Текст книги "Грань (СИ)"
Автор книги: Ishvi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 77 страниц)
– Да.
Тишина вновь разрезалась на мелкие лоскуты тонкой капелью воды. Это Итачи, забрав бинт из онемевших пальцев брата, вновь окунул его в кастрюлю, сам не зная зачем. Отжал и повернулся к Саске, подогнув под себя колени. Белая ткань почти такая же по цвету, что и кожа брата, разве что этот ужасный синяк, из-за которого слегка припух глаз.
Осторожно проводя бинтом по скуле Саске, Итачи смотрел в поблескивающие темнотой глаза брата. Этот чёртов мрак, который засел там ещё очень давно. Это личное проклятие его глупого Саске, который всегда хотел как лучше, но почему-то не получалось.
Не выходило.
***
За пять лет до катастрофы.
Итачи влетел в гостиную, обшаривая взглядом: кофейный столик, кресло, стеллаж с книгами и на всякий случай даже диван. Но, заметив Саске, что сидел на оном, низко опустив голову, выпалил:
– Ты не видел мою папку??
– Отец ушёл, – опустошённым голосом сообщил Саске.
– Я знаю, – на автомате отозвался Итачи. – Чёрт, куда же я дел её…
В этой папке была законченная курсовая, над которой он корпел очень долго, чтобы так бездарно потерять.
Итачи пронёсся по комнате, заглядывая в каждый ящик, даже под диван, но нигде папки не было видно.
– Маме хуже, – вновь подал голос Саске. – Она… меня сегодня не узнала, когда я принёс завтрак.
Папка должна была быть где-то здесь…
Взгляд метался по комнате, внутри уже начинало разгораться нешуточное волнение. Неужели он забыл её в трамвае или в институте на столе оставил? Электронный вариант, конечно был, но в нём не сохранились изменения, внесённые научным руководителем.
– Бывает, – кивнул Итачи, даже не поворачиваясь к брату. – Маме теперь всегда будет хуже. Саске, ну-ка помогай.
– Тебе плевать, да?
Это тихое обвинение, прилетевшее так неожиданно, заставило Итачи сморгнуть, временно возвращаясь в этот мир. Мир, где ему совершенно не хотелось находиться.
Он замер, смотря на Саске, который всё-таки поднял голову и теперь глядел на старшего брата своими пронизывающими глазами. Под ними залегли отчего-то красноватые круги, а ресницы слиплись, словно бы парень недавно плакал.
– Саске, это жизнь.
– Ни черта это не жизнь, Итачи, – срывающимся шёпотом проговорил парень. – Это дерьмо какое-то. Почему он оставил её?
– Ты уже не маленький и должен понимать…
Он всё-таки вскочил на ноги, останавливаясь ровно напротив Итачи и с вызовом заглядывая ему в глаза.
– А я не хочу понимать всё это дерьмо! – зло выкрикнул парень. – Не хочу!
– Успокойся.
Рука легла на плечо Саске, но тот резко сбросил её и отшатнулся.
– Он нужен ей, Итачи. Она его помнит, а не меня и не тебя. Его, понимаешь!
– Ты его не вернёшь своими криками, – пояснил парень, начиная закипать. Время на циферблате настенных часов начинало приближаться к тому, за которым уже можно было никуда не спешить, а искомой папки всё ещё не было видно.
– А чем верну? Скажи?
– Ничем, Саске. Отец ушёл…
– Он не мог так просто бросить её, – мотнул головой брюнет, останавливаясь посреди комнаты. Его бледное лицо словно бы посерело, руки мелко дрожали и Итачи казалось, что брат вот-вот рухнет в обморок. Наверное, не спал, мучая себя этими мыслями.
Взгляд на часы. Проклятье.
– Слушай, Саске, давай я приду и мы вечером поговорим. Мне сейчас некогда.
Итачи вновь окинул взглядом комнату и, наконец, додумался посмотреть на верхний ярус стеллажа. Оттуда выглядывал желтоватый пластиковый край папки.
– Нашёл! – просиял парень и схватил свою курсовую, тут же убирая в сумку. А затем словно бы опомнился и повернулся к брату, чтобы, бросив настороженный взгляд на циферблат, проговорить торопливо: – Я приду и мы поговорим. Обещаю.
