Текст книги "Печать Древних (СИ)"
Автор книги: Johann Walcvur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)
Амилиас твердил Ринельгеру и Кассии, что воздействовать на кровь, пытаться ею управлять невозможно, как и водой, что это может убить чародея, и только тот, кто обладал непомерной силой воли, имел тонкое чувство Мощи, мог совладать с чужеродной энергией. Ринельгер считал, что наставник просто не смог убедить учеников божьим гневом, а потому придумал такую чушь. Но каждый раз, при соприкосновении с чужой кровью, Ринельгер терял рассудок, его выворачивало наизнанку. А теперь – ничего… кроме блага. Блага ли?
Ринельгер открыл страницы, посвящённые эликсиру, сделал пометку и принялся извлекать важные компоненты из челюсти убитого им сагнитропа. За неимением многих инструментов, чародей пользовался магией, вкладывая перетёртые травы и корни в колбу. Ринельгер открыл нижний кармашек сумки, извлекая флакон с кровью Сенетры.
– Посмотрим, – чародей задержал дыхание, вливая вязкую жидкость в кашицу. – Пусть получится… Лерон и Залас.
Ринельгер бросил в колбу кусочки желез из челюсти сагнитропа, пальцем зажёг огонёк на руке и, не моргая, наблюдал, как закипала смесь. Он опасался взрыва, ведь она разорвалась бы в его руке, расплескавшись на столе – чародей ждал этого, расслабив руку, державшую колбу. Зелье нагрелось, тихо хлопнуло и выпустило облако сизого дыма. Ринельгер выдохнул, перелил варево во флакон и плотно закрыл крышечкой.
– Прекрасно, – протянул он, всматриваясь в тёмное-красное зелье, переливающееся в сосуде. – Только вряд ли это поможет Сенетре…
Лёгкое разочарование сменилось раздражением. Чародей закинул флакон в сумку и откинулся на спинку кровати. В лучше случае с тем, кто выпьет это зелье, ничего не случится, в худшем…
Ринельгер собрал несколько флаконов, моток бинтов и в полной задумчивости перешёл в комнату Эссы. Привитый в Анхаеле профессиональный долг лекаря он считал одним из лучших проявлений характера, а потому не мог оставить раненую лучницу справляться с недугом самостоятельно. Когда Ринельгер зашёл, всё ещё перебирая факты в голове, в душную комнату, Эсса ещё спала, отвернувшись к стене.
Чародей разложил приготовления на столике, бесцеремонно сдёрнул шерстяной плащ с голого тела, пустив светлячок, и перевернул лицом к потолку. Он внимательно осмотрел её мертвенно бледную кожу, выступившие синие вены по всему телу и размотал повязку, наложенную им в Дегановых Рубцах. Рана ужасно смердила и загноилась: гной вперемешку с несвернувшейся кровью тонкой струйкой полился на соломенную койку.
Ринельгер принялся выводить заражённую кровь, прикидывая, что делать дальше. В иных случаях, с заражением не могли справиться даже чары, а потому приходилось прибегать к ампутации. Но это однозначная смерть для молодой лучницы, особенно в безумстве алой ночи. Ринельгер приложил руку ко лбу Эссы – он был холодный и влажный, словно ледяная корочка во время таяния.
– Это… – прошептала лучница, – сагнитроп…
– Да, – кивнул Ринельгер, с холодком взглянув на пациентку. – У меня не получилось вытянуть его яд, Эсса. Ты проклята и скоро обратишься.
– О, демон, – прохрипела Эсса. – Значит, всё? Не думала, что это будет так… или у меня есть выбор?
– Когда ты обратишься, – Ринельгер залил чистой водой рану и спокойно продолжил, – к тебе придёт голод, неутолимый, мучительный… словом, то самое проклятие, которым пугают маленьких чародеев. Сердце перестанет биться, ты не будешь слышать собственные мысли, возжелав лишь одно – утолить жажду крови. Поначалу ты сможешь это контролировать, потом… период, который никогда не удастся вспомнить. Охотники на вампиров в империи ловили упырей именно в таком состоянии – когда те потеряли рассудок и позабыли обо всякой осторожности, – чародей открыл флягу, оставленную на столике Михаэлем, понюхал – медовуха – и сделал небольшой глоток. – Дальше… разум возвращается, но чувство голода не покинет тебя никогда. Порою оно будет сводить тебя с ума, если только ты откажешься от приёма крови…
– Кровь всегда…
– Да, – Ринельгер осторожно начал перематывать ногу, накладывая новую повязку. – Звериная не подойдёт. Не в сказке живём. Лучше всего – рунарийская, но в здешних местах ты её днём с огнём не сыщешь.
