Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

Они ни разу не переговорили за это время, только обменялись взглядами, но уже всё поняли. Чес хотел сказать, что понимает, о чём думает Джон; Джон же явно думал о их проблеме. Они, стараясь не мешать бегающим людям с вёдрами воды, аккуратно прошли по противоположной стороне улицы рядом с домом и двинулись дальше.

Когда они добрались до мэрии, на вахте и в отделе полиции вновь было пусто. Зато одна дверь, ведущая в бюро регистрации, оказалась открыта. Там сидела женщина, которая и сказала им, что на данный момент весь отдел полиции брошен на розыск виновных в пожаре; подозревают, что это либо мародёры, либо «эти полоумные», как выразилась дамочка. Джон вкратце рассказал ей их историю, на что она, посочувствовав, ответила, что им придётся теперь только дожидаться, когда кто-нибудь придёт.

– Дела не очень… – когда они отошли, проговорил Джон. Чес кивнул и уселся на ближайшую скамейку.

– Тогда я буду ждать здесь. А тебе ведь на работу нужно…

– Да, – Джон выдохнул и прокашлялся. – Если что, приходи ко мне. Просто скажи, что идёшь ко мне, и тебя пропустят; я к тебе подойду.

И Джон, посмотрев на него понимающе, мелко улыбнулся, развернувшись на выход. Знал ли он, что в этот день работа в прямом смысле не удастся?

========== Глава 23. Гниение изнутри. ==========

На входе ему поставили штампик, и он стал спускаться в шахты. Теперь он следовал в средний вход, так как теперь с уверенностью носил звание «строителя подземных сооружений». Это было, наверное, его единственным достижением за все эти две с половиной недели. Конечно, теперь он занимался отнюдь не тасканием мусора и укреплением балок, а конкретно работал: иногда сверлил, иногда долбил молотком, сам ставил балки, копал, копал и ещё раз копал. Все эти умения пришли как-то со временем, без промедления – крышки были нужны.

Конечно, последствия такой усердной и сложной работы были весьма ярки: постоянная усталость, боль в спине и мышцах, усилившийся благодаря частым перекурам кашель. Но Джон уже не обращал внимания на своё здоровье…

Обычно с утра было не до разговоров – все были ещё сонные и приходили в себя только к обеду. Но сегодня уже на разветвлении на три хода слышался гомон, причём гомон из как раз таки среднего хода, куда и направлялся Джон. Это показалось ему удивительным.

Когда он подошёл к самой площадке, на ней толпилась вся их бригада; точнее, почти вся – человек пять где-то не пришло. Они все сидели кто на чём посреди их рабочего места и о чём-то шумно переговаривались. Бригадира (который теперь у Джона был другим и явно не подходил на эту роль) нигде не было видно, даже в его кабинете, где дверь оказалась наглухо заперта. Не успел он понять хоть что-нибудь, как к нему подскочил один знакомый рабочий и тут же затараторил:

– Эй, Джон, присоединяйся к нашей забастовке! Сегодня будет великий день…

– И против чего вы бастуете? – в удивлении изогнув бровь, спросил он.

– Как? Ты не в курсе? – в свою очередь изумился говорящий с ним, и в его маленьких глазах загорелся хитрый огонёк. – Мы бастуем против бессмысленности строительных работ. Разве ты ничего не замечал? То место, где нам приказал копать бригадир, совсем непригодно для этого; знаешь ли ты, что там проходит подземный ключ? Причём он достаточно широк. Представляешь, что будет с нами со всеми?.. Нас смоет, как жалких насекомых.

– Это точно? – с недоверием спросил Джон; между тем, кроме него, на рабочее место пришло ещё человека три. Их также встретили их друзья или знакомые и стали рассказывать о происходящем.

– Это точно. Вчера, когда мы немного прокопали в ту сторону, почва пошла сырая. Мы отыскали кое-какую информацию, что где-то в том месте как раз и должен пролегать подземный ключ, к которому хотели пробурить скважину, но так и не сделали этого. Значит, копать там бессмысленно и опасно.

– А вы говорили об этом бригадиру?

