Текст книги "Печать Древних (СИ)"
Автор книги: Johann Walcvur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)
Наёмники словно тоже проводили последние дни в Ветмахе, на это раз скупив почти всё, что Сев выделил на ночь на продажу. Весть о том, что драконоборцы будут бить Проклятие Ветмаха, разлетелась чуть ли не по всему городу, и посетители пили в первую очередь за погибель зверя.
Снова хлопнула дверь, и Сева это уже начало раздражать. Он выбрался из подсобки, крикнул старухе Варре, чтобы возвращалась на кухню, а сам направился к стойке.
– Беллис, ты? Жива? – с большим облегчением и радостью выпалил кабатчик. Постояльцы разразились криками и тостами.
– Сев, нет… Эта тварь…
Радостные крики заглушил вопль Варры. Кабатчик и представить не мог, что его маленькая старуха-посудомойщица могла так громко кричать. На мгновение повисла тишина, а потом кто-то из наёмников подскочил, опрокидывая стол, побежал к выходу. Сев не заметил, сколько бравых головорезов успело покинуть таверну: дверь захлопнулась, её чем-то прижали так, что даже три мужика не смогли её выломать. Когда стало понятно всем, что выхода нет, наёмники ощетинились мечами и топорами.
– Не управились драконоборцы, – отметил кто-то. – Накликала твоя баба беду, Сев. Теперь всех нас порешат.
Заскрипела половица, и дверной проём на кухню загородила косматая тень. Вмиг погасли все свечи и потускнело пламя в очаге, и алые глаза сверкнули в полумраке. Чудовище с кошачьей грацией скользнуло к стойке. Сев интуитивно схватил Беллис за руку, дёрнул, заваливаясь вместе с девкой за опрокинутый стол.
Гахтар выпрыгнул в центр залы, воинственно и страшно закричали наёмники. Спрятавшись, Сев не видел, как чудовище разрывало на части пятнадцать крупных мужиков, вооружённых до зубов. Слышал только крики, звон падающего железа, мольбы и ужасные вопли умирающих, хруст костей и хриплое рычание зверя. Взгляд кабатчика упал на лестницу второго этажа. Если боги дали бы время, он вместе с Беллис успел бы добраться до открытого широкого окна.
Сев судорожно выдохнул, повернулся к девке и чуть было не выругался: она смотрела на него отрешённым взглядом, сжимая в одной руке нож, другой вцепившись в него. Одними губами Беллис произнесла «прощай» и вогнала лезвие себе под челюсть. Сев всё-таки выругался, в его лицо брызнуло кровью, а пальцы девушки впились в его ладонь, не желая отпускать. Звуки боя стихли, гахтар услышал возню, царапая доски пола, он приблизился к столу.
«Мой отец погиб как мужчина, а я?», – зло подумал кабатчик и вскочил на ноги, всё ещё держа умирающую Беллис. Он развернулся, в ноздри ударило мертвечиной, и увидел безумные глаза чудовища над головой. Всего мгновение они смотрели друг в друга, как вдруг жалобно завопили петли вышибаемой входной двери. Залу осветило пламя, и гахтар рухнул куда-то вбок. Сев вздрогнул, вырвался из хватки Беллис, освобождая место для драконоборцев.
Аарон снова изрыгнул пламенный столп, блеснуло в огне серебро. Памире забежала с кухни, прыгнула на остатки стойки кабатчика и пустила стрелу, первой же погасив один из алых глаз навсегда. Гахтар пронзительно взревел, прыгнул на Хеймерина, но его на лету подрезал Аарон кончиком посеребрённого меча. Памире пустила ещё одну стрелу, попав чудовищу между ребёр. Оперевшись на передние лапы, неуловимым движением гахтар сбил тазом подскочившего к нему Хеймерина и скользнул к Памире. Рунарийка спустила тетиву, промахнулась и, повесив лук за плечо, отскочила в сторону. Затрещала древесина, груда, бывшая когда-то стойкой Сева, рухнула вместе с чудовищем.