Рука привычно потрепала по жёстким чёрным волосам, и Саске доверчиво кивнул, выдыхая через нос и вроде бы успокаиваясь.
– Обещаешь?
– Да.
***
Время до вечера тянулось до безобразия долго. Саске, сидя на полу у журнального столика, смотрел перед собой, уже зная, что брат домой не придёт. В руках он сжимал небольшой резиновый шарик, который иногда кидал в стену и ловил рассеянно.
За окном сгустились чернильные тени и не пробивались в дом лишь из-за того, что электрический свет от настольной лампы худо-бедно защищал жилище человека от уличных демонов.
Увы, от внутренний защитить он не мог.
Тихие шаги, раздавшиеся по коридору, заставили Саске вскинуть голову, а его сердце замереть в надежде увидеть брата, но вместо него на пороге его комнаты появилась словно бы чёрно-белая фигура невысокой женщины.
Микото всегда была красивой. Её лицо было той странной смесью острых аристократических черт, отдающих холодом, и плавных женственных линий, которые делали взгляд тёмных глаз теплее. Когда-то у неё были длинные густые чёрные волосы, но из-за болезни пришлось обрезать их и теперь они чуть прикрывали уши. Наверное, эта причёска могла быть элегантной и придавать её лицу новые грани странной красоты, если бы не больные глаза и залёгшие под ними густые тени.
Она стояла на пороге его комнаты, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, и быстро ощупывала взглядом пространство, словно пытаясь понять что-то.
– Где я? – тихо выдохнула она, наткнувшись на Саске.
– Дома, мам, – сухо отозвался парень. Надо было встать, обнять её за тонкие плечи и отвести обратно в комнату. Дать снотворного и подоткнуть одеяло. Как Саске делал несколько месяцев подряд, пока Итачи пропадал то ли в библиотеке, то ли со своими институтскими друзьями.
У всех был свой способ сбежать от реальности. И только Саске не мог никуда деться. Словно бледного мотылька, так рвущегося на некогда тёплый домашний свет, он пришпилил себя тонкой серебристой иглой к обязанностям, к ответственности.
Быть рядом с матерью.
Если отец не смог.
Только с каждым днём внутри темноты становилось больше, а демоны всё ожесточённее терзали душу, вырывали сердце и грызли разум.
– А кто ты?
– Пойдём, – всё-таки нашёл в себе силы подняться и подойти к ней. Тёмные глаза Микото сверкнули непониманием, но она всё же доверчиво протянула ему руку.
– Ты из больницы, да? Фугаку прислал тебя за мной присмотреть?
«Она помнит его, но не тебя», – болезненно сверкнуло в голове, и Саске просто взял её за сухую холодную ладонь.
– Да, мам.
Осторожно повёл в комнату и помог улечься на кровать. Снотворное, одеяло и выключить свет.
А потом выйти и замереть посреди коридора, смотря на закрытую входную дверь.
Темнота внутри перевалила за допустимое значение.
Холод окутал тело, а желание сорваться с места просто ударило в голову, поднимая волну злости.
Итачи обещал.
Обещал поговорить.
И разрушил своё обещание, а оно теперь больно режет сердце всем тем, что так хотелось высказать.
Отражение в настенном зеркале, насмехаясь, тихо рассмеялось:
– Пора привыкать быть взрослым, Саске. Пора понять, что до тебя никому нет дела.
Игла в сердце треснула, падая на пол, и иссохшие крылья мотылька дрогнули.
Захотелось найти другой свет, который подарит хоть немного тепла.
Уличные демоны позвали. Сначала тихо, а потом всё громче и требовательнее. Они обещали покой и свободу.
И Саске знал того, кто может продать ему эту свободу.
***
Минтом парня прозвали за отчётливый и постоянный запах мяты. Жрал ли он «Орбит» пачками или же что-то ещё никто не знал.
Главное было в другом.
– Первый раз? – усмехнулся Минт, протягивая Саске небольшой пакетик с чем-то белым.
Учиха молча отдал деньги.
То, что этот огонь просто спалит сухие крылья, а не даст им свободу, он понял спустя месяц.
***
Настоящее.
Даже сейчас, сидя в этой маленькой, пропитанной запахом пыли комнате, Итачи чувствовал, что никуда с той кухни они не делись. Всё также сидят друг рядом с другом, и Саске не принимает помощь. Он никогда не принимал её… просто не умел.
