Текст книги "На осколках цивилизации (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

– Знаешь, я думаю, что нам завтра или послезавтра, но точно в ближайшее время нужно будет уходить. Наш путь должен продолжаться, Джон, несмотря ни на что. Прошло уже больше недели, и я понимаю, что ты сейчас не в лучшей форме. Но, как мне кажется, если мы выдвинемся в путь, то ты вновь вдохнёшь жизни, свежего воздуха в своё застоявшееся сознание. По крайней мере, оставаться здесь точно нельзя – обстановка буквально вытравляет из тебя прошлого повелителя тьмы. А там ты потихоньку и развеешься… Нет, я, безусловно, представляю, что мне отнюдь не понять твоих чувств, но… всему есть своё время, Джон. – И Джон слышал в каждом слове правду и был бы рад ей поверить, но что-то, какая-то мнимая перегородка или стена, мешала ему перешагнуть на ту сторону, где была жизнь. Наоборот, какая-то злость и казавшееся непонимание Креймером истинного положения дел вскипали в его душе, заставляя отторгать эту и так понятную правду ещё дальше.

– Всему есть своё время, значит… – Мужчина покачал головой, ухмыльнулся. – Ну так что ж? А если времени нет? Если времени для меня больше нет, тогда что? Нет, Чес, ты даже отдалённо представлять не можешь о том, что, какая жопа творится у меня на душе. Оттуда будто кусок оторвали, понимаешь? Больше нет ни дней, ни часов, ни минут – есть какая-то странная субстанция, называемая временем и текущая каким-то своим ходом. Есть вина, лёгшая где-то здесь… – он указал на сердце, – камнем, есть образы, которые оставить в своей голове невозможно, так же, как и мысли; последние вообще разрушают всё изнутри. А прибавь к этому горечь и банальную боль, что выйдет? – Он покачал головой, прикрыл лицо руками, локтями упёрся в колени. – Я не хочу жаловаться, хотя сейчас только что сделал это. Просто нет больше стимула жить, идти дальше, за что-то бороться. Понимаешь? Совершенно.

– Я понимаю. Но более чем уверен, что оно придёт во время всего этого… как аппетит приходит во время еды, знаешь? Просто скажи мне своё «Да», и я сам устрою то, чтобы ты забылся. А тебе нужно забыться, Джон. Ты сам это понимаешь. В конце концов, мы взрослые люди и отчасти знаем психологию. Люди встают на ноги после смерти близких. Даже самые слабые… а ты встанешь точно.

Константин видел, что слова Креймера не лишены смысла: действительно, чего уж всё преувеличивать? Они и вправду взрослые и должны понимать, что полторы недели хватило сполна для траура в наступившей ситуации. Всё равно, рано или поздно, придётся идти, потихоньку вставать на ноги и приходить в себя; всё равно придётся. И чем раньше начать, тем потом безболезненнее будет реабилитация; но самое тяжёлое – это начать. Ведь начало всегда есть нечто новое, а Джон ой как не любил привносить в свою жизнь какие-то новшества…

Но Чес говорил убедительно, поэтому мужчина решился поверить ему, отдаться в полное его распоряжение. Он сказал, что поспособствует его восстановлению, вернёт к жизни, нужно лишь только согласиться в скором времени отчалить отсюда. Джон, конечно, с трудом верил, что секрет так прост, но сам факт довериться Креймеру ему отчего-то нравился; правда, тогда в его голове проскользнула паническая мысль: а не считается ли это сближением? Но теперь совершенно не было выбора – Чес его единственное спасение, причём спасение не вынужденное, а… какое-то желаемое. Да, он и сам желал, чтобы кто-нибудь вот так безвозмездно протянул ему руку и никогда в жизни не напоминал о том, что помог; парень идеально подходил под это определение. Поэтому повелитель тьмы, подумав, посмотрел ему в глаза прямо, пристально и тихо ответил:

– Думаю, отчасти ты прав. Я говорю, что согласен. Но… сам пойми: процесс будет долгим. Это такая банальная, но вместе с тем такая яркая боль… – Константин взборонил свои волосы и закачал головой. – Но я буду верить тебе…

– Спасибо. – Мужчина поднял голову и посмотрел на него: парень светился от счастья.

