Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Джону показалось удивительным: впервые в жизни женщина, с которой он, к тому же, и прожил прилично, была ему далека, чем мужчина, казавшийся ему всегда чужим и с которым он пусть и много пережил, но которого всё ещё не так хорошо знал. «Невероятно…» Константин смотрел на этого спящего «мужчину» и усмехался; впрочем, он наверняка опять заблуждается. Никаким он не был чужим; то работало зеркальное отодвигание их друг от друга – Джон не хотел сближаться по личным тупым причинам, а Чес отражал это желание. Вот оттуда и вытекли столько лет их взаимной слепоты. Так-то Креймер уже давно не был ему чужим…

Тем не менее, Джон хотел отыскать Кейт и убедиться в её безопасности. Хотя бы кого-то из семьи нужно спасти!

Час за подобными долгими размышлениями прошёл быстро. Константин хотел было будить напарника, как веки того задрожали и приоткрылись. Парень улыбнулся, увидав Джона, и медленно стал вставать.

– Сколько я проспал? – приглаживая растрёпанные волосы, сонно спрашивал он, зевая.

– Сейчас восемь, – усмехнувшись, прошептал Джон, глянув на потрескавшиеся часы. Недавно они пострадали ещё больше – это случилось на работе (увы, он позабыл их снять). Теперь рядом с двенадцатью пролегала глубокая короткая трещина.

– Ох, долго же!.. Что ж ты не будил? Или опять куда-то убегал? – Чес потянулся, сладко зевая, а потом поправил куртку, в которой умудрился заснуть.

– Я здесь уже час сижу. Не решился тебя будить после такого дня… да и сон для тебя теперь – единственное лекарство, – Джон опёрся локтями о колени и, наклонившись вперёд, смотрел на того исподлобья. – В девять будет какое-то собрание местное. Больше новостей я так и не узнал…

– Ясно… – выдохнул, опустил голову несколько вбок, уперев взгляд в грязноватый пыльный пол.

– Я вот что хотел сказать! – Джон уже понял это и кивнул. – Мне показалось, ты убегал сегодня из-за… не столько из-за надобности, сколько из-за нашего разговора. Тебе стало жутко, верно? Я говорил бред…

– Мне стало немного не по себе, – перебил его Джон и пытался поймать его взгляд – теперь он отнюдь не боялся смотреть прямо в глаза. – Ты выглядел так, будто хотел, чтобы я рассказал нечто подобное в ответ. А ты знаешь меня… Оттого я и убегал, – он и сам не понял, почему слова лились так легко и складно. Хотя и на это ответ был: потому что его слушал Чес. Нынче почти многое между ними получалось просто и гладко.

Чес даже смутился – слегка отпрянул телом, едва заметный румянец показался на его щеках. Он долго подбирал слова, ведь явно не ожидал такого. Потом наконец выдавил из себя:

– Что ж… я рад… – проговорил тихо, отвёл глаза, ладонью убрал волосы со лба. – Только это… – Чес немного встряхнулся и вновь посмотрел на него, – только ты должен знать кое-что ещё, раз так… проницателен.

Он помолчал, давая Джону время на сказать, но тот ничего не сказал – не столько по причине незнания нужных слов, сколько из-за желания послушать Чеса. Он любил, когда этот парнишка говорил слишком очевидные, но для них пока новые вещи так искренне и честно.

– Ну… я никогда не заставляю тебя говорить правду взамен. Вот так, – Чес вздохнул и расправил простынь рядом с собой. Видно было, что он чуть-чуть нервничает.

– Мне казалось, что мы действуем по прежнему принципу: равноценный обмен и всё такое…

– Мы действуем по принципу того, что у нас… – он похлопал себя по груди, – вот здесь, на сердце. Никакую правду я от тебя не требую, Джон Константин. Можешь выдохнуть спокойно и больше не покидать меня.

Джон чувствовал, что вновь проигрывал этому человеку в честности. Казалось бы, что может быть проще тех слов, который Чес только что сказал? А для него это снова было немыслимой загадкой. Однако это, видимо, слишком ожидаемо: ему то было впервые ощущать на своей шкуре. Теплота этих отношений начала понемногу проникать через щели его закоптелой души.