Но он отчаянно хотел, чтобы ему помогли, помогли заглушить внутреннюю боль. И тот верил Итачи, а он…
Предал обещание.
Парень грустно вздохнул, понимая, что все ужасы апокалипсиса, внезапно рухнувшего им на голову, как-то стёрлись со временем и мысли потекли по привычному руслу. Ставшему уже, суше, но в сути не поменявшемуся.
Все эти твари, желающие тебя сожрать, отступили на шаг назад, когда близкий человек вновь начинал подкармливать своих демонов, всё чаще и чаще позволяя им смотреть из своих глаз.
– Это твоё.
Итачи снял с шеи нагревшийся странный кулон и протянул брату, а тот лишь вяло скользнул по нему затуманенным взором.
– Если бы я не встретился тогда с Орочимару, то ничего бы этого не было.
Пальцы обхватили синеватую стекляшку.
– Если бы я не разозлился на Какаши, то вернулся бы с ним на ферму и… ничего бы этого не было.
Цепочка натянулась, и Итачи разжал руку, позволяя кулону скрыться в кулаке Саске.
– Я думал только о себе. Всегда… только о себе, – поморщился Саске. – Если мне что-то не нравилось – я уходил. Если мне кто-то не нравился – я бежал. И… если…
Саске сделал паузу, медленно втягивая в себя воздух.
– Я бежал с той фермы только из-за себя.
Итачи молчал, комкая в руке прохладный бинт.
– Давай уйдём отсюда? – спросил он.
– Нет.
– Но почему?
Саске повернулся к брату, грустно улыбаясь.
– Я больше не хочу бежать. Нет смысла. Пора взрослеть.
***
Саске точно не знал, сколько времени прошло с того момента, как он сцепился с людьми Орочимару на старой ферме. Может быть, пара дней, а может и месяц. Он перестал считать дни, полагаясь на размеренное течение ставшей рутинной жизни.
Когда эта суровая реальность успела подёрнуться осточертевшими нотками плесени, Саске так и не понял. Просто принял новые правила: утром скудный завтрак, с обеда и до вечера обход территории. Постепенно его район вырос ещё на два, и стало легче.
Среди пустынных домов он запросто находил покой и долгожданную тишину, которая плотно поселилась в его голове, стоило запретить думать.
Однажды он наткнулся на чудом уцелевший магазинчик. В таких раньше находили своё спасение местные алкаши, совершая паломничество к круглосуточной Мекке, когда им не продавали спиртное в других местах из-за позднего времени суток.
Саске шёл по улице и, как обычно, посматривал по сторонам, стараясь отличить тень опасную от застывшей навсегда. Иногда тени двигались, но приблизиться пока не решались и Саске знал, что они ждут. Словно падальщики ждут, пока раненый зверь издохнет.
И самое страшное, что тени те были людьми, напрочь потерявшими свою человечность.
«Не дождётесь, суки», – мысленно пообещал он, улыбаясь одной из теней.
Он много раз думал, что, если всё-таки подохнет на улице, то предпочтёт, чтобы его тело стало непригодным в пищу. Например, сгореть дотла было не такой уж плохой идеей.
Этот новый район, который Орочимару определил для него, был раньше закрыт для всех из их группы. Слишком опасное место, слишком много здесь разрушающихся зданий. Неизвестно, что подтачивало серые коробки, но Саске казалось, что зараза проникла своими ядовитыми корнями не только в людей, но и в кирпичи.
Он остановился, заметив, что тень сделала один мощный рывок в его сторону. А за ней ещё несколько сорвались на освещённую часть улицы.
Высокие поджарые овчарки с местами слезшей плотью и оголившимися мышцами. Их устрашающий оскал теперь навечно остыл костяными масками, а у одной не было глаза.
До этого момента Саске ни разу не видел животных-зомби. И зрелище это было отвратительно-притягательным.
Вирус был всюду.
Они рванули в атаку слаженно, словно давно притёршаяся друг к другу стая: один обошёл по большому кругу, а две другие кинулись по прямой.
Прыжок, увернуться и полоснуть катаной.
Пришлось перекатиться по земле и тут же подскочить, ударившись плечом о стену.
