Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Глава 1. Сумбурность. ==========

С какой скоростью я должен жить, чтобы вновь встретиться с тобой?

Пять сантиметров в секунду ©.

Сегодня у Джона был совершенно обычный день.

Хотя нет, сегодня планы малость поменялись и в итоге пришлось таки поехать на работу, но это ничего страшного: было в радость. Всё равно он – собственник одного доходного бизнеса, пускай не крупного. Так что проблем, считайте, нет…

Кажется, многие сейчас удивлены; признаться, даже бывший повелитель тьмы иногда презрительно поднимал бровь, в редкие промежутки ясного ума поражаясь сегодняшнему положению; но что есть, то есть, того, как говорится, не миновать. Притом же «сейчас» его как нельзя лучше устраивало.

Джон возвращался с работы. Было пять часов вечера седьмого ноября Н-ного года. Ну, чтобы не путаться, скажем, что прошло три с половиной года спустя его последнего яркого события; именно где-то в четырёхлетней давности затерялись столь знакомые лица и имена: Анджела, Чес, Миднайт. Именно там зарылось не то чтобы окончательно, но довольно глубоко умение изгонять демонов. Теперь от этого всего осталось чуть больше, чем ничего; сейчас перед нами далеко не Джон Константин, а лишь отдалённо напоминающий его человек – Джон ***. По паспорту, по крайней мере. И новый Джон *** позабыл многие молитвы, позабыл, как чертить пентаграмму, позабыл, на какие подтипы делятся демоны, позабыл, что и сам чуть не оказался на том свете… Многое позабыл. Хотя людей, вертевшихся перед глазами и по сей день, забыть не мог; все они сейчас жили своей жизнью. Наверное. Кроме одного – кроме Креймера.

Могло пройти много-много лет, но он никогда бы в жизни не забыл своего водителя, временами вспыльчивого, наивного, доброго и нетерпеливого. Только в Чесе он когда-то приметил черты истинно симпатичного ему человека; с таким бы под боком жить – и вообще жизнь бы окрасилась в цветные тона. Но какие подсказки жизнь даёт, такие и отбирает: и парнишку отобрала. Сейчас в Джоне не осталось ничего из того, что он испытывал в прошлом, когда вспоминал его гибель: только горечь. Сухая, жгучая, першащая в горле горечь. Но ему уже было неприлично так много горевать, поэтому изредка, седьмого ноября – именно в тот день, когда Чес погиб, он мысленно обращался к нему, силясь ещё каким-то сознанием проникнуть в Рай и услыхать его голос. Но всё молчало; тогда он понял, что больше не посредник между Раем и Адом, что навсегда потерял бывшие умения; воскресили его нормальным человеком – понял Джон тогда. А раз даровали жизнь… ну-у… что ж, нужно её использовать!

И Джон нехотя начал существовать. Точнее, нет: просто жить.

Он не смог остаться в том городе, где произошло одновременно так много хорошего и плохого; к тому же известно, что хорошее в прошлом принимает отрицательный оттенок в настоящем, будучи подогреваемое завистью. И он уехал. Уехал в Ирвайн – городок в шестидесяти километрах от Лос-Анджелеса – и зажил обычной жизнью, которую ему предписал… кстати, кто?

И вот там-то ему и стало в принципе всё равно, что будет дальше: с кем он будет, как он будет, кем он будет. Жизнь медленно, но верно начинала терять краски. Боже упаси, Джон не жаловался! Но что-то острое и горячее разъедало время от времени ему душу; оно будто гласило «Джон, очнись!». А Джон не хотел очнуться, потому что мало ли, что его могло ждать там, за гранью настоящего…

Всё это метафоры. Однако надо сказать, что его жизнь пошла более прогрессивнее, чем во все его прошлые года: он, как известно, стал бизнесменом своего рода, завёл довольно выгодное дело – свою риэлторскую контору, а также женился. Жизнь пошла в гору – сказали бы многие; а Джон бы не сказал. Точнее, да: она пошла, но как-то грузно, невесело, без того огонька, с которым он скатывался с неё в прошлом.