– Кстати, я тут недавно вспомнил про свою давнишнюю рану, которая долго заживала. Помнишь, когда я ходил искать Кейт и там попал… – Чес слегка загнул кофту с правой стороны и указал на место повыше бедра. – Думал, что заживёт бесследно, а в итоге остался шрам… благо, небольшой.

Джон пригляделся: действительно, на бледном животе пролегал тонкая красноватая полоска.

– Уже не удивляюсь, что это из-за меня…

– Знаешь, это куда лучше, чем впустую! – вдруг воскликнул он, опустив кофту. – По крайней мере, тебе беспокоиться не о чем – мне-то всё равно, ведь это была жертва во благо, как говорится.

– Это, конечно, всё хорошо, но здесь речь о другом: о твоём здоровье, – Джон встал и подошёл к нему. – Ведь без лекарств ты едва держишься…

– Волнуешься? – Креймер немного приподнял голову и хитро улыбнулся, взглянув на него исподлобья. Джон не ответил – только приподнял его за подбородок пальцами и пристально заглянул в глаза. Кожа у Чеса всегда была прохладной, только во время сильной болезни – горячей; глаза его теперь блестели как-то слишком необычно – он будто хотел что-то сказать, но смотрели, как и прежде, преданно, даже излишне преданно. Константин не помнил, чтобы кто-нибудь так смотрел на него. Да и вообще: чтобы один мужчина так смотрел на другого. Обычно в таких случаях проявляется самовлюблённость и гордыня. Но этот парень, временами сильно гордый, совсем терял это качество, когда общался с ним. Джон видел, как этот свет не переставал гаснуть перед ужасной тьмой; светлая душа всегда была готова принять его в свои объятья.

– Джон… я вот тут думал… – он поднял свою руку и коснулся его ладони, которая была на его подбородке. – Точнее, представил: что было бы, если б не происходило этого… ужаса, – Константин отпустил его и присел на корточки перед ним; этим он выразил желание слушать. – Мне кажется, мы бы жили рядом. Я не знаю, как это бы произошло, но было бы очень хорошо, если б ты жил совсем недалеко, в том же подъезде, например. Если б не приключение, объединившее нас, ты бы ещё долго дулся на меня за моё молчание и избегал. Ведь правда?

– Правда, – Джон улыбнулся и ощутил, как рука Чеса плавно приподняла его ладонь на колено и сжала. Глаза паренька заблестели болезненным огнём – так иногда бывало, ведь он был ещё нездоров. Джон позволил ему эти прикосновения; впрочем, он ему теперь многое позволял.

Дыхание парнишки участилось; в полумраке пряди затенили половину его лица. Несмотря на приличный шум в комнате и частое поскрипывание дряхлого пола, они чувствовали себя так уединённо, словно в ближайшем радиусе не было ни души. «Странно… – подумал Джон, – это очень странное чувство, когда вокруг – вакуум. Слишком напоминает какой-то слезливый фильм, но… ни одного отвратительно слова с моей стороны. Я уже боюсь, Чес, что совсем сойду с ума…» Он обращался в мыслях как бы к Чесу, но на самом деле редко говорил подобное вслух. И, что странно, учитывая почти безэмоциональность его лица, Джону всегда казалось: Креймер понимает его. Вот и сейчас парнишка тяжко вздохнул и сжал губы; он будто хотел сказать «О, нет, Джон, ты уже сошёл с ума, дороги назад нет…» Шутка, конечно. Чёрт знает что значило это движение.

– А дальше? – спросил Константин, приподняв брови. Парень опустил глаза и хитро улыбнулся.

– А дальше мы бы стали потихоньку вспоминать друг друга. Только не в таком ускоренном режиме. И, кто знает, может, всё получилось бы менее болезненно…

«Болезненно!..» – Джон усмехнулся. Это было отвратительно, а не болезненно. Хуже, чем тогда, он себя никогда не чувствовал. Проще было растворить себя в кислоте; кажется, года два назад он бы так и сделал.