Тени возбуждённо взвыли, чувствуя, что вскоре смогут полакомиться человечиной.
А потом одна из овчарок рухнула на землю, лишившись головы. Вторая налетела на грудь, лапами прижимая к земле. Саске успел одной рукой вцепиться в её склизкую шею, а второй выставить перед лицом катану, на лезвии которой тварь и сомкнула клыки.
Овчарка напирала, обезумившая от жажды крови. Третья, кажется, пыталась прокусить высокие военные сапоги, так кстати защищающие ноги. Удар стопой по морде твари.
Пасть нападающей стала шире из-за порезов. На лицо закапала тягучая чёрная кровь, пахнуло гнилью и Саске разглядел длинные жёлтые клыки, а потом резко дёрнул рукой за шею собаки, притягивая её и разрезая пасть ещё сильнее. Изловчившись перевернулся на бок, подминая её под себя и катана завершила начатое.
Тварь дрогнула и застыла, а о последней Учиха вспомнил слишком поздно.
Плечо обожгло болью, и парень рванул вперёд, не замечая, что влетает в тёмное помещение. Рука ухватилась за ручку двери, и Саске прижался к ней, переводя дух.
Обвёл взглядом зал – пустой и тихий. Прекрасно.
И отпрянул от двери, впуская овчарку внутрь.
Всё закончилось быстро и плачевно для псины, что, как и первая, лишилась головы слишком быстро.
Иногда, когда уже незачем ценить свою жизнь, тело совершает чудеса, отказываясь повиноваться медленному саморазрушению.
Подперев дверь небольшой тумбой, Саске скинул с плеча сначала рюкзак, а затем и потёртую кожанку. Дёрнул рукав футболки вверх, ожидая увидеть развороченное плечо, но, к его удивлению, тварь не прокусила куртку, лишь сильно прижав кожу. Но ни одной капли крови не выступило, значит, впереди ждёт ещё один день.
Опустившись на пол, Саске прижался спиной к стеклу витрины и тяжело вздохнул, прикрывая глаза.
Ещё один день.
Пальцы скользнули к вороту футболки, застывая над ним и всё же опускаясь на холодную серебристую цепочку. До кулона дотронуться он не решился, будто бы боясь вновь порезаться.
– Придурок долбанный, Узумаки, – проговорил он в пустоту, прикрывая глаза и втягивая горячий пыльный воздух.
Лишь на миг показалось, что лихорадочно-горячие пальцы вновь неловко прошлись по губам, исследуя, а затем Саске резко поднялся.
К чёрту эти воспоминания.
Выдумал себе чувства и вновь пришпилил иглой своё тельце.
Только вот к чему теперь?
***
За три года до катастрофы.
Залитая янтарным светом кухня впитывала в себя последние лучи заходившего солнца. Они, пробираясь сквозь цветастые занавески, падали на дощатый пол, высвечивали потрёпанный ковёр и делали всё вокруг немного уютнее, теплее.
И только Саске жался в углу, будто бы нарочно избегая сталкиваться со светом, предпочитая холодную тень.
Итачи давно заметил, что брат предпочитает бодрствовать по ночам, но и это с трудом можно было назвать осознанной жизнью. Саске всегда находился где-то за пределами этого мира, и глаза его с каждым днём всё сильнее и сильнее напоминали стекляшки. Такие бывают в дорогих фарфоровых куклах: блестящие, но не живые. Только смотреть в них всё равно жутко.
На столе между ними лежало несколько довольно крупных купюр. Такие деньги платили каждый месяц редким счастливцам, которым удалось пристроить свою тушку на хорошую работу.
Но Саске не работал.
– Откуда они?
– Какая разница? – глухо отозвался парень, обхватывая себя за плечи руками так, словно бы в комнате стоял мороз.
– Ты что с собой делаешь? – прищурился Итачи.
– Я делаю то, чего не можешь ты.
– В мученики записался?
Пустой взгляд Саске столкнулся со злым брата, и тот лишь усмехнулся:
– Матери нужны лекарства. Твоя учёба и подработка дают деньги только на…
– Саске, ты угробишь себя.
– А тебя это так волнует?
Саске подался вперёд, облокачиваясь о стол руками и заглядывая в лицо брата. Косые лучи солнца упали на бледное лицо парня, раскалёнными хлыстами полоснув кожу.