– Что ты будешь делать? – Эсса посмотрела на чародея блеклыми глазами. – Убьёшь меня?
– Только если ты сама того пожелаешь, – сказал Ринельгер. – Быть вампиром в наше время – участь не самая паршивая.
– Даже не знаю, – она через силу усмехнулась. – Легче… сдаться, колдун, понимаешь? Легче уйти и больше не возвращаться.
– Жизнь никогда не была легче, – кивнул Ринельгер, откладывая на столик кинжал с длинным лезвием. – Мы сражаемся со смертью за каждый прожитый нами год, но всё равно в конце концов проигрываем. Единственное, за что стоит жить, так это за наши маленькие победы над смертью… вырвать из её рук чужую жизнь, или свою, оставить след в истории. Борьба извечна, она лежит в основе выживания, – он махнул головой, указывая на нож. – Думай сама. Знаешь, я не для того тебя латал, чтобы собственноручно потом убить.
Эсса закрыла глаза, глубоко вздохнула и кивнула. Ринельгер собрал в охапку флаконы и вышел, оставив лучницу один на один с манящим глаза длинным кинжалом. Чародей постоял у двери ещё немного: скрипнула кровать, лезвие лениво запело, освобождаясь из ножен. Ринельгер кивнул сам себе и повернулся к своей комнате, но застыл, увидев в конце коридора женщину в тёмном плаще, покрытом листьями. Её длинные русые волосы украшал венок из засохших цветов, краски которых давно, казалось, выцвели, оставив мертвенно серыми бутоны и лепестки. Бледной рукой женщина держала ребёнка лет восьми – быть может, десяти, невысокого, одетого в обноски, и босого.
– Тяжело, когда не можешь справиться с заразой, лекарь? – женщина медленно приближалась. – Иной раз ты признаёшь свою беспомощность, но чаще пытаешься бороться даже тогда, когда надежды нет?
– Кто ты? – нахмурился Ринельгер.
Она приближалась, глаза у неё были ярко-голубые, переливающиеся призрачным светом, пара морщинок пересекала красивое лицо.
– Ты не хочешь отпускать Сенетру и будешь биться до конца, – закончила она, встав почти вплотную. – Вся твоя суть отражена в твоих искрящихся нестерпимо ярким фонтаном энергии глазах.
Ринельгер побледнел, выронил флаконы – они, к счастью, не разбились, а с глухим стуком покатились к ногам ребёнка, опустившего голову и, казалось, совершенно отречённого от мира.
– Имена красивы, – продолжила женщина, – но важны ли? Маредорийцы дали мне имя Террама, мастер кровавых чар. Я пришла, чтобы лично поблагодарить тебя и твоих спутников, окончивших страдания Норос-Сугура. Вы совершили героический поступок, не требуя награды. Такая… самоотдача, потери. Вы удивительные создания, смертные.
– Я оказался там случайно, – прошептал Ринельгер, озираясь по сторонам – как бы никто из суеверных постояльцев не услышал разговор.
– Случайно или тебя привела туда судьба? – сказала Террама, вглядываясь в чародея глазами, что напоминали бездонные озёра. – В Теневале упал дракон, лекарь. Он ранен и почти беззащитен. Сможешь ли ты забрать свою награду?
– Дракон, – повторил Ринельгер и облизал верхнюю губу. – Неужели я смогу…
– Завершить формулу эликсира? – закончила Террама. Она не моргала, чёрные зрачки не бегали, они застыли и пронзали Ринельгера, а вокруг бурлили маленькие глубокие озёра. Чародею стало жутко, он отвёл взгляд. – Не ищи Лицедея, лекарь. Слишком поздно возвращать долг Матери. Он убьёт тебя, и ничто его не остановит. Забирай награду, уходи в Ветмах, спаси то, что осталось от отряда, и убирайся подальше от Цинмара. Падшие возвращаются в мир, лекарь, и они будут беспощадны.