– А как мы бы стали жить рядом? Ведь наши дома были так далеко… – Константин слегка нахмурился, всерьёз задумавшись об этом.

– О, это мелочи! – Креймер рассмеялся звонко, словно Джон не понимал глупейших истин. – Мы бы придумали. А может, это случилось бы нескоро…

– И что, мы так всю жизнь бы жили, ничего не делая?

– Почему же? Ты бы работал, я – тоже. На первых порах нам бы такое казалось слишком обывательским, но… сейчас мы бы не прочь зажить такой жизнью, верно?

– Верно… – Джон задумался: Чес был до боли прав. Странно, как изменчивы желания и представление о комфорте. Раньше казалось идеальной жизнью всё время куда-то спешить, бежать, спасаться, стрелять, на полной скорости нестись по широким дорогам, внедряться в неизвестное с головой, точно не зная, выйдут ли они с ней обратно; а теперь что? Теперь бы место побезопаснее, еды вдоволь, поменьше людей – и плохих, и хороших, и собеседника такого, чтоб просто и по-человечески понимал. Был ли он доволен подобной жизнью раньше? Нет. А ведь она почти была.

– Жаль только, что теперь мы навряд ли дождёмся такой жизни… – с горькой ухмылкой проговорил Чес. Джон выпрямился, нехотя вытащил свою руку из его тёплой ладони и потрепал его по мягким волосам.

– Почему же? Нужно переждать эти переломные моменты, вот и всё.

– Ты бы хотел продолжить быть экзорцистом, если бы силы вернулись к тебе? – вдруг перебил его парень и буквально впился в него глазами. Джон усмехнулся.

– Силы так просто не возвращаются, дурачок. Я бы чувствовал или знал причину в таком случае. Здесь нечто большее. Как будто их вообще не было. И это плохо.

– Ты прав… помнишь, мы что-то читали подобное на той странной бумажке.

Джон подошёл к столику, где лежали пластиковые боксы с едой, и открыл один.

– Ладно, хорош говорить о всяком. Тебе нужно подкрепиться.

***

После ужина они ещё говорили о чём-то неважном; Джону тогда это всё напомнило тихий уютный вечер в компании близкого человека. Он сам не помнил, как давно испытывал это и точно ли то, что он испытывал, было верным. Что и скрывать: ему нравился Чес как собеседник; вероятно, Кейт не была такой. Да и сейчас трудно сказать, какой именно она была. Чем больше проходило дней, тем сильнее прошлое становилось лишь лёгким призраком, явившемся ему во сне и не более. Банально говорить, что тот период был спячкой, но больше назвать никак нельзя – он и правда спал, спал, как огромный медведь в своей тёплой берлоге и ни о чём не думал. Проблемы, как и жизнь, проходили мимо, а он всё спал… Он бы и мог сам очнуться, если б вокруг не стояла вечная зима. Разбудил его только пучок света, пробившийся сквозь ветви его жилища и резанувший по глазам; это был Креймер. Было не очень приятно выходить из тепла в эту вечную зиму, но он тогда ещё не представлял, что ожидало тех, кто поленился…

Впрочем, все эти мысли – только вода, раз из раза разбавляющая его жизнь. Раз из раза они становились всё предсказуемее и оттого отвратительнее… Они не несли смысловой нагрузки, скорее – смысловое расслабление.

Перед самым выходом Джону почему-то вспомнились слова Чеса об их альтернативном обывательском развитии жизней. Креймер в это время надевал свою серую куртку, сильно поношенную на локтях и спине. Константин перехватил его взгляд и почти прошептал:

– Знаешь, это была бы и правда хорошая идея, – он посмотрел на парня многозначительно и исподлобья, хмыкнув при этом. – Я бы не прочь провести с тобой, с таким тобой, какой ты есть, остаток жизни, который мне подарил Ад. И мне было бы всё равно, каким оказался бы этот остаток: бурным и смертельным или спокойным и заурядным. Я понял: мне было с тобой хорошо всегда, когда я не загонял себя в глупые рамки. Ты и сам понимаешь… – Чес медленно застёгивал молнию, не спуская с него внимательного и слегка удивлённого взгляда. Да и правда: нечасто услышишь от Джона Константина такие признания. Джон Константин и сам… и сам себе уже не удивлялся и искренно не понимал, почему ещё удивлялся бывший водитель.