– Спасибо, Джон. Я уж постараюсь… Короче, раз ты согласен, то выходим завтра вечером. Я соберу все вещи. Путь уже отсюда я провёл – идти что-то около семи километров. Будь готов. – Креймер встал и осторожно похлопал его по плечу. Константин был немного удивлён и уже сам забыл чем, но в ответ лишь мельком кивнул. Тогда ему в голову почему-то пришла мысль, что он сам никогда не благодарил Чеса, хотя было за что, а тот, в свою очередь, говорил «Спасибо» за то, за что и не должен был. Когда парень уже почти вышел из комнаты, мужчина хотел было встать и окликнуть его и наконец сказать, но в итоге лишь встал; встал и задумался: а не подействует ли это ещё пагубнее? Не есть ли это то самое, называемое чёртовым словом сближение?.. В конце концов отказался от затеи и сел обратно.

Конечно, от этого разговора и будущих перспектив легче не стало, боль так разом уйти не могла, но с души упал небольшой камешек – и это было пускай не столько весомо, сколько значимо.

Когда Саманта узнала о том, что они уходят, то поспешила попрощаться с Джоном; она, кажется, говорила что-то о соболезновании, о том непостижимом горе, что рухнуло на его плечи, и пожелала удачи. В общем, Джон её не слушал, а в конце только кивнул и даже ничего не сказал – у него эта долбаная жалость со стороны застряла в горле, как кость у собаки! Он не верил никому, ни единому их чёртову слову! В день похорон он был зол, рвал и метал, многим желающим постоять рядом с могилой сказал отвратительные слова и в итоге прогнал, как животных; только Креймера оставил – ну, тут без комментариев. Парень ни разу за это время не сказал каких-нибудь типичных слов для данной ситуации – нет, он просто поддерживал, и в этой поддержке было куда больше участия, чем в якобы вежливых словах. Константин знал, что это его единственная надежда, единственная ещё не прогнувшаяся опора в этом мире; уже не Кейт, хотя когда-то он её уважал. И он сам даже не понимал, откуда бралась эта только увеличивающаяся злость – нет, не совсем из-за смерти Дженни… Впрочем, предчувствия его никогда не подводили, осталось лишь только убедиться в этом ещё раз. И мужчина уже с циничной усмешкой был готов принять на себя очередной удар судьбы.

Джон стал думать о многом, но ни о чём в частности: мысли разбегались, как стайка тараканов. Они были такими же чёрными, мелкими, противными… Мужчина просто устал держать всё это в голове. Но он много думал о судьбе, о том, что та действительно неравномерно распределила его доходы и забрала всё в самом начале – уж лучше бы на его голову упал камень. Это лучше, чем смерть Дженни; он-то прожил, а она… впрочем, мысли начинались по кругу, и ненависть к себе, словно внутренняя энергия в этом замкнутом цикле, становилась больше и больше. Если бы не предложение Чеса, повелитель тьмы подумал, что и правда бы повесился.

А ещё его и так полное горького цинизма сердце заполнилось до отвала, до краёв этим едким веществом; теперь места для чего-то другого там не было в принципе. Но, впрочем, в этом не было ничего удивительного: всё это обыкновенные банальности, через которые проходит каждый человек после смерти близкого. И он сам – лишь один из тысячи; Господи, как это убого – понимать свою неоригинальность и всё равно идти путём толпы!

Вечером того же дня, в который произошёл и разговор (время стало приобретать более реальные очертания, и это не могло не радовать), Джон после разговора с Самантой (впрочем, он сам не сказал ни слова) сидел на крыльце входа на склад и смотрел в темнеющее небо. Он совсем в эти дни забыл выходить, да и сейчас сидел здесь только по наущению Чеса. На улице было так же, как и обычно; и небо было тем же, и густо-серые облака, и скрывшееся солнце, и деревья – всё то же. Только вот теперь под деревцем в десяти метрах от него лежала его девочка, его милая девочка, под этим самым слегка покосившимся крестом.

