Текст книги "Белый, красный, черный (ЛП)"

Автор книги: Elenthya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)

Да тьфу ты.

Я колеблюсь еще несколько мгновений, а потом пододвигаю подушку и плед к Адриану. Я прижимаюсь к нему, напряженная и покрасневшая, как никогда. Он сонно бормочет и слегка вздрагивает, после чего воцаряется тишина. И, наконец, его рука скользит мне за спину и прижимает меня к нему. Успокоившись, я расслабляюсь, и он удовлетворенно вздыхает. Я снова чувствую рядом с собой его дыхание, медленное и спокойное. Оно убаюкивает меня.

Где-то над моей головой тихонько хихикает Плагг:

– Я так и знал. Ревнуешь.

Я улыбаюсь с закрытыми глазами.

И финальное музыкальное сопровождение (послужившее вдохновением для написанием этой главы): «Nandemonaiya – Present vers.» by Akane and BriCie («Your Name» Cover) – https://youtu.be/WdeK2YSGrEg

Комментарий к Глава 25. Наступает ночь. Часть 2 (1) Известная во Франции телевикторина, придуманная известным сценаристом и ведущим Арманом Жаммо. Передача транслируется до сих пор, но считается старомодной. Бытует мнение, что ее смотрят только старики.

(2) Небольшое сдобное печенье или маленькое пирожное. Как правило, продается набором из разных сортов. Чаще птифур готовят из бисквитного и песочного теста, наполняя разными начинками и украшая кремом и глазурью. Эти мини-закуски, рассчитанные буквально на один укус, подаются в конце еды (к кофе, чаю, коктейлям).

(3)Игра «Уно» в значительной степени совпадает с популярной игрой, в России известной как «Сто одно», но требует специальной колоды карт.

(4) Игра похожа на «Мафию». В одной маленькой европейской деревне живут обычные жители. Но обычные они только днем. Ночью некоторые из них превращаются в оборотней и убивают мирных жителей. Цель людей – уничтожить всех оборотней. Все игроки днем линчуют одного из жителей, заподозрив его в причастности к нечистой силе, а оборотни ночью убивают по одному мирному жителю.

====== Глава 26. Метаморфоз. Эпилог, благодарности... и, возможно, кое-что еще ======

От автора:

Выложенные в интернете истории живут вечно, читаемые в любое время дня и ночи, от одного до другого края Земли. И, кстати, возможно, кто-то читает эти строчки в то же мгновение, что и вы?

Что точно – так это то, что история ничего не стоит, если никто ее не читает и не комментирует. Так что большое спасибо тем, кто читал, оставлял комментарии и ставил лайки! Вы не представляете, насколько это потрясающее чувство знать, что твою историю ценят.

Хочу предупредить: эта глава – как конец некоторых старых книг: остается еще значительное количество страниц, но вас ждет не только история. Потом следуют немного странные благодарности… и сюрприз для самых мечтательных среди вас.

Белый, красный, черный – Эпилог

Метаморфоз

Музыкальное сопровождение: «Building Light» Philippe Briand, Gabriel Saban, Anne-Sophie Versnaeyen – https://youtu.be/lXi8xA1BxZs

..?

– Мама! Мама, ты уезжаешь? Ты же только вернулась!

Оно опять начинается. Почему?

Я знаю этот момент наизусть. Я знаю, что попытка вмешаться ничего не изменит. Я знаю, что она ограничится тем, что улыбнется мне, махнет рукой, не глядя мне в глаза. Потом быстрым шагом уйдет к своему лимузину, держа в руке дорожную сумку. Она сядет на заднее сиденье, исчезнет в дорожном движении.

И на этом всё закончится. Я уже знаю. Я пережил это столько раз – и в мыслях, и во снах.

И, однако, не могу не сделать этого: зову ее с крыльца, с высоты мраморной лестницы. Я слежу за тем, как она неуверенно поворачивается, как бегает ее взгляд. Всего один раз. Еще один раз!

Посмотри на меня. Поговори со мной. Это всё, что мне останется от тебя…

Она разворачивается. Она великолепна в своем белом костюме. Золотистые волосы колыхаются на ветерке, ласкают ее плечи. Взгляд зеленых глаз бродит по гравию аллеи, словно не решаясь подняться на меня. Горло сдавливает – я не могу больше ничего сказать, иначе я разрыдаюсь. Мне не хватает ее. Мне так ее не хватает.