– Ты удивительный человек… – это было настолько тихо, что Джон и сам не расслышал, что сказал. Наверное, Чес тоже, но он имел преимущество: он слышал голос его души, которая наверняка хотела сказать не только эти совсем обычные слова. Чес улыбнулся, выдохнул, опустил голову и, покачивая ею, тихо рассмеялся. Потом сделал несколько смелых шагов к нему и оказался на уже давно позволительно близком расстоянии к нему.

– О Джон!.. – воскликнул, поднял свои вмиг засиявшие смехом глаза. – Мне кажется, я счастлив. Несмотря ни на что. Просто потому, что нашёл тебя…

– Ты слишком легкомысленно называешь меня причиной твоего счастья. Тут как раз таки наоборот… ты просто привык ко мне. Думаю, тебе будет достаточно вспомнить некоторые моменты из прошлого, да даже далеко не надо заглядывать: когда мы с тобой спасались в первые дни, помнишь? Помнишь, сколько непроницаемых стен ты встречал на своём пути ко мне?..

– Если бы это было в новинку… – Чес по-простому усмехнулся, пожав плечами. – А ты и сам знаешь, что я к тебе такому осознанно иду. К тому же, в последнее время ты стал более…

– Более каким? – не вытерпел Джон и ощутил в себе лёгкое напряжение; а, это прошлое упрямство и нежелание становиться другим! Рукав его пальто сжали пальцы; казалось, Чес хотел потянуть его на себя.

– Более гуманным, что ли…

– Ненавижу это слово!

– Тогда менее жестоким…

– От этого не легче, – Джон скривил лицо в гримасе недовольства. Более гуманный и менее жестокий? Это точно он, Джон Константин? Чес вновь рассмеялся и теперь сильнее потянул его к себе так, что почти дышал ему в лицо.

– Как видишь, это обоюдно нелёгкий путь. Ты считаешь, что это слишком запутанно, но на самом деле это до ужаса банально, – опять вокруг всё замерло, опять в этом погибающем мире остались только они вдвоём; опять Джон слышал своё усиленное сердцебиение, неожиданно ставшее громким, опять хотелось сказать что-то важное этому человеку, всегда улыбающемуся ему. Между ними было не больше пяти сантиметров, но, удивительно, Джон ощущал, как медленно погружался в эти вечно тревожные и светлые думы через полуприкрытые глаза с застывшим выражением доверия в его сторону. Он желал потонуть, полностью погрузившись в атмосферу уюта и ещё чего-то тревожного этого человека; Джон уже не контролировал, что делал, правильно ли это… Он взял за руку Чеса, почувствовал его тёплые пальцы, его горячее дыхание у себя на щеке, видел его приоткрытые губы и похожее желание чем-то поделиться.

Они выглядели глупо, они выглядели странно, они вели себя неподобающе для мужчин, но… но кого это могло теперь интересовать? Разве их уже перестроившуюся совесть? Или совсем отключающийся разум в такие моменты?

– Знаешь, Джон… – голос дрогнул, пальцы второй руки остановились на воротнике пальто и несильно сжали. – Кажется, я что-то всё время хочу тебе сказать… – уже шептал, опустив взгляд. – Но не могу. Что это? Что это за слова?

– Если слова не идут, значит, ещё не настало их время… – как бы сказав нечто умное за весь сегодняшний день, Джон опомнился, отрезвел от опьяняющего тумана, что нагнал на него парень, и сделал пару шагов назад. Сейчас его не то чтобы стесняло, но беспокоило такое «всё-дозволение» между ними. Прав был Чес, спрашивая, что это. Это не было похоже на снос крыши или подобные бурные эмоции; это было похоже на сладкий дурман, что кружил голову, убаюкивал, подталкивал ближе к этому человеку и говорил: «Забудь на время, кто ты есть. И позволь делать то, что говорю я». Странно, как в этом парне было много уюта: тёплые ладони, которые хотелось сжать, а если они оказывались холодными, то хотелось согреть; мягкие, пахнущие дёгтем (потому что другого мыла не было) волосы, однако запах не казался дурным – он смешивался с собственным запахом Чеса и создавал нечто среднее между ароматом табака и сладким привкусом жевательных конфет с фруктовой начинкой; глаза, которым больше не находилось описания и которые были готовы впитать в себя всю боль, все разочарования, все радости и эмоции; наконец, душа – источник всегда светлых слов, отчаянно преданных мыслей и небесно-чистых улыбок; в неё можно было без проблем опустить все свои сомнения и вытащить всегда радость. Этот неиссякаемый источник был не иссякаем только для него.