Теперь же… он был счастлив. И как тут не быть счастливым, иногда спрашивала его совесть. Джон усмехался и думал «Действительно, как?..», сам отчасти не понимая значения вопроса и ответа. Теперь у него есть Кейт, есть Дженни, которой сегодня, кстати говоря, исполняется три годика. Он горько улыбался: почему же в этот день всё так символично? И смерть, и рождение, и всё близкие люди.

Джон поёжился и кинул мелочь, неприятно бренчавшую в кармане, какому-то парню в переходе. Раздался телефонный звонок, он принял вызов.

– Да, любимая?

– Ты где? Послушай, мне будет нужна твоя помощь… – раздался слегка хрипловатый, далеко не нежный, но для него приятный голос Кейт. – Сейчас я иду в ясли забрать Дженни, а ты, пожалуйста, съезди по адресу, который я скажу… я подарок один заказала. Его нужно забрать… Ох, а ты готовил такой шикарный сюрприз и всё время молчал? Мне кажется, она будет довольна до чёртиков!

– Да… – простодушно ответил Константин. – Всё для неё. Говори адрес.

Кейт проговорила название улицы и дома.

– Ого! У чёрта на куличках! Я успею до вашего прихода?

– Должен… не переживай, я придумаю что-нибудь, – хмыкнув, ответила девушка. – Поймай такси, вот! Сейчас в том направлении пробки навряд ли будут: двадцать минут туда, двадцать – обратно, и дело в шляпе. Номер заказа отправлю тебе смской, а их сейчас предупрежу… Ладно, давай! До встречи, любимый! – Джон уже выходил из перехода, когда послышались гудки. Он стал поспешно высматривать какое-нибудь такси, но на стоянке было на удивление пусто, и на горизонте – тоже не видать. Пока искал, стоял и ждал, что-то автоматически занудело в его памяти; ах да, восклицание о том, как раньше было лучше: и водитель, считай, свой, и отличнейший собеседник в одном лице, и скидки хорошие делал… впрочем, Чес был толковым пареньком, а он, Джон Константин, сгубил его. Это основополагающая причина, по которой он бежал от прошлого и имел безграничное желание потерять его…

Джон вспоминал, как познакомился с Кейт и как началась их семейная жизнь; честно сказать, ничего особенного. Всё случилось, как у многих. Он ни разу не пожалел о своём выборе, но и ни разу его не похвалил… Наверное, и в его жизни настало то прохладное равнодушие, с которым мы принимаем наиболее рациональные решения в нашем дальнейшем пути: так мужчина, вчерашний парень, решает, что заведёт серьёзные отношения, семью, выберет нужную работу и будет теперь менее расточительным. Также решил и Джон; приехав в этот город, он мгновенно почувствовал моральное истощение, угасание и решил избавиться от него хотя бы таким банальным и приемлемым в обществе средством – женитьбой и заведением семьи. Да, прошлый он не мог и помышлять о браке; сегодняшнему Джону было уже всё равно – в любом случае даже эта его семья была какой-то наигранной, скучной, серой. Он, честно, отдал бы сегодняшнее благосостояние за те минуты безрассудства, в которые он был вовлечён в холостом прошлом; теперь эти новые пометки в паспорте как тяжеленная ноша. Впрочем, всё не так плохо: Константин не жаловался, родных любил и старался быть примерным отцом. Но когда нет в жизни того огонька, часто вырываются слова сожаления, верно?.. Джон не видел в своей жизни кардинальных перемен, хотя внешне произошло много всего; однако внутренне ему стало скучно.