Ринельгер прищурился, снова посмотрев на дух:
– Больно нужно связываться с вами…
Чародей не стал поднимать флаконы, сложил руки на груди и направился по коридору к лестнице, ведущей в основной зал. Террама даже не повернулась; всё ещё держа мальчонку за руку, она вошла в комнату к Эссе. Ринельгер не стал препятствовать.
Внизу люди, в основном, пили, да так, будто это была их последняя ночь в жизни. Здесь нашли пристанище и наёмники, которых непонятно как занесло к Сумеречному лесу, и священники, и жители с ополченцами. Михаэль и Алормо сидели у самого камина, пододвинув ноги к тёплому очагу, и тихо беседовали.
– Я перевязал Эссу, – сказал Ринельгер, присаживаясь и выискивая трактирную девку глазами. – Принеси эля! А лучше – вина!
– Как она? – спросил Михаэль. – Скоро в себя придёт?
– Рано пока об этом говорить, – протянул Ринельгер. Рыцарь поставил пинту, нахмурился, но больше вопросов задавать не стал.
– Паршивое место, – произнёс Алормо. – Духи здесь на каждом шагу, вот я сейчас плюну, – он смачно харкнул в камин, – и скоро из пламени вырвется какое-нибудь чудовище, чтобы сожрать тут всех!
– Будь осторожен, чародей, – вставил с ухмылкой Михаэль, – хозяин гостиницы сказал, что по Эстифалу ходит суккуб… не сказать, что его нужно сильно опасаться…
– Расскажи, колдун, о моём брате, – Алормо насупился. Хмель уже пробрал его. – Расскажи о славной битве, после которой он вознёсся к Нериде.
– Наш отряд открыл башню, – протянул Ринельгер, делая большой глоток и обжигая горло. Он на мгновение замолчал, возвёл глаза к потолку, за которым, быть может, до сих пор находилась дух. – Башня принадлежала некроманту, где её хозяин был заперт ещё с Века Гнева. Он собирался открыть секрет бессмертия, стать личом, как я понял. У него не получилось. Некромант обратился в спирита. Слышали о таком чудовище?
– Страшней такой твари разве что сам Некрос, – бросил Алормо. – Значит, Ардиру убил спирит?
– Наш командир спас нас, – кивнул чародей. – Он был героем. Таким, о каком ему пела мать.
– Песнь о Горном Звере, – Алормо взглянул в камин. Его лицо стало таким же каменным, каким было, когда он впервые услышал о смерти брата. – Я счастлив, что Ардира пал в бою, а не со шлюхами в койке. Печалит меня лишь то, что я должен принять смерть младшего. Младшего…
– Мир несправедлив, – протянул Михаэль. – Ты это знаешь, командир. Нерида забирает молодых…
– Ты передавал с Райаной, что нашёл что-то важное, – сказал Ринельгер. – Прости, что не даю тебе остаться в скорби по брату, но я оставил отряд, чтобы прийти на твой зов, – чародей умолчал о Лицедее. Чем меньше народа знало, тем спокойнее.
– Мы нашли мальчишку, – ответил за Алормо Михаэль. – Он мог бы…
– Ещё в Святом Воинстве мы с Ардирой, – прервал его командир, – занимались тем, что разрешали вопросы, связанные с магией. Орин был с нами, ещё несколько клириков. Мы работали под началом паладина Дорэса зер Вальда, искали Одарённых – тех кого отметила Нерида среди людей и рунарийцев, – Алормо тяжело вздохнул, выпил. – Бедняга Верон. Пережил главную битву ночи, но не выбрался из хренова леса, – он пожевал губами и снова сплюнул в камин. – Клянусь семерыми паладинами, дух Сумеречного леса отомстил за своего собрата.
– Может, и не он это был? – осторожно сказал Михаэль. – Не мог же он умереть, если богиня его избрала?
– Орин мог и ошибаться, – протянул Алормо, почёсывая подбородок. – Нижняя Норзрина большая…
– Вы о чём, господа? – нахмурился Ринельгер.
– О Спасителе, – произнёс Михаэля. – Ещё во времена восстания вождя Тордалака старуха Мерта, шаманка норзлинов, предсказала наступление тёмных времён, о приходе проклятых и о том, что в ночи крови родится Спаситель, который сразит Падшего Повелителя.
