Текст книги "Белый, красный, черный (ЛП)"

Автор книги: Elenthya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 41 страниц)

====== Пролог ======

Комментарий к Пролог Примечание автора:

Добро пожаловать!

Начавшись в 2017 году, БКЧ включает первый сезон и начало второго, после чего отделяется от сериала, чтобы предложить альтернативное видение вселенной. Так что он представляет собой то, что называется расхождением с каноном, либо вероятным продолжением истории, отталкивающимся от определенной точки в ее сюжете. Здесь я предложу мою собственную интерпретацию будущего, а также прошлого нескольких персонажей «Чудесной Ледибаг»…

БКЧ закончен осенью 2019 года и полностью выложен 1-го марта 2020 года. Так что вы можете совершенно спокойно начинать эту историю ;-)

В надежде прочитать однажды ваш комментарий я желаю вам приятного путешествия по моим страницам!

Источник вдохновения – для полного погружения слушать беспрерывно: «Hurts like Hell» Флёри.

https://youtu.be/pUlX8ltm_JU

2017

Белый. Белизна снежинки в ослепительном свете. Белизна снега под моим окоченевшим телом, под заледеневшей щекой.

Красный. Краснота моей руки, затянутой в перчатку, перед моими угасающими глазами.

Черный. Чернота асфальта, на котором я лежу. Чернота его маски.

Всё вокруг – спокойствие. Всё вокруг – тишина. Ничто не двигается. Он спит, скрючившись на боку. Лицо расслаблено.

Он спит, как только что спала я.

А потом я вздрагиваю, моргаю. Дыхание возвращается. Мысли хаотично разбегаются.

– …Черный Кот.

Я ничего не слышу, даже собственного голоса. И вдруг чувствую боль. Не могу понять где.

– Кот?..

Он по-прежнему спит. Есть только снежинки, только снег – белые. Его кожа тоже белая, просвечивающая сквозь дыры, ожоги, порезы на его костюме.

Я протягиваю к нему руку. Но он слишком далеко. И боль становится сильнее. Еще. И еще.

Я смотрю на свою дрожащую руку. Только мой костюм красный. И моя кожа тоже. И земля, и снег вокруг меня, вокруг него. И оно увеличивается. Красное увеличивается.

До меня доносится шипение – глухое, неприятное. Есть только черный асфальт. Есть только его черная маска. И пепел тоже. Пепел, который падает, падает в тишине и смешивается с белыми и красными снежинками. Пепел, который покрывает его золотистые волосы и серое лицо.

– Кот!

Он всё еще спит. Мне страшно. Мне больно. Шипение становится громче.

Очнись. Очнись, Кот. Посмотри на меня. Поговори со мной. Улыбнись мне.

Порыв ветра. Черный стирается, сметается. Чернота его маски, чернота его разорванного костюма, чернота его ушей в золотистых прядях – всё исчезает. Остается чернота его футболки, чернота пепла. Чернота кругов у него под глазами. Чернота его обуглившегося серебряного кольца.

Безудержный грохот моего сердца прерывается.

– А… Адриан?..

Еще один порыв ветра. Дрожь, словно страдание в самых глубинах моего существа. Я издаю стон. Меня захлестывает холод, боль тоже, еще более резкие. И без предупреждения красный исчезает, красный моего костюма. Но остается красный моей кожи, красный его кожи, красный на снегу. Красный, который течет и растекается под его волосами, под его рубашкой, медленно, спокойно. Красный, который заливает и растапливает снег.

Очнись. Очнись!

– …Адриан!

Мой голос придушенный, глухой. Я ничего не слышу вокруг. Ничего, кроме этого шипения; ничего, кроме моего бешено колотящегося сердца; ничего, кроме моего дыхания, которое старательно скребет и рокочет в горле.

Руки на мне. Я дергаюсь. Руки на моих плечах, на моей сонной артерии. Меня переворачивают, ощупывают. Мне плевать, я не могу оторвать от него взгляда.

Руки хватают его. Он опрокидывается на спину. Он всё еще спит. Он по-прежнему спит.

Мне поддерживают голову, говорят со мной, ищут мой взгляд. Я дрожу, мне дурно от боли. Я окаменела от тревоги. Мои щеки горят, зрение затуманивается. Я больше читаю по губам, чем слышу:

– Всё будет хорошо, малышка. Всё будет хорошо, помощь уже в пути. Как тебя зовут?