Аарон двумя скачками оказался рядом, перехватил двумя руками меч и обрушил удар на выступающую из деревяшек гриву. Памире вынула короткий меч и поспешила на помощь. Груда словно взорвалась, разлетелись доски в сторону, тяжёлым куском одна врезалась рунарийке в живот, и та свернулась пополам. Гахтар встал на задние лапы и накинулся на старшего драконоборца. Аарон отступил на пару шагов, замахнувшись мечом, ребром полоснув шею зверя. Чудовище, тяжело рыча, проигнорировало удар, поддело руку, держащую клинок, и выбило его. Аарон зашипел, полыхнул пламенем, словно раненный дракон, выхватывая обычный меч из ножен на поясе.
Сбоку к зверю неулюже подкрался Хеймерин – помещение с кучей развалин от столов и стульев оставляло мало места для манёвра. Словно змей, он ужалил драконьим мечом гахтара в бок, зверь покачнулся, и тогда Аарон ринулся в атаку. Неизвестно, сколько сил оставалось в старшем драконоборце, раз он решился на такую отчаянную попытку сокрушить смертельно опасного и демонически живучего врага. Чудовище, оперевшись на хвост, устремилось к нему навстречу, не обращая никакого внимания на раны: меч вошёл между лапой и головой зверя с чавканьем, но острые клыки настигли шею драконоборца. Крик Аарона захлебнулся, пламя оросило спину зверя, сжигая там тёмную пелену, и тот откинул тело в Хеймерина, вываливая из нижней челюсти кусок кровоточащего мяса.
Памире, потеряв клинок, нашла в сумраке лук совершенно случайно, стрела сразу легла на его плечи, тетива рассекла пальцы, и ядовитый наконечник впилася в зверя, поразив его чуть выше светящегося в темноте глаза. Гахтар оглушительно взревел, махнул лапой, вырывая древко, и его тень мелькнула в дверном проёме, выходящем на улицу. Хеймерин, вскрикнув от злости, всего на мгновение склонил голову над Аароном и, сжав драконий меч, словно гончая, пустился в погоню.
Памире тяжело выдохнула, наложила стрелу, переводя взгляд с павшего соратника на сжавшегося в углу Сева и окровавленную Беллис, и бегом покинула таверну. Аарон вдалбливал в неё с самого первого дня знакомства – не жалеть соратников, ибо умирать в борьбе со злом – высший долго каждого драконоборца. Она нехотя выучила урок, но всё же горечь поцарапала рунарийку. А горечь рождала месть.
Улицы оказались пустынными: Терамин хорошо, в отличие от некоторых его солдат, выполнял свою работу. След гахтара вывел драконоборцев на главную улицу, где жители в панике разбегались по домам, только завидев несущуюся с безумным рёвом теневую тварь.
Хеймерин послал впереди себя морозный воздух, но гахтар, даже израненный, был стремителен, льдом сковало кисточку его хвоста. Памире присела на одно колено, восстанавливая сбившееся дыхание, выстрелила – промахнулась. Её соратник бежал, не останавливаясь. Зверь направлялся к воротам, через которые драконоборцы прибыли в город прошлым вечером. Памире закинула лук на плечо, побежала по пустой улице вслед соратнику. День уже давно перешёл в вечер, алые сумраки сгущались, и лишь единицы могли попасться на глаза страшному городскому чудовищу, но, если и так, его минуты сочтены.
У ворот стоял патруль из пяти стражников. Двое, увидев приближающийся кошмар, убежали прочь, остальные прижались к стенам, крикнули на смотровую площадку, откуда ответили залпом стрел, спустилась парочка самых смелых. Хеймерин снял цепь с клинка, вонзил его в расколотую плитку площади. Гахтар развернулся, клацнул зубами, его глаза налились ужасной злобой.
– Пора умирать! – крикнул Хеймерин.
Цепь блеснула в алом сумраке, её кончик с хлопком ударил по пасти чудовища, и то сорвалось с места. Хеймерин отскочил, кувыркнувшись, и Памире послала стрелу, что вошла в хребет порождению ужаса. Гахтар не издал ни звука, прихрамывая на переднюю ногу, бедро которой было поражено последним выпадом Аарона. Он осматривал противников – его взгляд задержался на одном из стражников, и тот, выронив копьё, побежал в башню ворот.