– Сразу видно, что ты из имперских, колдун, – мрачно сказал Алормо. – В Святом Воинстве пророчество Мерты передавалось из уст в уста, в Священном Своде есть речь Девы Аммелит об этом… никто не сказал, что всё наступит так скоро.
– И тот мальчик – это ваш спаситель? – фыркнул Ринельгер. Девка поставила перед ним пузырь с красным вином и рог. – В нём же нет ничего… уникального. Я не ощутил Мощи.
– Он не обязательно должен быть чародеем, – сказал Михаэль. – Ни в пророчестве, ни в речи ничего о Спасителе нет, кроме факта его появления.
– Орин видел сон, – продолжил Алормо. – Сама Нерида приказала ему найти того, кто смог повлиять на последующие события. И вот мы здесь, живы, а Верон – нет… кажется, я ошибся, или Орин истолковал послание не так. В любом случае, теперь мы этого уже не узнаем.
– Нерида, говоришь? – Ринельгер открыл пузырь, понюхал и сделал глоток прямо из горла. – Тогда Норос-Сугур – зачем ты отправился с отрядом его убивать?
– Проверить мальчишку и свести старые счёты, – нехотя ответил Алормо. – У нас с демоном давнее знакомство, ещё когда я жил здесь, будучи со статусом федерата империи.
– Занятно, – протянул Ринельгер. – Хотелось бы узнать, как рыцарь Святого Воинства связан с имперским божеством?
– Думаешь, колдун, только имперцы сотрудничали с духами? – усмехнулся Алормо. – Норзлины хоть и неотёсанные, как вы выражаетесь, варвары, но не глупцы. Мы понимали, что хозяева земель не имперские наместники, не вожди, а духи, с которыми необходимо искать гармонию. Теперь, колдун, посмотри – духи уходят из Цинмара, а те, что остаются, обращаются в демонов. Дева завещала нам бороться, очищать мир. Кем бы ты ни был, рыцарем, пехотинцем или лагерной шлюхой.
– Имперцы отрицают превращение духов в демонов, – сказал Михаэль, отставив пустую пинту и подзывая девку. – Мы – наоборот. Имперцы стремятся к гармонии Хаоса с Порядком, мы видим, что зло есть только в Хаосе, что извращает и уничтожает благородных духов.
– Не Хаос извращает их, – протянул Ринельгер. – А смертные…
– Дева завещала бороться с Хаосом, – повторил Алормо. – Посмотри, что в небе, и скажи, не разнузданный ли это Хаос?
– Если Дева завещала бороться, почему же она ушла перед гегемонией Хаоса? – Ринельгер поднялся. – Простите, господа, мне нужно отлучиться…
***
Ширен дрожащими руками разливал чай по чашкам, а Вильмонд доливал доверху настойку из пыльного пузыря. Мортусы сделали глотки, оба сморщились, старик передёрнулся – давно он не выпивал.
– Что ему нужно от мальчишки? – спросил Вильмонд. – Этот сирота… ну, скажем, ничем особо-то и не примечателен.
– Я в планы Лицедея стараюсь не лезть, – пробурчал Ширен. – И тебе не советую.
– Каким демоном ты вообще начал работать на него? – поморщился Вильмонд, попивая чай. – С каких пор мортусы Теневала стали служить духу из Сумеречного леса?
– Долгая история и малоинтересная, – отмахнулся Гробовщик.
– Ну, нет, Ширен, я уже долго работаю на Лицедея, – твёрдо заявил Вильмонд. – Времени у нас полно, а я уж очень хочу скоротать его остаток.
– Ладно-ладно, – бросил раздражённо Ширен. – Как знать, может, тебя эта история чему-то научит. Например, что не стоит заключать сделок с проклятыми духами.
– Может быть…
– Меня призвали в легион, – произнёс, наконец, Ширен, – когда началась Северная война. Точнее, я сам вступил в легион, как только услышал, что Некрос сжёг целый город в Верхней Норзрине. В деревне, которую потом уничтожили демоны дракона, меня хвалили за стрельбу из лука. Я был молод, жаждал проявить свои таланты и хотел снискать славы, девичьей любви и золота. «Северная война» – так же называют бои до двенадцатого года Века Гнева? Я был лучшим стрелком в когорте лучников. Битвы одна за одной, и всегда в строю с легендарными солдатами Ордена Драконьей Погибели. Я даже один раз видел самого дракона Мощи – жуткое зрелище.