Креймер стоял, полузагадочно на него посматривая. Он явно догадывался обо всём. Но также ничего не понимал.

– Эх, Джон… если мы ещё не погибли до конца, то погибнем в скором времени, когда поймём это нечто. Если уже не поняли… – он усмехнулся и принялся отодвигать было ширму, как его остановил Джон.

– Разве найдётся разговор похуже того, что между нами был тогда? Неужели существует такая тема? – Креймер горестно и насмешливо посмотрел на него; в тот момент он казался мудрецом, живущим уже тысячу лет и знающим всё.

– Найдётся, поверь мне… и ты, если поймёшь это, захочешь перестать быть собой. А может, и попросту сдохнуть. Это будет выше тебя… или ниже тебя. Твоего достоинства. Но от этого будет не убежать, – он тускло усмехнулся. – Впрочем, мы уже опаздываем. Пойдём. Иначе я могу наговорить много глупостей. А это, ты знаешь, у меня получается очень хорошо.

Это было слишком непонятно и таинственно. Вероятно, для этих мучений ещё настанет время. Время своё, никак не ожидаемое. Или уже ожидаемое? Впрочем, даже если предчувствовать боль, как известно, менее больнее не становится. Куда более логичный вопрос «почему?» и такой же логичный ответ «потому что удар судьбы не зависит от степени ожидаемости, а зависит только от коэффициента всего плохого». Простая математика, увы: что-то от чего-то зависит. Это казалось почти невозможным в мыслях, а сейчас Джону хотелось только смеяться над надвигающейся проблемой. Есть ли те, которые будут страшнее пережитых ими? Уже навряд ли.

На улице продолжал моросить дождик; казалось даже, что капли не падали, а просто застывали в воздухе, растворялись в нём, и, проходя через них, ты просто подцеплял парочку из них. Вечером темнело, как поздней ночью; эх, куда же делись те светлые калифорнийские ночи, полные сумасшествия и приключений? Никогда в жизни здесь не было так холодно и отвратительно. Свет от сгрудившихся домиков кое-как освещал им дорогу в мареве дождя. Хотелось взять Чеса если не за руку, то за рукав, но Джон одумался и решил, что на сегодня хватит безумия.

Они прошли извилистым путём, что указали им в их жилище, и наткнулись на просторный внутренний дворик, где уже собралась огромная толпа. Где-то в её начале было оборудовано что-то около высокого деревянного постамента – для речи выступающего. По бокам горели самодельные факелы; народ гудел, суетился, копошился. Джон и Чес встали у самого края, решив не углубляться, ведь в любую минуту могла возникнуть давка. Теперь они почти всегда были настороже.

Но оказаться совсем с краю им не удалось: народ всё подходил и подходил, и в конце концов они оказались ближе к середине, нежели чем к концу. Толпа подпирала со всех сторон. Тревожное чувство тогда уронило свою пылинку в душу Джона; в последнее время предчувствия не проходили для него просто так. Но изменить, ясное дело, ничего уже было невозможно… Через некоторое время после того, как шум утих, на постамент взошёл едва различимый в своём тёмном плаще с капюшоном человек. Он начал негромко что-то вещать, но Джону и Чесу с их места совсем не было слышно. Попадались на слух лишь мало связанные между собой обрывки слов и предложений, остальное перебивал гул толпы, вновь зарокотавшей о чём-то. Кажется, такое могло продолжаться ещё очень долго, и Джон уже решил было идти отсюда – лучше потом узнает, что в итоге решило управляющее ядро этого места (ведь, скорее всего, ничего особенного этот человек явно не мог сказать). Но буквально какие-то жалкие несколько секунд мешканья помешали ему претворить задуманное в реальность; кажется, эти несколько секунд оказались настолько важными, что во многом решили его недалёкое будущее. Ну, и растянулись они потом в минуты, а это априори ведёт к гибели.