Хеймерин взмахнул цепью – промахнулся, и на зверя накинулись стражники. Гахтар скользнул, словно кошка, повалил одного, хрустя его костями и звеня пластинами кирасы, ушёл от удара, распорол шею другому. Памире наложила последнюю стрелу, покрытую ядом, присела, хорошо прицеливаясь – зверь игрался с лучниками, постоянно меняя позицию, переваливаясь с бока на бок. Хеймерин снова выдохнул ледяным огнём, инеем покрылась морда чудовища, с носа его перестала капать чёрная смолистая кровь. Драконоборец выпустил кончик цепи, распарывая зверю морду, и тогда гахтар вцепился зубами в серебристые колечки, дёрнул на себя. Хеймерин упал лицом вниз. Памире выстрелила и громко выругалась – снова промах, будто бы оно чарами отводило таекторию полёта стрелы.
Гахтар рванулся к ней, хрипло дыша. За ним вонзались стрелы стражников ворот, но ни одна не могла поразить цель. Памире отпрыгнула вбок, вытаскивая из ножен короткий меч. Чудовище развернулось, скользнуло к ней, и серебряная цепь, засвистев в воздухе, опутала его шею. Рунарийка обрушила на него меч: гахтар только этого и ждал, набравшись сил, он рывком поднялся на задние лапы, передние выпустив вперёд. Острые крючковатые когти впились Памире в плечо, царапая кости, и удар обрушился сбоку, разрывая кожаную кирасу под рёбрами. Зверь не стал её потрошить, у него не хватило бы времени на такую забаву, и потому он просто откинул рунарийку в столб. Адскую боль заглушил звон в ушах, в глазах заискрилось – Памире поняла, что больше не встанет и запрокинула голову к чудовищу.
Гахтар дёрнул шеей, на него навалился Хеймерин, и тогда зверь ударом снизу распорол тело драконоборца наискось. Глаза его полыхнули светло-голубым, словно выпуская энергию, и он мешком упал на покрытую тонким льдом площадь, сворачиваясь в калачик. Чудовище победно взревело, повернулось к воротам: те в тот самый момент раскрылись настежь – и сорвалось с места. Стража посылала стрелы, но лишь пара из них нашли лохматое туловище, и гахтар молнией пересёк арку ворот, пропадая где-то в потёмках предместий. Памире выпустила пар изо рта, вздохнула в последний раз, и наступила темнота.
***
Предместья утопали в вечерней тишине, на крыши домов, испытанных холодным градом, падал пепел города вперемешку со снегом. Жители разбежались по домам, ополчение предпочло сидеть в тёплом трактире и потягивать эль, а стража не стояла у ворот, чтобы принимать гостей, которых, впрочем, в предместьях уже давно не было.
Энард пробирался первым, пересекая остатки фермерских угодий, ныне покрытых скользкой, с налипшими хлопьями пепла и снега ледяной корочкой. Он решил держаться подальше от стен Ветмаха, и потому группа долгое время блуждала вдоль бурного русла Реи, пока наконец не показался мост, от которого вела прямая дорога на ворота.
Все молчали, и Амалии это впервые было по душе. Раньше, чтобы отвлечься и заполнить пустоту от амнезии, она слушала разговоры между отрядом Ардиры, но теперь пустотой иной она наслаждалась. «Смерть случилась», – как говорил Фирдос-Сар. Пожалуй, теперь-то Амалия его понимала, полностью понимала и отчасти принимала. Билось ли теперь её сердце, была ли она снова такой же мягкой смертной, жизнь оборвать которой – лишь одно ловкое движение? Секрет собственного воскрешения ещё предстояло узнать, и Амалия готова была его принять независимо от того, в какое чудовище её превратила смерть.
Трактир в предместьях – старое, квадратное, двухэтажное, типичное для цинмарских гостиниц здание, зала первого этажа – общая гостиная, на втором – комнаты, три из которых были куплены отрядом с запасом недели на две или три, Амалия уже не помнила. Друг за другом, скрипя крыльцом и дверью, группа вошла в душное после мороза на улице помещение, где собрались всего лишь четверо селян, расположившись у камина. Сенетра сразу же потянулась к пустой стойке и принялась колотить по ней кулаком, выглядывая хозяина, худощавого мужчика средних лет с длиной чёрной бородой.
– Гарис! – попыталась крикнуть рунарийка, но из-за болезни у неё получился какой-то хриплый вопль. – Где он, мать его?