Так сильно!

Ее сумка падает к ногам, и я удивленно вздрагиваю – это что-то новое. Она возвращается к лестнице, поднимается по ней, величественно цокая шпильками. Дойдя до крыльца, она нависает надо мной, и я инстинктивно делаю шаг назад. Я не помню, чтобы она была такой высокой.

Ее взгляд – открытый, нежный – направлен прямо в мои глаза. Я смотрю в ответ, онемевший, захваченный врасплох. Тогда она опускается на одно колено и прижимает меня к себе. Мой подбородок ложится ей на плечо, маленькое, но надежное, успокаивающее. Ее волосы щекочут меня, мягкие и тонкие. Ее аромат обволакивает меня, узнаваемый из тысячи.

Она вздыхает мне на ухо:

– Адриан. Мой Адриан. Мне жаль, я должна уйти. Это важно. Поверь, я предпочла бы всё отменить.

У нее ровный, мелодичный голос. Мои глаза наполняются слезами, когда я сжимаю ее дрожащими руками.

– Тогда останься!

– Я не могу. Мой мальчик, мой маленький. Мой малыш, мой Адриан. Будь уверен, я люблю тебя. Я люблю тебя… И всегда буду любить.

Эта литания слов успокаивает, но звучит странно и необычно знакомо – кажется, она уже говорила мне нечто подобное, но это было очень давно. Ее рука зарывается в мои волосы, удерживает меня, когда она целует меня в шею, а потом в щеку.

– До свидания, – шепчет она.

Она встает и разворачивается. И возникает внезапное ощущение, будто она уносит с собой все мои силы, и я шатаюсь, с трудом держась на ногах. Однако она оставляет мне уверенность, необъяснимую и стойкую. Ощущение, которое укрепляется по мере того, как она удаляется.

Это ее голос, ее запах, ее присутствие. И однако…

И однако!

– …Ты не моя мать.

Сцена слишком реалистична – это не сон и не воспоминание. Это смесь того и другого, это… нечто иное.

– Кто ты?

Стук шпилек замер. Сжав кулаки, я, наконец, набираюсь храбрости поднять голову. Она молча смотрит на меня без всякого выражения, стоя внизу лестницы.

– Ты ведешь себя, как она, говоришь, как она. Но она не обнимала меня в тот день. Она не делала этого уже несколько месяцев. Кто ты?

Она начинает улыбаться, и вдруг становится очевидным: это не моя мать – больше не моя мать. Я никогда не видел ее с таким тоскливым, хотя и нежным выражением.

Она больше не двигается, не говорит. Спустя долгое, долгое мгновение, она просто протягивает ко мне руки, слегка раскрыв их, ладонями к небу. Я чувствую себя обязанным сделать то же самое.

Вначале ничего не происходит. Потом вдруг словно что-то невидимое ласкает мои руки. Что-то легкое, едва ощутимое, словно вуаль. В то же мгновение все мои силы возвращаются, и добавляются новые. Мужество, любовь, нежность, радость – всё это неожиданно и с несравненной мощью. Оно настолько сильное, настолько чистое, настолько истинное, что у меня выступают слезы на глазах.

И от неуместности этого жеста мое сердце подпрыгивает. Дежа вю!

Лувр в огне. Исцеляющие вибриссы. Пара синих глаз без зрачков, но несомненно нежных.

Ты…

Сад, особняк, ее силуэт – всё растворяется во вспышке, уносится порывом ветра. Словно свеча, которую задувают, но вместо темноты вездеприсутствующим становится ослепительный свет.

Кто-то шепчет мне на ухо. Ее присутствие, до тех пор прозрачное, становится вибрирующим. Она парит вокруг меня, во мне. Словно она всегда была здесь, задолго до начала сцены. Можно только поражаться, как я не заметил ее раньше!

– В твоей душе столько грусти. Я просто хотела принести тебе немного счастья.

Но она уже исчезает. Она выскальзывает сквозь пальцы. Постой. Постой!

Ты…

– Позаботься о них, Адриан.

Она испаряется. Мои веки тяжелеют. Я едва успеваю выкрикнуть ее имя, прежде чем провалиться.

Ты…

«…Тикки!»

День +366.