Я хочу говорить, ответить. Но боль становится невыносимой. Шипение тоже.

– Не шевелись. Был взрыв. Ты ранена. Тобой занимаются.

Бессильная, я умоляю взглядом. Забудьте обо мне. Помогите ему. Помогите ему. Кто бы вы ни были, помогите ему!

Как только мой затылок отпускают, я роняю голову обратно на ледяной асфальт, ищу его глазами. Он лежит на спине, руки вытянуты вдоль тела, в луже своей крови, белый, как снег. Ему силой открывают глаза, проводят светом перед зрачками, безрезультатно. На его грудь надавливают руки, его безмолвный рот накрывает кислородная маска. Его веки остаются приоткрытыми, несмотря на снежинки, которые падают на его щеки и уже тают на ресницах.

– Адриан!

Он не двигается. На его виске распадается остаток маски, исчезает. Шипение теперь повсюду. Боль тоже.

– К-кот!..

Он не просыпается.

Он не просыпается…

– Пожалуйста… Пожалуйста! Встань!

«Черный Кот, очнись!»

====== Глава 1. Друзья ======

Комментарий к Глава 1. Друзья Примечание автора:

Берутся в расчет события, открытия и отношения персонажей, относящиеся к:

– Первому сезону полностью;

– Сериям «Истоки»;

– Сериям с 1 по 8 второго сезона (которые были единственными появившимися на момент создания БКЧ).

Следовательно, 8-я серия («Черная сова») и знаменитый момент в контейнере (свидетелем которому были квами) не учитывается в этом фанфике. События 9-й серии («Гласиатор» и признание в любви Черного Кота) и 10-й («Сапотисы» и появление новых Носителей, таких как Рена Руж) тоже.

Источник вдохновения – для полного погружения слушать беспрерывно: «Hurts like Hell» Флёри.

2018. День +365

– Черный Кот!

Я дергаюсь. Голос возвращается, боль угасает.

– …Черный Кот?

Нет больше шипения, нет больше смертельного холода. Нет больше белого, нет больше красного. Только черный. Темнота. Тишина.

Только моя мокрая от пота спина. Только теплое одеяло на моем заледеневшем теле. Только звон в ушах и бешено колотящееся сердце. Только подергивание в моих шрамах – глухое и привычное.

Я прислушиваюсь с прерывающимся дыханием и расширившимися глазами. К моему облегчению, с того этажа, где спят мои родители, не доносится звука шагов. Из-под люка не проникает свет. Я их не разбудила.

На этот раз?..

Я медленно опускаю руки, сжимаюсь в комок на матрасе. Два больших глаза открываются в темноте – сонные, но уже полные беспокойства.

– Маринетт?

И проступает реальность. Сегодня будет ровно год – день в день.

В горле встает ком. Я прижимаюсь мокрым лбом к согнутым коленям. Появляются слезы – молчаливые, жгучие.

– Маринетт?..

Обеспокоенный голосок приблизился. Я трясу головой. Нет. Нет. Замолчи. Замолчи, умоляю.

– Это пройдет. Оставь меня.

Я вцепляюсь руками в волосы, сжимаю губы в надежде сдержать слезы. Но горло горит, и я чувствую в груди дергающую боль, когда из нее вырывается долгое глухое рыдание.

Когда тыльную сторону моей стиснутой ладони ласкает знакомое, легкое, как перышко, прикосновение, я снова дергаюсь.

– Я сказала, оставь меня!

Я рассекаю воздух энергичным, нетерпеливым, неконтролируемым жестом. Моя рука шлепает в темноте.

– Уходи!

Лишь тишина мне в ответ. Рука болит. Придя в ужас, я отваживаюсь на взгляд из-под скрещенных рук. Благодаря лунному свету я вижу, как моя лежащая на столе сумочка поспешно закрывается. Угрызения совести и печаль сдавливают горло, жестокие как никогда. Скрепя сердце я снова вытягиваюсь, готовясь заглушить подушкой подступающие рыдания.

За окном начинает идти снег. Как в тот день.

Я рыдаю.

How can I say this without breaking?

How can I say this without taking over?