Нет, Джон напрасно думал, что тиски покинули его – теперь они были с ним навсегда. Только вот иногда давали отдохнуть, разжимаясь; теперь же, как только он коснулся обжигающей мысли, темы, те вновь сжались, сжались крепко-крепко, даже накалились, и даже зубы пришлось сжать, чтобы не заскулить, как ободранному волку.

========== Глава 14. Возвращение к точке начала. ==========

Если в Вашей жизни пошел дождь, сосредоточьтесь на цветах, которые зацветут благодаря этому дождю.

Радханатх Свами ©.

Константин встал, подошёл к могиле и выравнял крест; кто-то положил красивые цветочки на землю, а венок из них же – на воображаемое надгробие. Мужчина надрывно усмехнулся и вскинул глаза кверху – что-то их стало жечь. Нет, для него было огромной ошибкой – действительно огромной, это без усмешек и преувеличений – заводить семью, любить кого-то, заботиться. Нет, уж лучше вот так: цинично, дерзко, никого не любя. Такие люди самые приспособленные выжить; он и сам таким был, да вот что-то сбилось в его системе…

Но теперь он зарёкся точно на всю оставшуюся жизнь – и больше исключений не будет ни для кого. И тут повелитель тьмы вспомнил об Анджеле: она ведь тоже, по-хорошему, потеряла близкого человека, хоть и не родную кровь, но всё-таки… И тем не менее на её лице ни следа от горя. Джон всегда уважал её за это. Но всё-таки смерть мужа не смерть дочери; это было решающим фактором.

Нервы в последнее время подводили – а успокоиться-то и нечем. Только Константин об этом подумал, как услыхал позади себя шаги и резко обернулся, думая прогнать дерзнувшего прийти сюда, но увидал в десяти шагах от себя Чеса – тот мигом остановился и вопросительно посмотрел на него. Джон вздохнул и отвернулся вновь.

– А, это ты…

– Я помешал.

– Нет. Отнюдь.

– Но ты недавно наорал на кого-то из воспитателей, решившего сходить к могилке Дженни. Я так понял, тебя беспокоить ненужно…

– А сам пришёл… – Мужчина едко усмехнулся; парень тем временем подошёл.

– Да. Я дерзнул, так сказать. Может быть, не убьёшь. – Он усмехнулся и встал рядом, очень близко, почти что касаясь своим плечом его.

– Господи, да ты правда думал, что это правило и на тебя распространяется? Приходи, когда вздумаешь! А лучше останься со мной. Подольше.

Чес, вероятно, хотел спросить что-то об исключении, но вовремя остановился; повелитель тьмы подумал, что правильно. Ибо, честно говоря, он и сам не знал ответа на этот вопрос… Они помолчали минут пять; Джон не знал, что говорить, но чувствовал своим плечом мелкую дрожь его тела и изредка поглядывал на него, на его опущенную голову и помрачневшие глаза, слышал его тяжкие вздохи. И сам не мог поверить тому, что творилось на его собственном сердце – чёрти что, буря, ураган, шквал! Голос парня прервал что-то нараставшее в его душе и предвещающее нечто плохое.

– Можно мне сознаться в кое-чём, Джон?

– Мне-то зачем? – ухмыляясь, спросил мужчина. – Я не святой отец. И ты не на исповеди.

– Я отыскал в магазине сигареты и не смог не закурить. – Константин почувствовал боковым зрением, как Чес резко вскинул голову и пристально на него посмотрел; он сам лишь равнодушно пожал плечами.

– Я не смог. Сорвался. Как-то так. Впрочем, мне уже всё равно – нет ни Бога, ни Рая, ни Ада, никого. А все мы умрём скоро. Так что…

– Завязывай. – Константин тяжело выдохнул и прикрыл глаза. – Лучше отдай мне, а себе поищи никотиновый пластырь. Мне надобнее твоя пачка будет.

Мужчина требовательно протянул руку, и Креймер не мог сопротивляться, потому и достал из внутреннего кармана пачку сигарет. Правда, перед тем как положить, помедлил, но всё-таки сделал это. Джон мельком пробежался по названию и усмехнулся – его любимые. Как будто Чес не себе покупал, а ему; мужчине и правда не хотелось курить, но в настоящем равнодушном ко всему состоянии он не смог этого не сделать.