Только сейчас Итачи заметил, что на скуле парня виднелась уже поджившая ссадина, а на шее были чёткие и уже посиневшие следы чужих пальцев.
Что-то дрогнуло в груди, и вздох получился рваным.
– Ты же у нас учишься, – прошипел Саске, живо напоминая ядовитую змею. – Ты же у нас хочешь выбиться в люди.
– Саске…
– Ты же не я.
Горький смешок, и парень вновь опустился на стул, привалившись плечом к стене. Спасительные тени скрыли то, что другим видеть не следовало.
– У тебя впереди жизнь, Итачи, – без былой злости сказал Саске. – Давай договоримся…
– О чём? – нервно вздрогнул старший брат. В груди уже полыхало и не из-за раздражения надуманными обвинениями Саске, а из-за осознания – прав.
И эта правда убивала, втаптывала в грязь, в которую он так стремился даже не наступить. Бросил больную мать на брата, бросил брата на пустоту. А тот и рад был в неё упасть, превратившись в это бледное существо с синяками по всему телу, что зябко жмётся в тёмном углу.
– Я даю тебе закончить институт твой сраный, а ты просто не лезешь в мою жизнь. Идёт? Я буду приносить деньги матери на лекарства, а ты просто… живи. Только не лезь ко мне. Поздно, Итачи.
– Не ставь на себе крест.
Он схватился за край стола, словно бы за край обрыва, вглядываясь в глаза младшего, но тот смотрел куда-то в пол. Длинные чёрные ресницы подрагивали, за тонкими веками было видно движение глазных яблок.
– Это наркотики, да? Наркотики. Что, Саске?
– Какая разница. Я даю тебе возможность жить.
Не жить, а паразитировать. Пронизывать корнями чужую жизнь и высасывать из неё последние крупицы жизни.
– Всё. Достаточно, Саске.
Итачи хлопнул ладонями по столу и зло выпалил:
– Вот тебе мой уговор – ты лечишься от этой дряни, а с деньгами мы разберёмся.
– Мы не сможем оплатить моё лечение, – ядовито сообщил брат, блеснув глазами.
– И я не хочу…
– А мне плевать, Саске. Запру тебя дома, пока… из тебя всё это не выйдет.
Сев рядом с ним Итачи, схватил парня за костлявое плечо и сильно сжал, забыв о том, что всё его тело один сплошной синяк.
– Ты идиот, конечно, но… но это я нарушил своё обещание и не пришёл тогда. И расхлёбывать всё это мне.
– Сам ты идиот, – вяло отмахнулся Саске. – Это деньги…
– Это твоя жизнь.
========== Глава 4. День, чтобы умереть. ==========
«What’s your rush now, everyone will have his day to die».
A Perfect Circle – The Outsider.
«Зачем спешить? У каждого будет день, чтобы умереть».
В помещении бывшей столовой часто собирались люди. Сюда Саске заходил лишь тогда, когда личные запасы еды подходили к концу.
Кормили здесь отвратительно: какая-то похлёбка, кажется, сваренная на капустных листах, да кусок грубого хлеба светло-серого цвета. Есть всё это приходилось чуть ли не с закрытыми глазами, стараясь не дышать. Но, не смотря на все усилия, приторный сладковатый капустный запах всё же щекотал ноздри, и Саске едва мог заставить себя проглотить хотя бы ещё одну ложку.
Многие думают, что запасы в среднем по размеру города практически бесконечны, что в условиях резкого сокращения численности населения выжить будет крайне легко на том, что осталось в торговых складах, в магазинах и оставленных квартирах. Но на проверку город оказался не таким уж и большим, как казался раньше, а оставшиеся люди споро растащили запасы по своим «логовам» и «норам». А то, что не унесли люди, уничтожали военные.
Саске всё чаще замечал, что смотрит на выживших, как на мелкие стайки каких-то зверей. Здесь были и крысы, что шушукались по углам, боязливо поглядывая блестящими глазками по сторонам, и агрессивные кабаны, что медленно расхаживали среди остальных, лишь одним своим видом намекая, мол, вот уж они точно выживут. Но больше всего в этом человеческом зоопарке было гиен. Они держались мелкими группами или поодиночке, но даже в последнем случае спешили примкнуть к стайке, если намечалась какая-то заварушка или если те делили добычу.