Но пусть так – решил когда-то он. Зачем менять? В любом случае он сегодня уже не тот Константин, не тот повелитель тьмы; теперь он обычный, даже типичный представитель рода человеческого. Джон усмехнулся и махнул рукой, увидев на горизонте приближающееся такси. Оно методично стало сбавлять скорость и остановилось ровно перед ним; он залез, хлопнул дверцей и, не оборачиваясь, буркнул адрес. Водитель кивнул и где-то через полминуты отъехал от стоянки. Константин поначалу наблюдал городской пейзаж, а потом достал телефон: Кейт отправила ему номер заказа. Он вновь набрал её номер, решив кое-что переспросить:

– Алло, дорогая, а забирать этот твой подарок не так долго? Просто я бы мог попросить меня подождать пару минут… – получив одобрительный ответ, Джон обратился к водителю:

– Вы же сможете подождать меня пять минут? Было бы очень хорошо, если бы я смог доехать и назад…

– Конечно! – раздался явно молодой, но хриплый голос. Джон поблагодарил и, вздохнув, отвернулся к окну, припоминая прошлые времена: тогда ему не нужно было упрашивать – Чес понимал с полувзгляда, куда везти и отвозить ли обратно. Чес… Константина передёрнуло; холодок пробегал у него по спине при том воспоминании, когда ему возвестили о его гибели, точнее, он сам догадался; по-хорошему, даже не смог взглянуть на милого водителя в последний раз, только на его могилу. И на этом всё бесславно закончилось.

Джон никогда не забывал Креймера, да и не мог, даже если бы захотел: парень въелся в его сердце нестираемым пятном. И за все эти годы ничто не смогло отмыть его; боль же разъедала и разрушала сердце – Константин считал, что это от каких-то до одури банальных слов, несказанных им Чесу вовремя. Банальных, но важных; грубо говоря, типичное сожаление о том, что мы что-то не сделали, всегда хуже сожаления о сделанном и его результатах. Сейчас Джон проклинал себя прошлого за то, что не смог рассказать парнишке о той благодарности, что никогда не сквозила в их общении; он хотел сказать «Спасибо, друг» и мягко похлопать по плечу. Но это всё – дело давно минувших дней. Казалось бы, он должен уже давно перестать себя корить за такие вещи, ведь прошло почти аж целых четыре года, но отчего-то именно эти воспоминания были свежи как никогда. Всё угасло и померкло, но Чес в его памяти был ярок и незабываем. А почему вдруг такое исключение, Константин и не знал: он переставал давать себе отчёты в последние три года. Потому что он не делал ничего такого экстра неординарного за всё это время. В этом-то весь и секрет…

– Какой вам нужен будет подъезд? Просто мне нужно знать, с какой стороны заезжать… – неожиданно раздалось со стороны водителя. Джон, не оборачиваясь, бросил:

– Первый… это со двора.

– Окей! – а он помнил, какое звонкое и весёлое было у Креймера «Окей!» – совсем непохожее на это, тусклое и уставшее, лишь с долей какого-то восклицательного выражения. Он давно скучал по всему, что было связано с Чесом… но скука его не находила ответа. Константин давно вырос из той стадии, когда мы с горечью признаём свои ошибки молодости, но всё-таки насчёт этого не переставал себя корить: всё, казалось ему, только из-за него. И сожаление, и такая глупая смерть, и сегодняшнее скучное житьё-бытьё…

Впрочем, хватит! Джона уже тошнило от этих однообразных, повторяющихся изо дня в день мыслей; теперь ведь он другой человек, совсем другой. У него должны быть заботы куда важнее и свежее прошлых; из его памяти должны стереться и забыться все чувства тех лет, все лица тех лет, все приключения тех лет… только вот даже в этой системе наметилось исключение: Чес никак не забывался. Но, наверное, в этом можно сделать послабление.

Джон начал дремать, как его оповестили о том, что они приехали; он нехотя вышел из машины, сделал пару шагов в сторону подъезда с какой-то яркой вывеской, зашёл, машинально со всеми поздоровался и потребовал заказ номер такой-то. Пару минут суеты, и вот он вышел с огромной коробкой сам не зная чего. Наверное, это большая красивая кукла – Дженни всегда мечтала о такой. Наверное, она будет счастлива… Константин усмехнулся и отыскал глазами машину, увидел полуопущенную голову водителя и не сразу узнал, то ли это такси, на котором он приехал. Обычно он помнил лица, а здесь времени рассмотреть не было; к тому же, капюшон и какие-то слишком обыденные черты не давали хоть какой-нибудь запоминающейся оригинальности. Впрочем, Джон особо не вглядывался; ему стало всё равно с тех давних пор, как его наивный водитель погиб, на тех, кто его довозит: ни лиц, ни имён он не запоминал даже самых разговорчивых. Видимо, из какой-нибудь глупой верности, хотя, в общем-то, навряд ли.