Он посмотрел в небо, словно хотел увидеть усыпанный звёздами небосвод, на котором пробегала история его долгой жизни. Ширен отхлебнул из кружки, смочил горло и с печалью продолжил:
– Потом… в двенадцатом году, как раз за пару месяцев до того, как Некроса вывели из игры в первый раз, я получил серьёзную рану и был отправлен домой. Естественно, мне обещали пенсию и всё в таком же духе. Но… чума, погромы и новые битвы с демонами. Я был забыт, – Ширен подлил себе ещё чая. – Пришлось устроиться работать мортусом. Вывозил трупы, как бушевала чума. Долгое время я обманывал смерть, но в один момент… я обнаружил язву, под рукой. Знаешь, как оно начинается. Интересная ситуация… вывожу чумные трупы, сбрасываю, ношу передовую, вроде как, защиту от этой пакости, и вдруг!
Ширен замолк. Трудно давались ему воспоминания о днях болезни: ничего более ужасного и отвратительного с ним никогда больше не случалось. Вильмонд молчал и просто смотрел в незримую точку во мраке Сумеречного леса.
– Я лёг в овраг, – продолжил Ширен, – около моста. Не хотел, чтобы за мной приехал коллега. Не знаю почему… не нравилось мне оказаться на месте своих «подопечных». И тогда пришёл Лицедей. Дух предложил мне излечение и… место после смерти. Сказал, что… я не умру, пока не исполню свою высшую миссию.
– Какую? – Вильмонд тяжело посмотрел на Гробовщика. – Таскать ему мертвецов всю оставшуюся жизнь?
– Не знаю, может, и её. Странный контракт, на самом деле не такой чистый, как я думал вначале. Живу дальше, болезни меня не берут, все катаклизмы и войны обходят стороной. Чувствую себя физически прекрасно. Только вот главное, Вильмонд, я чувствую, как сгорает моя душа.
– Душа? – мортус поставил чашку. – Ты не думаешь, что после смерти… дух поработит её?
– Нет, – покачал головой Ширен, хотя верил сам себе с трудом. – Это дух, а не демон. Он не станет меня обманывать.
Он сомневался, и Гробовщик изо всех сил старался не показывать этого в своём голосе, не хотел вызывать даже малой тени жалости в глазах Вильмонда.
– С тех пор мортусом, кроме тебя и меня, был ещё один, – продолжил Ширен, наливая в свою пустую чашку одну настойку. – Не помню, куда он ушёл. В общем, с тех пор мы служим здесь Лицедею как мортусы, хотя наши задачи уже давно ушли дальше изначальных. У всех нас есть цель в жизни, Вильмонд. И у смертных, и у духов, и даже у богов.
Вильмонд мрачно посмотрел в сторону Моровой пропасти, в его глазах мелькнул ужас. Ширен поднял голову – к хижине приближались двое.
– Всё, промыл мозги мальчику? – бросил Ширен.
– Открыл истину, – сухо ответил Лицедей. – Хорошо, что вы оба здесь.
Гробовщик присмотрелся к Верону – он был бледен, но в глазах играли огоньки.
– Хорошая работа, Ширен, хотел тебе сказать, – произнёс Лицедей и вручил в руки старика маленький кожаный кошель, набитый монетами. – Лучше никто и исполнить не мог.
Ширен с презрением посмотрел на духа – желание прямо сейчас вогнать стрелу тому меж его зелёных огоньков усиливалось с каждой новой встречей – а потом перевёл взгляд на Верона: юноша стал бледноват, вместо ужаса его лицо выражало скорее потерянность, но в глазах безумным танцем плясали огоньки, полные жизни. Ширен был таким же… в своё время.
– Да уж, хорошо, – пробурчал Гробовщик и кинул кошель в руки Вильмонда.
– Всё плюёшься, старик? – сказал голосом надзирательницы дух. – Я-то считал, что ты достаточно хорошо знаешь такого рода сделки: я заберу всё, что причитается.
– Ты обескровил всю окрестность, – фыркнул Ширен. – Это больше, чем дохрена. Вармасу осталось всего три ночи, и ты собираешься уничтожить последний здешний оплот. Ты склоняешь молодых, – прошептал он, сжимая зубы, – и обрекаешь на мою судьбу, словно демон.