Я вдыхаю, поморщившись. У меня болит всё. Кровать откровенно неудобная…

Сбитый с толку, я с трудом открываю глаза. Не сразу узнаю место. Люди занимают соседние диваны, другие спят прямо на полу, как я, завернувшись в одеяла. Я наполовину выпрямляюсь, растерянный, когда меня останавливает стон рядом. И я, наконец, вспоминаю.

Праздник у Альи. Партия в карты. И…

…Маринетт!

Она здесь, прижавшаяся ко мне. Я глупо улыбаюсь в полумраке: у меня осталось смутное воспоминание о моменте, когда она забралась ко мне под одеяло. Я собираюсь лечь обратно рядом с ней, как вдруг по моей щеке скользит что-то влажное. Слеза. Мое лицо всё в слезах. Я поспешно вытираю их, чувствуя себя неловко. Что со мной происходит?

Прерывисто дыша, я пытаюсь вспомнить. Я знаю, что видел сон. И что он был важным, и напряженным, и немного пугающим тоже, и прежде всего великолепным. Но…

Но… что?

Что-то шевелится на периферии моего зрения. Плагг сидит на подоконнике, спиной к комнате, выглядя полностью погруженным в созерцание того, что находится снаружи. Так он слишком заметен. Не став окликать его, чтобы не разбудить остальных, я выскальзываю из-под одеяла и пробираюсь к нему. Он вздрагивает и оборачивается, почувствовав мое приближение. Его глаза – и изумрудный, и тот, который был ранен, и с тех пор остался белым – чуднó блестят. Черный бархат кожи под его глазами перечеркнут влажной полосой.

Ему тоже снился сон. Я знаю, чувствую.

– Что ты видел? – бормочет он.

– Я… Я не уверен. Но она… она была здесь, а?

Он молча кивает. Его взгляд странно неподвижен, словно он еще не до конца проснулся.

– Почему? Почему сегодня? – едва слышно хриплю я. – Почему так?

– Понятия не имею.

– Но… если она это сделала, значит, это было важно, да?

– Да, это было важно, – хмуро прерывает он меня.

Он снова поворачивается к окну, и я чувствую, что он не хочет об этом говорить – не сейчас. Он выглядит столь же потерянным и ошеломленным, как я. Я облокачиваюсь о подоконник, пытаясь выровнять дыхание. Буря снаружи закончилась. Темное небо даже начинает светлеть, становясь бледно-розовым.

Шелест за спиной заставляет меня вздрогнуть, и я разворачиваюсь, одновременно пытаясь спрятать Плагга. Маринетт в свою очередь села, с растрепанными волосами и помятой одеждой – как и я наверняка. Ее щеки покрыты полосками слез. Покачиваясь, она медленно вытирает их рукавом – методично, одну за другой. Потом шепчет, переводя взгляд с Плагга на меня:

– Вы тоже?

Я молча киваю, в горле стоит ком. Она вздыхает, растерянная. В конце концов, она сбрасывает одеяло, берет свою сумочку и встает.

– Пойдемте.

«Remember Me» Philippe Briand, Gabriel Saban, Anne-Sophie Versnaeyen (беспрерывно) – https://youtu.be/5ggHkopEiQM

Париж неузнаваем. Снег покрыл всё толстым одеялом в двадцать сантиметров, ровным и блестящим. Сейчас нет почти ни одной машины, и только несколько пешеходов, как мы, решились бросить вызов стихиям.

Держась за руки, мы с Маринетт осторожно продвигаемся. Пушистый свежий снег проваливается под нашими ногами, но в некоторых местах он может предательски скрывать покрытую льдом лужу. Мы узнали это на собственном опыте несколько раз: брюки Маринетт промокли от снега после того, как она три раза поскользнулась, а мое правое бедро долго будет помнить последний свободный полет.

– Отсюда это выглядит крайне смешно, – ухмыляется мой квами, надежно спрятавшись в меховом капюшоне Маринетт.

– Заткнись, Плагг. Не всем повезло уметь летать, – ворчу я.

Плагг насмешливо рычит, Маринетт и сама заглушает виноватый смешок. Наконец, в поле зрения появляется улочка, на которой живет Маринетт. У ее дома, как и у остальных, крыша и наружные подоконники завалены снегом, и мне сложно было бы узнать его, если бы он не составлял угол двух больших авеню. Вопреки всему, булочная уже открыта.