– Ты-то отчего так переживаешь?

– Не знаю, Джон… – говорил шёпотом, опустив голову и осторожно качая ею, причём ответил так быстро, будто давно ожидал этого вопроса. – Я увидел её в первый раз, но… она ведь совсем не жила, – его шёпот стал сдавленным, будто это давалось с трудом, – Она была просто ребёнком; всего три года! Да я себя до трёх даже не помню, а тут… – Он помотал головой и резко взъерошил волосы. – Нет, я вообще не понимаю, каково может быть тебе.

Константин лишь выдохнул, но промолчал. Вновь поднялся ветер и зашуршал в листьях дерева над ними; цветы пригнули свои лепестки, а венок слегка закачался. Джону казалось это зрелище всё невыносимее и невыносимее, поэтому он неожиданно развернулся и пошёл прочь от могилки. Чес, судя по всему, проводил его вопросительным взглядом, немного подождал и пошёл за ним; между тем повелитель тьмы уселся на крыльцо, с которого пришёл сюда, и принялся доставать сигарету. Креймер молча протянул ему зажигалку; Константин подумал о том, как тот умудрялся всё понять с полуслова, потом с некоторой горечью вспомнил о былых временах и взял в руки красную дешёвую зажигалку. Помнится, у него самого в далёком прошлом была дорогая чёрная блестящая зажигалка Zippo, которой он любил щеголять; но теперь что – теперь оставалось только это.

Джон не особо помнил, с какой лёгкостью проделал эту процедуру, но всё шло почему-то как по маслу: и зажигалка ровно легла между пальцами, как будто была его составляющей, и огонёк зажёгся сразу, и сигарета затлела буквально за две секунды, и первый вдох едкого дыма оказался не таким уж непривычным – мужчина лишь пару раз с непривычки кашлянул, а дальше затягивался как давнишний курильщик. Всё в этом было знакомо, и нет, он вдохнул не просто сигаретный дым, а прошлое – оно оказалось таким же едким, горьким, но почему-то приятным. Всё было как прежде, Джон будто бы смог этим курением восстановить прошлую картину своего маленького мирка: Чес – рядом, а сам он – курит. Ну, не так ли, как в прошлом? Правда, три с половиной пропавших впустую года застряли в его мыслях бесконечным циклом; они были не только у него, но и в глазах Креймера – они столкнулись взглядами, и парень посмотрел понимающе, но вместе с тем в его взгляде было что-то такое, говорившее «Но нет, это не совсем так, как в прошлом; этим ты свои раны залечишь не полностью». И Джон, что уж говорить, знал это. Знал, что случайной затяжкой не исправишь положения, не возвратишься туда, в беззаботный, но такой далёкий мир, не изничтожишь на душе огромную опухоль боли и не заполнишь белёсым дымом место в сердце, раньше отводимое для Дженни. Ни черта этой сигаретой не сделаешь; но мнимая ностальгия давала мнимое успокоение. Пускай так.

Чес давно уже сидел рядом, а солнце совсем ушло, и стало гораздо темнее. Облака дыма красиво рассеивались в воздухе; в лёгких приятно жгла смола, а во рту было мерзко и горько. Джон не отводил взгляда с креста и отчего-то в тот момент подумал, что ничегошеньки не помнил о том, что делал в последние дни. Это было как-то странно, а между тем прошло девять дней. «Странно…». Константин заметил, что часто стал думать лишь какими-нибудь одиночными словами-наречиями, но не больше. Да и вообще он изменился.

– Будь завтра готов к вечеру, ладно? И приведи себя в порядок… – Мужчина отчего-то провёл по подбородку и ощутил жёсткую щетину. – Воды хватит… Выйдем в семь вечера. Еду и остальное я соберу завтра…

– Я сам соберу, забудь. – Джон выдохнул дым и кратко глянул на него. – Лучше отдыхай. Я ведь в долгу.

– Заботишься? – насмешливым тоном спросил Креймер и тихо рассмеялся. Константин подумал об этом и тоже усмехнулся – губам было непривычно это делать. Но с тех пор атмосфера стала какой-то приятной – знаете, в такие моменты хочется сказать, что ты дома. И он действительно был дома. Всегда, когда рядом находился парнишка.