– Так на втором этаже, господа, – произнёс один из ополченцев. – Потерпите, ради всего святого, скоро спустится…
Сенетра мрачно посмотрела на них и присела, приложив ладонь ко лбу.
– Мужики, какие новости из города? – развернулся к ополченцам Антониан. – Мы сами не местные…
– Из наёмников, что ли? – хмыкнул самый старший из них. – Ну-ну… Зря пришёл, рунариец. Префект Катилус мёртв. В городе, значится, бунт. Бунтуют они из-за какого-то чудовища, что сегодня сбежало через открытые ворота. Рыскает теперь где-то в округе. Прокляни этих олухов, Владычица Аромерона… Трёх драконоборцев завалил, что вчера прибыли по его душу.
– Драконоборцы мертвы? – разочарованно спросила Амалия.
– Да, госпожа, насмерть, – фыркнул старший. – У меня сын выскользнул тогда из города, вслед за чудищем… Не побоялся же… первого они где-то в городе потеряли, другого, мужика, выпотрошило, а бабу их легонько так уложило, её убирать меньше придётся. Ну, если Петеру верить, конечно. И выскользнул из ворот…
Антониан и Сандрия повернулись друг к другу и с ужасом слушали рассказ. Пару часов они лазали вокруг предместий, и гахтар мог в любой момент напасть и разорвать их на части. Убить трёх солдат Ордена Драконьей Погибели – на такое не каждый дракон способен. Но чудовище сделало это и вырвалось на волю только с одной целью. Уничтожить все недобитки.
– Буквально на час, а то и меньше ворота были открыты, потом снова закрылись, – продолжал старший ополченец, болтая пинтой и с важным видом разглядывая содержимое. – Петер говорит, крови было… потрохов. Кто под коготь попался, все мертвы. Может, он успокоится и убежит, а, мужики?
– Да хрен там, – сплюнул его соратник. – Боги на нас зуб точат. Вот увидишь, начнут девки пропадать…
– Сплюнь ещё раз, помело! – оборвал того старший. – Наши дома все месячные невзгоды не тронули, даже урожай – какой-никакой, а самый богатый за четыре года собрали, – он повернулся к Энарду. – Вот такие дела, господа. Хотя… опять же слухи…
– Ничего, выкладывай, добрый господин, – произнесла Амалия.
– Нынешний префект, Ганард Анахет собрал тысячу мечей и выходит в поход на Арецетову Рожь, что в десяти верстах отсюда. Утром войско двинется на помощь леди Ветер, нашей новой леди.
– Что ж, – наконец, заговорил снова Антониан. – Спасибо, добрый господин. Делать нам здесь и вправду нечего.
– А то ж, господин…
Он повернулся к стойке, опёрся локтями о столешницу. Амалия подняла голову к потолку: что-то недобро скрежетал трактир предместий, ветер бил по ставням верхнего этажа, завывал в его полупустых помещениях. Заведение было совсем другим, нежели пару недель назад…
Лестница оповестила всю залу, что по ней спускались, громким скрипом. Гарис, спрятав руки под фартуком, с задумчивым видом, словно считая ступеньки, вёл за собой укутанного в плащ человека, обвешанного сумками. Спутник трактирщика бросил ленивый взгляд на ополченцев, перевёл его на стойку и замер, будто увидел призраков. Амалия почувствовала неприятную сухость во рту, узнав на нём оплавленную маску спирита из башни.
– Сенетра? Ирма?
***
Вильмонду изначально не понравилась идея с его участием в убийстве, и с каждым днём он всё больше сомневался, что такое вообще возможно. Эриганн держал в гвардии десять проверенных громил, что неусыпно хранили покой их господина, щедро платившего жалованье чуть ли не каждый день. Пару раз мортус собирался с силами, прохаживаясь по лагерю во время привалов или отъезжая подальше от войска на марше.
– Убей, – бурчал себе под нос Вильмонд. – Я – мортус, а не убийца… и Теневал не в счёт. Хотя кого я обманываю…
– Эй, ворон! – окрикнул его кто-то из всадников. – С богами разговариваешь?
– Подсчитываю, сколько мертвецов закапывать буду, – отмахнулся Вильмонд, и наёмники загоготали на всю округу.