Как сказать это, не сломавшись?

Как сказать это, не сорвавшись?

2017. День -43.

– Я должен уехать из Парижа. Пока не знаю, на какое время. Шесть месяцев, может, больше.

– Что?!

Я так подпрыгиваю, что йо-йо выскальзывает из рук и падает вдоль фасада нам под ноги. Инстинктивным движением запястья я подтягиваю его обратно, и оно послушно ложится мне в ладонь. Как только его свист прерывается, смутный гул уличного движения внизу вдруг начинает казаться мне убийственным. Я поднимаю глаза к Черному Коту, сидящему рядом по-турецки: плечи опущены, он рассматривает освещенный огнями город, как будто не в состоянии посмотреть мне в лицо.

Он серьезен. Трагически серьезен. И это еще тревожнее.

– Но… Но почему?

Мой голос отскакивает от крыш седьмого округа, гораздо больше похожий на пораженный визг Маринетт, чем на степенный тон Ледибаг. Я мысленно одергиваю себя и на всякий случай вешаю йо-йо на пояс. Черный Кот поджимает губы, его руки в когтистых перчатках сжимаются.

– Одно… Одно семейное дело. Сложно рассказать больше, чтобы не… Короче, ты понимаешь.

Я молча киваю. Тайна личностей жизненно необходима, я достаточно часто это повторяла.

– Но, Кот… Точно нет другого выхода?

На его лице появляется слабая улыбка – слишком слабая для него. Горькая. Зеленые глаза на короткое мгновение стреляют в мою сторону, после чего он тяжело вздыхает.

– Можешь догадаться, что нет, моя Леди. Если я тебе это говорю, значит, я уже всё перепробовал. Невозможно приземлиться на четыре лапы… Настоящая кот-острофа.

Ух ты. Два сносных каламбура в одной фразе, и он даже не смеется от своего подвига. Он в самом деле подавлен.

– Не знаю, как тебе, а мне всего пятнадцать. И у моего… моей семьи есть обязанности, из-за которых мы раньше много путешествовали. На самом деле, больше года оставаться в одной стране – исключительный случай для меня. Рано или поздно это должно было произойти.

Он замолкает и болезненно сглатывает. Я понимаю, что в это мгновение он, вероятно, как никогда близок к парню, который скрывается за маской. В течение нескольких секунд я пытаюсь поставить себя на его место: постоянно менять город, школу, дом? Мне, знавшей только Париж, жившей над родительским магазином, год за годом учившейся с одними и теми же одноклассниками, сложно такое представить.

Я нервно сцепляю руки перед собой. И неожиданно жалею, что не могу поговорить с Тикки, когда я Ледибаг. Она обычно дает хорошие советы, хотя и немного наивна в том, что касается нашей современной жизни, и, в отличие от родителей, ей я могу рассказать всё о своей двойной жизни.

– Я не знаю, что делать. Мой квами не хочет рассказывать детали, только повторяет, что ничто не может разделить две сущности, которыми являются Божья Коровка и Черный Кот. Равновесие сил и всё такое… В конце концов я поверю, что должен просто отказаться от Камня Чудес. Или что мое Кольцо исчезнет, как появилось, как только я уеду отсюда. Меня успокаивает только то, что ты не останешься одна против Бражника, – добавляет он со слабой улыбкой. – Даже если я знаю, что мой преемник никогда не будет так хорош, как я!

Я вздрагиваю от этой нелепой мысли. Новый Черный Кот?

При виде моего испуганного лица он расправляет плечи, а потом хитро наклоняется ко мне, как кошка, ищущая ласки.

– Какая жалость! Покинуть Париж, город-свет, город любви. Хотя до сих пор он не принес мне удачи…

Уставившись в одну точку, я позволяю ему болтать, а сама лихорадочно размышляю. Другой Черный Кот, чтобы заменить его? Другой Черный Кот, с которым я буду делить ночные патрули и неожиданные миссии в Париже?

Не может быть и речи.

– …но кто знает, моя Леди? – шепчет он гораздо ближе. – Мы могли бы воспользоваться оставшимся нам временем, чтобы сделать решительный шаг и… ай!

Он отшатывается и неистово потирает бока там, куда я обвиняюще ткнула пальцем, чтобы вытурить его из моего личного пространства – вопрос привычки.