– Похоже, у них тоже всё хорошо, – замечает Маринетт со странным облегчением.

Она поспешно толкает дверь булочной, и нас тут же встречает восхитительный запах теплого хлеба одновременно с перезвоном колокольчика. Мадам Чен выходит из подсобного помещения, и вежливое удивление на ее лице сменяется теплой улыбкой.

– О, вы уже пришли? Да вы ранние пташки!

Она собирается поприветствовать меня, когда ее дочь без слов бросается в ее объятия. Вначале удивленная этим явно необычным порывом, Сабин мягко обнимает ее с нежной улыбкой на губах.

– Ну что такое? Вечеринка не удалась?

Маринетт мотает головой, по-прежнему крепко вцепившись в мать.

– Это было суперски. Но я испугалась за вас.

Я озадаченно хмурюсь: она не казалась особенно обеспокоенной во время праздника. Я был недостаточно внимателен? Я так устал, что вчера вечером моментально заснул…

Сабин гладит Маринетт по голове, нежно поправляя вихры в ее волосах.

– Ну-ну. Дом прочный, мы тоже.

Отложив пока вопросы, я растроганно улыбаюсь на эту сцену: Маринетт сейчас почти выше своей матери, но они остаются трогательными.

Из подсобного помещения появляется Том, держа в руках поднос, полный еще теплой выпечки.

– Добрый день, дети! Адриан, целая вечность прошла! Как у тебя дела?

– Плетенки. Сегодня не суббота, но он сделал плетенки, – бормочет Плагг, скрывшийся в моем шарфе. – Попроси у него плетенки!

Я делаю над собой усилие, чтобы не обращать внимания на моего квами и его тон – забавно… слюновыделяющий, и стараюсь ответить, как можно естественнее:

– Отлично, спасибо! А у вас, месье Дюпен?

– Мальчик мой, сколько раз я должен повторять тебе? Том. Не месье, не месье Дюпен, просто Том.

– И Сабин, – добавляет мать Маринетт, доброжелательно улыбаясь мне. – Рада снова тебя видеть, Адриан.

– Я тоже, мад… Сабин.

Том ставит поднос в витрину, потом вытирает испачканные в муке руки, глядя на Маринетт и ее мать, по-прежнему обнимающих друг друга. Он немного удивленно пожимает плечами, но совершенно естественно присоединяется к объятиям.

– Внимание, нагрянул Папа-медведь, – гудит он, крепко обнимая их громадными руками.

Сабин придушенным голосом мягко отчитывает его. Зажатая между ними, Маринетт хихикает в складки своего шарфа. Один только этот смех, похоже, приводит в восхищение ее родителей, которые обмениваются заговорщицким взглядом и продлевают общие нежности еще на несколько дополнительных секунд.

– Как мило. Попроси у них плетенки.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Сейчас не время, Плагг.

– Я хотела бы отнести всем круассанов, это возможно? – пищит Маринетт, кое-как доставая кошелек из кармана. – Плачу я.

– И с каких это пор? – возмущается ее отец, однако не ослабляя объятий. – Мы дарим. Алья приютила вас на всю ночь, это меньшее, что мы можем сделать.

– Даже если мы сильно подозреваем, что твоя подруга нарочно проигнорировала вчерашние прогнозы погоды, чтобы оставить тебя у себя, – иронично шепчет Сабин. – Но для нас это удовольствие. Первая выпечка будет готова через несколько минут, и в любом случае я сомневаюсь, что сегодня утром будет много покупателей.

Маринетт лучезарно улыбается:

– Спасибо!

Раздается сигнал – вероятно, печи, – и Том неохотно отпускает их, чтобы уйти обратно в подсобку. В окна начинает пробиваться золотистый свет, и Маринетт приходит в голову неожиданная мысль.

– Мам, солнце встает. Мы можем подняться на несколько минут?

– Конечно. Но смотрите осторожно, чтобы не поскользнуться наверху!

Она уходит к Тому в подсобку. Проигнорировав мое вопросительное поднятие бровей, Маринетт берет одну из крошечных булочек, оставленных для дегустации в корзине на прилавке, разламывает ее на два куска и опускает в карман своего анорака. Потом она берет меня за руку и увлекает к лестнице.

– Пошли, быстрее! – выдыхает она, перескакивая через ступеньку.