– В том-то и проблема, что говорили! Никто: ни он, ни другие бригадиры не хотят нас слушать. Они считают, что это выдумки. Теперь мы решили не молчать, а говорить. Правда… – он понизил голос и подошёл ближе, – правда, по честному говоря, некоторые наши лидеры то ли книжек каких перечитали, то ли как-то в жизни разочаровались… но суть в том, что говорят они какой-то пессимистичный бред. По типу того, что не только копать бесполезно, но и вообще работать, когда вокруг такой бедлам творится. Ты же наверное слышал, как недавно бомбили Лос-Анджелес опять? И одна бомба, видимо, нечаянно упала в южную часть нашей деревеньки. Там конкретно всё раскрошило. У одного из наших там жила целая спасшаяся семья… все погибли без остатка. А заразить унынием, сам понимаешь, дело нехитрое. Вот многие и подались…

– Но каков смысл слушаться душевно больных людей? Ведь он явно болен, так как потерял семью… Разве нельзя ли поставить во главу кого-то нормального, чтобы он адекватно мог рассказать о своих требованиях начальству? – недоумевал Джон. Рабочий поджал губу, весь напрягся и резко выдал:

– Если такой умный, может, сам встанешь во главу? Он хоть и подавлен, но говорит здраво! – он сплюнул в сторону и ушёл от него, будто бы внезапно на что-то разозлившись. Константин продолжал недоумевать сильнее, видя, как этот человек подошёл к другому и стал рассказывать ему то же самое, даже про упадническое настроение одного из лидеров упомянул. Что странно, собеседник даже не удосужился спросить – лишь согласно покивал и сказал, что с ними. Джон переставал понимать этих людей. Между тем, прыгнув на какую-то бочку, один из строителей, мужчина угрюмого вида и неопределённого возраста, зычно призвал людей послушать его. Что-то подсказывало Джону, что это и есть тот самый, потерявший семью…

– Уважаемые, собравшиеся здесь! Прошу минуту внимания! – гомон поутих, и тогда он продолжил: – Вы сделали, безусловно, правильный выбор, оставшись здесь и поддержав нас. Информаторы ввели вас в курс дела, впрочем, я всё равно повторю. Я протестую против наших бригадиров, так как дальнейшее копание и строительство просто бессмысленно! – он сжал руки в кулаки и напрягся. – Мы пытаемся рыться в земле, найти выход, но каков в том смысл, если мы всё равно нарвёмся на смерть? Рядом с нами течёт подземный родник, он может затопить нас. Но дело не в этом, дело в том, что нас заставляют выполнять априори бесполезную работу! Мы копаем, стараемся здесь всё благоустроить, каждый день рискуем жизнями, ведь можем оказаться под завалом, но, задумайтесь, так ли это нужно? В этой деревне найдено достаточное количество подземных ходов, в них сможет укрыться население в случае чего. Наша деревня планирует расти, превращаясь в полис выживших. Но знает ли она, каким трудом то добивается, какие последствия это принесёт? Я предлагаю совсем упразднить эту специальность, строитель подземок, и направить каждого из нас на более полезную работу. Мы выкопали гигантское пространство, которое не может уходить в бесконечность. Его осталось только оборудовать, и сюда войдёт оставшаяся часть населения, когда будет скрываться; даже больше! Что же, кто со мной согласен? – наконец вопросил он; послышался одобрительный гул. Джон же молчал. Слова то были хорошие и правильные, но знал ли этот человек хоть что-нибудь о реальности и о том, сколько человек проживает нынче в деревне? Дай Бог, чтобы хватило вот этих необорудованных пещер; на подземную больницу нечего и рассчитывать – там своих людей полно.