Мир сузился до примитива, и всё чаще и чаще за соседними столами можно было услышать тихие перешёптывания – дань прошлой привычке обмениваться новостями. Только темы теперь были другими:
Сколько тварей убил.
Сколько комуфляжников убил.
Сколько еды нашёл.
И нашёл ли вообще…
Саске в очередной раз зачерпнул отвратительного варева, посмотрел в ложку, наполненную белёсой жидкостью, и опустил её обратно. Едва ли он съел и половину.
Откинувшись на спинку стула, парень ухватил небольшой кусок сероватого хлеба и провёл по нему пальцами. Оставалось надеяться, что пекут его из чего-то съедобного.
Но на вкус он оказался примерно таким же, как и мокрая побелка.
Учиха обвёл взглядом столовую и задержался на хилом пареньке, что, прижимая к груди рюкзак, быстро шагал к выходу. Высокий бородатый мужчина, внезапно отделившийся от разговаривающей группы, ринулся к нему и, ухватив за плечо, развернул к себе лицом.
– Что несёшь? – гаркнул мужик, и паренёк боязливо отшатнулся.
– Н-ничего…
– А мне сказали, что ты прихватил кое-что из общего.
– Нет… они ошиблись.
Паренёк трясся, как ивовый прут на сильном ветру. Он был похож на моль: светлые волосы, бледная кожа и водянистые голубые глаза. Ничего общего с… Саске осёкся, хватая свои мысли за хвост. Только вот те оказались шипастыми и больно ободрали руки, а в голове на миг вспыхнул знакомый образ и тут же погас.
– Дай сюда!
Бородатый цапнул ремень от рюкзака и потянул на себя, без особых проблем вырывая оный из рук парня. Вокруг них начали собираться люди, заинтересованно приглядываясь, но не решаясь подойти.
– Что у нас тут, – широко улыбнулся мужчина, вытаскивая из недр сумы упаковку хлопьев и две банки газировки. – Всё-таки стащил…
– Это моё! – гневно выпалил парень, кидаясь на бородатого, но тот отступил в сторону, пропуская его мимо. Налетев на уже сплотившуюся стену из людей, юнец испуганно отпрянул назад, вцепившись взглядом в свой рюкзак.
Зрители сошлись вокруг них настолько плотным кольцом, что Саске потерял из виду и бородатого, и белобрысого. Спектакль для него закончился, и лишь до слуха долетал то смех, то попытки паренька убедить мужчину, что он не вор.
Отодвинув от себя остывшую похлёбку, Саске закинул в рот последний кусок хлеба и поднялся, подхватывая из-под стола собственный рюкзак.
Нужно было найти еды, и, судя по требовательному урчанию в желудке и лёгкой слабости, весьма срочно.
Люди дрались за еду – это стало нормой для нового мира.
Ничего не поделаешь. И будь у этого паренька чуть больше мозгов, то отдал бы свои пожитки бородачу и свалил, пока кости целы. Но нет же…
Саске замер, вглядываясь в то, что происходило посреди импровизированного ринга. Бородатого уже перекосило от злости, в глазах сверкало желание крови. Вряд ли ему всё ещё было какое-то дело до оставленной на земле провизии.
– Я ж тебя порежу, сосунок, – прошипел мужчина, вынимая из-за голенища сапога охотничий нож. – На лоскуты. И сожру.
Кто-то в толпе мерзко захихикал, и сходство с гиенами только усилилось. Зеваки застыли, внимательно вглядываясь в происходящее, их лица превратились в неживые маски. Они хотели крови, хотели почувствовать её запах, тепло и вкус.
А Саске хотел лишь одного: поскорее выбраться в город.
***
Джиробо перехватил нож удобнее, вглядываясь в свою жертву. Хлипкий парнишка с тёмными кругами под белёсыми глазами и взъерошенными светлыми волосами – разве это противник? Нет. Это мусор под ногами, слабак, который должен умереть сейчас же.
Такие всегда умирают.
Джиробо двинулся вперёд, под одобрительное улюлюканье толпы перехватил юнца за ворот, чуть приподнимая над землёй.