Арецетова Рожь же лишалась жителей по мере продвижения войска: звери от мала до велика разбредались прочь с будущего поля сражения. Аорин тиль Валлех вёл почти две тысячи солдат, дабы убивать врагов Эриганна из Ласанны, с десяток крупных осадных орудий, полтысячи лошадей. Пожалуй, битва во Ржи могла бы стать первым более-менее крупным сражением в Нижней Норзрине за последние годы Тёмного Века.
Вильмонд откровенно любовался заснеженными полями, руинами и перелесками Арецетовой Ржи и поймал себя на мысли, что Цинмар уже второй месяц как жил в новом году: к первому снегу народ уже собрал урожал, вспахал пригодные для посева делянки, подготовился к морозу, отдавая землю на растерзание зимы, и, быть может, в новых реалиях даже не заметил окончания года, ещё одного в копилку Тёмного Века. Вильмонд хотел бы надеяться, что пятое лето стало последним, но самая короткая эра, Век Гнева, продлилась 34 года, а потому, что-то подсказывало мортусу, что надеяться, будто Тёмному Веку досталось бы первенство в краткости – немыслимо, наивно, глупо.
– Во пехотинцам не повезло! – рассказывал всадник, сзади которого присторился Вильмонд. – Тащатся, пудов, верно, три на своём горбу волокут через все эти камни, грязь.
– Ты подожди ещё, – отвечал ему его собеседник, – может, и сами на двух своих в бой пойдём. Тут конница хрен развернётся.
– Командир говорит, что встанем у пересохшей речки. Места там полно…
– Пересохшая речка – это, сука, мать его, болото!
– Тогда будет нас ворон оттуда выковыривать по кускам. Или так оставит.
Они рассмеялись, Вильмонд поддержал их коротким смешком – ему сейчас не до веселья. Скорее всего, до начала битвы придётся оставить все попытки прикончить Эриганна. А там, во время сражения… Всякое может произойти, да и уйти проще, тем более мортусу. «Интересно, как там Ширен, уже свободен от всех клятв и сделок?» – подумал Вильмонд, подгоняя коня и проклиная, что разделил судьбу Гробовщика.
Прозвучал горн, и войско остановило марш. Запахло гарью. В алой ночи с востока виднелась громада горы Керезус, начинавшей дальше на юго-восток вереницу горных хребтов; с запада тянулось устье речки, усыпанное мёртвым камышом, над ними в вечности застыли старые каменные мосты. После них простиралось огромное поле дикой ржи, оканчивающееся лесом, где уже горели огни и развевались штандарты Мёртвого Легиона.
Ветер уже начала подготовку: катапульты забрасывали поле огненными снарядами, и пламя, разбегаясь по всей площади, отпускало в воздух огромные столпы дыма, а яростные ветра, насылаемые магистром, бросали их прямо на подошедшее Рубиновое Войско. Вильмонд благодарил богов за маску, клюв коей был забит пахучими травами – старая профессиональная привычка всегда держать все средства защиты в готовности спасала мортуса от неприятностей много раз.
– Лорд-командующий! – послышался голос Эриганна. – Строй войска! Время битвы пришло!
Аорин тиль Валлех выехал через ряды всадников, остановил коня на склоне к реке и всмотрелся в горящее ржаное поле. Эриганн возник рядом, кинул взгляд на войско, Вильмонда, потом снова на командующего:
– Ну, чего ты ждёшь? Они не построились, катапульты вывели впереди войска!
– Вы искусны в речи, в политике, – бросил мрачно Аорин, – странно, что после военных кампаний в Веке Слёз вы не научились ремеслу. Мои люди полдня потратили на марш, устали, а тучи дыма мешают дышать. Ветер позаботилась о том, чтобы битва не началась сразу, как только мы придём. Привал!
– Привал! – крикнули командиры.
– Мы теряем время, Аорин, – прошипел Эриганн.
– Либо время, либо победу, – отмахнулся тот. – Завтра… около полудня.
Чародей сплюнул, зло взглянул на поле и увёл коня. Вильмонд сглотнул: впервые он станет свидетелем, а, быть может, и участником сражения, где в безумной и бессмысленной ярости солдаты будут резать и калечить других солдат во имя всего двух человек, ненавидящих друг друга, но не находящих в себе совести и помыслить о поединке.