– Те, кто хотят со мной остаться и поддержать меня, обязаны пройти собеседование в этих кабинках, – он указал рукой на кое-как поставленные ширмы; за ними угадывались силуэты людей. – Там нет ничего страшного и тайного – там сидят истинные психологи. Со мной говорили пару из этих людей, и, знаете, они мне очень помогли встать после моей трагедии. Придётся немного подождать, ведь беседа длится не так быстро. Но после вы почувствуете себя куда лучше…

И люди послушно направились в ту сторону, даже в очередь встали. Джону стало интересно и тревожно; он обошёл очередь и слегка заглянул в приотворенную дверцу ширмы. Его пробрал ледяной пот – рядом с рабочим сидел человек в красной мантии…

Джон не помнил, что произошло, но помнил, как тот человек стал разворачиваться – видимо, разговаривающий с ним рабочий указал на него. Джон сорвался с места, как оголтелый, и бежал, бежал, пока в глаза не ударил дневной свет. Ему казалось, что ещё чуть-чуть – и его захлестнёт сильнейшая паника. Везде были эти ужасные люди! Они пробрались даже к нему на работу! Кто выйдет после этих разговоров? Почему все так послушно идут? Нет, правда, пару человек после него таки вышли. Он был не в силах даже выйти в ворота и куда-то идти; Джон грузно упал на какое-то бревно, валявшееся тут же, во дворе, и стал ерошить волосы. Буквально день назад всё было прекрасно так, как вообще могло быть сейчас в это время. Но теперь… эту деревню рушит не внеземная сила бомбами, а сами люди её морально разлагают… Что делать? Разве есть смысл куда-то бежать? И куда? А может, то лишь только его параноидальные мысли и вовсе те люди не сектанты?.. Но он не мог не верить Чесу: раз тот подслушивал, значит, оно действительно так.

Он просидел долго, обуреваемый мыслями и разными решениями; какие-то люди входили и выходили, никто не замечал его. Наверное, с его выхода оттуда прошёл час или даже полтора. Джон мог бы просидеть в таком оцепенении до вечера, если бы не резко поднявшийся шум из-за двери, из которой он сам недавно вышел. Было ощущение, что шла целая толпа и гулко орала; Константину было несложно понять, кто это мог быть. Кровь снова заледенела и на некоторое время будто приостановила свой ход в его венах; даже сердце стало тише биться. Джон решил спрятаться и быстро подбежал к куче строительного мусора у себя за спиной, за которым он безболезненно, даже не пригибаясь, мог укрыться.

Наконец двери открылись, вышла толпа людей, во главе её стоял тот самый мужичок, вещавший некогда; теперь он принял вид торжественный, но такой же угрюмый. Они полностью высыпали во двор, заполнив его. Последние люди, выходившие оттуда, с кем-то рьяно ругались, оборачиваясь, посылая проклятья, матерясь и плюя. Казалось, сзади шёл кто-то ещё; между тем красные мантии аккуратно просочились сквозь толпу и, на миг скрывшись из вида и, видимо, скинув мантии, вышли совсем другими людьми, правда, с такими же капюшонами на головах. Они быстро вышли за пределы двора. Впрочем, правильно сделали.

Слышались крики:

– Да вы, уроды, мрази, твари! Мы не будем на вас работать! Отстаньте по-хорошему! Лично я знать вас уже не хочу! Отвалите! Вы делаете нам только хуже! Мы не будем работать не только на вас – вообще работать не будем! Где в том смысл?

– Боб, очнись! Ты же был таким славным малым! Кто тебе мозги-то так промыл? Пожалуйста, прекрати ругать бригадиров и успокойся. Иначе тебе, как и им, не поздоровится… – говорил человек, не видный Джону. Но голос был смутно знаком…

– Да потому что я был под вашим давлением! Мне открыли глаза! Этот мир слишком погиб, чтобы ещё его спасать и работать на него. Недавно у меня погибла сестра, задохнулась под обломками… что вы сделали, чтобы привести меня в форму? Да только дали три грёбаных дня отпуска! И что? За три дня я, думаете, всё забыл? Забыл и то, как бомбили? Лишь эти люди помогли мне разобраться. Я чувствовал себя потерянным. Теперь – нет. Теперь я знаю, где нас ждёт счастье и свобода!