Войдя в квартиру, она устремляется в свою комнату, взбирается на двухэтажную кровать и открывает люк, чтобы выбраться на террасу. Я нерешительно смотрю на нашу обувь, еще мокрую от снега.

– Ничего страшного, я поменяю белье. Поднимайся!

Тяжело дыша от усилий, она вылезает через люк. Что там такого срочного надо увидеть наверху? Я следую за ней, сбитый с толку.

Оказавшись на террасе, я коротко моргаю, после полумрака квартиры застигнутый врасплох ярким светом. Понемногу глаза привыкают, и от представшего вида я открываю рот: крыши Парижа ослепительно белы, и, поскольку движение всё еще блокировано снегом, царит необычная и даже внушительная тишина. Облака почти полностью исчезли с бледно-голубого неба – такого чистого, каким я редко видел его в Париже. Солнце скоро взойдет, и уже окрашивает золотисто-розовым ореолом часть горизонта.

– …а ведь казалось таким реальным.

Разочарованное бормотание Маринетт приводит меня в себя. Она неподвижно смотрит на пол террасы там, где снег еще ровный и чистый. Она вздыхает, сдаваясь, и ее плечи опускаются. Я встревоженно подхожу к ней и беру за руку.

– Эй… всё хорошо?

Маринетт энергично кивает и сжимает в ответ мою руку, ее глаза блестят. Она тихонько шмыгает.

– Мне… Мне приснился чудной сон. Тебе тоже, не так ли?

Я согласно бормочу.

– Мне сложно вспомнить всё, – продолжает она немного дрожащим голосом. – А ты что видел?

Я сглатываю, застигнутый врасплох. Пытаюсь подумать об этом, но чем больше я стараюсь вспомнить сон, тем больше он расползается.

– Мне приснился особняк и его сад до пожара. И… моя мать. В тот день, когда она ушла. Только она вела себя не так, как в моих воспоминаниях. И на самом деле это в итоге оказалась не моя мать. Я…

Я замолкаю, слишком неуверенный в себе. Я ведь не могу признаться, что видел ее, а?

– Мне приснился тот раз, когда на новый год шел снег, когда я была маленькой, – говорит Маринетт. – Я проснулась на заре, и родители решили отвести меня посмотреть восход. Это было здесь, на этой террасе.

Она указывает пальцем на самый широкий угол террасы, где каждую весну она устраивает плетеную мебель и цветы.

– Кажется, я еще чувствую запах горячего шоколада, который мама налила в термос, – бормочет она. – И даже тепло рук отца, который держал меня на руках, чтобы я лучше увидела зарю. Всё было таким реальным! Вот только, когда солнце начало светить, и когда я стала видеть всё меньше и меньше… Что-то изменилось. Это было словно…

Слеза скатывается по ее щеке. Я немного сильнее сжимаю ее ладонь в своей.

– …словно мои родители уже не были здесь на самом деле… или не были на самом деле собой. Однако в тот момент я не испугалась. Присутствие рядом со мной было просто… другим. И знакомым. Таким знакомым и таким успокаивающим…

Ее слезы текут, и она нетерпеливо вытирает их.

– И был этот голос, который произнес лишь одну фразу. Одну-единственную фразу. «Всё хорошо…» Просто… просто это! «Всё хорошо». Но… но тон, манера говорить – всё слишком походило на…

Она колеблется и ищет мой взгляд. Со сдавленным горлом я мягко целую ее дрожащую руку. Она не осмеливается это произнести – и я тоже.

– Тикки. Это была Тикки.

Мы разом подпрыгиваем. Плагг уселся на соседних перилах. У него серьезный тон, глаза блестят.

– Тикки здесь. Где-то. Я же говорил вам.

Он подлетает, чтобы сесть на наши соединенные руки, как во время нашей встречи в больнице год назад. И с той же горячностью он снова выдыхает:

– Я почувствовал ее присутствие сегодня ночью сильнее, чем когда-либо. И я по-прежнему ее чувствую – едва-едва… но она здесь. Тикки действительно здесь.

Он повторяет это совсем тихо, как лейтмотив. Я сосредотачиваюсь, но, несмотря на усилия, мне больше не удается уловить это присутствие, которое, однако, было таким явным в моем сне. Расстроенный взгляд Маринетт наводит на мысль, что она тоже больше ничего не чувствует. Смирившись, она закрывает глаза, и две новые слезы стекают до подбородка. Я мягко привлекаю ее к себе, и она с всхлипом прижимается ко мне.