– Сколько именно времени тебе осталось, Кот?

– Я сделал ставку на прилежного ученика, который хочет закончить триместр, – ворчит он. – С моим отцом может прокатить только это. Я уезжаю в начале марта.

Я энергично киваю:

– Хорошо, это дает нам несколько недель. Достаточно, чтобы до той поры припереть Бражника к стенке, и тебе не придется больше беспокоиться.

– Даже если предположить, что нам это удастся, моя Леди, проблема останется прежней. Я не смогу общаться с тобой.

В его глазах снова сверкает свет надежды.

– Ты по-прежнему будешь защитницей Парижа, а я заурядным беззащитным гражданским, живущим неизвестно где. Умный враг мог бы использовать меня, чтобы давить на тебя. Я не хочу быть твоей Ахиллесовой пятой. Никогда. Я предпочитаю… сжечь мосты.

Я хмурюсь, пораженная неприкрытой решимостью на его лице. Видимо, он намекает на некоторые мои чрезмерные реакции – вроде того случая, когда Лила и ее иллюзия Адриана чуть не заставили меня отдать Камень Чудес.

– Возможно, тебе не придется этого делать. Как только Бражник не сможет больше вредить, ничто не помешает мне в свою очередь передать знамя.

Ну, я надеюсь? Я уже знаю, что, представляя себе жизнь через десять, двадцать или тридцать лет, я не вижу себя Ледибаг. И этим вечером я ловлю себя на мысли, что бегать по крышам без Черного Кота – моего Черного Кота – рядом будет просто… не так приятно.

Не отдавая себе отчета, я начала крутить йо-йо в пальцах. Вдруг меня настораживает молчание Черного Кота. Я бросаю в его сторону осторожный взгляд – на случай, если он ждет только этого, чтобы одарить меня своей выпендрежной улыбкой. Но он просто смотрит на меня круглыми глазами, склонив голову на бок, с отсутствующим видом.

– Что?

Он тут же сжимается, будто резко вернулся на землю.

– А! Нет-нет. Просто… Ты хочешь сказать, что если всё придет в норму, и если мы оба снова станем обычными людьми… Мы можем попробовать встретиться? Может, даже… стать друзьями?

Моя очередь смотреть на него в смятении.

«Мы не вместе, мы даже не друзья! На самом деле, мы лишь напарники!»

Я всё еще слышу, как в самом начале нашей геройской деятельности громко заявляю это, когда кто-то из гражданских или из врагов задает нам вечный вопрос. В пылу битвы это, кажется, не слишком беспокоило Черного Кота – и даже еще больше подстрекало его на следующий день играть в сердцееда. Но когда я перестала резко отвечать на подобные неуместные замечания?

– Надо обсудить с нашими квами. Но… да, это мысль.

И с каких пор лицо Черного Кота может выражать столько надежды и искренней радости, словно он только что узнал, что Рождество наступит на десять месяцев раньше?

Смущенная, я поднимаю кулак и дарю ему лукавую улыбку.

– Кроме того… Думаю, мы уже друзья, Кот.

После короткой паузы его кулак в перчатке прикасается к моему.

– Ловлю тебя на слове, моя Леди. Мне уже не терпится. Бражнику следует держать ухо востро.

Его вдруг очень нежная улыбка не имеет ничего общего с его обычной мимикой обольстителя. На короткое мгновение у меня появляется ощущение дежа вю.

Но… нет, такую искреннюю, светлую улыбку я, конечно же, не забыла бы.

How can I put it down into words

When it’s almost too much for my soul alone…

Как облечь это в слова,

Когда для одной моей души это уже слишком тяжело…

====== Глава 2. Помнить... ======

Комментарий к Глава 2. Помнить... Аудиовлияние – «Hurts like hell» Флёри.

2018. День +365.

Я задумчиво надеваю потускневшее кольцо на палец. Оно как всегда слишком велико. Я нетерпеливо встряхиваю головой: чего я ожидала?

Со вздохом я снова вдеваю в кольцо черный шнурок, нацепляю его на шею и прячу под футболкой. Деформированный холодный металл странно знакомо прикасается к груди – успокаивающе. Я, наконец, поворачиваюсь к столу, готовясь встретить грустный или даже обвиняющий взгляд, но моя сумочка непреклонно закрыта. Пожав плечами, я хватаю школьную сумку, открываю люк и собираюсь покинуть комнату. Через две ступеньки я останавливаюсь в нерешительности. Потом поднимаюсь обратно, чтобы с ворчанием забрать сумочку.