– Ох, Боб, да тебе просто внушили какую-то байду! Пожалуйста, подойди сюда и ты не пострадаешь, – Джон наконец узнал голос – то был Уилл, бывший бригадир. Последняя фраза слегка насторожила его. Дальше послышалось какое-то как будто совещание между теми скрывавшимися людьми. После чья-то рука прикладом ружья стала выгонять оставшихся восстающих из-за двери во двор. Послышался треск, который нельзя было спутать: так ружьё снимают с предохранителя.

– Смотрите-ка, они собираются в нас стрелять! – громом раздался голос «лидера». – Вы ведь все помните, что говорили те люди? Смерть – явно не конец. Это начало. Мы бы ровно также попали в Великую Зону Исполнения Желаний. Самый главный обряд мы сделали – стали одними из них! Так что же, пускай стреляют! Пускай остаются в этом захламленном, разрушенном мире!

– Видит Бог, что эту грёбаную язву не искоренить словами… – крикнул в сердцах кто-то из державших ружьё. – Огонь!

Джон, казалось, видел одновременно две полярные эмоции: полное разочарование и яростную жестокость. Затрещали ружья; люди стали падать, как щепки, кричать от боли, стонать. Константин будто опять попал в земной Ад, где не было даже места здравой мысли. С одной стороны – остервенелая фанатичность, с другой – гнев и недовольство. Достигнув апогея и схлестнувшись в этой схватке, они представили зрелище ужасное, отчаянное и позорное; было отвратительно смотреть как на окровавленных людей, падающих с блаженными лицами и ложными мыслями об избавлении, так и на испещрённые злостью и ненавистью лица стрелявших, которые убивали, не раздумывая, бывших знакомых, считая, что делают доброе дело и избавляют от заразы всю деревню. Почти ватные ноги стали нести его от этого побоища, понемногу стихающего; главный выход был полностью под огнём, поэтому Джон отступал там, где его не видели, но там находился забор, ведущий, вероятно, на дворик, где располагался т.н. отдел кадров.

Не теряя ни секунды, он быстрым движением перелез через забор и спрыгнул вниз; бывает так, что адреналин застилает нам глаза, поэтому он лишь отдалённо и намного позже понял, что в тот момент, когда он приземлился, над ним просвистела пуля. Осознание этого, казалось бы, простого и чересчур банального факта заставило его вновь ощущать холод, в этот день не сползавший с него никак. После этого Джон пересёк двор, дома и выскочил на улицу через ворота. Потом, решив, что, раз пуля полетела в его сторону, то его заметили, он побежал не главной улицей, а стал петлять различными мелкими дорожками, выстроив себе примерный путь до мэрии. Нужно было срочно идти туда, к Чесу.

Джон преодолел путь, который проходил за семь минут, всего лишь за две.

Он почти ворвался в здание, в котором, впрочем, людей прибавилось немного. Его взгляд сразу натолкнулся на человека, нервно ходящего взад-вперёд; тот человек тоже скоро приметил вбежавшего.

– Господи, Джон!.. – голос его слегка сорвался, пальцы сжались в кулаки. – Я в курсе о том, что что-то происходит на шахтах… даже говорят, что там стреляют… правда ли?

Человек пять, сидевшие в ожидании чего-то, со вниманием обернулись в сторону Джона. Тот подошёл к парню, потянул его за руку в угол и там стал тихо говорить:

– Послушай, происходит какой-то ужас… мне едва удалось убежать… – Константин только теперь заметил, как подрагивали его руки. – Началось всё с какого-то протеста, восстания, чёрт его разберёт… был какой-то лидер, толкавший речь; я узнал, что у него при недавнем обстреле погибла вся семья и что его разум слегка помутился. Несмотря на это, все слушались его. Он говорил что-то про бесполезность дальнейшей работы там, хотя будто бы сам не знал, скольким людям требуется места для укрытия. Далее всех поддержавших его он попросил поговорить с какими-то якобы психологами, что помогли ему… все пошли… Я подошёл и увидал этих… в красных мантиях, понимаешь? – Чес в неверии мотал головой, тихо шепча «Нет».