Вдалеке встает солнце. Его золотой свет ласкает крыши, заставляет еще сильнее сверкать пока нетронутый снег. Я заворожен этим зрелищем: вопреки странному сну, я чувствую себя умиротворенным, невероятно безмятежным. Я уже не помню, когда со мной такое было в последний раз.

Долгие минуты спустя Маринетт шмыгает и долго вытирает глаза. Когда ее слезы иссякают, она шепчет:

– А тебе… Что она тебе сказала?

Я моргаю. Последняя фраза Тикки, наконец, четко вспоминается, но вдруг звучит в моей голове словно прощание. В последнее мгновение я решаю оставить ее про себя.

– Ничего четкого. В чем я уверен, так это, что она желала мне лишь добра. Это ощущение, это присутствие, это было… Словно счастье в чистом виде.

Маринетт обращает на меня голубые глаза, блестящие и прозрачные в свете зари. Она улыбается – с ностальгией, почти мечтательно. Так же, как когда спала.

– Да… Да, это правда. Именно так. Ее смех тоже производил такой эффект.

Она испускает долгий дрожащий вздох, зарывшись в шарф. Подносит руки к шее – туда, где под одеждой находится шнурок, на котором раньше висел кулон, подаренный Тикки.

– Что это значит, как вы считаете? Почему сегодня ночью, почему так?

– Возможно… Возможно, она просто хотела дать нам знак? – отваживаюсь я. – Успокоить нас, сказать нам, что она по-своему присматривает за нами?

Маринетт кивает и ждет мнения Плагга. Но тот, вернувшись на мое плечо, остается молчаливым и задумчивым.

– Наверняка, – смирившимся тоном продолжает Маринетт. – «Всё будет хорошо»… Она говорила мне это, когда хотела, чтобы Ледибаг двигалась вперед. Надо думать, у нас на самом деле нет выбора, а?

Она обменивается с Плаггом понимающим взглядом, потом он бормочет:

– Жизнь продолжается, Носительница Света.

– Она всегда продолжается, эта сволочь, – будто рефлекторно добавляет она.

Они обмениваются усмешкой, явно находясь на одной волне. Тогда она достает из кармана кусок крошечной булки, взятой в магазине. Плагг издает довольный писк, когда она протягивает его ему. Я смеюсь:

– Так это и есть знаменитые плетенки?

Маринетт улыбается:

– Последняя из его слабостей. Очень эффективна, когда хочешь его приглушить.

Плагг, слишком занятый пережевыванием щедрого куска, ограничивается тем, что посылает нам раздраженный взгляд. Я фыркаю.

– Мне многое надо наверстать, да?

Я щекочу ему голову кончиком пальца, и Плагг счастливо мурлычет, как раньше. Растроганная, Маринетт берет меня за руку.

– Не беспокойся, Котенок. Всегда будет только один Черный Кот, и это не я.

– Однако я уверен, черный будет тебе к лицу, – лукаво выдыхаю я.

– Правда? Понятия не имею…

То, что началось, как шутка, вдруг вызывает у нее озабоченность. Она устало качает головой:

– Даже если бы я могла снова стать Носительницей, не уверена, что хотела бы. Это всё в прошлом.

Она определенно намекает на свою общность с Носителями Звезды прошлого. Она уже рассказывала мне о полном симбиозе с их памятью во время высшей трансформации и о душераздирающем ощущении их потери потом.

Не дожидаясь моего ответа, она осторожно подходит к другому краю террасы, рукавом смахивает снег с перил и облокачивается на них. Плагг проглатывает плетенку и подмигивает мне белым глазом, по-прежнему пересеченным едва заметным шрамом. Беспечно подлетев, он садится на плечо Маринетт и, мурлыча, заворачивается в полу ее белого шарфа.

С тяжелым сердцем я тоже облокачиваюсь о перила и погружаюсь в молчаливое созерцание встающего солнца. После долгого мгновения нерешительности, Маринетт расцепляет руки и, прерывисто дыша, берет мою ладонь. Без колебаний я подношу ее руку к губам и деликатно целую. Когда я краем глаза проверяю ее реакцию, у нее розовые щеки и бесконечно нежная, благодарная улыбка.