– О-отпусти, – выпалил тот, хватаясь за руку мужчины и пытаясь вырваться. Носки его кроссовок беспомощно скребли по полу, в попытке удержать контроль над своим телом. Увы…
– Я тебе глаза вырежу, – кровожадно пообещал Джиробо, крепче сжимая рукоять.
Убивать этого мальца быстро он не хотел. В последнее время в лагере стало слишком тихо, а во время вылазок всё реже и реже можно было натолкнуться на комуфляжников. Казалось, что на городе поставили большой и жирный крест, позволив ему догнивать в собственном соку.
Хотелось веселья…
Разжав руку, Джиробо ударом в грудь отправил паренька на стройный ряд зевак, а сам моментально оказался рядом, приставляя к тонкой шее лезвие.
В огромных бесцветных глазах его жертвы отразился ужас и неверие, что сейчас ему придёт конец.
А потом чья-то рука легко легла на плечо белобрысого, оттесняя его в сторону, и перед Джиробо появился тот, кого он меньше всего желал и рассчитывал увидеть в толпе.
Учиха Саске…
Скривившись, мужчина отошёл, зло хмурясь и не спуская взгляда с брюнета, за спиной которого перепуганный парнишка, кажется молился всем богам.
– Чего лезешь? – сплюнул Джиробо.
– Мне скучно.
Окинув оценивающим взглядом поджарую фигуру возможного противника, Джиробо усмехнулся, поигрывая ножом.
– Хочешь развлечься?
Вместо ответа в руке парня появилась треклятая катана, на которую облизывалась половина лагеря.
Учиху Джиробо не любил. Один вид этой бледной высокомерной физиономии вызывал в душе мужчины самые тёмные желания. Часто он представлял: как ломает идеально прямой нос, как точным ударом оставляет под миндалевидным глазом синяк, как хватает за иссиня-чёрные волосы и впечатывает слишком правильным лицом в стену.
Однако фантазии так и оставались фантазиями. Треклятый Учиха редко появлялся в лагере, а если и захаживал, то умудрялся проскочить незамеченным даже мимо патруля. Мерзавец словно тенью обращался, растворяясь буквально на глазах. Вот был, а вот пропал…
И сейчас, столкнувшись с ненавистным парнем нос к носу, Джиробо не мог ничего с собой поделать: улыбка-оскал сама растягивала потрескавшиеся губы.
В очередной раз поймав нож, мужчина высокомерно задрал нос, разглядывая слишком хлипкого, слишком спокойного парня.
– А какого ты молчишь?
На этот выпад катана блеснула синеватым.
Толпа вокруг них притихла.
А потом Саске просто убрал своё оружие за спину в рюкзак и сделал шаг в круг.
– Смелый типа? – хохотнул Джиробо, поворачиваясь следом за парнем. – Типа крутой?
– Нет, – качнул головой Саске.
– А хрена такой дерзкий?
– Достал, – ответили, досадливо поморщившись.
И это было последней каплей. Джиробо рванулся вперёд, занося руку для удара, а потом…
А потом его странно пошатнуло, словно по телу прошёл останавливающий электрический импульс. В левой ноге почувствовалась слабость, и Джиборо рухнул на колено оной, упираясь ладонями в пол.
Он ещё не понял, что произошло.
Он ещё не знал, что вязкая красная жидкость, что крупными каплями падала на пыльный пол, была его кровью.
Он ещё не знал, что его левый глаз навсегда ослеп, а боль, что придёт спустя пару минут, похитит его сознание.
***
Гиены молчали.
Саске чувствовал на себе их пытливые взгляды, чувствовал, как меж лопаток зудит от них, но знал – не сунутся.
Падальщики нападают только на тех, кто слабее: умирающие, больные, дети или старики.
Он же был из другого списка. Таких ненавидят, даже презирают, но напасть не решаются до тех пор, пока на теле жертвы не появится достаточно ран.
В гробовом молчании он подхватил с пола чужую провизию и, смерив взглядом белобрысого, направился прочь из столовой.
Тишина действовала на нервы почти так же, как и крик, только вот в ней было хорошо слышно собственные мысли.
Попытаться убежать от самого себя – не лучшее решение всех проблем, но другого Саске пока не видел. Да и что ему ещё оставалось, кроме как искать что-то способное сбить пыль с собственного тела?
– Эй! Подожди!