– Потом я убежал и был в таком сильном смятении, что не заметил, как прошло достаточно много времени. Вышли все эти восставшие, наши красные мантии ловко скрылись. За ними выбежали бригадиры, которые пытались уговорить рабочих вернуться и всё такое… кто-то приказал открыть огонь. Началась пальба… рабочие не желали уходить, прятаться – знаешь, им промыли мозги серьёзно. Я не понимаю, как они так сумели их настроить всего лишь за какие-то полтора часа… точнее, раньше бы понял.

– Что делать? – проглатывая отчаяние, спрашивал Креймер, взволнованно схватив его за рукав. – Полиция так и не появилась… никого… даже дежурного нет. Пожар вроде потушили. Но стали появляться слухи о другом очаге возгорания. Не знаю, правда ли…

– Я бы предложил вернуться домой и забрать вещи, но у нас, как ты знаешь, закончились все съестные припасы, а одежды, кроме той, что на нас, и подавно нет. Зато я забрал почти все деньги, – Джон хлопнул по карманам своего пиджака. – Мы можем перекантоваться где-нибудь. Думаю, возвращаться действительно нет смысла. К тому же, нас там может поджидать опасность…

– Согласен, только… только что будем делать после? Не вечно же мы будем скитаться? – вопрошал Чес. Джон смолчал, задумчиво на него поглядел и, потянув его за руку, направился к выходу. Он не знал и не мог знать этого; так далеко заглядывать в будущее для него казалось запредельным; тут бы с настоящим дай Бог разобраться и выжить – уже будет хорошо.

Когда они вышли из мэрии, Константин свернул налево, решив пойти на восток деревни. Там должно быть менее оживлённо, так как всё внимание сейчас собрано вокруг квартала, где они жили, и его работы. Он не смог отпустить запястье напарника, который покорно шёл за ним. Дорожка постепенно уходила вниз, людей становилось меньше; вновь начал накрапывать мелкий дождик, где-то сбоку сверкнула молния. Их шаги равномерно хлюпали по грязи, холод пробирался под одежду.

– Что же будет дальше, Джон?

– До обеда мы отсидимся где-нибудь вдалеке от центра. Потом купим еду. К вечеру, думаю, есть смысл сходить таки в полицию и узнать, что происходит. Если ситуация выправится, мы вернёмся. Если нет, снимем две койки в каком-нибудь здешнем «хостеле» и переночуем, – Джон заметил взволнованный взгляд Чеса и слабо улыбнулся, опустившись с запястья на его ладонь и слегка сжав её. – Не переживай ты так… не всё так плохо, верно? Первое, что попытаются сделать эти люди, нагнать панику и тревогу. Мы не должны поддаваться этому.

Наверное, всё это бы звучало неубедительно и банально, если б он не коснулся его. Пожалуй, теперь не слова – а всё остальное стало важным между ними; говорили они в прошлом достаточно и, кажется, сполна обсудили всё, что возможно и невозможно. Теперь они будто шагнули в новый этап, новую сферу отношений. И чем дольше они там находились, тем больше Джон понимал – нет, это не конец. Какой-то таинственный огонёк ещё неярко мерцал в его душе; что это, откуда это, какой важности событие оно осветит – увы, вопросы будущего. Сейчас, вероятно, не нужно об этом думать.

– Ты меня порядком успокаиваешь, Джон… Так что я верю, что всё ещё не так плохо, – Чес хмыкнул, руки не вырвал – впрочем, глупости уже такое упоминать… Что и говорить, выглядели они сейчас нелепо, но даже Константин теперь плевал на это. Он смотрел на профиль бывшего напарника и слегка удивлялся: незаметно волосы того отросли за такой промежуток времени и теперь были ниже уха. Чес никогда не позволял себе, чтобы его волосы отрастали такими длинными – и не раз сознавался, что боялся насмешек Джона. Однако так ему было в какой-то степени даже лучше… Сам Джон уже и запутался: Креймер ему был дорог любым. Нынче они перевидели друг друга в разных видах, поэтому не всё ли равно?

Чес резко поднял свой взгляд, сразу понял, на что смотрел Джон, и тут же пригладил свободной рукой свои взъерошенные волосы.

– Ах да, эти патлы давно не видели парикмахерской!..