Мы смотрим на сверкающий город. Белоснежные крыши насколько хватает глаз вдруг кажутся мне будто приглашением устремиться вперед, бежать прямо к горизонту, без какой-либо иной цели, кроме чувства свободы. В душе взметается волна: я не знаю, исцелится ли Плагг когда-нибудь полностью, или почувствую ли я себя способным спустя всё это время вновь надеть костюм Черного Кота. Мне его не хватает, но зачем, если я буду один?

Я не знаю, из чего будет состоять завтрашний день. Я не знаю, согласится ли Нууру когда-нибудь рассказать о годах, проведенных с моими родителями. Я мечтаю иногда отправиться куда глаза глядят, пройти тем же маршрутом, что моя мать во время своих путешествий, и, возможно, даже однажды… вновь ее встретить. Но, когда я освобожусь от контроля Совета, осмелюсь ли я на самом деле устремиться по ее следам? Захочет ли она тогда объяснить мне свой выбор – вспомнит ли она вообще обо мне? Хочу ли я на самом деле знать?

Маринетт снова шмыгает. Плагг что-то бормочет, и она издает задушенный смешок. Потом она продвигается вдоль перил, пока не прижимается ко мне. Я обнимаю ее, чувствуя себя на седьмом небе.

В конце концов, неважно, что нас ждет. Мне никто не нужен, чтобы знать, что я должен делать здесь и сейчас – рядом с моим квами, рядом с моей Леди.

«Позаботься о них, Адриан».

Да, Тикки. Обещаю. Можешь рассчитывать на меня.

Благодарности и кое-что еще

Написано 29.02.2020 во время беспрерывного слушания «Building Light» – Филиппа Бриана, Габриэля Сабана, Анны-Софи Вернаэйэн: https://youtu.be/lXi8xA1BxZs

Приключение «Белый, красный, черный» началось 10 ноября 2017 года. Оно нагрянуло во время слушания «Hurt like Hell» Флёри Прологом и драматическим импульсом, причем его сценарий должен был оставаться в пределах простого сонгфика. У меня возникло неожиданное и непреодолимое желание описать личное чувство: траур, грусть, которая его сопровождает, эмоции, которые возвращаются каждый год в одно время.

Простое «описать» превратилось в «написать». Сегодня сонгфик – изначально мини, который разросся на много глав – официально заканчивается спустя два года, три месяца и несколько дней работы. БКЧ не только находит удовольствие в сплине, отчаянии и сожалении; БКЧ – это ответ: яркий, сложный и трудно формулируемый, но полный надежды, в который я хочу верить, день за днем.

То, что я чувствую сейчас, за несколько часов перед последней выкладкой, едва описуемо. Есть гордость за то, что я довела свою идею до конца; облегчение, что я, наконец, закончила выкладки и долгие часы форматирования; небольшое разочарование, связанное с возвращением в забвение и равнодушие; вопрос о том, что дальше. Радость встретить в комментариях чудесных воодушевленных людей. Счастье от того, что я смогла заинтересовать читателей и увлечь их в свое путешествие.

Но особенно, особенно, страх и грусть от мысли о том, что надо перевернуть страницу. Мне становится плохо, как если бы я должна была расстаться с кем-то, не зная наверняка, что снова когда-нибудь его встречу.

Постепенно для меня стало очевидным: не попрощавшись как следует, невозможно перейти к другому проекту. И мне захотелось сделать это с большой помпой и по всем правилам искусства.

Те, кто удовлетворены этим окончанием истории, могут остановиться здесь. Я низко кланяюсь вам и благодарю за ваши возможные последние отзывы. В надежде вскоре снова встретиться с вами в моих будущих проектах, желаю вам хорошего дня и чудесной жизни!

То, что следует дальше, адресовано тем, кто как я, не хотят еще перевернуть страницу, закрыть книгу и переключиться на другое.