Я и моя легендарная решимость.

Внизу знакомый голос Надьи Шамак объявляет новости дня:

– Главная церемония дня памяти состоится в четырнадцать часов, но выражения сочувствия уже распускаются по городу…

С облегчением я добираюсь до последней ступеньки. Я спустилась немного быстрее, чем хотелось бы, но лучше снова растравить раны, чем задержаться и привлечь озабоченные взгляды родителей. По моей просьбе они не прибегают на мои кошмары, но остается возможность, что они слышали, как я рыдала этой ночью.

Мама стоит перед телевизором спиной ко мне. Пока она задумчиво вертит пульт в руках, я бесшумно проскальзываю на кухню.

– Погода, похоже, никого не останавливает, и уж точно не добровольцев, которые бродят по Парижу, раздавая прохожим кокарды и другие аксессуары цветов события. Для многих кварталов настало время последних приготовлений, как, например, в студенческом сообществе, которое…

На прилавке осталась лишь одна тарелка с еще теплым хлебом. В это время папа, скорее всего, уже в магазине. Я кладу школьную сумку и сумочку в угол. Прислушиваясь, я осторожно открываю холодильник. Подумать только, сегодня уже год…

– Мы хотим, чтобы, где бы они ни находились, они знали, что их поддерживают и благодарят. Этот день также день их великой победы. Они были надеждой нашего города – вот что надо праздновать!

– Ледибаг, Черный Кот, мы вас любим!

– Париж помнит вас!

«Спрячься! Я займусь остальным!»

«Моя Леди, подожди!!!»

Я вздрагиваю от воспоминания: дверца холодильника выскальзывает из пальцев и хлопает сильнее, чем нужно. Краем глаза я вижу, как мама дергается и рефлекторно переключает канал.

– Маринетт? Я не слышала, как ты пришла.

Она идет мне навстречу. У нее за спиной звучит избитый слоган магазина на диване. Держа в руке бутылку с апельсиновым соком, я позволяю ей как обычно поцеловать меня в лоб.

– Знаешь, ты могла оставить новости.

– Там повторяют одно и то же по сто раз. Мне это уже не интересно, но как хочешь.

Она кладет пульт на стол и ласково взъерошивает мне волосы.

– Ты хорошо спала?

Я осмеливаюсь неуверенно глянуть на нее: и улыбка, и взгляд безмятежны. Они не слышали, как я плакала. Фух. Что угодно, лишь бы не тревожить их еще больше.

– Нормально.

Она кивает: она не обманывается, и я тоже. Я видела себя в зеркале сегодня утром, у меня похоронный вид. Я отворачиваюсь и сажусь за стойку.

– Еще рано. Ты в состоянии идти сегодня на уроки?

– Ммм. И я сегодня пообедаю с Альей.

– Прекрасно.

– Она… Она хочет, чтобы потом я сходила с ней на празднование. Она говорит, что умирает от страха при мысли об этой речи.

Мама вздыхает с позабавленным видом, и мы обмениваемся коротким понимающим взглядом. Мы обе знаем, насколько Алья прирожденный оратор. Мое присутствие для так называемой поддержки – лишь предлог, чтобы заставить меня чувствовать себя полезной, важной.

– Твоя подруга – очень гордый человек. Должно быть, она считает, что тебе необходим вызов, чтобы преодолеть себя. Но только ты знаешь, готова ли ты, дорогая. Мы с твоим отцом в любом случае будем там.

Я молча киваю.

– Я спущусь к нему. Улыбнись ему, когда будешь уходить, ладно? Он будет так рад.

Я согласно бормочу, беру пульт… а потом кладу обратно, не в состоянии переключить на новости.

– Мам? Как вы можете хотеть туда идти? Учитывая всё, что там произошло?

Неужели я одна нахожу это… сложным? Пугающим?

Непреодолимым?

– В конце концов… Все жертвы были из-за них. Что бы ни говорили, они не справились.

Ну… из-за Ледибаг в основном.