Он уселся в машину, назвал обратный адрес и после полностью погрузился в созерцание безрадостных, но обычно приятных и знакомых нашему сердцу городских пейзажей. Так и пролетели сорок минут поездки…

А Константину вконец надоело сравнивать, сравнивать прошлое и настоящее, потому как он уже знал все стадии этого процесса, все умозаключения, каждый раз приходящие с несколько необычным удивлением, и все колючие неприятности, зашифрованные там. Поэтому на сей раз избавил себя от такой глупости; сегодня можно отдохнуть. А то с каждым сравнением груз на сердце становился ещё тяжелее, а сбрасывать его не представлялось возможным.

Наконец перед его глазами неожиданно появилась знакомая многоэтажка; Джон автоматически пробежал взглядом до седьмого этажа: свет горел, значит, уже дома. Ему требовалось за те полминуты, что он будет добираться до квартиры, переменить своё настроение на такое, чтобы с ним можно было без подозрений окунуться в семейную жизнь, пропитанное, конечно, теплом, но… грех такое говорить, но искусственным. Константин в ту же секунду разогнал эти мысли и оставил пару купюр на бардачке, даже не оглядываясь.

– Сдачи не нужно, – коротко бросил и вышел, придерживая рукой пакет с куклой. Но не успел он сделать и шага, как тот же хриплый голос остановил его:

– Подождите, пожалуйста. Я не могу взять такую крупную сдачу, – Джон почему-то вздрогнул. Тогда ему в голову пришла мысль не оборачиваться – это казалось единственно верным спасением. «Господи, что за ужасный бардак в моей голове?» – встряхнулся, поёжился и полуобернулся, хотя делал это с великим неудовольствием.

– У вас не найдётся… помельче? Будет даже лучше, если вообще без сдачи, – беспристрастно продолжал водитель, выйдя из машины и теперь протягивая через крышу руку с дрожащими на ветру деньгами. Константин смотрел на эту руку, не решив затруднять себя запоминанием ещё одного ненужного ему лица. Он взял деньги назад и стал искать в кошельке купюру помельче; действительно нашёл и, запихнув старую крупную обратно, протянул прежнюю сумму, только уже без сдачи. Водитель взял не сразу, будто раздумывая; впервые в жизни Джон не испытал неприязни к тому, что его задерживали. Потом наконец парень взял деньги; Константин хотел разворачиваться, однако не повернулся полностью; вместо этого произошло нечто другое, ставшее каким-то мгновением «икс» в его последующей жизни.

Тогда Джон запомнил почему-то каждую мелочь, каждый звук, каждый оттенок серости вокруг; он даже мог сказать, что впервые смог услышать, как звучит тугая тишина перед какими-нибудь важными словами. А потом они – эти самые важные слова. Важные, но, честно сказать, дурацкие и банальные.

– Джон… даже не взглянул на меня. Это можно засчитать как личное оскорбление? – последнее произнесено с усмешкой; Джон поначалу тоже усмехнулся и хотел на автомате ответить что-нибудь едкое, а потом замер, остановился, вспомнив, в какой именно из реальностей он сейчас находится. И холод пробежал по его спине; оцепенение сковало тело. Он даже задержал дыхание, понимая, что вот оно, то, чего он так страстно желал, а с другой стороны он спрашивал себя, возможно ли?.. По факту, конечно, нет: вот он сейчас обернётся, поймёт, что ему показалось, и, грустный-грустный, одолеваемый ещё более тяжкими воспоминаниями, поплетётся домой. Но это должно быть по какому-то скупому, слишком банальному плану… на деле же…

– Что? – полухрип сорвался с его губ; Джон обернулся, только сейчас понял, как его жутко передёрнуло (не скажешь, что неприятно) оттого, как было произнесено имя – уже давно он не слыхал такой интонации, такого голоса, пусть ставшего менее звонким, но потому не менее… родным? Или каким? В самом деле, Константин впал в безумство тогда, совершенно не понимая, что происходит вокруг него, но послушно поднял взгляд на водителя, снявшего капюшон; сердце ёкнуло, на секунду показалось, что это один из его снов – приторно-сладких и несбыточных. В них всё было именно как сейчас.