А Ветер продолжала жечь некогда плодородные, а теперь занятые дикой ржой поля. Небеса над ними, скрытые багровыми тучами, сверкали от неистовой пляски, происходящей где-то далеко-далеко за ними. Вильмонд вытянул руку – на чёрную перчатку упала снежинка, потом другая, а вместе с ней что-то серое, рваное. Мортус стащил маску, поднёс ближе к лицу – пепел, до сих пор тлеющий – слишком много для только что начавшегося пожара.
***
Как приятно было вернуться к лекарскому делу после нескольких дней исполнения роли солдата: Ринельгер обработал и сделал швы на лице Сандрии, констатировав, наверное, факт очевидный, что шрамы останутся на всю жизнь, и позаботился о запястье Антониана, да так, что он снова мог ею шевелить. Потом провозился с Энардом – пришлось правлять челюсть и зашивать несколько рванных и мелких ран на его лице. После этого, он отправил всех троих отсыпаться и принялся за отрядных «сестёр».
– Посмотри, что можно сделать, – Амалия сложила на стул перед чародеем левую ногу.
Ринельгер осторожно развязал кусок ремня, открепляя грязные палки, и вздёрнул штанину. Почерневшая в месте перелома кожа, стянутая в местах, где кость пыталась вырваться наружу, заставила лекаря немного поморщиться.
– Боли, я полагаю, ты не чувствуешь? – Ринельгер осторожно пощупал ногу.
– Я вообще никакой боли не чувствую, – ответила Амалия. – Что со мной? Неужели я…
– Мертва? – догадалась Сенетра. – Так ты нежить?
– Не называй меня так, – прошипела Амалия.
– Но это именно так, – произнёс Ринельгер, почёсывая щетину на подбородке. – В башне случилось страшное. Фирдос-Сар мёртв. Ветер была права.
– Ветер была в башне? – нахмурилась остварка.
– У тебя снова амнезия? – удивлённо приподнял бровь Ринельгер. – Что-то вернуло твою душу в тело, Ирма. Проклятие, – он прикрыл глаза. – Амалия. Жизнь просто так не возвращают ни боги, ни демоны. Ты… хм… ты не ощущаешь присутсвие чего-то?
– Нет, вроде бы, нет, – Амалия посмотрела в лица Ринельгера и Сенетры: чародей старался быть невозмутимым, но рунарийка заметно напряглась.
– Ладно, – кивнул Ринельгер. – Я могу сделать жгут, хорошенько перевязать, зафиксировав ногу, но опираться на неё всем, даже твоим, весом не советую. Тут нужен кузнец… он мог бы сделать тебе пластины, вогнав гвозди в кость.
– Жуть какая, – передёрнулась Сенетра.
– Кто бы говорил, – хмыкнул Ринельгер. – До сих пор помню, с каким удовольствием ты отделила голову Каменщика от тела.
– Это другое, – пожала плечами Сенетра. – Он был мёртв.
Ринельгер молча принялся накладывать жгут и повязку на ногу Амалии, к счастью, в лекарставах и перевязках он не был ограничен – Ветер в лагере Легиона снабдила его большим запасом, будто бы предчувствовав, что чародею это пригодится. Вскоре он закончил и начал готовиться к самому главному делу последних пяти лет.
Варево в котёлке булькало, пузырилось и лопалось, разбрызгивая мутную жижу по каменной раме камина. Залу наполняли едкие, кислые запахи по мере добавления ингредиентов, но гнусная вонь не заставила ополченцев покинуть тёплые и безопасные стены трактира: они лишь пересели подальше от очага. Ринельгер принялся осторожно разделывать жилу энергетического дракона, сняв тонкую, ненужную плёнку с трубки и нарезая её на тонкие розовые полоски.
– Теперь, когда от отряда остались только мы, – протянул Ринельгер, отделяя очередную полосочку, – нужно окончательно решить нашу судьбу и отпустить друг другу все обязательства.
– И какие у тебя предложения, командир? – спросила Амалия, внимательно наблюдая за приготовлениями. Какая-то живая, детская её частичка хотела полопать пузырьки, выступающие в кипящем котелке.