– Осторожнее, смертный старикашка, – пробежали искорки гнева в голосе Лицедея. – Не называй никого теми именами, в которых ты совершенно не разбираешься. Я – дух, но не демон. Демон истерзал бы ваши жалкие тела в первую же встречу.
– И это было бы милосерднее, дух, – прошипел Ширен, отметая последние пылинки страха, что покидали его душу десятилетия.
Вильмонд глухо простонал, заволновался Верон – мальчишка не слышал половину их разговора, но почувствовал, что дух злится.
– Друг мой, – голос Лицедея стал мягче, но нисколько не менее зловеще, – пойми, у нас с тобой последние расчёты. Твоя проклятая душа, перешедшая в услужение Повелителю Смерти, желает раствориться в Потоке? Песчинки всё уходят, старик, дни сменяются друг другом… а ты слабеешь. Как только наш договор исполнится, ты умрёшь. Ты ведь это знаешь?
– Знаю, – сдался Ширен, отвернувшись так, чтобы не видеть Вильмонда. – Что ты хочешь, Лицедей?
– Пришло время наполнить доверху Моровую пропасть, – протянул скрипуче дух, копируя голос старика. – И исполнить миссию мортусов, вашу миссию.
– Хочешь сказать, после Эстифала, – у Ширена замерло сердце. – Наш договор исполнится?
– Вильмонд может идти куда ему заблагорассудится, – сказал Лицедей. – Ты, Ширен, боюсь, далеко уйти не сможешь. Но я обещаю, – он усмехнулся, – что не трону твои смертные останки.
Ширен и Вильмонд переглянулись.
– Что нам нужно делать?
– Верон исполнит свою миссию, – протянул дух. – А вы вместе с Культом на исходе следующего дня окончите муки жизни в алой ночи эстифальцев. Но… перед этим нужно встретить нашего гостя из Ветмаха. У вас, мортусы, есть день и ночь, чтобы выспаться и подготовиться.
***
На улице было необычайно холодно, ветер рвал тряпки, развешанные эстифальцами у домов, рвал штандарты Теневала, разгоняя мелкие снежинки – первые за четыре года алой ночи. Ринельгер рассеянно огляделся: огни свечей в окнах домов тускло освещали оконные рамы каменных хижин, они одна за другой гасли, погружая Эстифал в сон, и по тёмным проулкам пробегали собаки и кошки, выставленные из хижин из суеверного представления о том, что эти звери смогут отогнать зло, притаившееся в сумерках.
Ринельгер был не из числа сентиментальных мужей, которые, услышав грустную историю, погружались непременно в мрачные думы и подолгу всматривались в тёмную даль, ожидая, что именно она принесёт ответы на самые сокровенные вопросы. Но факт – духи уходят из Цинмара или обращаются в демонов – ничто иное, как самое худшее, что могло бы приключиться. И самый главный вопрос – почему Матерь встала против богов-прародителей и духов Родины? Они явно уступали мир, но кому – неизвестно. Однако то, что Цинмар менялся, было очевидно. Старый мир исчезал.
Как давно жил в Дегановых Рубцах хозяин топей, и сколько всего он сумел предотвратить, сохраняя неизменную стабильность своих земель? Теперь Норос-Сугур ушёл. Наставники в Анхаеле посвятили целый курс, рассказывая о многочисленных духах Маредора, охранявших покой Потока на огромных территориях.
Ринельгер получше укутался в плащ, прошёл по узким улочкам Эстифала, что постепенно белели от усиливающегося снегопада. Не будь народ так запуган, было бы не протолкнуться. В Анхаеле первый снег встречали радостно, пусть он и лежал половину года и под конец уже приедался. Будучи ещё маленьким учеником, Ринельгер вместе с однокурсниками выбегал на заваленные сугробами тренировочные площадки анклава играть в снежки, строить снежных баб, валяться, собирая меховой мантией всё, что выпало за ночь. Даже повзрослев, он выходил дурачиться с немногочисленными друзьями и Кассией. Ринельгер поймал перчаткой снежинку, растёр её, погрузившись в воспоминания. Кассия ловила их языком и шутки ради подбивала на это всех, особенно Ринельгера. Сейчас она не посмела бы это делать – снежинка, как и капля дождя, отравлена алыми небесами.