Он изменился, пускай не сильно, но заметно; в таком случае говорят, что повзрослел. А Джону лишь казалось, что он просто поддался той же болезни, что и сам он. Лицо – бледное, под глазами очертания тёмных кругов, волосы слегка растрёпаны, но своей курчавости не утратили, улыбка… наверное, должна быть, но на её месте пока было пусто. Пусто и холодно. А глаза, глаза, глаза… что, какими словами можно описать то самое зеркало души? Разве что самыми банальными… Эти карие, вечно тёплые глаза, содержащие солнце внутри себя, обычно лучились, светились; теперь же они просто отражали действительность – сухую, серую, пасмурную и однообразную. Константин ещё раз понял, что что-то всё-таки застопорило в них тот извечный природный свет, что-то, похожее и на его временный сон.

Да-да, именно сон. Чем больше Джон смотрел на него, тем больше понимал, что все эти три с половиной года беспробудно спал, ничего не опасаясь и ни о чём не задумываясь. И только теперь стал медленно пробуждаться, медленно понимать, что происходит вокруг, медленно осознавать то впустую потраченное время. Понимание, кто он есть на самом деле, стало протискиваться в его сознание, но с трудом.

– Чес… – прошептал. Потом долго ругал себя за напыщенную трагичность ситуации, посчитал, что повёл себя слишком мягко. Могло показаться, что он, повелитель тьмы, растрогался. Стоп, он же уже не повелитель тьмы, разве нет?

– Да-да, я понимаю, ты удивлён и, вероятно, хочешь мне врезать за то, что я не рассказал тебе о своей лживой смерти, о том, как меня подставили. Но, надеюсь, ты поймёшь и меня, и моё положение… – начал тихо Креймер, обошёл машину и теперь был в двух шагах от собеседника; смотрел грустно-грустно, как небо теперь смотрит на них. Константин ощущал своё частое дыхание, своё неверие в собственные чувства; он не верил глазами, ушам, что перед ним был тот самый Чес Креймер и что-то говорил. Он мелко качал головой в стороны, как полоумный, силясь привести бурю мыслей в порядок, и невидящим взглядом всматривался в родные черты, уже потихоньку стирающиеся из памяти. И да, ему могло вполне показаться, что Креймер изменился – воспоминания не освежались уже года два, ведь когда-то тогда он потерял последнюю оставшуюся у него фотографию якобы погибшего. Но худоба и бледнота не были свойственны тому вечно здоровому и весёлому пареньку; что-то, видимо, случилось. Ах да, забыли про рой вопросов в голове Джона насчёт того, как Чес остался жив! Но это после, это потом…

– Креймер, твою мать!.. – сдавленно шептал, вертя головой в стороны, словно силясь разогнать сон, если это опять был сон. – Ты был жив всё это время и… молчал? Креймер, – проговорил чуть громче, вскинув подбородок, – я не знаю, как мне реагировать, честно: то ли… то ли вмазать тебе хорошенько, то ли обнять, гадёныша этакого! – он действительно чувствовал, как тряслись его руки в желании что-то сделать. В конце концов он отпустил пакеты, те хлюпко плюхнулись в лужу рядом. Глупо говорить о том, что было уже всё равно. Джон так и не определился, что хотел сделать, а лишь резко схватил того за грудки и зачем-то легонько встряхнул, но более не сделал и движения, похожего на грубое встряхивание. Только пристально, даже с каким-то чувством смотрел и не мог понять… многого не мог понять.

Чес не сопротивлялся, послушно ожидая хоть удара; даже глаза прищурил, но не свёл их с Константина.