Саске нехотя обернулся, уже зная, что он там увидит. Тот самый белобрысый парнишка, прихрамывая, быстро шагал в его сторону. Лицо его сияло таким счастьем, будто бы бедняга стал свидетелем Второго пришествия, не меньше.
– С-спасибо, – заикаясь выпалил обладатель светло-голубых глаз и протянул руку. Саске нахмурился, разглядывая вытянутое, слегка лошадиное лицо, крупные рыжие веснушки, что смотрелись совершенно глупо вкупе с почти благородным платиновым цветом шевелюры. Воображение быстро дорисовало крупные очки на слегка курносом носе и брекеты на крупных зубах.
Протянутая рука нелепо зависла в воздухе, и Саске обвёл взглядом короткие пальцы с обкусанными заусенцами.
– Ты это… мой рюкзак прихватил, – напомнил белобрысый, неловко убирая руку в карман.
– М, – хмыкнул Учиха. – Действительно.
Открыв цветастую сумку, парень вытащил оттуда пачку хлопьев и две банки газировки. Задумчиво посмотрел на них, нахмурился и всё-таки убрал в свой рюкзак под удивлённым взглядом.
– Держи.
Цветастая тряпица упала на пол между ними, а белобрысый от удивления даже рот открыл.
– Но… они же мои.
– Были, – поправил брюнет, разворачиваясь. – Теперь они мои.
Тишина за спиной была просто гробовой, а потом ломкий голос бросил с вызовом:
– Ты как они. Я думал… думал… ты другой.
Внутри всё замерло, шипастые хвосты вновь стеганули по рукам, что совершенно не желали их ловить. Обвили запястья, сдавили и кровь потекла на пол.
Саске медленно повернулся, ожидая встретиться с лазурными глазами и презрительно фыркнуть в ответ на самонадеянное выражение на загорелом лице.
Но на него смотрел бледный призрак. Призрак, сжимающий цветастую ткань рюкзака.
– Ты ошибся, – хрипло ответил Саске.
– Но ты… спас меня!
– Идиот. Мне насрать на тебя.
На лице юнца отразилась целая вереница чувств: от удивления до боли, словно бы его предал самый близкий в мире человек.
– Если ты ищешь благодетеля, то ищи в другом месте, – бросил Саске.
Благодетель…
…Существует ли сейчас такое чувство?
Имеет ли он на него право?
***
Ужасные язвы на сероватых телах с каждым днём окрашивались фиолетовым всё сильнее. Он сидел за своим письменным столом, обхватив голову руками и тяжело дышал. Из горла вместе с хрипами вырывались тихие болезненные стоны, худая спина с проступающим позвоночником ходила ходуном то выгибаясь, то прогибаясь, будто бы каждый вздох давался ему путём величайших усилий.
Выступающие рёбра покрыла тонкая сеточка вен, проглядывающихся через истлевшую бледную кожу. В них пульсировала жизнь. Отравленная жизнь.
– Чёрт, – выдохнул он, зажимая в руках пустой шприц так сильно, что пластмасса хрупнула под неожиданно сильными худыми, узловатыми пальцами.
Мутный взгляд поднялся на исписанную формулами доску.
Ничего не помогало. Он не мог найти ответа.
Поднявшись со скрипнувшего стула, мужчина пошатнулся и налетел выставленной рукой на шершавую стену. Здесь, в подвале, всё покрывала плесень, и из-за его прикосновения ею запахло лишь сильнее.
Мельчайшие споры выстрелили в воздух и осели в новых местах, которые вскоре также покроются зеленоватой паутиной.
Спасение…
Его невозможно было найти, но сознание до сих пор боролось.
Взгляд упал на левую кисть, покрытую огромными струпьями и выступающими жилами-канатами.
Сдержать вирус.
Нащупав в ящике стола пустой шприц, мужчина, хрипя, направился в сторону двери. Толкнув её, вошёл внутрь тёмного помещения и клацнул рубильником.
Белый свет залил собой всё.
***
Саске вошёл в их с Итачи комнату, ожидая вновь наткнуться на пустоту, но в этот раз старший брат оказался на своём матрасе.
Он, устало привалившись головой к стене, рассматривал потолок.
– Я в город, – коротко сообщил он, ставя банку газировки на матрас рядом с Итачи.