– Сейчас Сенетра, если я всё верно составил и приготовлю, избавится от болезни, – сказал Ринельгер, отправляя жилу в зелье, – моя работа будет исполнена, и более ничто меня не держит. Скоро откроются Чертоги, и мы узнаем древнюю тайну, оставленную нам предками в Тайный Век. После… я, быть может, вернусь в анклав, если госпожа мне позволит уйти. А ты, Сенетра, сможешь вернуться домой, в Сальмонию. Ну, или, если хочешь, отправимся в Анхаел вместе. Ир… Амалия, каковы твои планы?
– Этот парень, Антониан, – остварка заправила волосы, спадающие на лицо. Они начали возвращать цвет, только не каштановый, а молочно-белый. – Он может стать префектом Ветмаха, а потом и наместником всей Норзрины. Если я правильно поняла. С его поддержкой я смогу призвать вождей и лордов Святого Воинства, как и было мне завещано мятежной королевой. Империя больше не властвует севером Родины, а народ гибнет.
– Будешь заниматься этим? – хмыкнул Ринельгер. – Объединять провинции? Тебе это по душе в твоём… нынешнем состоянии?
– По душе ли мне? – фыркнула Амалия. – Нет. Я бы не торопилась. Да и времени у меня полно. Пусть всё решится, пусть падёт твой Лицедей, а Ветмах переживёт эту маленькую войну. И тогда я решу, что мне делать дальше.
– Как скажешь, – беспристрастно произнёс Ринельгер. – Надеюсь, мы с тобой не встретимся на поле брани когда-нибудь… если переживём всё это. Позволь вопрос?
– Позволяю.
– Что случилось в Маредоре в конце Века Слёз? Когда Риодан пришёл к Сердцу Леса?
– Я не дошла до Сердца Леса, Ринельгер, – Амалия выпрямилась, стала вспоминать. Всё будто происходило не с ней, а с кем-то из прошлой жизни. – Кажется, на нас устроил засаду дух… в облике зелёного дракона. Брогерт его имя. Риодан вырвался с авангардом, а основное войско было перебито, кто-то сбежал. Среди беглецов была и я. Откуда ты знаешь о Риодане и Сердце Леса?
– Зерион защищал Маредор. Пару раз видел тебя, леди Фордренд.
– Что там делал Зерион? – нахмурилась Сенетра.
– Защищал, – повторил Ринельгер. – Защищал Родину и старое царство… Впрочем, не важно. Зерион оун Деллан тиль Горн погиб далеко от этого места.
– Охренеть, – Сенетра выдохнула, сделала большой глоток, осушив свою пинту. – Я и не знала, что с нами был близкий родственник лорда Аллесиоса. Деллан – древнее и влиятельное семейство, а мы все – бродяги. А я, бывший легионер, так с ним обращалась порою!
– Какая теперь разница? – Ринельгер помешал варево, поставил на стол песочные часы. – Он мёртв. Мертвы Ардира и Фирдос-Сар. Ирмы… тоже нет, – он взглянул на Амалию. – Тебе не нужно встречаться с Ветер. Что-то мне подсказывает, что так будет лучше.
– У меня точно такие же подозрения, – Амалия поморщилась. Как ни напрягай память, она не могла объяснить такое паническое нежелание встречаться с магистром. – Я останусь здесь. Быть может, мы больше не увидимся.
– Отряду Ардиры пришёл конец, – констатировала Сенетра. – Не думала, что это случится так скоро…
– Три, почти четыре года, – Ринельгер взял пустую пинту и наполнил её из ковшика зельем. – Тебя кто-нибудь ждёт в Сальмонии?
– Не знаю, – пожала плечами рунарийка. – Сальмония далеко, а письма из дома я не получала уже лет шесть. Анхаел красивый?
Ринельгер слабо улыбнулся и подвинул ей зелье. Сенетра помедлила: поднесла нос к горячему вареву, сморщилась. Улыбка сошла с уст чародея – момент истины, не медли же! По всем теориям, зелье должно перестроить рунарийскую связь с Потоком, увеличить способности поглощения энергии и ускорить процесс усвоения. Тонкая связь рунарийской расы и первозданной энергии была поводом для гордости до прихода алой ночи, обратившей её в проклятие.