И за такое, почти что самое важное в нашей жизни, Джон ни разу не сказал ему спасибо. И сам он понимал, что ещё долго не сможет сделать этого. Было ли стыдно? Кажется, да. Но парень, вероятно, догадался уже и об этом.

– Не пойми меня неправильно, Джон, но, увидев смерть, я подумал почему-то о своей собственной…

Мужчина поморщился, но не остановил.

– Мне страшно не само понимание того, что когда-то я умру, а то, что я не скажу нужного и нужным людям. Это страшнее всего. Но положение труднее в моём случае оттого, что я не знаю тех самых слов, понимаешь? Я не знаю, например, что говорить тебе или кому-нибудь ещё! Я примерно чувствую эти слова, но… но не знаю их. Парадоксально?

– Нет. – Константин покачал головой.

– Думаешь? – Чес выдохнул и опустил голову. – А мне тошно от несказанного. К тому же, разговор я завёл не просто так: все мы в огромном риске умереть. А особенно, когда видишь это совсем близко, буквально на глазах… – Он замолчал, в конце уже перейдя на сдавленный шёпот: – То начинаешь верить, что и сам когда-нибудь… также. А в реальности останется от тебя ноль, круг от бублика. Все твои мысли уйдут вместе с тобой под землю, а другие, нуждающиеся в них, их так и не узнают.

– Но ведь не совсем ноль… не совсем. – Повелитель тьмы потушил сигарету и глянул в небо. – Если люди были нужные, ты всегда говорил им то, что хотел, действиями. Это закон. Я считаю… Слова. Что слова? Посвистывают они мимо.

– Ты считаешь, это закон?.. – задумчиво спросил Креймер и хмыкнул, а потом усмехнулся. – Как у тебя близко находятся законы и собственное мнение. Впрочем, что за бред мы несём? Может, вернёмся?

Джон покачал головой и продолжил смотреть в тёмное густое небо; Чес пожал плечами, но покорно остался. Этот разговор был их своеобразной собственной метафорой, разгадка которой была до ужаса проста: там было и то самое спасибо, не сказанное Джоном, и опасения Чеса, и развеивание их Джоном, чуть ли не явно говорящего о том, что он видит прекрасно всю заботу и ценит её. Но говорить вслух и прямо – не, не для них. Это закон. Они так считают.

Между тем время летело быстро, и вечер склонялся к ночи; Константин и правда не понял, почему так быстро прошло это время. Больше они ни о чём не разговаривали; повелитель тьмы через некоторое время решил закурить ещё одну сигарету. Тогда же огоньком от зажигалки посмотрел на часы: пять минут первого. Он негромко присвистнул, вновь удивился тому, с какой космической скоростью движется время и выдохнул очередное облако дыма; стало хорошо, будто даже спокойно, но Джон знал, какой же это обман, особенно когда источник удаления тревоги – сигарета. Могилка скрылась в сумраке, лишь чёрные ветки дерева топорщились на синем бархатном фоне. Повелитель тьмы не знал, откуда у него такие красивые сравнения в голове – это ведь мало сказать, что не к месту.

Циничный настрой сменился на более спокойный, смирившийся. Джон Константин впервые наслаждался, а не просто отдыхал; наслаждался запретным, вновь заглатывая зачаток рака в свои лёгкие. Да даже если тот вновь разовьётся – всё равно! Всё равно рано или поздно подыхать, к тому же, теперь он навсегда лишён своей любимой работы. «А Чес ведь правильно говорил… раз такое случилось, уж наверняка нет ничего, во что я раньше верил, что раньше видел собственными глазами. И оно всё разрушилось: Небеса перекрылись грозовой тучей, Ад совсем закипел и испарился… Ужас!» Мужчина усмехнулся и, прикрыв глаза, выпустил виток дымка. Теперь скорее всего не то что демоны – сам Люцифер навряд ли сунется на землю; ах да, и наш ведь земной мир рушится к чертям. Короче, сейчас все инстанции переживают не лучшие времена; однако Константин уж давно не слышал в своей душе отклика высших сил, не видел свои способности вживую, поэтому вера угасала, как уголёк на конце его сигареты.