То, что следует дальше – благодарности… и, возможно, кое-что еще? – адресовано таким же, как я, мечтателям…

Месье Тома Астрюку…

(а также его семье, коллегам и всем тем, кто прямо или косвенно поспособствовал разработке «Чудесной Ледибаг»)

Месье,

Весьма маловероятно, что вы когда-нибудь прочитаете эти строчки, но неважно. Я всем сердцем желаю, чтобы вы изо дня в день всегда знали о той страсти, что вы внушили вашим произведением и вашим трудом, о вдохновении, которое вы подарили всем тем, кому повезло открыть и оценить «Чудесную Ледибаг». Конечно, в фандоме не всё всегда в розовом свете. Конечно, каждое художественное, сценарное или коммерческое решение может стать предметом споров и вызвать как конструктивные замечания, так и злую и абсолютно беспричинную критику. Но в том, что касается меня, вы сформировали мою юность своим мультсериалом. Вы заставили меня размышлять, и ваше произведение помогло мне развить мое перо: оно позволило мне пойти гораздо дальше, чем я могла бы подумать, когда начинала смотреть серии «Чудесной Ледибаг».

Я желаю вам идти вперед, вопреки всему, и продолжать создавать и воплощать в жизнь свои идеи. Я желаю вам чудеснейшего вдохновения, много мужества и выражаю вам громадное СПАСИБО.

Алье

Привет, девочка моя. Как ты знаешь, БКЧ пришло ко мне однажды мрачным вечером, когда я слушала «Hurt Like Hell». Это был довольно серый период, отмеченный тенями терактов в Париже и днями памяти по ним. Период, когда я только что прошла через сложный профессиональный опыт, который стал причиной моих собственных потерь. Думаю, в наших персонажах есть немного от нас, писателей, и в любом сценарии, что мы можем создать, есть немного нашей истории. И я знаю, что в твоих реакциях, твоих слабостях, твоей импульсивности, как и в твоей человечности есть черты той личности, которой я хотела бы быть в повседневной жизни перед моими проблемами. Поэтому спасибо, что с такой искренностью взяла на себя не такую легкую роль. Твоя история не закончена, как и моя, и мы обе повзрослеем. Догадываюсь, что ты останешься напористой, но, несмотря ни на что, постарайся позаботиться о себе и о тех, кто тебя окружает! Мне не терпится увидеть, какой ты станешь.

Нино

Йо, приятель. У нас не было много времени пообщаться в БКЧ, но ты всегда отзывался, верный своему делу, когда надо было подать реплику колеблющемуся Адриану или окутать заботой строптивую Алью. Я надеюсь однажды дать тебе роль немного более содержательную, чем просто хорошего друга. Я знаю, ты исполнишь ее с простотой, которая граничит с пофигизмом – и я обожаю это. Держись за Алью, старик, она быстро бегает и за ней сложно следовать, но она всегда будет возвращаться к тебе.

Натали Санкёр

В ту эпоху, когда родился БКЧ, в сценарии канона у вас было очень мало места, и это отразилось в моей вселенной. Простите, что заставила вас исчезнуть, однако мне нравилась связь, которая была у вас с Адрианом за кулисами БКЧ – в первую очередь защитницы. Даже если меня немного пугает то, чем оборачивается ваша роль во вселенной канона, мне по-прежнему любопытно, и я желаю вам «развития персонажа» в соответствии с ожиданиями фанатов.

Месье Г.

Месье, вы не слишком болтливы! Я сто раз благословила серию «Обливио» за то, что, наконец, появилось касающееся вас имя – даже если это оказалась всего лишь одна буква. Это уже чудеснее всего, что до сих пор могли предложить в фандоме, и гораздо проще использовать в серьезном фанфике. Спасибо за ваше участие в жизни Адриана и Маринетт в последних главах. Надеюсь однажды достойно вознаградить вашу преданность.

Лиле Росси

Спасибо, что осталась заточенной в своей комнате. Я не осмеливаюсь представить Париж-Пиксель, если бы там присутствовала ты со своим макиавеллизмом. Но, учитывая, что ты, вероятно, будущая XXXXXXXX во вселенной канона «Чудесной Ледибаг», это только справедливо, правда?

Jabb, моему другу-дракону…

Надеюсь, однажды ты доберешься до этих строчек. Я желаю всем сердцем, чтобы эта история смогла тебя развлечь. У основного произведения есть свои границы, это правда, так что я скрещиваю пальцы, чтобы завоевать тебя моим собственным альтернативным видением! В любом случае, ты уже в личных сообщениях завалил меня отзывами-простынями… Спасибо за твои анализы, положительные или колкие, но всегда тщательные, всегда драгоценные. Удачного продолжения твоим проектам, и попутного тебе ветра, мой друг, пусть он несет тебя быстро и далеко!