Мама возвращается ко мне, и у меня сжимается горло. Мгновение помолчав, она берет меня за руку, твердо ее сжимает.

– Это правда. Бражник в тот день сделал много зла. Тебе, всем, кто там был. Никто не может этого отрицать.

На мгновение я закрываю глаза. Шрам на спине тянет, горит. Не обращая внимания на то, как я дергаюсь, мама нежно обнимает меня. Когда мне, наконец, удается расслабиться, она шепчет:

– Ты жива, Маринетт. Благодаря твоей храбрости, твоему упорству. И если сегодня, год спустя, ты здесь задаешь такие вопросы, но твердо стоишь на ногах, это в том числе благодаря и тем двоим молодым людям. Кто знает, что могло бы произойти, если бы их не было, чтобы остановить этого преступника. Вот почему мы с твоим отцом туда идем: чтобы поблагодарить их и чтобы поблагодарить всех, кто позаботился о тебе в тот день.

Глаза жжет – снова. Уже собираясь высвободиться из ее объятий, я слышу, как она тихонько сопит. И я предпочитаю подождать. И как всегда, ее руки, ее тепло, ее запах расслабляют меня куда больше, чем хотелось бы. Я прикрываю глаза.

Принять ситуацию и продолжать идти с высокоподнятой головой. Есть ли у меня право…

…когда всё – моя вина?

I loved and I loved and I lost you…

Я любила тебя. Я любила и потеряла тебя.

День -2.

Черный Кот проглатывает ругательство и с сомнительной удалью падает на задницу.

– Охранник музея, который оживляет ископаемых! Мне кажется, или в последнее время злодеи становятся до чертиков сильными?

С трудом переводя дыхание, я опускаюсь на колени на потрепанный паркет, заново обвожу потерянным взглядом громадный зал, перевернутый вверх дном. Музей Естественной Истории решительно обладал впечатляющей коллекцией ископаемых динозавров. Навскидку – три тирекса, четыре диплодока и целое стадо зверей поменьше. А, и скелет кашалота в дюжину метров длиной. С ума сойти: когда он летел среди стеллажей, чтобы проглотить меня, он казался мне гораздо внушительнее, чем во время последнего визита в музей с бабушкой Джиной…

Витрины расколоты, виварии пробиты. Большинство выставленных ископаемых теперь разбросаны по залу. Я поднимаю голову к стеклянной крыше, которую, улетая, разбили жаждавшие свободы птеродактили. Теперь, когда бедный охранник без сознания, а его акума изгнана, окрестности, наверное, усеяны тысячелетними костями. И хотя с момента появления Бражника парижане привыкли видеть и не такое, они наверняка недовольны…

Я встряхиваюсь и неохотно встаю, раздраженная собственной беспечностью – будто заразилась от Черного Кота. Осторожно прохожу по холмикам неподвижных ископаемых в поисках моего талисмана удачи. Черный Кот вскрикивает от боли.

– Мяуч! Плагг, видимо, не оценил мой полет в банки с формалином… Жжется.

Меня охватывает приступ тошноты, и я заставляю себя отбросить воспоминание о существах, выставленных в упомянутой витрине «Кунсткамеры». Бедный Кот!

– Зачем ты вообще сунулся между мной и тирексом! Хочу тебе заметить, я прекрасно справлялась!

И прикусываю губу, чтобы не высказать беспокойство больше необходимого – зная Черного Кота, я понимала, что это вскружит ему голову до такой степени, что он будет бахвалиться весь вечер.

– Насчет этого, моя Леди, я поклялся себе в одном: больше никогда не оставлять тебя наедине с тирексом. Или же быть готовым к неожиданностям, – шутит он немного менее легким, немного более горьким тоном.

Он явно намекает на наше сражение с Анименом, во время которого я прыгнула в пасть чудовищу, не предупредив напарника. На то была веская причина, но только гораздо позже я поняла, насколько мой поступок потряс его…

Мой Камень Чудес издает предупреждающий писк. До снятия трансформации осталось четыре минуты.

– Вместо того чтобы острить, Кот, быстро помоги мне найти талисман удачи, чтобы я могла исправить этот бардак и исцелить тебя.

– Знаю, моя Леди, знаю, – произносит он и заглушает еще одно болезненное шипение. – Сюда: твоя гигантская лопаточка для торта застряла под скелетом одного из диплодоков.