Сенетра взяла пинту двумя руками, поднесла к губам. Ринельгер затаил дыхание, Амалия замерла: рунарийка начала с маленьких глотков, но быстро привыкла к жару и вкусу, запрокинула голову и с жадностью осушила пинту. Её глаза на мгновение вспыхнули ярко синим свечением, окрасившим весь трактир, вызвав крики притихших до этого Гариса и ополченцев, и Сенетра без сил ляпнулась лицом на стол. Амалия вскочила, посмотрела на Ринельгера: тот со сосредоточеностью ковырнул палец ножом, которым разделывал ингредиенты, пролив пару капель крови на грязный деревянный пол, и поднёс его ко лбу рунарийки, чуть приподняв её голову. Чары привели её в чувства, Сенетра тяжело вздохнула и опёрлась на локти. Её лицо, обычно болезненное и измученное, всегда хранило остатки рунарийской мягкости и утончённости, но теперь черты изменились, стали резкими, губы чуть тоньше, а синяя радужная оболочка – матово чёрной.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ринельгер, разглядывая подругу.
– Я… легко… свободно так, – протянула она. – Будто переродилась.
– Попробуй применить чары, – азарт устроил внутри Ринельгера чехарду, его голос стал хриплым, ломким и тихим.
Сенетра вытянула руку, направила её к очагу, пальцы и лицо напряглись, она вспоминала формулу, но ничего не произошло: огонь продолжал беспокойный танец в камине. Ринельгер снова поднёс палец к её лбу.
– В тебе пропала Мощь, – сухо произнёс он. – Ты независима от Потока от слова совсем, – чародей нахмурился, тяжело взглянул на неё, – прости… я этого не предусмотрел.
– Шутишь? – Сенетра широко улыбнулась. – Ты спас меня от долгой и мучительной смерти, и теперь извиняешься? Если Поток меня убивал, то пусть идёт ко всем демонам. Ирма… боги, Амалия! Я здорова! – он развернулась к трактиру и громко объявила: – Я не умру!
Ополченцы шумно вскинули пинты, полные эля, и выкрикнули поздравления. Амалия обняла Сенетру, Ринельгер облегчённо улыбнулся и отвернулся к очагу. Вот она, победа над хворью… столько лет, столько рисков и её страданий… Теперь всё кончено. Сенетра высвободилась из объятий Амалии, прижалась к чародею, расцеловала его. Она плакала, впервые на его памяти рыдала навзрыд. А Ринельгер просто пытался сдержать слёзы. Наконец-то победа! Наконец-то злой рок ослабил хватку…
Антониан так и не смог заснуть: присутствие рыскающего в округе гахтара изводило его, страх цепкими когтями рвал его нутро и раскидывал ошмётки мужественности. Зверь, бессмертный и вездесущий, казалось, царапал стены трактира и выл под окнами, вызывая юношу к себе. Его звали Проклятие Ветмаха, но Антониан был не согласен – это его личное проклятие.
Сандрия долго ворочалась – дольше обыкновенного, но тёплые стены трактира всё же уморили её. Антониан с трепещущей жалостью наблюдал за комочком под простынёй, в который свернулась его сестра. За его самоуверенность Сандрия, эта светловолосая девочка с боевым норовом, вступила в бой с несокрушимым противником и поплатилась за это красотой лица, а быть может, своим будущим. Ведь теперь она – очередная жертва зверя.
Он пролежал так несколько часов, занимаясь беспощадным самобичеванием. Никогда ещё его не грызло такое склизкое и тяжёлое чувство вины. Антониан был готов уйти к зверю прямо сейчас, лишь бы он забыл про его сестру.
Он услышал, как проснулась и заёрзала Сандрия, одеваясь под тонким одеялом. Она поднялась, босиком подошла к его койке и нагнулась:
– Ты хоть поспал?
– Немного, – соврал Антониан.
– Пойдём, – она легонько толкнула его в плечо. – Поедим и послушаем, что будет дальше.
Антониан сбросил одеяло, сестры он не стеснялся, повозился с одеждой, взял меч, оставлять который он отныне не собирался никогда, и они спустились в залу, где за столом уже сидели все, кто должен был отправляться к Ветер. Более никого в трактире не было, не считая спрятавшихся на кухне Гариса и его семейства.
– Меня послали сопровождать лорда Анахета, – говорил кровавый чародей. – Скоро он и тысяча воинов покинут Ветмах, и мы пойдём в ставку Ветер – на границу Арецетовой Ржи. Амалия, тебе оставил долю от, скажем, отрядной награды. На том наши дела будут окончены.