– Джон… – сорвалось тихое с его губ, – я понимаю твои эмоции. Прости.

– Да, мы же взрослые люди, я всё, всё понимаю… Чес, – губам было ещё непривычно произносить это имя, хотя сам он был готов уже давно к такой перемене в его жизни. – Просто и меня пойми… пойми ту бурю на душе, что вообще никогда не давала мне нормально жить, а теперь и подавно: она ведь оказалась оправданной… Я ещё не могу поверить. – Джон поднял на него взгляд, жадно впиваясь им в лицо и действительно ещё отдалённо доверяя своим чувствам – спасибо, пару раз уже обманывали. А теперь, когда желанная мечта была так близко, Константин стал неверящим циником – уж лучше казалось ему в тот момент проснуться и чем раньше, тем лучше. Но он не просыпался, в то время как карие глаза пускай каплю равнодушно, но вполне реально смотрели на него, смотрели в него, вглубь… Джон встряхнул головой в сотый раз, ощутил, что дрожь уже унять не сможет, и только крепче сжал ворот куртки своего водителя. Тот, кажется, что-то говорил; он не слышал, а наблюдал, наблюдал за всем: за сухими, отчего-то посиневшими губами, за бледными впалыми щеками, за преданно смотрящими на него глазами, за курчавыми прядями, развевающимися на ветру. Ему хотелось наблюдать за всеми переменами, что происходили в Креймере; да, он знал, что потихоньку скатывался в безумство. Неожиданно Чес усмехнулся – однако как-то совсем не весело – и прежним тихим хриплым голосом проговорил:

– А ты не постарел… Даже морщинки не прибавилось! – его рука дёрнулась было вверх, но Чес насильно остановил её, боясь своих собственных движений. Джон это заметил, сглотнул, понимая, что Креймер ясно чувствует ту пропасть между ними, образовавшуюся за три с половиной года. К тому же, нельзя сказать, что в прошлом они были отличными друзьями… просто как-то так получилось, что Константин не мог забыть его из-за какой-то той особенной черты в его характере: привлекательной и невыносимо милой. А сейчас, после тщетных попыток оставить прошлое, он вдруг находит человека из этого самого прошлого; почему-то в такие моменты сразу начинает казаться, что вы были отличными друзьями. Да, Джон зацепился как утопающий за соломинку. И теперь навряд ли сможет отпустить.

– Ты не веришь, что я рад… что счастлив… – прошептал он, разжимая пальцы и выпуская воротник Креймера.

– Я верю, что ты хочешь мне вмазать, – ухмыльнувшись, ответил Чес, пристально вглядываясь в собеседника. Джон усмехнулся и покачал головой. Его взгляд во время этой угнетающей тишины наткнулся на упавшие пакеты; он тут же вспомнил про какую-то другую реальность, существующую вне его самого: оказывается, у него есть жена и ребёнок… У Константина похолодело на душе: неужели он позволил себе опуститься до такого? Он ощущал озарение; да, звучало это всё до крайностей банально, но он вдруг начинал понимать, что всё вокруг – сплошь враньё. Это всё выдуманное, и он попал в этот выдуманный круговорот жизни. А парнишка, придя из прошлого и принеся его мысли, отрезвил его, хотя сам того, наверное, даже не понимал. Впрочем, эти революционные мысли прошли быстро; Джон поднял пакеты и многозначительно взглянул на Чеса.

– Иди, Джон. Это же твоя жизнь. У тебя есть семья, – отчего-то горько улыбнулся. – Так что иди. Случайность же, видимо, свела нас единственно для того, чтобы ты узнал, что я жив.

– Нет, – твёрдо отрезал он, сурово на него глянув. – Не для этого. Для чего-то другого, очень важного. Даже не спрашивай, я и сам ничего толком не понимаю, – добавил он, видя разомкнутые губы в желании спросить. – Это просто чувство есть такое, говорящее, что нас ждёт многое… Я же хочу знать всё в подробностях: как ты выжил, где скрывался, почему молчал, зачем… – Константин остановился и замял предложение; продолжение «Зачем мучил?» он решил оставить при себе – это какие-то слишком вульгарные слова для них с Креймером. – Короче, всё. Жди меня здесь. Я скоро вернусь.