Я закатываю глаза, но сразу же поворачиваю на его голос, который, даже задыхаясь от боли, не теряет неизменной насмешливости. Не счесть, сколько раз он хохотал над моими талисманами удачи.

– В последний раз повторяю: это не лопатка для торта, а хлебный совок! Это…

При виде Черного Кота упрек умирает у меня на губах. Напарник, который суетится рядом с горкой костей, тут же заканчивает мою фразу:

– …«Это инструмент, который позволяет пекарю поворачивать хлеб самым лучшим образом». Ты уже говорила, моя Леди! Всегда такая образованная, хе-хе… Умф!

Ворча от усилия, Черный Кот извлекает совок из-под кучи костей и, тяжело дыша, снова падает на колени. Я испуганно рассматриваю защитную кожу на его спине и руках: она исполосована порезами, сквозь которые виднеется кожа… и даже несколько глубоких кровоточащих порезов.

Я не понимаю. Разве наши костюмы не делают нас сильнее и выносливее? Разве не должны они ослаблять любые удары и предотвращать ранения? Неужели атака тирекса, от которой он меня защитил, была настолько мощной? И он всё равно продолжал сражаться?

Долгий момент спустя, когда Черный Кот восстанавливал дыхание, он перехватывает мой встревоженный взгляд. Он дарит мне напряженную улыбку и опирается на совок, чтобы встать.

– …твой ход, моя Леди, – говорит он, бросая мне инструмент. – Не уверен, что оно в рабочем состоянии.

Всё еще потрясенная серьезностью его ран, я неловко хватаю совок и привычным жестом торопливо бросаю его в воздух:

– Чудесная Ледибаг!

Совок взрывается мириадами божьих коровок. Аура Тикки вдруг становится вездесущей, и ураган красно-серебристой магии обрушивается на помещение. Ископаемые оживают одно за другим, несутся через зал в бешеном, но выверенном танце. С апокалиптическим грохотом скелеты восстанавливаются в своих витринах, тысячи осколков стекла поднимаются с паркета и соединяются в сверкающем дребезге. Ископаемые, разлетевшиеся по кварталу, влетают сквозь зияющую дыру в потолке, словно падая с неба, а металлические балки стеклянной крыши скручиваются и вытягиваются, чтобы вернуться к изначальным очертаниям.

Покрывало серебристо-красного света уже обволакивает Черного Кота, который в последний раз кривится, а потом вздыхает с облегчением. Он открывает глаза и восхищенно созерцает созидающее действие моего Камня Чудес. Я с тяжелым сердцем украдкой наблюдаю за ним: его костюм снова невредим, порезы на лице исчезли.

Возможно, дело не в том, что наши враги стали сильнее, или в том, что квами хуже, чем раньше, защищают нас: дело в нас. Мы всё больше рискуем.

Потому что у нас мало времени…

Очередной писк сережек призывает меня к порядку. Я бросаю последний взгляд на ночного сторожа, который начинает приходить в себя. Как и другие бывшие акуманизированные, он не вспомнит ни об одном своем злодеянии, и это точно к лучшему.

– Черный Кот, за мной!

В несколько привычных бросков йо-йо я оказываюсь на крыше музея, пока стекло еще не восстановилось полностью. Вместе с Черным Котом, который следует за мной по пятам, я пользуюсь темнотой, чтобы добраться до плохо освещенного жилого квартала, вдали от нескромных взглядов и полицейских сил, уже осаждающих музей.

– Ну, я пошел! Доброго вечера, моя Леди!

– Подожди!

Я останавливаюсь в тени дымохода и поворачиваюсь к нему. Его кольцо издает негромкий писк, и рисунок на нем показывает, что ему осталось меньше двух минут. У нас нет времени на рассуждения.

– Так мы никогда ничего не добьемся, Черный Кот.

Его показная улыбка увядает. Кошачьи уши опускаются.

– Знаю. Осталось лишь десять дней. И мне не удается оттянуть отъезд. Что будем делать, моя Леди?

Я подхожу достаточно близко, чтобы коснуться его. Чувствуя себя неуютно от его встревоженного взгляда, я моргаю и верчу йо-йо в пальцах.