– Мне кажется, они у тебя были ниже обычного уже при нашей первой встрече.

– Ну да. Знаешь, я просто не видел тебя, вот и расслабился. Ты постоянно – взглядом или смехом – заставлял меня держаться в отличной форме. Хоть я тебя искал и нередко думал о тебе, всё равно никак не получалось представить твоё лицо, когда бы ты меня увидел. Но потом, когда мы встретились, я не нашёл ни тени прежнего надсмехательства. Наверное, ты уже тогда перестал считать меня идиотом, – улыбнулся, но это не взывало улыбку в Джоне.

– Я никогда не считал тебя идиотом. В какие-то моменты – глупым, беззаботным, слишком наивным, но никак не идиотом, – Креймер лишь улыбчиво промолчал – он так теперь делал постоянно. Это значило, что не стоит продолжать тему.

После долгого скитания Джон наконец наугад выбрал внутренний дворик при каком-то длинном низком доме, похожем на казарму. Они были уже наверняка где-то на окраине этого поселения, но чувство спокойствия так и не появилось в них. Даже когда они думали, что совершенно не заботятся о происходящем, капля тревоги, вчера заронившаяся в них, всегда давала о себе знать. Именно поэтому разговаривали они нечасто, а почти всегда тяжко вздыхали, искоса поглядывая друг на друга. Хотя постепенно обстановка и разряжалась, менее ощущались паника и напряжение вокруг, Джон всё равно не мог остановить поток бесконечных и оттого тревожащих мыслей. Кто знает – может, паника перебросится и сюда, дело лишь во времени? Неизвестно, удастся ли местным полицейским остановить разрастание этой странной язвы и искоренить её вообще…

Джон оставил Чеса на какой-то скамейке во дворе, а сам пошёл внутрь импровизированной казармы договориться о временной оплате двух мест для ночёвки. В итоге оказалось, что свободных мест там было до черта, и он снял самые лучшие кровати, к тому же, огороженные ширмой от остальных – своего рода вип-зона. Он тут же поспешил сообщить об этом Креймеру и сказал ему, что теперь они могут пережидать там, внутри, но парнишка отказался. Несмотря на то, что на улице было порядком холодно и ещё лил дождь, Чес порешил остаться на скамейке под навесом. Было уже около полудня, как показывали наверняка отстающие часы Джона. Делать было совершенно нечего, хотя буквально в нескольких кварталах отсюда происходило нечто такое, что явно могло изменить к чертям весь уклад жизни в этом месте. Но на востоке было очень, очень тихо; и Джон уже научился наслаждаться временным спокойствием.

Константин пытался уговорить Чеса уйти внутрь, но, так как эти попытки с треском провалились, уселся рядом с ним сам. Благо, что от дождя их укрывал навес от крыши, хотя и дождь был слегка косой. Наверное, во времена так называемого апокалипсиса (а Джона уже даже не удивляло, что он живёт в такие времена) самая худшая погода – это ливень, а самое отвратное время суток – ночь. Ещё хуже, когда это всё смешивается воедино, в одну дождливую ночь. А Джон всё сильней чувствовал, что бренчать по крыше не прекратит явно до следующего дня. Неужели впереди самая ужасная ночь из всех?

Хорошо, что для таких запущенных случаев, когда неприятные мысли начинают полностью поглощать сознание, у него был Чес. Парнишка вдруг усмехнулся (почему-то усмешка показалась громкой даже сквозь шум воды), покачал головой, опустил взгляд в размякшую землю; Джон обратил на него внимание – это значило, что тот хотел поделиться чем-то.

– Знаешь, кого я сегодня видел? – не дожидаясь ответа, Чес договорил: – Молл. Она наконец вернулась.

– Что же с ней? – Джон ощутил, что всё-таки волновался за эту женщину. Тут его напарник нахмурился и тяжко вздохнул.