Джон отвернулся, готовый уже продираться сквозь людей к выходу, как Чес остановил его, схватив за рукав. Лицо его в тот момент было белее луны, глаза застыли в ожидании чего-то неизвестного и ужасающего. Он прошептал, едва ворочая своими сухими губами: «Кажется, сейчас будет что-то…» Джон нехотя обернулся и теперь увидел, что, кроме того человека, на постаменте появилось ещё двое – мужчина и женщина. Они вдвоём были одеты в красные мантии с капюшонами. Внутри всё заледенело; действительно, что же могли напоминать эти мантии?

– Так что же эта была за речь… – сам себе прошептал Джон и пристальнее вгляделся в появившиеся фигуры: женщина упала на колени и порывом ветра с её полуопущенной головы сорвало капюшон. Мужчина занёс над ней откуда-то взявшийся топор. Перед этим они все втроём что-то воскликнули. Сомнений в том, что это была та секта, возникнуть уже не могло. Константин не понимал, что происходит, но ощущал всем нутром какой-то совершенно дикий прилюдный ритуал. И тут он вгляделся в ту бедную, попавшуюся вербовке, с отупевшим взглядом и тёмными всклоченными волосами. Сквозь неясную стену измороси нельзя было разглядеть что-либо точно; но это лицо он сумел бы разглядеть хоть сквозь сто таких стен.

– Кейт… – на выдохе, без горечи в голосе, но с некоторым сожалением произнёс он, качая головой и не желая думать, как так получилось. Он так и не разобрался в своих чувствах к ней, потому, наверное, не желал видеть её или хотя бы искать… Но теперь это показалось ему сущей мелочью. Что-то хрустнуло внутри него, отдавшись холодным эхом по всему телу, когда раздался глухой удар и когда последним в его поле зрения оказались безумные горящие глаза. Он опустил веки и вздохнул. Ведь когда-то он думал, что любил её… по крайней мере, у него была семья. Теперь он эту семью похоронил полностью. Может, ничего такого вовсе и не было? Может, это глупое влияние что-то надиктовала ему про семью, а сейчас он видит смерть совершенно незнакомого человека? Хотя та женщина, что сейчас свисала обезглавленная с постамента, брызжа кровью, была уже явно не Кейт.

Джон ощутил, как что-то противное подступило к горлу; он был готов с радостью выблевать это отвратительно чувство, но дальше тошноты, долгой и сводящей с ума, ничего не пошло. Он открыл глаза. Вокруг началась самая настоящая паника. Он и не заметил, что их с Чесом сдвинули метра на два назад с места, на котором они стояли. Чес пытался докричаться до него, дёргал его за рукав и молил ответить. Константин просто посмотрел ему в глаза, а немного погодя ответил не своим, сдавленным голосом:

– Позволь мне… позволь чуть-чуть помолчать… знаешь… – Джон рассмеялся, смеялся долго и истерически, – не каждый день до конца хоронят всю семью… – наконец на выдохе ответил он.

– Я понял… – тихо сказал Чес, взял его ладонь в свою и опустил голову. – Только вот вокруг происходит что-то ещё более плохое… нас почему-то не выпускают…

Джон только сейчас вышел из своего оцепенения и огляделся: действительно, толпа шумела и гудела, кричала, просила выпустить, но что-то мешало потоку людей покинуть этот дворик. Константин ощущал: будто что-то вскрылось на сердце, некая рана, и противно гудела и болела; только тепло ладони Чеса слегка врачевало его потерянное состояние. Парень не сказал ни слов утешения, ни соболезнования, лишь два слова «я понял», но Джону и не требовались утешения в такую минуту… он просто знал (даже не чувствовал, а именно знал): Чес с ним и готов поддерживать его. И в данный момент ему оказалось достаточно лишь прикосновения – слишком глупого для двух взрослых мужчин. Но, наверное, для того и создан такой тип людей, с которыми глупости кажутся нужными и обыденными вещами…