Однако мы всё испробовали, чтобы выследить Бражника. Мы расспрашивали акуманизированных в надежде выкурить их хозяина: вначале – после исцеления, потом – когда они еще находились под его ментальным контролем. Напрасно.

Мы пытались проследить за очищенными бабочками, обнаружить присутствие акум или даже предварить их появление, прежде чем они кого-то заразят, пройти в обратную сторону их путь по Парижу, чтобы раскрыть логово их хозяина. Безрезультатно.

Перед лицом Бражника мы можем лишь отвечать на удар. Невозможно напасть первыми. И это удручает.

А на следующей неделе Черный Кот уезжает…

– …Ледибаг.

Я дергаюсь, хотя голос Черного Кота не громче шепота. Его ясные зеленые глаза молчаливо вопрошают меня. Кончиком когтя он касается моей щеки, потом с тихим позвякиванием гладит мою сережку. Словно подтверждая его предупреждение, раздается писк.

– Меньше минуты. Тебе надо идти.

Он подмигивает мне, отступает на шаг и достает шест.

– Доброй ночи.

Он отворачивается и готовится устремиться на соседнюю крышу, когда я хватаю его за запястье. Он тут же застывает, расширив глаза.

– Кот. Завтра в три часа я свяжусь с тобой. Возможно, у меня будет последнее решение, которое можно попробовать.

Есть еще кое-что, что можно сделать. Кое-что, о чем я не решалась поговорить с ним. Но прежде всего я должна обсудить это с Тикки… И убедиться, что тот, кого это касается, тоже согласен.

– …моя Леди?

Каждая секунда на счету. Я сильнее сжимаю его запястье и дарю ему легкую улыбку. Держись, Черный Кот. Не всё потеряно.

– Завтра.

Я отпускаю его, отворачиваюсь и бросаю йо-йо на приступ темноты. Как всегда, я чувствую, как Черный Кот удаляется в противоположном направлении. Я знаю, как он хотел бы узнать мою личность и открыть мне свою, и для него было бы так легко последовать за мной и подловить меня. Однако он никогда так не делал.

Я бегу против ветра, глаза горят от влажного ледяного воздуха. На сердце становится тяжело, когда я осознаю собственное попустительство. Еще месяц назад я не стала бы задерживаться, скрываясь после окончания миссии. Но в это самое мгновение, на скрытой тенью крыше снятие трансформации в его присутствии казалось мне почти допустимым вариантом, если это позволит мне еще побыть с ним.

Я хотела бы верить – нет, я уверена, – что если сегодня мои убеждения дают трещину, так это потому, что время работает против нас. Возможно, еще потому, что я чувствую себя виноватой: он не всегда выходит из сражений невредимым, и слишком часто из-за меня – потому что пытается меня защитить.

Писк становится повторяющимся и регулярным. Последние секунды. Слишком поздно, чтобы вернуться домой. Я падаю в маленький жилой дворик, в этот ночной час лишенный света. Когда я съеживаюсь на крыльце под навесом, мое йо-йо издает другой звук, характерный для функции связи. Я удивленно открываю его в последний момент и обнаруживаю простое сообщение из нескольких слов:

«Как всегда, ваши желания – закон, моя Леди. Я буду ждать».

Мой костюм исчезает в порыве ветра. На меня нападает холод – резкий, несмотря на анорак, который я надела на всякий случай, выходя из дома в начале ночи. Тикки покачивается на моих коленях.

– Маринетт? Где мы?

Я улыбаюсь, слыша ее тонкий голосок, видимо, удивленный окружающей темнотой.

– Всё хорошо. Мне просто не хватило времени, чтобы найти убежище, достойное этого имени.

Запахнувшись в анорак, я с трудом достаю из кармана мобильник и пакет из булочной отца. Большие голубые глаза Тикки мерцают в бледном свете экрана. Подпрыгнув, она восклицает:

– Печенье?

Я тихонько смеюсь и торжествующе вынимаю из пакета домашнее печенье с шоколадной крошкой – ее любимое. С радостным восклицанием Тикки хватает печенье и принимается старательно грызть. Я осторожно заворачиваю ее в свой шарф: я знаю, после трансформации она становится уязвимой для холода.

– Восстанавливай силы. В такой час я предпочитаю вернуться с помощью йо-йо.