Чародей нашёл укромный уголок за частоколом, на крыльце покинутой хижины, присел на старую, но всё ещё крепкую скамью и закинул голову, вглядываясь в застывший Вармас. Рядом у своих ног он поставил пузырёк вина, прихваченный с собой и спрятанный под плащом.
– Вы бы зашли, господин, – вдоль укреплений проходил небольшой патруль из двух ополченцев. – Ходит тут дух блудницы… особенно она любит молодых мужей сбивать с пути…
Ринельгер лишь кивнул, и караульные двинулись дальше, вскоре скрывшись за поворотом. Чародей отпил вина, укутался ещё плотнее. Анхаел далеко, а в его залах пляшут огни тёплых очагов. Далёкий от войн, не тронутый даже в те годы, когда восстали дерагимцы на проклятых островах в Ледяном море. Длинные коридоры, просторные аудитории, богатые библиотеки – кладезь знаний обо всём, что существовало в Цинмаре, полные уюта общие залы.
Быть может, Террама права? Достать жилу дракона, поднять на ноги Сенетру и уйти на запад, наплевав на договорённости с Ветер. Подальше от Чертогов и от тайн центральных областей Цинмара, подальше от пепелища войны в края знакомые с детства. Фирдос-Сар хотел, как и Ардира, уплыть в Эстмар, но где гарантия что сказочный город возможностей Кинлонд до сих пор существует? Из-за Океана Грёз не приходили известия почти никогда, в Век Слёз всем стало наплевать на единственный ригальтерийский город-колонию где-то на краю света. Ринельгер тяжело вздохнул.
– Скучаешь?
Ринельгер вздрогнул, схватившись за серп: он совсем не принял во внимание зов крови, мощный и отчётливый, предупреждающий о приближении того, в ком было много энергии.
– Ты и есть тот самый шкодливый дух блудницы? – Ринельгер отложил оружие и пустил светлячка. Он попытался убрать с лица испуганную гримасу, сменив её на кривую улыбку. – Ты бессовестно разбиваешь семейные гнёзда и сбиваешь нравственных юношей с праведного пути?
– Да, я, – с ноткой гордости ответила суккуб, выходя на свет. – А что? Ты пришёл покончить с этим?
Рассказы о неотразимой внешности таких духов оказались правдивыми: выразительное и нечеловечески красивое лицо, каким можно было заставить мужчину позабыть и о священном долге, и о том, что за существо предстало перед ним, тёмные волосы, сплетённые в косу, перекинутую через плечо и прикрывающую правую грудь, тонкая талия и воистину аристократическая осанка. Её природу, кроме неземной красоты, выдавали кручёные рога, торчащие из волос. Ринельгер слышал байки, что у суккубов козьи копыта, но не у этого: она стояла на мёрзлой земле маленькими вполне человеческими босыми ступнями, не обращая внимания на холод. На духе вообще не было одежды, лишь короткая шёлковая повязка, расписанная серебристыми линиями, прикрывала её бёдра.
– Как можно? – сказал Ринельгер, пытаясь не слишком нагло рассматривать собеседницу. – Сомневаюсь, что за тебя бы заплатили.
– И правильно. Ничего ты за меня не получишь, дружок, ибо денег у них нет, – суккуб оперлась о перила крыльца, разглядывая чародея. – Я тебя раньше здесь не видела… Да, такого красавчика я бы ни за что не пропустила!
– Не составишь компанию? – Ринельгер показал почти полную бутыль с вином.
– С радостью! – суккуб с детским счастьем на лице перепрыгнула через перила и устроилась рядом с чародеем. – Меня Вирра зовут.
– Ринельгер.
– Ринельгер, – она взяла бутыль и поднесла к губам. – У твоей матери был уточённый вкус и знание древнего языка?
– Я не помню свою мать, – без грусти ответил Ринельгер. – Имя дали маредорийцы, передавшие меня чародеям Анхаела. Покой мира, если верить переводу.
– Да-а-а, – протянула Вирра. – Покой мира. Судьбоносное имя?
– Не знаю, – отмахнулся Ринельгер. – Никогда не задумывался об этом, – он сделал большой глоток и отдал бутыль суккубу. – Всё чаще вокруг меня говорят о какой-то там судьбе… но я не фаталист.
– Забавно, – улыбнулась Вирра.
– Неужели? Что же тебя позабавило, дух?