«И всё-таки как, как же ты, Кейт, позволила себя так сломать?..» – вскинув голову вверх, подставив лицо противным мелким каплям, вопрошал Джон, надеясь, что душа Кейт уже вознеслась, если, правда, вообще существовало место, куда можно возноситься душам, праведным и заблудшим. Джон находился в том равнодушно-отрешённом состоянии, что, взорвись перед ним бомба, он бы даже не вздрогнул и не ощутил боли, только безучастно, словно это было не его тело, упал бы на землю уже замертво. Копошащиеся вокруг, кричащие люди, что пихали ежесекундно, наступали на ноги, пытались иногда повалить, теперь почти перестали для него существовать; горе необъятное, тихое, но оттого ещё более ужасное и разрушающее раздувалось в нём и вокруг него с огромной скоростью. Так бывает, когда до сознания ещё не в полной мере доходит вся правда, скопившаяся вокруг, как вода в воздушном шарике, заполненном по максимуму, а потом вдруг некое отрезвление, возвращение в реальный мир, словно толстая игла, протыкает этот шарик и вся его мутная вода сильной струёй вырывается оттуда, не давая даже передышки на то, чтобы понять весь этот бесконечно болезненный поток мыслей.

На мгновение перехватило дыхание, захотелось кричать, пусть беззвучно, упасть на колени прямо в грязь и, согнувшись, остаться в таком положении. Жаль, что такая слабость оказалась слишком дорогой в настоящее время. Джон сумел кое-как найти силы для судорожного вдоха – горло как будто схватил спазм, не дававший воздуху пройти дальше; предметы вокруг стали понемногу принимать отчётливые формы, а его собственная ледяная ладонь заново ощутила тёплые пальцы Чеса, сжимающие её.

Чес, кажется, что-то говорил ему уже долгое время, но Джон не мог разобрать ни слова. Лишь ноги его бессознательно двигались в направлении, которое задала толпа. После чьего-то пронзительного крика-всхлипа Джона наконец-таки вернуло из полусознательного вакуумного мирка в мир реальный. Послышался выстрел, вновь чей-то ужасный крик, более измождённый и тусклый, разнёсся по всему дворику, и всё стихло; стал слышен только прерывающийся кашлем плач, шёпот испуганных людей и шелест равнодушного ко всему дождя. Плакала явно женщина. Вся толпа как по приказу остановилась. Джон едва смог расслышать слова – её самой не было видно, происходило это где-то около выхода из дворика.

– За что же?.. Он совсем… ребёнок! Он не причастен к этим людям, попал совершенно случайно!

– Все здесь совершенно случайно! – рявкнул грубый голос. – А ну вставай и иди, если не хочешь быть пристрелянной здесь!

Несколько долгих секунд молчания и надрывного плача, и ещё один гулкий выстрел. Плач прекратился, толпа вновь зашагала вперёд, подгоняемая холостыми выстрелами и криками каких-то людей по бокам. Джон разглядел одного такого: чёрный длинный плащ, ружьё, грубое мясистое лицо, выглядывающее из-под капюшона. Константин стал понемногу понимать, что происходило вокруг: вероятно, их всех приняли за сектантов и ведут… ну, явно не на что-то хорошее. Идея попытаться сбежать или что-то объяснить этим истуканам, чьё гарканье доносилось со всех сторон, была, мягко сказать, провальной. Через некоторое время перестали пугать и выстрелы, даже если они заканчивались чьими-то сдавленными возгласами…

Джон не заметил, как они дошли до выхода; под ногой ощущалось что-то нечто более плотное, чем грязь. Константин глянул вниз и едва сдержал рвотный позыв: под ногами, наполовину затоптанное в грязь, лежало месиво из крови, кожи и костей, что, судя по виднеющимся длинным волосам, раньше было женщиной. Кажется, эта та самая, что ещё недавно рыдала, наверное, над своим сыном, убитым нечаянно. Джон резко отдёрнул ногу, скорее переступил и совсем недалеко от неё увидал и её сына, по которому теперь топтались все, кому не лень. Размякшая грязь смешалась с кровью, какими-то красными ошмётками и клочками одежды. Джон бы никогда не подумал, что такой слабак, пока не увидал это зрелище и пока запах свежей крови не забил ему в нос. И правда, семейная жизнь совсем изменила его: раньше такое он мог выдерживать без проблем.