Джон искривил губы в каком-то странном подобии улыбки и затянулся слаще прежнего; картина маслом называлась «Дорвался». Чес сидел рядом, очень близко, почти что в тридцати сантиметрах от него. И какого дьявола он вычислил это расстояние так точно? Если б мужчина только знал! Впрочем, обращение внимания на мелочи присуще не только ему в таких отвратительных ситуациях. Креймера было плохо видно в темноте, но он не двигался и даже ни разу не начал разговора; повелитель тьмы тихо окликнул его – не отозвался. Заснул.

Константин почему-то едва сдержал усмешку и откинул голову на стену. «И ведь охота ему сидеть здесь, на холоде? Знает же, что я такие сентиментальные вещи не одобряю… Господи, что за идиот!». Но мужчина не чувствовал раздражения – наоборот, что-то тёплое, слишком, слишком приторное для возникшей ситуации разливалось в его груди, на сердце; и такое приятное, до одури, будто в один миг исполнились все его мечты. А может, и исполнились?.. Может, всё вот это вот вокруг уже и есть мечта? Естественно, исключая смерть Дженни… Но всё-таки? Неужели его идеал состоит только из сигарет, дыма, цинизма, верного водителя и какого-то ужаса вокруг? Но если серьёзно, Джон был доволен, хотя в любую секунду готов был променять всю эту идиллию на живую Дженни рядом с ним.

Но то тёплое ощущение, ещё тлеющее на его душе, не давало покоя. «Боже мой, что за банальщина?». Константин не знал, как это объяснить, и в итоге благополучно забил, подумав… впрочем, ничего не подумав и продолжив курить.

Отчего-то теперь мужчина старался курить тише: тише вдыхать и выдыхать, осторожнее щёлкать зажигалкой. И он старался не находить причин тому у себя в голове, в этом воспалённом храме искусного бреда; он теперь вообще боялся чему-либо давать оценку, т.к. сейчас уж точно всё дерьмо всплывало наружу.

Джон отчаянно прислушивался к дыханию соседа рядом: дыхание спокойное, равномерное… оно усыпляло. Сам Креймер опустил голову на грудь; повелитель тьмы изредка на него поглядывал. Что-то было в этом особенное, непередаваемое, блаженное; Константин был готов уже уснуть и сам, и даже затушил сигарету и склонил голову вперёд, как ощутил нечто тёплое, коснувшееся его предплечья, а потом и плеча…

– Чес? – Джон проговорил шёпотом и понял, что это не зря – парень мог услышать и проснуться. Вопрос вырвался сам собой, мужчина даже думал, что это у него в мыслях. Однако оказалось, что Креймер, опираясь спиной о стену, провалился в сон глубже, потому и, расслабившись, соскользнул вниз; так и нашёл головой плечо, а то бы запросто скатился на пол.

Константин осторожно придвинулся к нему, чтобы бывший водитель не тянулся за ним; ну, короче говоря, чтобы тому удобно было, и никакими синонимами это не заменишь. Но Джон даже эту самую малость готов был скрывать – не в его характере. Поэтому как-то так, вдвоём, слишком мило для общей обстановки, они просидели, кажется, всю ночь. Мужчина выкурил целую пачку и не был удивлён этим и плохим самочувствием – голову закружило, накинулся яростный кашель, который, к тому же, пришлось сдерживать до слёз в глазах, чтобы не разбудить рядом спящего на плече. Но Чес ни разу не шелохнулся – лишь продолжил мирно сопеть, иногда двигая головой, чтобы было поудобнее. Сигаретный дым его нисколько не смутил; Джон был рад этому, ведь в ту ночь в небо над ними постоянно взмывались сизые горькие облака…

Стало невероятно хорошо и, Господи, наверное, так хорошо не было никогда! Повелитель тьмы готов был поклясться в этом и, вероятно, по этой причине и усмехался. Честно признаться, курение помогло. Якобы. Иллюзорно. Но Джону тогда сполна хватало и этой помощи; теперь вместо пустоты и безысходности всю грудную клетку заполнила медленная смерть. И это оказалось куда приемлемее; Константин припомнил цитату: «Курение – медленная смерть! А мы никуда и не торопимся…» Он усмехнулся и опёрся головой о стену.