– Вы, смертные, самые настоящие фаталисты, – Вирра отхлебнула и передала вино чародею. – Вы же вечно ноете, что не судьба вам попасть в палаты лордов, собрать урожай или дожить до старости. Вы верите, что история вашего мира – легенда, что пишут высшие силы, а ваше собственное будущее уже предопределенно. Забавно, но вы даже всерьёз уверены, что вас ждёт расплата за нечестные или грязные поступки! Будто бы Прародители – и впрямь суровые родители, которые готовят плеть и следят за каждым вашим действием. Погиб урожай – разозлились духи, небо разверзилось алым Хаосом – разозлились боги. А ты не думаешь, Ринельгер, что ничто не контролирует твою жизнь, кроме собственных предрассудков? Я имею в виду, Прародители, которых вы так отчаянно умасливаете, они же создали мир в результате его осмысления, заложили в его основу своды законов и правил. Всё, что происходило и будет происходить – следствие поступков, соприкосновения свободной воли и закона? Ба! Какое у тебя сейчас лицо! – она расхохоталась. – Не ожидал от меня, плутовки, философских размышлений?
– Не знал, что суккубами становятся учёные духи, Вирра, – улыбнулся Ринельгер.
– Я нахваталась этого у одного чародея, похожего на тебя, – протянула суккуб. – Только он был рунарийцем и не таким красавчиком. Он был учёным, откуда-то с юга. Часто приезжал в Теневал… говорил, будто изучает природу суккубов, но я-то знаю, что он просто хотел трахаться. Что он иногда нёс… не завидую его жёнушке.
– А ты уверена, что тот чародей был учёным, а не простым краснобаем? – усмехнулся Ринельгер. – Что до твоих философских рассуждений… я как раз в судьбу и не верил, пока… иногда случаются странные вещи. Легче поверить, что мы идём к чему-то, что нам предназначено. Если тебя ещё и толкают какие-то высшие силы… легче жить с целью. Вот есть астрологи, что провозглашают новую эпоху и нарекают её именем … они предсказывают будущее. Разве это не означает, что судьбы уже решены?
– Астрологи, – Вирра раскинулась рядом, как бы невзначай положив руку на пояс чародея, – видят суть первозданной энергии в Потоке… а она окрашивается по вашим поступкам, Ринельгер. Запомни это, когда будешь поднимать свой серп, чтобы рассечь чью-нибудь шею…
– Это правда, что в Теневале умирает раненый дракон? – он старался не смотреть на Вирру.
– Да, правда, – послышалось бульканье из бутыли. – Я так и не поняла, как его так молния смогла поразить. Дракон ведь совершенно необычный.
– Это сделал Лицедей, – бросил Ринельгер мрачно. Он и сам не знал, почему так думал, но был в этом уверен. – Я пришёл сюда, чтобы найти его. Знаешь такую, может быть, сестру свою, Террама. Она послала меня в Теневал. Убей дракона, сказала, и получишь награду в виде энергетической железы.
Вирра спокойно отняла бутылку от тёмных пухлых губ и перевела взгляд на чародея:
– Если бы ты верил в судьбу, я бы сказала, что ты её испытываешь. Хочешь умереть, Ринельгер, – я могу выпить всю твою жизненную энергию. Смерть станет намного приятнее.
– Под Ветмахом, в сотне верстах отсюда, – чародей лучше закутался. – Башня некроманта. Я и мои соратники открыли её, и я нашёл записную книжку её хозяина. Там он описал древний ритуал по открытию врат в некий эфемерный мир. И ко всему этому имеет прямое отношение Лицедей. Ты же жила здесь… рядом с ним. Расскажи о нём.
Вирра посмотрела на него, как на сумасшедшего. Ринельгера это позабавило – её лицу это только прибавило красоты. Она передала ему бутылку, некоторое время помолчала.
– М-да, – сказала, наконец, она, и с ноткой обиды добавила: – Всё вам, смертным, общаться с жуткими духами и писать книжки о них. Ни разу не слышала, чтобы о феях или дриадах. Даже этот учёный козёл на самом деле писал о каких-то мерзких червях. Надеюсь, женушка ему задала за все его приключения!
– Не злись, Вирра, – усмехнулся чародей. – Буду писать мемуары, обязательно посвящу суккубам и лично тебе целую главу. Так что ты можешь рассказать про Лицедея, про купол над Теневалом?