В конце концов, когда осознание, что их жизни медленно катятся в какой-то ещё более отдалённый и захолустный уголок этого Ада, что спастись, возможно, не удастся никогда, что вероятность выжить есть только сейчас, наконец пришло к нему, он решил пойти на отчаянный шаг. Заметив ближайшего конвоира, Джон, протискиваясь сквозь толпу и не слушая вопросов Чеса, направился к нему.

– Это какая-то ошибка, – добравшись, крикнул сходу он. – Мы не состоим в этой секте.

– Никто здесь не состоит, – зло хмыкнул мужик, на всякий случай повертев в руках пистолет. – А если судить по беспорядкам в деревне, то где-то треть завербована. Так что иди и не рыпайся. Потом вас всех выведут на чистую воду.

– Мы с этим парнем точно не состоим в секте. Это может подтвердить Молл Бекер, вы же наверняка знаете её? Пошлите кого-нибудь за её ответом и скажите, что спрашивает Джон… – он понимал, как глупо было просить такое у конвоира: ну кто, в самом деле, ринется выполнять требование первого встречного из всей этой толпы, да ещё и станет беспокоить ради него дочь важного здесь человека? Однако ж конвоир попался не из тех каменных истуканов; он сильно изменился в лице, будто болезненная дрожь прошла по нему, однако потом снова натянул маску хладнокровия и низким, приглушённым голосом произнёс:

– Если б вы и правда знали Молл Бекер, то уж были бы в курсе того, что два часа назад она скончалась от заражения крови…

Джон… Джон уже не удивлялся. Теперь для него реальность была что-то наподобие плохого фильма, где персонажи дохли один за другим и их уже не было жалко – предыдущие эпизоды как бы подготовили к этому. Просто привычный лёд сковал какую-то часть души, а потом треснул, разрушив её, и теперь на том месте зияла маленькая дыра. Почти такая же дыра, только поменьше, уже образовалась после смерти Кейт; а огромный провал, занявший где-то половину всей души, очень долго и мучительно выдалбливался, когда Джон сидел перед кроватью умирающей Дженни. Удивительно, теперь не было больно. Теперь он точно стал прежним?

Из оцепенения его вывел удар в торс ружьём, отчего ему перехватило дыхание; конвоир закричал что-то о том, чтобы они пошевеливались, иначе он их прикончит. Но Джон не спешил.

– Куда нас… ведут? – в горле першило, не хватало воздуха после удара.

– В тюрьму, – нехотя ответил мужик.

– Посадят всех? Без разбирательств?

– Не знаю. А ну-ка вали отсюда! И поживее! А то до тюрьмы не доживёшь.

Джон ощутил, что его сильно тянул за руку Чес, и поддался. Лицо парнишки выражало жуткую тревогу.

– Это было бесполезно… – шептал он, качая головой. – Да и… словно сама судьба против нас. Кто ж знал, что Молл?.. – он не договорил, сжал губы, прерывисто вздохнул и провёл ладонью по лбу. С него, как и со всех вокруг, вода стекала ручьями. Джон только сейчас вспомнил о нём: плохо, что Чес так долго находился на дожде. Кое-как выправленное хрупкое здоровье могло потеряться за один такой вечер.

Их выгнали за пределы дворика, на улицу, но и там по сторонам стояли конвоиры, криками и тычками указывавшие путь. Теперь толпу, уже приутихшую, прозябшую, побитую, вели по улице вниз. Джону припомнилось, что они идут в противоположную сторону от центра. Отчего-то даже не было интересно, где здесь находилась тюрьма; Константин никогда не слышал о ней. Вполне возможно, что именно здесь её нет, и их поведут несколько километров до того отдалённого, страшного места.