– Вести не очень приятные, Джон… она просила не распространять особо… – он исподлобья глянул на него и наконец ответил: – Если не считать многочисленных ран и ушибов, то… ей оторвало правую ступню. То ли снарядом, то ли ещё чем – не знаю, я не смог спросить. Ей очень не хочется беспокоить отца, потому она и притворяется, сквозь боль, что может ходить также, а на самом деле на том месте приделан какой-то деревянный огрызок. Ещё ей показалось, что началась гангрена – нога на том месте слегка посинела… Она говорит, что всё тело очень болит…

– Она сейчас на месте? – Джон не мог сказать, что волновался за неё (ведь волноваться, де-факто, было уже не о чем). Но ему стало неприятно и жутко холодно – так получается, когда наконец узнаёшь шокирующую правду.

– Не думаю, что сейчас стоит идти к ней… вылазка, на которую они ходили, сам понимаешь, оказалась самой сложной. Молл не смогла этого сказать, а я узнал случайно, что из той группы выжило три человека из пятнадцати. Поэтому…

– Почему-то я думал, что это не закончится ничем хорошим… – Джон бессильно откинулся, прижавшись спиной к стене.

– Мы придём к ней сегодня вечером или лучше завтра… – Чес на секунду коснулся его руки своей холодной, сжал её и отпустил. Джон, не смотря на него, кивнул. Отчего-то он не хотел думать о завтра.

***

– Я вот тут думал недавно о кое-чём… – начал спустя десятиминутного молчания Креймер; его плечи слегка напряглись, а губы были приоткрыты – верный признак некоего волнения.

– Я думал о людях… – продолжил он, – которые погибли в первые дни этого ужаса или чуть позже или даже недавно от ран, голода, моральной усталости… Большая часть из них встретила смерть внезапно, быстро, совсем не готовясь к ней, в отличие от тех, кто умирал долго. Как если бы сейчас на нас упал снаряд и разорвал нас в клочья! И я подумал, что эти люди… – вздохнул, сжал в пальцах край скамьи, – эти люди совсем несчастны по своей сути. Нет, пожалуйста, только не смейся и не перебивай! – Чес вдруг повернулся к нему и затараторил, хотя Джон даже не думал смеяться или перебивать – наверное, привычка бывшего напарника. – Они, конечно, несчастны априори, потому что умерли, но… несчастны из них вдвойне те, которые так и не воплотили свои желания в реальность. Но это, конечно, отвратительные мысли потому, что они банальны и у каждого они то и дело возникали… Я подумал о себе.

– И понял, что был бы таким же несчастным, если б погиб?

– Отнюдь, – его глаза засветились теплом, а губы лишь едва выразили улыбку. – Я с облегчением осознал, что… нет, не был бы тем несчастным.

Джон не понял, чем это кольнуло в сердце: то ли лёгкой обидой, то ли болезнью сосудов. Если первое, то что было причиной, если второе, то отчего так неожиданно? Он не решился поддержать разговор, хотя видел, что Чес ждал ответа и подобных откровений. Он не мог знать наверняка таких подробностей о себе и явно не желал думать, был бы счастлив, если б умер. Слишком скучные для него мысли.

========== Глава 24. «Следующая остановка – дно вашей жизни». ==========

– По-моему, людям нравится немного полюбоваться разрушением. Песочные замки, карточные домики – с этого и начинают.

«Книжный вор» Маркус Зусак ©.

Последующие часа четыре Джон провёл в полном безделье, как считал сам: пару раз ходил в полицию, где ему говорили неизменное «без новостей, они ещё разбираются», заглядывал в мэрию и спрашивал о Молл, которую положили в больницу, а потом обходными путями раза три доходил до их сарая, правда, смотрел на него издалека – там ничего нового не было, только лишь какое-то тряпьё, похожее на флаги, появились на соседних домах. Джона это взволновало слегка; взволновать по-крупному его могло только нечто стоящее.

Вообще, он пытался недолго оставаться рядом с Креймером – только отобедал вместе с ним и выпил по чаю, а в остальное время шатался по размокшим ужасным дорогам среди серых домишек и пытался уловить любой шум. Джон понимал, что после недавнего разговора Чеса потянет пооткровенничать и дальше; уж этого, понятное дело, Константин вытерпеть не мог. Впрочем, он сам знал, что рано или поздно парнишка таки скажет всё, что у него сейчас готово вырваться. Он избегал этого потому, что всего лишь навсего не желал откапывать в себе подобное и делиться этим; а он бы точно начал это делать, ведь жутко, слишком неправдоподобно для себя доверял Чесу. Но не хотел после их переломного разговора доставать ещё что-то из клоаки своей души. Всё, что угодно, только не это – оно извело его морально до самого конца. А где взяться силам?