Правда, больше повелитель тьмы задавался другим вопросом: почему ему вдруг стало так относительно хорошо? Ни с того ни с сего? Неужели серьёзно всеисцеляющая сила ностальгии? Или нечто другое? Джон лишь снова запутался и устало покачал головой, отбросив пачку в сторону и прикрыв глаза. Начало́ сильно клонить в сон, наверное, было уже что-то около третьего часа ночи; Константин отчего-то не стал будить парнишку, понимая, что так гораздо лучше, хотя снаружи ночью и было прохладно. А спать, опираясь о твёрдую стену и плечо, наверняка неудобно. Однако, изредка поглядывая на Креймера, Джон увидел, что тому было вполне хорошо. Значит, нет смысла в принципе менять что-либо. Эта, чёрт возьми, прокуренная ночь сегодня только их!

***

На утро Джон проснулся от промозглости и непомерной влажности: вздрогнул и, едва не чихнув, открыл глаза. Был, наверное, уже седьмой час, и рассветало всё лениво и не спеша – ещё вокруг было серо и мутно, не было понятно, где туман, а где небо, всё выглядело как одна грязная тряпка. Жутко болела спина, да и что говорить – все мышцы; весь он промозг до костей, а едкий привкус горечи до сих пор стоял во рту. Тело не слушалось, и Константин кое-как сумел подёргать пальцами; Чес тем временем продолжал мирно спать на плече; оно, кстати, ныло сильнее всего, но мужчина был готов просидеть так ещё хоть пять часов, пока бы Креймер не проснулся.

Повелитель тьмы с радостью нашёл последнюю оставшуюся сигаретку в пачке и сладостно её закурил; ну, не счастье ли, когда есть, чем травиться с утра пораньше? Вновь сизые облака, как голуби, взлетели вверх; Джон смотрел на них, потом на могилу Дженни и снова наверх: как же хотелось верить, что она в Раю. Хотя она точно в Раю… если тот существует. Мужчина не заметил, как Чес рядышком стал неприятно морщиться и мелко-мелко чихать; лишь когда с его стороны раздались слова, Константин заметил.

– Джон? – Он сонно протянул имя, ещё держа голову на его плече и будто приходя в себя. Потом резко вскочил, ударившись лбом о голову мужчины, и, потирая и извиняясь, удивлённо хлопал глазами.

– Это что, мы тут всю ночь просидели? – Чес был настолько нешуточно удивлён, что Джону стало смешно.

– Да. Ты заснул, я не стал будить. – Повелитель тьмы затянулся и сладко выдохнул дым. – В общем, не скажу, что это было круто, но вполне приемлемо. Я даже, кажется, тоже спал…

– Ты бы это… сбросил меня с плеча что ли… – Креймер отвернулся и заговорил невнятно, будто смущаясь. – А то неловко получилось…

– Да забей! Нормально всё.

Чес кивнул и больше не спорил. Они помолчали минут пять, потягиваясь, зевая и стараясь отогнать сон и размять окостеневшие конечности. Креймер вероятно заметил пустую скомканную пачку от сигарет, а потом и окурки недалеко от Джона, и тихо проговорил:

– Всё выкурил? Ты неисправим. – Потом, подумав, добавил: – Нельзя же так…

– Да… – беспечно ответил Константин, смотря в небо. – Нельзя. Но, знаешь, мне теперь как-то всё равно. – Помолчал, подумал и повторил тише: – Всё равно… что так, что эдак. Всё равно помирать.

– Больно меланхолические мысли у тебя с утра пораньше. Пойдём лучше обратно. Начнём собираться, как-никак. И, думаю, нужно будет выйти раньше… определённо раньше.