– Зачем возвращаться? – грустно усмехнувшись, спросил Чес, оперевшись о машину. – У твоей дочки день рождения, как-никак. Отпразднуй это на высшем уровне. Не стоит приходить… – добавил тихо, менее уверенно. Джон лишь презрительно посмотрел на него, как в былые времена, и бросил скупое «Дурак!..». Развернулся и поплёлся к подъезду. А Креймер его понял как нельзя лучше и лишь странно улыбнулся. И он точно знал, что Чес ему поверил. Потому что как иначе?..

Пока Джон ехал в лифте, то тщетно старался привести себя в порядок: и взгляд казался ему диким, и румянец на щеках неоправданным, и руки – слишком трясучими, и слова – бессвязными. Он чувствовал себя открытой книгой, любой, казалось ему, мог взглянуть на него и точно пересказать все его коварные планы и мысли в голове. Джон едва вытерпел те полминуты, пока лифт поднимался на седьмой этаж; и тусклая подсветка, и тёмные стены, и зеркало с его тревожным лицом – всё будоражило нервы, и так расстроенные. Перевороты, столь частые в его прошлой жизни, в нынешней были редки, именно поэтому его душа сейчас болезненно отзывалась о происходящем, даже как-то слишком неестественно прося о стабильности. Вот последнее-то было странно… впрочем, это всё можно списать на привычки прошедших трёх лет.

Джон выпрыгнул из лифта в сильнейшем волнении и ещё минуты две искал ключ; его телефон между тем отчаянно вибрировал в кармане – Кейт, видимо, уже искала его. Наконец он ворвался в общий коридор и, не закрывая дверь, сразу же бросился к своей квартире; пару раз лихорадочно нажал на звонок, потом одумался, выдохнул и уже более-менее спокойно начал открывать дверь ключом. Константин потом ещё долго ругал себя за излишнюю нервозность и совсем не к месту звонок, наверняка встревоживший его жену. Как только он открыл, на пороге уже стояла слегка взволнованная и удивлённо на него поглядывающая женщина его лет с тёмно-пепельными волосами до плеч, серо-синими глазами и не слишком выразительными чертами лица: тонкие губы, недлинные ресницы, кожа даже с каким-то нездоровым оттенком; и фигура у неё была обычная, даже слегка нескладная, зато стройная. На ней сейчас были какие-то домашние штаны и кофта; впрочем, Кейт всегда была милее в обыденной одежде, чем даже в том самом платье. В общем, с первого взгляда она казалась симпатичной, но не смазливой; теперь Джону казалось, что он, по какой-то странной причине, смотрит на неё как в первый раз. Только в отличие от того настоящего первого раза, когда он её увидел и почувствовал симпатию, теперь он ощущал только какое-то подозрение: в бывших даже, кажется, любимых чертах он угадывал сейчас слишком много… лжи? неправдоподобности? Искусственного равнодушия? Чёрт его знает, только когда он увидел Кейт, то как-то сразу отпрянул на шаг; женщина изумлённо на него смотрела и, кажется, что-то спрашивала.

– С тобой всё в порядке, Джон? Неважно выглядишь… что-нибудь случилось? – Константин тяжко дышал, будто пробежал стометровку, и тем самым жутко выдавал себя – взволновать же Кейт было делом нетрудным. Только вот сейчас он с ужасом переворачивал валуны своей памяти, силясь понять, ответить на какой-то едва существуемый вопрос. Отдалённо он напоминал «почему», но это могло быть неточно; ему же становилось всё страшнее и страшнее открывать для себя что-то новое – естественно, ну кто хочет каких-то серьёзных, рушащих всё прошлое перемен? Джон бы остановил этот процесс, да не мог: раз сделал шаг, делай второй – было его правилом. А шаг первый был сделан сегодня в лице…

– Джон, да ответишь ты мне сегодня? – наконец не вытерпела Кейт и подошла к нему вплотную. – Что случилось, милый? Ты выглядишь неважно…

– Всё в порядке, Кейт, – глухо ответил Константин, а потом посмотрел в отворённую дверь на кухню: там сидела черноволосая хорошенькая Дженни в нарядном платьишке и со смаком поедала пирожное. Она не обратила внимания на шум и казалась неестественно спокойным ребёнком. Всегда. Джон похолодел, наверное, побледнел и перевёл взгляд на вопрошающее лицо Кейт; и вновь повеяло каким-то безразличием. Страшным безразличием. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и он сойдёт с ума.

