же! С этим было давно и всё понятно.

Они шагали по дороге, конец которой должен был неточно, но упираться куда-то в сторону деревень, но будет ли то Ред-Хиллом или Сантрес-Ранчо-Парк – неизвестно. И вообще, кто знает, а может, там их поджидает огненно-холодная пустыня из чёрных, ещё тлеющих или уже остывших углей? Джон временами впадал в глубокую, но скрытую панику: а что, если и правда они одни, а выжившие люди уже давно собрались и уехали куда подальше, скрылись под землёй, нашли безопасное место и уже разработали план, как если не остановить, то спасти остатки жизни на Земле? И только они с Чесом, так хорошо спасаемые судьбой в первые ужасные дни, теперь отделились от них далеко-далеко и их судьба сейчас… предрешена? Ах, или кто-то собирался подыхать не так давно?.. Джон уже ненавидел себя вчера… теперь, надеемся, стало понятно, как ему было тяжко с самим собой и этой ненавистью, уже наступавшей ему на пятки; а что, если вконец разочаруется в себе? На это у Креймера был бы ответ, а у него – ноль.

Джона волновали такие мысли, но теперь всякое волнение, что уж скрывать, доходило до него как звук сквозь плёнку – отстранёно, будто это происходило и не с ним, а с экранным героем, на которого он равнодушно смотрит и лишь отчасти заряжается его страхом или волнением. После смерти Дженни всё как-то обесцветилось и стало восприниматься чуточку циничнее; короче, на самом деле, ничего необычного: он просто вернулся в прежнее состояние и был слегка удивлён этим.

Константин боялся, что эти малость надоевшие и странные мысли могут быть последствием не его сдвига по фазе, а чего-то покрупнее… например, что насчёт тех установок? Что, если они стоят здесь недалеко? Там-то, в том районе, Джон был точно уверен, где что находится и куда подходить не стоит, но здесь… ничего неизвестно, а высоких зданий, как и желания на них забраться, здесь не было. Он боялся лишь этого одного, но вскоре отбрасывал эти мысли; как только его взгляд натыкался на спокойное выражение лица Чеса, ему вмиг становилось хорошо – он заражался спокойствием. И порой Джону казалось, что не только спокойствием, но и ещё чем-то, ему самому неизвестным…

– Думаешь, мы найдём твою жену? – Креймер никогда не мог терпеть молчание, всегда старался его чем-то заполнять; иногда это выглядело наигранно.