Чес, вставая, похлопал его по плечу и вернулся в магазин. Джон решил ещё немного побыть здесь – попрощаться с дочерью окончательно. Ведь никто не знает, вернётся ли он ещё сюда или нет…

Точнее, это он решил уже давно, что не пойдёт… не вернётся. Не потому, что не сможет, а потому, что… не выдержит ещё раз; максимум – после всего этого ужаса (если он, конечно, закончится) придёт перехоронит Дженни. Но стоять над её маленьким надгробием… слишком! Мужчина знал наверняка, что это более чем тяжко; эта мысль и это осознание после такой спокойной и согревшей сердце ночи показались слишком резкими, будто ведром холодной воды на голову. Поэтому он встал быстро, сию секунду, и поплёлся вслед за Чесом. Перед тем, правда, обернулся через плечо и кратко посмотрел на вновь покосившийся крест; «Надо поставить…» – подумал, хмыкнул, чему-то почти безумно ухмыльнулся и развернулся, побрёл обратно, так и не выравняв крест.

Вскоре по наущению Креймера Джон таки набрал себе воду, умылся, побрился; когда проходил по общему залу, то замечал на себе изумлённые, даже побаивающиеся взгляды. Впрочем, то результат его прошлых десяти дней… А ещё, кажется, Саманта сказала ему что-то взволнованное об его с Чесом исчезновении этой ночью. Константин лишь усмехнулся, но не ответил ей ни слова; было очень необычно с её стороны, кстати, заговаривать с ним – он ведь теперь заимел статус грубияна или кого ещё… от него теперь буквально шарахались. Но Джону… в общем, это не нуждалось в комментарии.

Чес неожиданно решил передвинуть время выхода на одиннадцать утра, вместо вечера; повелитель тьмы был благодарен ему за это, потому что, наверное, и дальше находиться здесь (а здесь – это была комнатка Дженни, ибо больше негде) было тяжко, равносильно пережёвыванию старого и чревато различными последствиями; если не отпустить сейчас, значит, уже никогда. И мужчина, хоть и ощущал себя ужасно и убито, порешил идти дальше, жить дальше, хотя та жизнь представлялась смутной и бесцельной. И почему-то в сегодняшнюю ночь Джон понял это остро – это решение и то, что… банально, да, но кто-то нуждался в нём. И этот кто-то намекал ему об этом не раз; да и сам он понимал, не дурак всё-таки.

С затёкшими спинами, с бледными лицами и будучи плохо выспавшимися, они вышли даже на полчаса раньше; не терпелось убежать отсюда, по крайней мере, Джону точно. Свой траур он отсидел, а затяжное провожание души могло вполне в его случае перерасти в крайнюю степень безразличности ко всему на свете (даже к себе). Поэтому бежать чем быстрее, дальше, тем лучше.

Перед самым-самым выходом, когда их немногие вещи были собраны, Константин не смог удержать себя и захватил пару пачек сигарет – пагубная привычка и была на то, чтобы вызывать жёсткое болезненное привыкание и не отпускать долгое время. Мужчина был рад находке, но посвящать в это Чеса не решился: тот мог сорваться вновь, а повелитель тьмы хотел видеть его здоровым, лишённым всяких вредных привычек. Потому что его водитель издревле был таким чистым и святым, а тут… не совсем у него вязался в голове образ ангела с сигаретой во рту. А то, что Чес был ангелом, и сомнений не находилось…

В их распоряжении был всего один рюкзак, тот самый, из детсада; кажется, в нём кто-то ещё недавно припомнил свой, но Джон как всегда проигнорировал это высказывание, понимая, что в данной обстановке уже никому нет дела до порядка. И до них всех. Поэтому кто умнее и смелее, тот и выживает.

Константин впервые в жизни, когда они подходили к крыльцу магазина, вспомнил о ранах Чеса и о том, что парнишке приходилось перевязывать себя всё это время, а это доставалось ему с трудом, и ощутил… нет, не стыд, но просто какой-то лёгкий, будто укус комара, укол в своё сердце. Но не больше. Мужчина оглянулся на парня и без всяких предисловий спросил:

– Как твои раны? – Чес обернулся очень удивлённым, потом едва выдал смешок за кашель и ответил:

– Уже почти зажили…

– Ты смеёшься. Да, этот вопрос припозднился, но лучше поздно, чем никогда. – Повелитель тьмы пожал плечами и толкнул дверь. Креймер теперь тихо улыбался.