Со стороны Чеса такое частое убегание по смутным причинам могло показаться обидным, но парень молчал, хотя его глаза раз из раза делались всё тусклее и тусклее. Джону хотелось верить, что тот понимал причину происходящего… ведь всё же он, прохвост этакий, знал! Значит, и это должен знать…

Ужасное безделье и неизвестность продлились до семи часов; уже начинало темнеть, хотя Джон не помнил, чтобы здесь или в Лос-Анджелесе когда-нибудь в декабре солнце заходило так рано. Стало ощутимо прохладно; вообще, близость к морю давала о себе знать, особенно когда происходили стремительные изменения в погоде – порой градусник показывал до пяти градусов со знаком плюс, благо. Ночью без обогрева было сложно заснуть.

В конце концов невероятными усилиями удалось загнать Чеса в дом; там-то он и заснул крепким сном – видно, слишком намотался и устал. Джон же в очередной раз возвращался ни с чем и, когда проходил мимо поста бронирования, вдруг увидал, что тот человек, которому он сегодня платил (долговязый парень-переросток лет двадцати), кажется, звал его. Чисто ради интереса Джон решил подойти к нему.

– Простите меня, конечно, но меня попросили оповестить всех жильцов о том, что сегодня в девять будет собрание, на котором выступит кто-то из мэрии и пояснит ситуацию. Подходить нужно к маленькой площади, она находится в метрах ста отсюда, если идти вперёд по улице. Дальше направо вы увидите забегаловку «Яблоко» с красной вывеской и через него пройдёте на ту самую площадь.

– Хорошо, – Джон направился к их кроватям, огороженным ширмой, и про себя думал: «О, это очень хорошо! Наконец-таки они всё пояснят и не надо будет ходить в неизвестности туда-сюда…»

Он наконец подошёл к ширме и отодвинул её створку. Слева на сероватой кровати спал, повернувшись на бок и слегка прижав к себе ноги, Чес; в полумгле комнаты его волосы казались почти чёрными, а кожа – даже смуглой. Он улыбался чему-то во сне; непроизвольно улыбнулся и Джон: и ему становилось хорошо хотя бы от этого умиротворённого вида. Он постарался не шуметь, когда прикрывал ширму, и присел на свою кровать; когда кто-то слишком громко входил или что-то ронял, Джон ругался про себя – ему казался, как и многим сидящим перед спящими людьми, любой мало мальский шум невероятным громом.

Времени до девяти было меньше двух часов. Джон решил остаться и никуда уже не ходить, а просто сидеть и думать о чём-нибудь. Несмотря на то, что ему месяц назад показалось бы такое время слишком долгим для безделья, сейчас он мог беспрепятственно сидеть и ничем не заниматься – нынче и часы текли по-другому, и мысли были заняты другим…

И трудно сказать, чем именно: он вспоминал обо всём. Кажется, недавно с ним было такое, когда в голову вдруг стали приходить разные моменты из прошлого – печальные, очень печальные и немного светлые. Почему-то с каждым типом этих мыслей был связан Чес, только со светлым и очень печальным – Дженни, а с просто печальными – Кейт… Джон часто вспоминал о ней, но так и не смог дать адекватную оценку прошлому; он ведь даже не определился с отношением к ней – вот что было неприятно! До сих пор среди всех остальных людей, с которыми он взаимодействовал в своей новой жизни, только она так и осталась серым безликим персонажем, маячившем где-то на горизонте. И эти почти три года, проведённые с ней, слишком быстро обратились в пустоту, что Джон не успел выхватить что-нибудь хорошее из тех воспоминаний. Он был рад, что до сего момента так и не встретил её – хотя и грешно так думать…