– Всё в порядке, милая, – добавил он и поцеловал жену в холодные губы. Та хмыкнула, но приняла на веру.

– Ты привёз, да? – оживившись, вдруг вспомнила она, наклонившись и беря пакеты в руки. – Ой, какие грязные! Благо, подарок не пострадал!

– Машина облила грязью около дома… – неловко объяснил Джон, ощущая, что, наверное, сегодня Кейт не поверит ни единому его слову.

– Дженни была так рада твоему огромному мишке! – шёпотом начала Кейт, пропустив мимо ушей намеренно или нечаянно историю с машиной. – И сладостей сколько надарил ей, сладостей! Вот теперь не уследишь за девчонкой… едва её сегодня оторвала от них, представляешь? Ну, давай сюда их. Думаю, моему подарку она тоже будет рада… – женщина перехватила пакеты, ловко стряхнула с них грязь и пошла на кухню; Джон оставался недвижим, с каменным выражением лица наблюдая эту ставшую для него вмиг чужой семейную картину. Кейт обернулась и недоумённо окинула его взглядом.

– Ты чего там стоишь? Раздевайся и проходи! Вместе отпразднуем, а потом – обещанная прогулка в парк аттракционов! – «Нет-нет-нет! да что же это такое со мной?» Константина будто раздирали на части какие-то обрывки мыслей, фраз, чувств… всё было непонятным и ничто не хотело собираться воедино. Голова вспухла и готова была взорваться при любом удобном случае.

– Послушай, Кейт… мне нужно на пару минут спуститься. Докупить кое-что… – глухо и очень неуверенно проговорил Джон, невидящим взором смотря на жену. Та приподняла бровь.

– Что докупать-то? Я сегодня всё, что нужно, купила и приготовила! Зачем?

– Ну, это необходимо, – прошептал Джон, указывая кивком головы на Дженни. Кейт тут же всё поняла и заговорщически закивала.

– Ладно-ладно… только если это что-то особенное! А то разбалуем её: и так сегодня горы сладостей у её ног…

– Это нечто другое, – взволнованно бросил Константин и, проследив взглядом за Кейт, когда она повернулась, схватил с тумбочки свой бумажник – там и кредитка, и деньги, и всё остальное нужное – и сорвался с места, едва прикрыв за собой дверь квартиры. Зато в общем коридоре закрыл хорошенько… с чего бы так?

О, сейчас Джон понимал чуть больше, чем ничего; состояние было такое, как будто его лихорадило. Предметы плыли перед глазами, голова раскалывалась, внутри груди что-то тошнотворно горело, а в мыслях перебирались за минуту сотни вариантов происходящего и все – неправильные. Ему срочно хотелось увидеть Чеса, спросить его обо всём; даже было сумасбродное предположение, что тот мог знать о причинах таких странных метаморфоз с ним.

И ещё одно Джону было стыдно признавать. Но он признал.

Константин больше никогда не вернётся обратно. Странно, но его пугал собственный дом, собственная семья, собственный город и даже отражение в зеркале. Он хотел убежать от этого всего поскорее; только в Креймере он отыскал нечто похожее на правду, на живое чувство, на яркий образ, пускай и у сегодняшнего Чеса от прошлого едва осталась десятая часть того характера. Но, по крайней мере, таксист был красочной иллюстрацией на фоне граффити-пейзажа города, людей, родных – так казалось Джону. И, быстрым безумным шагом спускаясь с крыльца, он думал только об одном своём спасении: о Чесе Креймере.